Текст книги "Воскресни за 40 дней"

Автор книги: Медина Мирай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Воскресни за 40 дней
Медина Мирай

«Когда летишь с моста, понимаешь, что все твои проблемы решаемы. Кроме одной. Ты уже летишь с моста»

Выживший самоубийца.

Дизайнер обложки Медина Мирай

© Медина Мирай, 2017

© Медина Мирай, дизайн обложки, 2017

ISBN 978-5-4485-5811-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

– Ты думал меня удивить этим? – презрительно спрашивал он, сжимая в руках мою открытку.

Я со всей любовью делал её. Я вложил в неё частичку себя, а теперь эту частичку растоптали, просто уничтожили. Меня уничтожили.

Парни вокруг него злорадно захохотали. Они показывали на меня пальцем, словно я с ног до головы облит грязью.

Мне было больно смотреть ему в глаза. На этом светлом лице растянулась ухмылка, которая заставляла подступать к моим глазам слезы. Его ни с чем не сравнимые голубые глаза смотрели на меня с презрением.

А на что же я надеялся? Будь я милой симпатичной девушкой, он бы и улыбнулся мне в знак благодарности. Но перед ним сидел на земле потрепанный низкорослый парень с каштановыми волнистыми волосами. Этот неудачник больше похож на дошкольника. Он уродлив в своих глазах, в глазах одноклассников, в глазах всех. Всегда выделялся на фоне других тупостью, непониманием предметов. А ведь он старается. Сверстников раздражало в нём все: от школьной формы, которую носил лишь он в классе, до действий.

И этим неудачником был именно я, четырнадцатилетний паренёк по имени Даан.

– А давайте выльем на него голубую краску? – предложил один из недалёких по уму громил. От одного его неухоженного вида меня всегда тянуло блевануть, ибо был он не просто ужасен внешне, но и отвратителен характером. Казалось, родился уже с запахом перегара и чипсов – это зловоние следовало за ним повсюду.

– Нет, для него это будет слишком просто, – отозвался пацан в зелёной кепке. В школе он прославился как «прекраснейший из прекраснейших». Я мог сказать, что он действительно привлекателен. Мне нравятся его волосы, зачёсанные назад, одежда, выполненная умелыми руками известных в Нидерландах модельеров. Но характером он напоминает типичного бабника из дешёвого сериала. Зовут его Джесси, – Предлагаю рассказать об этом всему классу… Да что уж тут – школе.

Я стоял, не поднимая глаз. Лишь изредка посматривал на выпирающие костяшки рук. Не смел взглянуть на него, не смел больше думать о любви к нему, пусть и чувствовал, что она все ещё жива во мне. Будучи униженным, я унижал себя лишь сильнее. Как же я был глуп, когда решился на этот поступок. На что я надеялся, если даже ни разу не говорил с ним? Да как я вообще мог подумать, что люблю его? Да разве возможна любовь в столь раннем возрасте?

Каждый раз, когда я видел его, высокого блондина, чьи волосы зачёсаны направо, руки усыпаны шрамами от порезов, в окружении кокетливых девушек, меня пожирала ревность. Почему же в моменты, когда его очередная девушка протягивала ему новую сигарету, я был готов вырвать её из рук и растоптать?

Я осознавал, что болен им. Болен настолько, что даже имя старался не произносить. В такие моменты тело моё деревенело. Алексис…

В груди у меня защемило от обиды. Стыд материализовался и придавливал меня к земле, ломил мне шею. Я не мог поднять полные слёз глаза. Хотелось зарыдать, но каждый раз огромным усилием воли останавливался. Непролитые слезы застревали острым комом в горле. От режущей боли хотелось сжать его. Несколько слезинок дали себе волю, разбились о кулаки. Я захныкал. Прикрыл лицо руками, скрывая своё и без того уродливое лицо, которое теперь казалось в несколько раз уродливей из-за прилива крови к мокрым щекам.

– Смотрите, он плачет! – закричал кто-то и вслед за ним все начали громко смеяться.

Это окончательно убило меня. Но в этом оглушительном смехе я не слышал его голоса. Меня распирало желание взглянуть на него, но страх увидеть исказившиеся в смехе лица кучки балбесов отпугнул.

Что-то упало прямо передо мной. Я разомкнул пальцы. Возле меня лежал свёрнутый комок из плотной бумаги цвета хаки.

