Текст книги "«Линкольн» для адвоката"

Автор книги: Майкл Коннелли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Я кивнул. Нападение со смертоносным оружием и покушение на изнасилование с нанесением побоев… Семилетний приговор на деле скорее всего выльется в четыре года. Неплохое предложение, но только при условии, что Руле виновен в преступлении. Если же нет, тогда никакой вариант обвинителя не являлся для нас приемлемым.

Я пожал плечами:

– Я ему передам.

– Помните: только до предъявления обвинения. Так что, если он согласится, вам лучше утром в понедельник первым делом позвонить мне.

– Хорошо.

Я закрыл свой кейс и поднялся. Я подумал, как Руле сейчас, вероятно, сидит и ждет от меня звонка – подтверждения, что его кошмар закончился. Вместо этого я сообщу ему о судебной сделке ценой в семь лет.

Мы с Минтоном пожали друг другу руки, я сказал, что объявлюсь, и направился к выходу. В коридоре, ведущем в зал ожидания, я наткнулся на Мэгги Макферсон.

– Хейли чудесно провела время в воскресенье. Она только об этом и говорит. Сказала, ты собираешься приехать и в эти выходные.

– Да, если нет возражений.

– А с тобой-то все в порядке? У тебя какой-то оглушенный вид.

– Кажется, неделя выдается непростой. Рад, что завтра у меня нет плановых слушаний. Как для Хейли лучше – в субботу или в воскресенье?

– И то и другое будет прекрасно. Ты только что от Теда? Встречался по делу Руле?

– Да, обсуждали сделку. – Я поднял портфель, показывая, что несу с собой прокурорское предложение о добровольном признании обвиняемым своей вины. – Теперь предстоит всучить это клиенту. Задача не из легких. Парень утверждает, что не совершал преступления.

– Я думала, они все так говорят.

– Но не так, как он.

– Что ж, удачи тебе.

– Спасибо.

Мы направились в противоположные стороны, а потом я кое-что вспомнил и окликнул ее.

– Эй, с Днем святого Патрика!

Она обернулась и двинулась обратно, в мою сторону.

– Стейси сегодня посидит с Хейли пару лишних часиков, и мы нашей компанией собираемся после работы в «Четыре зеленые полянки». Как насчет пинты «зеленого» пива? Не хочешь присоединиться?

«Четыре зеленые полянки» были ирландской пивной, неподалеку от административно-торгового центра. Ее часто посещали юристы от обеих сторон. Корпоративная неприязнь ослабевала под воздействием «Гиннесса» комнатной температуры.

– Не знаю, – сказал я. – Думаю, мне придется съездить встретиться со своим клиентом, но как знать – может, я и вернусь к тому времени.

– Ну, смотри – я свободна только до восьми, а потом я уйду, чтобы отпустить Стейси.

– О'кей.

Мы снова расстались, и я покинул здание суда. Скамья, где я сидел с Руле, а затем с Керленом, пустовала. Я сел, открыл портфель и вынул папку со следственными материалами штата, полученную от Минтона. Я листал уже виденные ранее отчеты, копии которых достал мне Левин. На первый взгляд здесь как будто не имелось ничего нового – разве что отчет о сравнительном анализе отпечатков пальцев, который подтверждал то, что мы и так знали: кровавые отпечатки на ноже принадлежат моему клиенту Льюису Руле.

Но все равно содержание досье не объясняло поведение Минтона. Я продолжал листать дальше, и вдруг обнаружил разгадку в бумагах об орудии преступления. Документ, добытый Левином, представлял собой совершенно другой отчет – точно из другого судебного дела и явно о другом оружии. Жадно проглатывая новую информацию, я почувствовал, что вспотел. Меня подставили. Я выглядел дураком во время встречи с Минтоном, и хуже того – меня подтолкнули к тому, что я слишком рано выложил ему свой главный козырь. Теперь он располагал записью из бара и массой времени, чтобы подготовиться к нейтрализации этой улики в суде.

Наконец я захлопнул папку и вытащил мобильник. Левин ответил после двух гудков.

– Как прошло? – спросил он. – Заслужили премию?

– Не сказал бы. Ты знаешь, где находится офис Руле?

