Текст книги "И ангелов полет"

Автор книги: Майкл Коннелли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

Босх долго смотрел на нее, не решаясь заговорить, боясь, что голос снова выдаст его. Потом прошел к двери, открыл ее и лишь тогда оглянулся.

– Ты разбиваешь мне сердце, Элеонор. Я всегда надеялся, что живой ты почувствуешь себя со мной.

Она закрыла глаза, словно готова была заплакать.

– Мне очень жаль, Гарри, – прошептала Элеонор. – Зря я так сказала.

Босх молча переступил порог и закрыл за собой дверь.

Глава 17

Когда через полчаса Босх подошел к офису Говарда Элайаса, на душе все еще было тяжело. Дверь оказалась заперта, и он постучал. Никто не ответил, и детектив уже полез в карман за ключом, но как раз в этот момент за матовым стеклом что-то мелькнуло, дверь открылась, и перед ним предстала Карла Энтренкин. Взгляд ее скользнул по его костюму, и Босх понял – она заметила, что он переоделся.

– Сделал небольшой перерыв. Думаю, работать сегодня придется еще долго. Где мисс Лэнгуайзер?

– Мы закончили, и я отправила ее домой. Сказала, что подожду вас. Вы разминулись с ней на несколько минут.

Она провела его в кабинет Элайаса и уселась в кресло за громадным письменным столом. Хотя уже стемнело, Босх, глядя в окно, видел раскинувшего руки Энтони Куина. На полу рядом со столом стояли шесть картонных ящиков.

– Извините, что заставил вас ждать. Надо было отправить сообщение на пейджер, и я приехал бы раньше.

– Я бы так и сделала, но... задумалась...

Босх посмотрел на ящики:

– Здесь все?

– Да. В этих шести материалы по закрытым делам. А там – по текущим.

Она повернулась и указала на что-то за столом. Босх шагнул в сторону, наклонился и увидел еще две полные коробки.

– Там в основном то, что касается дела Майкла Харриса. Полицейские отчеты, показания свидетелей. И кое-какие материалы по жалобам, которые так и не получили хода. Есть и отдельная папка с письмами, содержащими угрозы и вообще всякую ерунду. Хочу подчеркнуть, что они относятся не только к делу Харриса. В основном – расистская чушь от трусов, не смеющих даже указать свое имя.

– Хорошо. Это то, что вы отдаете. А что оставляете? Что мы не получим?

– Только одну папку. Это его рабочая папка. В ней заметки, определяющие стратегическую линию защиты в деле Майкла Харриса. Думаю, вы не имеете права знакомиться с ее содержимым, так как информация имеет конфиденциальный характер.

– Вы упомянули о стратегической линии защиты. Что это значит?

– Что-то вроде плана. Говард называл это картой процесса. Однажды он сравнил себя с футбольным тренером, который определяет, на каком месте будет играть тот или иной футболист, какова его задача и все такое. Говард уже до начала процесса точно знал, на что направит усилия, когда и какого свидетеля вызовет, когда и какую улику представит, какого эксперта пригласит и какие вопросы задаст. Между прочим, первые вопросы для каждого свидетеля уже записаны. Здесь же, в папке, есть и его вступительное заявление.

– Хорошо.

– Я не могу дать вам эти материалы. На мой взгляд, адвокат, к которому перейдет это дело, обязательно воспользуется стратегией Элайаса. Блестящий план. Так что в руки департамента полиции он попасть не должен.

– Думаете, он победил бы?

– Нисколько в этом не сомневаюсь. А вы, как я понимаю, придерживаетесь противоположного мнения?

Босх опустился на один из стоящих возле стола стульев. Странно, но, даже отдохнув, он не избавился от ощущения усталости.

– Я не знаю деталей дела, но знаю Фрэнки Шихана. Харрис обвинил Фрэнки в том, что тот надевал ему на голову пластиковый мешок. Так вот я уверен, что Шихан этого не делал.

– Откуда такая уверенность?

– Из прошлого. Когда-то мы с ним были напарниками. Давно. Но это не важно – важно знать человека. Я не могу представить, что Фрэнки способен так поступить. Да и другим бы он ничего подобного не позволил.

– Люди меняются.

Босх кивнул:

– Меняются. Но обычно не в главном.

– Что вы имеете в виду?

