Текст книги "Такова любовь"

Автор книги: Мэри Берчелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)

Гвинет судорожно обняла его за шею и начала целовать.

– Знаю, как ты себя чувствуешь, – нежно проговорил он. – Но и Паула, и ее родители вполне способны пережить это. Они еще возблагодарят Бога за чудесное спасение, как только пройдет первый шок и они начнут мыслить здраво.

– Знаю, знаю, – чуть слышно пошептала она.

Ван отнес ее в постель, убедился в том, что она разделась и легла, и пошел принести ей чего-нибудь горячего.

Когда он вернулся, Гвинет тихо лежала на кровати, спокойная и бледная, но она все же смогла улыбнуться мужу.

Гвинет услышала, как у Вана вырвался вздох облегчения, и чуть не зарыдала в голос. Ей хотелось броситься к нему в объятия и рассказать все, что накипело. И это было не просто желание облегчить свою душу, нет, она презирала и ненавидела себя за то, что пришлось лгать человеку, который настолько доверял ей.

Ей никогда не нравилась идея жить во лжи – или скрывать правду, что почти одно и то же. Но в первые дни знакомства с Ваном он казался ей настолько холодным, нетерпимым и деспотичным, что она боялась признаний, того, что он не простит.

Теперь же у нее было ужасное чувство, что она бессовестно пользуется доверием любимого человека, пользуется его слепой любовью к ней. И это чувство было не из приятных.

«Это подло, подло, подло, – думала Гвинет. – Дурно пахнет, как и все остальное. Ненавижу себя, лучше бы мне умереть!»

Но Ван вовсе не желал ей смерти. Она была нужна ему живая, и даже очень.

Он суетился вокруг, пытался успокоить, утешить, получше устроить свою милую малышку.

– Со мной все в порядке, Ван. Правда. – Не могла же она признаться мужу, что его внимание и забота только еще больше ранят ее.

И вот наконец он убедился, что жена вот-вот уснет, и потихонечку вышел. Гвинет с облегчением вздохнула и уставилась в темноту, раздумывая над тем, что еще выпадет на ее долю и сколько она сумеет вынести.

Глава 11

Последующие несколько дней слились в один непрерывный кошмар, и позднее Гвинет даже не могла точно сказать, когда что произошло. Она помнила бесконечное ожидание катастрофы, опустошенность и до предела натянутые нервы.

Она вздрагивала от каждого телефонного звонка и бросалась навстречу каждому почтальону – Гвинет ненавидела и презирала себя за то, что рылась в почте мужа, пытаясь первой обнаружить послание Терри и по возможности изъять его раньше, чем Ван наткнется на письмо и прочитает его.

На третий день к ней пришла Паула. Она не позвонила и не предупредила о своем визите, так что Гвинет решила, что это был внезапный порыв.

Кузина была необычайно тиха и погружена в себя, ни намека на прежнюю живость и импульсивность. Гвинет было больно видеть, что Паула до сих пор не отошла от шока. Однако девушка совершенно не собиралась обвинять Гвинет в своих несчастьях.

Кузина поприветствовала ее с прежней сердечностью, может, даже немного более искренней и спокойной.

– Мне так захотелось повидаться с тобой, Гвен, дорогая, – от всей души призналась она. – Я просто не могла не прийти. Нам есть о чем поговорить.

– Я так рада, – крепко сжала ей руку Гвинет. – Боялась, что тебе никогда не удастся отделить меня от всего этого ужаса и ты больше не захочешь видеться со мной.

– Да ты что! Обвинять тебя за свою собственную глупость?! Даже у меня хватит ума не делать этого.

Видно, Паула почем зря ругала себя, надо было спасать девчонку.

– Нет-нет, я совсем не то имела в виду. Ты не сделала ничего глупого. Откуда тебе было знать, как все обстоит на самом деле?

– Ты же пыталась рассказать мне, как только узнала, – возразила Паула с горечью в голосе. – Я все думала об этом последние несколько дней. Надо же быть такой идиоткой, чтобы просто заткнуть уши и закрыть глаза.

