Текст книги "За спичками. Воскресший из мертвых"

Автор книги: Майю Лассила

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава тринадцатая

От дома старика Хювяринена шла прямая дорога к дому Вилле Хуттунена. Но если ехать с тем, чтобы побывать в доме Ихалайнена, пришлось бы делать большой крюк. Такая дорога выходила длинней на восемь верст, тем не менее Вилле Хуттунен решил-таки сделать этот крюк. Ему хотелось получить некоторые подробности об отъезде Ихалайнена в Америку. Помимо того, уж очень ему не терпелось рассказать обо всем, что он знал.

Майя-Лийса, жена кузнеца Кананена, находилась еще у Анны-Лийсы, когда приехал Вилле Хуттунен. Бедные женщины все еще сидели без спичек и страдали от этого.

Вилле вошел в дом, выбил пепел из своей трубки и спросил у Анны-Лийсы:

– Кажется, ты – бывшая жена Ихалайнена?.. В чем дело, почему Ихалайнену приспичило ехать в Америку?

Скудные сведения были у бедной женщины о причинах отъезда ее мужа.

К тому же она и не совсем верила в его отъезд. И все время ожидала возвращения Антти. Однако Хуттунен уверил её в обратном. Он сказал ей почти без передышки:

– Антти сел на корабль с большой группой других людей, которые собрались ехать в Америку, Это были мужики со всех волостей. Там были и такие рослые молодцы, что даже как-то не верится, будто таким нечего делать в Финляндии. Всем им для чего-то приспичило ехать в Америку… И почти все они побросали своих жен, так что теперь немало прибавилось вдовиц во всех волостях… Вот и тебя, бедная женщина, Ихалайнен оставил вдовой…

Тут Вилле приготовился сказать самое главное из того, что ему было известно. Постукивая сапогом об пол, он торжественно изрек:

– Только короток путь был у Ихалайнена. Недалеко он отъехал от берега, как уже наткнулся на такое препятствие, которое не мог он перепрыгнуть!

В сердце Анны-Лийсы зажглась надежда. Она спросила:

– Как вы сказали? Ихалайнен вернулся назад?

Вилле Хуттунен, сделав серьезное лицо, продолжал:

– С Ихалайненом приключилось несчастье иного сорта. С большой группой путешественников он пошел на дно моря, так как их корабль махнул в воздухе своей кормой, как лошадь машет хвостом. Их корабль загудел в последний раз и тут же поперхнулся своим дымом.

Анна-Лийса напряженно вслушивалась в слова Вилле, но ничего не понимала.

Хуттунен продолжал:

– И вместе с Ихалайненом опустилось на дно моря столько господ, что в Йоки придется, видимо, закрыть все винные магазины, поскольку теперь там некому будет покупать коньяки. Все эти господа пропали, как тараканы в горящей избе.

Анна-Лийса с трудом напрягала внимание. В ее ушах гудели слова Вилле. Она сказала ему:

– Нет, я не могу понять, что вы говорите. Кто пошел на дно моря? Ихалайнен? Почему?

Услышав этот простецкий вопрос, Вилле, воскликнул:

– Как почему? Да потому, что вашему Ихалайнену не надо было ехать водой в Америку. Но он спутался с нечистой силой и поехал. У него дьявол висел, как камень, на шее. Этот дьявол и утопил в море Ихалайнена и Ватанена. Они даже не успели Богу помолиться. Один раз только вскрикнули, и всему делу конец! А потом поп выехал на лодке и бросил горсть земли в море. На этом и закончилась вся похоронная церемония.

Тут Анна-Лийса наконец поняла все. В ужасе она воскликнула:

– Боже мой! Ихалайнен потонул на пути в Америку?!

– Да правду ли вы говорите? – спросила жена кузнеца.

Приняв важный вид, Вилле презрительно сказал;

– Х-ха! А почему бы вашему Ихалайнену не утонуть? Ведь там многие подвыпившие господа попали на Божий суд. Весь корабль целиком пошел на дно. Хватает теперь мяса на дне моря! Один человек только спасся – это зять Копонена. Он еле живой приехал в Липери для того, чтобы теперь массироваться у жены Киннунена.

Анна-Лийса заплакала, Майя-Лийса тоже вытирала слезы. Вилле стал их утешать, говоря:

– Слезами горю не поможешь. Вот однажды потонул старик Сойнинен, так его жена взяла и вышла замуж.

