Текст книги "Восьмая нога бога"

Автор книги: Майкл Ши

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

ЛАГАДАМИЯ 9

Шелковый саван белизной не уступал бы луне, если бы не лихорадочные цветные вспышки, то и дело пробегавшие по нему. Пока шел воздушный бой, переливающаяся сфера, как маяк, притягивала чудовищ, которые надвигались со всех сторон, кромсая ногами озерную гладь, а мы налетали на них сверху, отсекали им ноги, выкалывали глаза и оставляли тонуть. Горячечное свечение шелка превратилось в пламя, которому нет названия на земле, и тогда ведьма воскликнула:

– Глядите! Он крутится и вертится! Что это – она просыпается или шелк защищает ее?

Белая глыба и впрямь замерцала, вращаясь, и из воды поднялся ее мокрый бок со здоровенным пауком, который уже примеривался к шелковой волокнистой поверхности, нестерпимо сверкавшей там, где острия клыков прикасались к ней.

Мы спикировали на него. Сначала в разные стороны полетели клыки. Но чудище все цеплялось за кокон, и тогда мы (не без некоторых усилий, паук и впрямь был очень большой) отрубили ему ноги, а шелк помогал нам, приподнимая и крутя его так и этак, одну за другой подставляя под удар его конечности. Тем временем клыки, которые повисли, зацепившись за шелк, задымились и съежились, а потом и вовсе растаяли в призрачном пламени, как свечные фитильки.

– Ее присутствие пробуждает в них боевой дух! – провозгласила Желтушница. – Это души, плененные паутиной, это они жгут и не пускают паучье отродье! Они защищают Пам-Пель. Она пробуждается, и они чувствуют, что она – орудие отмщения!

И хорошо, что плененные паутиной призраки встали на нашу защиту, ибо ужасным тварям, которые спешили к нам отовсюду, не было, казалось, конца. Когда легкие перистые облачка, предвестники зари, серебряным веером раскинулись на полнеба, мы увидели, что целое войско ужасных исчадий ада бредет к нам по воде, и еще столько же их ползало по дну. Кокон крутился не переставая, то и дело выбрасывая на поверхность все новых и новых пауков.

Мы рубили и кололи не покладая рук, а они все прибывали и прибывали, пока вся поверхность озера не заискрилась одной мыслью, но теперь это был не тот членораздельный, насмешливый мыслепоток, к которому мы привыкли, нет, одна навязчивая мысль, как пожар, охватила всех, набатным звоном отдаваясь в наших головах, но все, что мы могли разобрать, это: «Oна! Враг!»

Солнце встало, а мы все дрались, поднялось на две, на три пяди над горизонтом, а мы все дрались. Руки двигались словно сами по себе, как в лихорадочном бреду, глаза ни на миг не отрывались от шелковой сферы, – мы давно уже перестали обращать внимание на прочих чудовищ, сосредоточив свои усилия лишь на тех, которым удалось зацепиться и повиснуть на ней. Сверкающий шар крутился не переставая, и не успевали мы изрубить одного паука, как он подбрасывал еще двоих. С безупречно синего неба лились щедрые потоки солнечного света, в которых кошмарные твари на озере стали еще ужаснее, а кокон из паутины обрел прозрачность, так что сквозь него был виден наш замерший в неподвижности пленник – точная, хотя и увеличенная в несколько раз копия тех, кто так стремился к нему прорваться.

Он лежал в той же самой позе, в какой мы его оставили, а спасительница-младенец, замурованная в его внутренностях, все не показывалась, и тогда нам стало ясно как день: еще немного, и пауки задавят нас числом, а плот вместе со всем, что на нем находится, достанется им. Едва мы успевали покончить с одним нападающим, как на его место являлись еще двое и яростно вцеплялись клыками в ткань. Призрачный огонь жалил их в ответ, но ими владела безрассудная храбрость живых тварей, сражающихся за существование самой своей породы, и ткань уже зияла множеством прорех. Края рваных ран, рдея и дымясь, постепенно смыкались снова, но слишком медленно, паутина не успевала залатать одни дыры, как появлялись другие.

