Текст книги "Лучший подарок"

Annotation

   Из сборника [b]"A Regency Christmas VI"[/b]

Мэри Бэлоу

   – Рождество – невыносимая скука, – сказала леди Энид Пинн, грустно вздыхая. – Положительно, нет никого, с кем можно развлечься, кроме родителей, теть, дядь, кузенов, и, ровным счетом, ничего интересного и веселого, что можно было бы делать с собственной семьей!

   Раздался сочувствующий ропот других молодых особ.

   – Я просто умру, – сообщила своим слушателям мисс Элспет Линч. – Если Возли останутся в городе на праздники, как они сделали в прошлом году вместо того, чтобы вернуться домой! Патриция Возли – моя самая близкая подруга, а Говард Возли так хорош собой… – она лукаво подмигнула своим компаньонкам, которые захихикали на ее высказывание.

   – Если бы только мне было шестнадцать, а не пятнадцать, – присоединила свою жалобу к остальным благородная мисс Дебора Латимер. – Родители, дяди, тети и их друзья замечательно проводят время в танцах на балах почти до рассвета, в то время как мы вынуждены уходить в детскую и ложиться спать…

   – А что относительно Вас, Граггс? – леди Энид повернулась к леди, которая молча что-то писала за столом в углу во время разговора. – Вы тоже находите Рождество скучным? Или у Вас есть интересные планы на праздники? Вам же больше шестнадцати лет, в конце концов.

   Молодые особы снова хихикнули, но на этот раз в их голосах слышалась жестокость.

   – У Вас много поклонников, Граггс? Действительно, расскажите! – присоединилась мисс Линч, делая большие глаза.

   Мисс Джейн Граггс оторвалась от журнала, который заполняла. Хотя это время было предназначено для выполнения школьных заданий, и должна была стоять абсолютная тишина – в этом плане школьные правила были весьма категоричны – она не стала их придерживаться сегодняшним вечером. Ведь это – последний школьный день перед Рождеством. Завтра все девочки разъедутся по домам: за некоторыми приедут родители, за другими – ливрейные слуги в роскошных каретах.

   – Я полагаю, было бы преувеличением говорить о моих поклонниках во множественном числе, Элспет, – ответила она. – Кроме того, как вы знаете, леди никогда об этом не рассказывают.

   – Но вы ведь не леди, Граггс, – сказала одна из младших девочек.

   В ответ на свою злую шутку, она получила лишь хмурые взгляды. Все знали, что Джейн Граггс не была леди, что она провела большую часть своей жизни в школе мисс Филлипотс для молодых дам, сначала как воспитанница, получая образование, за которое платил какой-то неизвестный благотворитель, несомненно, ее отец, а затем, когда ей исполнилось семнадцать, как учительница, хотя мисс Филлипотс использовала ее больше как служанку, чем как преподавателя. Все девочки брали пример с директрисы. Именам всех их учительниц предшествовало «мисс», за исключением Граггс. Они смотрели на нее со снисходительностью, иногда граничащей с дерзостью. Но была все же определенная граница, которую они не пересекали. Это было неблагородно – напоминать Граггс вслух, что она не леди.

   – Я думаю, – сказала Джейн Граггс, закрывая журнал и вставая из-за стола. – Мы сделаем исключение в связи с приближающимся праздником и на пять минут раньше закончим. Кто-нибудь возражает?

   Раздался веселый смех и восторженные возгласы молодых особ, которые тут же вскочили и направились к двери.

   – Счастливого Рождества, Граггс, – пожелала Дебора Латимер, последней покидающая классную комнату.

   Джейн Граггс улыбнулась и тоже пожелала ей счастливого Рождества.

   Она снова села, как только осталась одна, и принялась методично убирать со стола, а затем приводить в порядок письменные принадлежности, которыми пользовалась. А еще она пыталась проигнорировать тот факт, что приближалось Рождество. Бессмысленное занятие, естественно.

