Текст книги "Западня"

Автор книги: Мелани Раабе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

14. Йонас

Софи казалась совершенно спокойной, и человек менее опытный вряд ли заметил бы, как она на самом деле напряжена. Но Йонас прекрасно видел, как подрагивали желваки на ее лице после каждого вопроса Антонии Буг. Как Софи пыталась справиться с собой, как стискивала зубы. Он отвел взгляд. Ему было жалко ее. Он попытался взглянуть глазами свидетельницы на события, о которых шла речь. Свидетели достаточно часто рассказывают не столько о том, что видели, сколько о том, что им хотелось бы увидеть. Софи обстоятельно и точно, без истерик и слез, уже в который раз рассказывала о том, как обнаружила труп сестры, когда пришла в ее квартиру. И только побелевшие костяшки пальцев, сжатых в кулаки, выдавали ее истинное напряжение. Йонас изо всех сил старался видеть в ней всего лишь свидетельницу, которую решили опросить еще раз. Свидетельницу убийства, а не женщину на ступеньках крыльца его дома, которая избавила его от долго преследовавшего чувства отчуждения от действительности – с помощью нескольких фраз, нескольких взглядов, улыбки и последней сигареты. Она всего лишь свидетельница, убеждал он себя, и не больше того.

Антониа Буг намеревалась задать очередной вопрос, но Софи опередила ее.

– Есть еще одно обстоятельство, – сказала она. – Не знаю, насколько оно важно.

– Для нас все очень важно, – сказал Йонас.

– Я вчера встречалась с Фредерикой Кампе, лучшей подругой сестры. И та мне рассказала, что Бритта собиралась уехать из Мюнхена.

– И что тут такого? – спросила Буг.

– Не знаю, – ответила Софи. – Для меня это странно. Бритта любила Мюнхен. Она никуда не собиралась уезжать. В прошлом году, сразу после окончания учебы, ей предлагали очень крутую работу в Париже, но она отказалась, поскольку хотела жить только здесь.

Софи помолчала.

– Я уже говорила, что не знаю, насколько важно это обстоятельство. Но, может, это как-то связано. Может, Бритта чего-то боялась и поэтому хотела уехать из Мюнхена.

– Ваша сестра когда-нибудь давала вам понять, что ей что-то угрожает?

– Да нет же! Нет! Я это вам уже тысячу раз говорила, – вскинулась Софи.

– Но ведь вы полагаете… – начала было Буг, но Софи перебила ее.

– Послушайте! Я просто пытаюсь ухватиться хоть за какую-нибудь соломинку. Насколько я знаю, у Бритты все было в порядке.

– И по вашим словам, вы с сестрой были очень близки? – уточнила Буг.

Софи подавила тяжелый вздох. Йонас понимал, что чувство вины скоро доконает ее.

– Да, – только и смогла выговорить она.

– А зачем вы, собственно, приезжали в тот вечер к сестре? – спросила Буг.

– Да ничего особенного. Поругалась со своим женихом и хотела поговорить с Бриттой.

– А из-за чего поругались с женихом?

Йонас обратил внимание, что в слегка изменившейся позе Софи появились первые признаки состояния, когда начинают ерзать на стуле, что часто бывает, когда человеку задают слишком много неприятных вопросов. Он бросил взгляд на свою ретивую коллегу. На допросах Буг была настоящим питбулем.

– Я не понимаю, какое это может иметь отношение к убийству моей сестры, – заметно нервничая, ответила Софи.

– Пожалуйста, ответьте на мой вопрос, – невозмутимо продолжала Буг.

– Послушайте. Я дала вам описание мужчины, который убежал из квартиры сестры. Похоже, это вас интересует меньше, чем моя личная жизнь?

– Нас все интересует, – спокойно сказала Буг. – Еще несколько вопросов. Во сколько вы приехали к сестре?

– На все эти вопросы я уже ответила, – сказала Софи и встала. – Мне надо заехать к родителям. У меня много дел, надо вывезти вещи Бритты из квартиры и…

Фраза повисла в воздухе.

