Текст книги "«Линкольн» для адвоката"

Автор книги: Майкл Коннелли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава 13

Ван-нуйсский административный центр представлял собой длинную, залитую бетоном открытую площадку, окруженную комплексом официальных учреждений. На одном ее конце находилось здание ван-нуйсского отделения полиции Лос-Анджелеса. Вдоль длинной стороны расположились два здания суда, напротив них – публичная библиотека и здание городской администрации, а в дальнем конце этого коридора из стекла и бетона – здание федеральной администрации и почта. Я ждал Льюиса Руле на одной из бетонных скамеек, возле библиотеки. Несмотря на прекрасную погоду, было довольно пустынно. Не то что накануне, когда это место наводнили фотографы, телеоператоры, газетчики и репортеры всех мастей, окружившие Роберта Блейка и его адвокатов, стараясь поставить знак равенства между вынесенным Блейку вердиктом «невиновен» и непричастностью к преступлению.

Стоял славный тихий день, послеобеденная пора – обычно в такое время я люблю побыть на солнышке. Большая часть моей работы протекает в лишенных солнечного света залах суда без окон или на заднем сиденье автомобиля, поэтому я стараюсь выйти на свежий воздух при всякой возможности. Я был раздражен, потому что Льюис Руле опаздывал и потому что слова Сэма Скейлза о том, что я легальный мошенник, травили мне душу и жгли мозг, точно раковая опухоль. Наконец я увидел Руле, шагающего ко мне через площадь, и поднялся ему навстречу.

– Почему так долго? – резко спросил я.

– Я же сказал, приду, как только смогу. Я как раз показывал дом, когда вы позвонили.

– Давайте прогуляемся.

Я направился в сторону здания федеральной администрации, потому что так мы могли пройти самый длинный отрезок по прямой, перед тем как повернуть и двинуться обратно. Через двадцать пять минут мне предстояла встреча с Минтоном, молодым прокурором, назначенным вести наше дело. Я вдруг подумал, что мы с Руле выглядим не как адвокат и его клиент, обсуждающие судебное дело, а скорее как адвокат и его риелтор, обсуждающие захват земельного участка. Я был в костюме от Хьюго Босс, а Руле – в костюме бронзового цвета, зеленой водолазке и легких туфлях типа мокасин, с маленькими серебряными пряжками.

– В Пеликаньей бухте ничего не придется показывать, – сказал я.

– Что вы хотите этим сказать? Что это?

– Это дивное местечко, где находится тюрьма строгого режима, куда отправляют людей за тяжкие преступления сексуального характера. Вы будете чудесно смотреться там в вашей водолазке и мокасинах.

– Послушайте, в чем дело? О чем вы?

– Об адвокате, который не может иметь дело с клиентом, если тот ему врет. Через двадцать минут у меня в этом здании встреча с тем, кто хочет отправить вас в Пеликанью бухту. Для того чтобы попытаться спасти вас от этой участи, мне необходим максимум информации – все ресурсы, какие только можно собрать. И когда вы мне лжете, делу это нисколько не помогает.

Руле остановился и посмотрел на меня. Потом выставил вперед ладони, как бы демонстрируя абсолютную искренность.

– Я вам не врал! Не делал я ничего подобного. Не знаю, чего хочет та женщина, но я…

– Позвольте спросить вас кое о чем, Льюис. Доббс сказал, что вы год учились на юридическом в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, помните? Вам там хоть немного рассказывали о доверии и обязательствах, связывающих адвоката и его клиента?

– Не знаю. Не помню. Я пробыл там не очень долго.

Я грозно надвинулся на него:

– Знаете, что я вам скажу? Вы паршивый лгун! Не учились вы год ни в каком университете. Вы не провели там ни единого дня, черт вас дери!

Он опустил руки, и они шлепнулись по бокам.

– И вы из-за этого так взбеленились, Микки?

– Именно. И отныне не смейте называть меня Микки! Так зовут меня друзья. А не завравшиеся клиенты!

– Какое отношение к делу имеет, посещал я десять лет назад юридический факультет или нет? Я не вижу тут…

– Потому что если вы соврали мне в этом – значит, соврете в чем угодно, а я не могу в таких условиях вас защищать!

