Текст книги "Как я теперь живу"
Автор книги: Мэг Рософф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)
http://vk.com/sronan vk.com/dream_real_team
Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим Вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо.
Мэг Рософф
Как я теперь живу
Мэг Рософф «Как я теперь живу», 2004
Оригинальное название: "How I Live Now" 2004
Перевод: http://vk.com/sronanhttp://vk.com/sronan, Юлечка Рощупкина
Редактирование: Инна Тихонцева
Оформление: Анна Янишевская
Переведено для групп: http://vk.com/dream_real_teamhttp://vk.com/dream_real_team, http://vk.com/sronanhttp://vk.com/sronan
Любое копирование без ссылки
на переводчикови группуЗАПРЕЩЕНО!
Аннотация
Недалекое будущее. Пятнадцатилетняя Дейзи приезжает из Нью-Йорка в Англию, чтобы повидать свою тети и кузенов, которых она никогда не видела: трех мальчишек её возраста и их младшую сестренку. После приезда Дейзи, её тетя отправляется по делам в город. На следующий день повсеместно происходят взрывы – Лондон атакован и захвачен неизвестным врагом.
Глава 1
Меня зовут Элизабет, но никто меня никогда так не называет. Мой отец взглянул на меня один единственный раз, когда я только родилась, и должно быть подумал, что лицо у меня как у средневековой дамы или мертвеца, но та личность, в которую я превратилась, изначально была простолюдинкой. С самого начала я была больше Дейзи, чем Элизабет.
Но тем летом, когда я отправилась в Англию к моим кузенам, всё изменилось. Отчасти – из-за войны, которая всегда меняет многое, но я не могу припомнить многого о своей жизни до неё, поэтому в этой книге данный факт не считается.
Почти всё изменилось из-за Эдмунда.
И вот что произошло.
Глава 2
Начну я, пожалуй, с самолета, позже расскажу вам почему, и с посадки в аэропорту Лондона. Я оглядывалась по сторонам в поисках женщины среднего возраста, которую знала по фотографиям как мою тётю Пенн. Фотографии уже не новые, но, похоже, она была из тех, кто мог бы носить большое ожерелье, обувь на плоской подошве и, возможно, какое-нибудь узкое платье, чёрное или серое. Но, конечно, это были всего лишь мои догадки, поскольку на фотографиях видно только её лицо.
Я продолжала искать. Все уже ушли. На моём телефоне не было сигнала, и я начала уже думать: «Превосходно, меня бросили в аэропорту, и ни в одной из двух стран мне не обрадуются».Тут я замечаю, что ушли все кроме этого парня, который и подошёл ко мне со словами:
– Ты, должно быть, Дейзи.
Я посмотрела на него с облегчением, и он произнес:
– Я Эдмунд.
– Привет, Эдмунд, – сказала я, – Приятно познакомиться.
Затем стала присматриваться к нему, пытаясь почувствовать, какой будет моя новая жизнь с кузенами.
А теперь позвольте рассказать вам, как он выглядит, пока я не забыла, потому что это не совсем то, что вы ожидаете от среднестатистистического четырнадцатилетнего подростка с СИГАРЕТОЙ в зубах и волосами, выглядящими, словно он сам укоротил их с помощью топора глубокой ночью. Помимо этого он более всего напоминал дворняжку, ну знаете, таких обычно можно увидеть в приюте для собак? Они живут надеждой, встречают вас с достоинством, мило тыкаются носами в вашу ладонь, и с этой самой секунды вам хочется забрать его домой. Что ж, это он.
Вот только это он забрал меня домой.
– Я возьму твою сумку, – сказал он, и хотя он был намного ниже меня, а руки у него были не толще собачьих ног, он схватил мою сумку. Но я взяла её обратно и спросила:
– Где твоя мама, она в машине?
Он улыбнулся и сделал затяжку. Я, конечно, знала, что курение убивает, но всё же решила, что это классно. Может быть, все ребята в Англии курят сигареты? Я ничего не сказала на случай, если в Англии начинают курить, например, в двенадцать, а выставлять себя идиоткой, проведя здесь всего пять минут, мне не очень хотелось. Так или иначе, он ответил, что его мама не смогла приехать в аэропорт, потому что она работает, и ничья жизнь не стоит того, чтобы отрывать её от работы, а все остальные похоже были слишком заняты своими делами, так что он поехал сюда сам.