Тут ведьма кликнула вторую лодку и поставила оба суденышка в воздухе борт о борт.

– Пошевеливайтесь! – крикнула она, и мы поспешно сгрузились на одно из них – то, на котором не было паруса. – Мои силы на исходе, еще не время тратить все без остатка, – объяснила она нам. – Вниз! Забодай эту скотину! – Лодка послушно показала киль, упала мачтой вниз на громадного паука, который вскарабкался на осажденный кокон, и проткнула ему брюхо.

Некоторое время мы впятером еще защищали драгоценную сферу, чувствуя, как все неуклюжее поворачивается с каждым разом наше суденышко и как оно дрожит от напряжения, зависая над очередной жертвой, пока мы выкалываем ей глаза и отрубаем ноги.

Но тут – слишком скоро, как нам показалась, – ведьма грязно выругалась, с видимым усилием развернула лодку в воздухе и направила ее прямо к берегу, туда, где раскинул ветви над лесным воинством старый дуб-великан. Мы вскарабкались на его вершину, не выпуская из рук весел, которые без магической поддержки с каждой секундой все больше наливались тяжестью. Ведьма взмахом руки отослала лодку, та рухнула на паука, который только что выкарабкался на берег, и вышибла из него дух.

Сбежавшихся к озеру пауков притягивал, конечно, всепобеждающий запах врага, но и аромат человечины тоже не оставил их равнодушными, так что, не успели мы усесться в ветвях большого дуба, как они тут же полезли за нами. Зубастые весла-мечи оттягивали нам руки, ночь беспощадной рубки отзывалась ломотой в каждой косточке. Вот когда я пожалела, что Ниффта и Мав нет с нами, – свирепая радость, с которой эти двое орудовали мечами, наверняка подогрела бы наш угасающий пыл. Хорошо хоть солнце светило во всю мочь, не давая паукам подобраться к нам незамеченными.

И тут в паутинном коконе, насквозь пронизанном солнечными лучами, произошло нечто такое, отчего мы все в один голос издали крик ужаса и отчаяния. Даже с того расстояния, которое разделяло нас и нашего громадного пленника теперь, мы ясно увидели, как тот очнулся от своего паралича, мощно встряхнулся, разорвав сковывавшие его узы, и угрожающе поднял клыки и передние лапы.

Глухая ненависть наполнила наши сердца, ибо мы знали, каков будет наш конец. Чудовищные клыки обрушились на кокон изнутри, шелковая ткань треснула, три паука помельче закувыркались в воздухе, сбитые с ног могучим ударом.

– Мы пропали! – Этот крик исторгло из моей груди отчаяние.

– Подожди! – заверещала ведьма, и в ту же секунду гигант на плоту рванулся вновь, но на этот раз как-то судорожно. Его клыки выскользнули из своих ножен наружу, точно для удара, но тут ноги чудовища разом выпрямились, плоская передняя часть тела расселась на две половины, и оттуда, могучая и ужасная, вышла Пам-Пель.

Она стряхнула паука, как изношенный плащ; его опустевшая оболочка складками осела позади нее. Ее крылья, влажные и сморщенные после утробы, затрепетали. Разогревшись до прозрачного голубоватого сияния, они подняли ее в воздух. Взлетая, она полоснула жалом своего брюшка остатки шелкового кокона.

Пузырь взорвался мириадами радужных брызг, разноцветная метель заплясала в воздухе, испепеляя паучье отродье. Покончив с ним, призраки, свободные, взмыли к солнцу, оставив тонюсенькие ниточки дыма, которые, звеня и вздыхая на разные голоса, таяли, пока призраки не исчезли в поднебесье.