– Да, на Кэнон-драйв, в Беверли-Хиллз. Точный адрес есть в досье.

– Встречай меня там.

– Сейчас?

– Через тридцать минут.

Я оборвал звонок без дальнейших обсуждений, а затем кнопкой быстрого набора вызвал Эрла. Наверное, он ехал в наушниках, потому что не откликался до седьмого гудка.

– Подъезжай, забери меня, – распорядился я. – Отправимся через холм.

Я закрыл телефон и встал со скамейки. Шагая к проходу между зданиями судов, к месту встречи с Эрлом, я был зол как черт. На Руле, на Левина, а больше всего – на самого себя. Но я также видел и позитивную сторону случившегося. Единственное во всей этой каше не подлежало сомнению: мой многотысячный гонорар возвращался в повестку дня. Нашему судебному делу предстояло пройти всю дистанцию целиком, до самого судебного процесса, – если только Руле не примет предложения штата, что я считал равносильным снегопаду в Лос-Анджелесе. Всякое случается, конечно, но я не поверю, пока не увижу собственными глазами.

Глава 15

Когда у богатеев Беверли-Хиллз возникает желание выкинуть небольшое состояние на одежду и драгоценности, они едут на Родео-драйв. Когда им хочется спустить состояние побольше – на дома и кондоминиумы, – они отправляются несколькими кварталами дальше, на Кэнон-драйв, где обосновались серьезные фешенебельные компании, занимающиеся операциями с недвижимостью. Там в витринах залов, словно картины Пикассо и Ван Гога, на богато украшенных золотом подставках красовались фотографии многомиллионных риелторских предложений. Вот в тех-то краях, в четверг после обеда, я и нашел фирму «Виндзорская собственность» и – Льюиса Руле.

К тому моменту как я туда добрался, Левин уже ждал меня – причем довольно долго. Он сидел в демонстрационной комнате с очередной бутылкой воды, в то время как Руле вел телефонные переговоры в личном кабинете. Секретарша в приемной, загорелая блондинка с прядью, словно серп, свисавшей по одну сторону ее лица, сообщила, что нужно подождать всего несколько минут, а затем мы оба сможем войти. Я кивнул и отошел от стола.

– Ты не хочешь сказать мне, что случилось? – спросил Анхель.

– Да, когда войдем.

Две стороны демонстрационной комнаты были оснащены проволочными нитями, тянущимися от пола до потолка, на них крепились рамки размером восемь на десять с фотографиями и историями предлагаемых участков. Делая вид, что изучаю дома, о которых не мечтал бы и через сто лет, я таким манером продвигался к коридору в глубине комнаты, ведущему во внутренние помещения. Шагнув в него, я заметил открытую дверь и услышал голос Льюиса Руле. Судя по всему, он планировал показ особняка на Малхолланд-драйв клиенту, и тот – как я понял – хотел, чтобы его имя сохранялось в тайне. Я бросил взгляд назад, на Левина, который по-прежнему сидел, как пришитый, у входа.

– Чушь все это, – произнес я и, махнув ему, чтобы шел за мной, решительно двинулся по коридору.

Сделав несколько шагов, я вошел в роскошный офис. Здесь стоял непременный письменный стол, заваленный бумагами и толстыми каталогами, но самого Руле за столом не наблюдалось. Он расположился в зоне отдыха, справа от стола, скрючившись на диване с сигаретой в одной руке и телефонной трубкой в другой. При виде меня он изумленно вытаращил глаза, и я подумал, что девка в приемной, видимо, и не думала сообщать ему о нашем приходе.

Вслед за мной в кабинет вошел Левин, а за ним – пытаясь нас остановить – спешила секретарша, раскачивая из стороны в сторону «серпом». При этом мне все время казалось, что он вот-вот срежет ей нос.

– Мистер Руле, простите, они сами прошли сюда, без разрешения.

– Лиза, мне надо идти, – произнес Руле в трубку. – Я тебе перезвоню.

Он положил трубку на рычаг стоявшего на стеклянном кофейном столике телефонного аппарата.

– Все в порядке, Робин, – сказал он секретарше. – Ты можешь идти.

