Текст книги "Сизигия"

Автор книги: Майкл Коуни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

17

Обо всем этом мы узнали только через несколько дней, когда из сочетания слухов и официальных радиосообщений сложилась более или менее цельная картина. Тогда же мы с Джейн просто поздравили себя с успехом. Перепуганный экипаж высадил нас у поворота на ферму, и автоцистерна уехала; а мы пошли, гордясь тем, что предотвратили трагедию, которая могла бы стоить многих жизней.

И пока мы шли, нас постепенно сковала какая-то неловкость. Мы отстранились друг от друга. Взглянув на Джейн, я увидел, что она идет, повесив голову, изучая пыльную дорогу, и как ребенок, шаркает ногами. У каждого из нас в голове рождалось невысказанное предположение, и никто не хотел произносить его вслух. Возможно, миссис Эрншоу решила бы нашу проблему, но она была занята подготовкой к собранию. Во всяком случае, я не хотел сейчас откровенничать с Джейн.

Но я знал ее и знал, что рано или поздно она заговорит о наших отношениях.

– Как на ферме? – непринужденно спросила Джейн. – Я там никогда не была.

– Ферма старая и довольно грязная, – ответил я. – Она нуждается в капитальном ремонте. Знаешь, каким становится дом, когда мужчина живет в нем один?

– Я заметила. – Джейн улыбнулась, и мне захотелось ударить себя. Она подошла ближе и взяла меня под руку. – Ничего, старичок, я помогу тебе прибраться. Не могу же я допустить, чтобы, находясь в бегах, ты жил в грязи.

– А как же собрание миссис Эрншоу? – спросил я в отчаянии. – Ты должна быть там. Ей понадобится поддержка. Я думаю, не пробраться ли туда мне. Тайно, конечно.

Она немного помолчала. Затем спросила сдавленным голосом:

– Ты действительно хочешь, чтобы я вернулась в поселок, Марк?

– Происходит много событий, – ответил я. – Нельзя думать только о себе. Мы должны быть в курсе.

– Но теперь все будет хорошо, – настаивала Джейн. – Миссис Эрншоу только скажет им, что нужно принимать порошок Минти – и все. Это просто. А к утру, возможно, о порошке объявят по радио, тогда все станет законно и согласятся самые упрямые.

– Я не очень в этом уверен, – я покачал головой.

Она вдруг остановилась, все еще держа мою руку, повернула меня лицом к себе, посмотрела в упор, и мне пришлось опустить глаза. Ее лицо порозовело.

– Это второй раз, – тихо сказала она. – Ты ловко ушел от ответа вчера вечером. И опять уходишь от ответа. Гораздо разумнее мне остаться с тобой на ферме. Ты сам знаешь, что мне не нужно возвращаться, но ты просто не хочешь, чтобы я была рядом.

– Неправда, хочу! – невольно вырвалось у меня.

– Из чего это видно? – воскликнула Джейн в отчаянии. Она отступила в сторону. – Я тебя не понимаю, Марк. Вчера вечером мне показалось, что, возможно, ты меня любишь. Я почти призналась, что люблю тебя, и, наверно, вела себя, как последняя дура. Потому что все не так просто, верно? Ты что-то скрываешь, и это стоит между нами. – Она испытующе заглянула мне в лицо, и я почувствовал, как ее разум осторожно касается моего. Я попытался взять под контроль свои мысли, но это было бесполезно. Ее глаза широко раскрылись.

– Это Шейла! – воскликнула она. – Боже мой, это все еще Шейла, хотя прошло уже полгода с тех пор, как она умерла. – Жестокость собственных слов дошла до нее, и голос неожиданно смягчился. – Прости, Марк. Мне не следовало так говорить. Шесть месяцев – очень мало… А ты… Как ты думаешь, ты сможешь когда-нибудь настолько забыть ее, чтобы полюбить меня? – Она говорила тихо, почти сама с собой. – Мы с ней, в самом деле, очень похожи, но у нее волосы были красивее. Миссис Эрншоу не ошиблась. Ты действительно видишь ее каждый раз, когда смотришь на меня, и у тебя от этого образовался какой-то комплекс вины. Посмотри на меня, Марк. Посмотри на меня честно.