Пам-Пель висела в воздухе над озером. Могучая и прекрасная, она казалась неуязвимой, точно огромный черный ятаган. И все же, несмотря на то что она на наших глазах одним легким движением истребила пауков без счету, а уцелевшие, включая и тех, которые атаковали нас в нашей воздушной крепости, в ужасе мчались от нее без оглядки, сомнение закралось в мое сердце, настолько она была хрупка. Тело мертвого паука, из которого она только что появилась на свет, и теперь скрыло бы ее, живую, целиком. Где уж ей тягаться с гигантом А-Раком, о мощи которого слагают легенды!

– Берегись, она летит сюда! – раздался предостерегающий визг ведьмы. – Вниз! Скорее!

И в самом деле, нам пришлось пошевеливаться, ибо маленькая-то маленькая, но ростиком она все-таки была с небольшой деревенский дом и направлялась прямо к нашему дубу, причем в огромных черных жемчужинах ее глаз не было и намека на то, что она вообще заметила наше присутствие.

Описав порядочную дугу вдоль берега, мы оглянулись и увидели, как отважная пришелица со звезд, прильнув к дубу и расправив крылья, упивается солнечным светом. Пам-Пель подросла, размах крыльев стал шире, и все же она еще так мала, ныло мое сердце, слишком мала!

– Скоро она полетит на охоту, – сказала ведьма, – так что нам надо поторапливаться, а то все пропустим. Кое-какие крохи магии перемещения в пространстве еще при мне. Придется поломать голову, чтобы выжать из них все что можно.

Когда мы подошли к рыбацкой деревушке, ведьма взмахом руки подняла в воздух еще одну лодчонку и заставила ее перекувырнуться, отчего наружу выпорхнула парочка мумий. Потом ведьма перенесла лодку на дорогу, велела нам усаживаться, призвала какое-то существо, и мы затряслись на его невидимой спине. Нас подбрасывало так, будто мы скакали на плоде-тяжеловозе, бегущем со скоростью костлявки-рысака, – я боялась, что во мне ни одной косточки целой не останется, да к тому же проклятый демон вонял, как свежезаполненный склеп в жаркий летний день. Таким вот манером мы и понеслись к Большой Гавани.

НИФФТ 10

Готовый к осадным работам титаноплод облачен в огромный рогатый шлем, который защищает его голову с вытянутыми челюстями, и широкий стальной воротник, покрывающий часть спины и плечи. А против давилок – стальных котурнов с когтями – бессильны любые твари, кроме самых крупных отпрысков А-Рака. Эти перескакивали иной раз через доспехи, сминали погонщиков и погружали убийственные клыки в крупы гигантов. Мы, правда, быстро научились окружать титаноплодов отрядами наших копейщиков, которые и насаживали многоногих чудищ, когда те спускались на землю, на длинные мачты-копья, и все-таки продолжали терять и животных, и погонщиков.

Часть плодов мы отрядили сносить здания, которые замыкали юго-восточный угол площади, чтобы проложить дорогу для более массированного наступления, в то время как еще одна фаланга тяжеловесов теснила вражеский клин, давая нам возможность все шире распылять горючие вещества. Наши лучники поливали врага с крыш настоящим дождем из зажигательных стрел, и огненное полукружие горящих трупов, паучьих и человеческих, становилось все шире.

Но и самые яростные наши атаки, и стена огня не могли пока приблизиться к громадному изуродованному саркофагу туши А-Рака, хотя его внешние покровы стали совсем пепельными, точно пламя уже прошлось по нему своим жадным языком, а ноги, искореженные и сморщенные, в точности походили на обугленные лианы и древесные корни, которые оставляет по себе лесной пожар.

Краткий военный совет, который я, Мав, Пандагон и Фурстен провели в полевых условиях, закончился решением удариться в отчаянную импровизацию. Сампций и я с небольшим отрядом лучников для прикрытия прикатили из порта два подвижных грузовых крана и прикрепили к их стропам две телеги с помпами, с которых предварительно сняли колеса. Первосвященник приказал двоим погонщикам заставить своих животных стоять по возможности смирно, и мы погрузили телеги им на спины.

