355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Майкл Роботэм » Подозреваемый » Текст книги (страница 4)
Подозреваемый
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 06:43

Текст книги "Подозреваемый"


Автор книги: Майкл Роботэм


Жанр:

   

Триллеры


сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

6

Главный закон Национальной службы здравоохранения гласит, что сухое дерево не тонет. Это часть нашей культуры. Если кто-то некомпетентен или труден в общении, его скорее продвинут по службе, нежели уволят.

Дежурный надзиратель в морге Вестминстера – лысый толстячок с отвисшей челюстью. Он мгновенно проникается ко мне неприязнью.

– Кто велел вам сюда прийти?

– Я должен встретиться с инспектором Руизом.

– Меня не предупреждали. Никто не назначал никаких встреч.

– Я могу его здесь подождать?

– Нет. Только родственникам покойного разрешается находиться в комнате ожидания.

– А где можно подождать?

– На улице.

Я чувствую кисловатый запах, исходящий от него, и замечаю пятна у него под мышками. Возможно, он проработал всю ночь и теперь остался сверхурочно. Он устал и раздражен. Обычно я испытываю в отношении работающих посменно такое же чувство, как к одиноким людям и толстым девочкам, которых никогда не приглашают танцевать. Паршивая это, должно быть, работа – надзирать за мертвецами.

Я хочу продолжить разговор с дежурным, когда приезжает Руиз. Надзиратель опять заводит свою волынку. Руиз наклоняется через стол и берет телефонную трубку:

– Слушай ты, недоносок! Снаружи стоят с десяток машин с истекшим сроком парковки. Твои коллеги будут тебе чрезвычайно признательны, если их сцапают.

Спустя несколько минут я иду за Руизом по крашеному цементному полу узкого коридора с голыми лампочками на потолке. Мы то и дело минуем двери с заиндевевшими стеклами. Одна из них открыта. Я заглядываю внутрь и вижу стол из нержавеющей стали с канавкой посредине и сливом. С потолка свисают галогенные лампы и входы микрофонов.

Далее по коридору мы натыкаемся на трех лаборантов в зеленой медицинской форме, стоящих около кофейного аппарата. Ни один из них даже не поднимает на нас глаз.

Руиз идет быстро и говорит медленно:

– Тело было обнаружено в одиннадцать ноль-ноль в воскресенье утром, закопанное в неглубокую яму. За пятнадцать минут до этого поступил анонимный звонок с телефонного автомата в четверти мили оттуда. Звонивший утверждал, что его собака вырыла из земли кисть человеческой руки.

Мы проходим сквозь двойные двери из оргстекла и уворачиваемся от тележки, которую катит служащий. Белая клеенка накрывает то, что, как я понимаю, является трупом. Там, где должна быть грудь, качается ящик с пробирками, заполненными кровью и мочой.

Мы подходим к приемной с большой стеклянной дверью. Руиз стучит по стеклу, и сидящая за столом оператор открывает автоматический замок. У нее высветленные волосы, отросшие у корней, и брови, выщипанные до толщины зубной нити. Вдоль стен стоят каталоги и висят белые доски. На противоположной стороне – большая дверь из нержавейки с надписью «Служебное помещение».

Внезапно в голове моей всплывает воспоминание времен практики, когда я упал в обморок на нашем первом занятии в морге. Когда я очнулся, кто-то держал у меня под носом нашатырь. Тогда преподаватель выбрал меня, чтобы продемонстрировать классу, как ввести 150-миллиметровую иглу в печень и взять анализ на биопсию. Впоследствии он поздравил меня с тем, что я побил рекорд колледжа по количеству органов, проткнутых одной иглой.

Руиз протягивает оператору письмо.

– Вы хотите, чтобы я организовала полный осмотр?

– Нет, достаточно холодильника, – отвечает он. – Но мне понадобится санитарный пакет.

Она протягивает ему большой коричневый бумажный пакет.

