Текст книги "Руководство для девушек по охоте и рыбной ловле"

Автор книги: Мелисса Бэнк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Привет! – говорят они, словно мы все связаны одной ниточкой, подобно четырем горошинам в стручке.

Джейми адресует им от нас обоих безжизненное «Хэлло».

И вот мы уже снова на берегу, откуда начали путь. Молча смотрим на наш парусник. Джейми опускается на песок, я сажусь рядом.

Он поворачивается ко мне и бормочет:

– Извини.

Я знаю, как ему трудно извиняться, и в таких случаях обычно говорю: «Скажи, что больше так не будешь», а услышав эти слова, отвечаю: «Нет проблем» или «Все в порядке».

Я спрашиваю:

– За что ты извиняешься, Джейми?

– За то, что не слушал тебя. Сожалею, что втянул тебя в это дело.

– Ты поставил меня в неловкое положение, – говорю я, и голос мой дрожит.

– Я понимаю… – мямлит он.

И я чувствую, что он действительно раскаивается. Меня пугает то, что я слишком быстро перехожу от неприязни к симпатии, и тут же возникает вопрос: а может, я не одна такая?

Войдя в воду, Джейми спрашивает, как по-моему, курит ли сейчас капитан Том сигарету с марихуаной.

– Наверняка, – отвечаю я.

– А как ты думаешь, можем мы опрокинуться и утонуть?

– Можем, – откликаюсь я. – И будем плавать вместе с рыбами.

Изображая рыбу, он приближается ко мне, при этом пальцы его трепещут, как плавники. И осыпает меня короткими рыбьими поцелуями. Потом мы надеваем маски, ныряем и плывем к паруснику.

МОЙ СТАРИК

Единственный путь для женщины, равно как и для мужчины, познать себя как личность – творческая работа.

Бетти Фриден. Женские тайны

Прикрепите к кровати, к зеркалу, к стене табличку «леди», и пусть она там остается, пока вы не прочувствуете каждой частичкой своего существа: мы предназначены судьбой к наслаждению, призваны возбуждать и удовлетворять мужскую часть человеческого рода. Настоящим женщинам это известно.

Чувственная женщина

– При ходьбе смотри вверх, – говорила Рита, сестра моей бабушки, тем летом, когда я гостила у нее в Манхэттене. – Подбородок выше! – И она слегка похлопывала по своему подбородку тыльной стороной ладони.

Мне шел семнадцатый год.

Я слушала ее, потому что она была красивая: для женщины, пожалуй, высоковата, зато тонкая и гибкая, с узкой костью, с длинными белыми волосами, которые носила, как головной убор.

В тот последний вечер, который я проводила у нее, мы собирались в театр. Она надела блузку с индейским узором и облегающую юбку. Я пряталась за дверью ванной, поглядывая, как она красит губы красной помадой, которую придумала, по ее словам, сама Коко Ша-нель. Она заметила меня и критически оглядела сверху донизу. Ее взгляд остановился на моих сандалиях «Dr. Scholl's» на деревянной подошве – причуде, сохранившейся со школы.

Когда я шла за ней в спальню, сандалии громко стучали по деревянному полу.

Она покачала головой.

Я сказала:

– Других у меня нет.

Тогда тетя Рита вручила мне пару темно-синих лодочек. Мне они показались похожими на те, что носят стюардессы: они были на размер меньше, чем нужно, но я в них втиснулась. Мы еще не вышли на улицу, а ноги у меня уже болели.

– Так-то лучше, – сказала тетушка.

Весь первый акт она сидела тихо и не проронила ни звука, пребывая в немом восхищении.

Во время антракта она пошла в туалет, чтобы принять пилюлю. Она никогда не принимала пилюли прилюдно. Мне пришлось ждать ее в вестибюле. Ноги затекали, и я переступала с ноги на ногу, по очереди давая им отдохнуть.

Я рассматривала толпу, и в голове вертелась одна мысль: «Это Люди, Которые Посещают Театр в Манхэттене».

Какая-то пожилая женщина улыбнулась мне и заговорила с мужем, после чего он обернулся и посмотрел в мою сторону. Потом то же самое сделала другая женщина. Я плохо представляла, как я сейчас выгляжу, и мое лицо вспыхнуло от волнения при мысли, что, возможно, здесь я кому-то кажусь красивее, чем на самом деле.

Потом я поняла, что они смотрят на кого-то, кто стоит за мной, и оглянулась сама.