Я произнес последние слова слишком громко. Увидел, что две женщины, сидящие на ближайшей скамейке, смотрят на нас. На блузках виднелись значки членов жюри присяжных.

– Пойдемте! Вон туда.

Я зашагал обратно, в сторону полицейского участка.

– Послушайте, – слабым голосом произнес Руле. – Я солгал из-за своей матери, о'кей?

– Нет, не о'кей. Объясните.

– Видите ли, моя мать и Сесил думают, что я целый год посещал юридический факультет. Я хочу, чтобы они продолжали в это верить. Ведь он завел с вами этот разговор, а я просто как бы согласился. Но прошло десять лет! Какая проблема?

– Проблема в том, что вы мне лжете, – ответил я. – Вы можете врать своей матери, Доббсу, вашему священнику и полиции. Но когда я напрямую спрашиваю вас о чем-то, не смейте лгать! Мне необходимо действовать с позиции уверенности в том, что я получаю от вас факты. Поэтому, когда я задаю вам вопрос, отвечайте правду! В остальных случаях можете говорить все, что душе угодно, – все, что льстит вашему самолюбию.

– Ладно, ладно. Я понял.

– Если вы не посещали университет, тогда где вы провели год?

Руле помотал головой:

– Нигде. Просто ничего не делал. Большую часть времени сидел у себя в квартире, неподалеку от студенческого городка, читал и думал, чего же на самом деле хочу от жизни. Единственное, что я знал точно, – не хочу быть юристом. Не в обиду вам сказано.

– Никакой обиды. Итак, вы пришли к тому, что начали продавать недвижимость богачам.

– Нет, этим я занялся позднее. – Он рассмеялся в самоуничижительном тоне. – На самом деле я мечтал стать писателем – в колледже специализировался по английской литературе – и пытался написать роман. Мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что способностей у меня нет. В конце концов я пошел работать к матери. Так ей хотелось.

Я успокоился. Все равно большая часть моего гнева была напускной. Я старался обработать его, подготовить для более важных расспросов и решил, что теперь он для них готов.

– Что ж, Льюис, теперь, когда вы во всем сознались и повинились, расскажите мне о Реджи Кампо.

– А что я должен о ней рассказать?

– Вы ведь собирались платить ей за секс, не так ли?

– Что побуждает вас так ду…

Я прервал его, остановившись и дернув за лацкан дорогого пиджака. Он был выше меня и крупнее, но преимущество в этом разговоре осталось за мной.

– Отвечай на вопрос, мать твою!

– Ладно, ладно… да… я собирался ей платить. Но как вы узнали?

– Потому что я чертовски хороший адвокат. Почему вы не сказали мне в первый день? Вы что, не видите, как это меняет дело?

– Все из-за матери… Я не хотел, чтобы она знала… ну, вы понимаете.

– Льюис, давайте присядем.

Я подвел его к одной из длинных скамеек у здания полицейского участка. Здесь они пустовали, и никто не мог нас подслушать. Я сел, он опустился справа от меня.

– Ваша мать отсутствовала, когда мы обсуждали дело. Насколько я помню, ее не было и тогда, когда мы говорили о юридическом факультете.

– Да, но Сесил бы узнал, а он все ей рассказывает.

Я кивнул и мысленно взял себе на заметку отныне полностью исключить присутствие Сесила Доббса на наших совещаниях.

– Хорошо; думаю, я понял. Но как долго вы собирались утаивать это от меня? Разве вы не видите, как все поворачивается?

– Я не юрист.

– Льюис, позвольте немного просветить вас насчет того, как работает машина правосудия. Вы знаете, в чем заключается моя миссия? Я нейтрализатор. Моя работа состоит в том, чтобы сводить на нет судебное дело, выстроенное против вас штатом. Иначе говоря, взять каждое мельчайшее доказательство и найти способ вывести его из состязательного процесса. Представьте, что я выступаю в роли эдакого уличного циркача, которых можно встретить на Венецианском бульваре. Вы когда-нибудь гуляли там? Видели человека, который вертит целую уйму тарелок на палочках?