– Мне это не нужно, – холодно произнёс Алексис.

Слова подействовали, как электрошокер. Я позабыл об уродливом виде и убрал руки от лица. В глазах его ничего не читалось. Они были пустыми, безжизненными, будто перед ними предмет, совсем неинтересный. Именно предмет – я никогда не замечал, чтобы он испытывал ко мне хоть какие-то человеческие чувства.

Я убежал от него. В побеге видел единственное решение всех проблем, пусть и осознавал: от такой грязи мне никогда не удастся отмыться.

Глава 2

С тех пор прошло ровно четыре года. Я почти забыл о жизни в Амстердаме.

Моя депрессия после позора стала отличной темой для новых ссор между родителями. Они и без этого кричали друг на друга почти каждый вечер. Порой у меня складывалось впечатление, что мама с папой делают это специально, пытаясь найти какой-нибудь предлог для развода. И этим живым предлогом стал именно я: моё поведение, мужское воспитание, которое в меня не заложил постоянно работающий отец Джимбо. Приходил после работы уставшим, а на кухне помимо холодного ужина ждала раздражённая мама, готовая обложить его матом с ног до головы из-за того, что он так поздно. Я видел в его потухших глазах искры сожаления о том, что он позволил надеть на себя это ярмо семейной жизни. Он был заложником семейных уз, и однажды я дал себе обещание, что никогда не обрекусь на такие страдания.

Инициатором большинства стычек становилась в основном мама Христа. «Женщина на иголках». Порой она и на мне срывалась. Раздувала из мелочи проблему галактического масштаба. Должен признаться, иногда я специально не поднимал трубку, когда она звонила. Делал всё, лишь бы не слышать её истеричный голос.

Родители все же добились своего – развода. Счастливый отец остался в Амстердаме в просторном доме. Без хлопот, каких-то сосунков вроде меня и истеричек вроде мамы. Мы же с ней переехали в Фризенвейн – маленький уютный городок в Нидерландах.

Люди тут, стоит отметить, очень приветливые и добрые. Атмосфера в городке помогла мне раскрыться: я взялся за учёбу, глотал книги, засыпал с ними, подолгу не ел, в очередной раз выучивая формулы. Делал всё, лишь бы оправдать надежды мамы. Но она не обращала внимания. В старой школе меня считали умственно отсталым, но за четыре года усердных занятий я вышел на уровень, превосходивший все ожидания моих нынешних учителей. Они пророчили мне большое будущее, а я вновь не видел улыбок мамы. Она была единственным человеком, чью поддержку я хотел почувствовать больше всего.

В новой школе я впервые увидел обращённые к себе приятные лица сверстников. Впервые общение с ними не пробуждало во мне букета комплексов. Впервые взоры на меня обратили девушки. Особенно востребованным я стал ближе к семнадцати годам. Бывшие одноклассники уже никогда не смогли бы узнать во мне того заезженного трусливого простачка. Перед их глазами возник бы образ все ещё скромного, но уже высокого стройного парня с густыми каштановыми взъерошенными волосами и все теми же синими глазами.

Все чаще и чаще я слышал шёпот за спиной – это девушки обсуждали мою внешность. Такое внимание со стороны прекрасного пола вводило меня в ступор. Безусловно, очень приятно нравиться кому-то. Чувствовать, что ты нужен. Знать, что кто-то думает о тебе днями и ночами, но… я гей. И об этом не знал никто. Тяжело видеть расстроенных девушек, которым ты только что отказал и даже не удосужился назвать причину. Они уходили, а я гадал: о чём они думают, сильно ли страдают, и что будут делать теперь.

После случая с Алексисом я убеждал себя: гомосексуальность – болезнь. Собирался в ближайшем будущем исправить эту «ошибку» в себе. Да, Нидерланды – страна, где правительство хорошо к нам относится. Но кто сказал, что все люди будут так лояльны? Я окружен гомофобами. Они загрызут меня через секунду после признания. Так или иначе, я убедил себя, что это ненормально. Это генетический сбой, пусть и понимал, что не прав. Я такой, какой есть. Я родился таким. Я не ошибка. Мне приходилось подстраиваться под окружающих и чужие вкусы, чтобы не стать изгоем.

Однажды я увидел записку у себя на парте.

«Жду тебя сегодня на крыше после занятий».