В первую очередь привлекали внимание ее ноги – длинные и загорелые, – а потом уже глаза, скулы, зубы, великолепные, как на снимке из иллюстрированного журнала. Ее спутник был старше ее – крупный мужчина, широкоплечий, высокий, светловолосый, с обветренным лицом. Он не был красив в буквальном смысле этого слова, но имел привлекательную внешность. Он явно подтрунивал над ней, а она говорила что-то вроде «о'кей» и сгибала руку. Он крепко сжимал ей руку выше локтя, и я скорее видела, чем слышала, как он при этом присвистывал. Она смеялась, а он так и держал ладонь кольцом вокруг ее красивой руки.

Отыскав взглядом тетю Риту, я помахала ей. Губы ее были накрашены свежей ярко-красной помадой Коко. Казалось, она пришла в глубокое волнение, увидев меня.

Это было ее лицо на публике. Я знаю, потому что она говорила мне об этом.

– Старайся выглядеть увлеченной на людях, – посоветовала она.

Уж она-то знала, что говорит. Я попросила у нее разъяснений.

Она угостила меня сигаретой, дала прикурить, потом закурила сама. Пока она говорила о недостатках первого акта, я не сводила глаз с этой привлекавшей всеобщее внимание пары. Тетя спросила мое мнение о пьесе.

– Хорошая, – сказала я.

– Хорошая? – переспросила тетя. – Дети хорошие, собаки хорошие… Это театр, Джейн.

– Ах да! – сказала я, и в этот момент мужчина поймал мой взгляд.

Я быстро отвернулась, но успела заметить, как он что-то сказал своей спутнице и двинулся в нашу сторону.

– Ой-ой-ой, – пробормотала я и тут же услышала над собой его голос, похожий на львиный рык.

– Рита! – воскликнул он.

Моя тетушка чмокнула воздух, будто бы целуя его в обе щеки, но он мотнул головой:

– Нет.

И поцеловал ее прямо в губы. Когда она представила меня, от удивления я не могла вымолвить и слова. В конце концов, по возрасту она годилась ему в матери.

* * *

Его звали Арчи Нокс. И моя тетя любила его. В такси по дороге домой я спросила ее, принадлежит ли он к числу знаменитостей.

– Для редактора он слишком знаменит, – ответила она. – Лучшие на виду не бывают.

Сама она была романисткой.

– Бьюсь об заклад, что его подруга – известная личность, – сказала я. – Возможно, писательница. Или актриса. Что-то в этом роде.

– Нет, – отозвалась тетя. – Если бы ей и хотелось этим заниматься, он бы ее отговорил.

– Арчи Нокс поцеловал тебя, – обронила я.

Она сжала мою ладонь.

– Надеюсь, тебе не было скучно?

Приехав домой, мы взяли бутылку бренди и вышли на террасу. Этажом ниже терраса была шире нашей, и, когда мы уселись, там появилась какая-то пара. Они закурили, и женщина, скрестив руки, прислонилась к стене.

– Кто живет под тобой? – спросила я.

– Нина Соломон, – ответила тетя. – Она снимает документальные фильмы. Ее муж – художник Бен Соломон. Если бы ты побыла у меня подольше, мы сходили бы в его галерею. Там бывают литературные вечеринки. Завтра вечером я могла бы тебя взять. Она отхлебнула бренди. – Но в наши дни литературная братия так скучна. Мне бы хотелось, чтобы было побольше таких, как Арчи Нокс.

Мне интересно было узнать о нем, но я боялась спросить прямо.

– А что представляла из себя литературная братия в прежние времена?

– О, это были гуляки. Большие гуляки.

Я нарисовала в своем воображении красновато-коричневый внутренний орган, именуемый печенью, и предположила, что она имеет в виду запойных алкоголиков.

А тетя сказала:

– Сейчас все занимаются исключительно болтовней.

* * *

Поступив в колледж, я провела долгий уикенд с моей тетей на Марта-Виньярде. Пасмурным вечером она взяла меня с собой на грязи. Мы шли вдоль берега, и, когда приблизились к грязевым ваннам, я увидела, что все там голые. Покрытые грязью тела пестрели разными оттенками серого цвета – в зависимости от степени высыхания. Я посмотрела на тетю.

Она промолвила:

– Парад статуй.

И я сказала ей в тон – прислушиваясь к ней, – что она пытается сочинить строчку для романа.