Я, Сампций и наши копейщики повисли на покрытых защитной сеткой боках одного титаноплода, Пандагон и его телохранители оседлали другого, и мы поскакали, трясясь и подпрыгивая.

Вот наш скакун нагнул голову и рогом своего шлема поддел нападающего паука. Тот замолотил ногами и клыками по стальному ошейнику плода, но тут копейщики взялись за мехи, и Сампций окатил чудовищ струей колодрианской аквавиты. От факела, прикрепленного к тележной оси, я зажигал стрелы и посылал их вслед щедрому потоку спиртного так часто, что первая еще не успевала упасть, как вторая срывалась с тетивы и летела за ней. Наконец-то нам удалось засеять поле огня в глубине рядов противника.

Но тут А-Рак содрогнулся так мощно, что вся площадь задрожала вместе с ним – или, точнее, вместе с тем, чем была теперь заполнена его оболочка. Кажется, что-то похожее на яркую вспышку осветило на мгновение ряды его потухших глаз изнутри.

И точно, созвездия мертвых глаз раскололись, и сквозь них на свет полезли холмики, да что там, настоящие курганы новых. Трещина побежала дальше, через головогрудь и брюшную часть тела гиганта, ноги которого меж тем извивались и бешено молотили по воздуху, точно огромные змеи.

Вырвавшееся на свободу существо, которое скрывал до поры могучий панцирь прежнего А-Рака, было раза в полтора больше, так что старая кожа, не выдержав напора, разлетелась в клочья.

Новый А-Рак был черен как ночь и влажно блестел, как свежий деготь. Сквозь эту черноту прорывались то тут, то там малиновые пятна, так что в ярком полуденном свете казалось, будто вся гигантская туша тлеет изнутри. Шестьдесят два глаза, шестьдесят два черных бриллианта, бездонных и мерцающих искрами звезд, точно космос, рядами опоясывали теперь его тело, и каждое гигантское выпуклое око пылало разумной злобой, от которой ручеек ледяных мурашек заструился у меня по спине. Ноги паука удлинились на одну фалангу каждая, и ряды этих новых, барочно-причудливых контрфорсов позволяли ему перемещаться куда быстрее, чем раньше. Узкий конец живота, более обтекаемого, чем прежде, ощетинился целой батареей сопл прядильного органа.

Эти сопла мелькали сейчас туда-сюда с быстротой, неуловимой для человеческого глаза, и выбрасывали сгустки поблескивающего вещества, которое немедленно застывало, превращаясь в полотнища и знамена призрачного шелка. Точно приливные волны, громоздились они одна на другую, заслоняя и заполняя собой небо, пока чудовище раскачивалось из стороны в сторону, и нависали над нами, пронизанные сиянием того самого светила, которое тщились затмить, так что мне даже почудилось, будто я вижу заломленные бесплотные руки и страдальчески искаженные лица, нопроверять, так ли это, было некогда.

– Прыгай! – взревел я и сам немедленно присовокупил к слову дело.

Поздно, ибо мы уже были в воздухе. По грудь провалившись в холмы иссохших паучьих и человеческих останков, мы увидели, что площадь сверху донизу заполняют тенета: титаноплоды бьются в них на земле, а верхние слои цепляются за крыши.

Началось беспорядочное отступление: наши отряды отходили, бросая титаноплодов, телеги с насосами и портовые краны, уже закутанные в саваны из липкой паутины. Нескольких минут рожденному заново А-Раку хватило, чтобы окружить всю площадь паутиной, которая облепила фасады и перекрыла улицы, занавесив их страшными мертвенно-бледными гобеленами. Затем, как только его отпрыски сомкнулись вокруг него еще теснее, паук дал еще один шелковый залп прямо в небо. На этот раз прозрачные нити зигзагами прошили воздух, и через несколько мгновений над площадью повисла решетчатая крыша. Покончив с этим, А-Рак послал своим отпрыскам таинственный мыслительный сигнал, и они устремились по его поднятым на манер лестниц ногам к только что построенному куполу и уселись на нем, угрожающе выставив клыки и передние лапы в небо, точно защищая от этой бездонной прозрачной синевы своего родителя.

