Текст книги "Прекрасная художница"
Автор книги: Мэри Николс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)
– Я так и думала, что вы станете его защищать, – сказала леди Харкорт. – Иначе и быть не могло.
Френсис в трудом сохранила самообладание. – Я не совсем вас понимаю, – проговорила она холодно.
Леди Харкорт хохотнула.
– Ну… я ничего такого не имела в виду… но он же вам платит за уроки.
– Платит, и, как вы сами могли убедиться, проверяя наши счета, эта плата прямиком идет в наш фонд, так что мы как бы вдвойне обязаны герцогу.
Френсис совсем не хотелось защищать Маркуса, но иначе поступить ей не позволяла совесть. Странно, подумала она, с чего вдруг миссис Харкорт так настроена против нее. Насколько ей помнилось, она не причиняла ей никакого зла.
– Безусловно, зла ты ей не причиняла, – подтвердил Перси на следующее утро во время конной прогулки. – Но она дружила с герцогиней и принимает близко к сердцу любой знак неуважения к ней.
– Да я ни разу даже не встречалась с герцогиней!
– Ну и что? Все равно она наверняка была на тебя в обиде.
– За что же, скажи на милость? Если что-то и было, то я давно от этого освободилась.
Перси придержал лошадь и повернулся к ней.
– Ты уверена?
– Абсолютно, уж поверь.
Он улыбнулся и поехал дальше.
– Дело не в том, чтобы я поверил, дорогая.
– А кто? Ты имеешь в виду сплетников?
– И их тоже.
– Перси, ты говоришь загадками.
– Если бы дело было только в сплетниках, то я знаю выход.
– Какой?
– Выходи за меня. Это заткнет им рот, ведь так?
Френсис с удивлением взглянула на Перси. Тот смотрел прямо перед собой, утопив подбородок в высоком воротнике.
– Ты меня разыгрываешь.
– Конечно. – Он хохотнул. – Я хотел, чтобы ты улыбнулась. Такая хорошая погода, а ты хмуришься. – Он пустил коня в галоп, и Френсис поскакала следом.
Это действительно шутка? – размышляла позже Френсис. Но он никогда всерьез не помышлял о женитьбе! И все-таки не надо было над ним потешаться. Где ее прежняя тактичность? А все из-за герцога Лоскоу, чтоб ему пусто было!
Глава пятая
К двум часам пополудни следующего дня, когда ландо его светлости подкатило к Коррингам-хаусу, Френсис уже успела успокоиться. В строгом платье она ожидала визитеров в гостиной.
– Его светлость герцог Лоскоу, – громогласно объявил Грили, и не успел он договорить, как герцог вошел и, широким жестом сняв шляпу, шаркнул ногой. Френсис чуть не засмеялась, но в той же манере присела в глубоком реверансе.
– Ваша светлость.
– Миледи, к вашим услугам.
– А где леди Лавиния? – На какой-то миг Френсис подумалось, что он приехал один, и у нее перехватило дыхание, но она тут же взяла себя в руки.
– Она осталась в ландо, все равно нам сейчас ехать.
– Тогда пошли.
Высоко держа голову, Френсис проследовала к ландо с гербами Лоскоу на каждой дверце.
– Я взял на себя смелость попросить мистера Тернера быть нашим гидом, – проговорил Маркус, беря Френсис под локоть и помогая ей ступить на подножку. – Он нас встретит в Академии. Надеюсь, вы не против?
Великий Джозеф Тернер[1] самолично будет их гидом! Просто не верится! Впрочем, если ты герцог Лоскоу, все возможно.
– Конечно, не против. Это большая честь, и я надеюсь, леди Лавиния многое почерпнет у этого мудрого человека, – отозвалась Френсис, усаживаясь рядом со своей ученицей.
Маркус сел напротив так, что его колени почти касались колен Френсис. Вид у нее был совершенно неприступный. Ну ничего, он постарается растопить лед; хотя зачем ему это, он и сам не мог понять.
Карета тронулась. Маркус улыбнулся, глядя на Френсис, ее губы дрогнули в ответной улыбке, но глаза остались настороженными, словно у маленького зверька, которого хотят погладить. Неужели до сих пор не простила его? Но если так, то почему согласилась давать уроки? Ради денег? А может, здесь что-то другое? Может, она хочет отомстить ему, помучить его? Если так, она скоро поймет свою ошибку – мучиться его не заставишь.
