Текст книги "Мрачное чудовище Бельтера (ЛП)"

Название: The Black Beast of Belleterre/ Мрачное чудовище Бельтера

Автор: Mary Jo Putney/ Мэри Джо Патни

Входит в состав сборника: Christmas Revels

Переведено специально для группы: Любимая писательница – Лиза Клейпас

Переводчик: Ленара Давлетова

Редакторы: Анна Воронина, Елена Заверюха

Оформитель: Асемгуль Бузаубакова

При копировании перевода, пожалуйста, указывайте ссылку на группу!

Посвящается писательнице Бинни Браунштейн, у которой столько красавиц и чудовищ, сколько нет ни у кого из моих знакомых!

Классическая история о красавице и чудовище. Кто не любит эту сказку? Моя единственная рождественская новелла о событиях, случившихся в эпоху королевы Виктории, написана для сборника рассказов «Викторианское Рождество». Джеймс Маркленд, лорд Фальконер, зная о своём уродстве, живёт в уединении и носит мантию с широким, скрывающим лицо капюшоном. Услышав, что прелестную юную Ариэль Хоторн из соседнего поместья вот-вот насильно выдадут замуж за отвратительного распутника, он предлагает ей единственно возможную защиту: своё имя. Разумеется, брак будет исключительно номинальным, ибо какая женщина может его желать? Если бы он только знал!

Саму новеллу можно назвать рождественским чудом, потому что, не рассчитав свои силы и согласившись написать «Мрачное чудовище Бельтера» за невероятно короткий срок в восемь дней, я впервые в своей писательской жизни каждое утро садилась за компьютер и печатала ровно десять страниц. Через неделю была готова история, ставшая одной из лучших и самых любимых написанных мною новелл. И это можно назвать только чудом!

***

Он был уродлив, очень уродлив. В детстве он об этом не знал, и у него была мать, которая его любила, несмотря на внешность. Он ловил на себе странные взгляды, но приписывал их своему положению сына лорда. Поскольку с ним дружили несколько ребят, он перестал об этом задумываться.

Лишь позже, после смерти матери и несчастного случая, которое усилило его врождённое уродство, Джеймс Маркленд понял, как сильно от всех отличался. Одни на него таращились, а другие, более тактичные, тут же отворачивались.

В редкие встречи его собственный отец старался на него не смотреть. Шестой барон Фальконер обладал весьма привлекательными чертами лица, и Джеймс не винил его за презрение к сыну, столь явно недостойному носить древнее благородное имя.

Тем не менее, Джеймс был наследником, и лорд Фальконер решил неприятную проблему с безукоризненным аристократическим изяществом. Он поселил мальчика в небольшом уединённом поместье, приставил к нему сведущих воспитателей и позабыл о нём.

Главный наставник мистер Грайс был суровым и набожным, щедрым как на побои, так и на лекции о неизбежном присутствии зла в человеческой природе. Пребывая в более шутливом настроении, он говорил своему ученику, что тому повезло иметь такую ужасную внешность, которую все могли видеть, ведь большинство людей обладало уродством души и потому слишком легко забывало о своих изначальных пороках. Джеймсу следовало благодарить бога за дарованную ему прекрасную возможность проявлять смирение.

Джеймс не чувствовал никакой благодарности, но покорился судьбе. Всё могло быть гораздо хуже. Слугам платили достаточно, чтобы они терпимо относились к мальчику, которому служили, а один из конюхов даже проявлял дружелюбие. Итак, у Джеймса были друг, библиотека и лошадь. По большей части, его всё устраивало.

Когда шестой лорд умер – по-джентльменски, играя в вист, – Джеймс стал седьмым бароном Фальконер. За двадцать один год жизни он провёл в общей сложности с десяток ночей под одной крышей с покойным отцом.

Его смерть не вызвала в нём никаких чувств: ни горя, ни торжества, ни вины. Возможно, было сожаление, но лишь самую малость. Трудно жалеть, что не узнал лучше отца, который не желал видеться с единственным сыном.