Возле перил, ограждающих всю крышу по периметру, стояла невысокая стройная девушка. На ветру развевались её каштановые волосы, трепетала юбка до колен, а чёрные колготки обтягивали стройные ножки. Пусть я и не разглядел черт её лица из-за плохого зрения, но точно знал – она улыбается.

– Ты догадываешься, зачем я сюда тебя привела? – спросила она нежно.

– Да.

– Я красивая? – больше слышалась просьба ответить «да».

И она была услышана:

– Да.

Девушка подбежала к перилам и повернулась к ним спиной.

– Скажи, Даан, что ты обо мне думаешь? Ты ведь наверняка меня никогда не видел в школе, поэтому я хочу услышать твоё первое впечатление.

– Ты кажешься мне очень милой… – и это было правдой, пусть не видел её чёткого образа, расплывшегося в лучах заката, – Скромной, воспитанной…

– Тебе нравятся такие, как я?

Произошла пауза ровно в три секунды, за которые родилось короткое вранье:

– Да.

Она незаметно обхватила прутья сзади. Мной завладело острое желание развернуться и уйти, лишь бы не чувствовать на себе пристального взгляда. Она сканировала меня с ног до головы.

– А ты бы стал встречаться с такой, как я?

– Нет, – слетело с моих уст.

Она повернулась лицом к перилам. Как умелая воровка, вылезла между прутьев.

– Стой! – я чувствовал, что говорю впустую.

Я никогда не мог передать эмоции в той тональности, в какой они должны быть. В сердце кололи иглы, а в голосе читалось равнодушие.

Девушка запустила руку в карман. Вытащила оттуда, я так понял, телефон. Несколько секунд он был в её руках, пока его медленно не вернули.

Руки обхватили перила. Пятками она упёрлась о край крыши и запрокинула голову назад. Она молчала. Питалась глотками воздуха, а я стоял, не смея шевельнуться. Она резко опустила голову вперёд. Волосы залепили лицо, разрушая образ прилежной девушки.

– Ты был моей последней надеждой…

Она скрылась за перилами. Слова растворились в шуме листьев.

Я бросился вперёд. Она выглядела как сломанная кукла. У неё были прикрыты глаза, точно у спящей; вокруг головы растекалась красная лужа, а на лице виднелась едва заметная улыбка.

Меня душили слезы. Я хотел прыгнуть вслед за ней, лишь бы избавиться от чувства вины.

Я убийца. Такие, как я, не достойны жить. У таких, как я, нет будущего. Зачем я вообще существую?

С тех пор я просыпался и засыпал с мыслью, что погубил человека. Её последние слова эхом проносились в ушах. Она являлась мне в кошмарах в крови и пыталась сбросить меня с крыши. Однажды, увидев подобный сон, я не был в силах заснуть до самого утра.

Ближе к пяти, когда солнце постепенно начало просыпаться и осыпать город розовыми лучами, мне захотелось выйти на улицу. Округа спала. Лишь изредка можно было услышать вдалеке шорох автомобильных шин. Ноги сами привели меня на невысокий пригорок за городом, откуда я мог наблюдать за рассветом. Здесь господствовала тишина.

Я лёг на холодную траву. Тело расслабилось, глаза закрывались сами по себе. Где-то неподалёку пели птицы, встречая холодное утро. Шелестела трава, щекотавшая мне уши и лицо. Все это постепенно заставило позабыть о проблемах и подумать о жизни. Я оглянулся. Заметил, насколько необъятны края, в которых находился. Насколько прекрасен пейзаж, который в это утро видел лишь я. Восхищенный взгляд упал на ветхий домик у подножья пригорка. Интерес взял вверх. Я направился туда.

Внутри меня ждали уют и старинный стиль из прошлого века. Но место это было явно заброшено. Доски подозрительно скрипели, навевая ужас. Двери ветхие, от каждого движения могли слететь с петель. Не было света. На столе в коридорчике стояла ржавая лампа. Окна были покрыты жёлтыми пятнами и прикрыты дырявыми занавесками. Но нигде не было пыли.

Узкий коридорчик привёл меня в небольшую спальню. Кровать стояла напротив окна, и лучи пробудившегося солнца не смогли бы потревожить меня. Я приземлился на прохладную постель. Не успел натянуть на себя одеяло, как оказался в королевстве снов. Я не помнил ни одного из них, но впервые за долгое время они оставили приятный осадок.

