Текст книги "«Тигры» горят! Разгром танковой элиты Гитлера"

Автор книги: Майкл Кайдин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Часть 2
ОПЕРАЦИЯ "ЦИТАДЕЛЬ"

РАЗНОГЛАСИЯ В ВЫСШЕМ НЕМЕЦКОМ КОМАНДОВАНИИ

Как и многие другие операции, «Цитадель» была детищем различных планов, директив, манипуляций и махинаций многих высокопоставленных чиновников и офицеров нацистской Германии. Но бой, ставший впоследствии величайшим танковым столкновением в истории, сильно отличался в плане командования от остальных сражений.

Только один человек был полностью ознакомлен со всеми важнейшими частями плана. Только один человек имел право отменять приказы, менять их и вообще управлять всем в его поле зрения. Этот человек был абсолютным лидером Третьего рейха – это был Адольф Гитлер. Таким образом, любая оценка Курской битвы, особенно со стороны Германии, должна учитывать личное участие (или вмешательство) этого человека. Это та ситуация, в которой быстро развиваются разногласия, точки зрения доходят до прямо противоположных, и это было как раз то, что случилось. Высшее командование Германии разделилось на два дома.

Есть старая аксиома – то, о чём ты не знаешь, тебе не вредит. Но стоило бы ввести ещё одну аксиому о том, что первая аксиома – наихудшее когда-либо сделанное утверждение и особенно это относится к военному делу.

В чём угодно столь грандиозном, как крупномасштабное сражение, неизвестные факторы играют большую роль, чем то, что, казалось бы, ясно видно непосредственным участникам.

Сражение, которое должно было разыграться в районе Курска летом 1943 года, неизбежно должно было проходить с учётом опыта, извлечённого из предыдущих боевых действий. Люди руководствуются аксиомами, и одна из них гласит, что история повторяется. Есть ещё небольшое дополнение, что история можетповторяться, но не буквально.

Если рассмотреть начало немецкого наступления 1941 года и события, произошедшие в районе Курска в Центральной России в 1943 году, можно заметить повторение некоторых элементов в этих сражениях. Сэр Бэзил Лиддел Гарт (Basil Liddell Hart), один из наиболее наблюдательных историков, пишущих о Второй мировой войне, замечает на странице 174 своей книги "По ту сторону холма" ("The Other Side of the Hill"), что проблема снабжения армии стала одной из самых значимых проблем во вторжении в Россию. Недостаточно, чтобы ударная армия углубилась глубоко во вражеский фронт, еслиэта армия не снабжается достаточно топливом, боеприпасами и запасными частями, необходимыми для поддержания её силы и мобильности. Немцы очень гордились своими танками, и небезосновательно: они вдребезги разгромили укрепления русских.

Но они входили в страну с плохими и старыми коммуникациями, с дорогами, сделанными из рук вон плохо, с дорогами, которые становились непроходимыми болотами, когда небо становилось тёмным и на землю начинал капать дождь.

Бронетехника была способна передвигаться по таким дорогам, разумеется: это же были танки, самоходные установки и так далее. Нотранспорт, доставлявший припасы и

^{«Фердинанд» по пути на фронт. Июнь 1943 года}

бензин, был моторизованным. А это означало невозможность дальнего вторжения. Лиддел Гарт отмечает:

"Если бы советский режим обеспечил бы её (Россию. —М.К .) системой дорог, сравнимой с таковой на Западе, он, вероятно, был бы побеждён в короткий срок. Германские механизированные части были остановлены плохими дорогами.

Но это заключение имеет и другую сторону. Немцы упустили победу, поскольку основой их мобильности были колёса, а не гусеницы. Транспорт застревал на этих грязных дорогах, хотя танки ещё могли двигаться.

Танковые войска с гусеничным транспортом могли бы захватить жизненные центры русских задолго до осени, невзирая на плохие дороги".

Ранее мы отметили, что операция «Цитадель» не просто родилась в уме Гитлера и его генералов. Она складывалась постепенно, рывками и частями, и с самого начала на её подготовке сказывались изменения планов, вызванные многочисленными факторами, которые, казалось, менялись от недели к неделе. Один из факторов, бывший полностью на стороне Германии, – время, – был растрачен по мелочам, на маленькие задержки, и это впоследствии дало преимущество русским.

