Текст книги "Ларёк"

Автор книги: Майя Новик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Глава вторая

До сих пор не знаю, почему я вышла за него замуж. Каким образом умненькая, начитанная девочка, дочь интеллигентных родителей вышла замуж за охломона-безотцовщину, детдомовца при живой матери? И это при том, что в девятнадцать лет я была уверена, что раньше, чем в двадцать восемь я замуж не пойду! И вот – выскочила в двадцать неизвестно за кого. Мое единственное оправдание – это полное одиночество, в котором я была, по-моему, с момента рождения. И еще – моя потрясающая наивность во всем, что касалось отношений между людьми. До сих пор я была уверена на все сто пятьдесят процентов, что верность в браке – это святое, что дружба должна быть обязательно преданной, и что часто человеку нужно жертвовать собой для того, чтобы люди, с которыми он живет рядом, были счастливы. Подобная инфантильность не может не быть наказана, так что все, что произошло со мной дальше, вполне закономерно.

Я никогда не понимала других женщин, их душа оставалась для полной загадкой, эдакая терра инкогнита, черная дыра в космическом пространстве, в которой может скрываться все, что угодно от самых возвышенных чувств, до самой низкой мерзости, на которую только способен человек. «Женщины тоже люди, – сформулировал как-то один мой знакомый, – но… как бы это сказать… инопланетяне. Поэтому мы никогда не поймем их, а они – нас». И я полностью согласилась с ним. До работы в ларьке, или, вернее, до развода я догадывалась, что как-то отличаюсь от всех остальных женщин, однако изо всех сил старалась не обращать на это внимание. Да, мы по-разному относились к одним и тем же вещам, ну и что? Да, в основном именно я поддерживала отношения с подругами, ну и что? Да, они бегают по любовникам и магазинам, а я сижу за очередной книгой или предаюсь размышлениям о смысле жизни и смерти, ну и что? В конце концов, это нисколько не мешает проводить вместе время, бегать на Еловское водохранилище купаться и загорать, обсуждать недостатки знакомых парней, ходить в кино и в кафе-мороженое. У меня было две совершенно разные подруги. Первая, Аленка Иванова, была моей одноклассницей, и дружить мы начали примерно в шестом классе. Учителя недоумевали, глядя на нас, и гадали, что же связывало двух таких непохожих девочек? Ответ был на поверхности: мы обе были аутсайдерами. С первого класса Аленка была врушкой и выдумщицей. Она жила одна с мамой, которая запросто могла уехать отдыхать в Болгарию, бросив дочку одну в комнате на подселении. Полное одиночество и богатая библиотека способствовали развитию Аленкиной фантазии, и вдвоем с ней мы придумывали какие-то необыкновенные игры, выслеживали преступников, краденых собак, нам казалось, что на соседней помойке приземлился НЛО… По настоящему наша дружба началась в шестом классе с прогуливания художественной школы. Меня буквально запихали в это отвратительное заведение, когда мне было всего восемь лет. В школу принимали с десяти лет, однако меня спасла, а вернее, погубила формулировка одного из преподавателей: «особо одаренный ребенок». Особо одаренному ребенку очень быстро надоело малевать акварелью кувшины и утюги, историю искусств я вообще считала скучнейшим предметом, а уж лепку терпеть не могла. Меня погубило еще одно обстоятельство: в общеобразовательной школе мы вплоть до седьмого класса учились во вторую смену. В художественной школе в первую смену учился только первый класс, все остальные классы занимались после обеда. Я просидела в первом классе два года, потом еще два года во втором… Ни один нормальный ребенок не выдержит, когда его формально переводят из класса в класс, а реально он несколько лет подряд сидит и рисует одни и те же драпировки, кубы и лапти!

Аленка обнаружила в себе склонность к рисованию значительно позже, она сама попросила маму записать ее в художественную школу и тут же об этом пожалела. Она рисовала тоненьких воздушных женщин, пеньюары, вуали, балы, а перед ней ставили ненавистные шары и пирамиды.