– Но мы еще не закончили, – попыталась остановить ее Буг, но Софи, не обращая на нее внимания, взяла связку ключей, которая лежала рядом на стуле, и обратилась к Йонасу:

– Пожалуйста, дайте знать, когда будут какие-то новости. Пожалуйста.

Она поглядела ему в глаза и вышла за дверь.

Буг растерянно смотрела на Йонаса.

– Когда будут какие-то новости, – повторила она. – Каково? С каких это пор мы стали справочным бюро для свидетелей?

Йонас только молча пожал плечами. Ведь молодая коллега не знала, что совсем недавно свидетельница была на пороге его дома, точнее, сидела на ступеньках крыльца. Оно и к лучшему. Если кто-то заподозрит, что он мог обсуждать со свидетельницей ход расследования, у него возникнут серьезные проблемы.

– Вы верите ей? – спросила Буг.

– Естественно, я ей верю, – ответил Йонас. – Также, как и вы. Несмотря на то, что она вам не нравится.

– Вы правы, – согласилась Буг. – Она мне не нравится.

Йонас с улыбкой посмотрел на нее. Несмотря на то что Антониа Буг частенько действовала ему на нервы, ее прямота ему скорее нравилась. Буг пришла всего пару месяцев назад, но ее неуемная энергия и ее хватка уже сделали ее почти незаменимой в команде.

– Не пора ли нам перейти на «ты»? – предложил он.

Лицо Антонии Буг прояснилось.

– Тони, – сказала она.

– Йонас, – сказал Йонас.

Она торжественно протянула ему руку, тем самым как бы скрепляя это событие печатью.

– Как бы там ни было, – сказала она, посмотрев на часы, – нам пора. На летучку.

– И в самом деле, пора, – согласился Йонас. – Ты иди, а я скоро буду. Хочу покурить.

– Окей.

Йонас смотрел, как она уходит в направлении комнаты для совещаний и как раскачивается, слегка касаясь спины, тугой хвост ее волос. Мысли снова вернулись к Софи Петерс. Она чертовски хорошо держалась на протяжении всего допроса. Без истерик, без слез. Занятый своими мыслями, с сигаретой во рту, выйдя на улицу, он машинально достал из кармана зажигалку и уже хотел было прикурить, как вдруг увидел ее. Она сидела на низком кирпичном заборчике, которым была огорожена клумба перед зданием полицейского участка.

Сгорбилась. Лицо закрыто руками. Судя по вздрагивающим плечам, она плачет навзрыд. Йонас замер. Софи не видит его. Быстро прикинул, не подойти ли к ней, но решил, что не стоит.

В комнате для совещаний, наблюдая, как последний припозднившийся сотрудник отдела занимает свое место за столом, Йонас не мог отделаться от мыслей о Софи. Он вдруг почувствовал отвращение к этому помещению – с этими лампами дневного света и неистребимым запахом ПВХ – где он провел столько часов своей жизни. Все смотрели на него в повисшей тишине, и Йонасу пришлось взять себя в руки, сосредоточиться.

– Итак, – начал он, ни к кому особенно не обращаясь. – Кто начнет?

Начала Антониа Буг.

– У нас есть бывший любовник, которого, судя по всему, на время преступления не было в стране. Это мы уточним, – Буг чеканила каждый слог, и Йонас вдруг увидел, как наяву, каким она была ребенком. Не по годам развитая, усердная, честолюбивая. И, несмотря на это, всеобщая любимица. Блондинка с хвостиком. Очки. Тигровые уточки[6]6
  Популярная в Германии детская игрушка, полосатая уточка на колесиках, персонаж из детской книжки художника Яноша «О, как красива Панама», 1978 г.


[Закрыть] на тетрадках, исписанных аккуратным почерком.

Мысли Йонаса были далеко, он слушал невнимательно. Он давно уже прочел все отчеты о жертве и ее окружении, которые предоставили сотрудники. Бритта Петерс, 24 года, графический дизайнер в интернет-стартапе, не замужем, здорова. Умерла от семи ножевых ран. Признаков изнасилования нет. Орудие убийства, предположительно кухонный нож, не обнаружено. Все указывает на ссору с кем-то знакомым, на внезапный приступ ярости, на спонтанное действие, на мгновенно возникающую и так же быстро проходящую вспышку гнева. Постоянный партнер. Большая любовь с первого взгляда бывает только в кино. Но сестра убитой должна была бы о нем знать. Тем не менее не только она, но и остальные из окружения жертвы клянутся, что никого у Бритты Петерс не было. После болезненного разрыва с любовником она ни с кем не встречалась, только работала, работала, работала.

