Текст книги "Пока ты со мной"
Автор книги: Мэгги Осборн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)
Глава 3
Усомнившись в деловых качествах Энджи, Сэм тотчас же напомнил себе, что у нее никогда не было нужды вставать рано. В семье Бертоли всегда была служанка, готовившая завтрак и принимавшая на себя все утренние хлопоты. У Энджи не было детей, которых надо было отправлять в школу. Она не должна была вовремя приходить на работу. И все же он с раздражением посмотрел на закрытую дверь спальни. Даже если у нее не было никаких дел, как она могла спать при таком шуме? Девочки смеялись и болтали, усаживаясь за стол.
В то же время завтрак был одной из немногих трапез, которую Сэм мог приготовить сам, будучи уверенным, что он будет съедобным.
– В каком виде вы предпочитаете яйца? – бросил он через плечо.
Обе девочки сказали, что хотят яичницу-болтунью.
– Вам придется есть глазунью.
– Каждое утро мы говорим, что хотим болтунью, а ты даешь нам глазунью. Зачем тогда спрашивать?
– Дорогая Люси, – с важностью ответил Сэм, – яичница-глазунья – произведение искусства. Желток должен быть припущен, но ни в коем случае не жестким, как резина. К тому же он должен оставаться целым. Что же касается белка, то его следует поджаривать до хруста, но не пережарить. Приготовление же яичницы-болтуньи особого таланта не требует. Достаточно размешать яйца и вылить на горячую сковороду.
Девочки смеялись и подталкивали локтями друг друга.
– С яичницей-болтуньей больше возни. В яйца надо добавить молока, потом размешивать.
– И это верно, – ответил отец, улыбаясь.
По утрам его дочери выглядели как настоящие маленькие леди. Причесанные волосы были аккуратно заплетены, перевязаны лентами и спускались на шею. Лица и руки были чисто вымыты. На девочках были свежие платьица, красиво подпоясанные кушаками. Их вид напомнил ему о чем-то важном. А заплатил ли он на прошлой неделе швее? Счет от нее долгое время лежал в кожаной папке. Дверь в спальню Энджи порывисто распахнулась, и она влетела в комнату, торопливо запахивая на талии пеньюар. На спину ей ниспадала длинная темная коса, а лицо ее сияло и со сна казалось розовым.
Сэм так смутился, что ему показалось, будто его сапоги приросли к полу. Мужчине редко доводилось видеть женщину в неглиже и простоволосой, и это придавало Энджи эротический облик, будто она сошла с французской почтовой открытки. Когда Сэм осознал, о чем думает, он с трудом удержался от смеха. Ее наряд не позволял увидеть ни одного дюйма обнаженного женского тела. Высокий ворот ночной рубашки охватывал шею почти до подбородка. Рукава пеньюара закрывали руки до запястий. И все, что он мог видеть, были только носки ее домашних туфель. Разумеется, грешные мысли вызывал не столько ее наряд, сколько сама идея того, что она появилась в таком виде.
В его кухне стояла женщина в пеньюаре, надетом поверх ночной рубашки, и с волосами, заплетенными на ночь в косу. Столь непривычного события было достаточно, чтобы его фантазия мужчины заработала.
Пожелав доброго утра девочкам, она поспешила к плите, возле которой стоял Сэм, и с ужасом увидела, как он раскладывает глазунью на тарелки.
– Прошу прощения. Я проспала. Что мне делать?
– То, что ты пренебрегла своими обязанностями в первый день, тебе прощается, – сказал он шутливо.
Он не мог ясно соображать, когда она вот так стояла рядом в своем пеньюаре. Десять лет назад он предавался фантазиям, представлял ее с распущенными волосами и в ночной рубашке. В своих мечтах он медленно поднимал край ее ночной рубашки, приоткрывая молочно-белые ноги и бедра. Его рука так сильно задрожала, что он чуть было не уронил на пол тарелку с яичницей.
– Садись, – сказал он наконец. – Люси, пожалуйста, налей нашей Энджи кофе и будь поосторожней с кофейником. Он горячий.