Но не это удивило меня, когда проснулся. А то, что был я укрыт тёплым одеялом…

Глава 3

– Ну и где же ты был?! – именно этими раздражёнными словами встретила меня мама.

Её волосы ещё не успели высохнуть, и плечи салатового халата пропитывались влагой. Она упёрла руки в боки и слегка сгорбилась, как важная старушенция. Мама преследовала меня до моей комнаты, одновременно ругая за все существующие на свете грехи.

– Я был на пригорке и уснул там…

– Что за бред ты несёшь?

Конечно, я бы и рад ей рассказать правду, но разве могут ещё современные взрослые люди, потерявшие всякую человечность из-за множества проблем и вечной нехватки времени, понять то, что испытывал я в тот момент? Порой мне кажется, взрослые люди – бесчувственные существа. Они не живут, а просто существуют. Я презираю их, ведь жизнь этих людей такая однотипная. Меня, человека, который предпочтёт застрелиться, но не жить подобным образом, тянет расплакаться и пожалеть их, как бездомных котят. Котят, которые потеряли радости жизни и думают только о работе. Они рабы системы. Я рад, что на их фоне живут – именно живут – те, для кого каждый день – новая жизнь. Но таких людей ужасно мало.

Где-то ещё с полчаса мама читала лекцию.

– Нужно говорить, когда ты уходишь из дома.

Да-да, причитает так, будто она пустила бы меня куда-нибудь в пять часов утра.

– Вчера нам поступил заказ: нужно отнести большую корзину цветов по этому адресу, – она протянула мне мятый листочек.

Я едва смог разобрать написанное. Почерк, как у пьяного врача. Хотя врачи и без спиртного пишут, как пьяные. Пора им уже придумать азбуку. Или ввести их язык в гугл-переводчик.

– Я немного знаю этих людей. Очень хорошие и вежливые. Недавно у них произошло несчастье, и они заказали цветы.

Мама работала флористом. Очень приятная профессия. В доме всегда пахло свежестью, но порой смесь цветочных запахов доводила до тошноты. Магазинчик находился при доме.

Плотно позавтракав бутербродами с молоком, я уже принялся одеваться. Погода менялась за считаные секунды, что типично для Нидерландов. В качестве одежды я выбрал обычную толстовку, джинсы и кеды.

– Только не растрать полученные деньги! – крикнула мне вслед мама.

Она говорила это каждый раз, когда я доставлял заказ. Для меня это оскорбительно. Неужели она считает, что ее восемнадцатилетний сын способен растратить деньги, которых в семье и так немного, на какую-нибудь ерунду? Тем более я не пил и не курил. Это скверно.

Корзина с цветами была завёрнута в несколько слоёв целлофановой плёнки. Под ней я едва мог разглядеть окраску цветов.

Дом заказчика находился в четырёх кварталах от моего. За то время, пока я проходил это небольшое расстояние, погода успела поменяться раз пять. Сначала полил грибной дождик, на смену пришёл ветер, потом солнце выглянуло из-за облаков, вновь немного поморосило и опять меня застал ветер.

Дом заказчика прямо передо мной. Через большие окна предельно отчётливо можно разглядеть кучковавшихся людей. Постучал. Услышал за дверями несколько матов в адрес «нежданного гостя». Вслед за этим послышался топот ног. Я сделал шаг назад – вдруг мне врежут по носу. В дверной проём протиснулась красная рожа мужчины.

– Что надо? – глухо спросил он, распространяя вокруг запах алкоголя.

Похоже, у бедолаги в доме шумное похмелье после ночной вечеринки. Не сказать, что панихида. Я сразу испытал к мужчине неприязнь: на этой розовой, как у свиньи, морде росла жёсткая щетина, кожа поблескивала от пота, губы в жире, узкий лоб зарос волосами, густые брови и волосы на голове блестели от засаленности.

Господи, это ужасно.

– В-вы Дональд Грех? – уверенность в моём голосе всегда угасала при виде незнакомых неопрятных людей.

– Я, а чё надо-то?

– Вы заказывали корзину цветов…

– Точно! – вдруг вскрикнул мужчина и отклонил голову в сторону, – Эй, Лина! Я же говорил, мне должны принести цветы памяти Абигейл! А я все думал, о чём забыл! А ты мне… Лина, блин, для кого я горло деру?!

