Текст книги "Как я теперь живу"

Автор книги: Мэг Рософф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

В тот день, когда взорвалась бомба, все сидели, словно приклеенные к телевизору и радио, а телефон то и дело звонил, и голоса в трубке интересовались, все ли у нас в порядке. Учитывая, что мы находились примерно в четырех тысячах миль от эпицентра, у нас было много шансов выжить.

Все, конечно, говорили о нехватке продовольствия, остановке движения транспорта, призыве всех годных к военной службе мужчин, в общем, обо всех этих пессимистических вещах, до которых успеют додуматься за отведенное на эфир время. Радио-ведущие серьезным тоном спрашивали всех, кого им удавалось поймать на улице, означает ли это грядущее начало войны, а затем нам приходилось слушать всех этих напыщенных экспертов, претендующих на понимание ситуации, хотя каждый из них много бы дал, чтобы понять ее самому.

Наконец мой папа позвонил с работы и, услышав мой голос, видимо, убедился, что со мной все в порядке и ему не о чем волноваться, потому что после этого последовали обычные вопросы: как у меня дела, не нужны ли мне деньги, не соскучилась ли я по дому, на которые я отвечала просто «да» или «нет» без разбору.Он сказал, что они все переживали за меня, но я не могла понять, кто это ОНИ. Затем он сказал, что у него встреча и ему нужно идти, но он любит меня, а когда я ничего не ответила, повесил трубку.

От всего этого «бла-бла-бла» было мало толку, поэтому мы с Эдмундом спустились вниз в очень живописную деревню, небольшие домики в которой соединялись друг с другом и были построены из того же желтоватого кирпича, что и наш дом. Деревня была небольшой, состоящей из множества маленьких улочек с одинаковыми домами, отличающимися только безделушками в окнах; улочки разбегались по обе стороны от главной дороги. Эдмунд сказал, что деревня достаточно велика для еженедельных ярмарок, были три пекарни, две мясные лавки, церковь, построенная в двенадцатом веке, чайная лавка, два паба (один вполне приличный, а другой довольно скверный, причем во втором была также еще и гостиница), несколько завзятых пьяниц; по крайней мере, один предполагаемый педофил, и обувной магазин, в котором также продавались дождевики, непромокаемые сапоги, футбольные мячи, дешевые леденцы и рюкзаки с изображением утенка Твити – популярного мультяшного героя.

Недалеко от центра стояло здание, чуть больше и аккуратней, чем остальные – в нем располагалась администрация. Напротив него была площадь, вымощенная булыжником, где каждую среду проводилась ярмарка, а прямо по диагонали, на углу площади, был один из пабов. Он назывался "Лосось", так как раньше рядом с ним находился рыбный магазин, но когда магазин закрылся, никто и не подумал переименовать паб. На другой стороне площади было что-то вроде староанглийской версии магазинчика Севен-Элевен, который по какой-то причине был также почтовым отделением и аптекой, а в те дни, когда торговля не шла, на улице перед ним продавались газеты.

Мы зашли внутрь, и на деньги, которые тетя Пенн оставила нам на неделю, купили столько бутылок воды и разных консервов, сколько могли донести до дома. Это было куда интереснее, чем смотреть одни и те же кадры с места взрыва по телевизору. Мы попытались прикинуть, что лучше купить из еды на случай осады, которая, если быть честными, вряд ли грозила нам в этой глуши. Мы были не одни в магазине, но люди вокруг были очень дружелюбны, особенно по отношению к двум детям, которые пришли без взрослых, и никто не пытался толкнуть нас на землю и убежать с нашими покупками.

Еще оставалось целых полдня, за которые мог произойти конец света, поэтому мы стали подниматься обратно к дому. На этот раз мы шли медленней из-за бутылок воды в руках. Когда мы пришли, Эдмунд решил, что нам нужно уйти из дома и спрятаться в овчарне, которая находилась в миле от нас и была так хорошо спрятана среди огромных дубов, что никто бы не нашел ее там, если бы не знал, что искать. Мы подумали, если враг обрушится со всей силой на этот дом, нам лучше позаботиться о том, чтобы нас не заметили, хотя настоящая причина была в том, что нам просто было нечем заняться.