Тыльной стороной ладони он произвел пренебрежительный жест в сторону двери, как бы веля ей убраться. Робин взглянула на меня так, словно я был пшеничным полем, которое ей хотелось бы скосить своим платиновым серпом, и вышла из комнаты. Я закрыл дверь и вновь посмотрел на Руле.

– Ну как там? – спросил он. – Все позади?

– Не сказал бы, – ответил я.

С собой у меня имелось то самое досье с полученными от штата документами по делу с настоящим отчетом об орудии преступления. Я подошел ближе и швырнул папку на кофейный столик.

– Я преуспел только в том, что выставил себя дураком в офисе окружного прокурора. Дело штата Калифорния против вас по-прежнему в действии, и нам, по всей вероятности, придется выходить на судебный процесс.

У Руле вытянулось лицо.

– Не понимаю, – произнес он. – Вы, кажется, собирались накрутить хвост этому парню.

– Пока что хвост накрутили мне. Потому что вы в очередной раз сказали мне неправду! – И, посмотрев на Левина, добавил: – А также потому, что подложили нам свинью.

Руле раскрыл папку. На первой же странице красовалось цветное фото ножа со следами крови на черной рукоятке и кончике лезвия. Но это был не тот нож, отчет о котором Левин добыл через свои источники в полиции и показывал нам на совещании в конторе у Доббса.

– Что за чертовщина? – спросил Левин, глядя на фото.

– Это нож. Подлинный. Тот, что имел при себе Руле, отправляясь на квартиру Реджи Кампо. Тот, на котором ее кровь и его инициалы.

Левин сел на диван с противоположного края от Руле. Я остался стоять, и оба они вопросительно устремили на меня взгляд. Я начал с Левина.

– Сегодня я отправился на встречу с окружным прокурором, чтобы надавать ему пинков под зад, а кончилось тем, что он мне надавал. Кто твой источник, Анхель? Ты знаешь, что этот тип подсунул тебе колоду с краплеными картами?

– Постой, постой. Не мо…

– Нет, это ты постой. Тот отчет, что ты получил по какому-то безвестному ножу, не имел к делу никакого отношения. Его подсунули нам, чтобы одурачить, и им это прекрасно удалось. Потому что я как последний идиот, посвистывая и пританцовывая, заявился к прокурору в кабинет, уверенный, что уж сегодня-то мне никак не проиграть, и выложил ему на блюдечке видео из бара. Небрежно швырнул им наш главный козырь! Да вот только – проклятие! – никого наш козырь не покрыл.

– Посыльный, – сказал Левин.

– Что?

– Курьер. Тот парень, который носит отчеты от полиции до канцелярии окружного прокурора и обратно. Я сообщаю ему, какие дела меня интересуют, и он делает для меня дополнительные копии.

– Что ж, они взяли его в оборот и блестяще все провернули. Можешь позвонить ему и сказать, что, если ему понадобится судебный адвокат, на меня пусть не рассчитывает.

Я заметил, что вышагиваю туда-сюда перед диваном, но так и не остановился.

– А вы! – обратился я к Руле. – Теперь, когда у меня есть отчет о подлинном орудии убийства, вдруг обнаруживается, что нож не только изготовлен на заказ, но и на нем ваши чертовы инициалы. Вы опять мне солгали!

– Я не лгал! – взвизгнул Руле. – Пытался вам сказать. Говорил, что нож не мой. Я сказал это дважды, но никто меня не слушал.

– Тогда следовало пояснить, что вы имели в виду. Просто сказать: «Нож не мой», – равнозначно заявлению, что вы ничего не совершали. Вам следовало сказать: «Послушайте, Мик, здесь, кажется, проблема, потому что у меня действительно был нож, но это не его фотография». Вы что думали, все вам просто так сойдет с рук?

– Пожалуйста, не могли бы вы говорить потише? – взмолился Руле. – Там могут находиться клиенты.

– Да мне плевать! Засуньте их себе… Там, куда вас закатают, клиенты вам больше не понадобятся. Вы разве не видите, что эта улика перекрывает все, что у нас есть? Вы идете к проститутке с орудием убийства! Нож вам не подкинули! Он ваш собственный! А это означает, что мы уже не можем придерживаться версии мошенничества. Как мы докажем, что она все подстроила, если у обвинителя явное доказательство: входя в ее квартиру, вы имели при себе нож?

