Текст книги "Усадьба"

Автор книги: Мэри Пирс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В апреле ему исполнилось шестнадцать лет, а через несколько недель был день рождения близнецов. Это была неделя после Троицына дня. Тэррэнты гостили у своих друзей, но когда они вернулись, то заговорили о праздновании дня рождения в Ньютон-Рейлз, которое должно было состояться двадцать первого мая.

– На этот раз ты должен обязательно прийти, – сказала Джинни.

Она отмела все его возражения.

– Если у тебя нет подходящей одежды, то ты должен достать ее, вот и все. И то, что ты не умеешь танцевать, не важно. До праздника еще неделя. У тебя полно времени.

Его сестра Нэн тоже была приглашена – это, конечно, была идея мисс Кэтрин, и Мартин, в состоянии крайнего возбуждения, сообщил эти новости в Скарр.

– Праздник в Рейлз? – спросил Руфус. – С танцами и всем прочим? Думаю, что тебе надо пойти.

– Нам обоим будут нужны новые вещи, – заметил Мартин. – Вечерние костюмы, особые туфли. Мы не можем пойти в той одежде, которая у нас есть.

– Твоя сестра не пойдет, сынок. Ты пойдешь один. Это и так дорого мне обойдется, но по крайней мере в этом есть какой-то смысл, потому что ты молодой человек и тебе нужно пробиваться в жизнь.

– А как же Нэн? – воскликнул Мартин. – Неужели она не имеет права получить хоть какое-то удовольствие?

– Мартин, замолчи, – сказала Нэн и сжала его руку.

– Нет, не замолчу! Я должен сказать. – Он опять повернулся к отцу. – Если Нэн не пойдет, я тоже не пойду.

– Как хочешь. Мне все равно. – Руфус допил чай и поставил кружку. Встал и потянулся за шапкой. – Не тебе указывать мне, мой мальчик, чем быстрее ты это поймешь, тем будет лучше и для тебя и для меня.

Он вышел из хижины. Мартин и Нэн переглянулись.

– Тебе не следовало так говорить с отцом. Это нехорошо с твоей стороны.

– Я сказал то, что думал.

– Мартин, глупый, я же все равно не пойду. Очень мило со стороны Тэррэнтов пригласить меня, но мне не будет там хорошо. Ты другое дело – ты привык к ним. А я не буду знать, что сделать или сказать. Я там буду не на своем месте.

– Я тоже. Я же там никого не знаю, кроме самих Тэррэнтов.

– Пожалуйста, если не ради себя самого, пойди ради меня. Как иначе я узнаю о празднике в Ньютон-Рейлз?

Убежденный Нэн, Мартин решил пойти. Руфус, услышав об этом, в тот же вечер повел его к портному, чтобы сшить костюм к предстоящему событию. И хотя они выбрали для костюма самый дешевый материал на полках мистера Данне, тот и вида не показал, что удивлен выбором заказчика. Несмотря на то, что по настоянию Руфуса все было сшито на вырост, все равно это был самый замечательный костюм, какой Мартин надевал в своей жизни. Под руководством мистера Данне было подобрано все остальное: белая рубашка, запонки для манжет, чудесный белый галстук, пара туфель для танцев и пара лайковых перчаток.

– Мне кажется, что ты очень красивый, – сказала Нэн, когда увидела его в этом наряде.

– Я не чувствую себя красивым. Я чувствую себя так, как будто я ничто, только одежда.

– Ты не будешь волноваться во вторник вечером? Я думаю, что не стоит.

– Легко говорить. Вот если бы ты пошла со мной.

– Я мысленно буду с тобой, – сказала она ему.

– Тогда ты мысленно следи за тем, чтобы я не выставил себя дураком.

Вечер был чудесным и теплым, столь необычно теплым для мая, что в Рейлз были открыты все ставни и в комнату врывался запах цветущих растений и молодой травы. Даже в большом зале были широко распахнуты окна и двери, потому что здесь собралась большая часть гостей в ожидании танцев. С пола были убраны ковры, большая часть мебели была сдвинута. С галереи, где расположились пятеро музыкантов, лилась мягкая, спокойная музыка. Столовая и гостиная были открыты. Мартин заметил столы, уставленные блюдами. Сновали взад и вперед горничные, и Мартин видел, как мисс Кэтрин разговаривала с Джобом, который сегодня исполнял роль дворецкого.