Тут мне стало смешно.
– Ты поехал сюда сам? Ты ПОЕХАЛ СЮДА сам? Ну ладно, тогда я личный секретарь герцогини Панамы.
Он слегка пожал плечами и наклонил голову, снова становясь похожим на собаку из приюта. Он указал мне на полуразвалившийся черный джип. Дверь он разблокировал через открытое окно, потянув и дернув за ручку, забросил мою сумку на заднее сиденье, хотя, скорее протолкнул, поскольку она была довольно тяжелой, а затем сказал:
– Садись, кузина Дейзи.
Возразить мне было нечего, и ничего с этим поделать я тоже не могла, так что полезла в машину.
Я всё еще пыталась осознать происходящее, когда он вместо того, чтобы следовать знакам «Выход», свернул на траву и двинулся прямо к знаку «Нет проезда», и, конечно же, проехал мимо него. Потом налево, через канаву, и внезапно мы оказались на шоссе.
– Представляешь, они берут по тринадцать с половиной фунтов в час за парковку! – сказал он мне.
Если быть до конца честной, я сомневалась, что хоть чему-нибудь поверила бы, сидя в машине, несущейся по встречной полосе, за рулем с этим тощим парнем, курящим сигарету. И пусть кто-нибудь попробует мне сказать, что Англия нормальная страна.
Он снова забавно, как-то по-собачьи, посмотрел на меня и произнёс:
– Ты привыкнешь.
Это тоже показалось мне странным, поэтому вслух я ничего не ответила.
Глава 3
Дорога до их дома была длинной. Шоссе проносилось мимо, и у меня, как всегда, стали слипаться глаза. Я провалилась в сон, а проснувшись, обнаружила, что меня встречает комитет в составе четверых детей, козы и двух собак, глазевших через окно. Последних, как я позже узнала, звали Джет и Джин. А позади всей этой компании я разглядела несколько кошек, резвившихся среди уток на лужайке.
В эту минуту я была рада, что мне пятнадцать и что я из Нью-Йорка. И хотя я не видела всего этого прежде, повидать мне довелось немало. Моё лицо тут же приняло отсутствующее выражение: «Всё, как обычно». Я, конечно же, быстро взяла себя в руки, но сказать по правде, увиденное застало меня врасплох. Однако мне не хотелось, чтобы они подумали, что ребята из Нью-Йорка не такие крутые, как ребята из Англии, живущие в огромных старых домах и у которых есть козы и собаки.
Тёти Пенн до сих пор не было видно, но Эдмунд познакомил меня с остальными кузенами. Их звали Айзек, Осберт и Пайпер, на которой мне не хотелось бы подробно останавливаться. Айзек и Эдмунд были близнецами. Они выглядели абсолютно одинаково за исключением глаз. У Айзека они были зелёными, а у Эдмунда того же цвета, что и небо, на тот момент серое. Поначалу Пайпер понравилась мне больше всех, потому что она посмотрела прямо на меня и сказала:
– Мы очень рады, что ты с нами, Элизабет.
– Дейзи, – поправила я её.
Она торжественно кивнула в ответ, и у меня не осталось сомнений, что она запомнит.
Айзек потащил было мою сумку к дому, но Осберт, старший из братьев, забрал её у него и исчез в доме. Выглядел он при этом так, будто тут самый главный.
Прежде чем рассказать вам, что произошло дальше, позвольте сказать несколько слов о доме, который был просто неописуем, разумеется, если до этого вы не видели ничего, кроме Нью-йоркской квартиры.
Скажу сразу – дом едва стоял, но, похоже, это не имело никакого значения. Он был сделан из больших кусков желтоватого камня, у него была крутая крыша, и он огибал буквой Г большой, мощенный крупной галькой внутренний двор. Небольшую часть этой Г занимал широкий арочный коридор, когда-то, вероятно, бывший стойлами. Теперь же это была кухня с гигантским зигзагообразным кирпичным полом, большими окнами на протяжении всего коридора и крепкой дверью.
