Текст книги "Полуденные врата"

Автор книги: Майкл Скотт Роэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

– Глазам своим не верю! – были единственные разумные слова, которые я смог произнести. С каким-нибудь морским змеем и то легче было бы смириться, чем с этим чудищем, щелкающим челюстями.

– А ты поверь глазам-то! – подрагивающим голосом посоветовал Те Киоре. – В этих водах встречаются такие соленыши, я сам их пару раз видел. Но такого гиганта… никогда!

– Crocodylus porosus, – хрипло проговорила Джеки. – Крокодил, обитающий в соленых водах. Они водятся в океане повсюду – от Северной Австралии до Саравака. В прошлом году один такой откусил часть рыбачьей лодки у побережья Квинсленда, в нём было восемнадцать футов, я читала об этом случае. Самый крупный такой крокодил достигал сорока футов. Наверное, они ещё увеличились в размерах, ведь им приходится сталкиваться с людьми и пушками.

– Понятно, – сказал я. – Понятно.

Наш корабль уже поспешно уходил, когда на театре военных действий осторожно показалась третья prahu, a за ней следовала четвертая. Трудно было понять, огорчены ли находящиеся на них пираты трагедией, происшедшей с их товарищами, или радуются предлогу не связываться с добычей, которая может навлечь на них такие ужасные последствия.

– Но как вам удалось так быстро вызвать это чудовище? – пристала к Шимпу Джеки. – А! Я догадалась! Вы всё это время притворялись спящим, а на самом деле творили заклинания.

Шимп загадочно улыбнулся.

– Zoals je segt, mevrouw. [97]97
  Как скажете, сударыня (голл. ).


[Закрыть] Ваша правда.

Вторая шхуна погружалась всё глубже и глубже, хотя кто-то догадался обрубить паруса, тянувшие её ко дну. Со шхуны пытались спустить спасательную шлюпку, но так же, как и на шхуне-приманке, на этой было слишком много народу, и все они дрались за право спастись; в ход пошли ножи, кулаки и даже зубы, но в результате, когда шлюпка двинулась, она оказалась настолько переполненной, что её опрокинула первая же волна. Я с содроганием смотрел, как пираты один за другим с воплями исчезали в запятнанной воде – пятен на ней становилось все больше; да и жадных челюстей прибавилось или должно будет прибавиться. Нас, как всякий большой корабль, сопровождала стая акул, и в компанию к ним спешили со всех сторон новые острые, как кинжалы, плавники. Я был очень рад, что мы уходим отсюда на всех парусах.

Вдруг донесся глухой удар, затем второй, поднялись столбики воды, мы инстинктивно присели. Но ядро упало далеко от нас – это оставшаяся в стороне prahu пыталась расстрелять из пушки гигантского крокодила.

– Они его прикончат, – печально сказала Джеки.

– Думаете? – с сомнением покачал головой Те Киоре. – А я ставлю на соленыша! Этого чертяку убить трудно. Десять против одного, что он ещё долго будет плавать, прежде чем из него сумочки понаделают.

– Пари не принимаю, – отозвался я. – Все зависит от того, как скоро вода доберется до опилок.

– Что? – ахнула Джеки.

– До опилок! – повторил я. – Думаю, что у него внутри именно опилки. Может, конечно, солома, или здесь, на юге, канок. [98]98
  Вата из семян канка – южного дерева.


[Закрыть] Но чаще используют опилки.

– О чем ты говоришь? – затрясла головой Джеки. – Где используют? В чем?

– При набивке чучел, разумеется. Я имею в виду чучело крокодила, висевшее в салоне. Ведь Шимп именно его бросил в море, только до меня не сразу это дошло. Потому-то я и сказал раньше, что не верю своим глазам.

– Господи! – тихо простонала Джеки. – Но тот был маленький, не больше двух футов. Крокодилёнок! Не хочешь же ты сказать, что он…

– Может, всё же он вызвал сюда гиганта соленыша, как мисс сказала, – предположил Те Киоре.

– А маленького крокодила использовал как приманку? Вряд ли!

Те Киоре поглядел на все ещё бьющего поклоны Батанг Сена.

– Видно, он догадался, как Шимп это проделал. Уж не помолиться ли и мне с ним на пару?

Я взглянул на Шимпа – он все ещё стоял у поручней и напевал себе под нос какую-то унылую песенку.