Рядом с ней я чувствовала себя не столько юной, сколько провинциальной. Когда мы подошли к грязевой яме, она сказала:

– Иди вперед.

И я пошла без колебаний. Я сняла купальник, передала ей и бултыхнулась вниз.

Потом она соскоблила немного глины с моей спины и помазала ею у себя под глазами.

– У тебя мои груди, – заметила она, словно я совершила что-то похвальное.

Я попросила ее рассказать мне об Арчи Ноксе.

Она посмотрела на меня так, словно не была уверена, достойна ли я слушать ее рассказы. Потом проронила:

– Иногда он как будто с цепи срывался. В те дни, когда пил мартини.

– В чем это проявлялось? – спросила я.

– Женщины, – ответила она. – Женщины были от него без ума.

Она поведала мне, что когда-то у всех на слуху была история одной молодой женщины, которая из-за него покончила с собой. Я ждала продолжения, но тетя умолкла. Затем лицо ее просияло.

– И собаки, – сказала она.

– Собаки? – переспросила я.

– Собаки следовали за ним повсюду.

* * *

– Он был неплохим боксером, – сказала она в тот вечер, когда пригласила меня отпраздновать окончание школы. – Он вечно врезал кому-то по носу.

– Этакий мачо, – прокомментировала я.

– Нет, это было лишь точное выражение его внутреннего состояния.

* * *

Мне исполнилось уже двадцать пять, когда я снова увидела Арчи Нокса. Это было на вечеринке в Центральном Западном парке, куда меня пригласила одна подруга. К тому времени я работала помощником редактора в издательской фирме Н. и была в этой фирме самой молодой.

Я кивнула ему с противоположной стороны комнаты и, когда он подошел ко мне, увидела, что его волосы поседели.

– Что будете пить?

– Виски с содовой, – ответила я.

Через минуту он вернулся и вручил мне стакан молока.

– Кто-то должен заботиться о вас, – промолвил он и исчез.

Моя подруга из Н. уже ушла. Я оказалась брошенной на произвол судьбы и разыгрывала заинтересованность происходящим, пока в комнате не осталось всего несколько человек.

Арчи подошел ко мне. Он взял меня за локоть и сказал:

– Давайте поищем для вас чего-нибудь покушать.

Я полагала, что он знает, кто я такая, но когда я упомянула о своей тете, он вскричал:

– Будь я проклят!

За ужином я спросила его о К., где он был главным редактором. Он не захотел об этом говорить.

Он сказал, что моя тетя самая красивая женщина на земле, даже в свои восемьдесят. Затем коснулся моего подбородка и, изучая профиль, повертел мою голову. И, улыбнувшись, сделал вывод:

– Никакого сходства.

* * *

Я встретилась с Арчи во французском ресторане, чтобы поужинать перед тем, как пойти в театр. После того как официант принял наши заказы, я упомянула, что мой дружок Джейми, вероятно, находится сейчас в Париже. Он уже месяц скитается по Европе, пытаясь понять, что ему делать со своей жизнью. Именно из этого и состояла его жизнь.

– Что он из себя представляет? – спросил Арчи.

– Я вам уже говорила, – буркнула я и, взяв из стаканчика цветной карандаш, принялась машинально чертить что-то на бумажной скатерти.

– Ты с ним счастлива?

– Конечно.

Он сказал, что я не знаю, что такое настоящее счастье.

– Ты должна сама позаботиться о том, как поладить со счастьем в этой короткой жизни.

Я положила карандаш обратно.

– Вы сами не знаете, что говорите.

Он сказал, что я достойна лучшей участи. И добавил:

– Ты уже достаточно взрослая, чтобы разбираться в таких вещах.

Я поглядела на него.

– Вам не кажется, что вы несколько староваты для меня?

– Нет, – ответил он.

Принесли наши напитки, и Арчи в один прием выпил свой виски с содовой, при этом его кадык мерно поднимался и опускался. Потом положил деньги и театральные билеты на стол и поднялся со словами:

– Да, ты, пожалуй, слишком молода для меня.

И ушел.

* * *

Арчи не извинился и даже не вспомнил об этом, когда позвонил, чтобы пригласить меня на обед.

Он жил в доме из бурого камня в Вест-Виллидж, занимая целых два этажа. Я попросила его провести со мной экскурсию по этим апартаментам. Каждая комната производила впечатление кабинета. В меблировке преобладали темное тяжелое дерево и кожа, все несколько обветшалое, повсюду валялись книги и рукописи.