– Открыта всегда, если, конечно, не идет снег, – сказал Эдмунд.
Фасад дома обвивала густая лоза с мощными, толстыми стеблями: должно быть, этой лозе несколько сотен лет. Однако среди ее стеблей не было видно ни одного цветка, возможно, для цветения еще слишком рано. За домом, если подняться по каменным ступенькам, располагался сад, окруженный высокими кирпичными стенами. В этом саду цвело невероятное множество цветов, окрашенных во всевозможные оттенки белого. В углу красовался старый потертый каменный монумент ангела со сложенными позади крыльями. Пайпер объяснила мне, что этот ангел – памятник одному ребенку, который жил в этом доме сотни лет назад и был похоронен в саду.
Позже, когда мне представился шанс осмотреться в доме получше, я обнаружила, что внутри все кажется еще более несуразным, чем снаружи. Некую особенность этому дому придавали причудливые коридоры, которые, казалось, не вели никуда, и крошечные спальни на чердаке с наклоненными потолками. Все ступени оказались жутко скрипучими, а на окнах не было занавесок. Главные комнаты выглядели огромными по сравнению с теми, что я привыкла видеть. Они были заставлены громоздкой старой, но комфортной мебелью, также повсюду виднелись картины, книги. А камин был настолько просторным, что туда можно было зайти, в буквальном смысле. Чучела животных, «позирующие» подле него, придавали комнате особый колорит старых времен.
Ванная комната, как, оказалось, вполне вписывалась в царивший в главных комнатах колорит. Я бы, наверное, назвала ее антикварной. Однако стоит только уединиться в ванной «по своим делам», как тут же стены отражают все издаваемые вами звуки. Очень громко.
Дом располагался возле сельскохозяйственных угодий, одни из которых напоминали луга, другие были засажены картофелем, а остальные только начинали цвести кислотно-желтым цветом. Эдмунд говорит, что это рапс, который используют для приготовления рапсового масла. Тетя Пенн всегда занята важными делами, связанными с Процессом по Установлению Мира, таким образом, она не знает даже элементарных вещей о ведении хозяйства, как и Эдмунд. Но есть фермер, который регулярно приходит и берет заботы о плантациях на себя.
Несмотря на это, семейство содержит овец, коз, кошек, собак и цыплят. Возможно, это покажется вам забавным, но они держат их «для украшения», как сказал Осберт. В этом плане мой кузен напоминает мне моих знакомых из Нью-Йорка.
На кухню пожаловала некая процессия, включавшая Эдмунда, Пайпер, Айзека, Осберта, двух собак – Джет и Джин (одна собака была белой, другая – черной) и вереницу кошек. Кто-то разлил чай по кружкам, и мы все сели за стол. Компания уставилась на меня как на диковинную зверюшку из зоопарка, но вслед за любопытными взглядами на меня посыпались вопросы. Хотя, признаться, разговор протекал намного любезнее, чем, если бы это было в Нью-Йорке, где взрослые с натянутой улыбочкой кладут вам печенье в тарелку и просят представиться.
Отвечая на многочисленные вопросы, я чувствовала себя буквально ошалевшей. Мне жутко хотелось холодной воды, дабы немного освежиться после событий сегодняшнего дня. Я взглянула на Эдмунда, который все это время весело поглядывал на меня. В руке он держал стакан с водой, в которой плавали кубики льда. Я также заметила, что Айзек с ухмылкой смотрит на Эдмунда.
Вскоре Осберт вышел из кухни (если я забыла сказать, что ему 16, на год больше, чем мне, и он здесь самый старший). Пайпер спросила, хочу ли я поглазеть на животных или предпочту полежать и отдохнуть, и, конечно же, я выбрала второе, потому что даже перед тем, как я покинула Нью-Йорк, я не могла похвастаться особой бодростью. На миг на лице Пайпер мелькнуло разочарование, но я настолько устала, что меня это не сильно заботило.