Дорога заняла всего несколько минут. Они вышли у пешеходной дорожки перед входом в Академию. За дверью их ожидал мистер Тернер.
Это был пожилой человек, невысокий, смуглый, с острыми темными глазами. На нем был мешковатый фрак и старомодные черные бриджи. Пальцы были испачканы в краске, словно он только что оторвался от одного из своих шедевров.
– Вы уже решили, что именно хотите посмотреть, ваша светлость? – спросил он, когда Маркус представил дам.
– Да нет, оставляем это на ваше усмотрение.
Они ходили из зала в зал, рассматривая портреты, пейзажи и натюрморты голландских, бельгийских и итальянских живописцев. Мистер Тернер рассказывал о достоинствах каждого полотна, об истории их создания. Его пояснения были глубоки и содержательны, и Френсис ловила каждое слово.
Наконец в одном из залов на верхнем этаже художник задержался перед двумя ее собственными картинами, удостоенными чести быть выставленными в Академии.
– Это полотно носит название “Осень”, – сказал он, указывая на одну из них. – Заметьте, прекрасное изображение листьев, желтых, золотых, красновато-коричневых, тут представлена вся осенняя палитра. Глядя на картину, как будто ощущаешь витающий в воздухе запах увядания. А взгляните, с каким мастерством передан ветер, как клонятся ветви, как клубятся облака, предвещающие бурю.
– А кто автор? – спросил Маркус, уже догадавшись по манере письма.
– Это некая графиня Френсис Коррингам, – прочел мистер Тернер, близоруко всматриваясь в подпись. – Некоторые считают это полотно лучшим, но большинство предпочитает вот это. – Он показал на зимний пейзаж. – Вероятно, вы заметили, вид тот же самый, но только глубокой зимой. Земля укрыта снегом, внимание зрителя привлекают следы какого-то зверя…
– Лисы, – не удержалась Френсис. С веселым удивлением она поняла, что художник не расслышал ее имени во время знакомства и не знает, кто она.
– Да-да, – согласился мистер Тернер. – Лисица пробежала меж деревьев, и ее следы исчезают вдали. Замечательное владение перспективой и внимание к деталям. Безветренно, царят покой и тишина.
– Откуда вы знаете, что там тихо? – неожиданно спросила Лавиния. – Может, лисица где-то тявкает.
Гид, недовольный тем, что его прервали, бросил на девушку строгий взгляд.
– Сама картина – олицетворение тишины.
– Ну конечно! – засмеялась Лавиния. – Краски и холст звуков не издают!
– Лавиния, – одернул ее отец, – ты ведешь себя неприлично.
– Значит, вы считаете, что живопись нема? – обратилась к девушке Френсис.
– Конечно!
– Человек должен почувствовать это вот здесь. – Художник прижал руку к груди. – Живописец, создавая картину, вкладывает в нее свою душу, и его душа говорит.
– И что же она вам говорит? – с улыбкой спросил Маркус.
– Картина говорит о холоде и смерти, но и о возрождении тоже. Даже в смерти есть красота, а в подснежниках, которые мы видим под деревьями, таится обещание новой жизни. Всего неделю назад их здесь не было, через неделю их уже не будет, они исчезнут вместе со снегом, и тогда весна, торжествуя, расцветит этот пейзаж. То же самое происходит и в нашей жизни.
– Неужели я хотела все это сказать? – прошептала Френсис, оборачиваясь к Маркусу. Губы у него дрогнули.
– Судя по всему, так и есть, – ответил он шепотом и громко спросил: – А весеннего пейзажа нет?
От ее зимнего пейзажа действительно веет холодом, подумал он про себя, как и от нее самой. За все время, что они медленно ходили по залам, она не произнесла и десятка слов и ни разу не улыбнулась. Маркусу вдруг ужасно захотелось весны, возрождения новой жизни, нового начала. Боже правый, в самом ли деле именно этого он хочет?
– Увы, нет, – ответил мистер Тернер. – Возможно, художник пишет его сейчас.
– Жаль, хотелось бы посмотреть.
– Пойдемте дальше, – Френсис стало неловко.
– Очень хорошо. – С этими словами мистер Тернер двинулся в другой зал. – Давайте посмотрим английских мастеров.