Порядок был только в его кабинете, где на письменном столе красного дерева стояла старая пишущая машинка.

Я последовала за ним в гостиную.

– Комната для гостей, – пояснил он, и я замерла как вкопанная. Мое внимание привлек двустворчатый шкаф, наполненный боксерскими трофеями: кубками, вымпелами, золотыми и серебряными статуэтками.

– Эти две двери ведут вниз, – сказал он. – Думаю, ты предпочтешь миновать спальню хозяина.

– Конечно, – согласилась я.

Он сказал: прошу прощения, открыл дверь в спальню и, сделав вид, будто обращается к кому-то, произнес:

– Я скоро приду, дорогая.

Выдержал паузу, словно выслушивая ответ, и снова обратился к воображаемой собеседнице:

– Не глупи! Я просто кормлю голодного ребенка.

Я рассматривала безделушки на подоконнике: керамического носорога, мраморное яйцо, сувенирный стеклянный шар из заснеженной Небраски. Они напоминали те подарки, что я делала Джейми, и я гадала, кто бы мог подарить все это Арчи, когда он сказал:

– Я не держу дома спиртного.

Он подал мне стакан сельтерской и отрезал ломтик лимона.

– Я не пью уже два года, – пояснил он.

Я чуть было не съязвила: «И все это время вам, наверное, ужасно хотелось выпить», но вовремя перехватила его взгляд. Он смотрел на меня пристально и многозначительно, давая возможность проникнуться важностью сказанного.

* * *

В кафе «Вивальди» Арчи спросил меня, помню ли я определение ада у Данте.

Я задумалась, потягивая свой капуччино.

– Подождите минутку.

– Близость без интимности, – сказал он.

– Послушайте, Данте. – Я собиралась напомнить ему о Джейми, но вместо этого вымолвила: – Я просто не рассматриваю вас в этом плане.

Он пробурчал:

– Избави меня, Господи, от младенцев.

* * *

Мы с Арчи обедали в ресторане в центре города, когда к нашему столику подошел публицист из Н.

– Общий привет! – выпалил он.

Позже я сказала:

– Теперь все начнут думать, что между нами что-то есть.

– Ну что ж, – пожал плечами Арчи, – будем считать, что мы их одурачили.

* * *

На мой день рождения Арчи подарил мне свой роман. Сказал, что это его первое и единственное произведение. Этому роману было столько же лет, сколько и мне. В нем рассказывалось о мальчике, который жил со своей матерью в Небраске.

Я прочитала его не отрываясь, сидя на коврике в своей крохотной квартирке. А закончив, позвонила своей лучшей подруге Софи.

Она изрекла:

– Мне совершенно без разницы, Хемингуэй он или нет.

– Ты говоришь так потому, что он алкоголик. Потому что он вдвое старше меня.

Софи предположила, что, пожалуй, и побольше чем вдвое.

– Впрочем, нет, – спохватилась она, – просто он очень крупный.

* * *

Джейми оставил мне на автоответчике сообщение, что очень скучает обо мне и задерживается еще на неделю.

Я позвонила Арчи.

– Хочешь пойти в кино?

– Нет, – сказал он. – Хотя ладно.

Единственный фильм, который он хотел посмотреть, был «Кей Ларго»[6]6
  Фильм американского режиссера Джона Хьюстона (1948).


[Закрыть], который шел в кинотеатре повторного фильма на Восьмой улице. Когда мы вышли, он сказал, что ему очень не понравилось, что, пока Богарт[7]7
  Хамфри Богарт (1899-1957) – знаменитый американский киноактер.


[Закрыть] умирал, Лорин Бэкколл[8]8
  Жена Богарта, американская актриса (р. 1924).


[Закрыть] спала с Фрэнком Синатрой.

– Никогда не поступай так со мной, – буркнул он. – Хорошо, милая?

Я ответила:

– Мне вовсе не нравится Фрэнк Синатра.

Когда мы пришли к нему, он поставил пластинку Синатры.

– Только не говори мне, что это не прекрасно.

– Ты меня пугаешь, – отозвалась я.

* * *

В такси по дороге домой из джаз-клуба он обронил:

– Ты ведешь себя так, будто я хочу с тобой только спать. Я хочу с тобой всего.

Это был первый случай, когда я потянулась к нему. Мои пальцы скользнули ему под рукав, коснулись его лба.

Он взял меня за другую руку.