У главного входа близнецы встречали гостей, но Мартин не стал входить через главный вход, он прошел через конюшни, через ту часть дома, где жили слуги, там он почистил костюм от дорожной пыли и переменил туфли. Теперь он стоял в углу большого зала с бокалом вина в руке, стараясь успокоиться и рассматривая прибывающих гостей. Большей частью они были его ровесниками: сыновья и дочери местной аристократии из Чардуэлла. Некоторых он знал, потому что когда-то выполнял работу в их домах; но хотя один или два из них кивнули ему, проходя мимо, по их глазам было видно, что они не узнали его, потому что кто же ожидал увидеть каменщика среди этого собрания знати.

Все больше и больше гостей заполняло зал, все больше взглядов останавливалось на нем, и Мартин уже не сомневался, что является предметом не только внимания, но и изумления. Дома, когда он осматривал себя в зеркале, которое для него держала Нэн, его костюм казался ему просто чудесным, он был горд, что на нем такие вещи, но здесь, в Ньютон-Рейлз, наблюдая за девушками в их воздушных нарядах, за молодыми людьми в элегантных костюмах, он понял, как смешно и нелепо выглядит его собственный вечерний наряд. И когда он это понял, его лицо начало гореть.

Одна маленькая группа неподалеку – молодой человек и две девушки – отпускали замечания совершенно открыто. Юноша, которому на вид было девятнадцать или двадцать лет, чьи кудри блестели от фиксатуара, а на жилете были перламутровые пуговицы, пристально смотрел на Мартина несколько секунд, открыто изучая его со слабой улыбкой и приподняв брови. Затем он повернулся к своим спутницам, сделав замечание, которое вызвало взрыв хохота среди них.

– Нет, я не знаю, кто он такой. Он мне совершенно незнаком. Как и его портной, слава Богу.

Потом все трое отошли подальше к группе, которая стояла у ступеней. Мартин молча смотрел в бокал вина. Потом, когда он опять поднял глаза, перед ним стояла Джинни и улыбалась.

– Вот где ты прячешься! Ты не входил через главный вход. Думаю, что ты проскользнул через задний. Что случилось? Ты весь красный.

– Вечер теплый.

– Ну да.

– Да. Ну хорошо. Если хочешь знать, я услышал, как надо мной смеялись, точнее, над моей одеждой.

– Юноша или девушка?

– Я не уверен.

Джинни с удовольствием рассмеялась.

– Иди сюда, скажи мне, кто это был.

– Вон тот расфранченный щеголь, с черными кудрями, который благоухает и сияет.

– Все лучше и лучше! – Опять рассмеялась Джинни. – Мне даже не нужно оглядываться, чтобы узнать, кто это. – Но она все-таки повернулась и посмотрела. – Да, так я и думала. Это Сидни Херн.

– Один из Хернов с Бринк-энд-Милл?

– Да, он старший сын Оливера Херна. Но не стоит обращать внимание на то, что говорит Сидни. Они все ужасные снобы, представители этих семей, а Сидни больше всех о себе воображает.

– Если ты так считаешь, зачем же ты пригласила его?

– Потому что если бы мы этого не сделали, то и нас никогда не пригласили бы в Эймбери-хаус. Кроме того, иногда Сидни бывает по-своему очарователен. Но он не имел права быть грубым с тобой, и я собираюсь ему об этом сказать.

– Лучше тебе этого не делать, – сказал Мартин. – Я предпочитаю сражаться сам.

– Хорошо, допивай вино и пойдем со мной, я представлю тебя некоторым гостям.

В этот момент к ним подошел высокий молодой человек, чье свежее, открытое лицо сразу же узнал Мартин.

– А кое-кого ты уже знаешь, – произнесла Джинни. – Ты помнишь Джорджа Уинтера из Чейслендс? Вы встречались прошлым летом, когда он приезжал к нам с сестрой, бабушкой и дедушкой.

– Конечно, я помню, – сказал Мартин.

– Я тоже, – сказал Джордж; его взгляд был прямым и открытым. – Вам удалось убить еще гадюку?