Я покорно посмотрел ей в глаза.

Джейн отшатнулась и отвела взгляд.

– Да ты ее ненавидишь, – пробормотала она в замешательстве. – Ты любил ее, но случилось что-то ужасное, и теперь ты ненавидишь память о ней. Из-за этого ты боишься полюбить меня – из-за того, что невольно путаешь нас. Марк, ты не прав. В чем бы ты ни подозревал Шейлу, ты не прав. Я знаю, что она любила тебя, она мне всегда все рассказывала. Я бы узнала, если бы появился кто-то другой… Ты правда думаешь, что был кто-то другой? – Она смотрела в землю, но ее мысли безжалостно зондировали мой разум. – Ты почему-то думаешь, что в ту роковую ночь она с кем-то встречалась у Якорной Заводи… Ты не понимаешь, как она оказалась там одна ночью. Ты нашел что-то такое, из-за чего думаешь, что она была… что она была близко знакома с кем-то, что они были…

Она выпрямилась и открыто взглянула на меня.

– Наверно, мне следовало возненавидеть тебя за такие мысли о моей сестре, Марк, но я не могу. Мне тебя жаль: я ведь знаю, что ты ошибаешься, и когда-нибудь тебе станет ужасно стыдно. Прощай.

Я смотрел ей вслед, и одна часть моего сознания шептала, что это достойный финал, но другая часть плакала.

В Риверсайде стояла тишина, когда я прокрался вверх по склону к Куполу отдыха; горели немногочисленные уличные фонари, и я перебегал из одной тени в другую, как бездарный актер в триллере. Большинство домиков были погружены в темноту.

Добравшись до Купола, я увидел несколько человек, стоящих в дверном проеме, и за ними, в свете, лившемся через открытую дверь, спины многолюдного собрания, которое должно было скоро начаться.

Я проскользнул в ворота всего ярдах в тридцати от Купола и стал протискиваться через заросли колючек и кустов к дальнему скату здания, где изогнутый ряд освещенных окон давал хороший обзор. Боком, вдоль стенки, я подобрался к окну, ближайшему к трибуне, и осторожно заглянул внутрь.

Снизу окно было приоткрыто, и я хорошо слышал голоса. На трибуне сидели миссис Эрншоу, Том Минти, Билл Йонг, Джим Спарк, Джейн и неизменный его преподобие Е.Л.Борд. Миссис Эрншоу встала – очевидно, приветственное обращение его преподобия закончилось. Я пропустил его и не испытывал ни малейшего сожаления по этому поводу.

Однако я ощущал волны беспокойства и недоверия со стороны аудитории. Миссис Эрншоу еще не начала, а публика шаркала ногами, кашляла и сморкалась в платки. Это можно было отнести на счет речи преподобного, но я сомневался. Другое будоражило аудиторию: они собирались доказать, что с ними нелегко сладить.

Постепенно до меня дошло их общее желание: помчаться куда-нибудь вместе по полям – бездумно, подобно земным леммингам в период миграции, которые слепо движутся в одном направлении, даже если идущие впереди на глазах у них падают в воду или в пропасть.

Подобные волны я уловил, когда преследовали меня, но сейчас мысль об охоте не была направлена на какое-то конкретное лицо. Это меня беспокоило…

– Леди и джентльмены, я скажу кратко, – начала миссис Эрншоу; она тоже правильно уловила настроение аудитории. Все облегченно вздохнули. Сегодня мы стали свидетелями непродуманной попытки отравить нашу воду. К счастью, грузовик повернул назад, увидев силу противника. Мне кажется, мы имеем право сказать, что победа осталась за нами.

Она сделала хороший ход, похвалив их и поставив себя в один ряд со слушателями. Послышался гул самоодобрения. Враг не прошел. Риверсайд не погубили. Я прочитал это в их головах. Затем мне в голову пришла тревожная мысль. Кого конкретно они считают врагом? Неужели они полностью забыли об опасности, исходящей от Разумов? Я надеялся, что миссис Эрншоу не станет слишком уж продолжать свою теперешнюю линию…

Она не стала.