Замок на тяжелой двери открывается со свистом, как вакуумная упаковка, и Руиз отступает, пропуская меня вперед. Я готовлюсь к запаху формальдегида – запаху, с которым у меня после обучения в медицинской школе ассоциируются трупы. Вместо этого я чувствую легкий запах антисептика и хозяйственного мыла.

Аккуратный ряд тележек. Стены из блестящей стали. Три из них занимают металлические стеллажи с ячейками, напоминающие огромные каталоги, с большими квадратными ручками.

Я осознаю, что Руиз все еще говорит:

– Согласно заключению патологоанатома, она пролежала в земле девять-десять дней. Полностью обнажена, на ней были только туфли и медальон с изображением святого Христофора на золотой цепочке. Мы не нашли остальную одежду. Никаких признаков сексуального насилия… – Он сверяется с табличкой на ячейке и берется за ручку. – Я думаю, вы поймете, почему мы не сомневаемся в причине смерти.

Выдвижной ящик плавно скользит на шарнирах. Я отшатываюсь, складываюсь пополам и содрогаюсь, а Руиз протягивает мне бумажный пакет. Очень трудно вздохнуть, когда тебя тошнит.

Руиз невозмутим.

– Как видите, левая сторона лица покрыта синяками и глаз заплыл. Кто-то хорошо над ней поработал. Вот почему мы показывали рисунок, а не фотографию. На теле более двадцати ножевых ранений, каждое из которых глубиной всего дюйм. Но вот в чем загвоздка: все до одного были нанесены ею самостоятельно. Она заметно колебалась. Ей приходилось собираться с духом, чтобы всадить лезвие в кожу.

Поднимая голову, я вижу отражение лица Руиза в блестящей стали. Только сейчас замечаю его страх. Должно быть, инспектор расследовал десятки преступлений, но на этот раз все по-другому, потому что он не понимает.

Мой желудок пуст. Покрытый холодным потом, я выпрямляюсь и смотрю на тело. Никто не позаботился о женском достоинстве бедняжки. Она обнажена, руки вытянуты вдоль тела, ноги сложены вместе. Тусклая бледность кожи делает ее похожей на мраморную статую, только над этой статуей надругались. Грудь, руки и бедра покрыты алыми и розовыми штрихами. Там, где кожа натянута, раны зияют, как пустые глазницы. В других местах они естественным образом закрылись и словно плачут. Я видел вскрытие в медицинской школе.

Я знаю процедуру. Ее сфотографировали, отскребли и отмыли, а затем разрезали от горла до промежности. Взвесили органы и проанализировали содержимое желудка. Пробы жидкостей, частицы кожи и грязи из-под ногтей запечатали в пластик или стекло. Некогда яркое, энергичное, трепещущее человеческое существо стало экспонатом А.

– Сколько ей было лет?

– От двадцати пяти до тридцати пяти.

– Почему вы думаете, что она была проституткой?

– Уже прошло почти две недели, а никто не сообщил об ее исчезновении. Вы лучше меня знаете, как живут проститутки. Они исчезают на несколько дней и даже недель, а потом появляются в совершенно других районах красных фонарей. Некоторые ездят к клиентам, некоторые работают на стоянках грузовиков. Если бы у этой девушки была тесная связь с семьей или друзьями, кто-нибудь уже заявил бы о том, что она исчезла. Конечно, может оказаться, что она иностранка, но мы ничего не получали от Интерпола.

– Не понимаю, чем я-то могу помочь?

– Что вы можете о ней сказать?

Хотя жутко смотреть на ее изуродованное лицо, я уже вглядываюсь в детали. У нее светлые волосы, стрижка короткая и практичная: за такой легко ухаживать. Уши не проколоты. Ногти подстрижены и ухожены. На пальцах нет ни колец, ни признаков, что она их носила. Она стройна, кожа бледная, бедра шире груди. Брови аккуратно выщипаны, в области бикини – четкий треугольник после недавней восковой эпиляции.

– Она была накрашена?

– Неяркая помада, глаза подведены.