Все еще взбудораженная, она смотрела, как он положил на каждую тарелку по толстому ломтю бекона.
– Может быть, мне одеться? – сказала она, делая жест рукой в сторону двери в спальню. – Ну, перед тем как сесть за стол. Это не займет много времени.
– Если хочешь. Но холодная яичница не самое вкусное блюдо на свете. – Он старался говорить легко и шутливо.
Себе он мысленно признался, что ему было бы легче, если бы она надела что-нибудь приличное. Недостойно было так думать о ней в присутствии девочек. Но он давно не сидел за столом рядом с женщиной в неглиже и с неприбранными волосами. А это такое удовольствие! И смотреть на нее было сладостной пыткой. Энджи бросила на него выразительный взгляд прищуренных глаз. И он почти ощутил, как она взвешивает за и против – стоит ли одеваться и пренебречь тем, что яйца остынут, что было бы глупо, или все-таки лучше сесть за стол.
Вчера вечером, после того как он наконец заполз в свою палатку, Сэм задумался о том, как построить их жизнь по-новому. И дал зарок, что какой бы неуживчивой и сварливой она ни оказалась в быту, он не станете ней ссориться и грубить ей в присутствии девочек, не будет иронизировать и отпускать в ее адрес критические замечания. Он сознавал, как трудно все это наделе. Но он не хотел огорчать Люси и Дейзи.
По правде говоря, такой поворот судьбы и появление Энджи могли преподать им хорошие уроки. Например, что ни в коем случае не стоит пренебрегать своими обязанностями, какими бы неприятными они ни казались, – например такой, как умение ладить с людьми.
– Думаю, одеться – мысль хорошая. Я могу оставить твою тарелку на плите. Когда ты будешь готова, яйца еще будут теплыми.
– Нет, – возразила Энджи решительно. Она стояла у стола и наблюдала за девочками, прикрывавшими салфетками свои колени. Сэм ощутил прилив гордости, оттого что они вспомнили о салфетках. – Если я уж стану членом вашей семьи, нам нужно сидеть за столом всем вместе.
– В таком случае садись, – сказал он рассудительно, ставя на стол тарелки девочек. – Отлично. Кто должен принести и налить молоко?
– Это сделаю я, – с готовностью поспешила предложить Энджи, отодвигая свой стул.
– Нет, помнится, на этой неделе это обязанность Дейзи. – Увидев, как округлились глаза Энджи, он добавил: – Дейзи очень хорошо умеет разливать молоко. Верно, Дейзи?
– Я так же хорошо умею приносить молоко.
В тоне Дейзи Энджи расслышала намек на некоторую агрессивность, потому что она, вероятно, почувствовала ее удивление, что и от калеки требовали выполнения домашней работы.
– Дейзи очень хорошо с этим справляется, – сказал Сэм, встретив вопрошающий взгляд Энджи. – Она умеет делать все то же, что и Люси, только не может ходить и держаться так же прямо.
По его мнению, жалеть ребенка означало оказывать ему дурную услугу, даже если ребенку что-то плохо удавалось. Кроме того, ему хотелось, чтобы обе его девочки верили в свои силы.
Краска бросилась Энджи в лицо.
– Я вовсе не хотела сказать…
– Знаю. Просто лучше, если у тебя спадет пелена с глаз. В течение долгих недель этот чертенок уже вводил в заблуждение миссис Молли, заставляя ее думать, что не может делать ничего. Это избавляло ее от необходимости выполнять домашнюю работу.
Дейзи стала пунцовой и, смущенно улыбаясь, уставилась в свою тарелку.
– Она даже сказала миссис Молли, что не может сама причесаться, – смеясь, наябедничала Люси. Сэм бросил взгляд на большие часы над столом.
– Вы собираетесь есть яичницу или будете только смотреть на нее? А ну-ка принимайтесь за дело! Вы ведь не хотите опоздать?
– А ты уже упаковал наш завтрак? – спросила Люси, тщательно отделяя яйца от бекона на своей тарелке, прежде чем подцепить на вилку яичный желток.