Итак, Пайпер, Айзек, Эдмунд и я стали собирать провизию, одеяла и книги, чтобы пойти в овчарню. Обычно в ней просто хранили сено, и, не считая мышей, там было удобно, сухо и имелись запасы воды на те случаи, когда в ней жили ягнята. Мы сказали Осберту, что будем жить там, в ближайшие дни, но он едва ли нас услышал, так как был поглощен новостями, в которых не говорили ничего нового, звонил своим друзьям и ходил с обеспокоенным видом, пытаясь понять, как и остальные 60 миллионов человек, Война это или нет.

Как бы то ни было, уже к середине дня мы устроились на новом месте. Пайпер захватила «Руководство по выживанию для бойскаутов» Осберта и решила, что нам нужно запастись домашними продуктами и готовить самим, поэтому сбегала домой и принесла немного голубых яиц, выкопала несколько ранних картофелин на соседнем поле и собиралась высушить на камне червяков и измельчить их, чтобы добавить протеин в тушеные блюда. Никто из нас не страдал нехваткой протеина, кроме меня – но я давно привыкла к этому, так что мы уговорили ее оставить муку из червяков на случай дождя. Она немного расстроилась, но не стала настаивать.

Пока Пайпер возилась с готовкой, Айзек принес из дома большую плетеную корзину с сыром, ветчиной, фруктовым пирогом в коробке, сушеными абрикосами, большой бутылкой яблочного сока и толстой плиткой темного шоколада, завернутого в бумагу.

Мы спрятали корзину в кормушку, чтобы не обидеть, Пайпер с ее едой, отнюдь не королевской, но которая вполне подходила нашему полувоенному положению. Эдмунд и Айзек разожгли костер и закинули в него картошку, а когда он догорел, Пайпер положила на угли яйца. И хотя некоторые из них не прожарились с дальней от огня стороны, получились они вполне съедобными.

Я сказала, что слишком взволнована, чтобы проглотить хоть кусочек, и все согласились, кроме Эдмунда, посмотревшего на меня в своей обычной манере, и я обнаружила, что, заметив, что кто-то смотрит на тебя, сложно не посмотреть в ответ.

После ужина мы сделали большую постель на сеновале, постелив одеяла, сняли обувь и забрались туда все вместе, не раздеваясь. Сначала Айзек, потом Эдмунд, я и Пайпер – в таком вот порядке. Мы собирались сохранять приличную дистанцию поначалу, но, в конце концов, сдались и сдвинулись поплотнее, потому что вокруг проносились летучие мыши, было слышно, как одиноко поют сверчки и квакают лягушки, ночь была холодной, а в голову лезли мысли о людях, убитых за миллионы миль от нас в Лондоне. Я не привыкла спать так близко к кому-либо, и хотя мне нравилось, что Пайпер, как обычно, держалась за мою руку, больше я чувствовала неудобство и боялась повернуться, чтобы не помешать остальным. Уверена, я заснула последней.

Я слышала Джет и Джин в амбаре внизу под нами, и когда я думала, что Эдмунд уже давно спит, он тихо сказал, что собаки всегда находятся здесь во время окота овец, потому что в этот период больше всего нужна их помощь в сборе стада, и мы, возможно, мешаем им своим присутствием здесь. От тихого звука его голоса мне захотелось подвинуться к нему поближе. Я придвинулась, и какое-то время мы просто молча смотрели в глаза друг другу, не моргая. Потом он повернул голову так, что касался своей щекой моей руки, закрыл глаза и уснул. А я лежала и думала, это ли я должна чувствовать, когда мой кузен касается абсолютно невинной части моего тела, к тому же полностью одетой.