На идею прогуливания и меня, и Аленку навела повесть «Витя Малеев в школе и дома», и как-то мы с ней столкнулись за два квартала от художественной школы. Несмотря на то, что занятия шли уже полным ходом, и я, и она направлялись совсем в другую сторону. Мы сошлись на перекрестке и с симпатией посмотрели друг на друга. После этого прогуливать мы стали вместе, что было, конечно, намного веселее. Примерно через год нас обеих исключили из художественной школы по одной и той же причине: «отсутствие способностей». Это не произвело на нас ровно никакого впечатления.

Если Аленка была аутсайдером с самого начала, как вруша и как двоечница, то я умудрилась оказаться омегой в своем классе, потому что… влюбилась. Влюбилась ужасно, до слез, до дрожи в коленках в рыженького, веснушчатого новичка, Вадика, который смотрел на меня с недоумением. Наверное, любая другая девочка инстинктивно стала бы делать что-нибудь правильное, что не вызвало бы такого «общественного» порицания. Я же если и старалась с ним заигрывать, то получалось это настолько по-детски, что у меня самой опускались руки. Я боялась его до потери пульса. В самый нужный момент, когда всего-то нужно было сказать «извини» или «можно пройти?» у меня перехватывало горло, и с губ слетал лишь какой-то невнятный хрип. Неудивительно, что Вадик считал меня идиоткой. Я могла смотреть на него часами, ждать на остановке только для того, чтобы увидеть, как он сядет в трамвай. Если он пытался подойти, я убегала. По-видимому, класс один раз и навсегда решил, что у меня не все дома, и я оказалась за одной партой с Аленкой.

Мы обе были страшненькие, неухоженные. Ее мама предпочитала устраивать свою личную жизнь, моя была занята работой, а мой отец понятия не имел, что воспитание девочек чем-то отличается от воспитания мальчиков. Поэтому ее одевали в то, что было под рукой, а меня – в то, что выбирал отец.

– Сапоги нужно выбирать так, чтобы можно было пододеть пару носков… – учил он меня, – и чтобы ноге было свободно.

И я ходила в каких-то страшненьких уродцах чуть ли не сорокового размера, хотя нога у меня была тридцать седьмого.

– Одежда должна быть прежде всего удобной, – поучал он меня, и я всю свою жизнь так и не смогла вылезти из брюк.

И хотя Аленка была как-то по-особому тупа во всем, что касалось учебы, в жизни она, была все же похитрее и поизворотливее меня. Я шла напролом, она предпочитала договариваться. Я вызывала конфликты, она сидела в сторонке тихой мышкой. Как-то помню, я зашла в класс и увидела, что Аленку «пичкают» двое: тонконогий уродец Женя и косноязычный блондин Андрей, лицо которого сильно напоминало морду овцы-альбиноса. Она съежилась, уворачиваясь от пинков, щипков и оплеух. Я такого вынести не могла и кинулась в бой. Увидев, что подоспело подкрепление, отщепенцы ретировались, Аленка подняла на меня свои зареванные глаза, и тут произошло то, чего я умирать буду, не забуду. Обида и боль в ее карих глазах вдруг моментально преобразились в презрение. Преображение было настолько мгновенным, что я только рот открыла, потому что презрение это было адресовано отнюдь не обидчикам, а мне.

– Подссывала… – почти не разжимая губ, процедила она, гордо закинула тощие косы за спину и удалилась к своему месту.

Я в этот день так и не пришла в себя. Мало того, что меня оскорбила лучшая подруга, она оскорбила меня вместо благодарности! Этого я понять тогда не могла. Позже мы, помирились.