Они полюбовались полотнами Ромни, Лоренса и Констебла, постояли перед картинами Джорджа Стаббса с изображением лошадей, на короткое время привлекшими внимание Лавинии, посмотрели портреты сэра Джошуа Рейнолдса, Коутса и Гейнсборо, уличные сценки Уильяма Хогарта, чьи образы походили скорее на карикатуры, чем на живых людей.
– Какой ужас! – не удержалась Лавиния при виде пьяной матери, бросающей вниз головой своего ребенка. – Бедный малыш!
– Ну, теперь вы убедились, что картины говорят? – с улыбкой обратилась к ней Френсис.
Маркус засмеялся.
– Подловила тебя, Винни, твоя учительница.
– И вовсе нет, ничего они не говорят, а вот думать заставляют. Но если у этого художника не извращенное воображение, а такие вещи случаются на самом деле, то зачем их рисовать? Зачем вызывать у зрителя отвращение?
– Цель живописи – не только доставлять удовольствие, леди Лавиния, она служит воспитанию и просвещению, – пояснила Френсис. – Картина порой говорит яснее тысячи слов.
– Ну, это я уже сообразила, иначе бы вы меня сюда не привели.
– И что же вы почерпнули?
– Я научилась задавать вопросы.
– Хорошо, именно этого я и хотела.
– Я предлагаю поехать выпить чаю, – вмешался Маркус. – Мы уже два часа ходим, у меня ноги гудят.
Они сели в карету и отправились в отель на Албемар-стрит, где Маркус заказал чаю с медом и миндальными пирожными.
Было на удивление весело. Лавиния, правда, говорила мало, зато отец ее был оживлен необычайно. Он шутил, рассказывал всякие забавные истории, очень похоже изображая знакомых Френсис представителей света и с легкостью переходя на дербиширский диалект.
Со стесненным сердцем Френсис подумала, что сейчас он больше похож на того Маркуса, которого она знала и любила семнадцать лет назад, чем на самодовольного аристократа, спасшего ее от хулиганов на рыночной площади и полагавшего, что все должны ему подчиняться.
Закончив чаепитие, они отправились к Коррингам-хаусу. Там Маркус попрощался с Френсис на крыльце и в ответ на ее приглашение зайти и отдохнуть объяснил, что у него вечером дела и надо заехать домой переодеться. Френсис учтиво поблагодарила его за то, что довез ее до дома, и повторила, что ждет леди Лавинию на урок через два дня.
Стоя на крыльце, Френсис смотрела, как он садится в карету и захлопывает дверцу, затем медленно повернулась и вошла в дом. Маркус оказался намного загадочнее, чем ей поначалу казалось. На протяжении всего нескольких часов он успел показать себя и неприступным, угрюмым человеком, раздающим направо и налево приказания и третирующим свою дочь, и любезнейшим кавалером.
Ну что ж, так даже легче будет общаться с ним, подумала Френсис, поднимаясь в свою комнату, чтобы переодеться. Они с Перси собирались в театр. С ним она чувствует себя свободно, не надо следить за каждым своим словом, чтобы, не дай бог, тебя не поняли превратно. Правда, у нее не замирает сердце, когда она думает о Перси, зато с ним весело. Френсис вспомнила про его предложение. Интересно, он просто пошутил или в самом деле ждет от нее ответа?
Герцог Лоскоу в театре не появился, и Френсис почему-то стало тоскливо.
На следующий день, вернувшись домой из приюта, она, к своему удивлению, обнаружила письмо от секретаря Королевской Академии, где сообщалось, что обе ее картины проданы и анонимный покупатель выразил пожелание, чтобы она написала еще два пейзажа – “Весну” и “Лето”.
“Он отметил, что это не к спеху и Вы можете написать их, когда Вам будет удобно”, – писал в заключение секретарь.
При других обстоятельствах Френсис была бы рада получить лишние деньги, но где найти время на эту работу? Сиротский приют, занятия с леди Лавинией, класс живописи – ни минуты свободной. А с другой стороны, для нового приюта, как оказалось, понадобится много больше денег, чем предусматривалось, поскольку с окончанием войны цены поползли вверх. Так что придется все же принять предложение. Но сначала она напишет портрет Лавинии.