– Не в Рейлз. Только в каменоломне. Они доставляют нам много беспокойства в горах.

– Где-то здесь моя сестра Леони. Она будет рада опять вас увидеть. – Джордж оглянулся, но Леони нигде не было видно. – Наверно, она на террасе с Хью. – Он повернулся и заговорил с Джинни. – Я надеюсь, что могу рассчитывать на удовольствие танцевать с вами первый танец – если вы еще не приглашены?

– На первый танец? Боюсь, что приглашена. Я обещала его Мартину. – Джинни достала крошечную карточку. – Я запишу вас на второй.

Джордж поклонился и отошел. Мартин смотрел на улыбающуюся девушку.

– Ты сказала, что обещала танец мне…

– Не беспокойся. Это кадриль. Это как раз для тебя.

– Ты отдаешь предпочтение мне, чтобы держать на поводке Джорджа Уинтера?

– Думаю, тебе не приходит в голову, что я предпочитаю танцевать с тобой.

– Нет, не приходит.

С галереи, где сидели музыканты, раздались аккорды. Один из музыкантов подошел к балюстраде и попросил гостей приготовиться к танцам и занять свои места. Смеясь и разговаривая, гости подчинились. Несмотря на огромные размеры зала, все едва разместились в нем, танцующим не хватало места, чтобы выполнять фигуры.

– Ты выглядишь очень сердитым, – сказала Джинни, выступая рядом с Мартином, рука в руке.

– Мне нужно сосредоточиться, иначе я все сделаю не так.

– О, это не имеет значения. Это часть веселья.

– Только для тех, кто наблюдает.

Он благополучно добрался до конца танца, и Джинни была очень довольна им.

– Ну вот видишь! Это совсем неплохо. – Она подняла к нему раскрасневшееся лицо, обмахивая себя маленьким шелковым веером. Потом, смеясь, она помахала и на него. – Ну, а теперь, если ты еще дышишь, принеси нам напитки.

Когда он вернулся с двумя бокалами, то увидел, что она беседует с Сидни Херном. Она посмотрела на него озорным взглядом и представила их друг другу.

– Кокс? – спросил Херн. – Я слышал это имя?

– Возможно, что да, – ответил Мартин. – Моего отца хорошо знают в округе. Он каменщик. И я тоже. Мы выполняли работу на фабрике вашего отца около восемнадцати месяцев назад. Пристройка к вашему паровозному депо.

– Правда? Я не знал об этом. Мой отец мало занимается сейчас заводом. Этим занимается управляющий. Что касается меня, то я никогда там не был.

– Нет? – сказал Мартин. – Тогда вам бы следовало.

– Зачем? – спросил Херн, глядя на него с недоумением.

– Если бы вы или ваш отец побывали там, то обнаружили бы, что там нарушается закон.

– О чем вы говорите?

– Я говорю про закон о детском труде, который запрещает труд детей в возрасте до девяти лет на каких бы то ни было фабриках. Но такие маленькие дети работают в Бринк-энд. По крайней мере, так было восемнадцать месяцев назад.

– А вам какое до этого дело?

– Нарушение закона касается всех.

– Бринк-энд – не единственная фабрика, где работают такие маленькие дети. Большинство фабрик в Долине делают то же самое.

– Тогда, значит, вы все-таки знаете об этом?

– Я во всяком случае знаю, что сами ткачи не обращают никакого внимания на закон. Они хотят, чтобы их дети начинали работать как можно раньше, потому что им нужны деньги.

– Они не были бы им так нужны, если бы им платили нормальную заработную плату, которая позволяла бы им растить детей, не превращая их в рабов.

– Я полагаю, что вы один из тех, кто считает, что дети бедняков должны ходить в школу до девяти лет?

– Да.

– Господи, а кто будет платить за их обучение?

– Те, у кого есть деньги.

– Вы и себя сюда включаете?

– Нет, не включаю.

– Что замечательно, что все, у кого нет денег, всегда готовы диктовать тем, у кого они есть, на что их надо тратить.

– Это делали не только те, у кого ничего нет. Я могу привести в пример лорда Эшли.

– Да? Этот лорд ваш приятель?

– Нет. Он был другом бедных.

– Но вы бедны. Вы сами так сказали.