Гвинет пожала плечами и слабо улыбнулась:

– Не знаю, кто бы стал слушать в подобных обстоятельствах, Паула. С моей стороны глупо было сказать тебе полуправду. Но я… я просто не могла…

– Я так тебя понимаю, Гвинет, – смутилась Паула, и это было совершенно нехарактерно для нее. – Мне ужасно, ужасно жаль, что в конце концов я вынудила тебя выложить все начистоту. Это старое дело не касается никого, кроме тебя самой… мне страшно жаль, что тебе пришлось рассказать нам об этом только для того, чтобы открыть мне глаза.

– Это не имеет никакого значения, – ответила Гвинет и поняла, что так оно и есть, – Меня абсолютно не заботит то, что скажут или подумают обо мне другие люди. Есть вещи поважнее общественного мнения. Например, что будет, когда Ван узнает обо всем, и что он сделает, когда это произойдет.

– Но ведь он может и не узнать, Гвен.

– Терри скажет ему, даже с риском для собственной жизни.

– Думаешь, решится встретиться с ним?

– Нет. Полагаю, он догадывается, что Ван задушит его, если он начнет бросать в мою сторону подобные обвинения. Позвонит или напишет, это гораздо безопаснее. Но когда… когда?! – Гвинет остановилась, почувствовав, что впадает в самую настоящую истерику.

– Но ведь ты могла бы перехватить письмо, – предположила Паула.

– Конечно, я стараюсь первой просмотреть почту. Но как же я ненавижу эти подлые трюки! Мой брак поставлен на карту, и мое счастье зависит от ловкости рук и быстроты. Какое унижение – копаться в письмах мужа! Когда я делаю это, я кажусь себе малодушной мелочной женщиной. Теперь-то я понимаю, что надо было набраться смелости и давным-давно рассказать все начистоту. Честная женщина так бы и поступила. А я просто ввязывалась то в одну опасную ситуацию, то в другую. Мне так стыдно за все это, что я даже не знаю, что хуже: мои прошлые ошибки или моя трусость и лживость.

Паула испуганно уставилась на нее.

– Ты вовсе не мелочная и не малодушная, – ответила она после минутной паузы, перефразировав слова Гвинет. – Ни один мелочный и малодушный человек не сделал бы того, что ты для меня сделала.

– Сделали бы, дорогая. И уверяю тебя, гораздо раньше меня. А я дотянула до самой последней минуты и тем самым навлекла на тебя столько ненужных бед и разочарований. Все надеялась, вдруг случится чудо и все само собой утрясется.

– Да брось, Гвен! Это и неудивительно. До меня было слишком трудно достучаться. И я совсем не уверена, что решилась бы на подобный поступок, окажись все наоборот. Любой на твоем месте стал бы ждать чуда.

– Но ведь это бессмысленно!

– Такова уж человеческая натура, – с чувством произнесла Паула.

– Ты такая добрая, Паула, ни в чем не винишь меня!

– Винить тебя?! С какой это стати? Да ты совершила геройский поступок, спасла меня от собственной глупости, да еще такой ценой.

– Я не о том. Имею в виду, за то, что я так долго тянула. Я знаю, как тебе больно! Столько планов, столько надежд, казалось, только руку протяни, – и все рухнуло в одночасье, развалилось на мелкие кусочки.

– Д-да. Но лучше уж так, чем разочароваться после того, как все случится, – проявила необычную мудрость Паула. – Кроме того… – Она смущенно замолчала. – То ли я совершенно бесчувственная, то ли это просто шок… но я не могу сказать, что сердце мое разбито. Вот и все. Знаю, девчонки обычно слезами обливаются и рвут на себе волосы, но что толку притворяться? Того Терри, которого я знала, просто не существует. Есть подлец и аферист, о котором я не имела ни малейшего понятия. Жаль, конечно, и даже где-то в глубине души есть небольшое разочарование, однако… – Она снова не закончила мысль, но на этот раз весьма выразительно пожала плечами.

Сердце Гвинет наполнилось любовью. Никогда еще эта девушка не была ей столь близка, как в этот момент. Паула оказалась настолько откровенной, настолько уверенной в том, что не стоит разводить сантименты и притворяться, что сердце ее разбито, что никто бы не смог устоять перед ее открытостью. Для Паулы существовали только голые факты, и она считала глупым перевирать их только ради того, чтобы произвести эффект.