Нет, теперь Анне-Лийсе было не до слов Вилле Хуттунена. Она почувствовала себя вдовой. Смерть Антти не огорчила бы ее в такой степени, но сознание того, что он так бессердечно бросил ее, усилило ее боль. Она знала, что она ни в чем не виновата. Всегда она во всем помогала Антти. И никогда не было у них никаких ссор. А тут вдруг Антти взял и уехал и даже слова не сказал ей на прощанье. Она плакала, жалуясь:

– Ну зачем же он поехал и все бросил… Ведь между нами не было никаких ссор…

Вилле Хуттунену стало ее жалко. Он стал ее утешать:

– Горюй не горюй, а от этого он не вернется. Вся деревня знает, что причина не в тебе. Всем известно, что Ихалайнен с детских лет был бешеный. Ведь никому не было покоя от него и Ватанена, Другие мальчишки просто шалили, а ведь эти стекла били в банях. И всю деревню они вверх дном переворачивали.

Анна-Лийса не позволила теперь упрекать Антти. Защищая его, она сказала:

– Кто же в молодости не шалил? А мой Антти потом бросил все свои проказы, и он был такой хороший муж, что я плохого слова от него никогда не слышала…

Грустно и тихо стало в доме. Вилле Хуттунен ушел, Анна-Лийса беззвучно плакала, уткнувшись в передник.

Долго горевали женщины. Майя-Лийса тщетно пыталась утешить вдову. В избе было холодно, сыро. Но об этом они и не думали теперь. Тем более, что не было спичек, чтоб растопить печь.

Под вечер в душе Анны-Лийсы возникла крохотная искорка надежды. И поэтому Анна-Лийса сказала Майе-Лийсе:

– Останься посторожить дом, а я схожу еще раз к Хювяринену, чтоб узнать, действительно ли Антти уехал и верно ли, что он вдобавок к этому помер.

Майя-Лийса согласилась посторожить дом. И Анна-Лийса пошла.

В доме Хювяринена еще не знали о том, что утонул Ихалайнен. Там только знали, что Ихалайнен вместе с Ватаненом уехал в Америку.

Старик Хювяринен, нарезая лучину, рассердился на старшего мальчика. Он ударил его лучиной по ногам и закричал:

– Опять ты тут шлепаешь босыми ногами!

Мальчишка взвизгнул и убрался в угол. И там стал драться со своей сестренкой. Это в свою очередь рассердило хозяйку.

Анна-Кайса капризничала. Она швырнула щетку, которой мыла плиту, и крикнула своей матери:

– Это ты начала дело с Ватаненом!

Мать рассердилась:

– А ты еще что тут! Этот Ватанен вполне годился бы для тебя.

– Черти вы все, а не люди!.. – кричала Анна-Кайса, кидая посуду в чан для мытья.

Мать продолжала сердиться:

– Не злись и не швыряйся, Анна-Кайса. Нет, не заполучить тебе больше жениха, даже если искать среди самых корявых!

В самый разгар ссоры в дом вошла Анна-Лийса. Она тотчас спросила:

– Что известно у вас об отъезде моего Ихалайнена? Верно ли, что это так?

В доме все были раздражены и рассержены, и поэтому разговор не завязался. Все молчали. Никто не ответил Анне-Лийсе на ее вопрос. Помимо того, в этом доме сердились на Ихалайнена, который, сватая, обманул всех.

С тревогой Анна-Лийса повторила свой вопрос. И тогда хозяйка крикнула своему мужу:

– Да ответь ты ей, Хювяринен, чтоб она хоть квакать перестала.

Анна-Лийса, убитая своим горем, не обиделась даже на эти слова. Она еще раз сказала старику Хювяринену:

– Скажите, так ли это?

Хювяринен с раздражением крикнул:

– Уж, кажется, один раз я сказал тебе, что они удрали в Америку. И пусть к черту удирают такие люди!

Анна-Лийса чуточку обрадовалась, благо Хювяринен ничего не сказал о смерти Антти. С надеждой она воскликнула:

– Доедет ли благополучно до Америки мой Ихалайнен?