– Здорово у тебя получилось, Шимп! Спасибо большое! Но как ты это сделал?

Шимп фыркнул. Морщины у него на лице углубились, он казался расстроенным, и голос его звучал сердито.

– Спроси Ле Стрижа, когда его встретишь, – тихо посоветовал он мне. – Но будь я на твоём месте, что, к счастью, невозможно, jongetje, я бы отложил встречу с ним на возможно более долгое время. Ну что? Теперь все в порядке?

И, не дожидаясь ответа, он ссутулившись пошёл, шаркая ногами, к трапу, ведущему в салон. Никто за ним не последовал. Но позже вечером, когда мы закончили помогать команде отмывать, скрести и латать корабль и спустились в салон, мы обнаружили, что посредине стола, опять же в позе лотоса, скрестив ноги в башмаках и вывернув розовые ладони, мирно спит Шимп.

ГЛАВА 7

В этом пропитанном влагой тумане все происходило неожиданно. Казалось, нас всюду подстерегают опасности: покосившееся дерево угрожающе клонилось над нашими головами, свисавшие с веток плети и извивавшиеся, словно змеи, корни преграждали путь.

Так всё и было. Мы спотыкались о молодую поросль, она то и дело норовила поставить подножку. А теперь, когда мы ползли, ей явно хотелось опутать нас с головы до ног. Пользоваться парангами [99]99
  Паранг – большой малайский нож.


[Закрыть] приходилось с большой осторожностью: все ползли на четвереньках, плечом к плечу, полускрытые влажной зеленью, и, взмахнув тяжелым ножом можно было разрубить не только преграждавшую путь лиану. Так что продвигаться вперед было дьявольски трудно, мы быстро покрылись потом, а мелкая морось проникала сквозь всё, что было на нас надето, и, испаряясь, уносила с собой тепло. Удивительно, но замерзнуть можно даже в подобном горячему пару тумане. Снадобье, которое нам дал знахарь, чтобы мы намазались, таяло и растекалось по телу, тонкие липкие струйки попадали во все трещинки и царапины на коже, ощущение было отвратительное. После свежего морского воздуха дышать в этом тяжёлом, вязком тумане было почти невозможно. Но ничего не поделаешь. Мы приближались к цели, так, во всяком случае, утверждал Те Киоре, и следовало соблюдать осторожность.

– Во всем надо искать хорошую сторону, – прошептал маори, быстро подползая к Джеки, чтобы помочь ей миновать колючий корень.

Убедившись, что мы с ней заняли разные каюты, он стал оказывать ей неуклюжие знаки внимания. Я старался сдерживаться, – в конце концов, чего мне раздражаться? Он обнял её огромной рукой, якобы стараясь освободить от вцепившейся в неё ветки.

– Хорошо, что хоть холодно, москиты не вылетают.

– Да, – сердито буркнула Джеки, не менее сердито сбрасывая с себя его руку. – У них, по крайней мере, есть мозги. А как насчет пиявок?

Но на Те Киоре её раздражение, по-видимому, ничуть не подействовало.

– Да нет, в этих краях они ютятся футов на тысячу выше и вас не тронут. Но будьте уверены, мазь, которую нам дали, и с ними справится. И со всей прочей мелкой гадостью, которая гнездится в земле и впивается в кожу.

– И кровососущие личинки? – переспросила Джеки, коснувшись меня плечом, и я почувствовал, что оно у неё мелко дрожит. – На них она тоже действует? Из чего же это зелье состоит?

– И не спрашивайте. Успокойтесь пока хоть насчет пиявок… Хей!

Пиявки и личинки сразу были забыты. Испуганные его тихим возгласом, мы вскочили на ноги, всматриваясь в то, что было впереди. Какое-то время, пока глаза не привыкли к мутной белизне, нам казалось, что Те Киоре просто что-то померещилось. Потом постепенно мы разглядели в глубине этой белизны какие-то серые пятна. Но то, что открылось нашим глазам, было чересчур большим. Мы ожидали увидеть здание, пусть даже очень внушительное, ведь, в конце концов, мы с Джеки взбирались на самый его верх. Но когда ожидаешь увидеть дом, а видишь высокий холм, невольно начинаешь рассматривать все вокруг него и над ним. Сквозь медленно плывущий туман перед нами на мгновение мелькнула башня – коническая, украшенная резьбой, потом угол каменных блоков, разрушающаяся ступа, оплетенная лианами, остатки фриза, статуя без рук. Казалось, всё это постепенно выдвигается из облаков тумана: сначала возникало одно, потом другое на расстоянии нескольких сот ярдов от первого, словно какой-то озорной призрак, желая нас запутать, подсовывает нам случайно выхваченные детали. Но стоило понять, что всё это – части одного ансамбля, и можно было оценить и симметричность его контуров, и его размеры. Это действительно был тот самый холм.