– Мне нужно присесть и почитать отчет о вскрытии.

– Я найду нам пустой кабинет.

Десять минут спустя я сижу один за столом и смотрю на груду альбомов с фотографиями и папок с документами. В этой куче лежат отчет о вскрытии и результаты анализов крови. Я смотрю на заключение.

Коронер Вестминстера D

Отчет о вскрытии.

ИМЯ не установлено.

№ ВСКРЫТИЯ DX-34468.

ДАТА РОЖДЕНИЯ не установлено.

ДАТА И ВРЕМЯ СМЕРТИ не установлено.

ВОЗРАСТ не установлено.

ДАТА И ВРЕМЯ ВСКРЫТИЯ 10.12.2000 09.15.

ПОЛ женский.

Заключение патологоанатома:

1. Четырнадцать резаных и рваных ран на груди, животе и бедрах глубиной 1,2 дюйма и шириной от трех до половины дюйма.

2. Четыре рваные раны на левом предплечье.

3. Три рваные раны на левой стороне шеи и плече.

4. Ранения нанесены сверху вниз и представляют собой комбинацию колюще-режущих движений.

5. Характер наиболее глубоких ранений выдает нерешительность в действиях наносившего их.

6. Кровоизлияния и опухоль на левой скуле и в области левого глаза.

7. Небольшие отеки на правом предплечье и ссадины на берцовой кости и пятке правой ноги.

8. Ротовое, вагинальное и ректальное отверстия чисты.

Предварительное токсилогическое исследование:

СОДЕРЖАНИЕ ЭТАНОЛА В КРОВИ не выявлено.

СОДЕРЖАНИЕ НАРКОТИЧЕСКИХ ВЕЩЕСТВ В КРОВИ не выявлено.

Причина смерти:

Рентгеновский снимок зафиксировал наличие воздуха в правом желудочке сердца, указывающее на обширное попадание воздуха в сосуды, вызвавшее смерть.

Я быстро пробегаю глазами отчет в поисках деталей. Меня не интересуют подробности ее смерти. Я ищу указания на то, как она жила. У нее были рубцы на коже? Обнаружены ли следы наркотической зависимости или венерических заболеваний? Что она в последний раз ела? Как давно она ела?

Руиз входит без стука.

– Я решил, что вам с молоком и без сахара. – Он ставит пластиковый стакан на стол, а затем похлопывает себя по карманам в поисках сигарет, существующих только в его воображении. Стискивает зубы. – Итак, что вы можете мне сказать?

– Она не была проституткой.

– Почему?

– Средний возраст девушек, когда они выходят на панель, всего лишь шестнадцать. Этой женщине лет двадцать пять – тридцать. Нет следов длительной сексуальной активности или болезней, передающихся половым путем. Среди проституток часты аборты, поскольку их вынуждают не предохраняться, но эта женщина никогда не была беременна.

Руиз трижды стучит по столу, словно ставя многоточие. Он хочет, чтобы я продолжал.

– Проститутки высшего пошиба торгуют фантазиями. Они заботятся о своей внешности и впечатлении, которое производят. У этой женщины коротко подстриженные ногти, мальчишеская стрижка и минимальный макияж. На ней были удобные туфли и мало украшений. Она не пользовалась дорогой косметикой и не красила ногти. Область бикини скромно выбрита…

Руиз снова ходит по комнате, приоткрыв рот и изогнув брови.

– …Она следила за собой. Регулярно занималась спортом и ела здоровую пищу. Возможно, боялась располнеть. Я бы сказал, что уровень ее интеллектуального развития был средним или слегка выше среднего. Ее семья скорее всего принадлежала к среднему классу, и она училась в соответствующей школе. Не думаю, что она жила в Лондоне. Иначе кто-нибудь уже заявил бы о ее пропаже. Женщины такого рода не пропадают. У нее есть семья и друзья. Но если она приехала в Лондон устраиваться на работу или в отпуск, они, видимо, не ждали от нее скорых вестей. Но через некоторое время они начнут волноваться.