   Никого, чтобы развлечься, кроме теть, дядь, кузенов и родителей? Ничего веселого и интересного, что можно делать с семьей? Такое Рождество было невыразимо скучным? Джейн почувствовала выступающие слезы и безжалостно подавила порыв. Ах, если бы хоть раз в жизни, у нее могло быть такое Рождество!

   Она всегда ненавидела Рождество. Ребенком, а потом девушкой, она даже боялась его. Боялась одиночества, с которым жила изо дня в день, из года в год… Одиночества, которое мучило ее наиболее безжалостно именно на Рождество. Боялась пустоты. Боялась волнения других девочек, которые собирались домой и ждали, когда за ними приедут родители или слуги. Боялась отъезда мисс Филлипотс и остальных учителей, потому что она оставалась одна в пустой школе с немногочисленными слугами.

   Теперь ей было двадцать три года. Страх прошел. Но одиночество, неприкаянность и пустота остались. Она лишь читала и слышала о праздновании Рождества. У нее никогда не было семьи, и, как она узнала, свои первые годы она провела в довольно дорогом приюте. Она предполагала, хотя и не знала наверняка, что ее мать была, скорее всего, простолюдинкой, возможно, шлюхой, в то время как отец, явно был богатым человеком, который согласился содержать Джейн до того времени, как она вырастет и сможет сама зарабатывать себе на жизнь. Поэтому у нее никогда не было семьи, не было рождественских подарков и никакого Рождества в кругу этой семьи.

   Иногда ей приходилось себе напоминать, что ее зовут Джейн. Довольно простое имя, это верно, но ее собственное. Она так редко слышала его из чужих уст, что даже уже и не помнила, когда это было в последний раз. Это было особенно неприятно, потому что кто-то, вероятнее всего, мать, благословила ее неблагозвучной фамилией Граггс.

   Ребенком она мечтала о Рождестве, и мечты так и остались в ее душе, несмотря на то, что она уже давно вышла из детского возраста. Но все ли люди перестают мечтать с возрастом? И, неужели, жизнь была бы лучше, если бы нельзя было мечтать?

   Она мечтала о большом доме в три этажа с ярко освещенными окнами. В ее грезах всегда были сумерки, и толстым слоем лежал снег, создавая из деревьев и кустов волшебные картины. Внутри был огромный зал, высотой во все три этажа, украшенный гирляндами из вечнозеленых растений, с двумя большущими каминами, в которых весело потрескивали дрова. Это был дом, полный людей: счастливых и благородных. Все они любили ее. И всех их любила она. Как ребенок, она придумала им всем имена и внешность. И в ее воображении, она покупала или делала сама для каждого из них специальные подарки, и получала подарки сама.

   В ее мечте всегда была сценка из Рождества, сделанная из вырезанных деревянных фигурок, выставленная в окне, и в этом была основная прелесть семейного празднования. С трудом пробираясь сквозь снег, каждый Сочельник семья ходила в церковь и заполняла там много мест. Они всегда бежали и смеялись по пути назад, забрасывали друг друга снежками и, хохоча, кувыркались в сугробах.

   Контраст между мечтой и действительностью был почти невыносим, когда она была ребенком. Теперь стало терпимей. Джейн привела в идеальный порядок свой стол, и, взяв в руки журнал, прижала к себе, как самого дорогого друга. Она вышла из классной и поднялась по лестнице наверх, в свою аскетично обставленную комнатушку. Теперь она стала достаточно взрослой, чтобы понимать, что Рождество было всего лишь еще одним днем на листке календаря, таким же, как и все остальные. А ее мечты разобьет реальность раньше, чем учителя и девочки вернутся на весенний семестр. Она училась быть разумной.

   Она зажгла свечу в своей комнате, и, дрожа от холода, начала раздеваться. О, нет, она все понимала, но так и не научилась быть разумной. И одиночество не стало терпимее. Так и не стало…

   Но она училась делать вид, что ей все равно. Она училась притворяться, что стало терпимее. Она училась держаться, благодаря своим детским мечтам.