Я лежала, чувствуя запах табака от волос Эдмунда, и ждала, когда придет сон. Думала о картине, с которой мы однажды рисовали копию на уроке, она называлась «Затишье перед бурей». На ней был изображен старомодный парусник на гладкой поверхности моря, а небо за парусником было окрашено в золотые, оранжевые и багряные цвета. Казалось, это картина абсолютного покоя, если бы не зелено-черная точка в верхнем углу картины, являвшая собой Шторм. Почему-то я часто думала об этой картине, наверно, из-за того чувства, которое испытываешь, когда знаешь, что что-то ужасное должно произойти, но никто на картине этого не знает. И если бы только можно было их предупредить, их судьба могла бы быть совсем другой.

«Затишье перед бурей»– вполне подходящая фраза, которая могла прийти мне в голову в этих обстоятельствах, неважно, насколько счастлива была я в тот момент. Учитывая, как я жила до этого, я научилась не ждать, что все образуется, как это бывает в штампованных плаксивых голливудских фильмах, где слепая девушка, которую играет очередная звезда, претендующая на Оскар в этом году, и калека-парень чудесным образом исцеляются и все идут домой довольные.

Глава 7

На следующий день, хотя никто не сказал об этом вслух, мы отбросили идею жить в овчарне и как бы сами собой вернулись в дом, чтобы принять ванну и переодеться в чистую одежду. Если вы хотите знать правду, в овчарне жить не очень романтично: сено колется, полно летучих мышей, а по ночам холодно, несмотря на весну.

Дома был недовольный Осберт, потому что ему пришлось доить коз самому, а это была обязанность Пайпер. Вдобавок выяснилось, что тетя Пенн звонила из Осло и сообщила, что она делает все возможное для возвращения домой и добавила, что на банковском счете есть немного денег, на которые мы сможем прожить какое-то время, и что она уже связалась с банком, чтобы они помогли нам. Осберт сказал, что она больше переживала за мир, чем за нас, но его это не расстраивало.

– Она знает, что с нами все будет в порядке, – сказала Пайпер.

На секунду, когда Осберт рассказывал о тете Пенн, Эдмунд побледнел, но он смотрел на Айзека, так что, может быть, мне показалось. А когда он повернулся, выглядел как обычно:

– На свете есть добрые люди, и они помогут ей, если это будет возможно, – сказал он.

И на этом разговор закончился.

Старая добрая Королевская почта Великобритании как будто и не догадывалась о том, что начинается война, и в тот день я получила два письма: от папы и от Лии. В письме папа писал о Давине Д, как она себя чувствует и как протекает беременность, словно меня заботило ее самочувствие. Лучше бы ее ляжки разбухли, как шар, груди отвисли до колен, а силикон в них превратился в цемент. В конце письма он добавил пару строк о том, что скучает по мне, что я должна быть осторожней из-за террористических актов, спрашивал, удалось ли мне поправиться и прочие глупости.

Письмо Лии было более интересным. Там говорилось, что Мисс Популярность, также известная как Мелисса Баннер, рассказывала всем о своем сексуальном опыте с Лайлом Хершбергом. Если это действительно так, то сердечно обещаю пожертвовать Армии Спасения все, что у меня имеется. Доселе известно, что Лайл требовал от своей бывшей девушки удовлетворения своих потребностей как минимум три раза в день или же, в противном случае, он искал себе «утешение» в другом месте. Но причем тут Мелисса Баннер, прослывшая как профессиональная девственница? Однажды Лия застукала Лайла на Удовлетворении Своих Потребностей в школьном классе, пока все были на школьном собрании. Она проронила следующую реплику:

– Лайл Хершберг, похоже, у гномика в твоих штанах эрекция.

Хотя я сомневаюсь, что она действительно так сказала.

Мне тут же захотелось поговорить обо всем этом с Лией, и я чуть не заплакала. Я ужасно соскучилась по работающему телефону и электронной почте, даже если бы у меня были сто безбашенных кузенов вместо этого.

Я села и стала писать ей об Эдмунде, Пайпер и Айзеке, о животных, доме и войне – описывая все куда красочней, чем было на самом деле. К концу письма я почти убедила себя, что это и есть Настоящая Жизнь – о, да! – и мне круто повезло. Но проще сказать, чем поверить, что бог помнит о тебе, когда ты живешь с чужими людьми благодаря проискам злобной мачехи, не говоря уж о настоящих родственниках.