– Но если ты сейчас просто хочешь переспать со мной, это тоже неплохо.

Такси подъехало к моему дому.

– Позвони, если надумаешь, – сказал он.

Я кивнула и вышла.

Он высунулся из окна такси:

– Звони мне в любое время дня и ночи.

Наверху в моей постели спал Джейми.

* * *

Я успела позабыть все то, что было связано с Джейми, особенно главное – как кончики его пальцев легко поглаживали меня, вились как дымок по моей коже, отчего мое тело сразу поддавалось, прежде чем я говорила себе: не надо упрекать себя за то, что ты совершаешь во сне.

Мы завтракали в столовке за утлом.

– Ну, так чем ты тут занималась? – поинтересовался Джейми.

– Ничем, – ответила я и закашлялась. – Много думала.

Он кивнул, намазывая джем на булку.

– Я думала о том, – продолжала я, – что нужно оставить все по-прежнему.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он. – Меня не было целых два месяца.

– Я имею в виду, что мне следует ограничить себя во всем, чтобы быть готовой к нашей совместной жизни.

– Хорошо, не будем об этом. Я скучал по тебе.

– Послушай, по-моему, тут кто-то замешан.

– Черт возьми! – сказал он. В его взволнованном голосе прозвучала нотка раздражения. – Да нет никого.

– Нет есть, – сказала я.

Это заставило Джейми вскочить с места. Впервые с его лица так долго не сходило выражение растерянности и недоумения. И честно говоря, мне было приятно это видеть.

* * *

Я позвонила Арчи, но в трубке раздавались длинные гудки. Взяв книгу, я принялась за чтение и не заметила, как задремала. Так и проснулась с книгой в руках.

Утром я пошла прогуляться и двинулась в сторону его дома. Постучала в дверь, подождала и постучала опять.

Дверь открылась.

– Привет! – сказал Арчи.

Его волосы забавно топорщились, и хотя он улыбался, я не поняла, рад он меня видеть или нет. Я подумала: может, он не один?

– Заходи, – пригласил он.

Дом казался большим, темным и чопорным.

Мы сели в столовой за большой стол красного дерева.

Я рассказала ему, как нашла в своей квартире Джейми и как мы с ним на следующее утро расстались.

Он сказал:

– Самое время!

И подошел ко мне вплотную. Я встала, обняла его, и мы поцеловались, но это было не так, как я ожидала.

* * *

Арчи закурил обе наши сигареты и откинулся на спину. Он был спокоен. Я тоже.

Так мы и лежали в темноте.

Я спросила:

– Ну, и что же дальше?

Он долго не отвечал. Так долго, что я подумала, будто он не хочет отвечать. Наконец он сказал:

– Все.

Даже теперь, вспоминая звук его голоса, я отдаю себе отчет в том, как сильно его голос влияет на каждое произносимое мною слово.

* * *

Вечерами он работал наверху, в своем кабинете, а я редактировала рукописи за большим столом красного дерева, где могла часами разбирать каждое предложение.

Время от времени он спускался – налить себе стакан холодного чая и сунуть нос в какую-нибудь рукопись.

– Что это? – спрашивал он.

И читал, стоя на моей спиной. Потом брал у меня карандаш и перечеркивал слово или предложение, а то и всю страницу.

– Вот так! – подытоживал он.

Все это занимало у него секунд тридцать, и он всегда был прав.

* * *

В постели у Арчи ничего не получалось, и каждый раз он говорил мне, что это началось у него после того случая – много лет назад, – когда он напился до поросячьего визга. Он закурил нам обоим сигареты и лежал, уставившись перед собой.

– Дело не в тебе, малышка, – сказал он однажды ночью.

Я кивнула, как бы утешая его. Эта мысль никогда не приходила мне в голову.

* * *

Он взял меня на литературную вечеринку и представил как «восходящую звезду Н.».

Я робела и поэтому слишком много разговаривала.

Мужчины снисходительно улыбались. Женщины были безупречно изящны.

Когда мы раздевались, чтобы лечь в постель, я с грустью сказала:

– Они думают, что я просто пустышка. Ничего не стою без тебя.

– Милая, – промолвил он. – Они просто ревнуют.

– Просто ревнуют, – повторила я.

– Правильно, – подтвердил он. – Я-то знаю, что мы – единственная счастливая пара.

* * *

Арчи не мог поверить, что я не смотрела все великие старые фильмы.