– Позвольте рассказать одну историю. Однажды мы с Фрэнки задержали парня. Угонщика. Сначала он просто угонял оставленную без присмотра машину, какое-нибудь старье, раскатывал на ней по городу и отыскивал добычу, что-нибудь поприличнее. Находил и бил ее сзади. Не сильно, чтобы не было серьезных поломок. Хозяин «мерседеса» или «порше» выходил посмотреть, в чем дело, наш герой прыгал за руль и давал газу, а бедняга оставался с угнанной рухлядью.

– Насколько я помню, когда-то угон машин был прибыльным бизнесом.

– Да, на хлеб с маслом хватало. Так вот этот парень проделывал свой фокус месяца три и успел прилично заработать. Однажды он врезается сзади в «ягуар». Старушка за рулем забыла пристегнуться, и ее бросает на руль. Воздушной подушки в машине не было, так что досталось ей крепко, а одно ребро пробило легкое. Парень подбегает, открывает дверцу и выкидывает ее из машины. Старушка лежит, истекая кровью, а он сматывает удочки на ее же «ягуаре».

– Я помню это дело. Когда это было, лет десять назад? В газетах о нем тогда много писали.

– Верно. Один из первых угонов со смертельным исходом. Дело поручили нам с Фрэнки. Работали мы как проклятые и в конце концов вышли на парня через один автомагазин, где скупали краденое. Жил он в Венисе. Мы подъехали к дому. Фрэнки постучал. Парень перепугался и схватился за револьвер. Три выстрела. Одна пуля разошлась с Фрэнки на дюйм. Он носил тогда длинные волосы, так она через них и прошла. В общем, парень выскочил в заднюю дверь, и нам пришлось гнаться за ним по всему району. Из машины вызвали подкрепление, но первыми, как обычно, примчались репортеры. Даже вертолеты прилетели.

– Если не ошибаюсь, вы его схватили?

– Мы преследовали его до самого Оуквуда. В конце концов парень укрылся в заброшенном доме, бывшем стрелковом тире. Мы знали, что у него оружие, и он уже стрелял в нас, так что могли запросто уложить его на месте, и никто бы не задавал никаких вопросов. Но Фрэнки вошел в тир и уговорил парня сдаться. Кроме нас троих, там никого не было. Никто бы не узнал, что случилось. Но Фрэнки... он думал о другом. Сказал парню, что знает, как все случилось, что старушка умерла не по его воле. Убедил, что у него еще есть шанс сохранить жизнь. Фрэнки хотел спасти парнишку и не думал о том, что тот четверть часа назад едва не застрелил его самого. – Босх помолчал, вспоминая, как все было, потом продолжил: – В общем, он вышел с поднятыми руками. И с револьвером. Фрэнки мог запросто спустить курок и уложить его на месте. Но нет. Он подошел к парню, забрал у него револьвер, надел наручники. Вот и все. Хотя у этой истории мог быть и другой конец.

Энтренкин долго молчала, глядя в окно, потом повернулась к Босху.

– И вы хотите сказать, что если ваш напарник один раз пощадил черного, хотя и имел возможность без осложнений убить его, то он не стал бы пытать и душить другого черного десять лет спустя?

Босх нахмурился и покачал головой:

– Нет, я не это хочу сказать. Я хочу сказать, что в тот раз я увидел, каков Фрэнки на самом деле. Из чего он сделан. Вот почему я уверен в том, что дело Харриса – жульничество. Фрэнки Шихан никогда не стал бы подбрасывать кому-то улики или надевать мешок на голову.

Он подождал ее реакции, но главный инспектор молчала.

– И я не сказал, что угонщик был черный. Это не имело к делу никакого отношения. Вы сами упомянули эту деталь.

– Я сразу поняла, что именно вы опустили. Может быть, будь на месте того угонщика белый парень, вам никогда и в голову не пришло бы, как легко с ним можно разделаться.

Босх задумчиво посмотрел на нее.

– Нет, я так не думаю.

– Что ж, это не предмет для спора. Но ведь вы опустили и кое-что еще, не так ли?

– Что?

– А вот что. Несколько лет назад ваш приятель Шихан все-таки применил оружие. Помните, как он расстрелял чернокожего мужчину по имени Уилберт Доббс? Я не забыла.

– Там была совсем иная ситуация, и Фрэнки все сделал правильно. Доббс первым вытащил оружие. Тот случай расследовали, и все, департамент полиции и окружной прокурор, сочли применение оружия оправданным.

– Жюри присяжных пришло к другому выводу. Тем делом занимался Элайас, и он выиграл.

– Чушь. Вы не хуже меня знаете, что дело рассматривалось через пару месяцев после случая с Родни Кингом. Тогда в этом городе коп, подстреливший черного, не имел никаких шансов на оправдательный приговор.