Сразу после его смерти Джеймс с двумя верными слугами отправился странствовать по миру, подобно изображённой на семейном гербе парящей птице. И где он только ни побывал за годы путешествий: Египет, Африка, Индия, Австралия. Он обнаружил, что жизнь эксцентричного английского лорда его вполне устраивает, и выработал привычки, которые позволяли ему держать всех на безопасном расстоянии. При виде монахов в монастыре на Кипре ему в голову пришла идея использовать одеяние с широким капюшоном, которое скроет его от любопытных глаз. С тех пор в присутствии незнакомых людей он стал носить такую мантию.

Поскольку он был молод и не мог подавить свои постыдные желания, он предался грехам плоти, пользуясь финансовым положением и удалённостью от дома. За соответствующую плату искусные и опытные женщины не только с лёгкостью ложились с ним в постель, но даже притворялись, что их не заботит его внешний вид.

Парочка лучших актрис из них, утверждала, что наслаждается его компанией и прикосновениями, и их слова звучали почти убедительно. Его не возмущал их обман, ведь мир был суровым местом, и если при помощи лжи можно заработать больше, нельзя ожидать, что девушка скажет правду. Тем не менее, удовольствие омрачалось горьким осознанием, что только богатство делает его приемлемым.

В Англию Джеймс вернулся в возрасте двадцати шести лет, окрепнув и повидав мир за пределами своей родины. Окрепнув настолько, что принял ограничения в своей жизни. Он никогда не женится, потому что за него на выйдет ни одна девушка с аристократическим воспитанием, имей она выбор, а, значит, у него никогда не будет детей.

И любовницу он заводить не станет, как бы его тело ни жаждало кратковременного радостного забвения, которое могла подарить только женщина. По натуре он был философом и давно решил, что не допустит жалости к себе, но и у философии есть свои пределы. Женщина может упасть в его объятия исключительно из-за денег или из жалости, но ни одна из причин его не устраивала. Джеймс мог смириться со своим уродством и уединением, но не мог вынести осознания, что он жалок.

Вместо того чтобы роптать на судьбу, он благодарил её за богатство, которое защищало его от мира. В отличие от бедняков Фальконер мог создать свой собственный мир, что и сделал.

В его жизни появился смысл, когда по возвращении в Англию он влюбился. Не в человека, конечно, а в место. Бельтер, расположенный в живописном графстве Кент на юго-востоке страны, был главным родовым поместьем Маркленд. В детстве он там не бывал, ведь отец не желал его видеть. Джеймс вырос в небольшом семейном имении в промышленном Мидлендсе. Он не имел ничего против, поскольку не знал другого дома, кроме этого, не лишённого своего строгого очарования.

Тем не менее, вернувшись из путешествия по миру после смерти отца и впервые увидев Бельтер, на мгновение он возненавидел родителя за то, что тот не подпускал его к наследному имению. Бельтер означало «прекрасная земля», и более подходящего названия не найти. Плодородные поля, обширные лесные угодья и старинный, похожий на замок каменный особняк стали достойным объектом для любви, которую он так хотел выразить. Джеймс посвятил Бельтеру всю свою жизнь и заботился о нём, словно о ребёнке.

С момента переезда прошло десять лет. Фальконер с удовлетворением наблюдал, как под его руководством процветают земли и народ. Если он и чувствовал себя одиноким, то не больше, чем ожидал. Книги, созданные, чтобы спасать от одиночества, стали его друзьями, не имевшими себе равных, они никогда не глумились, не вздрагивали и не смеялись за его спиной. Они одаривали сокровищами всех, кто утруждал себя поисками.

Бельтер, книги и его животные – что ещё нужно для счастья.

Весна

Иногда, к сожалению, Фальконеру приходилось покидать Бельтер, и сегодня оказался именно такой случай. Тёплый воздух был наполнен ароматами и звуками весны. Джеймс с удовольствием проехал десять миль верхом, но предстоящая беседа его совсем не радовала.