– Да.
Дейзи начала есть яйца с краю, постепенно продвигаясь к центру.
– Папа, ты снова приготовил для нас сандвичи с беконом?
– В них нет ничего дурного. Это то же самое, что и в моем ведерке для завтрака.
– Надеюсь, мы найдем в наших ведерках и что-нибудь получше, когда наступит время ленча, – сказала Люси, глядя на Энджи.
– А что бы вы хотели?
– Жареного цыпленка, – сказала Люси. – У близнецов Сондерсов в ведерках всегда жареный цыпленок. И он так вкусно пахнет!
– Я люблю лимонный кекс с толстым слоем глазури, – сказала Дейзи. Она показала толщину глазури, расставив большой и указательный пальцы: – Вот таким!
– Ты хочешь, чтобы в ваших ведерках для завтрака был воскресный обед, – заметил Сэм, качая головой. – Не думаю, что тебе удастся получить его.
Энджи положила вилку. Ведерки для завтрака. Воскресный обед.
Ее озадаченный взгляд задержался на плите, переместился на буфет и остановился на лице Сэма.
– Ты ведь умеешь готовить? Верно? – Он просто принял как должное, что она возьмет на себя обязанности поварихи. Но когда речь шла о его нежеланной жене, интуиция ему изменяла.
– Умею, – ответила она, с трудом подбирая слова. – Только дома я никогда не готовила ежедневно по три раза в день.
И вероятно, ей не приходилось постоянно стирать, убирать в доме, набирать полную тачку угля и закупать провизию на неделю. Должно быть, она никогда не подсчитывала каждую копейку и не проверяла расходы. Сэм дал себе слово ладить с ней и не быть слишком суровым. Ведь она сидела у него за столом, в пеньюаре, с волосами, заплетенными в длинную косу, и выглядела нежной и розовой.
– Я уже давно готовлю завтрак, и это вошло у меня в привычку, – сказал Сэм так, чтобы девочки слышали каждое слово и знали условия компромисса. – Я буду и в дальнейшем готовить завтрак. И тогда тебе придется заняться только ужином и завтраком для девочек, который они берут с собой в школу.
Он ожидал восторженных изъявлений благодарности, потому что сделал ей колоссальную уступку. Ведь мужчины не готовят для женщин. Если бы сведения об этом просочились, он стал бы мишенью для насмешек. Он хотел облегчить ей жизнь, потому что знал, как тяжело для изнеженной девушки, привыкшей к благоустроенному быту, быть брошенной в гущу подлинной жизни. Он знал, что есть разница между каменщиком, как ее отец, и плотником, как он. На каком-то этапе человеческой истории каменщики убедили себя и весь мир, что они, черт возьми, художники, а все остальные – ремесленники. И потому каменщики, естественно, заслуживали более высокой оплаты труда, чем какие-то плотники. Они могли содержать свои семьи в довольстве и комфорте, в то время как плотники с трудом сводили концы с концами и должны были обходиться без наемных кухарок, уборщиц и собственных крытых экипажей. Каменщики учили дочерей вышивать, а плотники растили их так, чтобы те умели чинить одежду и ставить на нее заплаты.
И вот один такой каменщик вырастил дочь, которая не говорила «спасибо», когда мужчина вместо пояса с инструментами надевал ради нее поварской передник. Она была не в силах оценить размеры и величие его жертвы.
Он уставился на нее, внезапно охваченный гневом на нее за то, что она была тем, чем была. Дураком же он был, когда полез с суконным рылом в калачный ряд и позарился на дочку каменщика. В его мире женщины безропотно несли свой крест. В ее – у женщин находилось время для уроков музыки и живописи. Она и ей подобные могли спать допоздна и вставать после восхода солнца, и, возможно, им еще предстояло научиться быть благодарными тем, кто выполнял за них нежеланную работу.
– Что ты так смотришь на меня? – спросила Энджи. Он изучал ее тарелку. Теперь на ее тарелке возникло месиво из желтков и белков.
– Какой смысл готовить глазунью с безупречно круглым желтком, когда первое, что ты делаешь, это нарезаешь яичницу?