Она проводила меня в комнату наверху, похожую на монашескую келью, дверь в которую находилась в конце коридора. Комнатка была самой обыкновенной, маленькой, с тонкими белыми стенами, которые отнюдь не выглядели новыми. Там было большое окно с витражом из зеленых и желтых стеклышек. Большой полосатый кот выглядывал из-под кровати, а рядом в старой бутылке стояли нарциссы. Мне вдруг стало казаться, что эта комната – самое безопасное место из тех, где я успела побывать.
Мы поместили мой чемодан в углу, затем Пайпер принесла кучу старых одеял и со смущением поведала мне, что много лет назад черные одеяла спряли из шерсти черных овец.
Я выбрала черное одеяло и накрылась им с головой, без какой-либо причины, думая о том, что я всегда была частью этого дома. Но, к сожалению, я принимала желаемое за действительное.
И тогда я уснула.
Глава 4
Мне не хотелось спать день и ночь напролет, но в итоге вышло иначе. Когда я проснулась, меня накрыло то самое странное чувство, которое испытываешь, просыпаясь в чужой кровати в нескольких сотнях миль от дома. В окружении царившего в комнате сероватого света я слушала таинственную тишину, какой никогда не было и не будет в Нью-Йорке, жизнь в котором днем и ночью бьет ключом.
Первым делом я проверила смс-сообщения, но всё, что я увидела, это НЕТ СИГНАЛА.
«Ну и цивилизация», – подумала я. К тому же в моей голове всплыла пугающая реплика из одного фильма: «Никто не услышит твой крик».Но я отбросила все это в дальний угол своего сознания и выглянула в окно. На улице было тихо и прекрасно. Небо заливалось рассветным румянцем, бледно-серый туман окутывал сарай, поля и сады. Я ожидала увидеть оленя или, может быть, единорога, рысцой возвращающегося домой после тяжелой ночи. Но увидела только каких-то птиц.
Мне стало холодно, и я юркнула обратно под одеяла.
Я слишком стеснялась, чтобы выйти из комнаты, так что осталась там и думала о своем старом родном доме, который, к сожалению, напоминал мне Давину Дьяболику, которая высасывала душу моего отца через его... ну, вы сами знаете что. Позже она залетела, а когда родит, Лия и я собираемся называть ребенка Дамиан, даже если это будет девочка.
Если верить моей лучше подруге Лие, то ДД хотела отравить меня и наблюдать, как я медленно чернею и разбухаю как свинья, а потом умираю в агонии. Но, полагаю, ее план провалился, когда я отказалась что-либо есть. В конце концов, она отправила меня жить как можно дальше от дома в компанию родственников, которых я никогда не видела, в то время как она, папа и их новая игрушка будут жить счастливо. Если бы она обратила хоть малейшее внимание на то, как справляются другие мачехи, то была бы оценена Большим Жирным Нулем.
Прежде чем я успела привести себя в порядок, я услышала едва слышный скрип двери. Это снова была Пайпер. Она заглянула в комнату и взвизгнула, как радостная мышка, увидев, что я проснулась. Девочка спросила, не желаю ли я чаю.
– Да, – приняла предложение я. – Спасибо, – я старалась быть вежливой с Пайпер, потому что она мне понравилась еще вчера вечером.
Девочка мгновенно кинулась на кухню.
Я снова подошла к окну и выглянула наружу: туман уже рассеялся, и все вокруг зеленело. Я оделась и, по пути забредя в пару прехорошеньких комнат, нашла кухню. Айзек и Эдмунд были уже там, поедая тосты с джемом, а Пайпер делала мне чай, выглядя обеспокоенной, что я выбралась из кровати и сама пришла за ним. В Нью-Йорке девятилетние девочки такими вещами не занимаются, а ждут, когда взрослые сделают это для них, так что я была весьма впечатлена ее трепетным отношением ко мне. Однако в то же время меня посетила мысль, не умерла ли старая добрая тетя Пенн, а окружающие просто не знали, как мне это сказать.
– Мама работала всю ночь, – сказал Эдмунд. – Она спит, но появится здесь к обеду. Тогда ты ее и увидишь.
– Спасибо за информацию, – ответила я.