Тут вошел Осберт и с мрачным видом сообщил, что снова были взрывы, на этот раз в США.

Чтобы показаться заинтересованной, я сказала:

– Какой ужас! Где?

– В Питтсбурге, Детройте и Хьюстоне, – ответил он. Правда, у него это прозвучало как Хус-тон.

Часть меня радовалась, что не в Верхнем Вестсайде, но другая часть представила приятную картину, как отец и Давина, хромающие и перебинтованные, пытаются приехать жить сюда к нам, а мы говорим:

– Нам ОЧЕНЬ ЖАЛЬ, но, увы, аэропорты закрыты. Нам бы очень хотелось, чтобы вы приехали, правда, очень...

В тот день Эдмунд уговорил меня съесть кусочек бекона, но вкус у него у него был, как у свиньи, и меня чуть не вырвало.

Глава 8

Думаю, пришло время рассказать об Айзеке. Я немного упустила его из виду, потому что за весь день он мог не произнести ни слова. Но я стала понимать, что, хотя он и не болтает без умолку, к нему стоит присмотреться.

Поначалу я его почти не замечала в этой суматохе с Эдмундом, Пайпер, не отпускавшей мою руку, и повсюду кудахтали цыплята, лаяли собаки, блеяли овцы, не говоря уж о том, что день и ночь гудели трубы, а полмира взлетало на воздух. Поэтому я не сразу поняла, что, пока Эдмунд и Пайпер заботились обо мне, он заботился о них.

Делал он это не так явно, как Осберт, который всегда говорил командным тоном и давал понять, что из всех нас только у него есть обязанности по дому, из-за чего он очень уставал и был рад не вмешиваться, но ведь он самый старший – и глубоко вздыхал.

У Эдмунда душа была нараспашку, хотя он и удивлял меня по пятьсот раз на дню. Когда Эдмунд пытался подслушивать ваши мысли, это можно было понять по тому, как он смотрит на тебя.

Айзек держался в тени и «оставлял свои мысли при себе», как обычно говорил наш швейцар о тех, кто не любил сплетничать. Это не значило, что он исподтишка наблюдал за нами или что он был слишком чувствителен. Он просто принимал действия других, никак не комментируя и не оценивая их и, возможно, не придавая им большого значения. Казалось, даже к членам своей семьи он относился несколько абстрактно, как к опытным образцам, за которых был ответственен и к которым чувствовал привязанность.

Иногда я думала, что он больше похож на животных, чем на людей. Например, гуляя по городу в базарный день среди снующих людей, можно было не беспокоиться о том, что он потеряется, даже если совершенно забыть о нем. Можно было ходить зигзагами, поворачивать, где вздумается, выпить чашечку чая и пройтись по отдаленным улочкам. Потом решить, что сейчас лучше всего сделать что-нибудь непривычное, например, пойти в ту пекарню, куда обычно никто из вас не ходит, потому что дома и так достаточно хлеба, так что вам вовсе и не нужно ни в какую пекарню, а в следующий момент совершенно случайно обнаружить рядом Айзека, словно он шел за вами все это время, или, возможно, просто следил за ходом ваших мыслей сквозь толпу.

Он словно понимал людей беспристрастно и мог увидеть вашу жизнь целиком, включая и то, что вы сделаете крюк к пекарне, и знал, в какую именно и когда.

Находясь же рядом с животными, он совершенно менялся. Рядом с собакой, лошадью, барсуком или лисицей он дышал каждой своей клеточкой. Даже лицо у него менялось, когда он находился среди животных. Вместо маски вежливой отстраненности, которую он обычно носил среди людей, на его лице появлялись живость и сосредоточенность.

Животные тоже знали это. Можно было часами искать пропавшую беременную кошку и по подсказке Айзека найти ее в садовом сарайчике, разродившейся пятью котятами и, наверно, уже рассказавшей ему, как назовет каждого из них. Пайпер сказала, что его обычно просят помочь при покупке новой собаки, потому что он с первого взгляда понимал, если с ней было что-то не так, или она могла бы ни с того ни с сего наброситься на маленького ребенка и растерзать его.