* * *

   Сказать, что он раздражен, значило ничего не сказать. Он не любил Рождество. Он не любил его уже много лет, с тех, как стал взрослым. Все это было сплошной ерундой, как представлялось ему. Ему нравилось уезжать из города и прочих возможных мест празднования и веселья задолго до того, как начиналось это всеобщее безумие, и отправляться в Косвей, его имение, где он мог переждать этот период в тишине и здравомыслии.

   Неприятность состояла в том, что его семья знала об этом, и решила, что он может в это время позаботиться о нежелательных родственниках. Он мог сказать, что подобное случалось ранее. Но, определенно, это следовало прекратить, пока такое поведение его родственников не стало тенденцией. Иначе, он всю свою последующую жизнь будет сожалеть об этом. Его сестра и шурин в последний момент решили провести рождественские праздники с друзьями в Италии и избавились от незначительного неудобства в лице своей пятнадцатилетней дочери, просто сообщив ему (нет, не попросив, а именно сообщив), что она будет праздновать Рождество с ним в Косвее.

   Что, во имя всего святого, он должен делать с пятнадцатилетней племянницей в течение нескольких недель? Во всяком случае, на Рождество?

   Так он и спросил сразу же, и потребовал, что бы его сестра изменила свои планы, но она категорически отказалась и посоветовала просто найти кого-нибудь, кто ему поможет. Какую-нибудь женщину, у которой нет своих планов на Рождество. Кого-нибудь, кто будет счастлив провести праздники в Косвее, приглядывая за Деборой. И держать племянницу подальше от его жизни.

   Конечно, можно было позвать Агату. Но Агата, его дальняя родственница и старая дева, была приглашена провести рождественскую неделю с ее дорогими друзьями, Скиннерами, в Бате, и, хотя она не хотела причинять неудобства своему дорогому племяннику и внучатой племяннице, она, в тоже время, не могла разочаровать Скиннеров накануне Рождества.

   Когда карета виконта прибыла к школе мисс Филлипотс, он вышел из нее с недовольно-хмурым выражением на лице. Его настроение было под стать лицу. Он объявил, что немедленно желает поговорить с директрисой.

   – Дебора будет счастлива узнать, что ее дядя, виконт, лично приехал, чтобы проводить ее домой на каникулы, – любезно улыбаясь, сказала мисс Филлипотс.

   Его светлость искренне сомневался относительно этого. Особенно, когда племянница узнает, что ее родители уехали в Италию, не сказав ей ни слова. Он искренне сочувствовал девочке. И себе тоже.

   – Позвольте спросить, мисс, – обратился он без особой надежды. – Нет ли в Вашей школе какой-нибудь молодой особы, которая не уезжает на праздники? Кого-нибудь, кто мог бы стать компаньонкой для моей племянницы на Рождество?

   – Боюсь, нет, милорд, – ответила директриса. – Сегодня все наши девочки разъезжаются по домам.

   Виконт тяжело вздохнул.

   – Это была слабая надежда, – сказал он. – Я не слишком разбираюсь, как развлекать юных леди, мадам. – Или как праздновать Рождество, если на то пошло. А Дебора, несомненно, захочет его отмечать. Проклятье.

   – Это очень любезно с Вашей стороны предлагать свое гостеприимство еще одной юной леди, – сказала мисс Филлипотс. – Но единственная особа, которая остается в школе, кроме трех слуг, мисс Граггс.

   Имя подходило для старой девы с привычками тирана. Но виконт Бакли был в безвыходной ситуации.

   – Мисс Граггс? – заинтересовался он.

   – Одна из учительниц, – объяснила мисс Филлипотс.

   Несомненно, тиран. Бедная Дебора. Она, скорее всего, возненавидит его за вопрос, который он собирался задать.

   – Есть ли хоть небольшая вероятность, – спросил он. – Что она пожелает сопровождать нас в Косвей?

   – Я полагаю, она будет рада, милорд, – утешила его директриса. – Прислать ее к Вам? Я вижу, что подъехала карета сэра Хэмпри Бардса. – Она посмотрела в окно, которое выходило на вымощенный булыжником парадный двор. – Я вынуждена покинуть Вас, чтобы поприветствовать его.