Парень не ответил, но я и не дал ему такой возможности.

– Вы благополучно совершили все то, что вам вменяют, мать вашу! – Я обличительно нацелил на него указательный палец. – И вы у них в руках. Неудивительно, что они не потрудились провести дополнительные изыскания в баре. Этого и не требовалось, когда у них был ваш собственный нож с вашими собственными кровавыми отпечатками.

– Я не делал этого! Это ловушка!

– Ну и кто сейчас орет? Послушайте, мне безразлично, что вы там рассказываете. Я не могу работать с клиентом, который со мной неискренен, не видит пользы в том, чтобы посвятить адвоката в то, что действительно случилось. Так вот: окружной прокурор сделал вам предложение о судебной сделке, и, я думаю, вам следует его принять.

Руле выпрямился и, взяв со столика пачку сигарет, вытащил одну и прикурил от той, что еще горела.

– Я не собираюсь признавать себя виновным в том, чего не совершал, – неожиданно спокойно произнес он после глубокой затяжки.

– Семь лет. Выйдете на свободу через четыре. У вас есть время подумать до понедельника, когда состоится вынесение обвинения, после чего предложение теряет силу. Подумайте над этим, а потом сообщите мне, что согласны на него.

– Нет. Я не собираюсь делать ничего подобного, и если вы не хотите доводить дело до судебного процесса, я найду кого-нибудь другого, кто это сделает.

Левин держал в руках досье с материалами следствия. Я протянул руку и выхватил у него папку, чтобы зачитать вслух, начиная с отчета об орудии преступления.

– Вы этого не совершали? – сказал я. – О'кей, если это так, тогда будьте любезны объяснить, зачем вы отправились к проститутке со сделанным на заказ ножом в стиле «черный ниндзя», с пятидюймовым лезвием да еще с вашими инициалами, выгравированными на нем – дважды, с обеих сторон?

Закончив зачитывать выдержки из отчета, я швырнул его обратно Левину. Он пролетел мимо рук и ударился ему в грудь.

– Потому что он всегда при мне!

Руле произнес эти слова с такой силой, что в комнате воцарилась неожиданная тишина. Я по инерции прошелся еще раз туда и обратно и уставился на него.

– Он всегда при вас, – повторил я, скорее утвердительно, чем вопросительно.

– Вот именно! Я риелтор. Вожу дорогие автомобили. Ношу дорогие украшения. И встречаюсь с незнакомыми людьми в пустых домах.

И вновь он предоставил мне паузу. Как бы ни был я возбужден, я все-таки умею распознать проблеск надежды, когда таковой появится. Левин взволнованно подался вперед и поглядел сначала на Руле, потом на меня. Он тоже увидел этот проблеск.

– О чем вы? – спросил я. – Вы же продаете дома богатым людям.

– Как вы можете узнать, богатые они или нет, если они звонят вам и говорят, что хотят осмотреть дом?

Я растерянно развел руками.

– У вас должна быть какая-то система их проверки, идентификации, верно?

– Конечно, мы можем наскоро проверить их платежеспособность – запросить отчет об их кредитных операциях и обратиться за рекомендациями, – но все равно дело чаще сводится к той информации, которую они дают нам сами, а люди такого статуса не любят ждать. Если они требуют показать им недвижимость, они действительно этого хотят. Кроме нас, в этом городе масса других риелторов. Если мы не станем действовать быстро, найдется кто-нибудь другой.

Я кивнул. Просвет начал расширяться. Здесь могла скрываться возможность что-то исправить. Нечто такое, с чем я смогу работать дальше.

– Знаете ли, ведь тут случались убийства, – добавил Руле. – Каждый риелтор знает, что существует определенная опасность, когда едешь в какой-нибудь дом в одиночку. Какое-то время орудовал даже «коттеджный насильник» – нападал на женщин в пустых домах, грабил… Моя мать…

Он не закончил фразу. Я ждал, но он так больше ничего и не сказал.

– Что с вашей матерью?

Руле помялся в нерешительности.

– Как-то раз она поехала показывать дом в Бель-Эйр одна, посчитав это безопасным, поскольку как-никак все-таки Бель-Эйр. Тот человек ее изнасиловал и оставил связанной. Когда она не вернулась в контору, я поехал ее искать, и нашел в том доме.