Пока я допивала чай, Пайпер неловко шаталась вокруг, явно желая сказать что-то. Поглядывая на Эдмунда и Айзека, она, наконец, произнесла:
– Пожалуйста, пойдем в ангар, Дейзи.
И это «пожалуйста» звучало больше не как просьба, а как команда. Затем она посмотрела на братьев, как будто говоря «Я просто не могу держаться!». Когда я встала, чтобы пойти с Пайпер, она поступила очень мило, взяв меня за руку, мне даже захотелось ее обнять, особенно с тех пор, как Быть Милой с Дейзи не было чьим-либо хобби.
В ангаре, который хоть и пах животными, но не слишком неприятно, она показала мне крошечную черно-белую козу с квадратными глазами и маленькими обрубленными рожками и звоночком на красном ошейнике. Пайпер сказала, что ее зовут Динь и это была ее коза, но я могла взять ее себе, если захочу. Затем я обняла ее, ведь Пайпер и красивая козочка были одинаково очень милы.
Потом она показала мне стадо овец с длинной запутанной шерстью и нескольких курочек, которые высиживали голубые яйца. Она нашла в соломе одно, еще теплое, и дала его мне. Хоть я и не знала, что делать с яйцом прямо из куриного зада, это тоже было мило.
Скорей бы рассказать Лии об этом месте.
Спустя какое-то время я почувствовала себя довольно уставшей и сказала Пайпер, что мне нужно ненадолго прилечь отдохнуть. Она нахмурилась:
– Тебе надо поесть, ты выглядишь слишком худой.
– Боже, Пайпер не начинай, это всего лишь смена часовых поясов.
Она выглядела расстроенной, но, Господи, это одна из тех избитых фраз, которую я не хотела бы услышать от едва знакомого человека.
Когда я проснулась, на кухне стоял суп с сыром, лежала большая буханка хлеба, и тетя Пенн стояла рядом со столом. Заметив, что я вошла, она подошла и обняла меня, посмотрела на мое лицо и просто сказала:
– Элизабет.
И произнесла она так, словно это был конец предложения, но потом продолжила:
– Ты похожа на свою мать.
Очевидно, она преувеличивала, ведь мама была красивой, а вот я нет. У тети Пенн были те же глаза, что и у Пайпер, серьезные и словно наблюдающие за тобой. Когда мы сели ужинать, она не налила мне суп или что-нибудь еще, а просто сказала:
– Пожалуйста, Дейзи, угощайся, бери что хочешь.
Я рассказала всем о папе, Давине Дьяволице и Дамиане, отродье сатаны, они все смеялись, но можно сказать, им было жаль меня. Тетя Пенн сказала:
– Что ж, их потеря – наша выгода.
Это было приятно, даже если она и была просто вежлива.
Я попыталась учиться у нее, но не слишком явно потому, что надеялась увидеть в ее внешности и поведении сходство с мамой, с которой у меня не было шанса встретиться. Она много спрашивала меня о моей жизни и слушала очень внимательно ответы, словно пытаясь составить мнение обо мне, а не как большинство взрослых: делают вид, что слушают, а на самом деле думают о чем-то другом.
Она спросила, как поживал отец, она не видела его много лет, и я сказала, что все было хорошо, кроме его вкуса на подружек, он был просто ужасен. Но папа наверняка чувствовал себя намного лучше сейчас, учитывая, что я не ходила вокруг и не напоминала ему об этом день и ночь.
Тетя Пенн смешно улыбнулась, как будто пытаясь удержаться от смеха или, может, плача, и, посмотрев в ее глаза, я увидела в них понимание.
Было изрядное количество споров и разговоров за ланчем, кроме разговора со мной: она не слишком была увлечена им, но слушала, и в общем можно было почувствовать, что она была немного рассеянной, я предполагаю, это из-за ее работы.
Чуть позже, пока все разговаривали, она положила свою руку на мою и тихо шепнула, что ей хотелось бы, чтобы моя мама была здесь и видела, каким пылким человеком я стала. Пылким? Довольно странное слово, я задумалась, означало ли оно «испорченным». Но опять же, она не выглядела как кто-то, пытающийся найти еще один способ задеть меня, в отличие от некоторых знакомых мне людей.