Слегка отодвигаю стул, но не решаюсь встать. Что еще я могу сказать?

– На ее медальоне изображен не святой Христофор. Я думаю, что это святой Камилл. Если присмотреться, видно, что он держит кувшин и полотенце.

– А кто он такой?

– Святой-покровитель медсестер.

Мое утверждение привлекает внимание инспектора. Он склоняет голову набок, и я почти ясно вижу, как он фильтрует информацию. Правой рукой он открывает спичечный коробок и снова закрывает его. Открывает и закрывает.

Я перебираю бумаги и бросаю взгляд на полный отчет о вскрытии. Один абзац привлекает мое внимание.

Обнаружены признаки старых ранений вдоль правого и левого предплечий и на внутренней стороне бедер. Степень зарубцованности указывает на попытки самостоятельного наложения швов. Эти раны вероятнее всего были нанесены собственноручно и свидетельствуют о прошлых попытках членовредительства.

– Мне надо посмотреть фотографии.

Руиз подталкивает ко мне альбомы и одновременно объявляет:

– Я пойду позвоню. Возможно, у нас есть заявление о пропавшей женщине. Рентгенолог из Ливерпуля две недели не получала известий о своей соседке по квартире. Пропавшая по возрасту, росту и цвету волос подходит под описание нашей Джейн Доу. И – как вам такое совпадение, Шерлок? – она была медсестрой.

После его ухода я открываю первый альбом и быстро переворачиваю страницы. Когда я осматривал тело, руки были прижаты к бокам. Я не видел запястья и внутреннюю сторону бедер. Членовредительница с множественными ножевыми ранами, все нанесены самостоятельно… Конечно, это всего лишь совпадение.

На первых фотографиях запечатлена панорама разрытой земли, усеянной ржавеющими сорокачетырехгалонными цилиндрами, мотками проволоки и обломками лесов. Гранд-Юнион-канал образует непосредственный фон, но на заднем плане я вижу несколько аккуратно подстриженных деревьев и надгробные камни между ними.

Фотографии начинают фокусироваться на берегах канала. Бело-синяя полицейская лента натянута среди металлических столбиков, чтобы оградить место обнаружения тело.

Второй набор фотографий изображает яму и белый блик, похожий на пустую пачку из-под молока. На крупных планах становится видно, что это кисть руки с растопыренными пальцами, высовывающаяся из-под земли. Почву аккуратно разгребают, просеивают и упаковывают. Наконец обнажается труп, одна нога неестественно вывернута, левая рука лежит на лице, словно прикрывая глаза от света прожекторов.

Я быстро перелистываю страницы, пока не дохожу до фотографий вскрытия. Камера фиксирует каждое пятнышко, царапину и синяк. Я смотрю на один из снимков.

Вот оно. Ее руки на тусклом серебре стола лежат так, что видна их внутренняя сторона. Я неловко поднимаюсь и снова иду по коридору. Левая нога отказывает, и мне приходится переносить ее вперед по дуге.

Оператор впускает меня в хранилище, и несколько секунд я снова смотрю на те же металлические ячейки. Четыре вправо, три вниз. Я сверяюсь с табличкой, берусь за ручку и открываю дверцу. На этот раз я принуждаю себя посмотреть на ее отекшее лицо. Узнавание подобно маленькой искорке, от которой заводятся огромные машины. Воспоминания гудят в голове. Ее волосы теперь короче. Она поправилась, но не сильно.

Взяв ее правую руку, я выворачиваю ее и провожу кончиками пальцев по молочно-белым шрамам. На бледной коже они кажутся складками, которые сливаются, пересекаются и исчезают. Она многократно вскрывала эти раны, распарывая швы или заново разрезая кожу. Никому не полагалось знать об этом, но однажды я был посвящен в ее тайну.

– Решили взглянуть еще раз? – Руиз стоит в дверях.

– Да. – Я не могу скрыть дрожь в голосе.

Руиз встает передо мной и закрывает ячейку.