Голос Фолькера Циммера, известного своей педантичностью старшего коллеги, вернул Йонаса к реальности. Похоже, Буг наконец закончила свой монолог.

– Я походил по дому жертвы, пообщался с соседями, – говорил Циммер. – Поначалу – ничего существенного. Но потом поговорил с одной соседкой, которая живет как раз над жертвой, этажом выше, и примерно одного с ней возраста.

Йонас терпеливо ждал, когда Циммер перейдет к сути дела. Он знал его манеру излагать все излишне обстоятельно, но знал и то, что Циммер открывает рот только тогда, когда ему действительно есть что сказать.

– Она рассказала, что Бритта Петерс жаловалась, будто арендодатель несколько раз в ее отсутствие приходил в квартиру. Ей это было очень неприятно. И она даже подумывала из-за этого съехать с квартиры.

– Понятно, – встряла Буг.

– Хозяин живет в этом же доме? – спросил Йонас.

– Да, – ответил Циммер. – У него большая квартира в мансардном этаже.

– Ты с ним разговаривал? – спросил Йонас.

– Его не было. Сегодня попозже еще раз туда съезжу.

Йонас задумчиво кивнул и снова погрузился в собственные мысли, когда Михаэль Дзиржевски, следователь чуть постарше Йонаса, всегда веселый и доброжелательный, с которым они время от времени вместе играли в футбол, начал излагать подробности с места работы жертвы.

После совещания все разошлись по своим делам – проверять экс-любовника, арендодателя и коллег мужского пола. Йонас видел, что его сотрудники подходят к делу с профессиональным рвением. Он подумал о Софи, об обещании, которое ей дал, и в очередной раз задал себе вопрос: сможет ли он сдержать свое обещание?

Уже в кабинете, сидя за рабочим столом, он внимательно поглядел на фотографию, которая стояла перед ним и на которой были он и Миа в более счастливые времена их совместной жизни. Задумался, но потом одернул себя: сейчас не время для размышлений о браке, который, похоже, доживает последние дни. И сосредоточился на работе.

15

У Виктора Ленцена удивительные глаза. Такие ясные, такие холодные. И в таком контрасте с его испещренным морщинами, суровым от жизненных испытаний лицом. Виктор Ленцен похож на красивого матерого волка. Он смотрит на меня, а я до сих пор никак не могу привыкнуть к этому взгляду. Пока меня не было, он снял пиджак и повесил на спинку стула. Чуть-чуть засучил рукава белой рубашки.

Смотрю на его руки, предплечья, кожу, кажется, могу разглядеть даже отдельные клетки, из которых она соткана, думаю о венах, которые прорисованы под этой кожей, чувствую, как они пульсируют, чувствую тепло, которое исходит от него, и дыхание прерывается от безысходного чувства, с которым ничего не могу поделать. Я уже так давно одинока. Пожатие руки или вежливое полуобъятие – вот и все телесные контакты, что были у меня за последние годы. А почему, собственно, именно сейчас я об этом думаю?

– Приступим? – спрашивает Ленцен.

Поехали. Надо сосредоточиться. Фотосъемки закончились. Начинается самое главное. Интервью.

– Я готова.

Сижу прямо, слежу, чтобы мышцы не слишком напрягались.

Ленцен коротко кивает. Перед ним его записи, но он даже не взглянул туда.

– Еще раз спасибо вам, фрау Конраде, за то, что пригласили нас в ваш чудесный дом, – начинает он.

– Рада таким гостям.

– Ну, и как вам живется?

– Простите? – недоуменно переспрашиваю я, улавливая слева от себя тихое щелканье камеры – фотограф запечатлевает мое удивление. Я еще не до конца справилась с головокружением и приступом дурноты, но стараюсь не показывать вида.

– Ну, я имею в виду ваш замкнутый образ жизни, о котором всем известно. Думаю, многочисленным вашим читателям интересно, как вам живется.