– Твое поколение – культурный банкрот, – заключил он. И стал понемногу образовывать меня.

После того как мы посмотрели «Тонкого человека»[9]9
  Кинокомедия режиссера У. С. Ван-Дайка Второго (1934), главные герои фильма—молодожены Нора и Ник.


[Закрыть], он сказал:

– Ты как Нора, а я как Ник. Мы как Богарт и Бэколл, как Хепберн и Трэйси[10]10
  Спенсер Трейси (1900-1967) – американский киноактер, муж Кэтрин Хепберн.


[Закрыть].

– Скорее – как мистер Уилсон и Деннис-Мучитель[11]11
  Имеется в виду комедия «Деннис-Мучитель» (реж. Ник Касл, 1993). Главный герой фильма десятилетний хулиган Деннис то и дело досаждает своему соседу мистеру Уилсону.


[Закрыть], – подумала я вслух.

* * *

Мы пригласили Софи на обед.

Арчи рассказал ей о своем ухаживании за мной, о вечеринке в Центральном Западном парке, о моем паблисити и о том воскресенье, когда я постучалась в его дверь.

– Наконец Джейн капитулирует, – разглагольствует он. – Мы поднимаемся наверх. Я раздеваюсь, раздеваю ее. И…

– Ты хочешь кофе? – спрашиваю я.

– Нет, спасибо, – отвечает Софи.

Арчи бросает на меня свирепый взгляд.

– Она немного нервничает, она спрашивает, не можем ли мы поговорить. «Конечно, – отвечаю я, – нет проблем». Я достаю сигареты, мы ложимся, курим и беседуем. Естественно, я не могу сосредоточиться…

– Десерт?

Софи говорит:

– Нет, спасибо.

– Итак, – продолжает Арчи, – я жду, пока она докурит сигарету… – Он понижает голос. – Я готов на все, когда она мне слегка кивает и садится, чтобы выбросить сигарету. – Он выдерживает паузу. – И тут она роняет тлеющий пепел мне на грудь!

Я ошеломленно гляжу на него.

– Что такое ты говоришь? Это случилось совсем в другую ночь.

Софи хохочет. Он смотрит на нее и говорит:

– Джейн устроила локальный пожар на моей волосатой груди. Оттуда выпрыгивали газели, потом протопали слоны…

Софи, все еще смеясь, бросает на меня взгляд, и в ее глазах я читаю: «О'кей, теперь мне все ясно!»

* * *

Я собирала шутки и анекдоты, чтобы рассказать ему. И прокручивала их в голове.

– Ну и что насчет дантиста? – спрашивал он.

– Знаешь, что он сказал? Мне следует чистить десны! Ты когда-нибудь слыхал такое? – Я помолчала. – Мой парикмахер, наверное, скажет, что мне следует мыть шею.

Он смеялся почти непроизвольно.

– Какая ты чудачка! – говорил он.

* * *

На издательской вечеринке я подслушала, как он сказал:

– …в общем, Джейн обвиняет меня в том, что я антисемит.

Я стояла сзади, возле бара. И, взяв у бармена бокал вина, осталась стоять, где была.

Арчи продолжал:

– Я напомнил ей, что моя бывшая жена – еврейка, а Джейн говорит: «Это ничего не доказывает! Я знаю женатых женоненавистников».

Его собеседник заметил:

– Очень остроумно.

В такси я спросила:

– О чем ты говорил, когда упомянул об антисемитизме? И в тот вечер, с Софи? Знаешь, у меня нет ни малейшего желания быть придуманным персонажем в твоих историях.

– Ты должна проявлять объективность по отношению к этому придуманном персонажу.

– При чем здесь объективность?

– Способность к объективной оценке – неотъемлемое качество хорошего редактора.

– Значит, таким образом ты меня учишь?

– Да, – сказал он. – Помогаю тебе совершенствоваться и ожидаю того же с твоей стороны.

– А что, если я не хочу совершенствоваться? – спросила я.

– Тогда ты превратишься в раздражительную особу, подслушивающую чужие разговоры.

* * *

Я сдала свою квартиру и переехала к нему.

* * *

Потом мне пришлось рассказать обо всем своей семье. Родители отнеслись к этому совершенно спокойно.

Брат сказал:

– Неужели не могла найти себе для игр детишек своего возраста?

К тому времени моя тетя уже совсем состарилась, и я долгое время ее не видела. После того как я рассказала ей об Арчи, она закрыла глаза, и я подумала: уж не заснула ли она? Наконец она промолвила:

– Молодая женщина много значит для старика.