Надо сказать, давалось это нелегко – улыбка, запечатленная на первом наброске, больше ни разу не появлялась на лице девушки; а попробуй отобрази то, чего нет!
– Лавиния, ну улыбнитесь хоть разок, – взмолилась Френсис. – Что вы сидите с таким скучным лицом?
– Ой, да это все папа. Я всего-то попросила его покатать меня по парку в фаэтоне, а ему, видите ли, некогда. Да еще рассердился, как будто я бог знает чего от него требую. Ума не приложу, чем он может быть так занят. Его почти никогда нет дома!
– Он говорил, у него какое-то дело, – успокаивающим тоном произнесла Френсис. – Как я понимаю, важное.
– А я в этом не уверена. На днях заезжал мистер Чепмен, который занимается его делами, и я узнала, что он уже неделю не виделся с отцом и ждал его. Мне кажется, у отца какие-то трудности. Или же он встречается с какой-то женщиной; но если так, то слишком уж много времени он с ней проводит.
– Знаете, Лавиния, вы не должны мне все это рассказывать.
– А кому еще я могу рассказать? Я же никого не вижу, кроме слуг…
– Все равно, больше ни слова, прошу вас. Я ничего не хочу знать.
– И вам совсем не любопытно?
– Нисколько, – твердо ответила Френсис. – Лучше расскажите о ваших впечатлениях от Королевской Академии.
– Ничего особенного.
– Как вы можете так говорить? Там же выставлены настоящие шедевры!
– В Лоскоу-Корте есть и получше. Дедушка был заядлым коллекционером, и папа тоже кое-что добавил; только, по-моему, ваших картин у нас нет.
– Неудивительно, я ведь не из самых знаменитых. – Было бы странно, если б герцогиня позволила повесить в Лоскоу-Корте что-нибудь из ее работ.
– Вы видели нашу коллекцию?
– К сожалению, нет.
– А хотели бы?
– Может, когда-нибудь. – Френсис решила перевести разговор на другую тему и начала расспрашивать Лавинию о том о сем, что девушке явно не понравилось.
– Знаете, миледи, – перебила она Френсис, – я в вас ошибалась, вы не такая, какой кажетесь.
– То есть?
– Не знаю, как сказать, но светских дам я представляла не такими. Вас интересует то, что происходит где-то там, внизу. Я тут посмотрела ваши рисунки бедных детей. Они правда так живут?
– Да, некоторые еще хуже.
– Я не знала… не знала, что такое бывает…
– Вы и не могли знать. Туда, где они обитают, добропорядочные люди забредают редко. Да они и не хотят знать об этих людях, это будоражит их совесть.
– А вы считаете, это нужно делать?
– Да, считаю.
– Как Хогарт?
– Примерно.
– Тогда почему бы вам не устроить выставку? Можно было бы попросить папу спонсировать ее…
– Нет, Лавиния, это ни к чему, найдется и много других охотников воспользоваться кошельком герцога. К тому же он сделал очень крупное пожертвование на сиротский приют.
– Но он восхищен вашими картинами, иначе не стал бы просить нарисовать меня.
– И наверняка ожидает результата. Так что, может, продолжим нашу работу?
Лавиния замолчала, лицо ее снова приняло мрачное выражение, а через несколько минут она начала ерзать.
– Лавиния, сидите, пожалуйста, спокойно, – попросила Френсис. – Я не могу вас рисовать, вы же все время крутитесь.
– Я не могу сидеть спокойно. Я сегодня совсем не двигалась, даже верхом не ездила. А папа не захотел даже прокатить меня в фаэтоне; а мне больше не с кем гулять.
– Я вижу, вы очень расстроены, дорогая моя.
– А вы бы не расстроились на моем месте? Когда мы ехали в Лондон, он обещал, что будет вывозить меня в разные места, а вместо этого только привозит меня сюда и разок свозил в Академию, да и то благодаря вам.
– Вы были на чае у леди Уиллоуби.
– Ну да… восхитительные посиделки, ничего не скажешь. – В голосе Лавинии звучал неприкрытый сарказм. – Я просто умираю со скуки.
– Одевайтесь-ка, – решительно сказала Френсис, – покатаемся на моей коляске.
Френсис стала торопливо собираться, стараясь не задумываться о том, как к этой прогулке отнесется Маркус. Уже через несколько минут они ехали по Брук-стрит, откуда свернули в парк.