– Наверно, да. Я там давно не был.

– Не важно. У этого парня есть такие маленькие палочки, он ставит на каждую из них по тарелке и запускает вертеться, так чтобы они находились в равновесии и не разбились. Он запускает множество одновременно и ходит от тарелки к тарелке и от палочки к палочке, проверяя, что все крутятся и не падают. Улавливаете мою мысль?

– Думаю, да.

– Ну так вот, Льюис, по тому же принципу формируется и обвинительная версия, которую штат выдвигает против обвиняемого. Набор вертящихся тарелок. И каждая из них представляет собой отдельный блок улик против вас. Моя работа – взять каждую тарелку, остановить ее вращение и обрушить на землю с такой силой, чтобы она разлетелась вдребезги и больше не использовалась. Если, скажем, синяя тарелочка – кровь жертвы на ваших руках, то мне надо найти способ ее опрокинуть. Если на желтой тарелке нож с отпечатками ваших пальцев – следовательно, опять-таки мне надо свалить ее наземь. Нейтрализовать. Вы понимаете, что я хочу сказать?

– Да, понимаю. Я…

– А теперь смотрите. В наборе тарелок есть одна большая, здоровенное блюдо. И если она упадет, то утянет за собой вниз и все остальные. Все тарелки. Все судебное дело рассыплется. Вы знаете, что это за блюдо, Льюис?

Он отрицательно покачал головой.

– Самое большое блюдо – жертва, главный свидетель против вас. Если мы сумеем обрушить это блюдо, тогда всему шоу конец и толпа направится к выходу.

Я подождал несколько мгновений, чтобы увидеть его реакцию. Он ничего не сказал.

– Льюис, в течение почти двух недель вы скрывали от меня способ, дающий мне возможность свалить наше большое блюдо. Возникает вопрос: «зачем?» Зачем состоятельному человеку – с часами «Ролекс» на руке, автомобилем «порше» на стоянке и адресом на Хомби-Хиллз – с ножом добиваться секса от женщины, которая и без того им торгует? Когда вы сводите суть к этому вопросу, дело начинает разваливаться, Льюис. Потому что ответ прост: он этого делать не станет. Здравый смысл подсказывает, что не станет. И когда вы приходите к такому заключению, все тарелочки перестают вращаться. Вы видите фальсификацию, вы видите подставу, и теперь уже обвиняемый начинает выглядеть как жертва.

Я посмотрел на него. Он кивнул.

– Я сожалею, – сказал он.

– И вполне резонно. Дело начало бы рассыпаться уже почти две недели назад, и мы, вероятно, не сидели бы сейчас здесь, будь вы честны со мной с самого начала.

Тогда я понял, от чего на самом деле исходил мой гнев; и причина его состояла не в том, что Руле опоздал, или солгал, или что Сэм Скейлз обозвал меня легальным мошенником. Просто я увидел, как мой большой куш уплывает из-под носа. В этом уголовном деле не будет ни судебного процесса, ни шестизначного гонорара. Единственное, что мне удастся сохранить, – это предварительный гонорар, который я получил в самом начале. Судя по всему, дело закончится сегодня же, когда я явлюсь в канцелярию окружного прокурора и выложу Теду Минтону все, что знаю и чем располагаю.

– Мне очень жаль, – снова сказал Руле плаксивым голосом. – Я не хотел все испортить.

Я сидел, созерцая землю между своими ступнями. Не глядя на него, протянул руку и положил ему на плечо.

– А я сожалею, что накричал на вас, Льюис.

– И что мы будем делать дальше?

– У меня есть еще несколько вопросов к вам по поводу того вечера, а потом я иду вон в то здание, чтобы встретиться с прокурором и свалить наземь все его тарелки. Думаю, что к тому времени как я выйду оттуда, дело уже закроют и вы получите возможность вернуться к вашим показам особняков богачам.

– Даже так?

– Ну, формально он может захотеть, чтобы вы пришли в суд и попросили судью объявить дело закрытым.

Руле потрясенно разинул рот.