– Дело совсем не в этом, – возразила я, пытаясь переубедить ее. – У нас с ним полное единомыслие.

– Дорогуша, – ответила она, – мужчина всегда думает одним местом.

* * *

Доктор заверил Арчи, что все будет нормально, как только они возьмут под контроль содержание сахара в его крови. Это было хорошей новостью. Он пришел домой с прибором, который мы назвали «колючка».

Он не любил, когда я смотрю, как он делает себе инъекцию инсулина. С «колючкой» дело обстояло иначе. Это была наша надежда. Он нажимал на кнопку – выскакивала игла и колола его в палец. Я брала его палец и выдавливала кровь на специально обработанную бумагу, которую помещала в аппарат. Пока мы ждали результата, я гадала, насколько сладкая его кровь.

* * *

Он позвонил, чтобы сообщить результаты анализа, и доктор определил нужную ему дозу инсулина. Мы ждали значительных изменений. Предполагалось, что Арчи сам будет регулировать содержание сахара в крови. Не знаю, когда он прекратил это делать. Однажды я обнаружила «колючку» в дальнем углу кладовой, за кучей шприцев.

* * *

Мы проводили уикенды у него на ферме в Беркшире. Когда я впервые увидела его машину – белый «линкольн-континенталь», – я не могла поверить своим глазам. Я сказала:

– Твой отец очень мило поступил, что одолжил тебе свою машину.

– Она очень комфортабельная, – заметил Арчи, придав своему голосу скрипучую, старческую интонацию.

Прямо-таки гостиная на колесах.

* * *

Дом был построен лет сто назад, его стены давно покосились и потрескались. Деревянный пол на кухне напоминал шахматную доску. Из каждого окна были видны луга. Мы ели на свежем воздухе. По вечерам навещали его друзей и ставили на старенький проигрыватель пластинки Билли Холидей[12]12
  Великая американская джазовая певица.


[Закрыть] и танцевали.

* * *

Он сходил к специалистам, и его предупредили, что его организм не будет нормально функционировать, пока он не бросить курить.

Мы бросили.

Мы пили фруктовый сок. Мы делали дыхательные упражнения. Когда у него возникало желание, он ложился вздремнуть. Я плакала.

Он сказал, что чувствует себя лучше. Перед глазами у него больше не появлялись пятна. Ноги больше не покалывало. Но никаких других изменений не произошло.

* * *

– Я не обижусь на тебя, если ты меня бросишь.

– Я этого не сделаю, – сказала я.

– Если бы мы поменялись ролями, я бы тебя бросил, – сказал он.

* * *

Когда мы ехали на ферму, он рассказывал о первой девушке, с которой переспал в молодости.

– Когда я уходил, я еле сдержался, чтобы не закричать: «Выйди за меня, выйди за меня, выйди за меня!»

За завтраком он поведал мне, что его бывшая жена Френсис Гульд была женщиной потрясающей красоты. Они познакомились, когда он учился в аспирантуре Йельского университета. Она воспитывала свою дочь Элизабет, и он посещал их по воскресеньям.

Он и сейчас называл Френсис «мамой Элизабет», говоря, например: «Боюсь, что мама Элизабет до сих пор меня любит».

* * *

В бакалейной лавке к нам подошла женщина с широкими скулами, и я узнала в ней ту самую красавицу, которую впервые увидела с Арчи.

– Корки! – воскликнул он, и они поцеловались. – Познакомься. Это Джейн.

Они поговорили о своих дочерях. У дочери Корки в школе были сложные отношения с девочками, но мальчики ее обожали. Корки сказала:

– Я никогда не понимала женщин.

* * *

Пока мы распаковывали свертки из бакалейной лавки, Арчи поведал мне, что Корки время от времени была его любовницей на протяжении лет десяти. По его словам, она была завзятой распутницей и всех приводила к себе домой. Но в постели она не оправдывала ожиданий.

– Грустно, – вздохнула я.

Он внимательно посмотрел на меня.

– Ее изнасиловали, когда она была ребенком, – пояснил он.

– О! – только и смогла я сказать.

Я наблюдала, как он вспоминал о Корки.

Он сказал, что когда-то она была очаровательной женщиной.

– Почему ты думаешь, что мне интересно все это выслушивать? – не выдержала я.

– Что?