Так из тумана на нас неожиданно надвинулся Борободур. Его нижняя терраса была скрыта от нас, она парила в тумане, словно какой-то фантастический остров, – огромная масса потемневших от времени камней. Башня и шпиль вырастали из нее, как деревья, – симметрично расположенный каменный лес уводил взгляд ввысь, к тонкой, словно игла, верхушке центрального шпиля, теряющегося в облаках. Массивность здания угнетала, мы это почувствовали сразу. Казалось, в любую минуту его внушающая страх тень может соскользнуть, обрушиться на нас всей своей тяжестью и в мгновение ока стереть с лица земли. И всё же эта каменная громада не таила в себе угрозы. Храм был построен не для того, чтобы внушать ужас. Он не дразнил вызывающим блеском Всемирного торгового центра, не подавлял угрюмостью глухих стен Кремля. Его отличала лишь обособленность, погруженность в себя, величественная неподвижность и божественный покой, свойственный каменным Буддам, взирающим сверху вниз на волнующуюся белизну тумана. Я почувствовал, что именно мы с нашими страхами, заботами и ничтожными проблемами можем, как торопливая волна, нарушить этот величавый покой и одной только своей энергией поколебать равнодушие Нирваны. Борободур был задуман, чтобы внушать благоговение, скорее благоговейный страх. Даже если бы нам не грозила здесь опасность, мы всё равно приглушили бы голоса и стали настороженно ко всему приглядываться. От храма веяло могущественной силой.

Я взглянул на Джеки и шепнул ей на ухо:

– Это то место, правда? Сюда они нас заволокли?

– Да, да! Я и тогда чувствовала, что это должен быть Борободур… а теперь ясно вижу. Тут такое ощущение…

– Всё так, – словно лягушка проквакал Те Киоре. – Посмотрите, что вам здесь знакомо? Узнаёте какое-нибудь место, чтобы мы поняли, где именно вы были?

Я посмотрел вперед, назад, желая заметить хоть какие-то признаки движения. Но если сейчас здесь и было нечто живое, то оно очень умело затаилось.

– Может, и есть следы, но при таком дожде трудно сказать с уверенностью. Мы ведь могли подойти и с другой стороны, правда?

– Нет. Вы же сказали, что видели перед собой сплошные джунгли. А с другой стороны – холмы. Так ведь? Значит, это где-то здесь.

– Верно. Мы бегом спускались по какой-то узкой лестнице, убегали от слона… Потом шла широкая терраса, шире, чем верхняя, потом мы бежали по большой лестнице, действительно широкой.

– Угу. А над ней арка с какой-то рожей наверху?

– Я не заметил. Но в таком тумане…

– Ну да, похоже, здесь должны быть главные ворота. Лучше нам не бродить вслепую, раз вы говорите, что они такие сильные.

– Но тогда был полдень, – неуверенно проговорила Джеки. – И было сухо.

– Сейчас тоже скоро полдень, – сказал Те Киоре. – И пока мы шли сюда, дождь вроде стал поменьше. Минут через пятнадцать, наверное, совсем прекратится. Затаимся тут ненадолго и понаблюдаем.

Прижавшись друг к другу, мы разглядывали величественное сооружение, стараясь представить себе, в какой его части мы тогда оказались. Но каждый всплеск тумана открывал нам в лабиринте ещё одну террасу, ещё один пролет лестницы, всё это было симметрично, все похоже одно на другое, только кое-где пятно зелени говорило о зарослях, покрывших разрушенную террасу, а сквозь растрескавшуюся резьбу иногда выглядывал куст или высовывалась ветка плюща. Все стены были покрыты серыми пятнами лишайника, слабо светившимися в моросящем дожде. Однако то тут, то там среди резных украшений я замечал более яркие пятна – желтые, малиновые или сильно выцветшие фиолетовые. Значит, когда-то стены были покрашены. Эта мысль заставила меня вспомнить о красках на контейнере. Хорошо ли они держатся? Не потеряли ли силу магические знаки, которые оставил на контейнере Шимп?