Тут терпение Хювяринена лопнуло. И он крикнул:

– Да пусть он в море утонет, этакий мужичище! Туда ему и дорога! Найдешь получше, чем этот твой – с картофелиной вместо носа. Уж если тебе не терпится замуж идти…

Анна-Лийса обиделась и вместе с тем испугалась. Значит, пропала всякая надежда, значит, действительно утонул ее Антти. Она сделала попытку еще о чем-то спросить, но Хювяринен не пожелал ей ответить. Схватив лучину, он стал лупцевать ребят по ногам, крича:

– Вон отсюда! Идите в баню драться. Не дом у нас, а какой-то постоялый двор. Один ушел, так непременно другой тащится и торчит тут, не дает покоя и мешает работать.

Анна-Лийса со страхом слушала эти слова. Она понимала, что все это относилось к ней. Она кашлянула, чтоб показать хозяину, что она поняла. Но тут вскипела хозяйка. Пряча кофейник в печку, она с возмущением сказала как бы про себя:

– Все тащатся хлебать мой кофе… Этак не хватит ни полей, ни земли, чтоб выращивать его…

Она стала приготовлять пойло для коровы, продолжая изливать свою злость:

– Знаем вас, скупердяйки! Сидят и ждут, чтоб поклянчить кофейку… Неужели у самих нет цикорной водицы, чтоб залить свою глотку.

Анна-Лийса поняла, что и эти слова адресованы к ней. Она поднялась и, вздохнув, сказала на прощанье:

– Да, печальная жизнь у бедняка. Особенно, когда муж помер. Тогда все только и лаются, только и думают, что человек мечтает у них кофе выпить.

– О тебе речи не было! – сказала хозяйка, чтобы немного загладить свою невежливость.

И когда Анна-Лийса была уже в дверях, хозяйка добавила:

– Посидела бы немножко, а я бы кофеек поставила.

– Это и дома у меня есть, – ответила обиженная Анна-Лийса. И она ушла.

Впрочем, уходя, она обернулась и язвительно сказала:

– Когда с мельницы поедете, так зайдите в мой дом. Я вам сварю кофейку. При всей бедности моей найдется у меня этого добра…

С большой грустью Анна-Лийса вернулась к себе. Наступила темная ночь. Платье ее промокло, и ботинки запачкались в грязи.

Майя-Лийса стала плакать вместе с ней, и у нее не хватило духу заговорить о спичках.

В избе было холодно. Майя-Лийса принесла в комнату несколько охапок соломы. И на соломе они проспали всю ночь.

Только не очень-то им спалось ночью. Грустные мысли не покидали Анну-Лийсу. Чтоб скоротать время, она спросила у Майи-Лийсы:

– Хорошо ли тебе спать?

– Хорошо.

Помолчав, Анна-Лийса опять спросила:

– Достаточно ли соломы ты положила для себя?

– Достаточно…

– Много соломы осталось у нас. Еще перед овином у нас целый стог ячменной соломы.

– Значит, Ихалайнен в стогах держал солому?

– В стогах.

В таком духе они разговаривали, чтоб хоть немножко скоротать время.

Майе-Лийсе хотелось утешить Анну-Лийсу. Она попробовала своим разговором рассеять ее тяжелые думы. И для этого она спросила:

– Сколько раз телилась ваша красная корова?

– Уже четыре раза, – ответила Анна-Лийса.

– Ах, уже четыре!

– Четыре…

Спустя некоторое время Майя-Лийса снова спросила ради утешения:

– У тебя детей не было?

– Не было. Только одна девочка родилась и вскоре умерла, еще года ей не исполнилось! – ответила Анна-Лийса. И, некоторое время помолчав, спросила в свою очередь:

– Кажется, и у тебя детей не было?

– Маленьких?

– Да… Вообще детей…

– На что мне они при моей бедной жизни? Ведь они только едят да кричат, да еще платья свои рвут, – сказала Майя-Лийса. И Анна-Лийса согласилась с ней:

– Только это они и делают. Это просто счастье, что Ихалайнен умер, не имея детей. Если б сейчас остались у меня щенята, что бы я тут с ними делала!

– Верно, это счастье, что он бездетным умер! – утешала жена кузнеца.

В таком духе беседовали они, и Анна-Лийса стала понемножку примиряться со своей судьбой.

Однако утром, когда они проснулись в холодной избе, жизнь им показалась мрачной и дикой. Они стали ждать – не зайдет ли кто-нибудь в дом со спичками, но, к их огорчению, никто мимо дома не проходил.