Мы также видели, что в марте 1943 года русские были вынуждены уже в третий раз оставить важный город – Харьков. И даже вмешательство в последний момент блистательного Жукова не смогло предотвратить потерю. Харьков был оставлен, и это стало причиной того, что продолжение немецких операций против России начало увязать в германской нерешительности и конфликтах среди военного окружения Гитлера.

Фельдмаршал Эрих фон Манштейн руководил битвой за Харьков. Один из лучших генералов нацистской Германии, он требовал не только не ослаблять натиск на русских, но и одновременно продолжать продвигаться вперёд. Но были и другие факторы. Манштейн мог бы достичь того, чего хотел, если бы фельдмаршал Понтер фон Клюге, командовавший немецкими силами на севере, также оказал бы сильное давление на русских. Иначе русские бросили бы свои резервы против Манштейна. Без этого давления шансы Манштейна на удачное наступление сильно уменьшились бы. Но вне зависимости от этих соображений задержка была непозволительной.

В Берлине, где Генеральный штаб обдумывал, какие последствия это вызовет, большинство было против планов Манштейна. Его операции "Пантера" и "Ястреб", как думали в Берлине, без наступления Клюге на севере будут обречены на неудачу. И, что было не менее важным, на центральной части фронта наступала весенняя оттепель. Никто не хотел идти в наступление в это время – лёд, покрывавший землю, таял, и все дороги тонули в слякоти, а это могло сильно затормозить наступление.

Сразу же, как только Манштейн закончил продвижение, его войска завязли. Все значительные попытки штурмовать русские укрепления и занять территорию проваливались почти каждую ночь. Пришло время отступать.

Немцы оттянули назад с фронта все свои танковые дивизии. Затем те пехотные части, которые только было возможно снять с передовой, отступили с фронта.

В районе Харькова все вооружённые силы были собраны вокруг XLVIII танкового корпуса. Немецкие командиры сразу же начали тренировки, чтобы убедиться, что воевавшие зимой солдаты смогут воевать и в изменившихся условиях. И это было не просто бесполезной попыткой, тренировку проходили солдаты, шли крупномасштабные манёвры. Пока немцы ускоряли свою тренировочную программу, фронт уже отзывался выстрелами малых и тяжёлых орудий, хотя крупных сражений не было. Генерал-майор Ф.В. фон Меллентин, командовавший бронетехникой в зоне Харькова, должен был держать своих людей в готовности к тому, что сражение может быстро возобновиться.

Как оказалось, учебные бои стали единственными боями его войск на какое-то время.

Гитлер и его штаб были вынуждены приспособить свой план к неблагоприятным обстоятельствам. Все они соглашались, что у Германии было недостаточно сил, чтобы провести быстрое и спланированное наступление на Россию. Гитлер, чьи надежды и мечты, казалось, менялись от недели к неделе, ликовал, видя отличную возможность вторгнуться в Москву, но сейчас, в марте 1943 года, его больше заботила проблема, как дальше будет продвигаться его армия.

Для начала нужно было достичь хотя бы общего согласия между генералами по поводу положения Германии. Было нетрудно прийти к согласию по поводу того, что суровая реальность была разочаровывающей. Во-первых, Америка и Великобритания напрягали все свои силы, чтобы осуществить вторжение в Европу. Когда это вторжение планировалось, было неизвестно, неясно было, произойдёт ли оно в 1943 или 1944 году. Но оно точно должно было состояться, и это потребовало бы огромных усилий со стороны немецкой армии и авиации, чтобы отбить это наступление.

Но если на континент готовилось вторжение, как могла Германия переправить свою авиацию на восток, на русский фронт, с тем чтобы провести крупномасштабную атаку на Россию? Некоторые генералы были убеждены, что если бы эти силы были доступны, немецкая армия одержала бы колоссальную победу над Советским Союзом.

Но могла ли Германия так рисковать, ослабляя Атлантический вал? Ситуация была непростой. Япония уже выстрелила свои лучшие стрелы в тихоокеанской войне. Несмотря на то что Япония заняла большие территории, в тихоокеанской войне им постоянно приходилось сражаться с морскими и воздушными силами Соединённых Штатов, и они сильно уменьшили силы Японии. Итак, японцы были вынуждены защищаться, Соединённые Штаты наращивали свою силу на море, а Германия не могла ждать помощи от союзников.