Еще несколько секунд она смотрела на меня, подняла руку и убрала волосы с моего лица, отчего я почувствовала себя невероятно грустно, и потом сказала сожалеющее-печальным голосом, что даст лекции в Осло в конце недели о Неизбежной Угрозе Войны, и извиню ли я ее? Она собиралась уехать на несколько дней в Осло, и дети позаботились бы обо мне. Я подумала:
– Опять эта война, внезапная, как фальшивая монетка.
Я провела не очень много времени, думая о войне потому, что мне наскучила болтовня в течение последний пяти лет о том, Будет Ли Она или Не Будет, и мне случилось узнать, что в любом случае мы ничего не могли с этим поделать, тем более пустыми разговорами.
Время от времени я ловила на себе отстраненные взгляды Эдмунда и отвечала ему тем же взглядом, ожидая его реакции. Но он просто улыбался и в этот момент со своими полуприкрытыми глазами больше всего был похож на Верного Пса, чем когда-либо. Если бы вдруг выяснилось, что этому ребенку 35 лет, я бы не удивилась.
Собственно, это все, что произошло со мной в мой первый здравый день в Англии. Я бы оценила жизнь со своими кузенами больше, чем просто хорошо. К тому же, все это было намного лучше, чем жизнь дома на Восемьдесят Шестой улице.
Поздно ночью я услышала телефонный звонок, раздавшийся где-то в доме. Я подумала, не звонит ли мне мой папа, чтобы сказать:
– Привет, я совершил ошибку, отправив мою единственную дочь в другую страну из-за капризов одной гарпии-интриганки.
Но я была настолько сонной, что мне едва бы хватило воли встать с постели и поискать в темноте замочную скважину, чтобы подслушать. Как видите, воздух этой закоренелой страны идет мне только на пользу.
Глава 5
На следующий день рано утром я, как обычно, спала и во сне витала в своем подсознании, населенном темными сущностями. Вдруг я услышала голос Эдмунда у себя над ухом:
– Вставай, Дейзи! – и увидела его лицо, склонившееся надо мной. В руке у него дымилась сигарета, а на ногах было что-то вроде турецких туфель. – Собирайся, мы идем на рыбалку, – сказал он.
Я почему-то не сказала, что ненавижу рыбалку и рыбу тоже, раз уж он упомянул о ней, а вместо этого вытащила себя из-под одеяла, натянула одежду, даже не умывшись, и вот уже Эдмунд, Айзек, Пайпер и я сидели в джипе и неслись, подпрыгивая на ухабах, по старой разбитой дороге; солнце ярко светило в окошки и мне было очень хорошо жить, даже если несколько рыб должны были из-за этого умереть.
Эдмунд был за рулем, а мы все стиснулись на переднем сиденье, не пристегнувшись, потому что пристегиваться было нечем. Пайпер напевала песню с забавным рваным мотивом, которую я раньше не слышала, и ее голосок был ангельски чистым.
Мы подъехали к реке, остановились и вышли из машины. Айзек вытащил все снасти, а Эдмунд достал завтрак и одеяло. Хотя день не был очень теплым, я сделала себе гнездышко среди высокой травы, примяв ее и постелив одеяло. Я лежала очень тихо и грелась на солнце, которое, поднимаясь выше, все больше согревало. Слышала я только звук голоса Эдмунда, ведшего неторопливую плавную беседу с рыбами, Пайпер, напевающую свою причудливую песню, и редкий всплеск речной волны или крик какой-нибудь птицы, вспорхнувшей недалеко от нас.
Я почти ни о чем не думала, кроме этой птицы, и вдруг Эдмунд оказался рядом со мной и прошептал мне на ухо:
– Жаворонок.
Я только кивнула, зная, что бесполезно спрашивать, откуда он знает ответы на вопросы, которые даже и не зародились. Затем он протянул мне чашку горячего чая из термоса и снова исчез, вернувшись к удочкам.