Возможно, вы, как и я, удивитесь, что такого интересного может сказать собака или овца Айзеку? Но мне кажется, он мог бы спросить это и обо мне. Сказала ли я что-нибудь, что интересовало бы кого-то, кроме меня?

Психологи не в счет.

Они слушают за деньги.

Глава 9

Однажды в нашу дверь постучали. Это были два скучного вида инспектора из местного органа управления, пришедшие поставить нас на учет и определить положение дел у нас относительно продовольственных запасов и необходимости медицинской помощи. Впрочем, они ограничились вопросом, нет ли у кого-нибудь из нас аппендицита или цинги.

У них был список адресов и имен толщиной с телефонный справочник. Напротив некоторых из них стояли галочки, другие были вычеркнуты, и все страницы были испещрены вопросительными знаками. Что-то мне подсказывало, они не раз пожалели о том, что не узнали больше о будущей работе, когда устраивались на нее.

Поставив целую кучу галочек и вопросительный знак в списке напротив имени тети Пенн, инспекторы задали нам несколько формальных вопросов и попросили позвать кого-нибудь из взрослых. Узнав, что единственным, кто мог претендовать на роль взрослого на нашей ферме, был Осберт, они явно смутились.

Однако им ничего не оставалось, кроме как смириться с тем, что отчет будет неполным, чего все равно никто не заметит, потому что никто не будет его читать, а если и будет, то вряд ли обратит на это внимание. Поэтому они решили перейти к своим обычным вопросам и спросили, содержатся ли на ферме животные, используемые в качестве еды.

– Овец мы разводим овец из-за шерсти и продаем ее потом на соседние фермы. А козы у нас вместо домашних животных, зато курицы все несут яйца, – сказал Осберт.

Меня это очень развеселило.

Затем они спросили наши имена, и Осберт сказал, что я приехала к ним погостить из Америки. Инспекторы смутились еще больше и попросили мой паспорт. Они начали спрашивать, о чем думал мой отец, когда отправил свою единственную дочь так далеко от дома в это смутное время.

– Думаете, мне самой не приходил в голову этот вопрос? – ответила я.

Они как-то странно посмотрели на меня, впрочем, в последнее время я к этому привыкла. Затем они поинтересовались, есть ли у нас деньги на продукты, и Осберт объяснил, что деньги лежат на мамином счете в банке.

– Ну ладно, мы посмотрим, что сможем для вас сделать, – сказали инспекторы и добавили, что, возможно, из-за ограничений на ввоз продукты начнут выдавать по карточкам. Школы раньше закрылись на летние каникулы раньше обычного, и нам лучше не выходить лишний раз на дорогу. Можно подумать, что мы только и мечтаем о том, чтобы бродить по дорогам.

Мы спросили у них, что нас ждет дальше и долго ли, по их мнению, продлится война. Но они посмотрели на нас с таким замешательством, что стало ясно – эти вопросы не приходили раньше им в голову.

Что ж, было приятно сознавать, что местные власти проявляют интерес, но их визит не внес существенных изменений в наш быт. Мы слонялись без дела и гадали, что нам делать дальше, иногда прерываясь на вылазки в город, где часами стояли в очередях и слушали разговоры окружающих о том, что же происходит На Самом Деле. Никто вокруг и понятия не имел, однако это не мешало им делать знающий вид.

Те, у кого были друзья или друзья друзей, имевшие доступ к телефону или электронной почте, говорили, что Лондон Захвачен, там повсюду стрельба и анархия, а на улицах полно танков и солдат. Утверждали, что больницы переполнены ранеными и отравившимися, а за еду и питьевую воду приходится бороться.

Один сумасшедший дед шепотом рассказывал всем, кто хотел слушать, что BBC захвачены Злыми Силами и что не следует верить радиосообщениям. На что его жена закатывала глаза и говорила, что он до сих пор не может отойти от прошлой войны с немцами.