– Ну, эти истории о твоих женщинах.

Он удивленно взглянул на меня и произнес:

– То, о чем я тебе рассказываю, – это моя жизнь.

– И с какой целью ты это рассказываешь?

Он сказал, что прожил пятьдесят четыре года, прежде чем узнал меня, и эти пятьдесят четыре года сделали его тем, кто он есть. Мужчиной, которого я люблю. Я не должна завидовать его жизненному опыту, и у меня нет повода ревновать его к этим женщинам.

Я ответила, что, кажется, я все поняла.

– Вот и хорошо, – кивнул он.

И тогда я посмотрела на него в упор и промолвила:

– А теперь позволь мне рассказать тебе о своих мужчинах.

* * *

В тот вечер, когда мы собрались к тете на обед, шел дождь, и я гадала, не занемогла ли она из-за погоды. Последнее время она казалась ниже ростом и не такой величавой, как прежде.

На стук тетя открыла сама; в просторном белом свитере с высоким воротником она выглядела совсем исхудавшей.

Арчи поцеловал ее в лоб. Губы у нее были накрашены, но как-то совсем криво. Я извинилась перед Арчи и взяла ее под локоть.

В ванной, когда я сняла колпачок с губной помады, она заявила:

– Я и сама справлюсь. – Потом посмотрела на мое отражение в зеркале. – Можешь ею тоже попользоваться.

Я ответила, что не пользуюсь косметикой.

– Ну и зря! – бросила она.

Когда мы уселись в гостиной, сиделка внесла три бокала шампанского на подносе, и я уставилась на Арчи, наблюдая, как он берет свой бокал. Он избегал моего взгляда и держал бокал за ножку. Затем поднес его к губам и выпил до дна.

– Джейн не разрешает мне пить, – пожаловался он тете.

Она ответила, что и сиделка такая же вредная.

За обедом тетя обратилась к нему:

– Знаешь, Джейн иногда просит меня рассказать ей о тебе.

Когда он спросил: «И что же ты ей рассказала?», я почувствовала дурноту, но не поняла почему.

Она ответила:

– Я не рассказала ей, каким ты бываешь гадким, когда напьешься.

* * *

Ночью я обнаружила, что она умерла. Мы с Арчи долго лежали на кушетке, не зажигая света. Он расчесывал мне пальцами волосы и слегка подергивал спутавшиеся.

Я боялась, что почувствую себя еще хуже, поэтому старалась вызвать в памяти лучшие времена, проведенные с тетей, но ничего не могла вспомнить. Я хотела спросить Арчи о его воспоминаниях о ней, но когда повернулась, выражение его лица в темноте показалось мне странным.

– Что с тобой? – спросила я.

Он проронил:

– Сюда съедется вся твоя семья.

* * *

Арчи попросил меня пригласить их на завтрак, но я ответила, что перед службой и отпеванием у них не будет, вероятно, времени. А мамуля сказала:

– Может, и успеем.

Арчи, во всяком случае, закупил продукты и украсил стол лилиями. Он то и дело поглядывал на часы, словно проверял, не остановились ли они.

Когда мы услышали стук молотка, Арчи поднялся, но позволил подойти к двери мне.

Это был мой брат. Генри поцеловали меня в щеку и сказал:

– Папаня передал, что мы встретимся в церкви.

Я увидела нашу машину, подошла и, просунувшись в открытое окошко, поцеловала папу.

– Привет, папа.

– Привет, дорогая, – ответил он.

– Извини, мы уже опаздываем, – сказала мама, наклоняясь вперед, чтобы пропустить Генри на заднее сиденье.

Я хотела поехать вместе с ними, но отец сказал:

– Встретимся на месте.

– О'кей, – отозвалась я.

Я смотрела, как машина завернула за угол, и, повернувшись, чтобы возвратиться в дом, увидела Арчи, который стоял в дверях и наблюдал за этой сценой.

* * *

В церковь пришло много народу. И почти столько же на кладбище. В основном это были пожилые люди, и Арчи, казалось, всех их знал.

Возможность пообщаться появилась только после похорон. Мы все столпились вокруг «линкольна». Начал накрапывать дождь, и я порывалась сказать, что родителям еще предстоит долгий путь в Филадельфию, но знакомые Арчи постоянно перебивали меня, заговаривая с отцом.

Наконец он произнес:

– Нам пора возвращаться.

– Мы надеялись, что вы останетесь на обед, – обратился к нему Арчи.