По парковым аллеям чинно двигались одна за другой кареты и коляски всевозможных видов и размеров. Френсис пристроилась к одной из верениц. Приходилось то и дело придерживать лошадей, чтобы поздороваться со знакомыми, перекинуться последними новостями.
По пути Френсис представила Лавинию множеству людей. Узнав, кто она, дамы расплывались в улыбке, почтительно просили передать привет герцогу и обещали прислать ему приглашения.
– Подхалимы, все до одного, – проворчала Ла-виния, когда они доехали до конца аллеи и повернули обратно. – Можно подумать, папе очень нужны их приглашения.
– Зачем вы так? К тому же некоторые из этих дам пользуются большим влиянием, особенно леди Джерси. Стоит ей остановиться и заговорить с вами, это будет означать, что вы в фаворе, и вы станете получать множество приглашений.
– Вы меня обманываете.
– Нисколько.
– А если я ей не понравлюсь?
– Ну, тогда берегитесь, вас начнут бойкотировать.
Лавиния рассмеялась.
– Вам-то бояться нечего, вы получите кучу приглашений, миледи, все возле вас останавливались, кроме той странной дамы в огромном черном капоре, почти закрывающем лицо. Вы ее знаете?
– Да, я знакома с ней. Это миссис Харкорт.
– Господи, а я ее не узнала. Она же часто приезжала в Лоскоу-Корт, и они с мамой часами просиживали в маминой гостиной. Мне кажется, когда мама умерла, она думала, папа предложит ей занять ее место. Приехала после похорон и стала обхаживать папу, мол, она хорошо понимает его состояние, поможет ему справиться с утратой и все такое прочее. Он был очень груб с ней. Сказал, что если она действительно хочет угодить ему, то лучше всего ей убраться и оставить его в покое.
– Ничего себе.
– Она взбесилась, назвала его неблагодарным и наговорила кучу вещей, которых я не поняла. А он спокойно ее выслушал, а потом позвал Клейтона, дворецкого, и приказал проводить ее до выхода.
– Лавиния, дорогая, вы не должны рассказывать мне такие вещи.
– А кому же мне рассказывать?
– Никому. – Откровенные признания девушки поставили Френсис в неловкое положение, надо было как-то положить этому конец. Френсис натянула поводья, останавливая лошадей. – Как я поняла, в поместье ты часто правила сама?
– Да, еще как! Я мастак в этом деле. Папа говорит, я управляюсь с лошадьми не хуже Дункана, если не лучше.
– А хочешь поуправлять сейчас?
– А вы разрешаете? Конечно, хочу!
– Тогда бери вожжи. Только потихоньку, не старайся никого догнать.
Лавиния с горящими глазами схватила вожжи – и оказалась таким умелым кучером, что Френсис разрешила ей править до самого Коррингам-хауса.
Еще до того, как Грили открыл дверь, Френсис уже знала, что у нее гости, – на мостовой стояла карета ее падчерицы.
– Прибыла леди Харнэм с детьми, миледи, – сообщил дворецкий. – Я подумал, вы захотите их видеть, и попросил подождать. Они в малой гостиной.
– Ты правильно сделал, Грили, – сказала Френсис, снимая шляпу. – Лавиния, пойдем, я познакомлю тебя с моей падчерицей и ее детьми.
Как только Френсис открыла дверь малой гостиной, ее чуть не свалили с ног двое малышей, повисшие у нее на ногах.
– Ах, мои маленькие, как я рада вас видеть, – проговорила она, становясь на колени и обнимая детей.
– Бабуль, а я болела, – сообщила Бет.
– А я тоже, – добавил Эндрю.
– Но сейчас вы здоровы, как я вижу.
– Ага, я снова как огурчик, – важно заявил Эндрю.
Френсис рассмеялась.
– Где ты взял это выражение?
– Да его отец сказал как-то, а он с тех пор повторяет, – объяснила Аугуста.
Френсис выпрямилась и взяла детей за руки.
– А сейчас, проказники, я хочу вас кое с кем познакомить. – Она повернулась к Лавинии, которая улыбалась впервые с утра. – Леди Лавиния, позвольте представить вам моих внуков. Этот маленький джентльмен – Эндрю. Ему недавно исполнилось четыре года. – Френсис посмотрела на мальчика. – Ну-ка, поклон, мой маленький.