– Мистер Холлер, не могу выразить, как я…

– Можете звать меня Микки. Извините за мои давешние слова.

– Нет проблем. Спасибо. Так какие вопросы вы хотите мне задать?

Я подумал несколько секунд. Мне действительно больше нечего было утрясать с Минтоном. Я экипировался под завязку и стал просто ходячим свидетельством защиты.

– Что говорилось в записке? – спросил я.

– Какой записке?

– Той, что она дала вам в баре.

– О, ее адрес, и под ним подписано: «400 долларов», а еще ниже: «Приходи после десяти».

– Очень плохо, что сама записка не сохранилась. Но, думаю, мы и так имеем достаточно.

Я кивнул и посмотрел на свои часы. У меня оставалось еще пятнадцать минут до встречи, но я уже закончил с Руле.

– Сейчас можете идти, Льюис. Я позвоню вам, когда все закончится.

– Вы уверены? Я мог бы подождать здесь, если хотите.

– Не знаю, сколько это займет. Мне придется выложить перед ним имеющиеся у нас аргументы. Ему, вероятно, придется передать все своему боссу, что потребует некоторого времени.

– Что ж, ладно; тогда, наверное, я пойду. Но ведь вы мне позвоните, да?

– Да, позвоню. Вероятно, в понедельник или во вторник нам еще придется повидаться с судьей, и на этом уже все закончится.

Он протянул мне руку, и я пожал ее.

– Спасибо, Мик. Вы лучший в своем деле. Я знал, что, наняв вас, заполучил лучшего адвоката.

Я смотрел, как он шагает через площадь и проходит между двумя зданиями суда, направляясь в сторону автомобильной стоянки.

– Да, я лучший, – проводив его взглядом, вслух сказал я себе.

Почувствовав чье-то присутствие, я обернулся и увидел человека, садящегося на скамейку рядом со мной. Он тоже посмотрел на меня, и мы одновременно узнали друг друга. Это был Ховард Керлен, детектив из отдела убийств ван-нуйсского полицейского отделения. В течение нескольких лет мы не раз сталкивались по одним и тем же судебных делам.

– Так, так, так, – проговорил Керлен. – Гордость калифорнийской адвокатской коллегии. Надеюсь, не беседуете сами с собой, а?

– Может быть.

– Если пойдет такая молва, ваша репутация может пострадать.

– Меня это не тревожит. Как поживаете, детектив?

Керлен доставал сандвич из жесткого бумажного пакета.

– Тяжелый день. Поесть некогда.

Он раскрыл упаковку, и взору предстал бутерброд с арахисовым маслом, помимо которого в нем был слой чего-то еще, но я не мог разобрать, чего именно. Я взглянул на часы. У меня по-прежнему оставалось несколько минут до того, как встать в очередь к металлоискателю на входе в здание суда, но я сомневался, что хочу провести эти минуты с Керленом и его непотребного вида сандвичем. Я подумывал, не поднять ли тему вердикта, только что вынесенного Блейку – не проехаться ли слегка по лос-анджелесской полиции, – но Керлен нанес удар первым.

– Как там мой парень, Хесус? – спросил детектив.

В свое время Керлен вел следствие по делу Хесуса Менендеса. Он прижал его так сильно, что бедняге не оставалось ничего другого, кроме как добровольно заявить о признании своей вины и надеяться на лучшее. Он был еще жив, насколько я знал.

– Не имею понятия, – ответил я. – С тех пор я с Хесусом не общался.

– Ну да. Я так полагаю, что, как только они признают себя виновными, от них вам уже мало проку. Нет апелляции – нет и навара.

Я кивнул. Копы не скрывали своей предвзятости, когда речь заходила о судебных адвокатах. Их собственные следственные действия проводились, конечно же, далеко не безупречно. Они не верили в систему правосудия, основанную на принципе сдержек и противовесов.

– Так же как и вам, видимо, – ответил я. – Вперед, за следующим преступником. Надеюсь, ваш тяжелый день означает, что вы добываете мне нового клиента?

– Я смотрю на это иначе. Как раз задавался вопросом, хорошо ли вы спите по ночам.