– Она в туалете, – послышался чей-то ленивый женский голос.

– Вот сука, – улыбнулся мужчина и обратил на меня грозный взор, – Заходи, пацан…

Внутри меня пробудился рвотный рефлекс. Я мечтал поскорее получить деньги и уйти подальше от этого дома, и это желание увеличилось в разы, когда я очутился внутри. Дом насквозь пропитался зловонием алкоголя, сигарет и пота. Невозможно было сделать даже маленький глоточек воздуха, ибо накатывал рвотный рефлекс. Я боялся испачкаться воздухом. Едва-едва дышал ртом, наблюдая за тем, как мужчина не лучших форм в одних ношеных трусах копошится в своих потрепанных штанах. Сзади него на стенке распласталось что-то зелёное и блестящее, больше похожее на… От этой мысли я сглотнул, приглушая желание блевануть.

Для меня подобный вид жития в Фризенвейне стал настоящим шоком. Мне казалось, люди этого городка, все до единого, опрятны, и негативно относятся к вредным привычкам. Кто знает, какие ещё тёмные уголочки таят подобные мирные пристанища?

– Держи, – мужчина сжал мою руку.

Он явно не хотел прощаться с деньгами. Скомканная купюра лежала на моей ладони. Даже в затемнённой комнате я разглядел что-то мокрое, что после своей руки оставил заказчик. Без капельки стеснения вытер руку о штанину, уже планируя дома закинуть джинсы в машинку.

Вышел на улицу и будто очутился в другой реальности. С чувством выполненного долга я аккуратно положил деньги в карман толстовки и направился в сторону дома.

Прошёл квартал. Приблизился к тёмному переулку. Сзади послышались шаги. Сначала не обращал на них внимания, но с каждой секундой они становились все громче и громче. Так продолжалось до тех пор, пока некто в капюшоне не прошёл мимо меня. Я случайно заметил его лицо. Вернее, часть чёрной маски. Он ускорил шаг. Завернул за угол и спустя пару секунд бесследно исчез.

На душе у меня стало тяжело. В поисках успокоения я засунул руку в карман, где лежали деньги. Сердце моё пропустило удар от страха – деньги пропали.

Глава 4

Я медленно вошёл в дом. Темно. Все лампы выключены. Не работал даже телевизор. Сгущающиеся тучи заволокли небо, и от этого в доме было темно.

– Даан, это ты? – донёсся голос мамы из зала.

Я не мог вытянуть из себя ответ.

Радостная мама выбежала из зала и включила свет в коридоре. При виде моего вялого состояния с её лица резко сошла улыбка.

– Ну что? – намекнула она, – Давай, – и протянула руку.

Я отвёл взгляд в сторону. Она скрестила руки под грудью, оперлась о косяк двери головой. Режущий взгляд серых глаз четвертовал прежде, чем в ход вступили резкие слова:

– Где деньги?

– Мама, пойми, я, правда, отнёс цветы, получил деньги, но по дороге домой у меня их украли! Какой-то парень прошёл мимо и…

– Что? – загробным голосом спросила она. Глазные яблоки вот-вот выскочат из глазниц. Тонкие губы сложились в бледный бантик, – Что ты сейчас сказал? – вопрос прозвучал грознее в несколько раз. Острый маникюр мамы впился ей в руку.

– У меня украли деньги.

Я сделал шаг назад. Все тело окоченело от шока и пылало огнём одновременно. От волнения закружилась голова, я упёрся в стенку.

– Даан, да ты врунишка!

Мама разжала руки, резкими шагами подошла ко мне и застыла. Принюхивалась, как собака-ищейка. Глаза её загорелись безумным пламенем.

– От тебя несёт…

– В доме у заказчика несло сигаретным запахом, и пока я стоял там, одежда пропиталась им!

– Что ты врёшь?! Просто скажи, что потратил деньги! Наверняка в какой-то компашке ошивался!

– Но это неправда! Ты ведь знаешь. Это всё…

– Да ни за что в жизни тебе не поверю, что семья Грехов устроила такое!

– Но ведь это именно так.

– Не ври мне!

Я зажмурился от крика.

Вены мамы на шее вздулись до предела. Каждую секунду она набирала в лёгкие порцию холодного воздуха, а выдыхаемый ею был горячее огня. Руки тряслись, чтобы влепить мне пощёчину, и я готов поклясться, что хотел принять её в тот момент.