После школы Аленка вдруг расцвела: остригла волосы, прокрасилась в черный цвет, который выгодно оттенял ее бледную тонкую кожу, и вдруг оказалось, что она красавица с тоненькой талией и высокой грудью. Она очень быстро выскочила замуж за Сергея – простого деревенского тугодума, спокойного и исключительно уравновешенного. Сперва мне казалось, что тут-то она и найдет свое счастье, но все пошло не так. Если бы у них были дети, все, может, и было бы по-другому, но детей у них не было, и через год Аленка пустилась во все тяжкие, то есть завела себе любовника, да не одного. Дальше – больше. Она переспала со всеми друзьями Сергея, со всеми мужиками, которые бывали у них дома. До сих пор подозреваю, что Сергей скорее всего знал или подозревал о похождениях своей любвеобильной женушки, однако махнул на это рукой, мол, себе дороже будет, разбираться с ней и… запил. Ирония судьбы была в том, что пил в основном с теми, кто и отрастил ему длинные ветвистые рога. На все мои увещевания Аленка лишь презрительно щурила тщательно подкрашенные глаза

– Да ты никак завидуешь, подружка?

Объяснять ей, что глупо завидовать женщине, чей моральный облик заслуживает лишь одного эпитета – шлюха, было невозможно. Она была уверена, что поступает правильно.

– Все очень просто, Линюня, – объясняла она мне, – когда рядом со мной нормальный сильный мужик, я хочу его и не отказываю себе в удовольствии. Вот и все.

Она знала, что я ненавижу, когда она так меня называет, она специально дразнила меня.

Она обожала фильмы ужасов про демонов, дьявола и прочую нечисть. Самое большое впечатление на нее произвел «Экзорсист», который она смотрела как-то у меня дома. К моему удивлению, после фильма она наотрез отказалась спать в другой комнате. Честное слово, я никогда не могла бы подумать, что этот фильм может произвести такое впечатление на человека, воспитанного в атеистических традициях. Ее просто трясло.

Я замечала, что она странным образом реагировала на раздавленных кошек, собак и голубей: любой нормальный человек старался отойти подальше и, если на труп все же приходилось смотреть, то все пытались хотя бы не задерживать на нем взгляд. Она же всегда останавливалась и тщательно осматривала останки. Ей было интересно, что это растянулось по асфальту? Кишочки? А это что? Вытекший глаз? Она очень удивила меня, когда мы, возвращаясь как-то из школы, увидели, что у соседнего дома похороны – она просто бросила меня и присоединилась к процессии, ей интересно было посмотреть на покойника. Было ей тогда лет тринадцать, не больше.

В завершение ее характеристики можно сказать, что идеалом ее мужчины был грубый, наглый мачо. Сергей к этому идеалу не подходил совершенно, потому что относился к ней с уважением, и поэтому их брак был просто обречен. Она с презрением относилась и к Ильяу, для нее он был слишком худой и нервный. Это, впрочем, не мешало ей строить ему глазки, на что он, как вполне нормальный парень, реагировал однозначно – она меня хочет!

Моей второй подругой была Леночка Вздорова.

– Кристальная девочка, – так сказал намного позже один знакомый психиатр и, заметив мой непонимающий взгляд, добавил, – ничего в ней не отражается, абсолютно ничего. Я же говорю – кристальная. Ярчайший истероид, такие редко встречаются. У меня был к ней чисто профессиональный интерес.