   Виконт вежливо поклонился и прошел к окну, когда мисс Филлипотс покинула комнату, чтобы проводить очередную ученицу. Черт бы побрал Сюзанну и Мили! Как они могли уехать в Италию на Рождество, когда у них была дочь, о которой нужно заботься? И как они могли навязать свою дочь ему, зная, что он не празднует Рождество? Сюзанна всегда была ветреной, эгоистичной, в отличие от двух других сестер. Самой младшей, и к тому же, самой красивой…

   Он подозревал, что Сюзанна никогда не хотела иметь детей.

   На мгновение он вспомнил о своем ребенке. Он напомнил своему секретарю послать ей подарок? Хотя Обри, обычно, не надо было напоминать. Частью его работы было помнить то, что забывает его работодатель.

   Он повернулся, когда дверь за его спиной открылась. Вошедшая девушка не была старой, и, несмотря на имя, не была похожа на тирана.

   – Мисс Граггс? – спросил он.

   Она почтительно кивнула.

   Она не была старой вообще. Вероятнее всего, она было моложе его лет на пять или шесть. Довольно высокая, стройная, можно даже сказать, истощенная. У нее было бледное лицо и светлые волосы, уложенные на затылке в скромный пучок. Ее серое платье из дешевой ткани, наглухо застегнутое на пуговицы, не имело ни малейшего отношения к нынешней моде. Только глаза спасали от того, чтобы она полностью слилась с обстановкой. Темно-серые, с длинными темными ресницами. Глубина ее глаз вызвала в нем чувство, что большую часть времени она проводит наедине со своими мыслями.

   – Мисс Граггс, – он приблизился к ней на несколько шагов. – Я так понимаю, что Вы остаетесь в школе на Рождество?

   – Да, милорд, – неожиданно мягким и низким голосом ответила она.

   – Вы пойдете в гости? – продолжил он вопросы. – Будет кто-то по Вас скучать, если Вы уедете?

   Выражение ее лица не изменилось, но, все же, у него создалось впечатление, что глубоко внутри, там, где она живет по настоящему, она скривилась от его бестактности.

   – Нет, милорд, – сказала она.

   – Я – дядя Деборы Латимер, – сказал он. – Уоррен Нэш, виконт Бакли, к Вашим услугам, мадам. Есть вероятность убедить Вас поехать в мое имение в Гэмпшире? Моя сестра с мужем, родители Деборы, уехали в Италию, и оставили ее на мое попечение. Откровенно говоря, я не знаю, что должны делать пятнадцатилетние леди на Рождество. Мне просто необходимо найти для нее компанию, или, если хотите, компаньонку. Вы не согласитесь поехать с нами?

   Ее глаза вспыхнули. И больше ничего. Он еще не видел женщину, которая была бы так замкнута. Он всегда думал о женщинах, как об открытых книгах, в которых эмоции так же легко разобрать, как слова на страницах. У него раньше никогда не возникало проблем с пониманием того, что чувствуют или о чем думают его знакомые леди.

   – Да, милорд, – сказала она.

   Он ждал каких-то вопросов или условий. Но она больше ничего не сказала. Ее взгляд, как он заметил, был сосредоточен, но не на нем, а на какой то точке на его подбородке. Или где-то рядом…

   – Предполагаю, что Дебора стремится побыстрее уехать, – сказал он. – Как скоро вы можете быть готовы, мисс Граггс?

   – Полчаса? – предположила она.

   Полчаса! О господи, большинство его знакомых, предложили бы два-три дня.

   – Не могли бы Вы прислать ко мне Дебору? – попросил он, когда она повернулась, чтобы выйти из комнаты.

   Черт бы побрал Сюзанну, думал он, слишком раздраженный, чтобы найти какую-нибудь более оригинальную фразу для порицания своей сестры. Как он должен преподнести такие новости племяннице?

   Мисс Граггс посмотрела на него так, как будто эта просьба не доставляет ей ни малейшего беспокойства. Ни на грамм.

   Проклятье!!!