– Прошу прощения! Тебе не нравится моя манера есть яйца? – Она устремила на него взгляд прищуренных глаз, и это ему не понравилось.
– Чтобы так приготовить яйца, требуется сноровка. Это были совершенные яйца.
– В какой-то момент едок должен разрезать яичницу, и тогда желток и белок смешаются, – ответила она ровным стальным голосом. – Я предпочла смешать все сразу. Какое это имеет значение?
– Ну погляди только на свою тарелку! Это же отвратительно!
Подавшись вперед, Энджи оглядела его тарелку. Сначала он съел желтки, пока они были горячими и имели приятный вид, остатки промокнул хлебом. Теперь собирался есть белки.
– О, ты забыл крошечный кусочек желтка. – Она указывала на его тарелку. – Вон там. А ну-ка быстро подбери его хлебом. Бог знает что может случиться, если ты съешь этот кусочек желтка вместе с белком. Ты не стал бы их смешивать, а теперь вот придется.
Если бы девочки не захихикали, он бы положил вилку и пулей вылетел из дома. Их смех напомнил ему о долге гостеприимства и сердечности. Но Боже всемогущий! В ней было больше раздражавших его черт, чем в любой другой известной ему женщине.
– Ладно, ешь свою яичницу как хочешь.
– Ну, спасибо.
Она одарила его ослепительной улыбкой, потом улыбнулась девочкам.
– Меня переполняет чувство благодарности за то, что ты разрешаешь мне съесть мой завтрак столь омерзительным способом.
Он сверкнул глазами на дочерей, давая им знак прекратить смешки, которые могли бы подстегнуть сарказм Энджи. Они перестали хихикать, но в их глазах плясали смешинки. Девочки выжидательно смотрели на отца, как если бы настала его очередь сказать что-то, чтобы продлить это утреннее развлечение. Но он мысленно поклялся, что не произнесет больше ни слова.
– Я не говорил, что ты омерзительна. Я сказал только, что твоя тарелка выглядит отвратительно.
Она широко раскрыла глаза.
– Тогда не смотри на мою тарелку.
Она произнесла это так спокойно, что его снова охватила ярость, но, не глядя на него, Энджи подцепила ложкой желто-белое месиво и отправила в рот.
Сэм бросил салфетку. Он почувствовал, что сегодня самым подходящим и успокоительным занятием для него будет забивание гвоздей.
– Девочки, пора отправляться. Не забудьте свои книжки и грифельные доски. Я поставил ваши ведерки с завтраком у двери.
– Они вернутся около трех часов, – холодно бросил он Энджи. – Не знаю, когда я сам буду дома. Если погода позволит, после работы я отправлюсь на свой участок и попытаю счастья на приисках.
Она кивнула и отхлебнула глоток из чашки с кофе, чтобы запить ужасную мешанину, которую только что проглотила.
– Ты проводишь нас до школы? – спросила Люси.
– Разве я не делаю этого каждый день?
– Папа! – Дейзи потянула его за петлю пояса. – Ты на нас сердишься?
Это привело его в чувство. Сэм набрал полную грудь воздуха, потом опустился возле нее на колени.
– Я ни на кого не сержусь, – солгал он. – Мне жаль, что я произвел такое впечатление. Спать на земле – это нечто такое, чего мне давно не приходилось делать, и спал я не очень хорошо.
По правде говоря, он вообще почти не спал. После того как Энджи ушла в дом, он еще бодрствовал час на случай, если ей что-нибудь понадобится и она позовет его, потом он отправился в город узнать, кто выиграл матч десятилетия. В последнее время ему не везло, и он не удивился, узнав, что потерял свои пять долларов, на которые держал пари.
Поэтому он заглянул в «Золотой башмачок» выпить пару кружек пива и слегка приободриться, но мэр спросил его, правда ли, что красивая леди на вокзале надавала ему пощечин. Тут и Отто Финн сказал, что слышал, что в доме Сэма остановилась его жена. Оба они нашли эту ситуацию развеселой и сочли, что история заслуживает того, чтобы ее снова и снова рассказывать как анекдот. Чтобы не выставлять себя в качестве мишени для шуточек и поддразниваний, Сэм пошел домой и заполз в свою палатку в самом мрачном состоянии духа.