– Интересно… – смущенно проговорила Джеки. – Я даже не могу соотнести всё это с какой-нибудь книгой или картиной. Борободур восстановили много лет назад. А это?

– А это – его дух, помнишь? Это не знающая времени сущность, его тень. Ну, как Сурабая [100]100
  Город в Индонезии.


[Закрыть], мы ещё в неё заглянули. Она ведь не принадлежит современности…

Деревянные пристани, пыльные немощеные улицы, глухие стены из высохших глиняных кирпичей и ни одного белого лица, кроме наших, только высокомерные голландцы, как тот, с важным видом восседавший с женой в европейском экипаже, взмахами рук они прокладывали себе путь сквозь шумную толпу на рынке и воротили носы от оживленных женщин в ярких саронгах, с ничем не прикрытой грудью. В зданиях – от каменных башен до деревянных хижин – не было ничего европейского. А при этом у нанятой нами большой повозки, запряженной быками, оказались стальные оси, грубо выточенные, но вполне пригодные подшипники, а упряжь, хоть и украшенная плетением, напоминавшим куклы Вайанга [101]101
  Театр теней (индонез. ).


[Закрыть], явно было заимствована у европейцев. Здесь смешались прежняя и более поздняя Ява, и если бы я знал, за какой угол завернуть, я, наверное, увидел бы очертания Явы будущей.

– Да, странно, – кивнула Джеки. – Я думала… Борободур мог бы быть ещё живым, посещаемым. Но, выходит, от него отказались, как только закончилось строительство. Значит, то, что он так зарос, это и есть его истинная суть. Даже не то что заросло, а ещё хуже… Похоже… – Она не договорила.

– Да?

Джеки взглянула на меня своими спокойными глазами.

– Только не смейся. Похоже, в нём обитают духи.

– Я и не думаю смеяться, поверь мне. А кстати, когда Борободур был построен? И кем?

– Когда? О, в девятом веке. Его построили принцы Салиендра [102]102
  Индонезийская династия Салиендра правила на Яве с 750 по 830 г. Во время правления одного из представителей династии был построен храм Борободур.


[Закрыть], буддисты, принесшие сюда новую религию, когда здесь уже царил индуизм, смешавшийся с местными верованиями. Примерно в это время земляки моего отца как раз плыли из Швеции, чтобы разграбить британский берег и похитить женщин. – Она вдруг усмехнулась. – Может, и твоих предков в Линдисфарне тоже поприжали…

– Разве что предков матери. А предки отца, должно быть, жили тогда вдоль цивилизованного берега Рейна. Возможно, они продавали негодные сапоги и доспехи шарлеманской армии. Они пришли из Германии с Георгом Первым, а может быть, и раньше.

– Вот как! А я и не знала. Но в шарлеманские времена они не строили ничего подобного этому, правда? Большие соборы появились позже. Но и они не были такими огромными.

Я улыбнулся про себя. Нет, Джеки совсем не изменилась, она не упускала возможности восславить Восток, словно хотела оправдать текущую в её жилах восточную кровь.

– Да, наши соборы не такие громадные. Но и без призраков зато! И потом, они служат нам до сих пор, разве не так? А почему эти принцы, построившие Борободур, оставили всё это гнить? Ведь возвести этот храм, наверное, стоило им целого состояния?

– Никто не знает. Просто они воздвигли его, и всё.

На нас опустилась завеса молчания. Было слышно только, как шумит дождь и стучат капли. Горгульи, ещё более безобразные, чем их западные собратья, по капле источали воду, она падала на камни, и без того уже растрескавшиеся и разрушающиеся, ведь горгульи трудились уже много-много лет.

Туман, словно прозрачными усиками, коснулся моей щеки. Значило ли это, что ветер переменился? Дождь, во всяком случае, стал утихать. Вдруг подлесок зашумел и закачался. Размахивая тощими руками, из него появился Батанг Сен, своей энергией и длинными худыми ногами он напоминал быстрого паука. По дороге сюда я беспокоился, как этот старый, слабый человек выдержит такой тяжелый переход. А сейчас усы у Батанга Сена молодцевато топорщились, маленькие черные глаза весело блестели, и выглядел он в десять раз бодрее, чем я.