– А знаете, каким вопросом я задавался? Что за чертовщина у вас в сандвиче.

Он продемонстрировал то, что осталось от бутерброда.

– Арахисовое масло и сардины. Масса качественного белка, чтобы зарядиться после трудного дня охоты за всякими паразитами на теле общества. А также бесед с ними. Вы не ответили на мой вопрос.

– Я сплю прекрасно, детектив. И знаете почему? Потому что играю важную роль в системе. Такую же необходимую, как и ваша. Когда кого-то обвиняют в преступлении, он имеет возможность проверить систему на прочность и для этого обращается ко мне. Вот в чем смысл. Когда человек это понимает, у него нет проблем со сном.

– Хорошая сказочка. Надо думать, вы в нее верите, когда, засыпая, закрываете глаза.

– А как насчет вас, детектив? Вы, опуская голову на подушку, никогда не терзались вопросом: а не засадил ли я за решетку невиновного человека?

– Нет! – тут же отозвался он с набитым ртом. – Никогда такого не было и никогда не будет!

– Вероятно, удобно иметь такую уверенность.

– Один человек как-то сказал мне: когда добираешься до конца пути, то должен посмотреть на поленницу, сложенную обществом, и поразмыслить, добавлял ли ты в нее, пока жил, или только брал. Так вот, Холлер, я в поленницу добавляю. И поэтому хорошо сплю по ночам. Но меня занимают такие, как вы. Все вы, адвокаты, только гребете из этой поленницы.

– Спасибо за проповедь. Учту в следующий раз, когда стану рубить дрова.

– Вижу, вам она не понравилась. Тогда у меня есть для вас анекдот. Знаете, в чем разница между сомом и судебным адвокатом?

– Хм… не знаю, детектив.

– Один – придонный падальщик, а другой – рыба.

Он шумно захохотал. Я встал. Мне пора было идти.

– Надеюсь, вы чистите зубы после подобной пищи, – заметил я на прощание. – Иначе туго придется вашему напарнику.

Я зашагал прочь, размышляя о том, что он сказал о поленнице, а Сэм Скейлз – о легальном мошеннике. Сегодня такие сентенции сыпались на меня со всех сторон.

– Спасибо за совет! – крикнул мне вдогонку Керлен.

Глава 14

Тед Минтон добился конфиденциальности нашей беседы по делу Руле, назначив встречу, когда помощник окружного прокурора, занимавший с ним один кабинет, присутствовал на слушании в суде. Молодой юрист встретил меня в зале ожидания для посетителей и повел к себе. Мне он показался не старше тридцати лет, но его вид, осанка и манеры говорили о самоуверенности. По сравнению с ним я был старше лет на десять и имел в активе сотни судебных процессов, тем не менее он не выказывал в отношении меня никаких признаков пиетета. Он держался так, словно встреча являлась для него просто скучным мероприятием, досадной помехой – в общем, неким вынужденным неудобством, с которым, хочешь не хочешь, приходится мириться. Что ж, обычное дело, ничего нового. Мне только на руку.

Когда мы добрались до его маленького офиса без окон, он предложил мне стул своего соседа по кабинету и закрыл дверь. Мы сели и посмотрели друг на друга. Я дал ему возможность заговорить первым.

– Итак, – сказал он. – Прежде всего я хотел с вами повидаться. Я здесь лицо в каком-то смысле новое и еще не познакомился со многими членами адвокатской коллегии. Знаю, вы один из тех юристов, сфера деятельности которых охватывает весь округ, но мы прежде друг с другом не сталкивались.

– Возможно потому, что вы не так много работали в судебных процессах.

Он улыбнулся и кивнул, как если бы я заработал очко.

– Пожалуй, это правда, – сказал он. Тем не менее должен вам сказать, что, когда я учился на юриста в Южнокалифорнийском университете, то читал книгу о вашем отце и судебных процессах, которые он вел. Кажется, она называлась «Холлер для защиты». Что-то в таком духе. Интересный человек и интересные времена.

Я с улыбкой кивнул в ответ.