– Не думаю, что ты бесчувственная, Паула, – сказала Гвинет. – Ван прав, ты очень гибкая натура, быстро оправишься. Знаю, противно смотреть, как люди многоопытно улыбаются тебе в ответ и уверяют, что не один, так другой, но это правда. Ты очень красивая девушка, жизнерадостная и не обделена здравым смыслом, так что у тебя будет много друзей.

Паула состроила гримасу:

– Хорошо, что ты сказала это, бальзам на мои душевные раны. Но боюсь, что теперь все мои знакомства ограничатся папиными шахматистами. Больше никаких мужчин в нашем окружении нет, а бедная мамочка будет теперь вдвойне осторожной.

– Ерунда. Мы с Ваном займемся этим вопросом… – Внезапно в горле Гвинет встал комок, и она не смогла выдавить больше ни слова. Какие у нее шансы «заняться» этим вопросом? И как она может говорить «мы с Ваном»? На следующей неделе, завтра, а может, сегодня Ван все узнает. И это будет конец.

Но Гвинет не могла быть уверена даже в том, что она подразумевает под словом «конец». Ее бросало из крайности в крайность: то она думала, что Ван выкинет ее из квартиры вместе с Тоби, то считала, что он проявит благородство и оставит все как есть. И тогда она будет бесцельно скитаться по опустошенному дому, занимаясь обычными делами, но дорогие сердцу мелочи навсегда уйдут из их жизни, потому что Ван разлюбит ее. Она будет бултыхаться в мертвом море, пожиная плоды своих трудов.

Паула молчала. Было очевидно, что она понимала внезапную перемену настроения Гвинет, знала, о чем та думает, но не могла найти слов утешения. И только когда Гвинет конвульсивно содрогнулась, она выдавила из себя:

– Может, это все-таки не произойдет, Гвен. – Но девушка и сама не слишком верила в то, что говорила.

Вскоре после чая Паула ушла, а Ван все так и не появлялся. Гвинет решила воспользоваться передышкой и посидеть с ребенком. И только когда Тоби подошел к ней и положил руки на колени, она сообразила, что ребенок как-то странно смотрит на нее.

– Мама, ты заболела?

Глубокий взволнованный голос задел ее за душу, и она улыбнулась в ответ:

– Нет, милый.

– У тебя голова болит?

– Да нет. Все в порядке, не волнуйся, – заверила она малыша, но он не поверил ей:

– Я так не думаю. Наверное, ты заболела. Ты мало говоришь и совсем не смеешься.

Гвинет снова улыбнулась:

– Я такая скучная? Извини, Тоби.

– Не скучная, мамочка. Грустная. Давай я сяду рядом.

– Иди. – Она подвинулась, и Тоби забрался к ней в кресло.

– Думаю, ты грустишь потому, что папы нет, – решил для себя ребенок.

– Наверное, ты прав. – Гвинет поцеловала его в макушку.

– Он то же самое говорит. Он тоже грустит, когда тебя нет.

– Правда? Он тебе это сам сказал? – Теперь Гвинет улыбалась от всей души. Было так трогательно и забавно, что мужчины разговаривали о ней в ее отсутствие.

– Да. Он говорит, что ты как фея солнца. Когда ты здесь – погода хорошая, а когда тебя нет – идет дождь.

– О, Тоби, неужели он и вправду говорил такое? – Гвинет крепко обняла и прижала к себе мальчишку. – Что я буду делать, если потеряю кого-то из вас?

– Ты нас не потеряешь. Мы назад вернемся. Если я потеряюсь, то надо пойти к полицейскому. Так Бетти говорит, и мне они нравятся, полицейские.

– Да, да, конечно.

– Думаю, и папа пойдет к полицейскому. Только ведь он взрослый и всегда знает, как добраться до дома, правда, мам?

У Гвинет запершило в горле, и она лишь поцеловала сына в ответ. Они немного помолчали. Тоби спокойно лежал в ее объятиях и сонно посапывал.