Он нахмурился и придержал лошадь у главных ворот Гардсли-Мэнор, увидев, что металлические конструкции покрыты ржавчиной, а строительный раствор в кирпичной кладке колонн, обрамлявших вход, осыпался. После того, как он позвонил в колокольчик, чтобы вызвать привратника, прошло минут пять, прежде чем появился угрюмый, плохо одетый мужчина.

– Я Фальконер. Сэр Эдвин меня ожидает, – резко сказал Джеймс.

Привратник замер, а затем быстро открыл ворота, стараясь не смотреть на проезжавшую мимо фигуру в плаще. Фальконера ничуть не удивила его реакция. Вероятно, деревенские жители сочиняли множество историй о таинственном лорде Бельтера, никогда не снимавшем капюшон. Джеймс не знал, что именно они выдумывали, да его это и не интересовало.

Фальконер понимал, что перед встречей с сэром Эдвином ему нужно оценить состояние владений. Именно поэтому он не стал приглашать баронета в Бельтер, а лично прибыл в Гардсли. Стоило привратнику скрыться из виду, Джеймс свернул с главной дороги на тропу, которая шла по краю поместья и уходила на запад.

Привязав лошадь на склоне покрытого буками холма и взяв из седельной сумки бинокль, он поднялся на вершину. Поблизости никого не было. Он откинул капюшон и подставил лицо приятному дуновению весеннего ветерка.

Его надежды оправдались: с холма открывался отличный вид на холмистую местность графства Кент. В отдалении виднелся даже пар от следовавшего в Дувр поезда. Но ему совсем не понравилось то, что предстало перед ним вблизи. Бинокль показал плачевное состояние Гардсли во всех деталях: от ветхих оград и запущенных полей до хилого скота. Чем дольше Джеймс смотрел, тем сильнее сжимался его рот, потому что поместью явно не уделяли должного внимания на протяжении многих лет.

Пять лет назад сэр Эдвин Хоторн попросил Фальконера одолжить ему немного денег, чтобы улучшить состояние своих владений. Баронет не пришёлся Джеймсу по душе, но его впечатлила и изумила явная дерзость, с которой тот обратился к совершенно незнакомому человеку.

Вероятно, под влиянием рассказов о щедрости и склонности Фальконера к благотворительности Хоторн решил, что ему нечего терять. Весьма эмоционально и красноречиво сэр Эдвин рассказал о потребовавшей больших затрат болезни супруги и её недавней смерти, о своей единственной дочери и о поместье, которое несколько поколений принадлежало его семье и теперь отчаянно нуждалось во вложениях, чтобы вернуться к былому процветанию.

Понимая, что ведёт себя глупо, Джеймс поддался порыву и всё же одолжил баронету десять тысяч фунтов. Это было целое состояние, но Фальконер вполне мог себе это позволить, и если Хоторна действительно так волновала судьба поместья, он заслуживал возможность его спасти.

Но куда бы ни ушли десять тысяч фунтов, они точно не попали в Гардсли. Срок выплаты долга истёк год назад, но Фальконер дал отсрочку в двенадцать месяцев. Теперь, когда время вышло, а деньги не получены, Джеймс должен решить, что делать дальше.

Будь хоть какой-нибудь признак заботливого отношения баронета к своей земле, Фальконер согласился бы продлить срок займа на неопределённый период. Но это! За пренебрежение обязанностями Хоторна следовало бы выпороть и выставить на улицу к попрошайкам.

Фальконер намеревался спуститься к лошади, когда заметил, как на противоположной стороне холма мелькнуло что-то голубое. Предположив, что это зимородок, он снова поднял бинокль, осмотрел нижний склон и нашёл то, что искал.

Когда он увидел, что это вовсе не зимородок, а девушка, у него перехватило дыхание. Скрестив ноги, она сидела под цветущей яблоней и рисовала углём в лежавшем на коленях альбоме. Скорчив гримасу, она вырвала лист с рисунком, смяла его и бросила в стопку негодных работ.

Сначала ему показалось, что это ребёнок, поскольку она была такой маленькой, а её не заколотые шпильками серебристые волосы свободно рассыпались по плечам. Но, отфокусировав бинокль, он понял, что фигура и лицо принадлежат девушке, пусть даже и юной. Он бы дал ей лет восемнадцать, самое большее двадцать. Она выглядела грациозной, даже сидя на земле.