– Не настолько, – ответил Мартин, – чтобы продавать себя в рабство на Бринк-энд-Милл.

– Послушайте, Мэсон, или как вас там зовут…

– Кокс, а не Мэсон, – поправил Мартин.

Два молодых человека смотрели друг на друга молча, глаза в глаза. Но мисс Джинни, хотя ей и нравился их спор, теперь сочла нужным прервать его.

– Я хочу напомнить вам, джентльмены, что вы оба гости в доме моего отца, поэтому не следует спорить таким образом. – Улыбнувшись обоим, она добавила: – Вам обоим должно быть стыдно, и я думаю, что вам следует извиниться передо мной за такое поведение.

Наступила пауза. Сидни Херн заговорил первым:

– Мисс Вирджиния, вы совершенно правы. Я прошу прощения за то, что позволил себя спровоцировать, и я надеюсь, что вы простите меня, согласившись подарить мне два танца.

Джинни грациозно кивнула, дала ему свою карточку и карандаш и наблюдала, как он вписывает свое имя. Когда он закончил, она еще раз улыбнулась ему, а он, кивнув ей и бросив испепеляющий взгляд на Мартина, отошел прочь и присоединился к группе гостей неподалеку. Джинни отхлебнула из своего бокала и посмотрела на Мартина.

– Теперь ты чувствуешь себя лучше, – сказала она, – когда отомстил бедному Сидни?

– Возможно.

– Ты еще не попросил у меня прощения.

– Хорошо. Я прошу прощения.

– Это трудно сравнить с извинениями Сидни, но думаю, что этого достаточно. – Она поставила пустой бокал. – Теперь заканчивай с напитками и пойдем со мной, я представлю тебя другим гостям, прежде чем снова начнутся танцы.

– Сейчас, – сказал Мартин, – я бы предпочел просто постоять и понаблюдать.

– Но ты должен пригласить какую-нибудь хорошенькую девушку танцевать, а ты не можешь этого сделать, не будучи представленным. – Она посмотрела на его упрямое лицо и сказала: – Я не знаю, зачем ты пришел, если не хочешь веселиться.

– Я веселюсь по-своему, но… – он окинул взглядом зал, – мне недостает храбрости, чтобы танцевать с девушкой, с которой я только что познакомился. Кроме того, все молодые леди, возможно, откажут мне, думая, что я ниже их.

– Ну, по крайней мере, ты можешь пригласить Кэт, – сказала Джинни. – Для этого не нужно храбрости. А поскольку она одна из хозяек, это просто твоя обязанность пригласить ее.

– Да, так я и сделаю. Немного позже.

– Хорошо, тогда я тебя покидаю.

Позже он стоял у распахнутого окна, откуда лился теплый летний воздух, с третьим бокалом вина в руке. Хотя была уже половина восьмого, было все еще светло, вечернее солнце освещало половину зала, оставляя другую в тени.

Для него было облегчением побыть одному, и хотя он по-прежнему приковывал внимание, это его больше не волновало. Джинни была абсолютно права: он почувствовал себя лучше после разговора с Сидни Херном, ярость в какой-то степени очистила его мозг, вернула ему уверенность в себе, теперь он видел, как просто чувствовать презрение к другому человеку. Херн презирал его за то, что он каменщик и плохо одет, а он презирал Херна за снобизм и лицемерие. Это открытие – что каждый человек может смотреть свысока на другого – заставило его по-новому посмотреть на свою жизнь, и сознание того, что кто-то стоит выше него, уже не вызывало у него беспокойства. Он пришел по приглашению, и если Тэррэнты принимали его как друга, то какое ему дело было до Херна?

Внезапно он почувствовал уверенность в себе, как будто теперь все было возможно, ничто в мире не могло испугать его, и это ощущение пронзило удовольствием все его существо. Тут он сообразил, что к этому может иметь отношение выпитое вино. До этого вечера он никогда не пил вина. Возможно, он слегка опьянел. Он осушил бокал и улыбнулся сам себе. «Этот, – подумал он, – должен быть последним. Следующий может все испортить».

С галереи раздалась музыка, и молодежь внизу встретила ее аплодисментами. Мартин наблюдал, как все занимают места для танца следом за двумя ведущими парами: Джинни танцевала с Джорджем Уинтером, Хью с сестрой Джорджа Леони.