Она сама уложила сына в тот вечер, и тут позвонил Ван и сообщил, что будет поздно. Тоби тут же проснулся и заявил:

– Лучше мне побыть с тобой.

Гвинет от души расхохоталась:

– Нет, нет, котик. Ложись и спи. Со мной все будет в порядке.

Но он встал, поужинал с ней, а потом еще посидел «десять минуточек».

Уложив его окончательно, Гвинет села у камина и взялась за книгу. Но у нее ничего не вышло, мысли витали где-то далеко, и она никак не могла сосредоточиться.

Какой же Тоби милый, добрый ребенок! Совсем не похож на порочного папашу. Да и на мамашу тоже, если уж на то пошло.

«Да, что-то у нас маловато хороших качеств, нечего передать по наследству, – горько подумала Гвинет. – Хотела бы я стать для него примером. Достойной, храброй и честной. Конечно, здорово, что Паула не считает меня мелочной и малодушной, но все равно, мне бы хотелось быть действительно стоящей!»

Наверное, здорово, когда ребенок вырастает и гордится своими родителями. Равняется на них, берет с них пример. Так детям легче взять правильные ориентиры в жизни. Они вырастают с мыслью, что надо поступать достойно и честно, им и в голову тогда не придет ничего другого.

Конечно, Тоби никогда не узнает, что на самом деле произошло, но он увидит, почувствует, как изменилось отношение Вана к его матери, что он презирает ее и не доверяет ей больше. Конечно, если Ван вообще соизволит остаться с ними.

«Когда же он придет?» – подумала Гвинет. Но потом неожиданно поняла: «Я же не хочу этого. Пока его нет, мне не надо притворяться. Могу быть сама собой и не скрывать свои страхи и сомнения».

Но потакать таким чувствам не стоит. Они захватывают человека, разрушают его изнутри, разъедают нервы. Лучше уж вообще не думать о таких вещах. В любом случае Гвинет ничего не могла с этим поделать. Совершенно ничего. Это было не в ее власти.

Она снова принялась читать, но несколькими минутами позже пришел почтальон. Гвинет напряглась и, навострив уши, невидящим взглядом уставилась в книгу. Вот Бетти вышла из комнаты и открыла входную дверь. Вот она несет письма. Главное – сохранять спокойствие, не подать виду, какая бомба может таиться в невинной вечерней почте…

– Почта, мадам. – Бетти положила письма на маленький столик.

Гвинет сделала вид, что оторвалась от книги, и улыбнулась ей:

– Спасибо, Бетти, – и она беззаботно протянула руку к стопке писем. – Не очень много сегодня, да? Думаю… – Но она так и не сказала, что думает по этому поводу. Она уставилась на верхний конверт.

Гвинет слишком хорошо знала почерк Терри, чтобы ошибиться. И послание действительно было адресовано Вану.

Бетти ушла, а Гвинет словно окаменела и продолжала сидеть с нераспечатанным письмом в руках.

Конец страхам и мучениям. Оно пришло именно в этот вечер, когда Ван допоздна задержался на работе. Вот она, прекрасная возможность уничтожить его, не открывая.

Все было настолько просто, что Гвинет искала, в чем же подвох, но не могла найти.

Теперь остается только сунуть его в огонь и подождать, пока он не пожрет труды Терри, – и дело в шляпе.

Вот так вот, Ну, или почти так.

Она поглядела на почтовый штемпель. Саутгемптон! Значит, есть надежда, что для Терри запахло жареным и он решил сбежать из страны. Видимо, это был последний выстрел, совершенно безопасный для него самого. Вряд ли он станет рисковать и ждать, пока Ван доберется до него.

Гвинет и сама не знала, почему так долго колебалась. Такой шанс выпадает один на миллион, она и надеяться не смела.

У нее из головы никак не шли слова, которые она сказала Пауле: «Мой брак поставлен на карту, и мое счастье зависит от ловкости рук и быстроты. Какое унижение – копаться в письмах мужа!»

Низко, подло, бесчестно. Краденые письма, ежедневная ложь и притворство. И этим она жила?

– И к чему же я так приду? – сказала она вслух, упала в кресло и закрыла глаза.