Несмотря на простое голубое платье, Джеймс не сомневался, что это не какая-то деревенская девчонка, а дочь Хоторна. Но она совсем не походила на своего напыщенного отца. Её оживлённость и свежесть приковали внимание Фальконера, а чёткий профиль напоминал изображение богини на греческой монете. Если бы его старый наставник мистер Грайс увидел девушку под яблоней, даже этот старый брюзга подверг бы сомнению врождённую греховность всех людей.

Она была так прелестна, что сердце Фальконера сжалось от боли. Он не понимал, чем вызвана эта боль: печалью от осознания, что им не суждено познакомиться, или радостью от существования такой красоты в мире. Возможно, и тем, и другим.

Сам того не осознавая, он поднял руку и накинул тёмный капюшон на голову, чтобы, случайно посмотрев в его сторону, она его не заметила. Он скорее умрёт, чем вызовет выражение ужаса или отвращения на таком милом личике.

Когда пятью годами ранее сэр Эдвин просил денег, он упоминал имя своей дочери, столь причудливое, что Фальконер предположил, что её мать, должно быть, любила Шекспира. Титания, королева фей? Нет. Офелия или Дездемона? Точно нет.

Ариэль. Её звали Ариэль. Теперь, увидев девушку, Фальконер убедился, что это имя подходило идеально, ведь она казалась творением воздуха и солнца, а не обычной смертной.

Джеймс знал, что подглядывать – нехорошо, но никак не мог заставить себя отвести взгляд. Она смотрела то вверх, то вниз, видимо, рисуя растущий перед ней старый дуб. Её рука ловко и быстро двигалась над бумагой, как у настоящего художника, который старается обогнать время, чтобы запечатлеть своё восприятие мира. Он мог бы поручиться, что она видит больше, чем просто кору и весенние листья.

По склону холма пронёсся порыв ветра, растрепав её светлые волосы и сорвав с дерева цветы. Один из скомканных рисунков полетел по траве. Девушку осыпало розовыми, залитыми солнцем лепестками, будто даже природа считала своим долгом отдать дань её красоте. Когда с холма до него донёсся аромат яблок, Фальконер понял, что ему никогда не забыть её образ в позолоте солнечного света и в окружении цветов.

Не успел он отвернуться, как девушка встала и смахнула с платья лепестки. Собрав разбросанные рисунки, она повернулась к нему спиной и стала спускаться по противоположной стороне холма, ступая так же грациозно, как он и предполагал. Её волосы напоминали мерцающую серебристую мантию. Но она не заметила рисунок, унесённый ветром.

После того, как девушка скрылась из виду, Фальконер спустился с холма и достал из зарослей купыря смятый листок. Затем он расправил бумагу, стараясь не размазать уголь.

Его предположение оказалось верным: девушка не просто изобразила корявый дуб. В нескольких сильных, простых линиях ей удалось передать намёк на суровые зимы и плодородное, богатое желудями лето, солнце, дождь и засуху, долгую историю дерева, которое пустило корни за несколько поколений до её рождения и должно просуществовать ещё многие столетия. Эта хрупкая золотая девочка оказалась настоящим художником.

Поскольку рисунок ей не понравился, он не видел ничего дурного в том, чтобы оставить его себе. Понимая, что выглядит сентиментальным глупцом, он всё же сорвал пару смятых травинок в том месте, где она сидела.

По пути к усадьбе Джеймс высматривал девушку, но безуспешно. Если бы не рисунок в седельной сумке, он мог бы решить, что она ему померещилась.

Рассыпаясь в извинениях, сэр Эдвин Хоторн нервно поприветствовал гостя. Он был красивым мужчиной, но следы развращённости портили его лицо, а на лбу блестел пот.

Фальконер оказался прав: баронет не мог вернуть долг.