Все старались делать вид, будто они уже в курсе всех последних новостей или словно они знают Намного Больше, но не имеют права говорить. На лицах людей было выражение, которое я никогда не видела раньше: какая-то смесь тревоги, превосходства и паранойи, слившихся в вежливую гримасу.

Каждый день мы спускались в деревню и стояли перед магазином, дожидаясь своей очереди зайти и выбрать самое необходимое. Почему-то это напоминало мне популярное телевизионное шоу, в котором мне всегда хотелось поучаствовать, только выбор продуктов здесь был невелик, а мы не могли пробежаться по магазину, кидая в тележку все попадающееся под руку.

Самым ужасным было то, что приходилось выслушивать все эти безумные теории, и не было никакой надежды притвориться глухими, потому что в деревне все знают друг о друге все.

Вот несколько примеров этих теорий. Все они говорились тихим приглушенным голосом, особенно в нашем – детей – присутствии. Если Вам это не покажется таким уж утомительным, попробуйте записать их на диктофон и проигрывать нон-стоп, слушая и вежливо улыбаясь, пока скулы не сведет судорогой.

– Мой шурин утверждает, что это французские ублюдки.

– Моя подруга из Челси рассказала, что там страшное мародерство и ей удалось по случаю приобрести шикарный широкоэкранный телевизор.

– Мой сосед из Палаты Лордов говорит, что это китайцы.

– А вы заметили, что ни один еврей не пострадал?

– Под офисом Marks & Spencer есть противоядерный бункер, куда пускают только акционеров.

– Люди едят своих домашних питомцев.

– Королева держится.

– Королева сломлена.

– Королева – одна из Них.

Представьте себе, что это шоу происходит каждый день, и все соревнуются в сообщении самой худшей новости.

Одна семья из Лондона, у которой была дача недалеко от деревни, переехала сюда, посчитав, что здесь намного безопаснее. У них было двое детей и чистокровный бувье-де-фландер – оказалось, что это собака. Возможно, они были и правы насчет безопасности, если не считать местных жителей, которые вдруг стали проводить разделение на Своих и Чужих. Пока все вели себя довольно прилично, но было видно, что в душе они ненавидят эту семейку вместе с их франкозвучащей собакой и только ждут подходящего момента, чтобы расквитаться с ними, когда закончатся продукты.

Многие неравнодушные семьи предлагали нам переехать к ним в отсутствии тети Пенн. Но было ясно, что они не хотят этого, даже если бы мы согласились. Иногда, когда они слышали наш вежливый отказ, по их лицу пробегало такое заметное облегчение, что мы не могли не почувствовать себя немного уязвленными.

С каждым днем одни паниковали все больше, а другие мрачнели, цокали языками и говорили, Как Это Ужасно. Но вдали от них нам было очень весело, и мы смеялись по пути к дому. Отчасти, чтобы подбодрить, Пайпер, но отчасти потому, что это все еще выглядело как приключение. Война войной, но солнце продолжало светить, и нам нравились наши прогулки.

Мне отчаянно хотелось рассказать Лии обо всем этом и о том, как здорово жить без взрослых, когда никто постоянно не указывает тебе, что делать. Я, конечно, не говорила об этом вслух, но подумайте сами. Все вокруг с печальным видом говорили, как ужасно, что все эти люди погибли и что же теперь будет с демократией и с Будущим Нашей Великой Нации. Но то, что мы, дети, не говорили вслух, было: НАМ НЕТ ДО ЭТОГО ДЕЛА. Большинство погибших были либо также стары, как наши родители, так что они уже пожили в свое удовольствие, либо они работали в банке, а значит, были невыносимо скучны, либо это был еще кто-нибудь, кого мы не знали.

Осберт и его друзья со школы мечтали жить в Лондоне и быть шпионами, чтобы проникать в логово врага и добывать информацию. «Если бы я была премьер-министром, Осберт и его сопливые дружки стали бы первыми, к кому бы я обратилась за помощью, чтобы спасти нацию», – думала я.