– Осторожнее, детектив, вы многим рискуете, делая подобные заявления.

– Послушайте, я сказал правду. И в глубине души вы это понимаете и признаете. Объясните мне, почему так получается, что как только правда оказывается неугодной кое-кому, так некоторые сразу начинают разыгрывать расовую карту?

– Оставим это, детектив. Вы верите в своего друга, и я это ценю. Посмотрим, что будет, когда дело Майкла Харриса дойдет до суда.

Босх кивнул. Спорить не хотелось, тем более отвечать на необоснованные обвинения.

– Что еще вы придержали?

– Больше ничего. Просидела целый день, а отложила только одну папку. – Она устало вздохнула.

– Вы в порядке?

– Более или менее. Наверное, хорошо, что нашлась работа. По крайней мере некогда думать о том, что случилось. Но впереди еще ночь...

Босх кивнул.

– Репортеры приходили?

– Двое или трое. Они все считают, что следует ожидать беспорядков.

– А вы как думаете?

– Думаю, если убийца коп, то предсказать развитие событий невозможно. А если не коп, то обязательно найдутся такие, кто этому не поверит. Впрочем, вы и без меня знаете.

– Да.

– Есть еще кое-что, о чем вам следует знать.

– Что же?

– Я просмотрела составленный Элайасом план. Что бы вы ни говорили о Фрэнке Шихане, Говард собирался доказать невиновность Харриса.

Босх пожал плечами:

– Его ведь уже судили и признали невиновным.

– Элайас намеревался доказать его невиновность, назвав имя убийцы. То есть развеять все сомнения относительно Майкла Харриса, снять с него все подозрения.

– В материалах есть имя убийцы? – осторожно спросил Босх.

– Нет. Как я уже сказала, там есть только вступительное слово. Но намерения Элайаса совершенно ясны. Он собирался сказать присяжным, что назовет имя преступника. Вот его точные слова: «Я предъявлю вам убийцу». Элайас просто не написал, кто он. Это было бы нарушением правил драматургии. Он хотел устроить настоящий спектакль, провести присяжных по всему пути от начала до конца, достичь кульминации и только тогда объявить имя злодея.

Босх долго молчал, раздумывая над услышанным. Можно ли верить такому заявлению, и если можно, то до какой степени? Элайас играл роль шоумена и в зале суда, и за его стенами. Уличить убийцу в ходе процесса – это в духе Перри Мейсона, в реальной жизни так не бывает. Почти не бывает.

– Извините, мне, наверное, не следовало говорить вам об этом.

– Почему?

– Потому что если об этом знали другие, то мотив убийства практически ясен.

– Хотите сказать, что Элайаса застрелил настоящий убийца той маленькой девочки?

– На мой взгляд, такое вполне вероятно.

Он кивнул.

– Вы читали материалы следствия?

– Нет, времени не хватило. Я передаю их вам, потому что сторона защиты – в данном случае городская прокуратура – наверняка располагает копиями. Так что в общем-то я даю вам только то, что вы могли бы получить и без меня.

– Как быть с компьютером?

– Я просмотрела файлы. Похоже, ничего такого, чего не было бы в уже открытых документах, там нет. Ничего конфиденциального.

– Хорошо.

– Ох, чуть не забыла.

Она наклонилась к стоящему на полу ящику, достала из него пакет из плотной бумаги и, вскрыв, положила на стол.

Босх наклонился – в пакете лежали два конверта.

– Я нашла пакет в одной из папок, относящихся к делу Харриса. Посмотрите сами, потому что я не знаю, что все это может означать.

На обоих конвертах стоял адрес офиса Элайаса. Обратный отсутствовал. На обоих значился почтовый штемпель Голливуда.

Судя по дате на штемпеле, первый был отправлен пять недель назад, второй – двумя неделями позже.

– В каждый вложено по страничке. На каждой страничке несколько слов. Для меня – полная бессмыслица.

Она начала открывать первый конверт.

– Э...

– Что? – Карла Энтренкин посмотрела на Босха.

– Не знаю. Подумал об отпечатках.

– Очень жаль, но я уже притрагивалась к ним.

– Ладно, открывайте, что уж теперь...

Достав из конверта листок, Энтренкин положила его на стол и повернула так, чтобы Босх мог прочитать написанное. Вверху страницы было отпечатано всего лишь несколько слов:

СТРЕЛА В ГЛАЗ ГУМБЕРТ ГУМБЕРТ

– "Гумберт Гумберт"... – повторил Босх.