Италия была тем еще подарком для Берлина. Вообще-то итальянское правительство было готово платить любую цену, чтобы избежать ужасной мясорубки на русском фронте. Что же до других союзников Германии или даже не союзников, но стран, посылавших солдат на русский фронт, единственное, чего они хотели, – найти выход с этого самого Восточного фронта.

Мы не будем сейчас интересоваться тем, как они разрешали ситуацию, Гитлер и верхушка ОКВ (штаб оперативного руководства вооружёнными силами Германии) и ОКХ (штаб главного командования сухопутных войск) пришли к соглашению по двум пунктам. Первый – что союзники собирались вторгнуться на континент из Англии, и второй – что в 1943 году Германия не будет в состоянии провести масштабное наступление на Восточном фронте.

Кажется, это единственное, в чём генералы согласились. В остальном же они разбились на две группы. Одна, возглавляемая фельдмаршалом Альфредом Йодлем и высшим командованием вооружёнными силами, рекомендовала ещё настойчивее, чем даже Гитлер, что необходимо перебросить с русского фронта как можно больше сил на Средиземноморье и на Атлантический вал. Русский фронт лучше всего было оставить на прежнем месте.

Высшее командование сухопутными силами сразу же предъявило множество значительных аргументов против этих действий. Действительно, штаб ОКХ мало заботился о проблемах за пределами России. Они были ответственны за Восточный фронт, и было справедливо, что им всем следовало бы сконцентрировать все свои силы на проблеме войны с русскими.

К тому же они говорили, что ситуация ухудшается. В конце января 1943 года ОКХ могла предъявить аргумент, что им не хватало 487 000 человек, чтобы выполнить свои обязательства. Они указывали на острую нехватку бронетехники; Германия вторглась в Россию летом 1941 года с превосходно экипированными танковыми дивизиями, и в их распоряжении было 3300 танков. Но в последнюю неделю января на всём русском фронте было всего 495 танков, считавшихся боеготовыми. Ещё сотни были в ремонте. Крайне необходимы были новые запасные части, и хотя они доставлялись судами, они были ничем, пока не были бы установлены на технику. Был недостаток самолётов, грузовиков и даже лошадей.

Они представили убедительный аргумент. Русские в воздухе не сравнились бы с немцами ни в плане техники, ни в плане обученности пилотов, но количество русских самолётов увеличивалось с поразительной быстротой. Также было важно, что и их качество улучшалось с не меньшей скоростью. Русские улучшали качество своей бронетехники и производили их с ошеломляющей быстротой.

Когда производство русскими новых танков в количествах, превышающих количество танков, производимых немецкой промышленностью, в разы, стало фактом, ОКХ отметила, что русским была оказана сильная помощь от Соединённых Штатов. Русские также сильно нуждались в транспорте, обладавшем высокой проходимостью. Они нуждались в десятках тысяч грузовиков, и они получали их из США, таким образом давая своей индустрии возможность сконцентрироваться на производстве танков. Это также дало Советскому Союзу возможность снабжать быстро продвигающиеся армии.

Всё это вовсе не значит, что между офицерами произошёл раскол, но штаб ОКХ был согласен уменьшить силы на русском фронте, только если будут выполнены следующие условия. Требовалось, чтобы длина фронта была сокращена, в некоторых случаях значительно, чтобы армия могла отступить на лучшие защитные позиции. В то же время многие требования Гитлера по Восточному фронту должны были быть отменены. Нужно было занять защитную позицию в надежде на то, чтобы воспользоваться при случае какой-либо слабостью русских войск.

Но Гитлер отказался. Для него продолжительная защита на русском фронте означала потерю престижа в глазах союзников, которых и без того было сложно держать в рядах. Также он настаивал на том, что если бы Германия последовала этому плану, она потеряла бы крайне важные ресурсы оставляемых районов. Престиж и экономика – основные причины, впоследствии оказавшиеся ложными, по которым он отказался сужать русский фронт.

Но не только Гитлер не мог не считаться с суровой реальностью, заключавшейся в том, что Германия больше была не способна к оперативному наступлению на Россию, это убеждение разделяло всё высшее командование. Была только одна возможность – защита. Но чтобы это сделать, было много вариантов действий, и их внимание начало концентрироваться на Курске.

Генерал Курт Цейтцлер, начальник Генерального штаба, полностью соглашался с Гитлером в том, что лучшим способом обороны длинной линии русского фронта является проведение ограниченных наступательных операций на отдельных участках. Это вывело бы советские силы из равновесия, совершенно уничтожило бы их военные силы и уменьшило бы потери немцев до минимума.