Убедившись, что девочки достаточно удалились от дома и не могли услышать, о чем он говорит, Сэм заглянул в дверь.
– Ты будешь здесь, когда я вернусь домой?
Она сидела к нему спиной, держа в руке чашку с кофе, которая остановилась на полпути ко рту.
– Мне некуда идти. Я буду здесь.
– Я этого опасался, – сказал Сэм, захлопывая за собой дверь.
Сколько времени потребуется для того, чтобы родители Лоры узнали о том, что Энджи живет в его доме? Черт бы побрал их всех! После того как Сэм вынырнул из дома, Люси рванулась назад, сказав, что забыла на столе карандаши. Прежде чем добежать до двери, она приостановилась, наклонилась к Энджи и сказала ей на ухо:
– Моя мама никогда не выходила к столу в ночной рубашке.
Энджи выждала, пока дверь не закрылась за ней, вздохнула, проглотила остатки кофе и оглядела стол. На тарелках подсыхали остатки яичницы. Разлитое молоко пропитало скатерть там, где сидела Дейзи. Хлебные крошки и кусочки бекона усеяли стол возле тарелки Люси. Да и Сэм так в конце концов и не доел белок от своей яичницы. И Энджи решила, что ее собственный несведённый завтрак и в самом деле выглядит отвратительно.
Энджи допила маленькими глоточками кофе и выглянула в заднюю дверь, которую Сэм оставил открытой, чтобы выветрился чад от жареного бекона. Утренний воздух был насыщен запахами завтрака из других домов: подгорелой ветчины, бекона и хлеба, поджаренного на сале. С того места, где она сидела, ей был виден верх палатки Сэма и ясное синее весеннее небо. Дома в такой прекрасный день, как этот, она могла бы надеть шляпку с широкими полями, предназначенную для работы в саду, и старое платье и поработать в огороде за кухней, а возможно, пошла бы в центр города за покупками, с удовольствием пообедала бы в кафе «Виктория». Или надела бы светлый весенний ансамбль и отправилась к знакомым с визитами.
Она так погрузилась в мечты, что испугалась, когда осознала, что уже целую минуту смотрит на женщину, заглянувшую в заднюю дверь.
– Знаю, что еще рано, – сказала женщина неуверенно, несомненно, заметив неглиже Энджи и ее неприбранные волосы. – Зайду попозже. Только оставлю это. – Она бросила взгляд на кастрюлю под крышкой, которую держала в руке.
– Нет-нет! Пожалуйста!
Женщина выпрямилась, поставив кастрюлю у двери и удивленно посмотрела на нее:
– Это хлеб. Я подумала, что вы, вероятно, еще не готовы ктому, чтобы печь хлеб в свой первый день здесь.
– Я не имела в виду, что откажусь от хлеба. Я хотела сказать, пожалуйста, не уходите.
Энджи ничего не могла поделать со своим утренним туалетом. Должно быть сегодня она на всех производила скверное впечатление.
– Я миссис Сэм Холланд. А вы, как я догадываюсь, миссис Молли.
– Она самая. Миссис Кеннеди Джонсон. – Женщина улыбнулась.
Молли Джонсон было, вероятно, чуть больше сорока. Хотя, по мнению Люси и Дейзи, Молли не была красавицей, но в своем роде она была хороша и могла привлечь внимание. Самым прекрасным в ее лице были живые умные глаза, решила Энджи. У нее была великолепная осанка, совершенно прямая спина, красиво очерченные брови и крупный рот, на котором всегда играла улыбка. Где-нибудь в другом месте коротко подстриженные волосы могли бы вызвать скандал. Но здесь деловой вид и короткая стрижка были ей к лицу.
– Прошу простить, что я в таком виде и со стола не убрано. – Энджи указала рукой на неприбранный стол. – Извините, я задумалась и не сразу пригласила вас войти. По правде говоря, я сегодня не очень удачно начала день.