* * *

   Она никогда не отходила от школы дальше, чем могла дойти пешком. Она никогда не ездила в карете. Она никогда не находилась в компании джентльмена дольше, чем одна-две минуты, не считая времени, когда в качестве примера танцевала с учителем танцев. Ее приглашали быть партнершей, когда ему нужно было показать новые фигуры воспитанницам, к которым ему строго-настрого было запрещено прикасаться, а больше никто из преподавателей не желал терпеть его липкие руки и гнусавую лесть.

   Она не была уверена, радоваться ей или огорчаться. Сначала она была ошеломлена и поражена. Она едет на праздник. Она встретит Рождество в поместье в Гэмпшире. В доме виконта Бакли. Она не останется в школе одна, как всегда было на ее памяти. А затем она разволновалась. Ее зубы выбивали дробь, руки дрожали, а мысли мелькали с головокружительной скоростью, пока она укладывала свои скромные пожитки в чемодан, который одолжила ей мисс Филлипотс.

   Теперь, после того, как улеглось первое волнение и переполнявший ее восторг от роскоши богато украшенной кареты, плавно покачивающейся на ухабах, ничего больше не могло скрыть напряженной тишины, повисшей между тремя путешественниками. Неестественная, гнетущая тишина. Дебора была угрюма и недовольна. Джейн не винила ее за это – девочка только что узнала, что родители уехали отмечать Рождество, а ее не взяли. Но в то же время, Джейн опасалась, что часть этой мрачности Деборы была вызвана тем фактом, что ей навязали в качестве компаньонки Граггс, учительницу, которая не была в действительности леди.

   Виконт просто молчал. Джейн сомневалась, что он ощущал неловкость. Но она чувствовала ее. Это было ужасно. У нее не было никакого опыта общения с мужчинами. Виконт Бакли подавлял ее своим мужским началом. Он был темноволос, не намного выше ее, худощав. Она предположила, что он весьма хорош собой по любым стандартам. Хотя она видела не так много мужчин в своей жизни. Он казался ей самым красивым из всех, кого она знала. И очень мужественным.

   Она была растеряна и слегка напугана.

   – Мы почти на месте, – сказал он, поворачиваясь к Деборе. – Ты почувствуешь себя лучше после чашечки горячего чая.

   – Я не буду чувствовать себя лучше, – пробурчала в ответ племянница. – Я ненавижу Рождество. И еще ненавижу маму и папу.

   Джейн посмотрела на девочку. Ей захотелось взять ее за руку и сказать, что у нее есть, по крайней мере, дядя, который готов принять ее. Во всяком случае, у нее был хоть кто-то родной, и было куда поехать. Но такое сочувствие, как ей казалось, вряд ли успокоило бы ее ученицу.

   – Если это тебя утешит, – сказал дяде девочке. – То, на данный момент, они и мои не самые любимые люди, Дебора.

   – Это означает, как я понимаю, что Вы не в восторге от того, что меня Вам навязали, – страдальчески промолвила девочка с мрачным выражение лица. – Все знают, что Вы не верите в Рождество, дядя Уоррен.

   – Ладно, – вздохнул тот. – Я посмотрю, что можно будет сделать для тебя в этом году, Дебора. А вот и дом. Всегда такое удовольствие видеть его в конце долгого путешествия.

   Джей не слышала больше ни слова из беседы, если даже она и продолжалась. Она глядела на дом. Построенный в середине прошлого столетия, он поражал классической симметрией линий, создававших обманчивое впечатление незамысловатой простоты: прямоугольной формы, из светлого камня, высотой в три этажа, с куполообразной центральной частью и выступающим портиком с широкими мраморными ступенями, ведущими к высоким двустворчатым дверям. Он был большим и еще более великолепным, чем дом ее мечты. Только не было снега, лишь голые деревья и пожухлая трава на цветочных газонах. Но, тем не менее, все так напоминало дом ее фантазий, что у нее перехватило дыхание.

   Это и есть Косвей? В этом доме она должна провести праздники?