В тот день я нашла Эдмунда в дальнем сарае, где он кормил животных. Потом он стал доить коз, а я играла с Динг. Динг был забавный, как щенок. Он легонько бодал меня своими рожками, пока я не начала гладить его между ушами. Тогда он закрыл глаза и стоял, как в трансе, все больше и больше наваливаясь на меня, и если я отступала назад, он падал.

Мы отнесли молоко в дом. Начался дождь, и мы с Эдмундом поднялись в мою комнату. Он курил, мы сидели и болтали обо всем на свете. Он засыпал меня вопросами, которые обычно бесили меня, например, почему я так мало ем.

Но на него я почему-то не рассердилась, а просто рассказала, что сначала я перестала, есть, потому что боялась, что моя мачеха хочет отравить меня. Ее это ужасно злило. А потом мне понравилось испытывать чувство голода и то, что всех вокруг это сводит с ума, а папе стоит целого состояния. И просто у меня хорошо получалось голодать.

Он не смотрел на меня, пока я рассказывала, а затем откинулся на спину и прижал свое колено к моему. Я опять почувствовала то, что не положено чувствовать к своим кузенам. «Что это со мной?»– подумала я про себя. Хотя пытаться что-то утаить от Эдмунда, который умел читать мысли, было бесполезно. Нужно много тренироваться, чтобы привыкнуть думать осторожно. А с другой стороны, в этом были свои плюсы. Когда ты точно знаешь, что другой сможет понять твои мысли, можно избежать многих неловких разговоров.

– Ты когда-нибудь думала о смерти? – вдруг спросил он.

– Да, всегда, но обычно представляя, как остальные винят в ней себя, – ответила я.

Он ничего не ответил, но много позже, когда я прокручивала этот разговор в голове, я поняла, что так и не задала ему тот же вопрос.

Мы долго молчали, слушая, как дождь барабанит в окно. Я чувствовала его колено, прижимавшееся к моему, и странное чувство металось между нами, как случайно залетевшая в комнату птица. Это чувство, недавно только зародившееся, сейчас было таким сильным, что у меня закружилась голова. Поначалу мы убеждали себя, что это родственная любовь и все такое, что обычно повторяешь в уме, когда пытаешься себя обмануть.

Через некоторое время я решилась подумать про себя одну вещь, очень-очень тихо. Целую вечность ничего не происходило, Эдмунд просто лежал с закрытыми глазами. Я почувствовала одновременно разочарование и облегчение, но когда я начала думать о чем-то другом, Эдмунд приподнялся на локте, с легкой улыбкой посмотрел на меня и очень мягко и нежно поцеловал в губы... Потом поцеловал еще раз, уже не так мягко.

Телом, умом и каждой своей клеточкой я почувствовала, как я изнываю от голода, голода, голода по Эдмунду.

И какое совпадение! Это было чувство, которое нравилось мне больше всего на свете.

Глава 10

Мой рассказ был бы проще, если бы это была история о непорочной и чистой любви Двух Детей Вопреки Всему в Тяжелое для Страны Время. Но ведь это вранье.

Правда заключается в том, что война была здесь не причем, помимо того, что она создала идеальные условия, в которых двое слишком молодых и слишком близких родственников могли начать целоваться, и никто и ничто не могло остановить нас. Не было родителей, учителей, расписаний. Некуда было идти и нечем заняться. Ничто не напоминало нам о том, что в Реальном Мире такого не случается. Не было больше Реального Мира.

Сначала мы с Эдмундом попытались дать задний ход. Весь день мы не смотрели друг на друга и вели себя, будто ничего не произошло.

Но это не сработало. Закон Ньютона, что всякое тело в движении остается в движении, оказался правдой. Что ж, спасибо, Мисс Валери Грин, учительница физики в моей старой доброй школе для девочек. Кто бы мог подумать, что хоть что-то из Ваших уроков мне когда-нибудь пригодится?