Еще некоторое время А-Рак выбрасывал паутину, которая причудливыми петлями и арабесками ложилась вокруг уже существующей основы, укрепляя ее. Мы, выбравшись из-под груды иссохших тел, беспомощно созерцали сквозь отливающую всеми цветами радуги шелковую стену карикатурно искаженного гиганта за работой.

Нас поразила мысль о том, что все это прозрачное изобилие, которое А-Рак выстреливает в воздух с грацией и изяществом целой батареи осадных машин, есть не что иное, как сам город Большая Гавань, точнее, его жители, не менее трех четвертей его населения, чьи плоть и дух непостижимым, таинственным образом превратились в эту жуткую материю, которая, кажется, искрится, заряженная их горем и скорбью. Обитатели крупнейшего торгового порта Южного полушария заплатили своему богу последнюю десятину, и веретена его ужасных клыков превратили их в материю, из которой он изготовил себе доспехи для защиты от врага. В ту минуту, вспомнив, что поведал мне сам бог, я отчетливо понял – уж не знаю, как остальные, – что именно для этого решающего мига он холил, лелеял и взращивал их так долго.

Но даже когда А-Рак закончил свои совершенные, покрытые, для пущей надежности, коростой мелких пауков защитные сооружения, мы так и не могли взять в толк, зачем они ему понадобились. Он глядел прямым воплощением неуязвимости. Еще более долгоногий и устрашающе-клыкастый, чем раньше, он и сам мог сойти за живую крепость, к тому же теперь в его облике появилось какое-то дьявольское щегольство. Даже волоски, которыми щетинилась его шкура, удлинились, превратившись в замысловатые остроконечные устройства – они сгибались и разгибались наподобие щупальцев, улавливая малейшие признаки движения вокруг, так что вся махина его тела напоминала взъерошенный ветром луг. Точно огромный черно-красный уголь, в котором бьется мысль, застыл он посреди площади, балансируя на длинных ногах, едва заметно подрагивая в предчувствии опасности.

Впервые за все многочасовое побоище он заговорил с нами. Поток его мыслей вибрировал потаенной энергией, точно резонатором его усиленных умственных процессов служило дно циклопического провала, подобного тому самому Бессолнечному морю, бездне, скрытой в недрах обреченного Артро-Пан-долорона, о котором он мне рассказывал.

– Граждане! Почему вы нападаете на меня и воюете со мной? Разве теперь я не могущественней, не величественней того божества, которому вы поклонялись все двести лет нашего Договора? Двести лет богатства! Разве не расплатился я сполна, нет, разве не переплатил я многократно за каждую жалкую вашу жизнь, взятую мною в час жесточайшей нужды?

Призываю в свидетели всех богов, что еще существуют или существовали когда-либо на свете: разве я не ровня величайшим из них?

Есть ли хоть что-нибудь в мире, чего я не мог бы услышать? Я слышу, как горит ваше солнце, слышу, как мощно ворочается в нем жар, слышу и ноту разлада, которая вплетается в его титаническую ораторию, грозя в не столь отдаленном будущем вызвать такие конвульсии вашей звезды, которых не вынесет ничто живое на этой земле. Есть ли что-нибудь, чего я не мог бы почувствовать? Я чувствую, как в незапамятные времена колоссальная волна обрушилась всей своей тяжестью на этот берег, так что самые устои земли не выдержали и подались под ее напором, вздыбившись холмами, которые и стоят здесь по сей день. Прошлое и будущее одинаково открыты моим чувствам. Само Время взывает ко мне со всех сторон, моля о внимании! Космическая пыль, дыхание звезд – я мог бы пересчитать все до малейшей частички, которыми они швыряют в меня.