– Но мы не должны забывать об основной угрозе, – тут же добавила она, то есть о Передающем Эффекте, о Разумах в Дельте. Правительство, и это типично для него, не смогло справиться с задачей. Трагично, что в подобной ситуации власти способны думать только о разрушении – и разрушении таких масштабов, что оно угрожало навсегда уничтожить нашу жизнь!

Миссис Эрншоу сделала паузу для аплодисментов, и, к моему облегчению, они последовали.

– Мы, риверсайдцы, могли бы объяснить, что это обречено на неудачу. Мы уже попытались своими скромными силами справиться с Разумами, и трагический опыт убедил нас в ошибочности такого подхода. Мы все еще учимся на своих ошибках. И теперь, я думаю, можно утверждать, что все здесь присутствующие уверены: тактику нужно изменить. Это давно известно. Чтобы выжить в изменившихся условиях, мы должны приспособиться сами.

Я почувствовал, что беспокойство публики снова возрастает. Внезапно послышался громкий взрыв смеха юного Пола Блейка…

– Приспособиться, – торопливо продолжила миссис Эрншоу, – нужно лишь на короткий период, пока не минует угроза. Вы можете спросить: как? – (В этот момент кто-то, в самом деле, спросил: «Как?» – Громко и насмешливо.) – Я скажу вам. – Она со стуком положила перед собой мешок, поднялось маленькое коричневое облачко. – Ответ заключен здесь!

Среди нарастающего ропота и шарканья ног она кратко рассказала об открытии порошка и его влиянии на мыслительные процессы. Она старалась изо всех сил, она кричала, она умоляла… И все напрасно. Что-то пошло не так, миссис Эрншоу потеряла аудиторию.

Мне стало страшно. Я стоял под окном и потел, не в силах понять, что случилось. Исходившие от толпы волны не были враждебными; не было ни малейшей агрессивности. Просто они были настолько циничны и безразличны, что становилось ясно: присутствующие не собираются даже пробовать порошок. Это был роковой случай непоколебимой апатии. Тупого отказа от всякой попытки подумать о последствиях…

Разумы! Наверно, это устроили Разумы! Они влияли на восприятие аудитории, принимая на входе логичные рассуждения миссис Эрншоу и передавая их на выходе в искаженном и перемешанном с недоверием виде. Я и сам это чувствовал. Разумы не хотели, чтобы кто-то употреблял порошок. У Разумов имелись свои планы. Разумы не хотели терять контроль…

Миссис Эрншоу села. Она обменялась тревожными взглядами с Джейн, Минти и его друзьями. Во внезапно наступившей тишине встал и откашлялся его преподобие.

– Ну что ж, – начал он. – Я думаю, мы все согласимся, что у миссис Эрншоу появилась интересная идея. Я думаю, мы также согласимся, что неразумно увлечься ею – этой панацеей, которую миссис Эрншоу извлекла столь оперативно. Ибо что мы знаем об этом порошке, друзья мои? Изучен ли он? Кто знает хоть что-нибудь? Только то, что нам сказали. А что нам сказали? Что Тому Минти от него становится весело. Ну, что ж. – Он снисходительно рассмеялся. – Этого недостаточно, миссис Эрншоу. Все мы знаем юного Тома, и кое-кто знает на собственном опыте, что иногда ему становится весело. Я помню, как он и двое его друзей веселились два месяца назад и от избытка юношеского веселья разбили витраж в нашей церкви. В поселке мы видели и другие примеры вандализма. Заметьте, я никого не обвиняю, но могу сказать, не покривив душой, что у всех есть свои представления о виновниках. Хотя это и не их вина. Скажу откровенно, вина лежит на нас, на всех здесь присутствующих, ибо мы все – взрослые, которые позволили этим детям пристраститься к наркотику, отравившему их умы, подобно тому как правительство стремилось отравить наши воды.

Последовал взрыв бурных аплодисментов, усиленный топотом ног. На волне небывалого для него успеха его преподобие произносил главную речь своей жизни. Он был одержим…

– Ваши ли это идеи, Борд? – воскликнула миссис Эрншоу, вскакивая с места. – Или они пришли из другого источника – из Дельты? Чей же ум отравлен, Господи Боже?