– Ветер меняется! – прошипел он. – Шимп говорит, приближается что-то странное! Так что будь осторожен, старина!

Я согласно кивнул.

На случай каких-нибудь неприятных неожиданностей Шимп замыкал нашу процессию. У нас у всех было оружие, а он захватил с собой только свой необыкновенный посох. Насчёт ветра он оказался прав. Сейчас туман, напоминая соблазнительницу-танцовщицу, покачивался, кружился, обнажая верхнюю часть башни, круглые террасы, находившиеся в середине Борободура, и высокую ступу, являющую собой его сердце. Внезапно стала видна похожая на иглу верхушка шпиля, находящаяся метрах в сорока от земли, а за ней всего на мгновение показался клочок сияющего неба. Однако тут же более тяжелый туман внизу лениво заклубился и закрыл собой все, но при этом он на секунду обнажил нижние террасы. И тут я увидел то самое место, по которому мы с Джеки бежали, прыгая через лужи, по скользким каменным плитам, потом по ступенькам под покосившейся аркой, так что казалось, будто звериная морда с раскрытой пастью наверху просто висит в воздухе, подобно улыбке Чеширского Кота. [103]103
  Персонаж из сказки Л. Кэрролла «Алиса в стране чудес».


[Закрыть]

– Это же Кала [104]104
  Кала – бог утекающего времени.


[Закрыть] – пожирающий время! – вскрикнула Джеки. – Ворота – это его пасть. Если ты в них войдешь, значит, он тебя проглотил! Чтобы ты мог духовно возродиться…

– Вот как? А мы выбежали как раз этим путем, когда Шимп взорвал арку. Так что контейнер должен быть где-то здесь! Смотри!

Клубы тумана раздвинулись, и мы увидели на расстоянии чуть больше длины футбольного поля одиноко стоящий и совершенно неуместный здесь старый, потрепанный грузовик с прицепом. А на нём уже несколько полинявший и облезлый, но всё равно яркий, покрытый каплями росы контейнер.

Было решено, что лучше всего совершить стремительный налет – ворваться на террасу, захватить грузовик и на буксире оттащить его на какую-нибудь лесную дорогу подальше от храма. Какие бы силы ни таились в храме, за его пределами они будут слабее – это показало наше бегство, так что в лесу нам будет легче защитить контейнер; если нам не удастся завести мотор, мы впряжем в грузовик быков. Но из-за ауры, окружавшей храм, из-за его гигантских размеров никто не спешил сделать первый шаг. Батанг Сен присел, нахмурился и яростно жевал собственный ус; Те Киоре, строя гримасы, переводил взгляд с него на меня, с меня – на Джеки. Я собирался с силами, чтобы отдать приказ, когда все внезапно обернулись, услышав, как сзади затрещали деревья. Руки рванулись к оружию, но тут мы увидели Шимпа. Оправдывая свое прозвище, он где бежал, где перемахивал через густые кусты, огромные руки раздвигали, заросли, словно паутину.

– Ну?! – чуть ли не кричал он. – Чего ждете? Что орехи с неба посыплются? Vorwaerts! [105]105
  Вперед! (голл. )


[Закрыть]

Он пронёсся между нами подобно комете, одной рукой схватил за шиворот меня, другой – Те Киоре и швырнул нас вперед. Мы летели, размахивая руками; окажись у нас на пути какой-нибудь валун, остановиться мы не смогли бы. А если бы попытались, то, наверное, свалились бы и напоролись на собственные мечи; поэтому мы мчались со всех ног, чтобы не потерять равновесия. А за нами, подстёгнутые энергией Шимпа, повскакав с мест, с гиканьем и визгом бросились головорезы из нашей команды. Среди них, подпрыгивая и хохоча, бежал и Батанг Сен.

Ничто так не способствует выделению адреналина, как победа над страхом; мы преодолели эту сотню ярдов с олимпийской скоростью, перепрыгивая через валявшиеся на пути камни, и запыхавшейся толпой остановились у грузовика.

– Богом клянусь! Это же старый «холден»! [106]106
  Марка австралийских грузовиков.


[Закрыть] – отдуваясь, выкрикнул Те Киоре, прыгая в кабину. – Я же их с детства знаю. Заводная ручка, где же она, проклятая?