Потом был вальс. На этот раз партнером Джинни был Сидни Херн. Мартин наблюдал, как они кружатся в танце и ведут беседу, которую Джинни, без сомнения, находила очаровательной. Мартин обвел взглядом зал и увидел, что Кэтрин присоединилась к танцующим; ее партнером был высокий, темноволосый молодой человек, старше большинства присутствующих гостей. Ему было около двадцати пяти, но его уверенность в себе делала его даже старше. Он и Кэтрин составляли такую поразительно красивую пару, что многие провожали их глазами, но они не замечали этого.

Мартин почувствовал, как кто-то прикоснулся к его плечу. Рядом с ним стоял Хью.

– Ты не танцуешь.

– Ты тоже.

– Мне нужен отдых. Мне следует с уважением относиться к моим бедным легким.

– Кто танцует с мисс Кэтрин?

– А, – произнес Хью, обернувшись, – это Чарльз Ярт с Хайнолт-Милл.

– Мне кажется, что я его раньше никогда не видел.

– Чарльз долго отсутствовал, он путешествовал за границей по делам отца. Но два месяца назад его отец перенес удар и Чарльз вернулся, чтобы заниматься фабрикой. Мой отец встретил его на заседании Треста и пригласил к нам. С тех пор он здесь частый гость.

Хью замолчал, наблюдая, как танцевали Кэтрин и ее партнер, которые пронеслись мимо всего в нескольких ярдах.

– Чарльз очень увлечен Кэт, как ты сам видишь, да и она очень к нему привязана. Джинни, которая думает, что знает все признаки, считает, что скоро будет помолвка. Но это пока в секрете.

– Да, конечно, – согласился Мартин и, помолчав, спросил:– Это хорошо для нее, как ты считаешь?

– С точки зрения происхождения или с точки зрения богатства?

– Нет, каков он как человек? – спросил Мартин.

– Ну, – сказал Хью, взвешивая вопрос. – Я не знаю человека, который был бы достаточно хорош для Кэт… но он кажется весьма порядочным, папа очень высокого мнения о нем.

– У него вид человека, – заметил Мартин, – которого редко мучают сомнения.

– Он определенно с самомнением. Он считает, что торговля шерстью нуждается в оживлении, он в плену модных идей. Он хочет расширить Хайнолт-Милл, поставить новое оборудование, но его отец и слышать об этом не хочет. Торговля тканями переживает упадок, мистеру Ярту приходилось бороться последние двадцать лет. Но Чарльз думает, что следует все изменить. Некоторые с ним согласны. Чарльзу хочется быть одним из тех, кто восстановит былую славу Глостершира.

– Будем надеяться, что он преуспеет, потому что от этого всем будет лучше. Но мне кажется, что эти новые ткацкие станки уже опробовались несколько лет назад, но не оправдали ожиданий.

– Да, но их усовершенствовали с тех пор.

Пока Мартин разговаривал с Хью, к ним подошел Джон Тэррэнт.

– Ну, Мартин. Я рад, что ты пришел. Надеюсь, что тебе здесь нравится?

– Спасибо, сэр. Очень.

– Почему вы не танцуете, молодые люди? Разве здесь недостаточно хорошеньких девушек?

– Здесь сколько угодно хорошеньких девушек, – ответил Хью, – но им придется подождать, папа, а летние ночи тоже молоды.

Вальс окончился; пары остановились; некоторые аплодировали, глядя на галерею, музыканты встали, поклонились и сели. Пары гуляли по залу, Джон Тэррэнт двинулся дальше, приветствуя гостей своих детей, останавливаясь, чтобы поговорить с каждым.

Солнце уже село, в зале становилось темно, но тут появился Джоб с тремя горничными. Они внесли зажженные канделябры и расставили их по всему залу на столах и полках. Когда они разносили канделябры, Мартин обратил внимание на то, что за ними очень внимательно следит Джон Тэррэнт. По его нахмуренному виду было ясно, что он чем-то недоволен. Вдруг у него вырвалось восклицание, и он кинулся через зал, потому что одна из горничных, Присси, несла два канделябра, и когда она ставила один, то сделала это так неловко, что на пол упало несколько свечей.