Малыша явно учили, как себя вести: он выпрямился в струнку и, положив руку на пояс, поклонился Лавинии.
– А это Элизабет, известная всем как Бет.
– Бет, – обратилась к девочке ее мать, – ну-ка покажи леди Лавинии, как ты умеешь делать реверанс.
Малышка попыталась присесть и упала на попку. Лавиния, опередив Аугусту и Френсис, подхватила ее на руки.
– Какая умная девочка. А меня зовут Винни. Можешь повторить?
– Конечно, может, – сказал Эндрю. – Винни, это так просто. Давай, Бет, говори.
– А ты у нас уже большой, должен обращаться к леди Лавинии как полагается, – сказала ему мать.
– Ой, прошу вас, пусть он чувствует себя свободно со мной, леди Харнэм, – проговорила Лавиния. – Друзья называют меня Винни. – Она повернулась к детям: – Ребятки, а пойдемте-ка в сад, может, найдем там что-нибудь интересное.
Мальчик вложил ручку ей в ладонь, и они исчезли за дверью, провожаемые ошеломленными взглядами обеих женщин.
– Выходит, сплетники врут, – произнесла Аугуста, когда к ней вернулся дар речи. – Мне говорили, она груба и капризна, а она замечательная девочка.
– Да тебе, Гусей, замечательным кажется любой, кто похвалит твоих детей.
– И вовсе нет. Некоторые просто подлизываются ко мне, а она совершенно искренна, дети ей в самом деле понравились.
– Значит, для нее не все еще потеряно, – заметила Френсис. – Если б ты видела Лавинию сегодня утром…
Распахнулась дверь, и Грили провозгласил: “Герцог Лоскоу”.
– Приехал за дочкой, – пробормотала Френсис.
Он вошел в комнату, широким жестом снял шляпу и поклонился.
– Леди, к вашим услугам.
– Ваша светлость, – в один голос ответили дамы, делая книксен.
– Грили, – сказала Френсис, – скажи, чтобы принесли чай. – И повернулась к Маркусу: – Пожалуйста, присаживайтесь, милорд.
– А где Лавиния? – спросил он, оглядываясь по сторонам.
– Она с детьми в саду, – ответила Аугуста.
– Мы уже закончили урок, – сказала Френсис.
– А вы, миледи, побеседовали с ней о нашем посещении Академии?
– Да, побеседовали.
Вошел лакей, неся поднос, и положил конец расспросам, к великому облегчению Френсис. Ей не хотелось рассказывать Маркусу о своем споре с Лавинией: еще, не дай бог, вмешается и прочтет дочери нотацию.
Френсис начала разливать чай, и в этот момент вернулась Лавиния с детьми – платье в земле, волосы растрепаны.
– Винни, что ты там делала? – удивился Маркус. – Ты что, в кусты упала?
– Мы кролика нашли! – сообщил Эндрю. – И он, бедненький, был совсем не как огурчик.
– У него лапка сломана, – добавила Лавиния. – Его, наверно, собака загнала в сад, я слышала лай.
– Винни привязала к лапке палочку своим носовым платком, – пояснил Эндрю, показывая, как она это сделала. – А потом Симпсон посадил его в коробку.
– Правда? – обратилась к нему Френсис. – И зачем же?
– И кто такой Симпсон? – спросил герцог.
– Садовник, ваша светлость, – ответила Френсис.
– Мы его оставили пока в сарае, когда будем уезжать, заберу, – сказала Лавиния. – Я пообещала детям, что вылечу его.
– Ну нет, Винни, – с тяжелым вздохом произнес Маркус, – нам не хватало в Стенмор-хаусе только больных животных. Ладно в твоем зверинце в Лоскоу-Корте, но в городе…
– Папа…
– Нет, Винни. – Он повернулся к Френсис. – По-моему, моя дочь решила лечить всех раненых и больных животных, какие ей попадаются. В Лоскоу-Корте у нее кого только нет! Собаки, кошки, кролики, совы, дрозды, лисицы и бог знает кто еще.
– Но нельзя же их оставить погибать, – возмутилась Лавиния.
– Таков закон природы. Они или выживут, или умрут, а человек не должен вмешиваться.
– Но почему? Только потому, что у вас нет сердца?..