– Последние два года оказались трудными, милорд, – проговорил он, обводя взглядом комнату и стараясь не смотреть на фигуру в капюшоне, неподвижно сидевшую в его кабинете. – Ленивые арендаторы не желают работать, а овцы болеют. Вы же знаете, как трудно получать доходы от земледелия.

Фальконер ничего об этом не знал. Его собственное поместье приносило на удивление высокую прибыль, ведь оно процветало в любящих руках. Не только хозяина, но и его арендаторов и работников, потому что в Бельтере он бы не оставил никого, кто бы не любил эту землю.

– Я уже дал вам год сверх первоначального срока. Может, вернёте часть долга? – тихо спросил он.

– Не сегодня, милорд, но очень скоро, – ответил сэр Эдвин. – Через пару месяцев я смогу выплатить, по меньшей мере, половину суммы.

Под скрывавшим его капюшоном Фальконер скривился.

– Вы игрок, сэр Эдвин? Удачный ход в картах или самая быстрая лошадь на скачках вряд ли спасут вас от разорения.

Услышав замечание гостя, баронет вздрогнул, но не от удивления, а от чувства вины.

– Все джентльмены, конечно, немного играют, но я не игрок. Уверяю вас, если вы дадите мне ещё немного времени...

Фальконер вспомнил о заброшенных полях, убогих домах работников и едва не ответил отказом. Но тут он подумал о девушке. Что станет с Ариэль, если имущество её отца будет распродано, чтобы выплатить долги? Сейчас ей бы следовало находиться в Лондоне и весь сезон порхать на балах вместе с другими яркими бабочками знатного происхождения. Она должна выйти замуж за того, кто будет её любить и подарит ей детей.

Но первый выход в свет в Лондоне стоит целое состояние, а все деньги, которые её отцу удавалось выпросить или одолжить, по всей видимости, уходили на его собственные пагубные пристрастия. Несмотря на уединённый образ жизни, Фальконер не питал иллюзий в отношении своих собратьев. Разумеется, он не был единственным кредитором Хоторна. Этот человек, вероятно, занял деньги, где только можно, и залез в такие долги, что их не погасить, даже продав Гардсли.

Фальконер ощутил прилив гнева. Если человек пренебрегает своей землёй, он не заботится и о своей семье, а девушка, которой следовало одеваться в шелка и получать восхищение самых представительных людей в Королевстве, носит хлопок и сидит одна в поле. Не то чтобы она выглядела несчастной. Он предполагал, что у неё есть дар чувствовать себя счастливой, где угодно. Но она заслуживала гораздо большего.

Если Фальконер настоит на немедленной оплате, её отец разорится, а девушка, скорее всего, окажется в чужом доме в качестве бедной родственницы. Эта мысль была просто невыносима.

– Даю вам ещё три месяца, – неожиданно для себя сказал Джеймс. – Если к тому времени вы вернёте половину основного долга, я пересмотрю условия по оставшейся сумме. Но если вы не сможете заплатить... – Необходимости заканчивать фразу не было.

Сэр Эдвин с облегчением пробормотал что-то себе под нос.

– Прекрасно! Великолепно! – громко проговорил он. – Уверяю вас, что через три месяца я отдам вам пять тысяч фунтов. Вполне вероятно, я смогу вернуть всю сумму.

Фальконер с презрением посмотрел на баронета. Это был слабый, поверхностный человек, неспособный даже понять, что ему лишь на некоторое время удалось избежать последствий своих действий.

– Я вернусь через три месяца.

Но по пути домой в Бельтер его преследовала одна мысль. Что станет с девушкой?

Ариэль, довольная тем, что удалось сделать несколько стоящих набросков, вернулась домой к обеду. Когда дворецкий сообщил, что её отец утренним поездом приехал из Лондона, её радость померкла. Она провела рукой по растрёпанным волосам и бросилась вверх по задней лестнице в свою комнату.

Расчёсывая спутанные пряди, она гадала, как долго в этот раз сэр Эдвин пробудет в Гардсли. Жизнь была гораздо приятнее в его частое отсутствие. Но пока он находился здесь, ей следовало вести себя осторожно и не попадаться ему на глаза. Увы, она не могла уклониться от своего дочернего долга ужинать с ним каждый вечер. Как обычно, он примется критиковать её неподобающую леди внешность и во всех деталях поведает о многочисленных примерах, когда она его разочаровывала.