Ни у кого не было улова, кроме Пайпер, которая поймала одну форель и кинула ее обратно в реку. («Пайпер всегда кидает рыбу обратно», – сказал Эдмунд, а Айзек, как обычно, промолчал.) Я чувствовала себя очень счастливой. Я не садилась, потому что дул довольно прохладный ветер, а лежала, погрузившись в грезы, думая о тете Пенн и о своей жизни до этого и вспоминая прошлое, каким бы оно могло быть, чтобы быть счастливой.
Именно в такие моменты я теряла бдительность на какую-то долю секунды, и образ моей мамы появлялся у меня в голове. Хоть она и умерла, из-за чего люди принимали это отвратительно благочестивое выражение лица и произносили:
– Мне очень жаль, – как будто это была их вина. На самом деле, если бы все не принимались тут же извиняться всякий раз, когда задавали совершенно естественный вопрос: «Где твоя мама?», я могла бы узнать побольше о ней от кого-нибудь, чем только то, что Она Умерла, Чтобы Дать Тебе Жизнь which is the party line on Good Old Mom.
Очень обидно, когда начинаешь свой первый день на этой планете с убийства, но что я могу поделать, тогда я не могла выбирать. К тому же я могла бы жить куда счастливей без этих ярлыков, которые на меня навесили: Убийца или Бедное Дитя, Оставшееся Без Матери.
Я была словно между молотом и наковальней.
Отец никогда не упоминал имя матери, что, на мой взгляд, психологически некорректно. Отец Лии работал на Уолл Стрит и застрелился в тот день, когда потерял чужие 600 миллионов долларов, но в их доме живы воспоминания и разговоры о нем.
Иногда мне хотелось, чтобы кто-нибудь просто рассказал мне о таких обычных повседневных вещах, например, какой у нее был размер ноги, пользовалась ли она макияжем, какая была ее любимая песня, любила ли она собак, был ли у нее приятный голос, какие книги она читала, и так далее. Я решила поспрашивать о ней тетю Пенн, когда она вернется из Осло, но понимала, что не могу спросить то, что на самом деле хочу знать: были ли у мамы глаза, как у тети Пенн? Когда тетя Пенн убирала прядь с моего лица, чувствовала бы я то же самое, если бы это была моя мама? Были ли мамины руки такими же сильными и мягкими, как у тети Пенн? Могла бы моя мама смотреть на меня с таким же непонятным выражением лица, как тетя Пенн? И, как бы, между прочим, боялась ли моя мама умереть?
Эдмунд и Пайпер легли на одеяло с обеих сторон отменя. Эдмунд выпускал серые кольца дыма в воздух, а девочка, как и обычно, взяла меня за руку. Айзек же по-прежнему стоял в воде, выглядя довольно спокойным и миролюбивым. Но тут все начали спорить о пути передвижения форели. Я же закрыла глаза и пожелала, чтобы все они стали мне родными.
Глава 6
Я почти не видела Осберта на этой неделе, потому что он ходил в школу, в отличие от Айзека, Эдмунда и Пайпер, которые были на домашнем обучении. Могу сказать, что такое обучение подразумевает чтение случайных книг и положительные ответы на редкие вопросы тети Пенн, спрашивающей об успехах в освоении географии.
Сейчас становится ясно, что это было одно из лучших нововведений в системе образования, и я была рада, что меня зачислили. Но тетя Пенн сказала, что мне ничего не нужно делать до начала осеннего семестра.
Моя жизнь с кузенами отличалась от той, которую обычно видишь по телевизору, где меня бы хлопали по плечу и регулярно спрашивали о моем душевном состоянии. Пайпер, Эдмунд, Айзек и я делали все вместе, хотя иногда я забывала посчитать Айзека, потому что он мог не произнести ни слова за несколько дней. Тетя Пенн не беспокоилась об этом, считая, что он будет говорить тогда, когда будет готов. А я вот подумала, что в Нью-Йорке на этого ребенка в детстве обрядили бы в смирительную рубашку и в течение следующих примерно двадцати лет водили по психологическим консультантам, которые спорили бы о его особенных потребностях и брали за это немало денег.