Его глаза смотрели в пустоту, мыслями он был далеко.

– Как давно это было? – спросил я.

– Около четырех лет назад. После того случая она перестала сама продавать. Работает только в своем офисе и ни разу больше не ездила показывать ни один дом. Продажами теперь занимаюсь только я. И вот когда и зачем я обзавелся ножом. Ношу его с собой уже четыре года, везде, кроме самолетов. И он точно так же лежал у меня в кармане, когда я пошел в ту квартиру. Я совсем о нем не думал.

Я опустился в кресло по другую сторону стола и стал соображать. В голове начало вырисовываться, как эти обстоятельства можно было бы использовать – как вариант сохранить первоначальную версию защиты, построенную на совпадениях. Руле стал жертвой подтасованных фактов. Фактов, сфабрикованных Кампо. И эта подтасовка подкрепилась случайным обстоятельством – женщина нашла нож, когда, вырубив ударом по голове, обшаривала его карманы. С этим, вероятно, имело смысл работать.

– Ваша мать обращалась в полицию? – спросил Левин. – Уголовное расследование проводилось?

Руле покачал головой, гася недокуренную сигарету в пепельнице.

– Нет, она чувствовала себя слишком неловко, боялась, что информация просочится в газеты.

– Кто еще в курсе? – спросил я.

– Мм, я… и Сесил. Уверен, что он тоже знает. Видимо, больше никто. Это нельзя использовать. Она…

– Без ее разрешения – нет, – заверил я. – Но ее случай может сыграть важную роль. Мне придется поговорить с ней.

– Нет, я не хочу, чтобы вы…

– Ваша жизнь и средства к существованию поставлены на карту, Льюис. Вас отправляют в тюрьму, и всей вашей карьере и жизненному успеху придет конец. Не беспокойтесь о своей матери. Она сделает все, чтобы защитить свое дитя.

Руле понурился и покачал головой:

– Ну, не знаю…

Я шумно выдохнул, стараясь вместе с выдохом выпустить все накопившееся во мне напряжение. Катастрофы, кажется, удастся избежать.

– Мне ясно одно, – сказал я. – Я снова иду к окружному прокурору и от вашего имени отвергаю судебную сделку. Мы выйдем на процесс и попытаем счастья с присяжными.

Глава 16

Удача продолжала нам сопутствовать. Очередной камень из-под выстроенной обвинением версии мы вытащили в тот же вечер. Высадив Эрла на перехватывающей автостоянке, где он парковал собственную машину, я сам повел лимузин обратно в Ван-Нуйс, в питейное заведение «Четыре зеленые полянки» – стихийно и издавна облюбованное служителями Фемиды, прямо-таки корпоративное место встреч. Оно находилось на бульваре Виктория – видимо, именно поэтому юристам пришелся по вкусу этот паб. Здесь с левой стороны тянулась барная стойка, а справа стояли в многолетних царапинах деревянные столики. Паб был битком набит посетителями – насколько вообще возможно заполонить ирландский бар вечером в День святого Патрика. Мне даже показалось, что толпа увеличилась по сравнению в предыдущими годами – наверное, из-за того, что праздник записных пьянчуг пришелся на четверг и многие патриотичные выпивохи взяли в пятницу отгул. Я тоже заблаговременно озаботился тем, чтобы пятницу оставить свободной. Я всегда делаю себе выходной день после Дня святого Патрика.

Когда я начал продираться сквозь скопление людей в поисках Мэгги Макферсон, из прячущегося где-то в глубине музыкального автомата грянул неизменный «Дэнни-Бой». Но играла панк-роковая версия начала восьмидесятых, и ее басы лишали меня всякой возможности что-либо услышать – даже если, увидев знакомые лица, я поздороваюсь и спрошу, не видел ли кто мою бывшую жену. Обрывки разговоров, доносившиеся до меня, пока я протискивался, похоже, касались Роберта Блейка и его ошеломляющего приговора, вынесенного днем ранее.