– Не стоит извиняться. Я не из тех, кто любит церемонии. Я просто зашла к вам сказать «добро пожаловать» и выпить чашечку кофе, если у вас найдется. Не утруждайте себя. Я знаю, где чашки, – рассмеялась Молли.
Энджи торопливо собрала тарелки стопкой и поставила в раковину. Знакомство с Молли взбудоражило ее, потому что сегодня все шло шиворот-навыворот. Если бы Молли вошла в переднюю дверь, она могла бы ее принять в той части комнаты, которая могла сойти за гостиную. Но сидеть за семейным столом, когда Энджи еще не сменила ночной одежды на более приличную, было более чем непристойно. Она чувствовала себя неловко, но в то же время в такой ситуации было и что-то приятное. Она создавала неожиданное ощущение близости. Чувство непринужденности усилилось, когда Молли настойчиво попросила Энджи называть ее по имени, а не миссис Джонсон. Желая не отстать от гостьи, Энджи предложила Молли тоже обращаться к ней по имени. И, пренебрегая этикетом, отчего у Энджи перехватило дыхание, они сразу же превратились в близких друзей.
– Мы соседи уже давно, – сказала Молли, не обращая внимания на смущение Энджи, – и, наверное, нам еще долго предстоит жить рядом. Поэтому нам нет смысла чваниться.
Молли положила в свою чашку три куска сахару.
– А теперь поговорим о том, что я уже знаю. Сэм сказал, что вы с ним сбежали из дома и поженились десять лет назад, но ваш отец был против вашего брака. Он считал, что плотник недостаточно хорош для вас. Сэм просил вас уехать с ним на Запад и начать жизнь заново, но вы не решились это сделать, потому что были слишком молоды и отец держал вас в ежовых рукавицах. Пока что я все изложила верно?
Смущенная Энджи могла только кивнуть в ответ.
– Теперь же вы остались без семьи и без гроша и приехали сюда с тем, чтобы Сэм заплатил за ваш развод, но он не может этого сделать. Поэтому вы разгневались и врезали ему как следует на вокзале, и в новой кондитерской у вас возникла перепалка, и теперь вы здесь. И как я понимаю, вы оба здорово завязли. Вам приходится ждать развода, а это случится нескоро.
– Да, в основном это правда.
– А вот моя история, часть которой я хочу вам рассказать. Я выросла в Висконсине, какое-то время жила в Чикаго, но это, похоже, было еще до вашего рождения, но большей частью я жила в Денвере. Там я встретила Кеннеди Джонсона и пятнадцать лет назад вышла за него замуж. Мы приехали сюда немного раньше Сэма, примерно три года назад. Кен к тому времени уже занимался золотоискательством. Пока что он не нашел ничего существенного, но он слишком упрям, чтобы сдаться. Поэтому, думаю, мы пробудем здесь, пока нас не отнесут на кладбище Маунт-Писк. Я делала много такого, чем мне не приходится гордиться, но о чем я действительно сожалею, так это о том, что у меня нет детей. Вот так. – Она улыбнулась Энджи. – Теперь мы многое знаем друг о друге.
– Ну что же! Для начала годится, – рассмеялась Энджи.
– По правде говоря, я пришла ответить на вопросы об Уиллоу-Крик, которые, возможно, у вас возникнут. Этому городку не более трех лет. Здесь больше салунов и борделей, чем церквей и школ. Если вы живете в верхней части Беннет-стрит, то считаетесь респектабельными или пытаетесь такими выглядеть. Если же ниже по той же улице, это значит, что вы безнадежные банкроты или чуть лучше. То же касается и Поверти-Галч, что за вокзалом. Это место, куда вы нипочем не захотите пойти. Там нет ничего, кроме палаток и лачуг. Самые лучшие бордели на Майерс-стрит. Туда ходить можно. Там бывает множество уважаемых женщин. Единственное, что вы оцените, будучи уроженкой Чикаго, – это что женщина здесь может ходить без провожатых. Вы можете бывать одна, где вам вздумается, не опасаясь, что вас оскорбят. Наши мужчины гордятся тем, что женщины здесь в безопасности и что их уважают.