В общем замешательстве я увидел, как его преподобие печально покачал головой и поднял руку.

– Миссис Эрншоу, – сказал он, когда аудитория стихла, – я прощаю вас за это, ибо вижу, что вы не в себе. Вас обвел вокруг пальца молодой человек, который сидит с нами на трибуне – и не вас первую. Все мы знаем, как умеет он убеждать, когда захочет. Вспомните; мы выбрали его в Комитет поселка. Но, к великому моему сожалению, я должен объявить об окончании этого собрания. Мы выслушали, что вы сказали, выслушали терпеливо. А теперь нам пора разойтись по домам. Я предлагаю каждому помолиться сегодня… За себя самих и за наш народ на всем побережье, за этих заблуждающихся людей, которых вы видите на трибуне… – Он смотрел прямо на меня, и я с опозданием понял, что попал в полосу света. Я отшатнулся обратно в тень, но его глаза уже злобно сверкнули… – и более всего за профессора Марка Суиндона, преступления которого мне нет нужды перечислять и который присутствовал на этом собрании тайно, как вор, не имея мужества, чтобы…

Окончания этой речи я не слышал, ибо уже бежал, спотыкаясь о кусты, прыгая через препятствия, мчась вниз по улице в свете фонарей…

За спиной я слышал звериное рычание преследователей.

Они гнались за мной по пятам до самого Мыса, однако в преследованиях не чувствовалось прежней оголтелости. Они все еще излучали жажду крови, но как-то вяло, как будто им самим это уже надоело. Я спустился по тросу подъемника, упал на покрытый галькой берег, столкнул весельную лодку, прыгнул в нее и погреб к «Карусели».

Вскоре над утесом показались их силуэты – немного, человек двадцать. Они покричали мне вслед и скрылись. Я взобрался на борт «Карусели», включил фонарик и начал обдумывать происшедшее. Во время прошлой погони я не сомневался, что их азарт усиливался моим страхом, который они прекрасно чувствовали.

Теперь, когда я был под действием порошка Минти, этого стимула уже не было. Тем не менее я чувствовал, что действует какой-то другой фактор. Получалось, что Передающий Эффект ослабевал. Получалось, что он уступал место прямому контролю.

В крошечном камбузе, размышляя над этой проблемой, я приготовил себе яичницу с ветчиной, потом вернулся на крышу кубрика и выключил свет. На случай, если мои преследователи, зная, что у Мыса лишь одна шлюпка, вернулись в поселок и теперь шли вниз по Дельте на моторке, чтобы возобновить погоню.

Я старательно прислушался, но не услышал ничего, кроме шума волн да всплесков выпрыгивающих из воды толстиков. Когда мои глаза привыкли к темноте, я смог различить промежуток между скалами у устья Дельты. Подняв глаза, я увидел редкостное, невероятное зрелище: облака разошлись, и в ночном небе тесной группой сияли все шесть лун Аркадии.

Они образовали нечто вроде полусапога – Бет, Далет и Вав в голенище; ступня, идущая под углом, состояла из Алефа, Гимеля и Ге. Море засверкало серебром, а зазубренные утесы залило сочетание черного и белого. Парящие над водой мяучки казались разбросанными по морю звездами, а в темной дали огромной серебряной тенью, лениво помахивая крыльями, летела с востока птица-бульдозер. Вид был неописуемо прекрасен, и я пожалел, что со мной нет Джейн…

Почти привычным уже усилием я сосредоточил свой разум, чтобы уловить чужие излучения. Их не было. Неразборчивый шепот мыслей поселка исчез. Единственное ощущение, которое я воспринял – какая-то непонятная благодарность, как будто я или еще кто-то оказал всем огромную услугу.

На минуту я подумал, что Разумы умерли, что они выполнили свою функцию. Молодь уплыла в океан, и теперь они распались, а их могущество исчезло.