Он был прав – Леночка была истероидом. Мы познакомились с ней в театральной студии, куда она пришла реализовывать свои многочисленные таланты. У нее в жизни все было не просто так. Стоило какому-нибудь кавказцу посмотреть на нее на улице, как этот ничем не примечательный случай превращался у нее в голове в целый фейерверк событий, и она, захлебываясь от восторга, рассказывала мне, как с ума сойти какой красивый грузин решил с ней познакомиться в Иркутске. Все события почему-то происходили очень далеко, и проверить их реальность было невозможно. Потом он водил ее в ресторан, подарил шикарный букет цветов, довез до Ангарска на крутой иномарке. Она доехала до дома Ломакина, своего жениха, дала кавказцу ломакинский телефон и сделала кавказцу «ручкой». Цветы пришлось выбросить. Такие «романтические» истории происходили с ней чуть ли не каждый день. Можно было подумать, что она красавица, но это было не так. Приятное лицо с узеньким подбородком портили глаза – они были неприятного цвета зеленой пивной бутылки, в которую налито что-то несвежее. Выражение в них полностью отсутствовало, они были какие-то пугающе неподвижные и блестящие. Единственное, что было в ней по-настоящему красиво – это волосы. Густой роскошный водопад темных, толстых волос заканчивался «у попочки». Ее волосы действовали на мужчин магически – стоило ей их распустить, и они тянулись в эти пленительные сети, словно стая плотвы. В остальное время у нее была зализанная, ровная головка – скромница, да и только. Ее страстью были наряды. На ее миниатюрную фигурку можно было найти все, что угодно. Купив какую-нибудь необыкновенную кофточку, она тут же кидалась по магазинам в поисках подходящей к кофточке юбочки, потом бежала подбирать туфельки, белье, заколочки для волос, сумочку… По-моему, она вышла замуж за Ломакина только затем, чтобы иметь неограниченную возможность «доить» его. Нормальный работяга, окончивший ПТУ, Олег Ломакин любил ее до потери памяти и отдавал ей все, что зарабатывал. Он готовил (Леночка делала вид аристократки и заявляла что она «не ест суп, хлеб, макароны, колбасу и мясо», по-моему, питалась она одними «сникерсами» и мороженым), стирал (Леночка презирала это недостойное ее занятие), выгуливал двух собак (тигрового дога и смесь пуделя со спаниелем Джесси) и мыл полы в их однокомнатной квартире. Она же училась в мединституте на вечернем отделении в Иркутске и мечтала… стать психиатром. Ломакин был стопроцентным мужиком, в этом я убедилась однажды, когда мы вчетвером зимой поехали на турбазу. Нас поселили в небольшом двухэтажном корпусе. На нашем этаже было спокойно, а на втором этаже вовсю веселилась какая-то компания, состоящая из бритоголовых мальчиков. Я не помню уже, что послужило причиной конфликта, то ли кто-то из парней сказал что-то обидное Лене, то ли Илья с пьяных глаз послал кого-то в «пеший маршрут с эротическим уклоном», но дело приняло такой оборот, что Илье могли «настучать по голове». Тут на помощь пришел Ломакин.

– Ты с ним не говори, ты со мной поговори, – сказал он бритоголовому.

Тот смерил Олега взглядом. Хотя Олег был невысоким, природа щедро одарила его мускулатурой – у него было тело гимнаста, быстрое и послушное.

– Только один на один, ладно? – уточнил бритоголовый.

– Ага… – Ломакин надел кожаные перчатки и, как был, в одной рубашечке подался следом за бритоголовым на улицу.

До улицы он не успел дойти: на холодной застекленной веранде кто-то догнал его сзади и ударил в ухо. Кто это был, Ломакин особо разбираться не стал, жизнь научила его сперва действовать, а потом уж думать, поэтому он буквально двумя ударами уложил и того парня, который догнал его сзади, сломав ему при этом нос, и того, за кем шел. Все это заняло не больше десяти секунд. Он вернулся обратно в теплый холл, снял перчатки и осмотрел руки.

– Нормально! – он улыбнулся во весь рот, но настороженность в глазах еще не растаяла.

Продолжение последовало сразу же. Компания не смогла простить сломанный нос, и нам пришлось расплачиваться… бутылкой ликера.

– Да я вообще тебя не трогал, – бубнил детина с распухшим, похожим на грушу носом, – Я вообще просто так шел, на улицу…

– Ну, извини, извини, – Ломакин хлопал детину по спине и щедро подливал в стакан ликер.

– А Олежек-то мой мужчинкой себя показал! – шепнула мне на ухо Леночка, глазки ее блестели.

Я лишь вздохнула, мне похвастаться было нечем.

Глава третья

Когда Лена и Олег узнали, что мы работаем в ларьке, они стали часто заезжать «в гости». Ломакин в это время работал где-то в шиномонтажке, работа, по-видимому, не приносила должного дохода, и у него возникла идея поработать в этом же ларьке в другую смену.

Илья взялся это устроить. Текучка в ларьке была большая, вскоре Слава остался без напарника, и Олег вышел работать с ним. В отличие от Ильи у него сразу же возникло полное взаимопонимание со всеми работниками «Актея». Он был для них своим. Близилась зима, по утрам в ларьке становилось настолько холодно, что изо рта шел пар. Бенедиктов выслушивал наши вопросы о тепле и освещении с терпением сфинкса.