Это должно было быть ограниченное наступление в период, когда весенняя оттепель прошла бы свой наихудший период и дороги стали бы пригодны для колёсного транспорта, необходимого для поддержки продвинутых операций. Если бы армия двинулась сразу же, когда дороги были бы готовы, считал Гитлер, опять же при полной поддержке Цейтцлера, у русских просто не было бы времени, чтобы подготовить наступление. Так Гитлер мог бы достичь множества своих целей. Наступательный потенциал Красной Армии был бы ослаблен. Не было бы необходимости ослаблять силы на других фронтах. Немецкие союзники были бы сильно впечатлены ударной силой Вермахта, в то время как сейчас многие из них ставили под вопрос продолжение боевых действий на Восточном фронте.

Но эти цели, надо сказать, были гораздо меньшими, чем надежды, которые Гитлер возлагал на операцию "Цитадель". Хотя планирование "Цитадели" началось довольно робко и в первых своих приказах Гитлер демонстрировал не свойственную ему нерешительность.

13 марта 1943 года он так изложил свой стратегический план:

"Следует ожидать, что русские после окончания зимы и весенней распутицы, создав запасы материальных средств и пополнив частично свои соединения людьми, возобновят наступление.

Поэтому наша задача состоит в том, чтобы по возможности упредить их наступление в отдельных местах с целью навязать им, хотя бы на одном из участков фронта, свою волю.

На остальных участках фронта мы должны отражать русские атаки, пока они не истощат свои силы. В этих местах нашу оборону нужно основательно усилить с помощью тяжёлых орудий, дополнительных укреплений, стратегических минных полей, центров снабжения и мобильных резервов".

Именно по этой причине любой план наступления Гитлера начинал буксовать ещё в фазе подготовки. Причины были разнообразными. Собственная способность Гитлера принять твёрдое решение была существенно осложнена постоянными сварами вокруг него, не говоря уже о веских доводах, выдвигавшихся генералами, не всегда согласными друг с другом, но всё ещё одержимыми идеей о важности задержки операции «Цитадель».

Фельдмаршал Вальтер Модель был одним из тех военных руководителей, в ком Гитлер был уверен больше всех, и когда Модель высказал весомые аргументы против даты начала наступления, Гитлеру ничего не оставалось, кроме как прислушаться к мнению своих генералов. Модель настаивал, что начало атаки на русских создаст острую нехватку людей в пехоте, которая будет так необходима на защитных позициях. Нужно время, настаивал он, чтобы предпринять необходимые перегруппировки находящихся на фронте войск, а также для концентрации непосредственных резервов.

Как только он согласился на задержку по этим причинам, как Модель стал настаивать (кстати, вполне обоснованно), что войска должны быть серьёзно пополнены. Модель выражал своё мнение, тщательно его аргументируя. Он приводил множество разведывательных данных. Он прилагал тысячи фотоснимков с воздуха, говоривших об основательности и сложности обороны, которую русские создавали в районе Курска. Это было началом доказательства того, что Красная Армия будет превосходить немецкую не только по количеству пехоты, бронетехники, артиллерии и средств снабжения, но и по качеству, так что Курск мог стать значительной помехой на пути Вермахта. Гитлер понял эти аргументы как основание дать своим командирам время для подготовки. "Цитадель" опять начинала давать сбои.

Дело было в том, что Манштейн считал, что нападать на русских было необходимо немедленно. Курская дуга, настаивал он, была идеальна для немедленного удара. Она вдавалась в немецкий фронт на 70 миль. Её протяженность была 250 миль. На дуге были русские солдаты, заключённые в маленькой скорлупе своих возможностей сражаться, говорил Манштейн. Они стояли месяц. Их силы были потрёпаны. У них было мало еды, топлива, снарядов и запасных частей. Если бы Вермахт ударил быстро, русские были бы раздавлены, как мягкое тесто под скалкой. Быстрый удар мог бы принести огромное количество пленных, единиц бронетехники и продовольствия, таким образом разрушив окончательно всю надежду русских на наступление. Такая атака должна быть проведена в мае, когда исчезнет слякоть на дорогах. Танки могли бы нанести смертельный удар. Это было бы лучшее время, чтобы нанести удар – сразу же после того, как закончатся худшие эффекты оттепели, пока русские не успели бы пополнить снабжение, чтобы восстановить свои силы.