– Боже, ну что за наказание? – провыла мама, – Что за урода я родила, к своему великому сожалению?

Для меня эти слова стали острее ножа. Я почувствовал, как сердце обливается кровью от горечи и внутри образуется пустота. Эта пустота растягивалась и дальше, когда в голове всплывали все наши ссоры, скандалы по пустякам. И в гуще этих событий я не мог найти ни единого момента, когда мама могла искренне мне улыбнуться и сказать добрые слова.

Сейчас она ходила из стороны в сторону. Прикрыла глаза. Дрожащей рукой обхватила лоб и направилась к залу. Внезапно мама зацепила скатерть на тумбе, и стеклянная статуэтка ангела разбилась вдребезги. От испуга мы с мамой подпрыгнули. Статуэтку подарила моя покойная бабушка в день моего рождения. Это была последняя сохранившаяся память о ней.

– Это все ты виноват! – закричала она.

Мама опустилась к осколкам, начала кропотливо собирать их. Один из них ранил её ладонь. Стекло окрасилось кровью. Мама тихо захныкала, нагнувшись над разбитым ангелом.

– Ненавижу тебя… – прошептала мама, – Это из-за тебя моя жизнь пошла наперекосяк.

Мама забивала в меня эти обидные слова, как гвозди в древесину. В груди у меня защемило, от душевной боли к глазам подступала пелена слёз.

«Почему она меня ненавидит? Что я сделал, за что следует ненавидеть? Почему я слышу подобное от мамы?»

– Ты как камень на пути, который появился из ниоткуда и не желает сдвинуться в сторону! Зачем ты мне такой нужен?! Из-за тебя я тут! Из-за тебя я потеряла любимую работу! Из-за тебя я превратилась в никому не нужную женщину, которая выглядит старше своих лет, к которой равнодушны мужчины и не желают вести диалога сверстницы! Взгляни, как я себя извела из-за тебя! Ты не должен был рождаться! Твоё рождение – ошибка. Ошибка, которую легко можно исправить, и мне уже все равно, каким путём. Если ты не исчезнешь из моей жизни, я убью тебя!

Она выкрикивала каждую фразу и всхлипывала. Глотала слезы и продолжала собирать острые осколки. Мама закрыла лицо окровавленными руками.

Я хотел умереть. Я не видел решения этой проблемы. Лишь сейчас до меня дошло: с рождения я был одинок. Меня воспитывали только из принципа, меня не окружала настоящая родительская ласка. Это единственное, чему я всегда завидовал у сверстников.

Все улыбки – фальшивы, слова – обман, действия – наиграны, существование после такого… бессмысленно.

Я выбежал из дома. Не оглядываясь назад. Не думая ни о чём ином, как о смерти. Лишь она могла заглушить горечь утраты веры в жизнь.

Я не чувствовал ног. Бежал так, как не бежал никогда в жизни. Меня едва не сбила машина – ну и пусть! Я не успел бы пожалеть о содеянном. Мне было все равно, что меня ждёт там, откуда никто никогда не возвращался. Но одно я знал точно – там не будет лжи.

Я добежал до кладбища на обрыве. Дождь омывал надгробные плиты, поил траву и создавал атмосферу одиночества. Одежда пропиталась холодной водой, ледяной ветер бил прямо в лицо. Покалывало в спине, зуд в ногах дал о себе знать лишь сейчас. Острые камни внизу смотрели на меня своими колючими вершинами. Капли дождя точили их, дабы они приняли на себя морально умершего человека. Перед глазами пролетала жизнь, и не было момента, из-за которого я мог бы остановиться.

Мне нет смысла жить. Я не был любим, но любил сам. Любил того, кто отверг мою любовь. Он никогда не узнает о моей смерти, никогда не задумается, почему я так поступил. Он уже давно забыл обо мне. Все обо мне забыли.

Я сделал шаг вперёд. Тёмно-серые краски сменялись тёмно-синими. Поток ветра дарил мне последнюю ласку и провожал в неизведанную реальность – лишь он был нежен со мной в тот момент.

Самоубийцы считают жизнь бесполезной вещью лишь тогда, когда контроль над ней теряется. И выбрасывают. Гораздо легче выбросить ненужное. Но потом, когда оно понадобится, ты его уже не вернёшь. Никогда.