– Лавиния! Замолчи! – Он повернулся к Френсис. – Миледи, могу я вас попросить передать садовнику: пусть поступает с кроликом как хочет… ваш повар сообразит, что делать…
– Нет, не надо! – вскрикнул Эндрю и заплакал. – Бабуля, не надо кушать кролика!
Френсис многозначительно посмотрела на герцога и подхватила мальчика на руки.
– Что ты, маленький, мы не станем его есть. Герцог совсем не это имел в виду, он хотел сказать, что Кук подержит его в кухне, пока он не поправится.
– Да, да, – поспешно поддакнул Маркус, – именно это я хотел сказать.
– Все, Эндрю, не плачь. – Френсис протянула ему конфетку. – Вот, вытри глазки и съешь.
Мальчик сунул конфету в рот, Бет бросила мать и, подбежав к Френсис, тоже потребовала конфетку.
– Ой, чуть не забыла, зачем приехала, – спохватилась Аугуста. – Мама, вы поедете с нами в оперу на Ковент-Гарден в пятницу? Ричард обещал купить билеты. Говорят, прекрасное представление.
– С удовольствием.
– Очень рад слышать хорошие отзывы об этой опере, – вмешался в разговор Маркус, – поскольку я тоже собирался поехать туда с дочерью. Надеюсь, там нет ничего слишком вольного?
– Да что вы! Все очень прилично, – ответила Аугуста.
– В таком случае приглашаю вас в свою ложу, она достаточно вместительная.
Френсис подмывало отказаться, но Маркус опередил ее:
– Это самое малое, чем я могу искупить свою вину, показав себя таким олухом.
– Олух, – повторил Эндрю. – Олух, олух, олух…
– Цыц! – одернула мальчика Аугуста, но ее заглушил всеобщий смех. – Нехорошо повторять все, что говорят люди. Ты же не попугай! – Она повернулась к Маркусу. – Извините, ваша светлость.
– Пустяки. Лучше скажите, что согласны принять мое приглашение.
– С великим удовольствием, милорд, но при одном условии – после спектакля вы поужинаете с нами. Правда, мама?
Френсис ничего не оставалось, как согласиться.
– С радостью, – сказала она.
– Тогда позвольте заехать за вами.
– У меня свой экипаж…
– О, я это знаю, графиня, но у входа наверняка будет столпотворение. Давайте побережем ваших лошадей, да и конюху не придется вас ждать там допоздна.
– Хорошо, благодарю за любезность. – Френсис решила, что отказ прозвучал бы странно, тем более что она ничего не может объяснить Аугусте.
– Ну, тогда в семь, – сказал он, откланиваясь. – Жду с нетерпением.
– Надо же, а мне говорили, он такой задавака, – заметила Аугуста, когда дверь за герцогом и его дочерью закрылась.
– Задавака, – повторил Эндрю.
– Да что же это такое! А ну-ка прекрати, – накинулась на него мать. – Если ты не умеешь себя вести, я тебя больше к бабушке не возьму. Лучше идите с Бет на кухню, Кук вас покормит. Ты не против, мама?
Френсис не ответила, поглощенная своими мыслями. Кто, интересно, назвал герцога Лоскоу задавакой? Еще неделю назад она бы с этим согласилась, но в последние дни он держался совсем иначе. Правда, это отнюдь не означает, что она позволит ему нарушить ход ее жизни – ни теперь, ни когда-либо в будущем.
– Мама?
– Что? Ох, да, конечно, бегите, дети.
– Мама, вы давно виделись с Джеймсом? – спросила Аугуста, когда дети вышли из комнаты.
– На благотворительном балу, да и там лишь обменялись парой слов. А что, опять попал в какую-нибудь историю?
– Да нет, ничего такого, но мне кажется, он опять залез в долги.
– Правда? Ну, ты же знаешь, мужчины, а особенно молодые, любят поважничать и частенько залезают в долги. Джеймс не исключение.
– Но я очень беспокоюсь за него. Он признался Ричарду, что не представляет, как ему выпутаться.
– Почему же он ко мне не обратился? – Джеймс стеснялся просить денег у мачехи. Через несколько месяцев ему должно было исполниться двадцать пять лет, а до того дня он полностью зависел от опекунов, получая содержание, которого ему должно было хватать на повседневные расходы и даже на умеренную игру. К сожалению, юноша частенько путал умеренность с излишеством. – А он сказал, сколько должен?