Мартин инстинктивно рванулся вперед, Хью тоже, но другие молодые люди, которые были ближе к месту происшествия, уже окружили горничную, взяли у нее канделябры и поставили их осторожно на стол. Она убирала свечи с пола. Тут подошел Тэррэнт. По его лицу было видно, что он в ярости, хотя говорил он, как обычно, очень сдержанно.

– Присси, в этом доме есть правило, и я думаю, оно известно, что не следует носить более, чем по одной лампе. Свечи и лампы это очень опасные вещи, и я надеюсь, что мне больше не придется об этом напоминать. – Повернувшись, он посмотрел на других горничных, которые стояли неподалеку. – Вы тоже можете это запомнить. Присси не единственная виновная. Теперь продолжайте, и благодарите Бога, что не случилось ничего худшего.

Все три горничные присели и удалились. Молодые люди улыбались, а те, которые кинулись к Присси, теперь заступались за нее. Среди них была Джинни. Заметив испорченные свечи, она сказала:

– Не сердись на нее, в этом нет никакой опасности, папа. Они упали на каменный пол. Им хотелось принести все свечи, прежде чем мы опять начнем танцевать.

– Все равно они поступили неверно. И я настаиваю, чтобы это правило не нарушалось. Эти свечи испорчены, дочка? Их следует заменить.

– Нет, эти в порядке, папа.

Джинни взяла одну из зажженных свечей, и от нее зажгла остальные так осторожно, что не упала ни одна капля воска. Тэррэнт, кивнув, отвернулся. Он пересек зал и остановился около Кэтрин, которая стояла во время происшествия рядом с Чарльзом Яртом. Хью опять повернулся к Мартину.

– Мой отец, как видишь, боится огня. Даже слишком. Возможно, это из-за несчастного случая в детской, когда нам с Джинни было по два года. Зажженная свеча стояла на полке и каким-то образом упала в мою колыбель. Вспыхнул огонь, я был обожжен. Я, конечно, ничего не помню, но я знаю, что случилось вот из-за этого. – Хью поднял свое нежное и красивое лицо и показал уродливый шрам на горле и подбородке. – Отсюда строгие правила моего отца.

– Ты мог сгореть, – сказал Мартин.

– Нет сомнения, что так бы оно и было, но проснулась Джинни. Она увидела огонь и начала кричать. Прибежала няня, и я был спасен. – Хью мягко усмехнулся и произнес, иронизируя над самим собой:– Так был спасен сын и наследник и – кто знает, что нас ждет впереди, – член парламента.

– Возможно, даже, – добавил Мартин, – будущий премьер-министр.

– О! – воскликнул Хью, глядя на Мартина ясным взглядом. – Я полагаю, что это возможно.

Вошли горничные с лампами – на этот раз каждая несла по одной – и Кэтрин, покинув Чарльза Ярта и своего отца, направилась к Энни, чтобы напомнить ей о том, что свет нужен и на галерее, для музыкантов. Затем она остановилась, и Мартин, извинившись перед Хью, воспользовался случаем и подошел к ней. Хотя он и нервничал, но решительно поклонился.

– Мисс Кэтрин, – произнес он, прочистив горло. – Я надеюсь, что вы окажете мне честь потанцевать со мной, если у вас есть свободный танец.

Ее серые глаза улыбались ему. Она отлично понимала, что его речь потребовала от него мужества; а он знал, что она была довольна им. Но она не сказала ни слова одобрения, она восприняла его хорошие манеры как должное.

– Честно говоря, у меня много свободных танцев, и я буду рада, – ответила она.

– Надеюсь, что один из них – кадриль, потому что, боюсь, я не умею танцевать ничего другого.

– Ну, не могу в это поверить, я видела, как ты учился танцевать вальс с Джинни несколько дней назад, когда Хью играл на скрипке.

– Да, но мое исполнение было далеко от совершенства, – сказал он.

– Ну хорошо, пусть это будет кадриль, – Кэтрин просмотрела карточку. – Это будет следующий танец, так что ты можешь остаться рядом со мной и поговорить, пока не начнется музыка.

– Да, – сказал он, внезапно онемев.

– Бедный Мартин. Боюсь, что этот вечер – сплошные страдания для тебя. Но держишься ты очень хорошо.