Несколько раз у Анны-Лийсы возникало желание сходить к Хювяринену за спичками, но она все еще надеялась, что кто-нибудь поедет мимо на мельницу. А кроме того, Анна-Лийса думала: «А что толку пойти просить спичек. Все равно забуду о них, как в прошлый раз».

То же самое думала про себя и Майя-Лийса. И по этой причине она тоже не решалась идти за спичками. Она думала: «Забуду о них, а потом Анна-Лийса станет меня упрекать и бранить, как я ее бранила».

В избе было так холодно, что Майя-Лийса надела на себя меховой полушубок Ихалайнена. И в таком наряде она села за пряжу. Однако почувствовала раздражение к Анне-Лийсе и сердито сказала ей:

– Куриная память у тебя… Пошла за спичками и забыла, для чего пошла!

Анна-Лийса не сразу ответила на это. Только намотав шерсть на катушку, она сказала как бы про себя:

– Если б у тебя было такое горе, так это и у тебя отбило бы память.

Майя-Лийса снова смягчилась, однако не настолько, чтобы сразу продолжить беседу. Уже кончили наматывать шерсть и принялись чесать лен. Только тогда Майя-Лийса сказала:

– А что тебе горевать о таком муже, который бросил тебя, а потом взял и утонул в море… Возьми себе кого-нибудь такого, чтобы он сидел на месте.

Анна-Лийса задумалась. Но потом она, как бы соглашаясь, сказала:

– Конечно, в этаком хозяйстве нелегко одинокой женщине. Ведь не знаешь, какая будет зима. Может, наметет столько снегу, что придется ползать в юбке по сугробам, когда из леса дрова повезешь… Этак и ноги можно себе отморозить…

Майя-Лийса вздохнула в знак согласия. Через минуту Анна-Лийса добавила:

– А то еще ворвутся в дом разбойники… Как от них защититься, если в доме нет ни одного мужчины?

Потом опять заговорили о смерти Ихалайнена и Ватанена. И опять немного всплакнули. Майя-Лийса стала бранить господ.

– Черт бы их взял, этих господ из Йоки! Они только и знают, что вино хлещут. Им наплевать, что наши липерские мужики тонут.

Анна-Лийса задумалась об этом. И с горечью сказала:

– Эти господа только и созданы для того, чтобы пить вино и бедноту топить… Иной заботы у них нет…

Вскоре Майя-Лийса снова стала весьма неприятно покашливать и посматривать на кофейник…

Грусть все сильнее охватывала Анну-Лийсу. И она стала тихонько напевать один церковный мотив. Когда Майя-Лийса опять закашлялась, жена Ихалайнена сказала ей:

– Давай хоть споем вместе церковные псалмы, чем думать о кофе.

На это Майя-Лийса ничего не ответила. И тогда Анна-Лийса со скорбью в голосе стала напевать псалмы. Это подействовало на Майю-Лийсу. Сердце ее оттаяло, и она спросила:

– Нет ли у тебя духовного песенника?

– Есть такой…

Майя-Лийса совсем смягчилась и, достав свои очки, сказала:

– Давай споем «Прочь уходит сладкий мир».

Женщины сели за стол, положили перед собой песенник и запели. Майя-Лийса вела пальцем по строчкам, чтобы не сбиться. Однако в конце четвертого стиха Майя-Лийса снова закашлялась. Анна-Лийса начала было петь четвертый стих без нее, но Майя-Лийса прервала ее, сказав:

– Да не торопись ты, как оглашенная! Дай мне хоть глотку свою отхаркать.

Она встала из-за стола, подошла к печке, откашлялась и опять вернулась. И тогда они снова начали петь.

Спев эту духовную песню, они опять приумолкли. Но жизнь требовала своего. И Майя-Лийса стала перебирать знакомых, подыскивая такого человека, который был бы подходящим мужем для Анны-Лийсы. Она сказала:

– Вот кто годился бы для тебя – Хейкки Малинен! Только жаль, что у него баба еще жива. Но, думается мне, она помрет этой зимой. Что-то мне снился такой сон, будто из дома Малинена гроб вынесли и повезли через пролив.

Анна-Лийса, подумав, спросила:

– А сколько же лет этому Хейкки Малинену?

– А он в одних годах с моим Кананеном, – ответила жена кузнеца.

– Ах, вот он уже в каких годах!