– Мне живется хорошо, – говорю я.

Ленцен едва заметно кивает. Он не обращает внимания на свои записи, смотрит прямо в лицо, не спускает с меня глаз. Пытается прочитать мои мысли?

– Ваши прежние романы пользуются большим успехом. Почему вы решили поменять жанр и написать триллер?

Снова первый вопрос, на который я не успела ответить из-за появления Шарлотты. Хорошо. К этому вопросу – в отличие от предыдущих странностей Ленцена – я, конечно, готова. Он очевиден, и я начинаю отвечать как по писаному.

– Как вы заметили, мой образ жизни отличается от обычного. Я не выхожу из дома, не бываю на службе, не хожу в булочную или супермаркет, не путешествую, не встречаюсь с друзьями в кафе или ночном клубе. Я живу замкнуто и потому очень просто. В такой ситуации очень трудно не умереть от скуки. И писательство для меня – это способ хоть как-то разнообразить свою жизнь. Мне просто захотелось попробовать что-то новое. Я понимаю, что у некоторых читателей моих прежних книг такой поворот в творчестве вызывает удивление. Но я просто почувствовала потребность сменить обои в своем литературном интерьере.

Пока я говорила, Ленцен чуть отпил из своего стакана. Очень хорошо. Чем больше следов, тем лучше.

– Но почему из всех возможных жанров – именно триллер? – продолжает допытываться Ленцен.

– Возможно, по принципу максимального контраста с моими прежними книгами.

Звучит достаточно правдоподобно. Важно, что Ленцену, для того чтобы вернуть интервью в нормальное русло, придется спокойно задавать заранее утвержденные вопросы. Иначе я могу замкнуться.

Когда Ленцен опускает глаза на свои записи, я обращаю внимание на пепельницу. И делаю очередной шаг.

– Простите, вы не могли бы угостить меня сигаретой?

Он удивленно смотрит на меня.

– Да-да, конечно.

Сердце екает, когда он достает из кармана синюю пачку «Голуаза» и протягивает мне. Беру сигарету. Для курящего человека вполне естественно в такой ситуации рефлекторно взять сигарету и себе.

– У вас есть зажигалка? – спрашивает он.

Отрицательно качаю головой. Надеюсь, не зайдусь в кашле, ведь не курила уже много лет. И сильно надеюсь, что он все-таки тоже закурит. Он нашаривает в нагрудном кармане пиджака зажигалку. Щелкает, протягивает мне через стол. Встаю, наклоняюсь к огоньку, его лицо приближается ко мне, пульс учащается, замечаю веснушки на его лице, как странно – несколько веснушек среди морщин. Наши глаза встречаются, я опускаю взгляд, прикуриваю, слышу щелчок – фотограф нажимает на спуск камеры.

Подавляю кашель, легкие горят. Ленцен вертит пачку в руках, раздумывает, потом откладывает в сторону.

– Я стал слишком много курить, – говорит он и снова опускает глаза на свои заметки.

Жаль!

Отважно курю сигарету медленными затяжками. Вкус отвратительный. Начинает кружиться голова, организм восстает против непривычного никотина, меня начинает подташнивать.

– На чем мы остановились… Ах, да. Смена жанра. А вы сама читаете детективы? – спрашивает он.

– Я все читаю.

Надеялась, что со временем привыкну к взгляду этих волчьих глаз, но пока – не получается. Несколько минут пыталась противостоять желанию провести рукой по волосам, поскольку знаю, что это выдает неуверенность в себе, но не могу удержаться. И снова слышу, как фотограф ловит этот жест.

– Какие детективы показались вам интересными за последнее время? – спрашивает Ленцен.

Перечисляю немногочисленных авторов, которых действительно ценю, – пару американцев, несколько скандинавов, пару немцев.

– Вы не бываете во внешнем мире. Откуда черпаете вдохновение?

– Хорошие сюжеты валяются прямо под ногами, на тротуаре, – говорю я и тушу сигарету.

– Но ведь вы не ходите по тротуарам, – самодовольно поддевает меня Ленцен.

Делаю вид, что не слышала.