– Он скончался задолго до того, как я мог по настоящему его узнать, но в доме имелось несколько книг о нем и я прочел их все по многу раз. Вероятно, именно поэтому я выбрал эту стезю.

– Наверняка нелегко знакомиться со своим отцом по книгам?

Я пожал плечами. Я не считал, что нам с Минтоном нужно общаться настолько близко, чтобы это обсуждать, особенно в свете того, что я собирался с ним сделать.

– Но видимо, такое все же случается, – сказал он.

– Н-да…

Он деловито хлопнул в ладони и стиснул их, жестом, который мог означать: «Итак, приступим».

– О'кей, мы собрались здесь, чтобы поговорить о Льюисе Рулете, не так ли?

– Его фамилия произносится на французский лад: «Ру-ле».

– Ру-ле. Понял. Давайте посмотрим; у меня тут есть для вас кое-что.

Он крутанулся на стуле спиной к столу, достал тонкую папку и, повернувшись обратно, протянул мне.

– Я хочу играть честно и в открытую. Здесь собраны для вас последние результаты следствия на данный момент. Я знаю, что не обязан предоставлять их вам до официального предъявления обвинения, но, черт возьми, хочу проявить гостеприимство.

Мой опыт показывал: когда прокуроры говорят вам, что играют с вами честно и честнее честного, надо держать ухо востро. Я пролистал досье, но особенно ни во что не вчитывался. То, что собрал для меня Левин, было по меньшей мере вчетверо толще. Меня не удивило, что у Минтона так мало. Я подозревал, что он от меня что-то утаивает. Большинство прокуроров вынуждают вас бороться за получение материалов проведенного штатом расследования – обращаться за ними по многу раз, вплоть до жалоб судье, – а Минтон непринужденно, как бы между делом, передавал мне по крайней мере часть материалов. Либо ему еще предстояло научиться многому, что, по моим представлениям, свойственно прокурорам, занимающимся делами о тяжких преступлениях, либо тут крылся какой-то подвох.

– Здесь все? – спросил я.

– Все, чем я располагаю.

Это было в порядке вещей. Если у прокурора пока не хватало каких-то материалов, тогда он мог задержать передачу документов защите. Я знал абсолютно достоверный факт – будучи некогда женатым на прокурорше, – что для обвинителя вполне естественно велеть полицейским детективам повременить с представлением всех бумаг, а потом заявить защитнику, что хочет играть честно, на деле не давая ему практически ничего. Адвокаты часто называют правила обеспечения их следственными документами мошенническими. Правда, то же можно сказать и про другую сторону. Понятно, ведь представление документов по делу – улица с двусторонним движением.

– Вы собираетесь выйти вот с этим на судебный процесс?

Я помахал в воздухе папкой, как бы подчеркивая ее легковесность, как и самого дела.

– Пока это не важно. Но если вы хотите поговорить о досрочном решении, о судебной сделке, то я готов вас выслушать.

– Нет, ну о какой судебной сделке можно говорить? Мы идем вперед с открытым забралом. Мы намерены отказаться от права на предварительные переговоры и выходим прямо на процесс. Никаких проволочек.

– Он не намерен отказываться от безотлагательного судебного разбирательства?

– Ни в коем случае. У вас шестьдесят дней, начиная с понедельника, чтобы выстроить свою версию либо отказаться от обвинений.

Минтон лишь чуть поджал губы, как если бы сказанное мной стало не неприятным сюрпризом, а лишь малым неудобством. Дымовая завеса удалась ему неплохо. Я знал, что нанес чувствительный удар.

– Что ж, в таком случае, вероятно, нам следует поговорить о документах с вашей стороны. Что у вас есть для меня?

Он оставил свой обходительный тон.

– Я пока свожу материалы воедино, картина еще не полная, – ответил я. – Но она будет готова к моменту предъявления обвинения, в понедельник. Однако наверняка большая часть того, чем я располагаю, и без того уже находится вот в этой вашей папке, как вы считаете?

– Вполне возможно.

– Вам ведь уже известно, что так называемая жертва, из-за которой возбудили дело против моего клиента, проститутка? И что с момента так называемого инцидента она продолжает свое занятие?