Укроется ли что-нибудь от моего взгляда? Я вижу тебя, вор, и тебя, мой Первосвященник, как вы ведете вероломную войну против меня! Где ваша совесть? Ужели честности нет больше места в сердцах людей? А как же Договор, священник?

Хитрый, дразнящий тон этой речи, исходящей к тому же от существа столь громадного, обескуражил бы кого угодно, но Пандагон уже карабкался по веревочной лестнице на спину плода, и я поспешил за ним. Хотя высота, на которой мы оказались, даже отдаленно не приближала нас к А-Раку, зато Пандагона слышали теперь все солдаты, готовые исполнить любое его указание.

– Великий А-Рак! – воскликнул тот, – почему же это мы предатели? Разве можно назвать честным договор, по которому мы в одно мгновение получаем груды золота, а в следующее – погибаем все скопом, не успев потратить ни полушки?

Эхо, вторя его одинокому голосу, звучало ужасающим напоминанием о том, что в Большой Гавани никого, кроме нас, нет; теперь это был город мертвых, души которого наполнили гудением и пламенем призрачную паутину. Зато сколько благородства являл Пандагон, ставший значительным лицом в родном городе! Он достиг того сияющего пика, к которому, как я чувствовал с самого начала, стремился. И впрямь, если что и могло спасти сейчас его народ, так это благородное честолюбие Первосвященника. Он говорил сейчас от лица всех, этот человек, возглавивший уцелевших и взявшихся за оружие сограждан, и именно его голос бросал открытый вызов монстру, который больше двух веков пил кровь хагианцев.

Вдруг другой звук переплелся с отголосками его ответа, и все мы подняли головы к небу, откуда он прилетел, высокий и чистый, как звон спущенной тетивы стального лука, и тогда Пандагон, мгновенно вдохновившись, провозгласил:

– Слушай, А-Рак:

 
Песнь войны стальные крылья
Пропоют тебе с небес,
И напрасны все усилья,
Знаешь сам – тебе конец.
 

От этого словесного выпада гигант ощутимо покачнулся. Тем временем вибрирующий звук все нарастал, точно что-то неудержимо близилось к земле, пока само небо не загудело, словно натянутая до отказа струна. И тогда появилась, подрагивая крыльями, Пам-Пель.

И четверти его мощи не было в ней, но ее совершенство внушало трепет: изящный изгиб груди и грациозное продолговатое брюшко, затаившее смертельное жало, широкие серебристые лезвия крыльев, – они словно растворились в воздухе, настолько частыми были их движения, и все же странным образом выступали призраками самих себя сквозь расплывчатые пятна света, – и голова с двумя выступающими полушариями глаз, как триединая сфера, убежище разума столь же непроницаемого и глубокого, как космос. Без промедления она продолжила дело, которое начала тысячи и тысячи лет назад, словно с тех пор прошло лишь одно мгновение.

Отпрыски чудовища, которыми кишел паутинный купол, встретили ее лесом колючих лап и острых клыков. Стремительный бросок, мелькнуло жало, – раз, другой, – Пам-Пель снова взвилась в воздух, опять атака, – укол, еще один. Два паука тут же съежились, обхватив судорожно подергивающимися лапами свои парализованные тела, но она спикировала опять, на этот раз целясь в незащищенный участок паутины.

Раз, другой, третий коснулась она призрачного шелка своим жалом – не безжалостная убийца, а белошвейка, которая подгибает, подгоняет, приметывает, – и вдруг по паутине волнами прокатилась дрожь. Пауки закачались на своих воздушных насестах, засучили ногами, стараясь удержать равновесие, а Пам-Пель уже металась меж ними, уворачиваясь от их бросков, то и дело вонзая жало в крышу, под которой укрылась ее законная добыча.