Поймите, когда я приехала в Англию, в мои планы отнюдь не входило влюбляться в своего несовершеннолетнего кровного брата и спать с ним. Но я начинала верить, что некоторые Вещи Случаются, нравится нам это или нет. И когда они начинают происходить, остается только держаться изо всех сил и смотреть, куда судьба тебя занесет.

То, что происходило с нами, было слишком экстравагантным.

А потом мы стали спать преимущественно днем, чтобы быть вместе по ночам, когда остальные спали. Если бы мы могли выбрать самых нежелательных свидетелей нашей преступной любви, Айзек и Пайпер, несомненно, заняли бы первое место. Потому что Айзек каким-то внутренним чутьем всегда знал, где Эдмунд находится и о чем думает, хотя все и так было видно по нашим лицам. А Пайпер была настолько чистой и наивной, что, когда ее что-нибудь смущало, она просто стояла и смотрела на вас, пока вы не скажете ей правду или не убежите и не спрячетесь. Мы вовсе не стремились рассказывать ей правду, так что почти все время прятались.

Чувства были настолько сильными, что, казалось, люди вокруг могли услышать гул, исходивший от нас. Пайпер и Айзек ничего не говорили, но собаки выглядели расстроенными и вели себя странно, словно запах нашей кожи и этот самый гул тревожили их. Джин отказывалась покидать Эдмунда, ложась возле его ног, когда он собирался пойти куда-нибудь, или же тыкалась ему в подмышку, когда он сидел, словно желая спрятаться в нем. Все дошло до того, что ему приходилось постоянно ее гладить, иначе она громко скулила до тех пор, пока Осберт из другой комнаты не кричал:

– Кто-нибудь заткнет эту собаку?!

Иногда, когда мы хотели побыть одни, Эдмунд запирал ее на ночь в сарае. Но втайне я чувствовала отчаяние и жалость к ней, потому что точно знала ее чувства.

Один только Осберт вел себя как обычно. Он был так заинтересован в Упадке Западной Цивилизации, что не замечал происходящего под его носом.

Новостей от тети Пенн не было. Прошли недели после ее отъезда, и каждый миг каждого нового дня казался некоей новой странной жизнью, где отсутствие новостей от тети Пенн было нормой. Пайпер скучала по своей маме, да и я все еще хотела задать ей несколько вопросов, но если бы она появилась в середине такой неуместной ситуации, как сексуальная одержимость, было бы, мягко говоря, неудобно.

Что до меня, то я зашла слишком далеко. Но не так далеко, чтобы не понимать, что то, что мы делали, было плохой идеей.

Прежде чем продолжать, мне бы хотелось сказать одну важную вещь: многие могут обвинить меня в растлении невинного юноши, но Эдмунда нельзя развратить. Есть такой тип людей, и если вы не верите мне, значит, они вам попросту не встречались.

И вы многое потеряли.

Глава 11

Прошло уже пять недель с начала войны.

Каждый день до нас доходили слухи о новых взрывах. Аэропорты все еще были закрыты, и время от времени не работало электричество. Обычные средства коммуникации, включая электронную почту и мобильные телефоны, работали слишком медленно, на них нельзя было положиться, не говоря уж о телевидении. Вы, конечно, могли попытаться отправить е-мейл, но они по какой-то причине возвращались обратно, как и СМС-сообщения. Иногда, правда, они доходили до адресата, но не в том виде, в каком были отправлены. А иногда значок статуса отправки зависал на целую вечность, так что проще было плюнуть на это и приняться за чтение.

На самом деле все это меня не сильно беспокоило, в частности, меня не волновало даже то, что никто не пытался связаться со мной. Но Осберт, казалось, нервничал. Ему было все труднее и труднее поддерживать связь со своими чокнутыми друзьями-шпионами, которые большую часть времени занимались организацией нелегальных сходок в пабе для обмена информацией. И хотя они и пытались выглядеть мрачно, на самом деле они не могли быть более счастливыми, чем сейчас, в ожидании настоящего военного действа, когда они смогут затмить всех своих сверстников, передавая сообщения через вражескую линию и выглядя при этом настоящими героями. Как в кино.