– Я очень интересуюсь тем, что происходит в мире, – продолжаю я. – Читаю газеты, смотрю новости, много времени провожу в интернете. Мир полон сюжетов. Просто надо быть внимательным. И естественно, я безмерно благодарна современным средствам коммуникации и СМИ, которые, если так можно выразиться, доставляют мне мир на дом.

– А как вы собираете материал для книги? Тоже через интернет?

Уже собираюсь ответить, как вдруг слышу это. Дыхание прерывается, сердце колотится.

Не может быть. Тебе это кажется.

Почти теряю дар речи.

– Обычно я собираю материал, по большей части… – бормочу, пытаясь сосредоточиться. – Для этой книги я собирала… я…

Мне не кажется, это на самом деле. Я слышу музыку. Кружится голова, все плывет перед глазами.

– Я много читала о человеческой психике, о… я много…

Love, love, love. Музыка наплывает, жмурюсь, дыхание учащается, еще чуть-чуть и у меня случится гипервентиляция, Ленцен передо мной, холодные светлые глаза устремлены прямо на меня, в них – жесткость и превосходство, с трудом перевожу дух. Делаю вид, что кашляю. Затихаю. В глазах темно. Ты должна дышать спокойно! Шарю рукой по столу в поисках спасательного круга, натыкаюсь на стакан с водой, чувствую в руке его прохладную гладкость. Всплывай, выныривай! Вот это ощущение прохладной гладкости и есть реальность, а не музыка, не музыка, но она продолжает звучать. Я слышу ее, отчетливо, эту мелодию, эту страшную мелодию.

There’s nothing you can make that can’t be made no one you can save that can’t be saved Nothing you can do but you can learn how to be in time It’s easy All you need is love la-da-da-da-da All you need is love la-da-da-da-da All you need is love, love, love is all you need…

В горле пересохло, я беру стакан, пытаюсь поднести ко рту, расплескиваю, рука дрожит, пью, с трудом, вдруг вспоминаю, что из него пить нельзя, и снова ставлю на стол.

– Простите, – с трудом выдавливаю из себя.

Ленцен что-то говорит, но слышу как сквозь толстый слой ваты. В поле зрения попадает размытый силуэт фотографа, пытаюсь сосредоточиться на нем, навожу на резкость, хватаюсь за край колодца, выныриваю. Музыка все еще звучит, la-da-da-da-da, но я выныриваю. Смотрю на фотографа. Смотрю на Ленцена. Они никак не реагируют. Я слышу музыку, они – нет. Спросить не решаюсь. Не хочу показаться сумасшедшей.

– Простите, о чем вы спросили? – переспрашиваю я, кашляю, пытаясь избавиться от хрипоты.

– Как вы собирали материал для своей последней книги? – повторяет Ленцен.

Беру себя в руки и начинаю бубнить, как на автопилоте, заранее приготовленный ответ, фотограф ходит кругами, щелкает своей камерой, говорю как на автопилоте, внешне вроде нормальна, но внутреннее – абсолютно расхристана. Нервы сыграли со мной злую шутку, я слышу то, чего нет, я слышу кошмар. И именно теперь, когда от меня требуется полная сосредоточенность.

Черт бы тебя побрал, Линда. Черт бы тебя побрал.

Ленцен задает ничего не значащие вопросы, я отвечаю. Музыка умолкает. Все идет своим чередом. Фотограф смотрит на дисплей камеры. Ленцен бросает на него вопросительный взгляд.

– Ты закончил? – спрашивает он.

– Да, – не глядя на него, отвечает фотограф, чье экзотическое имя я так и не смогла запомнить.

– Спасибо, фрау Конраде, – говорит он. – Рад был с вами познакомиться.

– Взаимно, – отвечаю я, встаю и чувствую, что коленки дрожат, как у новорожденного теленка. – Я провожу вас.

Это мне сейчас полезно – встать, пройти несколько шагов. Восстановить нормальное кровообращение. Я была близка к тому, чтобы упасть в обморок. Очень. В миллиметре от. Нельзя, чтобы это произошло, особенно когда этот человек в моем доме.