Ручка оказалась на месте, она выступала из решетки радиатора. Я попробовал крутануть её, спина напряглась, но двигатель чихнул, кашлянул и заглох. Я повторил попытку, но результат был тот же. Те Киоре оттеснил меня и так рванул ручку, что грузовик едва не перевернулся. Двигатель астматически захрипел и снова заглох. Те Киоре пнул ногой решетку.

– Всё ясно! Надо отсоединить прицеп!

Руки схватились за сцепное устройство, стали бить по нему рукоятками ножей и дубинками. С протестующим визгом прицеп наконец отцепился, его обвязали веревками, как следует закрепили их, все дружно навалились на него, и махина стала медленно разворачиваться, направляясь к джунглям и к свободе. Но как только под ней заскрежетали камни, вдруг снова заклубился туман, и по спине у меня пробежал холодок. Видно, это почувствовали и остальные и вздрогнули, как вздрагивают, роняя все из рук, люди, застигнутые на месте преступления. Все, даже Шимп, подняли глаза к небу, как будто ждали, что сейчас грянет гром. Но блеснул всего лишь солнечный луч. Клубившийся туман словно фокусировал и направлял его, стрела солнечного света коснулась камня центральной ступы, скользнула вниз по все ещё находящемуся в тени фасаду, пересекла террасу и по ступеням спустилась на камни, где стояли мы.

Солнечный луч? А может быть, какое-то страшное сверхсовременное оружие – лазерный луч, тонкий, как волос, или поток элементарных частиц, способный без дыма разрезать скалу на гладкие ломти? Ведь пока луч скользил посредине всего этого огромного сооружения, за ним возникала светлая линия – нить или шов, деливший, как медиана, и башню, и лестницу, и ворота ровно пополам. И тут же раздался громкий треск, резкий, как взрыв, – кр-р-рах! И наступила тишина.

С величавой торжественностью весь фасад здания вместе с башней аккуратно разошёлся по этому шву и распался на две части, словно раскрылись врата ада. Полоса света стала шире. Если бы оттуда вырвалось и поглотило нас пламя, я бы нисколько не удивился. Но в открывшихся глубинах засиял яркий дневной свет, нездешний свет, лившийся с иного неба, ясного и безоблачного, без малейших следов тумана.

И только где-то далеко-далеко был едва виден багряный склон, а с его убеленной вершины поднималась тонкая струйка дыма. Я узнал этот склон, хоть никогда его не видел, узнал по фотографиям. Судя по тому, как сдавленно ахнула Джеки, она тоже его узнала. Это была знаменитая, ни на какие другие не похожая святыня местных жителей, приманка и предел мечтаний туристов. Гунунг Агунг – Пуп Земли – Священная гора и спящий вулкан. Но он же был не здесь, даже не на Яве. Гунунг Агунг находился в самом центре тех мест, куда мы стремились и куда нас так злобно не пускали. Он был священной горой острова Бали. А сам Бали находился от нас на расстоянии добрых двухсот миль; и тем не менее Гунунг Агунг и земли, его окружавшие, предстали перед нами за разверзшимися вратами Борободура.

Потрясённые невероятным зрелищем, мы вдруг ощутили, как нас обуревают безумные надежды, словно сухие листья, вылетающие из костра, вспыхивающие и тут же падающие обратно. Пройти в эти ворота нечего было и мечтать. Они открылись перед нами, как соблазн, как насмешка, как вызов. За ними простиралась ещё одна каменная терраса, возвышавшаяся над видневшимся вдалеке пейзажем; и на неё, заполняя её всю, словно мощный прибой, заливавший её ступени, поднимался наводящий ужас строй воинов. Под ярким солнцем блестели развевающиеся шелковые знамена, солнце слепящими вспышками отражалось от копий и лат, от инкрустированных шлемов и расписных щитов. Боевые генералы в масках демонов с седыми торчащими усами оглядывали сверху шеренги своих солдат – стену из щитов и вскинутых копий; их лучники уже вытянули из колчанов украшенные лентами стрелы и приготовились стрелять; первую шеренгу составляло сборище бандитов в грубых синих одеяниях и красных тюрбанах, и каждый держал в руках крис – малайский нож с волнистым лезвием. А над всеми шеренгами колыхались паланкины, защищенные щитами, и огромные, одетые в броню боевые слоны с презрительным вызовом поднимали хоботы между острыми как бритва бивнями.