Молли продолжала говорить, иногда отвечая на вопросы Энджи, давала ей советы, рассказывала, кто лучший бакалейщик, кто самая надежная портниха, где найти честного мясника. Очень скоро у Энджи появился целый список торговцев и поставщиков, которые могли помочь спокойному течению ее новой жизни и по возможности сделать ее недорогой.
Но вопросы, которые вертелись у Энджи на языке, не имели ничего общего с этим городком. К тому же ее знакомство с Молли было слишком коротким, чтобы расспрашивать о вещах, совершенно ее не касавшихся. Но жгучее любопытство пересилило любые разумные соображения.
– Вы знали Лору?
– Я знала ее настолько хорошо, что когда Сэм рассказал мне о вас, это было как удар молота. Готова побожиться, что Лора Гаунер была не из тех женщин, что готовы жить с женатым мужчиной. Даже с таким, чья жена отвергла его и не захотела с ним жить.
Энджи почувствовала, как запылали ее щеки. Молли ведь только сказала правду, но эта правда прозвучала так безжалостно, неумолимо и холодно.
– Я сожалею, что мое присутствие здесь откроет людям правду о том, что Сэм и Лора не были женаты должным образом, – помедлив, сказала она.
Но было ли это правдой? Нет, если речь шла о Сэме. Но что касалось Лоры? Энджи не было дела до Лоры. Но вот то, что Люси и Дейзи оказались незаконнорожденными и всем суждено было узнать об этом, ей было небезразлично. Они ничего не знали о неправедной жизни родителей и не заслужили ярлыка, который теперь были осуждены носить. При мысли об этом Энджи охватило чувство вины. Этих девочек не заклеймили бы как незаконнорожденных, если бы она так внезапно не появилась в Уиллоу-Крик. Но можно было посмотреть на это иначе: Сэм и Лора пренебрегли общепризнанными правилами, и теперь их грех вышел на свет божий. И все же ей было жаль девочек, и она ощущала неловкость.
– Несколько дней будут разговоры, потому что людям будет интересно болтать, а потом всплывет еще что-нибудь новое. Кого-нибудь подстрелят, поймают с поличным в постели, или кто-нибудь вдруг разбогатеет. – Молли пожала плечами. – В конечном счете людей интересуют только они сами.
– Сэм сказал примерно то же самое, но в это трудно поверить.
– Здесь ваша жизнь принадлежит только вам, это ваше личное дело, и вы можете делать с ней все, что угодно, в том числе устраивать из нее неразбериху. – Молли усмехнулась. – Конечно, всегда найдется кое-кто вроде Лориных родителей, кто сорвал банк, проник в высшее общество, стал задаваться и приобрел совершенно новые взгляды на жизнь. Они не обрадуются вашему появлению.
– У Лоры есть родители?
Энджи как-то не приходило в голову, что у Лоры могла быть семья.
– Они живут в Колорадо-Спрингс, в доме величиной с дворец. – Молли скорчила гримаску. – Кен знал Герба и Винни Гаунер, когда Герб еще правил телегой, перевозившей грузы, а Винни продавала пирожки, стоя у задней двери своего дома. Теперь они живут в особняке и отираются среди больших шишек в Колорадо-Спрингс. Когда в последний раз они наезжали в Уиллоу-Крик, Винни прошла мимо Кена, даже не кивнув, будто тех дней, когда она торговала пирожками, и вовсе не было.
– Постойте, – нахмурилась Энджи. – Если Гаунеры богаты, то почему они нe предложили оплатить операцию Дейзи?
Молли заморгала, будто на глаза ее опустились ставни, потом бросила взгляд на часы и вскочила на ноги:
– Боже милостивый! Утро почти прошло, а я еще не убрала постель.
Направившись к задней двери, она произнесла несколько дежурных фраз о том, как приятно ей было познакомиться с Энджи, и Энджи ответила такими же репликами. У самой двери Молли похлопала Энджи по рукаву ее пеньюара.