   Она внезапно поняла, что тесно прижалась к окошку кареты и пристально уставилась на дом. А так же осознала, что ее спутники молчат. Она повернула голову и встретилась взглядом с темными глазами виконта. Она снова размечталась и оказалась в своем тайном мире, в глубине своей души, где не имело значения, что в реальном мире ее не замечали, и, что в этом реальном мире нет никого, кто бы ее уважал или любил. Этот тайный мир она обнаружила еще совсем маленьким ребенком.

   – Вам нравится мой дом, мисс Граггс? – спросил ее виконт.

   – Да, милорд, – ответила она, ощущая непривычное для себя желание кричать от восторга. Она обуздала это чувство и сухо добавила. – Он очень красив.

   – Я тоже так думаю, – сказал он.

   Она чувствовала, что его взгляд задержался на ней еще несколько мгновений. Она упорно не поднимала глаза от плотно сжатых на коленях рук. Затем карета слегка дернулась, перед тем как полностью остановиться, а лакей открыл дверцу и установил ступеньки, чтобы они могли спуститься. Она снова ощутила горячий шар волнения в своем животе.

   Это происходит в действительности? С ней?

* * *

   Всегда, когда он приезжал домой, а, в особенности, когда вступал в свой огромный холл с куполообразным потолком, он задавался вопросом: почему он не проводит здесь больше времени? В такие минуты он всегда чувствовал, что именно здесь его дом. Он любил свой большой зал, особенно зимой, когда в каминах, расположенных в противоположных концах помещения, разводили огонь, и создавалось удивительное ощущение тепла. Хотя он и понимал, что зал слишком огромен, чтобы его можно было протопить как следует.

   – Ах, Корсвул, – обратился он к дворецкому, который помогал ему снять пальто. – Как хорошо вернуться домой. Я привез с собой, как видишь, свою племянницу и ее компаньонку – мисс Граггс. Проследишь, чтобы миссис Декстер приготовила им комнаты? И за их багажом? Мы должны сейчас же попить чаю в гостиной.

   Корсвул откашлялся.

   – Милорд, Вам сегодня доставили посылку…. – сказал он, многозначительно кивая в сторону дальней стены. – Я совершенно не знал, что с этим делать, но, предполагая, что Вы скоро прибудете…

   Виконт повернулся к одному из каминов. Там, в кресле, очень прямо сидел маленький ребенок в нелепо надвинутой на глаза большой шляпе, закутанный в теплое шерстяное пальто и толстый шарф. Ребенок больше напоминал тюк вещей, приготовленный для прачечной, чем живого человека. К левой стороне груди у него был прикреплен сложенный листок бумаги.

   – Она не разрешила снять с нее ни перчаток, ни шляпу никому: ни миссис Декстер, ни мне самому, – сказал дворецкий. – На листке написано: мисс Вероника Вэстон, милорд, а также Ваше имя и этот дом.

   Вероника Вэстон. О Господи! Виконт Бакли быстро пересек зал, его шаг гулко отражался под сводами зала, и остановился в нескольких шагах от ребенка, который внимательно посмотрел ему в лицо глазами, как две капли воды похожими на его собственные.

   Он никогда раньше ее не видел. Он узнал о ней непосредственно перед ее рождением и никогда не пытался отрицать своего отцовства или уклоняться от ответственности за ее материальное обеспечение. Но они с Нэнси расстались раньше, чем она обнаружила свою беременность, а сразу же после рождения младенца нашла себе нового покровителя. Сам он никогда не чувствовал никакого интереса к дочери

   – Вероника? – спросил он.

   – Да, – она пристально смотрела ему в глаза. – Вы мой папа? Я не должна ни с кем разговаривать, кроме своего папы.

   Папа! Он никогда не думал о себе в таком статусе. Он был отцом. У него была дочь. Но он никогда не был папой.

   – Что это? – он прикоснулся пальцем к письму, прикрепленному к ее груди. – Ты можешь поговорить со мной. Твоя мама прислала тебя сюда?

   – Мама ушла, – сказала малышка. – Миссис Армстронг сказала, что я должна поехать к своему папе.

   – Миссис Армстронг? – он удивленно приподнял брови.

   – Она заботилась обо мне, – сказал ребенок. – Но мама ушла, и миссис Армстронг сказала, что у нее совсем нет денег, и я должна поехать к своему папе.