Пару раз Ариэль подумывала указать ему на то, что он не даёт ей достаточно денег на модную одежду, даже если бы она её захотела, но из осторожности предпочитала придержать язык за зубами. Сэр Эдвин не отличался особой жестокостью, но всё же мог прийти в бешенство, когда был пьян или особенно расстроен финансовым состоянием.

Причёсываясь, она подошла к окну и посмотрела на улицу. Ей особенно нравился этот вид. Тучи сегодня поражали воображение. Возможно, ей удастся подняться на крышу и запечатлеть закат акварелью. Но нет, сегодня вечером это было невозможно, потому что придётся ужинать с отцом.

С сожалением отворачиваясь от окна, она заметила, как с крыльца спускается странная фигура: высокий мужчина в развевающейся чёрной мантии с широким капюшоном, полностью скрывающим его лицо. Поговаривали, что в Гардсли живёт парочка привидений, и Ариэль ненароком подумала, не одно ли это из них. Но человек, который так беспечно шёл по ступенькам, казался вполне реальным. И, конечно же, лакей Гардсли и лошадь вовсе не являлись призраками.

Внезапно она поняла, что это мог быть только таинственный затворник лорд Фальконер, которого иногда называли мрачным чудовищем Бельтера. Он стал легендой в Кенте, и горничные часто обсуждали его интригующе приглушённым шёпотом.

Ариэль слышала, как его представляли то святым, то дьяволом, а иногда и тем, и другим. Поговаривали, что он много жертвовал на благотворительность и поддерживал лечебницу для бедняков в соседнем Мейдстоне. Также ходили слухи, что он устраивал в своём поместье дикие полуночные оргии. Ариэль нашла в словаре термин «оргия», но определение оказалось настолько расплывчатым, что она не поняла его значение. Тем не менее, оно внушало тревогу.

Если отбросить все слухи и пикантные догадки, сплетни о нём сводились к трём фактам: он провёл детство в Мидлендсе, так обезображен, что его собственный отец не выносил одного его вида, и теперь он не показывается на глаза никому, кроме горстки доверенных слуг, ни один из которых не скажет о нём ни слова. Неизвестно, хранили они молчание из страха или в знак преданности, но это давало пищу для многих предположений.

Увидев, как он без усилий вскочил на лошадь, Ариэль решила, что его изъян не имеет отношения к телу, потому что он был высоким и широкоплечим и двигался как атлет. Она недоумевала, почему он не желает показывать своё лицо.

Кроме того, Ариэль задавалась вопросом, зачем лорд Фальконер прибыл в Гардсли. Вероятно, у него какие-то дела с её отцом. Это бы объяснило причину неожиданного приезда сэра Эдвина из Лондона.

Ариэль только пришла к такому выводу, как лорд Фальконер взглянул на фасад дома. Казалось, он смотрит прямо на неё, хотя трудно было сказать наверняка, ведь его лицо скрывалось в тени. Она непроизвольно отступила, не желая, чтобы её уличили в подглядывании.

«Хотя, – язвительно подумала Ариэль, – если человек одевается как средневековый монах, он должен ожидать, что на него станут обращать внимание».

Опустив взгляд, он развернул лошадь и поскакал прочь. Фальконер был прекрасным наездником и находился в таком единении с конём, что казалось, им никто не управляет. Сделав шаг вперёд, Ариэль смотрела, как он исчезает из виду.

Мрачное чудовище Бельтера. В этом человеке ощущалось что-то невероятное, столь же романтичное, сколь и трагическое. Она стала обдумывать разные способы, как его изобразить. Акварель не подойдёт: в ней недостаточно чёткости. Нужны строгие линии пера и чернил или чувственные богатые оттенки масляных красок.