Потом я вспомнил, как Разумы сорвали предложение миссис Эрншоу на собрании. Значит, они еще действуют; они могущественны, как никогда. Они еще не покончили с нами…

Птица-бульдозер повернула к берегу; одним взмахом крыльев она сманеврировала и, пролетев низко над лодкой, направилась к Дельте. У самого устья она плюхнулась в воду, взметнув серебряный каскад брызг. Я с интересом посмотрел на то место, где она исчезла; я никогда раньше не видел, чтобы птица-бульдозер ныряла. Но она так и не вынырнула…

Я слез с крыши кубрика и прошел вперед, чтобы закрепить якорную цепь надежно, но таким узлом, который при необходимости позволял быстро уйти. Удовлетворенный, я направился назад, и тут мой взгляд привлек еще один серебряный всплеск. Я перегнулся через борт, вглядываясь в воду. Ее усеяли белые перья, их несло течением мимо «Карусели». В глубине виднелось что-то еще…

Морс кишело толстиками, их темные тени двигались к Дельте. Тут были тысячи – видимо, все население моих загонов. Вначале я подумал, что их ведет голод. Вероятно, из-за последних событий Перс оказался не в состоянии кормить их, и во время прилива они сбежали, проплыв над сеткой. Это была катастрофа; не месяц и даже не год уйдет теперь, чтобы восполнить поголовье и возобновить различные эксперименты.

Между толстиками с пронзительными криками ныряли юнкеры, выхватывая рыб поменьше.

Потом до меня дошло. В Дельте толстиков ждала смерть. На моих глазах около устья заискрились воронки и замелькали треугольные плавники, и я снова уловил волны благодарности…

И опять вспомнил о леммингах.

18

На следующее утро установился распорядок, которого я придерживался несколько дней. Поздним утром я слышал зов с вершины утеса и видел, как мне машет Перс Уолтерс. Я подгонял к берегу весельную лодку; Перс снабжал меня едой, питьем, а также новостями с фронта.

Оказалось, что выступление миссис Эрншоу, несмотря на противоборство его преподобия, не совсем провалилось. До того порошок принимали семь человек: Джейн, миссис Эрншоу, мисс Коттер (неохотно), Минти, Йонг, Спарк и я. После собрания к миссис Эрншоу подошли еще четверо. Все они получили свои порции – Перс Уолтерс и его одержимая эротическими страхами матушка Энни, управляющий «Клубом» Джон Толбот (который не уехал с персоналом Станции) и, как ни странно, Алан Фипс. На этого последнего обращенного повлияла, я думаю, смерть отца при взрыве в Якорной Заводи. Так что теперь, как высказался я два дня спустя, нас было одиннадцать против поселка.

Но Перс сообщил, что это не совсем так. Риверсайдцы успокоились, и, если не считать отказа принимать порошок; вели себя с похвальным благоразумием. Драки, бунты и поджоги прекратились. Даже когда мои преследователи вернулись в тот вечер с пустыми руками, реакция на мой побег оказалась довольно вялой. Как выразился Перс, раздражение стихло. Никто даже не предложил отправить группу захвата на катерах.

Собственно, вообще никто ничего не предлагал, и это Перса беспокоило.

– На вид все вроде образумились, – сказал он однажды. – И даже более того, если вы меня понимаете. Как будто забыли обо всем, что случилось в последнее время. Они не говорят о Разумах и не говорят о погибших. Это началось сразу после собрания. Я ни от кого ничего не могу добиться. Их ничто не интересует.

– Даже его преподобие?

– Его особенно. Он теперь собирает большие толпы в своей церкви. Чуть ли не весь поселок приходит каждый вечер. Вчера я сам сходил, хотя я не из таких. Я хотел понять, что их туда заманило. Все тихо сидели, а его преподобие проповедовал в своем обычном стиле, как будто ничего не изменилось. О Разумах он даже не упоминал.

– О чем же он тогда говорил? Что мы миновали время больших испытаний и прочее в том же духе?

– Нет. Ничего подобного. Он все твердит о каком-то Космическом Предназначении. Мне не очень это нравится, потому что если я во что-то и верю – так это в то, что человек не должен сидеть сложа руки. Но паства глотает все без разбору.