   Конверт был толстым. Он предположил, что внутри находиться письмо. Нэнси никогда не пренебрегала дочерью, несмотря на специфику своей работы. Обри уверял его в этом. Но она ушла? Она устала от ребенка?

   – Это у тебя для меня письмо, Вероника, – спросил он, протягивая к ней руку. Он только сейчас начал понимать, в какой переплет угодил. Как будто до этого все было недостаточно плохо, так еще это…

   Малышка сосредоточилась на том, чтобы отстегнуть конверт от своего пальто. Наконец ей это удалось. Внутри, как он и думал, было письмо. Нэнси была за городом в последний уикэнд, оставив дочь у миссис Армстронг, соседки, которая часто присматривала за ребенком. Нэнси упала с верхней галереи дома, в котором гостила, и мгновенно умерла. Миссис Армстронг с шестью собственными детьми не может себе позволить содержать еще одного ребенка, не имея перспектив оплаты. Со всем своим уважением, она посылает ее к отцу. Она надеется, что ей возместят расходы, которые она понесла, заплатив за написание этого письма, и оплату поездки ребенка на дилижансе.

   Бедная Нэнси, подумал он. Она была красивой талантливой актрисой. И профессиональной содержанкой. Она родила ему дочь. А теперь она мертва. Он сложил письмо и посмотрел вниз, на свою дочь. Она пристально глядела на него, тихая и отрешенная. Ей всего 4 года.

   Боже. Милостивый боже. Что ему теперь делать?

   Он посмотрел в сторону двух молодых особ, которые молча наблюдали за ним. Его глаза инстинктивно искали встречи с глазами мисс Граггс.

   – Она – моя дочь, – сказал он. – Ее мать… Ее мать ушла, и прислала ее сюда… – он смотрел на нее с немой просьбой, как ребенок, который не знает, что еще надо сказать.

   – Дядя Уоррен! – ужасом воскликнула Дебора.

   Мисс Граггс подошла ближе, не сводя глаз с ребенка.

   – Она, наверное, хочет, чтоб ей дали что-нибудь поесть и стакан молока, – сказала она. – Ей также нужно снять шляпу и пальто, и, вместе с ее сумкой, отнести в комнату, в которой она будет жить.

   Конечно! Как прозаично, но в тоже время просто.

   – Ты, действительно хочешь кушать? – спросил он.

   – Да, папа, – ответила девочка.

   – Тогда все решено, – сказал он, от неловкости закладывая руки за спину. О Господи, его внебрачный ребенок будет жить в одном доме с его племянницей. Его слуги будут шокированы. Его соседи потрясены. – Ты отдашь свои пальто и шляпу Корсвулу?

   – Ты разрешишь мне помочь, Вероника? – он наблюдал за тем, как мисс Граггс опускается на колени перед девочкой, которая встала и позволила снять с себя верхнюю одежду. – Какой симпатичный цвет у твоего шарфа. Теперь тебе будет намного удобнее. Но нам надо будет расчесать твои локоны, прежде чем ты приступишь к своей еде и стакану молока. – Она легко коснулась завитка, падающего на щеку ребенка, и улыбнулась ей.

   Виконт был ошарашен: сначала видом дочери, оказавшейся совсем крохотной, когда с нее сняли тяжелую одежду, а затем улыбкой на лице учительницы его племянницы. Боже мой, а он и не заметил, как она красива, подумалось ему. Хотя он понимал: ее красота была где-то глубоко внутри, и просто в данный момент она позволили ей отразиться на лице.

   – Ты не хотела бы взять меня за руку? – спросила она его дочь.

   – Да, пожалуйста, – ответила малышка, протягивая ей руку.

   – Дядя Уоррен? – снова, на этот раз тише, обратилась к нему Дебора.

   – Она – мой ребенок, – сказал он ей. Он ощущал себя так, как будто только сейчас начал это осознавать. Одно дело знать, что где-то у тебя есть ребенок, а совсем другое дело увидеть малышку, такую малюсенькую, изящную, тихую, и ее глаза и волосы… такие же, как у него самого.