Теперь уже вибрировала вся огромная сеть, охваченная кипением перемен. Длинные прорехи возникали там и тут, их неровные, мерцающие лихорадочным пламенем края подскакивали и обматывались вокруг паучьих лап, заковывая их в полыхающие шелковые оковы. Вся сеть превратилась в гнездо корчащихся гадов. Шелковые нити обвивались вокруг паучьих тел, не давали им двинуться, душили, выжимали из них жизнь и, наконец, сдавливали и крошили их. Воздух наполнился сухим треском лопающихся панцирей. Но и этого было мало – мрачное пламя охватывало раздавленные паучьи тела, и от него вверх поднимались струйки разноцветного дыма. Призрачные голоса выводили чуть слышную тоскливую мелодию – то вероломно похищенные души уходили в безграничное царство света!

Наконец они оказались один на один – лишенный прикрытия А-Рак и его судьба, и разделял их только воздух.

Поток нечеловеческих мыслей соединил их. Мыслью, холодной как лед и прозрачной, как кристалл, пронзала противника сверху Пам-Пель, щитом гнева и решимости прикрывался А-Рак.

Она нырнула и пошла в атаку. Он неуловимо быстрым движением швырнул ей навстречу горсть ярких лохмотьев, шелковую завесу, могильный саван для ее сверкающих крыльев. Прозрачная струя ударила так быстро и мощно, что явно обескуражила тысячелетнюю охотницу. Она повернула раз, другой и вдруг обнаружила, что загнана в угол и теперь ей никак не уклониться от очередного заряда, который силками опутал ее ноги и потянул вниз. А-Рак, грациозный титан, метнулся вперед, кривые сабли его клыков прижали ее к земле, еще чуть-чуть, и они прошили бы ее насквозь, но нет – Пам-Пель мощно рванулась и вывернулась из его хватки.

Паря в воздухе, она до тех пор погружала свое жало в шелковые оковы, повисшие на ее ногах, пока они не вскипели и не упали огненными каплями на ногу породившего их гиганта, бессильные причинить ему вред, – он лишь запнулся на мгновение, кинувшись на противницу, которая снова пошла в наступление.

Одну за другой отбивал он все ее атаки. И дважды, и трижды его клыки лишь на волос не дотягивались до ее тела. Но признавать поражение было не в ее натуре. Она победит – или умрет, сражаясь, а между тем силы ее убывали с каждой минутой, тогда как энергия паука, равно как и накопленный им во время последнего пира запас шелка, были неистощимыми.

Наконец противники замерли, прежде чем сойтись в схватке, которая – мы все это понимали – будет последней. Насмешливой рябью подернулся, как нам показалось, поток мыслей, источаемый холмами глаз А-Рака, но Пам-Пель была непримирима, как и прежде, хотя богатырская песня ее крыл то и дело прерывалась.

И вдруг откуда-то сзади донесся пронзительный бранчливый голос. Все как один обернулись. По широкому бульвару, лавируя между людьми и боевой техникой, неслась, на вершок не доставая килем до земли, маленькая лодочка без весел, ялик, в котором сидели люди. Одна пассажирка стояла на носу и вопила во все горло, пока остальные судорожно цеплялись за борта у нее за спиной. Расстояние между нами сокращалось. Женщина на носу оказалась Желтушницей, а содержание ее воплей сводилось к следующему:

– Выше, выше, выше! Совсем немного осталось, шевели ленивой задницей, демон! Выше!

И точно, ялик пополз вверх, нехотя набирая скорость. Мы с Пандагоном едва успели пригнуться, как киль лодки просвистел прямо над нашими головами и пробил – на что, вне всякого сомнения, ушли последние крохи колдовской силы, отпущенные ведьме на этот подвиг, – стену паутины, которая все еще высилась перед нами. Потеряв дар речи, следили мы за тем, как ведьма подняла ялик вместе с пассажирами круто вверх и тут же направила его вниз, явно целясь в созвездия глаз А-Рака.

Увидев их, гигант лишь на мгновение замешкался, но в этот миг Пам-Пель метнулась к нему, проскользнула между его ногами, коснулась жалом панцирных сочленений у него на брюхе – раз, другой, третий… и А-Рак достался ей.