– От меня он все скрывает, а Ричарду признался, что должен около трех тысяч, а может, и больше.
– Господи помилуй! – Френсис вспомнила расфуфыренную молодую даму, которую Джеймс привел с собой на бал. А может, это карты. Но три тысячи!
– Ты с ним поговоришь? – спросила Аугуста.
– Обязательно, если только от этого будет какая-нибудь польза.
– Мне кажется, он тоже намерен слушать оперу в пятницу. Наверняка подойдет к тебе в антракте.
Интересно, как она будет говорить с пасынком в ложе герцога? Меньше всего ей хотелось, чтобы герцог Лоскоу присутствовал при этом. Кстати, какое право она имеет упрекать его в неправильном обращении с дочерью, когда сама не в состоянии повлиять на собственного пасынка?
В пятницу, ровно в семь вечера Маркус постучался в дверь Коррингам-хауса.
– Ее милость сейчас выйдет, – сообщил встретивший его дворецкий.
Внимание Маркуса привлек какой-то шум наверху, и он поднял голову. У лестницы стояла Френсис. Он замер, потрясенный. Зеленое шелковое платье обрисовывало великолепные округлые линии фигуры, Маркус не мог оторвать глаз от белой шеи, длинных ног, высокой груди. Желание вдруг с такой силой охватило его, что он чуть не задохнулся.
Она начала как-то нарочито медленно спускаться, выставляя из-под подола то одну, то другую ножку в белом чулке и зеленой атласной туфле.
Когда Френсис оказалась рядом, Маркус перевел дыхание и склонился к ее руке.
– К вашим услугам, миледи.
Френсис уловила хрипотцу в его голосе и постаралась спокойно ответить:
– Вы, как всегда, пунктуальны, ваша светлость.
Как же он был хорош со своими темными кудрями, красивыми стенморовскими бровями, прямым носом, одетый во все черное, исключая белую сорочку и белый же галстук. Леди Уиллоуби права, главная охота в этом сезоне будет вестись на него. Френсис вспомнила слова Лавинии. Может, в самом деле у герцога Лоскоу есть любовница? А разве это ее как-то задевает? Нет, ответила Френсис самой себе, усаживаясь в карете рядом с Лавинией. Что бы ни было между ними когда-то, сейчас все мертво. Но кто сказал, что из потухших угольев нельзя разжечь новый огонь?
От этой внезапной мысли у Френсис перехватило дыхание. Господи, да она с ума сошла!
В эту минуту карета проезжала под фонарем. Что могло вызвать румянец у нее на лице? – подумал Маркус, взглянув на Френсис. Она напомнила ему юную девушку, и его больно кольнуло в сердце.
Глава шестая
У театрального подъезда и в самом деле была толчея. Когда они наконец подъехали и попали внутрь, в фойе их ждали Ричард с Аугустой. К тому времени, когда они уселись в герцогской ложе, Френсис уже достаточно оправилась, чтобы переключить свое внимание на сцену.
Как Аугуста и говорила, Джеймс появился во время антракта.
– Мэм, – заговорил он и попытался церемонно расшаркаться, в результате чего из-за тесноты в ложе чуть не сбил с головы сестры украшенный перьями тюрбан. – К вашим услугам. – Он поклонился Маркусу, насмешливо взглянул на Аугусту, поправлявшую свой головной убор, бросил “Как дела, Дик?” Ричарду и повернулся к Лавинии. Одна бровь у него поползла вверх.
– Джеймс, ты, кажется, еще не встречался с леди Лавинией Стенмор? – спросила Френсис.
– Нет, – ответил тот, с интересом глядя на Лавинию. – Иначе я бы непременно запомнил.
– Леди Лавиния, позвольте вам представить моего приемного сына, графа Коррингама. – Френсис заметила, что Лавиния улыбается. – Леди Лавиния – дочь герцога, – добавила она, делая ударение на последнем слове, как бы намекая пасынку, чтобы поостерегся. – Выход в свет ей предстоит на следующий год.
– Буду ждать с нетерпением. – Юноша сжал Лавинии руку и наклонился для поцелуя. – Леди Лавиния, ваш покорнейший слуга.