– Видите во-он тот дом? – спросил он как-то, когда я его особенно «достала».

– Видим, – ответили мы.

Дом стоял примерно в ста пятидесяти метрах от ларька, за пустырем.

– От этого дома нужно прорыть траншею для силового кабеля. Глубина траншеи по ГОСТу восемьдесят сантиметров, ширина пятьдесят. У «Актея» рабочих нет, так что ваше тепло в ваших руках.

– А как это будет оплачено? – тотчас же поинтересовался Илья.

– Оплатим-оплатим, не беспокойся.

Они сошлись на десяти тысячах, и Илья с Олегом в свободное от работы время стали копать траншею. Надоело им это очень быстро – земля была уже мерзлой, и долбить ее ломиком было нелегко. Почесав в затылке, они решили пойти другим путем – нанять кого-нибудь. Сперва это были мальчишки, которые за горсть жевательной резинки по полчаса копались в земле, но дело продвигалось настолько медленно, что вскоре их заменили ребята постарше, в качестве оплаты они уж требовали бутылку дешевого ликера. Правда и работали они «от сих» и «вон дотуда». Потом, уже за трехлитровую банку «Анапы» наняли бичей. Но до конца было далеко, вот-вот должны были начаться морозы, а дорогу траншее перегородила полоса асфальта. Наверное, с неделю Илья с Олегом чесали в затылке, где-то под асфальтом проходил силовой кабель, снабжающий микрорайон энергией. Более решительным оказался Олег: он тормознул на дороге экскаватор, объяснил машинисту, что к чему, отдал ему пару банок все той же «Анапы» и попросил быть поосторожнее. В России везет дуракам и пьяницам – все прошло без сучка, без задоринки, и на следующий день мужики весело засыпали траншею с проложенным кабелем.

– Вы глубину-то выдержали? – спросила я.

– Не-а, – Ломакин улыбнулся своей супержизнерадостной улыбкой, – там кое-где и тридцати сантиметров не будет! Весной все это подтает… Не завидую я тому, кто пойдет пописать на этот пустырь… Шесть киловольт все-таки! – он захохотал.

Я пожала плечами. Вечером приехали электрики и подключили ларек. Наконец-то мы не зависели от уличного освещения!

– А обогреватели? – поинтересовалась я у Бенедиктова.

Он посмотрел на меня бесцветным взглядом.

– Тебе нужно? Ты и покупай.

Спорить было бесполезно. Илья подсуетился и раздобыл где-то «трамвайку» в восемь дуг.

Работать с Ильей было очень и очень неспокойно. С самого начала он повел себя неправильно: вместо того, чтобы просто работать, он старался «выставиться» перед всеми, кто был по ту сторону прилавка. Почему-то он решил, что продавец в ларьке – это очень престижная специальность. Как-то подъехали какие-то пацаны на двух машинах, насколько я поняла «молодняк» из «дробей». «Дробями» в Ангарске до сих пор называют одну из криминальных группировок, которая выросла из подростковой банды семидесятых годов. Илья их знал, он жил в «их» квартале. Наверное, в детстве они постоянно его доставали, и поэтому теперь он высунулся из ларька, решив доказать, что теперь он тоже «не промах», причастен к бизнесу.

– О, привет, Леха! – деланно улыбаясь, он уже жал в окошко чью-то руку. – Помнишь меня?

– Илья, что ли?

– Ну да, а я теперь вот здесь… Работаю!

– Работаешь?

Они, по-видимому, переглянулись.

– Слушай, Илья, сделай одолжение… Ты же нам друг?

Илье деваться было некуда, сам набился.

– Ну да…

– Мы, сам видишь, гуляем. Народу много, а денег только на две бутылки. Ты нам займи вон, пару бутылок «Абсолюта», сигарет и коробку конфет. Сам понимаешь, девочки…

Наверное, в этот момент Илья очень сильно пожалел, что проявил такую прыть. Я насторожилась. Парни просили очень много, если Илья даст им то, что они просят, мы будем без денег сидеть несколько смен, и Игорю не объяснишь, что остался из-за «друзей» без навара. Это во-первых. А во-вторых, чихать они хотели на Илью, долг они ему не отдадут, и он при встрече даже не посмеет заикнуться о долге, потому как не дурак.