– Я знаю, чьи это знамена! – услышал я шепот Шимпа. – Матарам и Вармадева! Члены древних жестоких кланов – раджи с островов Бали и Ява. Духи войны и тирании, когда-то овладевшие этим островом, снова пробудились. Они жаждут крови, им не терпится опять начать войну. – Голос Шимпа дрожал от гнева. – Кто это сделал? Кто посмел это сделать?

Но я его почти не слышал, в первой шеренге бандитов я уже разглядел пригнувшуюся, почти незаметную в этой грозной живой картине хрупкую фигуру с необычными здесь светлыми волосами. Она слегка выпрямилась, и, несмотря на разделявшее нас расстояние, наши глаза встретились. Это была Рангда. Я схватил Шимпа за плечо.

– Это она! Та девушка из бара, их приманка! Сукины дети, они поставили её прямо в первую шеренгу!

Медленно, как мне показалось, неохотно Рангда вышла из ряда окружавших её воинов. Её взгляд был устремлен в одну точку, лицо оставалось непроницаемым. Даже в этот напряженный момент при виде её мое сердце учащенно забилось. Волосы у Рангды блестели, кожа золотилась на солнце, на ней почти ничего не было, только простой, едва прикрывавший тело белый саронг, ожерелье из крупных жемчужин, петлями спускавшееся по упругой обнаженной груди и по животу, да белая лента вокруг шеи. И из глубин моей памяти всплыло воспоминание о том, что во время ритуальных убийств puputan – даже после попытки переворота 1965 года – и жертвы, и палачи надевали церемониальные белые одежды. Интересно, к кому она принадлежит – к палачам или к жертвам?

Рядом со мной раздалось изумленное восклицание:

– Как? Это она? Твоя девица из бара… – Джеки переводила взгляд с меня на Рангду и снова на меня. Вдруг её щеки вспыхнули от гнева, и она отвесила мне оплеуху. – Ну ты… ты просто… мерзкий ублюдок…

Ещё в колледже Джеки подрабатывала в качестве фотомодели высокого класса, что и послужило главной причиной нашей ссоры. Она видела себя не только в зеркалах, она видела своё отражение в глазах рисовавших и снимавших её художников и фотографов. Она лучше любого из нас знала, как выглядит.

И сейчас, когда я видел ту и другую в одинаковом резком слепящем свете, их сходство пугало, казалось противоестественным. Остальные тоже заметили, как похожи девушки, и обменивались изумлёнными взглядами. И вдруг Шимп, не сводивший с Рангды глаз, схватил меня за шиворот, да с такой силой, что я чуть не задохнулся, его глаза, словно он обезумел, метали молнии.

– Это и есть твоя девчонка? Эта?!

Задыхаясь, я вцепился в его пальцы, в ушах уже застучала кровь, но с тем же успехом я мог бы отдирать от себя стальные щипцы.

– Д-да! Ну и что? Что, чёрт возьми? Это что, уголовное преступление? Карается смертью?

Шимп слегка разжал руку. Я услышал глухой смешок.

– Я и помыслить не мог, что такое случится! Idiot, неужто ты не знаешь, кто это?

– Знаю, как её зовут.

– Ничего ты не знаешь. Niks. [107]107
  Ничего (голл. ).


[Закрыть] Она с Бали, хотя родилась не там. Значит, ты считаешь её девочкой из бара? Ну-ну! А она – принцесса-воительница! Когда-то её звали Махендрадатта. Океан выбросил её на берег Бали, как выбрасывает всю нечисть. Принцесса – предводительница войска призраков. Царица ведьм, воинствующая разрушительная сила древних времен! Ну что? – Его маленькие глазки ещё больше сузились. – Но по крайней мере, она сродни людям.

– Да о чём ты толкуешь? Принцесса? Сродни людям? Ясное дело, она нам сродни, черт возьми!

– Ну так ты хочешь знать, кто она такая? – В напряжённой тишине голос Шимпа, казалось, иссяк, стал тонким, как нитка. – Её прокляли и сослали в дикие страны и в зараженный злом океан. Она несёт с собой опустошение и зло, угрожает порядку и расцветает там, где царят распри, она всё пожирает и уничтожает. Она – дух пустыни, обожжённый кусок грязи из высохшей реки, сухие листья на ветках, горячий ветер, который эти листья срывает. Она – жалобные вопли детей!