Глава четырнадцатая

Партанен убрал свою лошадь в надежное место и вместе со своим сватом Туртиайненом отправился к Кайсе делать предложение.

У самого дома Кайсы они остановились, и Партанен сказал:

– Лучше всего вести дело без всякой игры. Обо всем ей надо прямо сказать, и настолько прямо, чтобы это было как пробор в волосах, сделанный вязальной спицей. Именно так следует поступить, чтоб потом не каяться и не обвинять друг друга в обмане. Я говорю тебе об этом, чтоб ты хорошенько разузнал, как обстоят дела у Кайсы, и чтоб ты ей объяснил, что я за человек.

– Да, я понимаю, что это дело задушевное, – придется о твоем хозяйстве сказать. Впрочем, Кайса человек такого сорта, что она и сама об этом спросит, – ответил Туртиайнен. Но Партанен обстоятельно сказал:

– Слушай, Пекка. Первым делом ты скажи этой вдове Макконена, что в моем доме немало всякой работы и хозяйке там будет не слаще, чем остальным моим поденным рабочим… А насчет харчей опять-таки скажи ей, что дают достаточно, столько, сколько нужно для того, чтоб у человека хватало сил работать.

– Кайса умная баба, разберется… А едой что хвалиться – у нее у самой нет недостатка в еде, – ответил Пекка Туртиайнен.

Партанен, стряхнув дорожную пыль со своих брюк, сказал:

– Прежняя моя жена была хилая женщина. Это был нерабочий человек. Вот поэтому-то я и стал теперь подумывать о вдове Макконена, у нее ведь такое крепкое телосложение.

– Кайса работать может, – сказал Пекка.

Они вошли в дом. Партанен, внимательно осмотрев стены передней, сказал:

– В этом доме, кажется, нет даже гвоздя, чтоб повесить рукавицы!

Кайса, схватив с гвоздя свою юбку, затараторила:

– Господи помилуй… Ведь я совсем забыла снять с гвоздя эту свою юбку, чтоб гости могли повесить сюда свои рукавицы… Этот гвоздь еще вбил мой покойный Макконен для своей шляпы…

Партанен повесил на гвоздь свои рукавицы и, усевшись в кресло, развязно спросил, подтягивая вверх голенища своих сапог:

– Ну, что новенького, Кайса?

Кайса довольно подробно стала рассказывать о новостях. Тем временем Партанен чинил и поправлял какой-то ремешок на своих охотничьих сапогах. Когда Кайса смолкла, Партанен сказал Туртиайнену:

– Тюленье сало – самая лучшая мазь для таких сапог. Вот я смазал голенища этим салом, и уж вода не проходит – внутрь.

– Ох, какие у вас длинные голенища! – воскликнула Кайса.

Партанен не без гордости сказал:

– В хорошем доме всегда хватит кожи, чтоб обернуть свои ноги, будь они хоть в сажень длиной. А погоним коров на убой, так будет и материал для дамских ботинок.

– Видали, сколько кожи в доме Партанена! – сказал сват.

Кайса не была полностью осведомлена о намерении своих гостей. Об этом они говорили раньше весьма отдаленно. Кроме того, в ее мыслях вертелся теперь Юсси Ватанен. Ведь она его ждала и ради него принарядилась. О решительных намерениях Партанена она еще не знала. Она хлопотала по хозяйству, а мужчины между тем неуклонно вели свою линию. Партанен спросил Кайсу:

– Вы согласились бы продать свой дом, если дело пойдет на лад?

Кайса поняла этот вопрос односторонне, она поняла, что речь идет всего лишь о покупке дома. Она обрадовалась, так как подумала, что Партанен нашел для нее покупателя, и воскликнула:

– Я давно хотела избавиться от этой дряни! Ведь содержать целый дом – это только досада и хлопоты для женщины.

Но тут ей показалось, что этот ее дом Партанен собирается купить для себя. И поэтому она добавила:

– А впрочем, дом неплохой. И для вас, Партанен. он вполне бы годился. Но еще лучше станет этот дом, если его починить… Еще при жизни Макконена за него предлагали большие деньги. Макконен хотел было продать его, но он пожалел расстаться с ним. Он говорил, что это один из лучших домов во всем городе… Его и богатые покупатели осматривали и тоже хвалили.

С довольным видом Кайса поставила кофейник на плиту.