Мужчина, который любил ее и жил с ней, верил каждому ее слову. Он сказал Пауле, что она безупречна настолько, чтобы не быть скучной, а Тоби – что солнце светит, только когда она рядом.

Вот как Ван думал о ней. Вот насколько верил ей. А она сидела здесь и решала, не сжечь ли письмо только потому, что муж может узнать, какая она на самом деле!!!

И снова потянутся дни, и каждый раз она будет надеяться, что ничем не выдала себя, что никто не предаст ее; рыться в письмах в страхе, что Терри напишет еще раз, и в надежде, что снова удастся сжечь его послание.

Боже, как это нечестно, низко и подло! И это она сидела тут минуту назад и раздумывала, как было бы хорошо стать примером для собственного ребенка?!

Ван никогда не опустился бы до подобного. Он слишком гордый для этого.

Но с другой стороны, ему ничто и никогда не угрожало. Но так ли это, или она всего лишь снова выгораживает себя? Ван просто не способен на низость, вот и все.

Ван – вот кто пример для подражания. В каком-то смысле Тоби больше похож на его ребенка, чем на ее сына. Хороший, честный малыш, ничего не боится и смело глядит вперед.

«Какой ужас! Я не стою их обоих! Ни мужа, ни сына», – подумала Гвинет.

Гвинет открыла глаза и снова поглядела на письмо.

Выбор был за ней, она это ясно видела. Она может сжечь его и продолжать врать и изворачиваться. Или рассказать все без утайки.

«Это разрушит мою жизнь, ну и что ж, зато это будут чистые руины», – всхлипнула Гвинет и услышала, как Ван открывает входную дверь.

Она встретила его стоя. Бледная, спокойная и абсолютно уверенная в своей правоте.

– Извини, что так поздно, Гвен, – подошел он к ней и поцеловал в губы. – Скучала?

– Да нет. Все в порядке. Есть же Тоби, и потом… я читала.

Ван тяжело опустился в кресло, с которого она только что поднялась, а Гвинет устроилась у его ног.

– Как малыш? – Ван потянулся за письмами.

– С Тоби все в порядке. Он выпросил у меня дополнительные «десять минуточек», потому что считал, что мне нужна компания.

Ван рассмеялся и отбросил письма в сторону.

– Ничего важного. – Он откинулся в кресле и с явным удовольствием смотрел на жену, будто одно это дарило ему мир и покой.

Гвинет едва удавалось сдерживать нервную дрожь. «Надо успокоиться, – твердила она себе, – без истерик!»

Медленно, очень медленно она вытащила письмо из лифа платья, куда сунула его, как только услышала, что муж вернулся домой.

– Ван, это не вся почта. Вот еще одно письмо.

Он озадаченно поглядел на нее и взял конверт.

– Это от Терри.

Но Ван не стал открывать.

– Почему оно было у тебя?

– Я не хотела… чтобы ты… читал его.

– Не хотела? – пристально поглядел на нее Ван. – Тогда не буду.

Ван нагнулся и бросил послание в огонь.

Гвинет словно завороженная глядела, как корчатся в огне белые листочки. Оно горело, случилось то, чего она так сильно желала!

Гвинет показалось, что ее сердце вот-вот разорвется: от облегчения, от любви к Вану, а еще от того, что теперь она не может оставить все как есть. Теперь она была абсолютно убеждена, что это не путь к спасению.

Гвинет прижалась к коленям мужа и разразилась слезами.

– Так не годится, – всхлипывала она. – Так не пойдет.

– Что не пойдет, дорогая?

Ван наклонился к ней и гладил по голове, даже не пытаясь остановить слезы.

– Я должна тебе кое-что рассказать.

Ван ничего не ответил. Он просто сидел и ждал.

– Это о Тоби. – Гвинет напряглась всем телом. – О, Ван, я так долго готовилась, а теперь у меня все из головы вылетело. Но он – мой собственный ребенок. Тоби – мой сын.

Повисло молчание. Потом Ван произнес:

– Не убивайся ты так, милая. Я знаю. Я знал почти с самого начала.

Глава 12

Гвинет притихла.

В комнате стояла звенящая тишина. Наверное, именно это слышит человек, который стоит на краю мира и смотрит в вечность.