– Это имя литературного персонажа, если, конечно, такое можно считать литературой, – сказала инспектор. – «Лолита» Набокова.

– Верно.

Внизу страницы Босх заметил сделанную карандашом надпись:

№2 – 3/12

– Думаю, пометка самого Элайаса или, может быть, секретарши.

Энтренкин открыла второй конверт и развернула второй лист. Босх снова наклонился над столом.

НЕВЕНОВНОСТЬ ДОКАЗЫВАЮТ НОМЕРНЫЕ ЗНАКИ

– На мой взгляд, оба письма пришли от одного и того же человека, – сказала Энтренкин. – Заметьте, слово «невиновность» написано с ошибкой.

– Вижу.

Внизу страницы Босх обнаружил еще одну карандашную пометку:

№ 3 – 4/5

Придерживая кейс коленом, Босх открыл его и достал пластиковый пакет, в котором лежало письмо, обнаруженное в кармане костюма убитого адвоката.

– Это письмо было у Элайаса с собой, когда... когда он ушел из офиса. Я про него совсем забыл. Пожалуй, будет даже лучше, если я вскрою его при вас. Почтовый штемпель тот же, что и на тех двух. Отправлено в среду. Его еще нужно проверить на отпечатки.

Босх достал из кейса пару резиновых перчаток, натянул их, достал письмо из пакета и осторожно открыл его. Оказавшийся в его руках лист бумаги напоминал те два, которые отдала ему Энтренкин. Вверху страницы – одна короткая строчка:

ОН ЗНАЕТ, ЧТО ВЫ ЗНАЕТЕ

Глядя на страницу, Босх почувствовал, как шевельнулось сердце, что бывало всякий раз, когда в кровь поступал адреналин.

– Как вы думаете, что это означает?

– Не знаю. Но не сомневаюсь, что открыть его следовало намного раньше.

Карандашная пометка внизу страницы отсутствовала – вероятно, Элайас еще не успел прочитать сообщение.

– Судя по всему, у нас нет первого, – сказал Босх. – Те помечены номерами два и три, а это пришло позднее – полагаю, адвокат обозначил бы его номером четыре.

– Я тоже так думаю. Но в папках нет ничего такого, что могло бы быть номером первым. Может быть, Элайас выбросил его, не придав значения. Может, он понял что-то только после второго письма.

– Возможно.

Босх знал, что пока у него нет ничего, кроме неясного предчувствия, но оно обманывало редко, и он привык доверяться чутью. Возбуждение, подобное тому, которое охватывает вышедшего на след зверя охотника, горячило кровь, но к нему примешивалась досада: то, что, возможно, было ключевой уликой, лежало в кейсе целых двенадцать часов, а он спохватился только теперь.

– Говард говорил с вами об этом деле?

– Нет, мы никогда не разговаривали о работе. Договорились об этом с самого начала. Мы оба отдавали себе отчет в том, что, если наши отношения перестанут быть тайной, люди сразу начнут выискивать в них что-то... неподобающее. Как же, главный инспектор и один из самых деятельных противников департамента полиции... Ну, вы понимаете.

– К тому же он был женат.

Ее лицо как будто застыло.

– Послушайте, что с вами? Только что мы разговаривали вполне, как мне казалось, доброжелательно, и вдруг вы... Вам хочется поругаться?

– Не знаю, что вас так задело. Да, мне трудно представить, что вы в частных беседах не говорили о департаменте полиции. Так не бывает.

В ее глазах вспыхнули злые огоньки.

– Что ж, мне наплевать на то, чему вы верите, а чему нет.

– Послушайте, мы договорились. Я не собираюсь ни о чем никому рассказывать. Мы оба при желании можем доставить друг другу немало неприятностей. А знаете, что скажут мои напарники, если узнают о нашей договоренности? Они скажут, что я сошел с ума, что мне нужно рассматривать вас не как союзника, а как подозреваемого номер один. Именно так мне и следовало бы поступить, но я привык доверять инстинкту. Полагаться на чутье опасно, потому я и ищу, на что бы еще опереться, за что бы еще ухватиться.

Она помолчала, потом, вздохнув, кивнула:

– Я понимаю ваше положение, детектив, и ценю то, что вы для меня делаете. Но я вам не лгу. Мы с Говардом никогда детально не обсуждали его дела или мою работу с департаментом. Никогда. Лишь однажды я сказала ему, что, на мой взгляд, дело Майкла Харриса слишком запутанное, что в нем много неясного. И знаете, что он ответил? Говард посоветовал мне держаться покрепче, потому что он приготовился взорвать департамент и выставить в самом неприглядном виде некоторых городских шишек. Я не стала спрашивать, что он имеет в виду.