Рот Минтона открылся примерно на полдюйма, и хотя тут же опять закрылся, его реакция являлась красноречивым знаком. Я нанес ему еще один чувствительный удар, однако он тотчас от него оправился.

– Собственно говоря, – произнес он, – я осведомлен о роде ее деятельности. Но меня удивляет, что об этом известно вам. Надеюсь, вы не шныряете вокруг моей жертвы, мистер Холлер?

– Зовите меня Микки. А то, чем я занимаюсь, должно интересовать вас меньше всего. Лучше вглядитесь хорошенько в дело, Тед. Я знаю, вы новый человек в таких процессах и не захотите дебютировать провалом. Особенно после фиаско с Блейком. Но нынешнее дело непростое, в нем зарыта кусачая собака, и она цапнет вас за одно место.

– В самом деле? Каким же образом?

Я посмотрел мимо его плеча, на стоящий позади компьютер.

– Он читает DVD?

Минтон обернулся назад. Устройство выглядело довольно древним.

– Должен. Что у вас есть?

Я отдавал себе отчет, что демонстрировать противнику запись камеры видеонаблюдения из бара – все равно что выложить перед ним главный козырь. Но я был также уверен, что если он его увидит, то в понедельник уже не состоится никакое предъявление обвинения да и само дело рассыплется. Моя же задача заключалась в ликвидации судебного дела и вызволении моего клиента из-под прессинга государственной машины. И в данном случае как раз имелось средство этого добиться в ближайшее время.

– У меня на руках пока нет всех улик и документов, но зато есть вот это, – сказал я.

Я протянул Минтону DVD-диск, полученный от Левина. Прокурор вставил его в компьютер.

– Копия пленки из бара «Морган», – пояснил я, пока он запускал устройство. – Ваши ребята так и не дошли туда, но мой человек это сделал. Тут представлена запись того самого воскресного вечера, когда случилось предполагаемое нападение.

– Запись могли подделать.

– Могли, но она настоящая. Можете сами ее проверить. В моем распоряжении оригинал, и я предоставлю его в ваше распоряжение после предъявления обвинения.

После недолгой возни Минтон запустил диск. Он молча смотрел запись, в то время как я обращал его внимание на время в углу экрана и на те же самые тонкости, на которых останавливался Левин, – в том числе на мистера Икса и его левую руку. По моему указанию Минтон перемотал запись вперед, а потом замедлил, чтобы получше разглядеть момент, когда Реджи Кампо приблизилась к моему клиенту у стойки бара. На лице прокурора выражалась хмурая сосредоточенность. Когда запись закончилась, он извлек диск и задержал в руке, немного приподняв.

– Могу я оставить это у себя до получения оригинала?

– Сделайте одолжение.

Минтон вложил диск обратно в конверт и положил на стол, поверх стопки папок.

– О'кей, что еще? – спросил он.

Теперь рот открылся у меня.

– Что вы подразумеваете под «еще»? Этого разве не достаточно?

– Для чего?

– Послушайте, Тед, может, прекратим валять дурака?

– Будьте так добры.

– О чем мы сейчас вообще толкуем? Данная видеозапись не оставит от уголовного дела камня на камне. Давайте забудем о предстоящем предъявлении обвинения и о судебном процессе и поговорим о том, чтобы на будущей неделе отправиться вместе в суд с заявлением о снятии всех обвинений и прекращении производства по делу. Я хочу раз и навсегда покончить с этой мерзкой тяжбой, Тед. Причем без сохранения за истицей права на повторные иски. Чтобы уж больше никаких наездов на моего парня, если вдруг кому-нибудь тут придет в голову передумать.

Минтон улыбнулся и покачал головой:

– Не могу на это пойти, Микки. Женщину жестоко избили. Она стала жертвой зверского нападения, и я не собираюсь снимать никаких обвинений против…

– Зверского нападения? Да она уже целую неделю как опять занимается своими штучками. Вы…

– Откуда вам это известно?