Потом она почувствовала, как муж поднял ее, усадил на колени и крепко обнял.

Но прошло немало времени, прежде чем прозвучали первые слова.

– Как ты узнал? – прошептала Гвинет.

Муж помолчал еще немного, а потом медленно, словно тщательно вспоминая каждый шаг, повел свой рассказ:

– Думаю, поначалу это было интуитивное подозрение. Я знал, что Тоби имеет для тебя какое-то значение или что он может занять большое место в твоей жизни. Признаюсь, мне это было не по душе. Именно поэтому я так резко отказал тебе, когда ты впервые завела разговор о том, что хочешь взять его домой. Я просто чудовище, правда? – Он прижался к ней щекой.

– Нет, никакое ты не чудовище, ты – добрый, милый и замечательный.

Он тихо рассмеялся:

– Не совсем точное описание, ну да ладно.

– Расскажи, как ты узнал наверняка.

– Это было во время пожара. Когда ты упала и потеряла сознание, думаю, у тебя в голове застряла последняя мысль: как ты звала Тоби…

– Да, наверное. Я кричала, говорила, чтобы он прыгал, что я поймаю его.

– Да. Ты снова и снова повторяла это, но уже совсем другими словами, любимая моя: «Прыгай, Тоби, прыгай! Мамочка поймает тебя!»

– О, Ван! – Слезы снова покатились из глаз Гвинет. – Неужели я так и говорила?

– Не знаю почему, но с самого первого мгновения я был уверен, что это не фантазия и не желание. Это чистая правда. Ты действительно была его матерью. Я пытался убедить себя, что иногда люди в состоянии шока могут говорить весьма странные вещи. Но это не помогало. Я знал, что Тоби – твой сын, именно поэтому он так легко нашел путь к моему сердцу.

Гвинет повернулась и поцеловала его:

– Неужели это говоришь ты, Ван!

– Но так оно и есть. Что толку притворяться? Я не могу любить тебя и не любить твоего ребенка.

Гвинет благодарно прижалась к мужу. Именно этими словами она и убеждала себя – с надеждой, безнадежно. Представляла, как это произойдет, потому что так сильно этого желала, но в глубине души знала – ничего подобного никогда не случится.

– Ван. – Гвинет даже теперь не могла поглядеть ему в глаза. – Наверное, это был страшнейший шок.

– Да. Думаю, в других обстоятельствах я был бы готов убить тебя на месте. Но тогда я не мог позволить себе такую мелодраму, Гвен, потому что ты и вправду чуть не умерла. Ты была на волосок от смерти, и я понял, каково это – потерять тебя на самом деле. Болезнь была намного хуже, чем ты себе это представляешь, просто мы ничего не говорили тебе. Я сидел у твоей постели, а ты снова и снова твердила одно и то же, раз за разом выдавая себя. Сперва я не мог думать ни о чем, кроме того, как это ужасно. Потом я увидел, как ты страдаешь. У меня не было никакого выбора. И понемногу я начал осознавать, через какие муки ада тебе пришлось пройти. Видеть своего ребенка и знать, что ты никогда не получишь его.

Ван замолчал, припоминая свои чувства, потом продолжил:

– Не знаю уж, как и почему – ведь я не из тех, кто легко прощает, – но меня обуяло страстное желание дать тебе то, о чем ты так мечтаешь. Я хотел, чтобы ты жила со своим ребенком и тебе не пришлось бы больше так сильно страдать.

Гвинет снова заплакала, но на этот раз тише.

Ван гладил ее по волосам.

– Не плачь, любовь моя. Мне тоже было чему поучиться.

– О нет! – прошептала Гвинет. – Нет. Ты всегда был таким. Понимающим и справедливым, ты такой великодушный, Ван!

– Нет, милая, сперва я думал так: «Я разрешу ей взять ребенка, но теперь уже все будет иначе».

– Но это же нормально!

Ван покачал головой:

– Недолго же это продлилось. Такое же мелодраматическое заявление, как и то, когда я говорил тебе, что сверну шею любому, кто осмелился целовать тебя.