Аргументация была хорошей. Но, несмотря на доказанную гениальность и успех в бою, Манштейну не хватало поддержки его коллег-генералов, чьи споры так надоедали Гитлеру, что он признал негодным план быстрого удара Манштейна в начале мая.

Опять "Цитадель" завязла ещё глубже в стремительно проходящем времени. Гитлер был разгневан тем, что у него не было необходимого количества бронетехники для удара. По его данным, русские производили танки в астрономических количествах. Даже если эти данные были очень неточными, стоило об этом побеспокоиться. Гитлер хотел видеть в бою не только танки "тигр", но и новую "пантеру", более быструю и более лёгкую, чем "тигр", но такую же смертоносную по своей главной огневой мощи.

К несчастью для Гитлера, "пантера" всё ещё испытывала массу серьёзных технических проблем, доводя инженеров и испытателей до отчаяния в их попытках привести так нужную войскам машину в рабочее состояние. В то время как атака на Курск требовала тысячи танков и по меньшей мере нескольких сотен самых лучших машин для наиболее опасных частей фронта, немецкая промышленность могла произвести всего двенадцать "пантер" в неделю – едва ли можно было добиться чего-нибудь большего, чем стона разочарования, от людей, пытающихся экипировать танковую дивизию, необходимую для удара по русским.

Проходили дни, и конфликты между генералами усугублялись, немецкое командование переставало быть единым, его эффективность падала по мере того, как мнения расходились настолько, что люди принимали прямо противоположные стороны. В апреле раздоры и споры охватили все высшее командование вплоть до генералов. Эффект от этого начал быть настолько значительным, что некоторые генералы и их прямые подчинённые перестали верить в успех какой бы то ни было атаки этим летом.

Йодль, начальник штаба ОКБ, даже предложил Гитлеру отменить все планы наступления на русских. Чтобы нанести такой удар, считал он, придётся выкачать до дна все стратегические резервы Вермахта. Такой ход будет не чем иным, как щедрым подарком врагу, который предпринимает столь активные действия на Средиземном море.

Цейтцлер, начальник штаба ОКХ, выражал открытое презрение к "бабскому" мнению Йодля. Но в его предложении осуществить серию ударов по русским Цейтцлер был столь неадекватен, что возникли слухи о его психическом нездоровье.

Он настаивал на том, что немецкая армия была настолько слаба на всём протяжении русского фронта, что невозможно будет защищаться от врага. Поэтому, чтобы решить проблему, Вермахт должен был действовать. Нужно было предпринять решительный шаг. Какова его цель? Втянуть русских в ближний бой как можно быстрее.

Но если, думали его подчинённые, армия была настолько слаба, что не могла противостоять атакам противника, в чём же была цель спровоцировать боевые действия?

Цейтцлер отметал любые возражения против своих взглядов. Он даже разогнал осторожное крыло своего штаба, когда они обратили его внимание на серьёзные проблемы на других фронтах. То, что Цейтцлер был главой штаба, ответственным за весь русский фронт, было предметом постоянных оскорблений и источником ненависти к нему, ему постоянно казалось, что он не пользуется авторитетом среди генералов. Почти никто из его подчинённых не считался с его мнением, остальные же были склонны игнорировать его замечания. Это едва ли сулило что-нибудь хорошее для кооперации между генералами.

Вдобавок к раздорам между генералами, которые, казалось, усиливались с каждым днём, был тот факт, что ОKB было приказано держать нос подальше от русского фронта. Немецкая организация ОКВ не должна была быть полностью ознакомлена со всеми военными проблемами и рисками, но должна была принимать активное участие в планировании заранее готовящихся операций. То, что ОКВ оказывалась всегда в стороне, когда Гитлеру предлагали на рассмотрение документы, связанные с русским фронтом, серьёзно подрывало авторитет ОКВ.

Гораздо большее, чем различие мнений, разделяло Йодля и Цейтцлера. Настоящая вражда разделяла этих двух людей, таким образом делая ещё менее связной и скоординированной работу этих двух штабов. Но эта вражда между Йодлем и Цейтцлером казалась небольшой ссорой в сравнении с неприкрытой войной между фельдмаршалом Клюге и генерал-полковником Хайнцом Гудерианом. Последний был уволен со своей должности после поражения под Москвой. Гудериан оставался в отставке, пока шокирующие перемены на русском фронте не убедили даже Гитлера, что Гудериана необходимо опять вернуть на его должность.