– Я вовсе не хотела увернуться от ответа на ваш вопрос. Но думаю, лучше, если вы услышите о Гаунерах от Сэма.
Позже, когда Энджи привела себя в порядок и убрала в доме, а также нарезала тесто для лапши на тонкие полоски, она задумалась о том, что услышала от Молли.
У Люси и Дейзи недалеко отсюда жили бабушка с дедушкой. А это означало, что рано или поздно Энджи встретится с Гаунерами. Она пришла в ужас, душа ее ушла в пятки. Судя по скупому отзыву Молли, они будут крайне недовольны появлением Энджи, потому что это покажет всем, сколь ужасный выбор сделала их дочь.
Она все еще размышляла о Герберте и Винни Гаунер в половине четвертого, когда в переднюю дверь вбежали Люси и Дейзи и остановились как вкопанные, увидев лапшу, всюду развешанную Энджи для просушки.
– Мы отправляемся к «Старому дому», – объявила Люси, подхватив одну полоску лапши. Она понюхала тесто, потом уронила его на спинку стула.
– Еще нет, – мягко сказала Энджи. – Прежде чем вы убежите играть, я хочу, чтобы вы прибрали в своей комнате. Знаю, что сегодня утро прошло безалаберно, но начиная с сегодняшнего дня я хочу, чтобы вы убирали свои постели до того, как уйдете в школу. – Она улыбнулась, глядя на два мрачных личика. – Уверена, что вы обычно это делаете. Разве я не права?
– Мы не должны стелить постели каждый день.
Как Энджи и подозревала, ведущую роль в этом дуэте играла Люси, а Дейзи следовала ее примеру, и теперь она стояла сзади, опираясь на искалеченную ногу, так что кайма ее платья прикрывала специальный ортопедический башмак. Ее левое бедро выдавалось вперед, а спина была неуклюже наклонена; Энджи заподозрила, что эта поза причиняет ей боль.
– Нет, не должны, но настоящие молодые леди это делают, – сказала Энджи, стараясь говорить спокойно. – И кажется, я слышала, как ваш отец упоминал еще о какой-то домашней работе, которую вы должны выполнять.
– Мы не можем вытирать пыль. Особенно когда везде развешана лапша.
Люси рванулась к задней двери, приостановившись только, чтобы бросить свои учебники и грифельную доску на пол возле угольного совка.
– Пойдем, Дейзи. Пошли!
Энджи отчаянно пыталась придумать, как наилучшим образом подавить это явное неповиновение. Дать Люси шлепка? У нее чесались руки – так ей хотелось это сделать. Схватить их, до того как они выбежали за дверь, и запереть в доме?
– Если вы уйдете, не прибрав в своей комнате, вам придется пожалеть об этом. – Даже для ее собственного слуха эта угроза прозвучала несерьезно. – Вы будете наказаны.
Это было уже лучше, и все же слишком неопределенно. Однако грозить каким-то конкретным наказанием было слишком опасно. Она не чувствовала себя вправе это делать, потому что не знала, как относится к вопросу о наказаниях Сэм. Кроме того, она не могла представить себя бьющей ребенка. Взрыв хихиканья убедил ее в том, что в этом доме наказания не боятся. Они уже были за дверью, когда Энджи ринулась за ними и закричала:
– Постойте! Я должна знать, куда вы отправились! – Люси оглянулась на нее:
– Я же сказала. Мы идем к «Старому дому». – Это звучало довольно безобидно.
– Ладно, – с сердцем сказала Энджи. – Но будьте дома кужину.
Первая битва была ею проиграна генералу мисс Люси, лучше ее знавшему правила игры. К завтрашнему дню Энджи тоже будет знать правила и в следующий раз не подкачает.
– Люси! Что такое «Старый дом»?
– Это самый лучший бордель на Майерс-стрит, – крикнула Люси, прежде чем две золотистые головки скрылись за пригорком, круто вздымавшимся к Беннет-стрит. – Там работают самые красивые шлюхи!