Задумавшись, Ариэль некоторое время стояла у окна, пока её внимание не привлекла другая фигура, которая спускалась по ступенькам. На сей раз это оказался её отец, а за ним следовал его камердинер. Из конюшни выехала карета, они сели в экипаж, и Ариэль услышала, как кучеру велели ехать на станцию. Значит, сэр Эдвин, даже не пожелав с ней увидеться, возвращается в Лондон.

Глупо с её стороны огорчаться, ведь при встрече они оба испытывали неловкость. Кроме того, теперь она сможет подняться на крышу и нарисовать заход солнца. Но неожиданно это стало лишь слабым утешением. Закат потерял свою прелесть после того, как она увидела загадочного лорда Фальконера.

Да, для него лучше всего подойдут перо и чернила.

Лето

Ровно через три месяца после своего первого визита Фальконер снова прибыл в Гардсли. Стоял погожий день, и, презирая себя за слабость, Джеймс сделал тот же крюк через поместье, что и в прошлый раз. Состояние земель явно не улучшилось, и сено пропадёт, если его не убрать прямо сейчас, но Фальконера волновало совсем не это. На самом деле в нём теплилась надежда хотя бы мельком увидеть девушку. Но сегодня она не рисовала на холме. С дерева давно опали цветы, и теперь с ветвей свисали небольшие твёрдые зелёные яблоки. Он с сожалением повернул коня и поскакал к особняку.

Поверенный Фальконера навёл справки о сэре Эдвине Хоторне, и все подозрения подтвердились. Баронет был игроком и скандально известным соблазнителем чужих жён. Он месяцами не появлялся в Гардсли и уже многие годы балансировал на грани финансового краха.

В отчёте поверенного говорилось, что единственной дочери сэра Эдвина Ариэль исполнилось двадцать. До её восемнадцатилетия у неё была гувернантка. После чего Ариэль, по-видимому, жила в Гардсли одна, и компанию ей составляли только слуги. В тех редких случаях, когда её приглашали в общество графства, её красота и скромность вызывали всеобщее восхищение, но, вероятно, из-за репутации отца и отсутствия приданого она не получала достойных предложений руки и сердца.

Фальконеру с трудом в это верилось. Ведь не могут же мужчины Кента быть настолько слепыми и алчными, чтобы не замечать такое сокровище только из-за бедности.

Дворецкий провёл Фальконера в гостиную в передней части дома, сообщив, что сэр Эдвин в скором времени выйдет к гостю. Джеймс невесело улыбнулся. Будь у баронета деньги, он бы стоял наготове с банковским векселем в руках. Сейчас он, наверняка, сидит в своём кабинете и отчаянно пытается придумать, как спасти свою расточительную шкуру.

Фальконер расхаживал по гостиной, когда до него донёсся разговор на повышенных тонах. Нервный тенор баронета перебивали высокие женские интонации. Джеймс прошёл через двустворчатые двери в гостиной, которые вели в приёмную. Голоса стали гораздо громче, и он увидел дверь в кабинет сэра Эдвина, где вёлся спор.

– Ты выйдешь за него замуж, потому что я так сказал! – проговорил баронет. – Только это может спасти нас от разорения.

Фальконер никогда не слышал голоса Ариэль, но сразу понял, что ей принадлежат мелодичные и нежные нотки.

– Вы имеете в виду, что это спасёт вас, погубив меня! О Гордстоне слышала даже я! Этот человек пользуется дурной славой. Я не выйду за него.

Фальконера будто ударили под дых.

Гордстон и в самом деле имел дурную славу: развратник, больной сифилисом, свёл в могилу трёх молодых жён. Мало того, что у него ужасная репутация, он ещё и старше Ариэль лет на сорок. Не мог же сэр Эдвин пасть настолько низко, чтобы предложить свою единственную дочь такому человеку! И всё же Гордстон обладал большим состоянием, а отец Ариэль нуждался в деньгах.

– Не стоит верить кухонным пересудам, – сказал сэр Эдвин с жалкой попыткой придать голосу уверенность. – Лорд Гордстон – богатый и знатный человек. В качестве его жены ты займёшь хорошее положение в прекрасном лондонском обществе.