Гитлер вернул Гудериана, одного из величайших командиров танковыми войсками, на пост главного инспектора бронетанковых войск, он поручил ему вернуть танковым войскам их мощь, умение и эффективность, которыми они обладали к моменту начала войны. Этот приказ Гитлера, который приветствовали все, кто знал, как сильно Германия нуждалась в Гудериане, не встретил восторгов у Клюге.

Ненависть – а это не было ничем меньшим – между этими двумя людьми начинала настолько обостряться в мае, что, когда немцы принимали окончательное решение по операции "Цитадель", Клюге связался с Гитлером с просьбой разрешить ему вызвать Гудериана на дуэль. Нетрудно догадаться, какой эффект это оказало на отношение Гитлера к нему, неважно, какие капризы могли возникать в уме у Гитлера, сейчас он был обеспокоен самой главной проблемой на пути к своему успеху – остановить наступление русских войск и нанести им окончательное поражение. А два его высокопоставленных командира – Гудериан, необходимый для того, чтобы перестроить танковые войска, и командующий центральной группировкой армии на русском фронте – враждовали друг с другом до смерти.

К сожалению, история подвержена влиянию эмоций, и наиболее ярким примером этому служит эго, а эго означает, что «моя точка зрения – единственно правильная точка зрения». Эмоции играют скрытую роль в изучении исторических документов, просто потому что история сама себя не пишет. Конечно, участники событий приукрашивают себя для истории, а историки часто оказываются предвзятыми. Изучая документы или события вокруг Курской битвы и её дальних последствий, невозможно избежать вовлечения в конфликт мнений. Конечно, видение Йодля не полностью совпадает с мнением Манштейна, и Клюге мог серьёзно противоречить Меллентину. Но остаётся фактом: то, что Гитлер говорил и думал, зависело от того, кто докладывал ему о событиях.

Не было никакого досконального и объективного описания действий высшего немецкого командования по приготовлениям к Курской битве. Официальными документами в немецкой армии были только официальные доклады. Очень часто они корректировались, чтобы представить в лучшем свете офицера, окончательно редактировавшего этот доклад. Множество раз один генерал эмоционально комментировал точку зрения или чувства другого, в то время как третий офицер говорил что-то совершенно другое, конечно же, отражавшее еготочку зрения.

Что мучительнее всего, это неизбежно переносится и в сферу, казалось бы, точных данных. Например, если мы говорим о количестве танков в бронетанковой дивизии, необходимо спросить, про какой период времени мы говорим. "Дивизия Гудериана" – не то же самое, что "Дивизия Гитлера", и если нам нужно перевести количество танков в число дивизий, необходимо уточнить, о каком времени мы говорим.

Когда Гудериан создавал свои танковые дивизии в 1940 году, считалось, что дивизия должна состоять из четырёх батальонов, а в каждом из них – по 100 танков. Таким образом, в каждой дивизии было по 400 танков. Но когда Гитлер (после того как он выгнал Гудериана до начала 1943 года) переформировывал свои танковые дивизии, он уменьшил число танков до количества 200 и добавил один батальон самоходных установок. Это, конечно, едва ли было тем же самым, что и раньше. Но даже и эти данные вводили в заблуждение, поскольку, согласно Гуде-риану, картина размывания танковых сил стала почти катастрофической.

В начале 1943 года на русском фронте было восемнадцать танковых дивизий. До первых боёв в 1940 году это означало всего 7200 танков. Конечно, это число приближённое, но с учётом деления (с 1941 по 1942 г.) до 200 танков и 100 самоходных установок это означало, что на всём протяжении русского фронта немцы обладали только 3600 танками и 1800 самоходками. К тому же к 1943 году немцы владели всего 495 танками на русском фронте, действительно готовыми к бою, – всего 27 танков на дивизию.

Когда Гудериан был возвращён на должность, он получил огромную власть и престиж, данные ему лично Гитлером. Враги Гудериана, особенно Клюге, отнеслись к этому триумфальному возвращению с нескрываемым отвращением и ненавистью к нему. Когда Гудериан поставил Гитлера перед фактами, ему ничего не оставалось, кроме как отступить перед реальностью таких цифр. Ему пришлось обратить внимание на то, на чём настаивал Гудериан: все свободные силы нужно было бросить на перевооружение танковых войск. Для этого необходимо было отложить все наступательные операции, а задержки противоречили мнениям многих генералов, включая тех, кто упорно отказывался верить в данные Гудериана, говорящие о плохом состоянии немецкой бронетехники.