Я мысленно содрогнулся. Я не мог сказать, что именно меня напугало, но страх поселился во мне, как зародыш раковой опухоли.

– Что он подразумевал под Космическим Предназначением, Перс?

– Я не совсем понял, но, по-моему, он говорил, что все мы являемся частью какого-то всеобщего Плана. Он сказал, что это хорошо, что мы все должны это понять и не пытаться с этим бороться. Оказалось, что мы не одни. Все существа созданы Господом, сказал он. Он сказал, что люди на Земле глубоко ошибались, когда решили, что только у человека есть душа. Он рассказал, что на других планетах обнаружены мыслящие существа, и в некоторых отношениях они лучше нас. – Перс остановился и почесал в затылке. – В чем-то он совершенно прав, но все дело в том, как он это формулировал. Уж очень… Очень мрачно. Как будто убеждал нас… Убеждал смириться, вроде как плыть по течению. Не бороться с разными там противниками. Даже не пользоваться своими мозгами, а взять и сдаться этому Космическому Плану.

– И прихожане на это клюнули?

– Еще как. Они так странно ведут себя, будто это они принимают-порошок, а не мы. Они движутся и думают, как зомби.

Как зомби… Я вспомнил услышанное на днях сообщение о том, что автоцистерна остановилась недалеко от города и перекачала яд в резервуары. Экипаж двигался, как зомби…

У меня на «Карусели» имелась портативная рация, и я каждый день слушал новости. Дикторы вещали со сдержанным оптимизмом: по-видимому, на всем побережье наступило спокойствие, хотя они, по долгу службы, оповещали, что опасность еще не миновала. Тем более важно, чтобы каждый принимал ежедневную дозу «Иммунола», как они окрестили порошок Блэкстоуна. По завуалированной угрозе, звучащей в голосе, я догадывался, что значительная часть населения отвергла порошок…

Больше всего времени я проводил, ломая голову над новой ситуацией в поселке. Пытаясь увидеть какой-то смысл в последовательности событий, я расположил действия Разумов в хронологическом порядке.

Сперва Риверсайд ощутил Передающий Эффект. Поначалу я думал, что Эффект – побочный продукт деятельности Разумов и на людей влияет случайно. Теперь стало ясно, что это не так. Представим себе Разум, только что родившийся, еще слабый и обладающий только инстинктом самосохранения. Разум упражнял этот инстинкт, управляя чернугами.

Стало ясно, что я расположил события в неправильном порядке. Передающий Эффект должен был возникнуть первым. Эта инстинктивная сила рождалась вместе с Разумом; для нее не требовались интеллект и опыт. Этим средством Разум просто стимулировал естественную агрессивность чернуг, чтобы защитить себя в первое время.

Затем, по вторую очередь, по мере развития, Разум начал упражнять свою способность контролировать другие разумы; он уже мог собирать чернуг в большие косяки и бросать в атаки, как только чувствовал опасность. Так он справился с ловцами планктона.

Третья стадия. Разум осознал, что вокруг него живут другие разумные существа, и начал следить за мыслями людей. Учась и сопоставляя, он стал понимать их смысл и улавливать сигналы, относящиеся непосредственно к нему.

Четвертая стадия. Разум настолько развился, что на основе полученной информации смог действовать. Сначала примитивно – просто блокируя действия противника. Например, он прочитал угрозу в уме полисмена Кларка, осознал, что у того в руке взрывчатка, и попытался взять под контроль разумное существо. Разум не позволил Кларку расслабить мускулы руки. И еще Разум узнал, что Человек враг ему.

Пятая стадия. Разум еще не полностью развился, но уже мог активно принуждать Человека, если требовалось защищаться. Так он воздействовал на умы людей, чтобы они дали отпор правительственному проекту и не позволили отравить воду.

И вот шестая стадия. Здесь я остановился. В чем она заключается? Передающий Эффект ослабевает. Непосредственная необходимость в нем отпала – Разум уже способен принуждать напрямую. Что задумали Разумы? Их защита неуязвима. А они, надо признать, всегда действовали в рамках самозащиты.