– Неужели не дашь, Илья? Ты че, братела? Это же мы, Илья, мы в одном дворе росли, да это же западло своим денег не занять, да ты что, не веришь, что мы их вернем? Да сегодня же привезем! – пока они вместе «давили на гнилоту», я наблюдала, как Илья постепенно сдается.

Потом мне это надоело. Илья, может быть, их и боялся, я это видела, но мне-то что за дело до них? Я их знать не знаю, ничего плохого они мне не сделали, да и навряд ли сделают, а оплачивать чью-то попойку из своего кармана я не хотела.

– Мужики, поймите, я не один работаю, с напарницей, – сам того не зная, подыграл мне Илья.

Я немного подвинула Илью у прилавка.

– В общем так, мужики, я вас не знаю, и то, что вы знаете Илью, мне ни о чем не говорит. Утром приедет хозяин, и мне придется вложить за вас свои деньги, – я специально сказала «мне», потому что Илья явно в расчет не брался. – Так что оставляйте что-нибудь в залог, и ноу проблем.

Парни тихо посовещались, потом один из них снял с себя мастерку, просунул ее в окошко.

– Эта мастерка стоит в два раза больше, чем водка, так что я за ней вернусь, будь спок.

Мастерка в самом деле была дорогой. Они молча забрали водку, сигареты, конфеты и уехали. Илья облегчено вздохнул, покосился на меня.

– Кажется, пронесло.

Я промолчала. С Ильяом я никогда не чувствовала себя в безопасности. Мало того, что он не мог постоять за себя, он, как магнит, притягивал к себе несчастья. Парни появились ближе к утру, часа в четыре, полпятого. Казалось, настроены они были дружелюбно.

– Ну вот, Илья, а ты боялся. Посчитай, сколько мы тебе должны. Сдача есть? Нормально. А напарницу твою как зовут?

– Людмила, – буркнула я, заготовленное для таких случаев имя.

– Очень приятно, Людмила, нельзя же так людям не верить, видите, мы все привезли… Меня Алексеем зовут, – физиономия в окошке улыбнулась, – Вы уж нас запомните, пожалуйста, и в следующий раз не отказывайте. Илья, выйди, дело есть.

Расслабившийся от такого приятного разговора Илья выскочил в темноту. Я слышала, как они зашли за ларек. Потом послышалась возня. Я растерялась. Что мне было делать? Выбежать из ларька и завопить? Я быстро надела кроссовки, почему-то тщательно зашнуровала их, но так и не смогла ни на что решиться. Может, схватить газовый баллончик и забрызгать их? Ага, и Илью тоже… Илья вернулся быстро. Усмехнулся, потер челюсть, на щеке расплывалось красное пятно.

– Умело бьют, сволочи… Без синяков, – глаза его были злыми.

Я промолчала, не зная, что сказать.

– Ты вот что, – сказал Илья, не глядя на меня, – если они тут еще раз появятся, ты не говори, что ты моя жена. Скажи, что просто напарница. Поняла? Они таких жен, как ты, не прощают.

Меня словно обухом по голове ударило. Значит, то, что думают про него эти твари, важнее меня? Здорово! Остаток ночи у меня в голове тикало: «он от меня отказался, он от меня отказался, он от меня отказался…»

Тогда я поняла, что это конец.

К этому моменту мы работали в ларьке почти три месяца. За это время многое изменилось. Буквально через две недели после того, как начал работать Ломакин, уволился Слава – нашел себе работу получше. Олег остался без напарницы, и тут я вспомнила об одной своей знакомой, Светлане. Светлана была ветврачом, работала в какой-то маленькой фирме, однако ей настолько мало платили, что она еле-еле сводила концы с концами и была готова взяться за любую работу. Узнав, что в ларьке неплохо зарабатывают, она попросила меня, как только будет возможность, устроить ее в ночную смену. Ее не пугало то, что работать и днем, и ночью будет тяжело.