– Это часть моего обучения.

– Ну, думаю, что когда-нибудь ты будешь получать удовольствие от этого. Со временем тебе будет проще, во всяком случае опыт всегда полезен.

– Хотите сказать, – спросил он, вспоминая слова Джинни, – это поможет мне развлекаться в Скарр?

Кэтрин внимательно посмотрела на него:

– Ты не всегда будешь в Скарр. Так или иначе, с Божьей помощью ты изменишь свою жизнь и будешь жить так, как захочешь. Я просто убеждена в этом.

– Если это будет так, – сказал Мартин, – то это будет целиком ваша заслуга.

– Нет, не целиком, – возразила она. – Ты и сам постарался. Когда ты впервые пришел к нам, мой отец сказал, что тебе стоит помочь, и он был прав. У тебя талант к обучению. И что самое главное, тебе нравится учиться.

На какое-то время Мартин опять потерял дар речи, больше всего на свете он ценил одобрение Кэтрин, и от ее слов краска залила его лицо.

– Кажется, – сказал он, – что я должен добиться чего-нибудь только для того, чтобы оправдать вашу веру в меня.

– Да. Иначе я буду разочарована.

Музыканты заиграли кадриль, пары двинулись по залу, занимая свои места. Мартин повернулся к Кэтрин и поклонился. Она сделала реверанс и подала ему руку. Он гордо повел ее в танце.

Он вернулся домой в Скарр уже после полуночи, когда хижина была в темноте. Нэн, тем не менее, не спала, и, когда он проходил мимо ее кровати, она села и зашептала ему.

– Тебе понравился праздник?

– Что-то понравилось, что-то – нет.

– Ах, дорогой, – прошептала она разочарованно.

– Все в порядке. Я рад, что пошел. Хорошего было больше.

– Расскажешь мне завтра?

– Да. Спокойной ночи.

На протяжении последующих нескольких дней, когда брат и сестра оставались вместе, они без устали обсуждали праздник, пока Нэн не была удовлетворена тем, что ей известна каждая мелочь. Руфус, со своей стороны, поинтересовался лишь некоторыми фактами.

– Было много людей?

– Между сорока и пятьюдесятью.

– Аристократия, конечно?

– В основном, да. Включая сыновей некоторых фабрикантов. Если ты относишь их к аристократии.

– А куда ты их относишь, хотел бы я знать?

– Я точно не знаю.

– Разговаривал с кем-нибудь?

– С одним.

– И все было в порядке?

– Я бы так не сказал.

Руфус, услышав от Мартина отчет о разговоре о Сидни Херном, был сильно недоволен.

– Я не для того разрешил тебе пойти на вечер, чтобы ты приобретал себе там врагов. Не твоя забота, что дети работают на фабрике Хернов, а уж говорить им о том, что они нарушают закон, это самая большая глупость, какую я слышал со дня своего рождения. Раньше мы делали для них работу, но теперь я сомневаюсь, что они предложат нам что-нибудь, и все благодаря твоей глупости. Твое дело соглашаться с такими людьми, а не спорить с ними.

– Даже если они ясно дают понять, что смотрят на меня сверху вниз?

– Тебе не стоит волноваться по этому поводу. Лучше дождаться благоприятного случая. – Руфус помолчал, его взгляд по-прежнему был суров. – Надеюсь, что ты больше ничего не сказал невпопад кому-нибудь из тех, с кем ты там познакомился.

– Нет, – ответил Мартин, и желая отвлечь внимание отца от этой темы, он еще раз повторил слова Хью Тэррэнта о планах Чарльза Ярта. – Кажется, он собирается расширять Хайнолт-Милл и устанавливать там новые ткацкие станки. Он считает, что торговля шерстью оживится, если внедрить современные методы.

– Расширять, да? – Руфус был весь внимание. – Для этого ему будет нужен камень. Если он, конечно, не собирается использовать кирпич!

– Я не знаю, что он собирается делать. Пока это только разговоры. И, кажется, старый мистер Ярт против всего этого.