К тому же их короткая жизнь приближалась к концу. Зачем, в таком случае, им понадобилось это новое влияние на людей? Почему населению внушен отказ принимать порошок? Допустим, Разумы обнаружили, что порошок ослабляет их контроль, а также препятствует Передающему Эффекту. Но зачем внушать всеобщую апатию? Я сдался. Наверно, предположил я, Разумы все еще боятся нас и не готовы к каким-либо изменениям статус-кво, которые могли бы уменьшить их влияние. Это было вполне правдоподобно. Мы уже доказали, что опасны, и если дать нам возможность, окажемся опасными и в будущем.

Но теперь Разум стал умнее и опытнее, во всяком случае, так можно предположить. Конечно, он должен понимать, что Человек всего лишь боролся против Передающего Эффекта, защищая себя. А теперь Эффект ослабевает, исчезает. Должны же Разумы увидеть, что причины для враждебности у Человека исчезли, что если дать Человеку возможность, он для собственной же выгоды теперь беспрепятственно позволит планктону пройти цикл рождения…

Все это я изложил миссис Эрншоу, когда однажды утром она пришла ко мне вместе с Персом. Она ответила со свойственными ей решительностью и умом.

– Разумы – сволочи, – твердо заявила она. – Они много от нас натерпелись и теперь хотят отомстить. Они будут вредить нам до самой своей смерти. Можете ли вы винить их? В конце концов, это мы вторглись сюда. Они жили здесь тысячи лет…

Я спросил ее о Передающем Эффекте.

– Он ослабевает, – сказала она. – Осталось только чувство… я не знаю, что-то вроде удовлетворения. Такое сильное, что люди забросили всякую работу. Чувство довольства и благодарности, исходящее, конечно, прямо от Разумов. За что они благодарны, Бог их знает…

– Как вы думаете, я могу вернуться? – спросил я. – Мне не нравится то, что происходит. Мне кажется, что Разумы, так сказать, припасли кое-что еще. У них должна быть серьезная причина для установления контроля над нами. Ради Бога, не прекращайте принимать порошок… Я хочу оказаться на месте на тот случай, если опять что-то начнется.

– Сидите здесь и не рыпайтесь, – решительно посоветовала она. – В Риверсайде вам делать нечего. Все тихо, да; но у них появилась религиозная мания, и достаточно одного слова Борда, чтобы они на вас набросились. Что касается меня, то я не доверяю никаким новым течениям, какими бы безобидными они ни казались. Борд их слишком быстро приручил.

– Как там Джейн? – спросил я под конец.

– Нормально… – Миссис Эрншоу посмотрела на меня пристально. – Вы ее чем-то расстроили, правда? В тот вечер, когда приезжала автоцистерна, она вернулась домой в слезах и с тех пор ведет себя очень тихо. Я не смогла уговорить ее пойти со мной. Вы подлец, Марк, вы так огорчили милую девушку. Что вы с ней сделали?

– Я ничего не делал, – запротестовал я.

– А может быть, надо было что-то сделать? – возразила старушка. – Юный Фипс снова крутится около нее, – добавила она многозначительно. – Он теперь один из нас. Он принимает порошок.

– Мне нет дела до Алана Фипса, – сказал я слишком громко.

Она долго смотрела на меня.

– Не могу прочесть ваши мысли. Эти дни проходят, слава Богу. Но если между вами и Джейн что-то есть, вам надо это поскорее выяснить. В ней появилось что-то… Что-то отчаянное. Тихое и отчаянное. Я стараюсь присматривать за девушкой, но не могу ходить за ней по пятам. Может быть, я ошибаюсь, по, мне кажется, она что-то задумала. Не знаю что…

Конечно, меня беспокоили сообщения миссис Эрншоу, но что я мог сделать? Если Джейн не хотела меня видеть, я вряд ли мог навязывать ей свое общество. Доставив миссис Эрншоу на берег и проследив, как Перс весьма непочтительным образом втягивает ее в петле из троса на вершину утеса, я вернулся на «Карусель» и отплыл. Мне надоело торчать на одном месте; я решил немного пройтись вдоль берега и осмотреть рыбные загоны.