Несколько ночей спустя, я тихо спустилась к кабинету тети Пенн в надежде отправить несколько е-мейлов людям, которые, возможно, уже думали, что я исчезла с лица земли. Из-под двери мерцал свет:
– Эдмунд? – спросила тетя Пенн.
Сначала я думала ничего не отвечать, а просто улизнуть, но в последнюю минуту передумала и произнесла:
– Нет, это Дейзи.
– О, Дейзи, пожалуйста, входи, – тетя была рада видеть меня. – Присядь у камина.
Несмотря на то, что был уже апрель, ночи пока были холодными и морозными.
– Ты просто не представляешь, во сколько мне обходится отапливать этот дом, – вздохнула тетя.
Я придвинулась ближе к огню, и она отложила свою работу, сказав, что достаточно поработала сегодня. Заметив, что я все еще дрожу, она поднялась и укутала меня потеплее пледом. Она как будто улыбалась, но немного грустно. Затем она села на диван рядом со мной и начала рассказывать о своей сестре. Я не сразу поняла, что она говорила о моей маме.
Она рассказала мне то, о чем я никогда не знала. Ее сестра готовилась поступать в университет, чтобы изучать историю, но влюбилась в моего папу и, в конце концов, передумала учиться, чем очень разозлила своего отца. Когда она уехала жить в Америку, дома о ней почти не говорили. Тетя Пенн взяла со стола рамку с фотографией, с которой смотрели две очень похожие друг на друга молодые девушки. Одна из них улыбалась, а другая была серьезной и обнимала за шею огромную собаку, больше похожую на бродячую. Собаку звали Леди, конечно, в шутку, потому что у нее совсем не было хороших манер.
– Но посмотри, как твоя мама ее любила, – сказала тетя.
Дома я видела много маминых фотографий, но почти на всех она была с моим отцом, и не было ни одной ее фотографии до их знакомства. Здесь она была совсем другой – молодой и счастливой – словно из другой жизни. Тетя Пенн сказала, что я могу взять фотографию, но я отказалась. Это фото было единым целым с этим столом и этой комнатой, и мне не хотелось забирать его отсюда.
Тетя Пенн потерла глаза и заявила, что уже поздно и нам обеим пора спать, но когда я подошла к двери, она сказала:
– Когда твоя мама позвонила мне, чтобы сообщить о своей беременности, ее голос звучал счастливей, чем когда-либо до этого. Это счастье подарила ей ты, Дейзи.
Она приказала мне бежать наверх, пока я не заболела, но я еще долго не могла унять дрожь.
На следующий день тетя Пенн отправилась в Осло. Особо не задумываясь, мы были вполне довольны, что остались за главных. Позже, оглядываясь назад, становится ясно, что именно момент ее отъезда стал для нас переломным, так же как убийство австрийского герцога Франца Фердинанда стало поводом для начала Первой Мировой войны, хотя эта связь, по крайней мере, для меня, никогда не была столь очевидной.
Но в тот момент она просто поцеловала каждого из нас, улыбнулась и наказала нам вести себя хорошо и быть благоразумными. То, что она и бровью не повела, когда наклонилась поцеловать и меня, было самым лучшим из всего, что произошло со мной с тех пор, как я приехала.
Мы не успели, как следует насладиться своей свободой, когда начали происходить события.
Первое случилось не по наше вине. А по вине бомбы, которая, на следующий день после отъезда тети Пенн, взорвалась на крупной станции метро в Лондоне и унесла жизни то ли семи, то ли семидесяти тысяч человек.
Конечно, это была страшная трагедия для людей, и, в общем, все это было довольно жутко, но, если честно, на нас, живущих далеко за городом, взрыв повлиял не так уж сильно. Правда, из-за него были закрыты все аэропорты, а это означало, что в ближайшем будущем никто не сможет вернуться на родину, в том числе и тетя Пенн. Ни один из нас не дерзнул бы сказать, что классно совсем не иметь родителей, но не нужно уметь читать мысли, чтобы догадаться. По правде говоря, мы не могли поверить в свое счастье и на какое-то короткое время почувствовали себя пассажирами поезда, летящего вниз под гору, и думали только о том, как восхитительно ощущать нарастающую скорость.