В толпе я наткнулся на Роберта Джиллена. Оператор потянулся в карман и, вытащив четыре хрустящие сотенные бумажки, передал мне – банкноты, вероятно, из тех самых десяти, что я уплатил ему две недели назад в коридоре ван-нуйсского суда, стараясь произвести впечатление на Сесила Доббса своими навыками общения с прессой. Мои издержки на Руле уже вылились в тысячу. Четыре сотни являлись барышом.

– Я так и думал, что наткнусь на тебя здесь, – прокричал он мне в ухо.

– Спасибо, Стикс, – ответил я. – Оплачу этими счет в баре.

Он засмеялся. Я посмотрел мимо него в толпу, разыскивая глазами свою бывшую жену.

– Обращайся в любое время, старик, – сказал он.

Он хлопнул меня по плечу, а я, протиснувшись мимо него, стал двигаться дальше. Наконец я увидел Мэгги в конце зала. За столиком теснились шесть женщин – прокуроры и секретари ван-нуйсского суда. Большинство из них я знал, по крайней мере шапочно, но место действия оказалось неудачным – я чувствовал себя не в своей тарелке, потому что мне пришлось стоять и вопить, перекрикивая музыку и людской гам. Плюс тот факт, что они являлись обвинителями и взирали на меня как на приспешника дьявола. На столе стояли два больших кувшина «Гиннесса», и один из них – полный. Но мои шансы пробиться сквозь толпу к бару, чтобы добыть себе бокал, равнялись нулю. Мэгги заметила мое затруднение.

– Ничего страшного! – прокричала она. – Мы же раньше не брезговали друг другом!

Я усмехнулся и понял, что те два кувшина на столе были не первыми. Я сделал глоток и почувствовал наслаждение – пиво обладало отменным вкусом. «Гиннесс» всегда придавал мне вескости, основательности, некий прочный, надежный стержень.

Мэгги сидела посредине левой скамейки кабинки, между двумя молодыми прокуроршами, которых, как я знал, она взяла под свою опеку. В ван-нуйсском суде многие женщины более молодого возраста тянулись к моей экс-жене, потому что Смитсон окружил себя прокурорами типа Минтона.

Стоя рядом с их столиком, я поднял стакан, чтобы выпить за Мэгги, но она не могла ответить тем же, потому что из ее бокала пил я. Тогда она взяла полупустой кувшин и чокнулась им.

– За наше здоровье!

Пить из сосуда она, правда, не стала: поставив его обратно, шепнула что-то коллеге, сидевшей с краю, и та приподнялась, пропуская Мэгги. Моя бывшая жена встала и, чмокнув меня в щеку, сказала:

– Дамам всегда легче добыть бокал в подобной ситуации.

– Особенно красивым, – прибавил я.

Она посмотрела на меня своим особенным взглядом и, повернувшись лицом к толпе, что пятью рядами выстроилась между нами и баром, вдруг пронзительно свистнула, привлекая внимание одного из стопроцентно ирландских парней за стойкой, что мастерски орудуют рукоятками пивных кранов и умеют изобразить рисунок на поверхности пены в вашем бокале – в виде арфы, или ангела, или голой женщины.

– Мне нужен бокал на пинту! – крикнула она.

Бармену пришлось читать по губам. И, подобно тинейджеру, которого носит на руках толпа на концерте рок-группы «Пери-Джем», чистый бокал проделал к нам путь от барной стойки, и мы чокнулись.

– Ну что? – сказала она. – Дела идут лучше, чем когда мы столкнулись с тобой в коридоре?

Я кивнул:

– Немного.

– Что, Минтон тебя зашугал?

Я снова кивнул:

– Он, да еще и копы… В общем, да.

– Из-за того парня, Корлисса? Я уже сказала им, что он полнейшее дерьмо и ему ничего не стоит наплести все, что угодно. Они все такие.

Вместо ответа я сделал медленный глоток из своего бокала, постаравшись напустить на себя знающий вид – словно сказанное ею не явилось для меня полнейшей неожиданностью и имя Корлисса мне давно известно.

– Наверное, мне не следовало о нем болтать, – сказала она. – Но это не имеет значения. Если Минтон настолько глуп, что решит задействовать парня, то я уверена: ты просто размажешь такого очевидца по стенке.