Фотограф собирает оборудование, вешает сумку на плечо. Кивает Ленцену и идет за мной к выходу. Головокружение, которое вроде бы потихоньку прошло, вновь накатывает на меня.

– Пока, – говорит фотограф, сняв свою парку с вешалки. Он протягивает мне большую теплую руку и коротко смотрит в глаза. – Берегите себя, – говорит он вдруг и выходит за дверь.

16

Несколько секунд смотрю ему вслед, потом расправляю плечи и твердым шагом иду в столовую. Но вдруг останавливаюсь – взгляд мой падает на пальто Ленцена. Надо быстро обыскать его, пока никто не видит. Быстро обшариваю карманы – пусто. Вздрагиваю, когда слышу за спиной какой-то звук. Оборачиваюсь. Передо мной стоит Виктор Ленцен.

Изучающе смотрит на меня.

– Все хорошо? – спрашивает он.

Взгляд его абсолютно непроницаем.

– Лучше не бывает. Ищу носовой платок, – говорю я и киваю на свою вязаную кофту, которая висит на вешалке рядом с его пальто.

Какое-то время мы стоим и смотрим друг на друга, не говоря ни слова.

Пауза затягивается. Потом лицо Ленцена проясняется, он улыбается мне. Настоящий актер.

– Жду вас в столовой.

Он поворачивается и уходит.

Глубоко дышу, считаю до пятидесяти, наконец возвращаюсь в столовую. Когда вхожу, Ленцен сидит за столом и дружелюбно смотрит на меня. Собираюсь сказать, что мы можем продолжить, но тут опять начинает звонить домашний телефон. О господи! Кто это может быть?

– Может, все-таки взять трубку? – говорит Лен-цен. – Похоже, что-то важное.

– Да, – соглашаюсь я, – вы правы. Извините.

Иду в гостиную, приближаюсь к трезвонящему аппарату. Раздраженно хмурюсь, когда вижу высветившийся мюнхенский номер. Он мне знаком, я его недавно набирала. Дрожащей рукой снимаю трубку, прекрасно понимая, что Ленцену будет слышно каждое мое слово.

– Линда Конраде.

– Фрау Конраде, это профессор Кернер. Наконец-то я до вас дозвонился.

– Что случилась? – встревожившись, спрашиваю я.

– К сожалению, у меня для вас неприятное известие.

Задерживаю дыхание.

– Вы интересовались биологическими следами с места убийства вашей сестры, – продолжает Кернер. – Мне самому стало интересно, и я решил проверить.

Он умолкает. У меня возникает нехорошее предчувствие. Если он собирается сказать то, о чем я подумала, то не хочу это слышать. Особенно сейчас.

– Биологические следы с места того преступления, к сожалению, абсолютно непригодны для анализа, – все-таки говорит Кернер.

У меня потемнело в глазах. Опускаюсь на паркет, перехватывает дыхание.

Будто сквозь вату слушаю, как Кернер объясняет, что время от времени, к сожалению, случается, что следы с места преступления загрязняются или даже теряются. И это очень прискорбно. Но в его мюнхенской практике такого ни разу не было. Он долго сомневался, следует ли ему говорить мне об этом, но потом решил, что человек имеет право на истину, какой бы неприятной она ни была.

Пытаюсь снова начать дышать. В соседней комнате сидит Монстр и ждет меня. Не говоря уже о Шарлотте, которая наверху с Буковски. И мы одни в этом огромном доме, а мой план рухнул, и все ДНК-следы мира теперь бесполезны. Сеть порвана. Второго входа в западню больше нет. Есть только Ленцен и я.

– Мне очень жаль, фрау Конраде, – говорит Кернер. – Но я подумал, вы должны об этом знать.

– Спасибо, – отвечаю я. – До свиданья.

Сижу. Смотрю в окно. Холодное солнечное утро, рождение которого я наблюдала, превратилось в серый день с низко нависшими облаками. Не знаю, где найти силы, чтобы подняться и вернуться в столовую. Ленцен оборачивается, когда вхожу. Вот сидит за моим обеденным столом этот опасный человек, такой спокойный и невозмутимый, что просто диву даешься. Следит за каждым моим движением, притаился, насторожился, как змея, а я думаю: «Мне нужно его признание».