– Да, но он болен, – сказал в ответ Руфус. – Я сам это недавно слышал. У него, бедняги, был удар, и, возможно, он долго не протянет. Молодой мистер Ярт – единственный сын. И единственный наследник. Когда его отец умрет, у него будут развязаны руки. Это означает работу для строителей, мой мальчик, и, естественно, работу для нас. – Он похлопал Мартина по спине. – Я всегда говорил, что наше время еще придет, и, может быть, нам недолго осталось ждать.

Иногда Мартин жалел о том, что рассказал о молодом Ярте и о его планах, потому что для его отца это стало навязчивой идеей. Он говорил о том, что будут устанавливать новые ткацкие станки, как о давно решенной вещи, которая означает процветание всей области и каменоломни Скарр в частности.

– Ты больше не видел молодого Ярта, не знаешь, что у него на уме? – спрашивал он всякий раз, когда Мартин возвращался из Райлз.

– Нет, я видел его лишь однажды, на празднике. Но даже там я не разговаривал с ним, потому не может идти и речи о том, чтобы спрашивать его о его планах.

– А что Тэррэнты? Они никогда не говорят о нем?

– Нет, не говорят.

Говоря это, Мартин лгал, потому что близнецы иногда упоминали о молодом человеке, но не в связи с ткацкими станками. Они говорили, что Чарльз Ярт просил руки Кэтрин, и отец дал ему разрешение обратиться к Кэтрин, и что между ними есть взаимопонимание.

– Они все равно что помолвлены, – сказала Джинни. – Но помолвку нельзя огласить, потому что мистер Ярт очень болен.

Это было сказано ему по секрету, и он не мог его выдать. Он даже не рассказал этого своей сестре Нэн, но она как-то интуитивно поняла это, потому что недавно видела Кэтрин в Чардуэлле в экипаже вместе с сестрой на ярмарке.

– Ты говорил мне после праздника, что у мисс Кэтрин есть поклонник?

– Да. Но я сделал это без разрешения, и это должно остаться между нами. Мисс Кэтрин почти помолвлена, но это не оглашено, потому что старому мистеру Ярту стало хуже.

– О, как это грустно для всех них.

– А почему ты спрашиваешь об этом сейчас?

– Потому что в ней сейчас что-то такое… что-то в выражении лица… О, я не могу объяснить этого точно, но я тут же вспомнила, как ты рассказывал мне, как она танцевала с мистером Яртом и что мистер Хью говорил о том, что они чувствуют влечение друг к другу. Как только я ее увидела, то сразу же подумала: «Она помолвлена».

– А как ты узнаешь о подобных вещах?

– Я не знаю. Я просто чувствую, и все. Она и мисс Джинни проехали от нас совсем близко. На площади была ужасная давка – как всегда в дни ярмарки, – они ехали очень медленно, и я хорошо их разглядела. Они обе очень привлекательны, но сильно отличаются друг от друга. Одна темная, а другая светлая, никогда не скажешь, что они сестры.

– Они не только внешне разные, – заметил Мартин, – они разные во всех отношениях.

– О да, я знаю, ты ведь так много мне о них рассказывал. Но даже по внешности можно судить об их различиях. Я хочу сказать, что можно увидеть, какие они внутри… что они за люди… просто по тому, как они себя держат и как смотрят на других людей. – Нэн замолчала, подыскивая слова, которыми можно было бы охарактеризовать сестер Тэррэнт, с которыми она никогда не была знакома. – Разница вот в чем: мисс Джинни хорошенькая и знает об этом, – сказала она, – а мисс Кэтрин красивая и не знает об этом.

Этим летом Джинни становилась все более неугомонной. Классная комната стала скучна для нее. Она чувствовала, что пора расправить крылья. В сентябре она собиралась провести месяца три или больше в Лондоне вместе со старыми друзьями семьи, у которых был дом на Бэлмэн-сквер. Именно поэтому ее так утомляли обычные уроки. Учить стоило лишь то, что может пригодиться во время сезона в Лондоне.

Она непрестанно занималась музыкой, выписывала последние фортепианные пьесы и песни. Она изучала журналы мод и волновалась, достаточно ли хороши для Лондона ее новые наряды, сшитые в Чарвестоне. В шестнадцать лет она чувствовала себя настоящей женщиной. В то же время она понимала, что она слишком невыдержанна и, следуя совету сестры, читала руководства по хорошим манерам и репетировала грациозную походку, к восхищению всей семьи.