   – Но… – пыталась протестовать Дебора.

   – Она – моя дочь, – сказал он твердо, пресекая ее возможные возражения. – Так что поднимаемся в гостиную и согреемся чаем, как и собирались? – с этими словами он предложил ей руку.

   – Это на самом деле дом папы? – тем временем спрашивала Вероника у мисс Граггс.

* * *

   О ее собственных страхах, неловкости и волнении было забыто. Хотя зал и был залом ее мечты, дополненный позолоченным куполообразным потолком, и, хотя лестница была широка и великолепна, а гостиная просторна и роскошна, Джейн заметила все только глазами, а не сердцем. И ее спальня с отдельной гардеробной – большая и богато меблированная – далеко превзошла все ее фантазии. Но она просто автоматически отметила все это, когда спешила переодеться к обеду: сменить одно тусклое серое платье на другое, такого же цвета.

   Ее мысли и сердце были заняты не созерцанием дома, несмотря на то, что он сосредоточил в себе воплощение ее мечты.

   Она никогда не общалась с очень маленькими детьми. Девочки, которые приезжали в школу мисс Филлипотс, были старше и самостоятельнее, и не нуждались в ней иначе, как в учительнице.

   Никто и никогда не нуждались в ней. Мысли эти уже даже не вызывала страдания. Эта была простая правда.

   До сих пор. Но сегодня она встретила маленького ребенка, ошеломленного и испуганного потерей матери и переездом в дом отца, которого она никогда прежде не видела. И ее сердце отозвалось со всей своей нерастраченной любовью.

   Она причесала мягкие, как пух, волосы малышки. И сидела с ней, пока та ела. А затем отвела ее в детскую, где уже была готова постель, и помогла распаковать небольшую сумку, полную симпатичных платьиц. Она привела малышку к обеду, хотя в будущем та, скорее всего, будет есть в детской. После обеда она помогала девочке искупаться и переодеться в длинную ночную рубашку. Она же уложила ее в кровать.

   Няня должна была ночевать с ней в детской, на раскладной кровати.

   – Доброй ночи, Вероника, – сказала Джейн, когда уходила. Ее сердце пело от незнакомых ощущений любви и счастья: кто-то нуждался в ней почти полдня, и будет нуждаться еще и завтра.

   – Доброй ночи, мисс Граггс, – сказала девочка, глядя на нее широко распахнутыми глазами, а затем уставившись на одеяло, спросила. – А когда вернется мама?

   Ах, бедный ребенок. Бедный ребенок.

   – Мама ушла навсегда, – ответила она, возвращаясь обратно к кровати, и погладила девочку по голове. – Она не хотела оставлять тебя, Вероника, но она должна была уйти. Она послала тебя сюда, где ты будешь в полной безопасности.

   – Мисс Граггс, – попросила девочка. – Не уходите.

   – Хорошо, я побуду с тобой, – сказала Джейн, усаживаясь на кровать. – Ты в безопасности, дорогая. А меня зовут Джейн. Мне кажется, что имя звучит лучше, чем мисс Граггс, правда?

   – Мисс Джейн, – сказала девочка и закрыла глаза.

   Странная боль возникла в сердце Джейн, когда она услышала свое имя, произнесенное громко, вслух другим человеком. Джейн спокойно сидела и ждала, когда малышка заснет. Но через несколько мгновений глазки девочки открылись и пристально уставились вверх.

   Джейн повернулась, когда услышала тихий звук открывшейся двери и увидела виконта Бакли на пороге, державшегося за ручку двери.

   – Она еще не заснула? – спросил он.

   – Нет, – ответила Джейн.

   Он подошел ближе и стал рядом с ней, глядя на лежащую дочь. Дочь, которую родила его бывшая содержанка. Ребенок, которого он ни разу не видел до сегодняшнего дня. И, оказывается, совершенно не представлял себе, что с ней теперь делать. Что он предпримет? Джейн чувствовала страх за беззащитного ребенка, который продолжал так же спокойно смотреть вверх.