Поплыл я, конечно, во время отлива, так что над сетками пройти не мог. Однако я сделал круг на малой скорости по периметру, держась впритирку к буйкам и глядя в воду за бортом. Я не увидел ни одного толстика. Все они ушли во время массового исхода в Дельту. Расстроенный, я развернулся и отправился назад, проехал между траулерами и осмотрел якорные цепи. Все было в порядке. Тогда я направился к береговым скалам, примерно в четверти мили отсюда.

Когда «Карусель» плыла по темной воде, я снова свесился за борт, вглядываясь во взвешенный ил и плавающий мусор в поисках крошечных рачков планктона. Рачков было мало – ничего похожего на бесчисленные миллиарды, которые плавали здесь в предшествовавшие недели. Очевидно, цикл размножения заканчивался и Разумы скоро должны были умереть. Воодушевленный этим соображением, я вернулся на стоянку у Мыса, бросил якорь и выпил пива, чувствуя себя бодрее. Я надеялся, что через несколько дней смогу вернуться домой и жизнь войдет в нормальное русло…

За эти спокойные дни на «Карусели» я смог более объективно подумать о Джейн и барьере в наших отношениях. Я признался себе, что был к ней несправедлив, что мои горькие воспоминания о Шейле поставили Джейн в безвыходную ситуацию. Я решил постараться забыть отвратительную историю, связанную со смертью Шейлы, и, если Джейн мне позволит, начать все заново. Приняв такое решение, я обнаружил, что мне очень трудно оставаться на «Карусели»…

В одно прекрасное утро пожаловала депутация.

Я увидел, как они махали с вершины утеса, и сердце у меня заколотилось. Ведь с ними была Джейн! Я прыгнул в шлюпку и быстро подплыл к берегу, а они в это время спустились – Перс, миссис Эрншоу, Джон Толбот, Алан Фипс и Джейн. Мы обменялись приветствиями, но я не отрывал глаз от Джейн; она, однако, смотрела куда угодно, только не на меня.

– Кое-что случилось, – начал Перс. – Вы должны знать обитом. Миссис Эрншоу это не нравится. Я думаю, что она права.

– Опять драки? – нетерпеливо спросил я.

– Нет, совсем наоборот, – сурово ответила миссис Эрншоу. – Я пока не разобралась, что происходит, но, по-видимому, сегодня вечером его преподобие уводит свою паству в какое-то… какое-то паломничество.

– Паломничество? Куда?

– К Якорной Заводи, – негромко произнесла миссис Эрншоу.

Это меня озадачило. Конечно, затея была совершенно нелепая, но в первый момент она показалась мне безобидной, разве что… Нет! Чудовищная мысль пришла мне в голову – нет, невозможно!

– Нам это не нравится, – сказал Джон Толбот. – Витает странное настроение. Может, миссис Эрншоу вам что-нибудь уже рассказывала? Все мы пешки во вселенской партии в шахматы – в таком духе. Индивидуальности… растворились. Люди больше не говорят о себе, а только о «нас». «Мы, риверсайдцы» или «мы, люди». Похоже на митинг юнионистов на Земле, только здесь – с примесью религии.

– Они поклоняются воде, – недоуменно сказал Алан Фипс. – Они особенно об этом не распространяются, но это так. – Он дрожал, вновь переживая ужас смерти отца. – Господи Боже, они поклоняются вонючей воде! Сегодня вечером, вместо того чтобы присутствовать на службе в церкви, они все идут к Якорной Заводи и собираются благодарить проклятую воду за дарованное благословение. Я знаю! Я подслушал!

– Алан подслушивал в церкви, – пояснила миссис Эрншоу. – Я решила, что нам надо знать, что происходит. Нам больше почти ничего не рассказывают.

– Ты не знаешь, чья это идея, Алан? – спросил я.

– Объявил его преподобие, но откуда нам знать, его ли это идея? Откуда вообще можно это знать?

Я понял его мысль. Мне стало страшно.

Я снова подумал о леммингах.

Я подумал о толстиках, покинувших безопасные загоны, чтобы охотно и радостно поплыть навстречу смерти в зубах чернуг.