– Вам нельзя находиться здесь одному. Надо было подождать меня, – говорит он с нажимом.

Я бормочу извинения и мою руки в раковине, чувствуя на себе его взгляд. Я должен что-то сказать.

– Как насчет Ливерпуля? Вы выяснили, кто…

– Соседку по квартире доставят в Лондон сотрудники местного уголовного розыска. Уже днем мы сможем установить личность.

– Значит, вы знаете имя?

Он не отвечает. Вместо этого меня провожают по коридору и заставляют подождать, пока он соберет фотографии и отчеты о вскрытии. Затем я иду за ним по подземному лабиринту и выхожу через двойные двери в гараж.

Все это время меня не покидает мысль, что я должен что-то сказать. Я должен ему признаться. И в то же время какая-то извилина в моем мозгу настаивает: «Это уже не важно». Он и так знает ее имя. Что прошло, то прошло. Это старая история.

– Я обещал вам завтрак.

– Я не голоден.

– А я голоден.

Мы проходим под потемневшим железнодорожным мостом и идем по узкой улочке. Кажется, Руиз знает все тупики и закоулки. Для своей комплекции он шагает удивительно легко, огибая лужи и собачье дерьмо.

Большая витрина кафе запотела, а может, покрыта пленкой или жиром от фритюрницы. Колокольчик тренькает над нашими головами, когда мы входим. Нас окутывает спертый воздух, пропитанный сигаретным дымом.

В кафе почти пусто, если не считать двух тощих старичков в кофтах, которые играют в шахматы в углу, и повара-индийца в переднике, заляпанном желтком. Уже близится полдень, но в кафе подают завтрак весь день. Бобы, жареная картошка, яйца, бекон, грибы – в любых сочетаниях. Руиз занимает столик у окна.

– Что будете?

– Кофе.

– Местный кофе дрянь.

– Тогда чай.

Он заказывает английский завтрак и дополнительно тосты и два чайника с чаем. Потом роется в карманах в поисках сигарет, спохватывается и бормочет, что забыл телефон.

– Я не получил никакого удовольствия, втянув вас во все это, – говорит он.

– А по-моему, получили.

– Ну, может, чуть-чуть. – В его глазах мелькает улыбка, но не торжество.

Нетерпение, которое я заметил в нем прошлой ночью, исчезло. Он более расслаблен и философичен.

– Вы знаете, как становятся следователями, профессор О'Лафлин?

– Нет.

– Раньше это зависело от того, сколько преступлений ты раскрыл и скольких людей избил. Теперь важно, чтобы на тебя поступило как можно меньше жалоб и чтобы ты укладывался в бюджет. Нынешним людям я кажусь динозавром. С тех пор как вышел Указ о полицейских и криминальных расследованиях, сотрудники вроде меня просто доживают свой срок. Теперь говорят об актуальной полиции. Знаете, что это значит? Это значит, что количество следователей, которых они посылают на дело, зависит от того, насколько велики заголовки в газетах. Теперь не полиция, а средства массовой информации управляют следствием.

– Я ничего не читал об этом деле, – говорю я.

– Это потому, что все думают, что жертва была проституткой. Если окажется, что она чертова Флоренс Найтингейл или герцогская дочка, то я получу в свое распоряжение сорок детективов вместо нынешних двенадцати. Помощник главного констебля возьмет дело под личный контроль из-за его «запутанной природы». Каждое донесение будут проверять в его канцелярии, станут визировать каждую строчку протокола.

– Почему они поручили это дело вам?

– Потому что, как я сказал, они думали, что имеют дело с мертвой проституткой. «Передайте Руизу, – сказали они. – Он настучит всем по головам и нагонит страх Божий на сутенеров». Ну и что, что те будут возражать? В моем личном деле столько жалоб, что внутренний отдел отвел для него отдельный ящик!