Я покачал головой:

– Слушайте, я пытаюсь вам помочь, спасти от конфуза, а вы о чем беспокоитесь – не перешел ли я какую-то черту по отношению к жертве… Что ж, Тед, у меня есть для вас новости. Она отнюдь не жертва. Разве вы не видите, с чем здесь столкнулись? Если дело дойдет до суда присяжных и они увидят этот диск, все ваши тарелочки посыплются. Обвинение проиграет дело, и вам придется возвращаться и объяснять вашему боссу Смитсону, почему вы не заметили надвигавшейся беды. Я не так хорошо, как вы, знаю Смитсона, но убежден в одном: он не любит проигрывать. А после вчерашнего провала я бы сказал, что он не любит этого чуть-чуть больше.

– Проститутки тоже могут стать жертвами. Пускай даже любительницы.

Я покачал головой и решил выложить все свои козыри:

– Она его подставила. Она знала, что он богат, и заманила в ловушку. Она хочет затащить его в суд и развести на деньги. Она либо сама разбила себе лицо, либо попросила своего дружка из бара – того, левшу. Ни одно жюри присяжных в мире не купится на то, что вы собираетесь им впарить. Кровь на руке и отпечатки пальцев на ноже – все подстроили уже после того, как его вырубили.

Минтон кивал, как если бы соглашался с моей логикой, но затем вдруг понес что-то невразумительное.

– Меня беспокоит то, что вы, кажется, пытаетесь запугать пострадавшую: выслеживая ее, нарушая ее покой.

– Как?

– Вы знаете правила, под которыми подписывается юрист, взяв на себя обязательства по судебному делу. Мой совет: оставьте жертву в покое, а не то в следующий раз нам придется беседовать об этом с судьей.

Я потряс головой и широко развел руками:

– Вы вообще слушаете, о чем я вам говорю?

– Да, я все слышал, и выбранный мной курс не меняется. Впрочем, у меня есть к вам предложение, и оно останется в силе только до понедельника, до предъявления обвинения в суде. После этого все ставки аннулируются и судьбу вашего клиента будут решать судья и присяжные. И вы не устрашили меня своими шестьюдесятью днями. Я буду готов и во всеоружии.

Я почувствовал себя словно под водой – как будто все мои слова превращались в пузыри и расходились в разные стороны, уплывая наверх. Цели они совершенно не достигали. И вдруг до меня дошло: в деле имеется нечто мне неизвестное. Я что-то упустил. Что-то важное. И как бы зелен и неопытен ни был Минтон, но он не был глупцом, и я лишь по оплошности решил, что он действует необдуманно. Канцелярия окружного прокурора округа Лос-Анджелес получила в свое распоряжение нескольких лучших выпускников юридического факультета. Минтон уже упомянул Южнокалифорнийский университет, а я знал, что там юридическая школа готовит первоклассных специалистов, которым не хватало лишь опыта. Возможно, Минтону и недоставало практики, но это не означало, что ему недоставало знаний и интеллекта. Я понял: чтобы разобраться, что к чему, мне следует вглядеться в себя, а не в Минтона.

– Что я тут упустил? – спросил я.

– Я не знаю, – ответил Минтон. – Вы юридический ас. Что вы могли упустить?

Какое-то время я сидел, уставившись на него и постепенно начиная понимать. В нашем расследовании имелся какой-то пробел. В его тонкой папке лежало нечто такое, что отсутствовало в толстом досье, собранном Левином. Нечто, позволявшее легко игнорировать попытку мошенничества со стороны Реджи Кампо. Потому и прозвучали так весомо слова Минтона: «Проститутки тоже могут быть жертвами».

Мне жутко захотелось прокрутить все обратно, изучить папку с документами, переданную Минтоном, чтобы сравнить их с уже известными. Но теперь я уже не мог сделать это в его присутствии.

– О'кей, – сказал я. – Что у вас за предложение? Он его не примет, но я передам.

– Итак, ему придется отсидеть тюремный срок. Это не подлежит обсуждению. Мы готовы снять часть обвинений, свести все к нападению со смертоносным оружием и покушению на изнасилование с нанесением побоев. Мы остановимся на среднем нормативном уровне, что составит примерно семь лет.