Партанену хотелось скорее приступить к делу. Пекка Туртиайнен сказал Кайсе:

– Ваш дом на хорошем месте. И земли под картошку хватит для нужд небольшой семейки.

Партанен с гордостью сказал, рассчитывая, что его слова принесут ему полный успех:

– Эти картофельные поля в городских домах все равно как жалкие заплатки в сравнении с настоящими полями. В моем хозяйстве, например, на одно лишь поле сажают шесть огромных бочек картошки. На это прямо глазу жутко смотреть!

– Огромные поля у Партанена, – пробормотал Туртиайнен, покуривая.

Кайса начала болтать о своем:

– Помимо того, мой дом приносит некоторый доход от приезжающих, которые приводят во двор своих лошадей, и за это они иной раз дарят подарки. Например, сегодня ко мне заезжали два человека из Липери. Они предлагали мне целого поросенка, если я им разрешу здесь переночевать.

Эти слова о поросенке позволили Туртиайнену спросить у Партанена:

– А сколько свиней в твоем хозяйстве?

– У меня столько свиней, сколько требуется в моем хозяйстве. Но иногда я откармливаю их на убой. В общем, у меня есть и свиньи и поросята! – был ответ.

– И здесь можно свиней держать, надо только сарай для этого построить и купить поросят. И тогда можно будет отлично жить, – болтала Кайса, поддерживая честь своего дома.

У Партанена создалось такое впечатление, что Кайса поддакивает его словам и расхваливает его за состоятельность. Это приподняло настроение и увеличило чувство собственного достоинства. Он солидно крякнул, как это делают богатые хозяева.

Туртиайнен, заботясь о пользе дела, сказал:

– Конечно, цена этого дома значительно поднялась бы, если б он попал в руки настоящего хозяина, который привел бы его в должный порядок.

Кайса с благодарностью посмотрела на Туртиайнена, услышав эти слова в защиту ее дома. С радостной улыбкой она сказала:

– Да, сколько раз я мечтала, чтоб этот дом достался бы настоящему дельному мужчине. Вот тогда бы исчезла всякая грязь и мусор с этого двора. А то ведь в сырую погоду выйти во двор нельзя – вонища на весь город стоит.

– Это все мигом исчезло бы, если б Партанен приехал сюда с лопатами на двух лошадях. Поубавилась бы тогда ваша мусорная куча! – сказал Туртиайнен.

Тут Кайса вполне убедилась, что ее дом собирается купить Партанен. Она сказала:

– А что, Партанену не помешало бы иметь свой городской домик, раз он так часто возит свой товар на базар. Тогда и свою лошадь можно держать на собственном дворе, не боясь, что ее уведут воры или какие-нибудь там разбойники.

Казалось, что Кайса сама делает предложение Партанену. И тогда Партанен решил немного поторговаться. Он многозначительно сказал Туртиайнену:

– Я тебе говорил – тут дело надо без игры вести, прямо, чтоб не было впоследствии обид и кляуз.

Услышав это, Туртиайнен прямолинейно заявил:

– А почему в доме Партанена имеется богатство и всякие товары, которые он возит на базар? Да потому, что в его доме люди так работают, что чертям тошно!

«Пожалуй, он купит наличными!» – подумала про себя Кайса и вслух сказала:

– Таким и должен быть дом, чтоб в нем имелись наличные деньги на разные покупки. Мой Макконен тоже не любил в долг покупать. И этот дом он купил на наличные, так что долгу у меня не осталось, когда он умер.

Все замолчали. У Партанена даже зачесался затылок, когда он услышал, что Кайса как будто имеет наличные деньги. Конечно, прямо спросить было неудобно – сколько у нее денег, поэтому он попробовал узнать окольным путем. Он воскликнул с удивлением:

– Ах, вот как, после Макконена даже деньги остались? Где же это он хапнул такую большую сумму?

Желая похвалиться своим домом, Кайса хвастливо сказала:

– Городские дома всегда приносят доход, если жить правильно и не мотать деньги.

Партанен сделал новую попытку разузнать о деньгах. Он хитро спросил:

– Ну, большую-то сумму он вряд ли мог заграбастать?

– Не особенно, большую, но столько, сколько нужно для того, чтоб безбедно прожить свою жизнь, – пояснила Кайса.