– Днем пациентов мало, отосплюсь, – махнула она рукой, на мое предостережение.

Конечно, было бы логичнее, если бы работать с Олегом пошла Лена, но она наотрез отказалась. Мол, она слишком поздно приезжает из Иркутска, и так устает, так устает…

Олег пожал плечами, как бы принимая отказ супруги, и вышел работать со Светланой. В первую же смену Лена приехала после института в ларек, посмотреть, с кем же будет работать ее «Олежек». Увидев хотя и привлекательную, но простую на вид девушку в длинном клетчатом платье с пуговичками впереди, не накрашенную и скромную, она успокоилась. А зря.

События не заставили себя ждать. Буквально через две смены Олег появился в ларьке пьяный и, счастливо улыбаясь, громко, отчетливо сообщил нам о том, что он влюбился в Светлану и уходит от Лены. Сперва я полагала, что он сошел с ума, и отказывалась верить в то, что он говорит. Потом спросила, знает ли Лена.

– Да, – ответил он и снова глупо улыбнулся.

Скажу честно, я всегда полагала, что Ломакин достоин большего, чем быть пажом Лены. Но она крепко держала добычу в своих холеных ручках и не желала ее отпускать. Неужели он, наконец, вышел из повиновения? Через сутки об этой новости знал весь ларек. Новенькая продавщица, заменившая уволившуюся Ирину, Валерия, только ахнула от такой новости.

– Во мужики дают? А?

Валерия была на пару лет старше меня, примерно полгода назад, может чуть больше, от нее ушел муж, и она осталась с четырехлетнем сыном Антоном. История ее была романтической и одновременно заурядной: он заметил ее и стал за ней ухаживать, когда ему было пятнадцать, а ей – семнадцать. Ухаживал с упорством маньяка, и Валерия в конце концов сдалась. В армию он ушел, когда Антошка уже родился. Два года она жила со свекровью и верно ждала мужа. Через год после того, как он вернулся из армии, он ушел к женщине, которая была старше его на двенадцать лет. Я видела его фотографию – огромный, толстогубый юнец с круглыми глазами и тяжелым подбородком странно смотрелся рядом с Валерией.

У Валерии была изумительная внешность – светло-русые волосы она красила в темно-медный цвет и была белокожа. Мелкие, очень изящные черты постоянно меняющегося, подвижного лица придавали ей вид подростка. Да ей и давали в самом «худшем» случае лет восемнадцать, но никак не двадцать пять. Но главным достоинством были глаза: живые, глубокого изумрудного цвета, они постоянно смеялись. Я редко видела ее грустной или озабоченной.

– А чего хмуриться, скажи на милость? – спрашивала она меня, – Иду по улице, все хмурые-прехмурые, смотреть тошно. А я улыбаюсь – назло им всем. А вот так! А вот мы такие!

Она демонстративно жевала резинку и постоянно красиво курила, выпуская тонкие струйки дыма аккуратно подкрашенными губами. У нее был безупречный вкус, и даже в этот грязный ларек она одевалась, словно в офис. Крохотная витрина в ее смену была безупречна, и складывалось впечатление, что бутылки, завидев ее элегантный костюм, сами выстраивались по росту и цене. Илья то и дело поглядывал на нее, а она воспринимала его знаки внимания с таким юмором, что он тушевался и старался держаться подальше. Я быстро с ней подружилась.

Вечером этого же дня, во время пересмены в ларьке появилась Леночка. Она прибыла, по-видимому, тщательно разработав стратегию борьбы за Ломакина, а вернее, за его карман, потому что в следующее мгновение они вместе с Ильей обрушились на меня с просьбами поговорить и с Олегом, и со Светланой. Леночка отнюдь не выглядела убитой горем: норковый берет и ее лучшая каракулевая шубка безупречно сидели на ней. Недоуменным взглядом аристократки, неожиданно попавшей в Гарлем, она смотрела вокруг и говорила тихо, но твердо.