– Я не желаю становиться частью лондонского общества! – возразила ему дочь. – Всё, чего я хочу – это чтобы меня оставили в покое здесь в Гардсли. Неужели я многого прошу?

– Да, чёрт возьми! – рявкнул баронет. – Девушка с твоей красотой могла бы принести мне огромную пользу. А ты прячешься здесь, играя с карандашами и красками. Несмотря на твоё нежелание предпринять хоть какие-то усилия, мне удалось устроить тебе блестящий брак. Клянусь богом, ты будешь вести себя, как подобает дочери, и подчинишься мне!

– Нет! Скоро мне исполнится двадцать один, – непреклонно сказала Ариэль дрожащим голосом. – И ты меня не заставишь!

Хрупкая золотая девочка была сильнее, чем казалось. Но как раз в тот момент, когда Фальконер с восхищением об этом подумал, раздался глухой, резкий звук пощёчины, и Ариэль вскрикнула.

Сэр Эдвин ударил свою дочь. Ослеплённый яростью, Фальконер взялся за ручку и уже намеревался распахнуть дверь кабинета, когда снова услышал голос Ариэль.

– Так вы не заставите меня передумать, папа.

В её голосе слышались слёзы, но, судя по всему, она несильно пострадала. Фальконер остановился, тем не менее, не отпуская дверную ручку. То, что произошло между сэром Эдвином и его дочерью, его не касалось. Если он вмешается, баронет, наверняка, накажет девушку позже, когда защитника не будет рядом.

– Я найду способ заставить тебя передумать, – рявкнул сэр Эдвин. – Не выйдешь замуж за Гордстона – останешься без крыши над головой, потому что Гардсли придётся продать. И что же ты станешь делать тогда, дорогуша? Ступай в свою комнату и подумай хорошенько, пока я буду разговаривать с этим уродливым выродком в гостиной. Если мне не удастся выпросить у него ещё одну отсрочку, я обнищаю, а значит, и ты тоже.

Фальконер развернулся и бесшумно удалился в гостиную в передней части дома. Сцепив руки за спиной, он стоял и смотрел в окно, когда в комнату вошёл баронет.

– Добрый день, милорд, – сказал сэр Эдвин с наигранным дружелюбием. – Вы пришли как раз вовремя, чтобы услышать хорошие новости. Моя дочь вот-вот вступит в выгодный брак, и я смогу вернуть вам долг из полученных денег. Остаётся подождать лишь пару недель, потому что жениху не терпится поскорее сыграть свадьбу.

Фальконер повернулся к хозяину дома и уставился на него. Молчание затягивалось, и сэр Эдвин всё больше нервничал. Фальконер знал, что его неподвижность вызывает в других сильное беспокойство. Как-то за его спиной сказали, что, кажется, будто за тобой наблюдает ангел смерти.

Баронет больше не мог выносить тишину.

– Вам нездоровится, милорд? – спросил он.

Фальконер выждал ещё несколько зловещих секунд.

– Я уже дважды давал отсрочку, – проговорил он. – Гардсли – ваше залоговое обеспечение, и я могу выселить вас отсюда хоть завтра, если пожелаю.

Сэр Эдвин побледнел.

– Но вы же не можете разорить меня теперь, когда решение так близко! Клянусь, что в течение месяца…

Фальконер прервал его резким движением руки.

– Я действительно могу вас разорить, и, клянусь Богом, наверное, так и поступлю, потому что вы этого заслуживаете.

– Неужели ничего нельзя сделать, чтобы вы передумали? – едва не зарыдав, сказал баронет. – Несомненно, долг христианина – проявлять милосердие. – Он помолчал, подыскивая другие аргументы. – А моя дочь... вы разрушите и её жизнь? У неё нет другого дома.

Дочь, которую негодяй хочет продать Гордстону. При мыслях о золотом дитя, осквернённом таким омерзительным существом, руки Фальконера сжались в кулаки. Нельзя допустить, чтобы эта девушка вышла замуж за Гордстона. Нельзя. Но как этому помешать?