А надо сказать, что почти все деньги, которые остались после Макконена, ушли на его же похороны. Но откуда мог знать об этом Картанен. Он был теперь, так сказать, готов во всех отношениях. Кроме, пожалуй, одного обстоятельства – еще не было с достаточной ясностью сказано, что хозяйка в его доме должна была работать наравне с другими. Учитывая это, Партанен сказал своему свату:

– Ну, в общем все в полном порядке. Только в отношении работы ты, уж ей говори ясней. Я, Партанен, прямой человек, все дочиста выкладываю, что у меня в мозгу. Можно с лучиной обшарить у меня во рту, и там ничего не найдете, кроме одного языка.

Кайса с удивлением прислушалась к этим словам.

Туртиайнен неторопливо начал объяснять:

– Как уже было вам сказано, Партанен просто лютый работник. Когда он, например, косит, так женщины вприпрыжку бегут, чтоб не отстать от него.

– Бывает, что и мужчины вприпрыжку бегут. Летом попробовал со мной один состязаться. Немного прошел и бросил косу в канаву. Сказал: «Нет, пусть он сам себя уморит, а я не желаю», – превозносил себя Партанен.

Кайса все еще продолжала твердить о своем доме. И в этом моем доме хватит работы даже самому крепкому мужчине, особенно если он сам будет убирать снег на улице.

Постукивая об пол подошвами своих сапог, Партанен приказал своему свату:

– Не помешает сказать и о молотьбе. В иных домах бабы сидят дома и кофе хлебают, когда мужчины молотят хлеб. Вот почему в таких домах бедность прет из всех щелей…

Эти слова неприятно подействовали на Кайсу. Туртиайнен тоже почувствовал некоторую сложность положения, однако сказал:

– А в доме Партанена все бабы, не исключая хозяйки дома, ходят молотить… Впрочем, Партанен большей частью молотит сам… Женщины только немного поколачивают и потом вяжут снопы…

Партанен рассуждал сегодня прямолинейно. Смягчение обстоятельств и всякое приукрашивание правды, чем занимался сейчас Туртиайнен, сердили его. Он громко сказал свату:

– Нет, уж ты говори напрямик. Прямо скажи ей, что придется-таки взяться за молотьбу. Так и скажи ей, Туртиайнен.

Обливаясь потом, Туртиайнен сказал Кайсе:

– Приходится, говорю, и бабам иногда молотить, когда Партанен не поспевает справиться.

Снова помолчали. Партанен ждал ответа. Но Кайса была в тревоге, поскольку она поняла, что речь теперь идет не только о покупке дома. Она сделала попытку уклониться от этого разговора. Сказала:

– Однако вы лютый работник, Партанен!

В ответ на это Туртиайнен прямо заявил:

– Вот поэтому он и хочет, чтоб его женка была не хуже его.

Снова помолчали. Партанен приказал свату:

– Ну, кажется, теперь все. Давай грохочи дело до конца!

Подумав некоторое время, Туртиайнен сказал, сплюнув в сторону:

– Так что вот, Кайса, если ты рассчитываешь, что твои кости выдержат такую здоровенную работу, то… Короче говоря, складывай свои пожитки и айда вместе с Партаненом в его деревню Муло.

Кайса попала в крайне затруднительное положение. Так вот к чему, оказывается, велись все переговоры. Кайса молчала. Партанен добавил:

– И как вам сказано – в моем доме бабам не положено сидеть без дела. Надо работать так, чтоб все кости трещали. Ну, а насчет харчей не беспокойтесь, не обижу, будь хоть у вас брюхо с целую бочку.

До сих пор хвалился только Партанен. Теперь подняла свой нос Кайса. В течение всего сватовства она думала о Юсси Ватанене, к которому еще с молодых лет чувствовала симпатию. Она вспомнила красивые озера Липери, вспомнила, какие там прекрасные скалы, леса, долины. Она подумала о том, какие должны быть великолепные луга у Ватанена, какое множество коров у него и сколько молока. И вот, когда Партанен потребовал дать ответ на его предложение, Кайса надменно спросила его:

– А сколько у вас коров?

– У меня имеется десять коров, из-под брюха которых льется молоко в ведра. Но ежели мне попадется такая хозяйка, которая будет у меня вроде ломовой лошади, такая хозяюшка, которая, не жалея своих костей, напрет на работу так, что дух вон, – вот тогда можно и побольше коров держать! – ответил Партанен и тут же добавил: – Покойная моя женка была болезненного сорта. Она прямо-таки была помехой в моем хозяйстве.