Я догадался, что она говорит о каком-то свидетеле. Но, просматривая официальное досье, я не встретил упоминания ни о каком свидетеле по имени Корлисс. Тот факт, что она ни в грош его не ставила, позволил мне сделать вывод, что Корлисс – какой-то осведомитель, скорее всего просто тюремный стукач.

– Как вышло, что ты в курсе? – спросил я наконец. – Минтон обсуждал его с тобой?

– Да нет, это как раз я направила его к Минтону. Как бы я ни относилась к подобной информации, мой долг – переадресовать его к нужному прокурору, а уж дело Минтона – с ним разбираться.

– А почему Корлисс обратился именно к тебе?

Она посмотрела на меня нахмурившись, потому что ответ был очевиден.

– Ну, потому что ведь я занималась первым появлением твоего клиента в суде. А этот тип сидел там же, в «загоне» для обвиняемых. И решил, что дело по-прежнему веду я.

Теперь до меня дошло. Руле на слушании вызвали первым вне алфавитной очереди. Вероятно, Корлисса, арестанта на букву «К», вывели в зал суда в одной группе с Руле. Он видел, как мы с Мэгги спорим по поводу освобождения Руле под залог, и подумал, что она продолжает курировать дело. Наверное, связался с ней по телефону.

– Когда он тебе позвонил? – спросил я.

– Я и так слишком много тебе выдаю, Холлер. Я не…

– Просто скажи, когда он позвонил. Слушание состоялось в понедельник, значит – в тот же день?

О деле не сообщалось ни в газетах, ни по телевидению. Поэтому я не понимал, откуда Корлисс выудил ту информацию, которую потом постарался всучить прокурорам. Едва ли от самого Руле. Я достаточно застращал Льюиса, чтобы отвратить от болтовни в общей камере. Без подсказки со стороны средств массовой информации Корлиссу, видимо, пришлось пользоваться только отрывочными сведениями, услышанными в зале суда, когда зачитывались обвинения и мы с Мэгги дискутировали.

Я тут же понял, что этого было вполне достаточно. Мэгги, убеждая судью держать Руле в тюрьме без права выхода под залог, вполне четко обрисовала нанесенные Реджи Кампо увечья. Если Корлисс в тот момент находился в зале суда, то узнал все детали, необходимые для состряпания якобы услышанной в общей камере исповеди, – вот тюремный донос и готов.

– Да, он позвонил мне в понедельник, в конце дня, – ответила наконец Мэгги.

– Ну а почему ты решила, что все это бредни? Он проделывал такое и раньше? Профессиональный стукач, верно?

Я шарил наугад, пытаясь что-нибудь нащупать, и Мэгги это знала. Она покачала головой:

– Уверена: все, что потребуется, ты узнаешь в порядке представления документов по делу. Не могли бы мы сейчас просто выпить по-дружески пинту «Гиннесса»? Мне через час уходить.

Я кивнул, но мне не терпелось узнать больше.

– Вот что, – сказал я. – Думаю, ты уже выпила достаточно пива для одного Дня святого Патрика. Довольно с тебя «Гиннесса». Как посмотришь, если мы выберемся отсюда и пойдем куда-нибудь перекусить?

– Зачем? Чтобы ты продолжил свои расспросы?

– Нет, чтобы поговорить о нашей дочери.

Ее глаза тревожно прищурились.

– А что такое? Что-то произошло?

– Мне, во всяком случае, ни о чем таком неизвестно. Просто хочется поговорить с тобой о ней.

– И куда же ты меня ведешь?

Я назвал один дорогой итальянский ресторан на бульваре Вентура, в Шерман-Оукс, и ее взгляд потеплел. Туда мы ходили отмечать годовщины свадьбы и беременность. Наша квартира, которую она по сей день занимала, находилась оттуда в нескольких кварталах, на Диккенс-стрит.

– Думаешь, мы успеем поесть там за час? – спросила она.

– Да – если выйдем прямо сейчас и сделаем заказ не глядя.

– У тебя на все есть ответ. Дай я только быстренько попрощаюсь с коллегами.

– Я поведу машину.

Я правильно сделал, что сел за руль, потому что она держалась на ногах не очень твердо. Нам пришлось пройти до «линкольна», шагая бок о бок и тесно соприкасаясь, а затем я помог ей сесть в машину.