– Лиана, ты ведь понимаешь, у него просто блажь, мы прожили два года, а это что-то значит… Ну кто она такая, эта девочка… – Лена не была старше Светланы, но считала, что может позволить себе фамильярность по отношению к сопернице. – Лиана, поговори с ним, пожалуйста. Он тебя послушает. Мы ведь подруги, сделай это ради меня.

Говорить с Ломакиным мне совершенно не хотелось, но деваться было некуда, Леночка умело давила на чувство долга, которое было у меня так развито. В конце концов я промямлила, что поговорю с Олегом. Леночка сразу же подхватилась с лежанки и засобиралась домой.

– Ильяим, ты меня проводишь, тут ведь недалеко, это быстро. Лиана, ты не против?

Я пожала плечами. Пользуйтесь.

Когда они вышли, Валерия посмотрела на меня.

– Это и есть жена Олега? Ну что еще мужикам нужно? А?

Разговор с Олегом состоялся через два дня. Он приехал в ларек на своей белой «шестерке», и я, оставив Ильяа подежурить, решила прокатиться с ним, а заодно и поговорить. Мы отъехали в сторону Еловки, остановились на обочине.

– Лиана, – первым начал Ломакин, – я знаю, что Лена просила тебя поговорить со мной, и все такое прочее. Говорю сразу – бесполезно. Это решение обдумано. С Леной я больше жить не буду. Все, баста! Она сейчас наизнанку вывернется, лишь бы все вернуть назад. Раньше надо было думать. Светланка нормальная девчонка, без всяких вывертов, я люблю ее. Все.

Я вспомнила, как Олегу кто-то нагадал, что он женится на девушке по имени Светлана и через два года разобьется у нее на глазах.

Ломакин с безнадегой посмотрел на меня.

– Слушай, лучше быть два года счастливым, а потом умереть, чем еще сорок лет терпеть Лену. Ты ведь сама знаешь, на что она способна, сама знаешь, в каких компаниях она бывает, к тому же выпить не дура… Баста! Я больше не могу! Три часа ночи, ее дома нет, сидишь, думаешь, ну все, убью сучку! Наверняка ведь со своими институтскими кобелями шляется. Придет. Сразу – прыг ко мне на колени. Олежек милый, Олежек хороший, такого наплетет, что сам думаешь, может, с ума схожу, может, в самом деле мерещится мне все это. Не-ет, больше не могу.

Потом он как-то странно на меня посмотрел, это было заметно даже в темноте.

– А знаешь, по-моему, на этом все не кончится, – он что-то хотел добавить, но только тряхнул своими кудрями и завел машину.

Ломакин понял меня по-своему и решил форсировать события. Он знал, что просто так Лена не съедет из его квартиры, и на следующий день вернувшаяся не вовремя домой Лена банально «застукала» его со Светланой. Судя по всему, он подстроил это специально, но когда в прихожей послышались шаги жены, Ломакин… спрятался за шкафом. Об этом намного позже рассказала мне сама Светлана.

– Знаешь, это сейчас я смеюсь, – говорила она, прыская в кулак, – а тогда мне было не до смеха. Пуговки на платье у меня расстегнуты до пояса, хоть бы дверь подержал, что ли… Вот чудо!

Разнообразные события, последовавшие за этим, напоминали Санта-Барбару, только закручено все было похлеще, чем в сериале, и происходило на самом деле. Пересудам не было конца. Мужики сочувствовали Олегу, женщины жалели Леночку. Через два дня прямо перед сменой Олега уволили. Светлана осталась одна, и с ней вышел работать Илья, который как-то очень вовремя оказался в ларьке. План, разработанный безусловно Леночкой, был прост и, как ей казалось, гениален: Илья должен был всеми мыслимыми и немыслимыми способами соблазнить Светлану в ларьке, а потом «открыть глаза» Олегу на то, какую стерву он, оказывается, любит. Затея не удалась, однако Илья уверенно заявил, что Светлана испорченная дрянь и приставала к нему всю смену. Поверить в это мог только имбецил, и то, если он вчера родился.