Одним из генералов, не соглашавшихся с Гудерианом насчёт задержки наступления, но, несомненно, уважавшим главу танковых войск, был Манштейн. Но он хотел только вырваться из Харькова и продолжить преследование русских сил, которые только что потерпели серьёзное поражение от его собственных дивизий. Но, как мы уже видели, попытка Манштейна возобновить бои не дала результатов.

Итак, Гитлер оказался между двумя рекомендациями: Манштейн хотел просто продолжать сражаться, а Гудериан говорил, что если бы Манштейн продолжал наступление в локальном секторе фронта, Вермахт лишился бы возможности отразить атаки русских.

А вот следующее обстоятельство просто выводило Гитлера из себя. Прежде чем он мог принять какое-либо хорошо спланированное решение по развёртыванию атаки, он должен был иметь какое-либо представление о том, планировала ли атаку Красная Армия – для её отражения Вермахту пришлось бы принять специальные меры. Но никто не мог предугадать решений русских, строя свои аккуратные рассуждения на догадках. Хвалёная немецкая разведывательная система давала сбой, когда дело касалось русских. Как пишет Дж. Джукс в своей книге "Курск: Столкновение танков", "безопасность в Советском Союзе была абсолютной, и в Высшем советском командовании не было ни одного немецкого шпиона".

Догадки, неважно, насколько образованны и опытны были те, кто делал эти догадки, похожи на разглядывание кристалла. Для Гитлера это было особенно верно, Гитлер не разделял личные качества людей, с которыми он имел дело, с их способностями.

Гудериан, в своей новой роли генерала-инспектора бронетехники, в срочном порядке занимался её подготовкой, в то время как Курск был намечен местом масштабного немецкого наступления летом, а 29 марта Гудериан встретился с Манштейном и генералом Германом Гоффом (командующим Четвёртой танковой армией). Встреча должна была состояться в штаб-квартире Группы армий "Юг", руководимой Манштейном, находившейся в России, в Запорожье. Когда он впоследствии отменил эту встречу, Гудериан пожалел, что только Гитлер должен был рассуживать своих подчинённых. Действительно, Гитлер почти не замечал блеска Манштейна, и, как говорит Гудериан, он не мог даже "терпеть присутствия в своём окружении такого квалифицированного в военном деле человека, как Манштейн".

Как отмечал Гудериан, Гитлер уделял много внимания личному влиянию. Он был человеком экстраординарной силы воли, чьи мысли, однако, скакали от одного к другому, следуя за воображением. Манштейн был совершенно другим, писал Гудериан, "человек с ярко выраженными военными талантами, продукт немецкого Генеральского штаба, с тонким, холодным пониманием ситуации, он был нашим лучшим умом".

(Позднее, когда Гудериан стал начальником Генерального штаба армии, он попытался добиться от Гитлера того, чтобы Манштейн занял должность начальника Генерального штаба Вооружённых сил. Он занял место фельдмаршала Вильгельма Кейтеля, человека, который мог достаточно быстро предугадывать настроения и мысли Гитлера и который поэтому, конечно, очень нравился Гитлеру в личном плане. Но Гитлер отказал ему, приведя объяснение, которое вызвало многочисленные противоречивые комментарии через много лет. "Манштейн, – говорил Гитлер, – возможно, лучший ум, который когда-либо знал Генеральный штаб. Но он может оперировать только со свежими дивизиями, а не с остатками дивизий – единственное, чем мы сейчас располагаем. Пока я не смогу найти ему свежие, хорошие в бою подразделения, нет смысла давать ему эту работу".)

Гудериан провёл несколько личных схваток на всех направлениях, чтобы воскресить свои танковые дивизии. 13 апреля он вернулся из своей долгой поездки, в которой встречался с главами сухопутных и воздушных сил. Надежды немцев на Африку были разбиты огневой мощью Америки и Великобритании, и Гудериан был очень озабочен тем, чтобы эвакуировать из Африки танковые группы, оставленные без бронетехники. Для него, как для эксперта по танкам, эти люди были даже более ценны, чем сами танки, – они обладали огромным опытом.