– Когда это было?

– Вечером в четверг.

– Спасибо, инспектор.

Босх встал и, пройдясь по комнате, остановился у окна. Фреска с изображением Энтони Куина почти растворилась в тени. Он посмотрел на часы – около шести. На семь была назначена встреча с Эдгаром и Райдер у станции «Голливуд».

– Вы ведь знаете, что он имел в виду, не так ли? – не поворачиваясь, спросил Босх.

– Вы о чем?

Он повернулся.

– А вот о чем. Если Элайас нашел что-то и был близок к тому, чтобы назвать имя убийцы – настоящего убийцы, – то тогда застрелил его не полицейский.

Подумав, Энтренкин покачала головой:

– Вы смотрите на дело только с одной стороны.

– Какая же другая?

– Предположим, Элайас собирался преподнести сюрприз: вытащить из шляпы настоящего убийцу. Что из этого следует? – Энтренкин выдержала небольшую паузу. – Из этого следует, что показания полицейских – ложь, что улики сфальсифицированы. Доказав невиновность Харриса, Элайас доказал бы также, что полицейские подставили его. Да, если убийца узнал, что Элайас вышел на след, он мог решиться на то, чтобы застрелить его. Но ведь если какой-то коп узнал, что у Говарда есть доказательства нечестной игры полиции, он тоже мог бы пойти на крайнюю меру.

Босх устало вздохнул.

– У вас во всем виноваты копы. Нельзя исключать и того, что подставу организовали еще до того, как за дело взялась полиция. – Он потряс головой, словно отгоняя эту мысль. – Нет-нет. Что я говорю? Не было никакой подставы. Иначе можно зайти слишком далеко.

– Я не собираюсь с вами спорить, детектив. Только не говорите потом, что я вас не предупреждала.

Босх промолчал и, взглянув на коробки с папками, лишь теперь заметил стоящую у стены двухколесную тележку. Энтренкин едва заметно улыбнулась.

– Я сказала охраннику, что нам надо перевезти несколько ящиков, и он принес эту штуку.

– Вот и хорошо. Я погружу документы в свою машину. Ордер на обыск все еще у вас, или его забрала мисс Лэнгуайзер? Нужно заполнить бланк.

– Я уже заполнила. Вам осталось только поставить свою подпись.

Босх кивнул и шагнул к тележке, но, вероятно, вспомнив что-то, остановился.

– Что с той папкой, которую мы просматривали, когда вы пришли? В ней еще была фотография.

– А что с ней? Она там, в коробке.

– Я... хм... Что вы об этом думаете?

– Не знаю. Если вы хотите спросить, верю ли я в то, что у Говарда была связь с этой женщиной, то мой ответ прост – нет.

– Мы спрашивали его жену, задавали ей примерно такой же вопрос, мог ли у ее мужа быть роман с другой женщиной, и она ответила, что это невозможно.

– Я вас понимаю, детектив, и все же остаюсь при своем мнении. Говард – известный в городе человек. Во-первых, ему вряд ли пришлось бы платить за секс. Во-вторых, он прекрасно отдавал себе отчет в том, что такого рода связь сделала бы его крайне уязвимым, узнай о ней определенные люди.

– Тогда как вы объясните существование фотографии?

– Повторяю, не знаю. Возможно, она как-то связана с одним из его дел, хотя я, просмотрев все документы, не нашла ничего такого.

Босх рассеянно кивнул. Он думал уже не о фотографии, а о таинственных письмах, особенно о последнем из них. Оно походило на предупреждение. Кто-то пронюхал, что энергичный адвокат раскопал нечто опасное. Босх уже не сомневался, что отправной точкой расследования должно стать именно это письмо.

– Не против, если я включу телевизор? – спросила Энтренкин. – Хочу посмотреть шестичасовые новости.

– Да, конечно. Включайте.

Инспектор подошла к большому дубовому шкафу у противоположной от стола стены и распахнула дверцы. На двух полках стояло по телевизору. Наверное, Элайасу нравилось смотреть сразу два. Видимо, подумал Босх, чтобы иметь возможность видеть себя одновременно в разных программах.

Энтренкин включила оба. На экране верхнего Босх увидел репортера, стоящего на фоне трех или четырех горящих магазинчиков. В нескольких ярдах от репортера пожарные пытались бороться с огнем, хотя спасать было уже особенно нечего.

– Началось, – сказал Босх.

– О Боже, только не это... – испуганно прошептала Энтренкин.