– Да ты с ума сошел!

У Шимпа блеснули глаза.

– Я? Возможно. Но зато я не делю постель с такими! Когда-то давным-давно она прошла мимо того, чем была, и стала частью того, чем могла стать. Её звали Махендрадатта, пока ноги не привели её на дорогу, ведущую к Спирали, – от одного зла к другому и дальше! Она Кала Наранг, соблазнительница! Её зовут Рангда!

– Да! – сердито выпалил я. – Она сказала мне, как её зовут. Так и что с того?

Шимпа передернуло.

– Значит, на тебе она учится говорить правду. Это она умно делает, ведь правда придаёт власти силу, а ложь только ослабляет её. Ну так знай, ты – младенец, пойми, что среди сил, противостоящих тебе, она – из самых могущественных!

Он кричал так громко, что Рангда вполне могла его слышать. Я увидел, как она, словно польщённая, вздёрнула голову, а может быть, услышанное её позабавило.

– Она – хозяйка преисподней, принцесса оживших трупов, сама дочь Шивы – Господина-разрушителя. Она – охранница кладбищ! Царица ночи. Беловолосый, белокостный демон!

Тут я начал понимать, как на Востоке воспринимают пепельных блондинок. Но Рангда всего лишь откинула назад голову и расхохоталась; это был высокий, пронзительный восточный смех. И я мог бы тоже рассмеяться, если бы некогда не слышал точно такой же смех из уст другой женщины и не знал его силу.

Никто не рассмеялся ей в ответ, ни её воины, ни один человек из наших, – они стояли словно оглушённые, в округлившихся глазах застыл ужас. А этот зловещий смех, отражаясь от каменной ступы, рассыпался по изукрашенным террасам, словно осколки стекла, становился всё громче, и уже не верилось, что он мог исходить из столь нежного горла. Кусочки стекла резали нам уши, невыносимо больно кололи подобно иглам, заставляя затыкать уши, трясти головами и содрогаться, лишая способности думать и действовать. Этот безжалостный смех, становясь всё громче, не позволял нам сдвинуться с места. Мы стояли будто приклеенные и вдруг заметили, как хрупкая девушка начала меняться.

Она стала расти. Не то чтобы вытягиваться в длину или неестественно раздуваться, нет, она росла пропорционально, как растёт любое живое существо. Так могло бы расти тело ребёнка, превращаясь во взрослого человека, но росло бы оно не так быстро, не так странно. Словно высвобождаясь из каких-то оков, Рангда росла на глазах, светлые локоны рассыпались, обвивая каждый изгиб её тела, закрыли лицо. Саронг соскользнул с талии, съежился, превратившись в крошечную набедренную повязку под гладким животом, скрывавшую лишь пучки светлых волос. Бронзовая кожа туго натянулась на сильных мышцах, стройные ноги напряглись, носки вывернулись наружу, будто у танцовщицы. На руках проступили вены, а пальцы скрючились. Нитки жемчуга зловеще подпрыгивали на обнаженной груди и глухо позвякивали. Оказалось, это и не жемчуг вовсе, а старые, пожелтевшие от времени человеческие черепа, на них ещё сохранились куски высохшей плоти. А блестящая нить, на которую они были нанизаны, липкая и ярко-красная, была сделана из свежих кишок.

Став в два раза выше человеческого роста, Рангда стояла, опустив голову, пряча лицо, её гибкая фигура так же поражала красотой, как фигура той девушки из бара, какой она была когда-то, но теперь от неё грозно веяло такой злой силой, что у меня сердце дрогнуло. Я поймал себя на том, что отчаянно молю: только бы она не подняла лицо, не открыла глаза. Но завеса из светлых волос заколыхалась, приподнялась, и то, что я увидел под ней, потрясло меня до глубины души. Лица в нашем понимании вообще не было. Из-под завесы волос высунулась длинная звериная морда, обтянутая бледной кожей, с огромными, пристально глядящими, налитыми кровью глазами с большими тусклыми черными зрачками. Под глазами были темные круги. И рот стал звериной пастью. Черные губы изгибались над жёлтыми клыками, а между ними свисал длинный красный заостренный язык.