Я поехал по бульвару Ван-Нуйс на юг, к бульвару Вентура. Через несколько мгновений Мэгги приподнялась и вытащила из-под себя конверт с компакт-диском, который мешал ей сидеть, – диск Эрла. Один из тех, что он слушал, ожидая меня из залов судов. Один из тех, что через наушники подпитывал его энергией. На диске была запись исполнителя в стиле «Грязный Юг» – Лудакриса. [29]29
  Американский рэпер, актер и музыкант; лауреат премии «Грэмми».


[Закрыть]

– Неудивительно, что мне так неудобно сидеть, – сказала она. – Ты что, это слушаешь, разъезжая по судам?

– Вообще-то нет. Это Эрла. В последнее время он меня возит. По правде сказать, Лудакрис не в моем вкусе. Я вообще-то скорее консерватор: Тупак, Дре [30]30
  Американский продюсер и актер, уроженец Лос-Анджелеса.


[Закрыть]и прочее в таком духе – вот мои пристрастия.

Она засмеялась, так как подумала, что я шучу. Через несколько минут мы уже подъезжали к дверям ресторана. Парковщик взял ключи от машины, и мы вошли внутрь. Хозяйка нас узнала и повела себя так, словно с момента нашего последнего визита прошла пара недель. На самом деле мы наверняка оба не раз бывали здесь в последнее время – правда, по отдельности и в другой компании.

Мы заказали бутылку шираза, а потом, пропустив салаты с закусками, – пасту, не заглядывая в меню, и попросили официанта поторопиться. Когда он ушел, я посмотрел на часы – в нашем распоряжении оставалось еще сорок пять минут. Вполне достаточно.

«Гиннесс» продолжал действовать на Мэгги. Она запьянела на очаровательный, соблазнительный лад, о чем говорила ее несколько ироническая, кривоватая улыбка. Она никогда не делалась вульгарной, неприятной или агрессивной под воздействием алкоголя. Она всегда становилась милее, добрее, человечнее. Вероятно, благодаря этому мы обзавелись совместным ребенком.

– Пожалуй, тебе лучше сейчас не пить вина, – заметил я. – А то завтра голова будет трещать.

– Обо мне не беспокойся. Я сама решу, что и когда пить.

Она улыбнулась мне, и я ответил ей тем же.

– Как ты вообще, Холлер? Я серьезно.

– Прекрасно. А ты? Я тоже серьезно.

– Лучше не бывает. С Лорной у вас уже все закончилось?

– Угу, и мы даже друзья.

– А нас с тобой как можно назвать?

– Не знаю. Иногда, наверное, противниками, я полагаю.

Она покачала головой:

– Мы не противники, если не ведем одно судебное дело. К тому же я всегда на страже твоих интересов. Как с этим подонком Корлиссом.

– Спасибо за помощь, но он все равно успел навредить.

– Я просто не могу уважать прокурора, который пользуется услугами тюремных стукачей. И тут не имеет значения, что твой клиент еще больший подонок.

– Он ни за что не скажет, что именно, по словам Корлисса, наболтал мой парень.

– Ты о ком?

– Да о Минтоне. Просто намекнул, что у него появился информатор. Он не собирался раскрывать все карты.

– Это непорядочно.

– Так и есть. Конечно, все дело в официальной передаче документов, но судью нам назначат только после предъявления обвинения. Так что мне пока еще некому жаловаться, и Минтон это прекрасно понимает. Поэтому ты совершенно права – играет он не по-честному.

Ее щеки порозовели. Я сумел нажать на нужные кнопки, и она рассердилась. Для Мэгги единственным способом победить была честная игра, игра по правилам. Вот почему она являлась хорошим прокурором.

Мы сидели в углу на длинной, обитой материей скамье, тянувшейся вдоль стены. Мэгги наклонилась ко мне сказать что-то на ухо, но не рассчитала, и мы стукнулись головами. Она рассмеялась, потом сделала еще одну попытку и, понизив голос, заговорила:

– Якобы Корлисс спросил твоего парня, за что его арестовали, и тот сказал, что дал одной суке то, чего она заслуживала, – ударил ее кулаком, когда она открыла ему дверь.