– Тут нужен крепкий человек, с железными костями, чтоб удержаться в хозяйстве Партанена. Ничего, Кайса, ваша спина выдержит, – сказал Туртиайнен и, помолчав, прибавил: – Так что колебаться не надо. А Партанен, при всем своем богатстве, возьмет вас на этих трудовых условиях.

Но Кайса колебалась не в отношении работы. Она подумала, что у Ватанена пятнадцать коров, а у Партанена всего лишь десять. И тут, вспомнив о прекрасных пастбищах Ватанена, спросила:

– А какие луга на вашей земле, Партанен?

– Вот луга у меня не такие уж хорошие. Луга у меня каменистые, в клочках. Но если все лето ходить с косой, да так, чтобы жена шла впереди, а муж позади, то сена, пожалуй, хватит и на всю зиму, – ответил Партанен.

Туртиайнен сделал новую попытку приукрасить дело. Он сказал:

– Зато Партанен обычно сам точит косы и для себя и для своей жены. И так остро точит, что даже и по кочкам косить легко. Ничего, бока у вас не заболят, если только вы сами не уморите себя такой круглосуточной работой… А вот косу, Партанен, ты, кажется, обычно сам насаживаешь на рукоятку?

– Обычно я их сам насаживаю, – буркнул Партанен. Туртиайнен воскликнул:

– Вот видите! Партанен сам прикрепляет клинок к рукоятке. И он так крепко привязывает его, что коса срезает даже небольшие кочки. И косарь даже не чувствует этого.

Туртиайнен старался смягчить и приукрасить дело, но Партанен своей прямотой опять все испортил. Он, бахвалясь, сказал Кайсе:

– Скрывать не стану от вас, достанется бокам той бабы, которая захочет косить рядом со мной. Ну, а когда рожь будем жать, то уж тут вдвойне придется вам поднатужиться. После трехсот снопов в день любая баба начинает вечером охать.

Кайса странно покашливала. Туртиайнен прямо-таки не представлял себе, что тут предпринять. В последний раз он сделал попытку выправить дело, сказав:

– Партанен обычно сам вяжет снопы, так что его жене достанется немного дела.

Партанен, уверенный в своей победе, ждал ответа Кайсы. Молчание никем не прерывалось. Кайса чувствовала себя, как в огне. Туртиайнен стал ее поторапливать:

– Ну, если вы, Кайса, не страшитесь такой лютой работы, то в чем же дело? Собирайте свои пожитки, и давайте кашу варить в общем котле.

Кайса с беспокойством посмотрела в окно. Она ждала возвращения Ватанена. Туртиайнен спросил ее:

– Так о чем же вы думаете?

– Глядите, пожалуйста, следы поросенка я не вытерла! – воскликнула Кайса, притворяясь, будто она и не слышала вопроса. И чтобы свернуть разговор на другой путь, она стала тряпкой вытирать пол.

– Да, крепкое хозяйство у Партанена! – сказал Туртиайнен.

Опять долго молчали. Наконец Партанен категорически заявил:

– Мое хозяйство не улучшится от вашего молчания… Давайте приступим к делу – продадим дом, а в ближайшее воскресенье устроим небольшую вечеринку в честь нашей помолвки. Туртиайнен, ты пригласи музыканта, пусть он попиликает нам на скрипке.

Сплюнув на пол, Партанен спросил Кайсу:

– Вы хотите, чтоб я сейчас купил обручальные кольца?

Кайса так закашлялась, что казалось, будто у нее что-то застряло в горле. Встревоженная, она сказала:

– Так першит и душит меня, как будто у меня таракан в глотке сидит…

И чтоб как-то замять дело, она вдруг спросила Партанена:

– А что, в вашем доме есть тараканы?

Партанен громогласно сказал:

– Если баб держать в ежовых рукавицах, то насекомые, будьте уверены, не расплодятся… Бабы их сожрут, но уничтожат…

Туртиайнен сделал попытку остановить Партанена, чтоб тот не испортил дела. Он стал громко сморкаться, чтоб заглушить речь Партанена. Но тот совсем разошелся и, хвастаясь, орал:

– Как только в моем доме появляются насекомые, я так начинаю кричать на баб, что они у меня прямо в обморок падают. После чего я уверен, что клопов и тараканов у меня не будет.