– Ван, я так часто вспоминала эти слова! И от этого мне становилось страшно и стыдно. Я все думала, что же ты тогда сделаешь со мной, если узнаешь правду. Я притворялась, обманывала и скрывалась от тебя только потому, что до смерти боялась рассказать правду и потерять тебя.

– Прости меня, дорогая моя. Это я во всем виноват.

– Нет же, Ван! Это просто абсурд! Это все потому, что я такая малодушная.

Ван поцеловал Гвинет в мокрую щеку:

– Знаю, каково тебе было, потому что прекрасно помню, как я думал в начале нашей совместной жизни. Ясно, что ты считала, что другой реакции с моей стороны нечего ждать. Но все изменилось, Гвен. Я понял, что не только хочу вернуть тебе Тоби, но и хочу оградить тебя от ненужных тревог и волнений, от дурацких объяснений и признаний. Просто хотел, чтобы ты была счастлива, и если для этого есть единственный путь – так тому и быть.

– Бог ты мой! Так вот почему ты не позволил доктору Келлаби достать записи про Тоби?

– Да. Ты ведь была ужасно напугана, так ведь?

Гвинет кивнула:

– О, Ван! Немудрено, что мне казалось, что само Провидение охраняет меня!

– Угу. – Ван улыбнулся, видно было, с каким удовольствием он припоминает «счастливые случайности». – Я – твое Провидение.

Она от души засмеялась и покрепче прижалась к мужу:

– И тебя больше не глодали сомнения?

– Гвен, я думал, что все будет хорошо, пока я не знаю, кто отец ребенка.

Гвинет напряглась, но Ван лишь крепче сжал ее в своих объятиях.

– Все нормально, милая. Даже это вышло не так, как я рассчитывал. Я был дураком и не видел очевидного. Я говорю про Терри. Мне давно бы следовало догадаться, но я словно ослеп. Может, и были какие-то подозрения на его счет, но прозрение наступило неожиданно…

– Когда?

– У Паулы дома, когда этот вонючий скунс начал плести ерунду о матери Тоби.

– О, Ван! О, Ван! Ты просто чудо! Так ты поэтому так разозлился? Я все думала, как же это трогательно – мой муж бросается на защиту жены и даже не подозревает об этом. Но то, что ты знал…

– Я хотел встать и прибить этого мерзавца прямо на месте, но какой в этом был толк? Тебе это не пошло бы на пользу. А когда я успокоился, то понял – нет абсолютно никакой разницы в том, знаю ли я, кто это был или нет. Ты – моя любимая и всегда ей останешься. Ты под моей защитой. И я не хочу, чтобы тебе пришлось снова испытать это унижение. Я хотел лишь одного – чтобы ты была счастлива и чувствовала, что тебе и Тоби ничего не грозит, что у вас есть на кого опереться.

– Если бы я только знала! Если бы я это только знала! – медленно улыбнулась Гвинет. – Нет, я даже рада, что не знала. Я рада, что сама все тебе рассказала, несмотря на то что слишком поздно, и я была такой трусихой! Одно дело – когда тебя спасают, другое – когда ты сам бьешься за жизнь. Я рада, что все рассказала именно теперь, когда отпала всякая необходимость делать это. В этом есть какая-то высшая справедливость.

Ван улыбнулся и снова прижал ее к себе.

Так они и сидели, глядя на огонь, и Гвинет свыкалась с новой, такой сладкой правдой. Он все знал – Ван знал, и все равно все было как прежде. И теперь не надо больше бояться. Ни лжи, ни притворства, ни этого почти физического груза вины.

– Я думала, что он и вправду женился на мне. Я не хотела стать порочной. – Гвинет сказала это так, между прочим.

– Милая моя, – поцеловал ее муж. – Не надо. Ты разбиваешь мне сердце. О каком пороке ты говоришь?

Как же это было здорово – слышать такие слова из уст Вана.

– Я так счастлива… благодаря тебе. Спасибо, Ван.

– Лучшей награды мне и не надо.

– Тебе и вправду больше ничего не надо? Только знать, что мое счастье – под охраной?

– Твое и Тоби, – улыбнулся он.

– А как же ты?

– Это и есть мое счастье, – сказал он и нежно поцеловал ее в губы.