Горстка японских туристов проходит мимо окна и останавливается. Они разглядывают меню на черной доске, затем Руиза и решают продолжить путь. Нам приносят завтрак и вилку с ножом, завернутые в бумажную салфетку. Руиз поливает яйца коричневым соусом и принимается резать их. Я стараюсь не смотреть, как он ест.

– Похоже, вы хотите о чем-то спросить, – говорит он между двумя глотками.

– Как ее имя?

– Вы знаете правила. Я не должен разглашать детали до тех пор, пока мы не установим личность и не сообщим ближайшим родственникам.

– Я просто подумал… – Я не заканчиваю фразы.

Руиз отхлебывает чай и намазывает маслом свой тост.

– Кэтрин Мери Макбрайд. В прошлом месяце ей исполнилось двадцать семь. Медсестра, но это вы уже знаете. По словам соседки, приезжала в Лондон устраиваться на работу.

Хотя я и знал ответ, сказанное потрясает меня. Бедная Кэтрин. Сейчас и нужно сказать ему. Вообще-то я должен был бы сказать ему сразу. Почему я пытаюсь всему найти объяснение? Почему просто не говорю то, что приходит в голову?

– Почему вы сказали «бедная Кэтрин»?

Должно быть, я размышлял вслух. Глаза выдают меня. Руиз со стуком кладет вилку на тарелку. В нем вспыхивают гнев и подозрения.

– Вы ее знали.

Это звучит как обвинение, а не утверждение. Он зол.

– Сначала я не узнал ее. На рисунке, который вы показывали вчера вечером, мог быть изображен кто угодно. Я думал, вы ищете проститутку.

– А сегодня?

– Ее лицо так распухло. Она была такой… такой изуродованной. Я не догадался, пока не увидел шрамы. Она была моей пациенткой.

Он не удовлетворен.

– Соврите мне еще раз, профессор, и я вставлю свой ботинок так глубоко вам в задницу, что у вас изо рта будет пахнуть гуталином.

– Я не врал вам. Я просто хотел убедиться.

Он смотрит мне прямо в глаза.

– И когда вы собирались мне признаться?

– Я бы сказал вам.

– Да уж, конечно! – Он отталкивает тарелку в центр стола. – Ну, давайте, рассказывайте: почему Кэтрин лечилась у вас?

– Эти шрамы на запястьях и бедрах – она причиняла себе страдания.

– Пыталась покончить с собой?

– Нет.

Я вижу, как Руиз пытается переварить информацию. Наклоняясь вперед, я пытаюсь объяснить ему, как ведут себя люди, когда очень смущены или переполнены негативными эмоциями. Некоторые пьют. Другие переедают, бьют жен или пинают кошек. И на удивление многие держат руку на раскаленной поверхности или режут кожу бритвой. Это механизм борьбы с эмоциональными перегрузками. Они говорят, что таким образом превращают внутреннюю боль во внешнюю. Придавая ей физическое воплощение, они легче справляются с нею.

– И с чем Кэтрин пыталась справиться?

– В основном с низкой самооценкой.

– Где вы с ней познакомились?

– Она была медсестрой в больнице Ройал-Марсден. Я работал там консультантом.

Руиз помешивает чай в чашке, вглядываясь в него так, словно ждет ответа. Внезапно он отодвигает стул, подтягивает брюки и встает.

– Вы любопытный мерзавец, знаете ли. – Пятифунтовая купюра ложится на стол, и я выхожу вслед за ним на улицу. Пройдя шагов десять по тротуару, он останавливается и поворачивается ко мне. – Прекрасно, скажите мне одну вещь. Я расследую убийство или девушка покончила с собой?

– Ее убили.

– То есть ее заставляли это делать – наносить себе все эти порезы? Если забыть об изуродованном лице, нет никаких признаков того, что ее связывали, затыкали рот, запирали или принуждали ранить себя. Вы можете это объяснить?

Я отрицательно качаю головой.

– Но ведь это вы психолог! Вам положено понимать мир, в котором мы живем. Я всего лишь детектив, и такие вещи не входят в мои проклятые обязанности.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю