Текст книги "Клеопатра. Последняя Из Птолемеев"

Автор книги: Майкл Грант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Затем она посетила Иудею, где имела встречу с Иродом, которая уже в то время обросла разными не очень достоверными подробностями. Клеопатра и царь Иудеи уже встречались несколько лет назад, но тогда их отношения не были еще безнадежно испорчены из-за намерения царицы лишить его власти. Конечно, Ирод не мог не чувствовать враждебности к царице Египта, которой, однако, обязан был оказать подобающий прием. Двор иудейского царя был очень эллинизированным, хотя сам царь должен был придерживаться иудаизма, принятого его идумейскими предшественниками. Дворец, в котором Ирод принимал царицу в Иерусалиме, был гораздо больше похож на крепость, нежели ее собственная александрийская резиденция. Вообще во владениях Ирода царила атмосфера полицейского государства. Напряженной была и обстановка во дворце. Около этого времени Ирод казнил собственного дядю Иосифа. А Александра, подруга Клеопатры и мать царского шурина, конечно, не простила царю убийства сына, пусть официально Ирод и не был признан виновным. О визите Клеопатры в Иудею и ее встрече с Иродом сохранился рассказ Иосифа Флавия, переданный из вторых рук и отражающий ненависть Ирода к царице. Источником для Иосифа послужили сочинения дамасского писателя Николая, который в то время был воспитателем детей Клеопатры, но после ее гибели перешел на службу к Ироду Иудейскому. Николай излагает версию самого Ирода о его встрече с египетской царицей (см. И. Флавий. Иудейские древности):

"Встречаясь с царем, Клеопатра пыталась вступить с ним в близкие отношения, поскольку не скрывала своей страсти к подобным удовольствиям. Возможно, он действительно казался ей привлекательным, но, скорее всего, царица таким образом замышляла завлечь его в ловушку. Но Ирод, никогда не бывший в дружбе с Клеопатрой, знал ее склонность к интригам и козням, знал и о том, сколько зла она причинила всем, с кем имела дело. Если она была движима сладострастием, это могло вызвать у царя лишь презрение; если же она хотела коварно завлечь его в ловушку, то ему надо было обдумать свое поведение, чтобы обезвредить ее происки.

Вот почему он не только не отвечал на ее намерения, но и советовался с друзьями, не убить ли Клеопатру, пока у него есть такая возможность. Он убеждал их, что таким образом можно будет навсегда избавиться от ее злокозненных замыслов, и даже для самого Антония так будет лучше, поскольку Клеопатра и ему не может быть преданной по-настоящему. Но друзья царя отговорили его от этой опасной и безрассудной затеи. Антоний, говорили они, никогда не одобрит подобного деяния, как бы ни пытался Ирод уверить в обратном. Его любовь к Клеопатре только усилится, если ей будет угрожать насилие или измена. Да и помимо этого невозможно будет оправдаться за убийство столь могущественной царицы, как Клеопатра. Если Ирод надеется, говорили друзья, что-то выиграть таким способом, то проиграет он несравненно больше и навлечет неисчислимые беды на себя и весь свой род. Их доводы испугали царя и заставили его отказаться от этого опасного плана".

Заверения Ирода в том, будто Клеопатра пыталась соблазнить его, как и в том, что друзья с трудом уговорили его отказаться от покушения на ее жизнь, одинаково недостоверны. И Ирод, и сама Клеопатра стремились к тому, чтобы иметь хорошие отношения с Антонием, а для этого ни Клеопатре не имело смысла соблазнять Ирода, ни тем более ему – пытаться ее убить. Впоследствии, когда Клеопатры не стало, Ирод пытался заслужить доверие ее врага Октавиана, уверяя его, что он, Ирод, советовал Антонию избавиться от Клеопатры. История о попытке Клеопатры вступить с ним в связь, как и история о якобы готовившемся покушении на нее, отражает лишь отношение к Клеопатре царя Иудеи, который чувствовал к ней одновременно ненависть и глубокую зависть прежде всего из-за огромного влияния, которое она имела на Антония. Как бы то ни было, по сообщению того же Иосифа Флавия, Ирод не только не причинил вреда Клеопатре, но и щедро одарил ее и выделил ей эскорт до Египта, где она вскоре встретилась с Антонием. Это было его второе возвращение с войны за три года их совместной жизни, но на этот раз он вернулся победителем. Правда, сам Антоний рассматривал этот успех лишь как этап в своей новой восточной войне, и все же новая встреча была гораздо счастливее прежней.

Глава 10. КЛЕОПАТРА – ЦАРИЦА ЦАРЕЙ

Сразу же по возвращении в Александрию осенью 34 года до н.э. Антоний торжественно отпраздновал победу. Его царственные армянские пленники были проведены по улицам впереди его колесницы до центра города, где у храма Сераписа восседала на троне Клеопатра. Царь Армении из гордости отказался поклониться царице Египта, но его жизнь пощадили, и этот инцидент не омрачил последующих пиров и празднеств, сопровождавшихся щедрыми раздачами денег и продуктов.

Историк Веллей Патеркул, примерно через полвека после этих событий, писал, что Антоний придал торжественной процессии религиозный характер. По его словам, Антоний велел именовать себя Новым Дионисом и возглавил процессию действительно в облике Диониса, облаченный в золотую тунику, в венке из плюща, со священным жезлом в руке, восседая на колеснице Вакха. Таким образом, Антоний хотя и вошел в Александрию с триумфом, но не в качестве римского полководца. Как и семь лет назад, он старался не подчеркивать своего римского статуса, предпочитая явиться перед жителями столицы в облике Диониса-Вакха, бога радости и спасения, самого почитаемого божества в эллинистическом мире. Это был именно тот образ, который особенно любили александрийские монархи и который был близок и понятен жителям этого города.

Однако, когда об этом узнали в Риме, реакция там была весьма неблагоприятной. Конечно, римляне не любили хлебных или денежных раздач, предназначенных не им самим, а кому-то другому. Но самое главное, они решили, что Антоний отпраздновал в Александрии триумф в римском смысле. Получалось, что он провел эту торжественную церемонию не в Риме, у храма Юпитера Капитолийского, а в чужом городе, в честь своей любовницы-иностранки, что выглядело как святотатство. Понятно, почему возникло такое недоразумение, но все же оно было именно недоразумением, поскольку Антоний и не думал устраивать в Александрии римский триумф. Авторы, относившиеся к Антонию и Клеопатре с наибольшей неприязнью, Тит Ливий и тот же Патеркул, конечно, упомянули бы о таком событии, порочащем Антония. Но оба они об этом не упоминают, а Патеркул даже одобряет то обстоятельство, что Антоний провел дионисийское шествие вместо неуместного в этом случае римского триумфа.

* * *

Неизвестно, как была одета Клеопатра во время праздника по случаю возвращения Антония, но во время новой, еще более торжественной церемонии, которая состоялась через несколько дней, она появилась в одеянии богини Исиды. Это событие чаще всего именовали Александрийскими пожалованиями. Огромная толпа собралась в здании Александрийского гимнасия, одного из самых величественных зданий в Средиземноморье, символа птолемеевского Египта. Антоний и Клеопатра восседали на золотых тронах, установленных на серебряном помосте. Конечно, Клеопатра появлялась в облике Исиды не первый раз, но в этом случае ее наряд имел особое значение. Ее прославляли как новую Исиду-Афродиту, а Антония – как Осириса-Диониса, и, возможно, именно в это время Клеопатра посвятила ему храм.

Ниже помоста, на котором сидели Антоний и Клеопатра, были установлены еще четыре трона: один – для сына Клеопатры и Цезаря и соправителя Клеопатры Птолемея Цезаря, а еще три – для детей Клеопатры и Антония. Это были шестилетние близнецы Александр Гелиос и Клеопатра Селена, а также Птолемей Филадельф, которому было всего два года. Антоний встал с трона и произнес речь в честь божественного Юлия Цезаря, а затем торжественно перечислил все титулы и территориальные пожалования Клеопатре и ее детям.

Девятнадцать столетий спустя эта сцена вдохновила знаменитого тогда поэта Константина Кавафи, который описал ее следующим образом:

Александрийцы собрались толпой, Чтобы детей увидеть Клеопатры, – Цезариона с братьями, которых Тогда впервые привели в Гимнасий, Чтоб там короновать их как царей.

Александрийцы знали хорошо, Что это все – одни слова и пышность пустая;

Но в тот день сияло солнце, Небо было ясным и голубым, И был великолепен Гимнасий, где Цезарион на троне Сидел с достоинством, как подобает Наследнику великих Птолемеев.

Александрийцы собрались, чтоб стать Свидетелями зрелища из зрелищ.

И были очарованы, в восторге Рукоплеща владыкам, хоть и знали, Что пышных коронаций ритуал – Тщета и блеск пустой, не более того.

* * *

И все же заверения поэта, будто Александрийские пожалования были пустой помпой, не вполне верны. За ними стоял вполне серьезный замысел Антония, и они влекли за собой реальные выгоды, а потенциально могли повлечь еще большие: Антоний смотрел вперед.

Это можно видеть на примере Александра Гелиоса, сопровождаемого телохранителем-армянином и носившего на голове белый тюрбан, украшенный павлиньим пером, – традиционный головной убор персидских царей. Этот шестилетний ребенок был провозглашен царем Армении, владыкой Мидии и всей территории «от Евфрата до Индии», что на практике означало Парфянскую империю. Это значило, что мальчик со временем должен будет заменить армянского царя, ныне – пленника Антония. Армения, таким образом, должна была стать частью птолемеевской монархии. Титул «владыки Парфии» не имел практического значения и только указывал на дальнейшие намерения Антония. Но провозглашение маленького Александра владыкой Северной Мидии создавало прецедент. Царь Артавазд уже считался союзником римлян, а фактически был правителем, зависимым от Антония. А обручение Александра с маленькой дочерью царя Северной Мидии означало, что в дальнейшем ему предстояло унаследовать трон Северной Мидии (а в более дальней перспективе, по плану Антония, – и трон всей Парфии). При этом сын римского полководца должен был стать не римским наместником, а монархом из дома Птолемеев.

* * *

Антоний, как никогда прежде, ясно дал понять, что считает более целесообразным доверить управление рядом восточных областей Римской империи не римским наместникам, а уроженцам Востока. Он имел в виду, конечно, не только Северную Мидию или Армению, но и Малую Азию. Его двухлетний сын Птолемей Филадельф, восседавший на троне в облачении македонских царей и сопровождаемый телохранителем-македонянином, был провозглашен не только царем сирийских областей, возвращенных Клеопатре, но и владыкой над зависимыми царями в Малой Азии, такими, как Полемон из Понта, Аминта из Галатеи и Архелай из Каппадокии. Конечно, пока это обстоятельство не имело практического значения, поскольку Птолемей был еще слишком мал. Но это решение Антония ясно показывало: эти трое царей, как и более мелкие владетели этого региона, должны были подчиниться власти Птолемеев.

Не было, однако, принято никаких определенных решений по Северной Сирии и Иудее. Северную Сирию лучше было оставить под провинциальным управлением Рима, а Иудею Антоний счел, видимо, уже достаточно урезанной, чтобы передавать ее земли еще кому-то из Птолемеев. Однако изменился статус сирийских и палестинских территорий, которые Антоний ранее передал под управление Клеопатры. Эти земли оставались во владении дома Птолемеев, но на этот раз – не Египта, а (по крайней мере, формально) нового птолемеевского царства к востоку от Египта. В прошлом существовало несколько птолемеевских государств, и сейчас Антоний, насколько возможно, постарался возродить эту ситуацию.

* * *

Что касается шестилетней дочери Клеопатры и Антония, Клеопатры Селены, то она получила в удел Киренаику (область на территории нынешней Северной Ливии). В свое время двоюродный дед Клеопатры отказался от этой области в пользу римлян, и она с тех пор управлялась как римская провинция (вместе с Критом). Теперь Крит (которым некогда владели Птолемеи) также был передан Клеопатре-младшей, и тем самым возвращен Птолемеям. Известно, что эта акция Антония вызвала большое неодобрение Октавиана. Новая административная ситуация отразилась в бронзовых монетах, которые чеканили два римских управляющих провинцией – Лоллий и Лициний. Из надписей на монетах явствует, что военное командование на этих территориях остается в руках римлян, но никакие официальные титулы римских должностных лиц (что обязательно делалось в провинциях) в этом случае не упоминаются. Это было знаком признания власти Птолемеев на этих территориях. Таким же молчаливым признанием является появление на монетах Крита и Киренаики изображения крокодила, который, как всем было известно, являлся эмблемой птолемеевского Египта.

На Крите и в Киренаике, таким образом, произошел своеобразный компромисс: с одной стороны, там оставались римские должностные лица, с другой – они признали власть Клеопатры Селены и тем самым – династии Птолемеев. Дальнейшие планы Антония относительно этих территорий нам неизвестны. Возможно, он действительно планировал создание здесь автономных царств, но необходим был переходный этап, поскольку западную границу владений Антония следовало охранять от возможных враждебных акций со стороны Октавиана. Недаром Антоний несколько лет назад создал с этой целью военно-морскую базу на Закинфе. Теперь Лоллий и Лициний должны были выполнять подобные же функции охраны безопасности западных границ.

* * *

Однако статус Птолемея XV Цезаря отличался от статуса его единокровных брата и сестры. Они были просто царями и царицей. Он же был провозглашен Царем царей, так же, как сама Клеопатра была провозглашена Царицей царей. Таким образом, остальные были только их младшими соправителями. Это означало вступление монархии Птолемеев в новую, более высокую фазу, которую можно расценить как имперскую.

Однако и двое старших соправителей не были равны по статусу. Изображений Цезариона не было на александрийских монетах, да и во время церемонии пожалований Цезарион, хотя и объявленный Царем царей, сидел на троне ниже матери, что официально означало его младшее партнерство.

Однако значение и роль Клеопатры и ее старшего сына этим не ограничивались. В своей речи во время церемонии Александрийских пожалований Антоний признал Цезариона не просто сыном Цезаря, а его законным сыном, а следовательно, признал Клеопатру женой Цезаря. Неизвестно, какие ухищрения предприняли юристы, которым поручили обосновать это ретроспективное притязание, игнорировавшее права последней жены Цезаря – Кальпурнии. Едва ли можно говорить в этом случае о признании официального двоеженства, поскольку ни римские, ни птолемеевские законы этого не допускали. Также маловероятно, чтобы им удалось каким-то образом аннулировать законный брак Цезаря и Кальпурнии или признать его утратившим силу.

Вероятнее всего, Антоний и его окружение объяснили это заявление божественным статусом как Цезаря, так и Клеопатры. Союз Цезаря и Клеопатры должен был ретроспективно рассматриваться как священный брак, подобно нынешнему союзу Антония и Клеопатры. Только в этом смысле Цезариона можно было представить законным сыном Цезаря.

Но даже при таком объяснении это заявление являлось беспрецедентным выпадом против Октавиана, поскольку рождало предположение, будто его собственные притязания на то, что он сам был законным наследником Цезаря, совершенно необоснованны.

Те, кто хотел бы прежде всего сохранить мир между триумвирами, могли утешить Октавиана заявлениями, что планы Антония касаются только Востока. Но такое объяснение едва ли удовлетворило бы Октавиана.

Новый порядок, создаваемый Антонием, соответствовал имперским амбициям Клеопатры. Лишним свидетельством этого была большая серебряная монета с надписями на греческом языке. На одной стороне было изображение Антония с надписью «Император и триумвир», а на другой стороне – портрет Клеопатры с надписью «Царица Клеопатра, Младшая богиня». Исследования этой монеты показывают, что она была отчеканена не в Египте, а в Антиохии, которая служила летней резиденцией Антония и Клеопатры. Точная дата ее выпуска неизвестна, но появилась монета не позднее 33 года до н.э. Клеопатру и прежде именовали «богиней»; новым, однако, был титул «младшая», предполагавший, что прежде должна была существовать и «старшая». Действительно, прежде в династии Птолемеев уже была царица Клеопатра, именовавшаяся «богиней», дочь Птолемея VI, которая последовательно являлась супругой трех царей – Селевкидов. Современники поняли, что именно эта правительница имелась в виду, когда Клеопатра VII стала именоваться «Младшей богиней». Это титулование также означало стремление возродить былую империю Птолемеев, когда они были в родстве с Селевкидами и располагали их владениями.

Заслуживают особого внимания латинские надписи на одной монете того времени: на одной стороне надпись «Антоний, одержавший победу в Армении», а также портрет Антония и корона царей Армении; на другой стороне – надпись «Клеопатре, царице над царями и над (своими) царственными сыновьями» и портрет Клеопатры в короне.

Это – одна из официальных монет Антония, принадлежавших к стандартным римским монетам денариям. Место чеканки этой монеты точно неизвестно (возможно, это была Антиохия), но она имела хождение во многих частях Римской империи. Относится она к 34 году до н.э. или несколько более позднему времени. (Как известно, покорение Армении произошло в 34 г, до н.э.) Необычным, однако, было то обстоятельство, что изображение Клеопатры появилось на официальной, стандартной римской монете, предназначенной для широкого обращения внутри империи. До сих пор на официальных римских монетах появлялись портреты только двух женщин – жен Антония, Фульвии и Октавии, которые были римлянками. Иностранку, да еще в венце (что в Риме было вообще не принято), на римских монетах изображали впервые.

Римские монеты всегда были украшены теми или иными символами и снабжены надписями с тем, чтобы люди обращали внимание на их содержание. На протяжении веков, при отдельных частных переменах, подавляющее большинство римских монет были традиционно стандартными – на них повторялось определенное число одних и тех же сюжетов. Очень редко, как в рассматриваемом случае, появлялось нечто принципиально новое, резко отличное от установленных образцов. Можно себе представить, какое сильно впечатление на римлян должны были производить указанные монеты, после того как они были впервые пущены в оборот. Антоний таким образом предлагал людям свою схему римского мира, которая содержала нечто, казалось бы, вовсе не римское. Ведь Клеопатра была, по сути, официально провозглашена Царицей царей и даже царицей над своими царственными сыновьями. Были как нельзя более ясно заявлены ее (и ее сына-соправителя, также Царя царей) права не только на Египет, но и на владычество над всеми царствами, входившими в империю Птолемеев.

* * *

Но на вершине этой пирамиды власти находился сам Антоний. Для эллинов и эллинизированного населения Востока он был воплощением Диониса-Осириса. Для римлян же этот человек был одним из триумвиров, властителей государства, который, в отличие от своего соправителя Октавиана, начавшего именовать себя императором, в надписях на монетах продолжал именоваться триумвиром. Если внутри своего доминиона он именовался греческим божеством и супругом греческой царицы-богини, то это делалось в интересах политического управления восточными землями. В римской же военно-политической системе Антоний продолжал оставаться триумвиром и верховным главнокомандующим римской армией на Востоке.

Это обстоятельство иллюстрирует и еще одна римская монета, также, по-видимому, относящаяся к 34 – 33 года до н.э. На этой золотой монете выбиты имена самого Антония, а также его сына от Фульвии, Марка Антония-младшего, которому было тогда лет десять. Эта монета – свидетельство того, что, хотя Антоний-младший не упоминался во время Александрийских пожалований, его отец вовсе не забыл, что этот мальчик – его старший сын и основной наследник по римским законам. Казалось бы, это очевидный вопрос, однако в него уже была внесена путаница, когда Октавиан был провозглашен законным наследником Цезаря (не являясь его сыном). Таким образом, был создан прецедент.

Антоний, как и Октавиан, был прямым предшественником римских императоров, а этот титул формально не считался наследственным. Тем не менее императоры также помещали на своих монетах изображения Своих сыновей. Традиция эта зарождалась при Антонии и Октавиане. Хотя сама Клеопатра удостоилась изображения на одной из официальных римских монет, ни Цезарион, ни другие ее дети на них никогда не изображались. Антоний предпочел для римской монеты портрет своего сына от жены-римлянки. Мы уже видели на примере с царем Иродом, что он далеко не во всем следовал за Клеопатрой, и это еще один пример в таком же роде.

Именно за Антонием, владыкой восточных римских провинций и патроном союзных соседних государств, оставалось последнее слово при принятии важнейших политических решений. Даже возрожденная империя Птолемеев оставалась государством, зависимым от этого римского полководца. И каким бы влиянием на Антония ни пользовалась Клеопатра, первенство все же принадлежало не ей, а ему самому.

* * *

Обычно считается, что Александрийские пожалования навлекли на Антония и Клеопатру поражения и беды и сделали неизбежной победу более традиционно ориентированного Октавиана. Такая точка зрения не лишена оснований. И все же она во многом основана на ретроспективном знании. Человек, изучавший деятельность Октавиана в то время, мог бы найти разные факторы, которые действовали ему во вред. Например, его многочисленные войска не всегда были управляемы и требовали таких денег, которые он не всегда был в состоянии выплатить.

Несмотря на то что резиденция Октавиана находилась в Италии, у него вовсе не было большинства в сенате, поскольку в мнениях сенаторов отсутствовало единство. Конечно, Александрийские пожалования Антония вызвали неодобрение многих сенаторов и подорвали его позиции в Риме. Однако он сам, конечно, не мог не учитывать таких вещей и надеялся, что долгосрочные выгоды от его мер превзойдут временные трудности, возникшие в настоящих обстоятельствах. Важно также, оценивая последствия восточных преобразований Антония, учесть, что в самом 34 году до н.э. не случилось никаких осложнений для Антония и Клеопатры, которые нельзя было бы разрешить за один день с помощью удачной военной операции.

И все же эти действия Антония вполне могли вызвать у римлян тревогу и повлечь за собой нежелательные последствия, которые сам триумвир мог и не предвидеть. Дело в том, что на Востоке уже около столетия распространялась подпольная пророческая литература. Основной темой этих сочинений была конечная победа Востока над римскими завоевателями, поскольку на Востоке появится некий могущественный спаситель, который низвергнет Рим. Первое из подобных сочинений появилось в конце II века до н.э. Затем подобные антиримские идеи еще в более резкой форме нашли выражение в так называемом «пророчестве Гистаспа», и римляне даже запретили читать его под страхом казни.

Подобные бунтарские идеи отразились и в обширной грекоязычной пророческой литературе, известной под названием Сивиллиных книг. Римские власти тщательно отобрали приемлемую или даже выгодную для них часть такого рода пророчеств и издали ее в 83 году до н.э. Но большинство этих Сивиллиных пророчеств (по имени легендарных пророчиц – сивилл) были антиримскими по своему характеру. Многие из них восходили ко II веку до н.э. ко времени, когда эллинистические правители, такие, как Антиох IV, надеялись на близкий конец Рима, или же к периоду после 146 года до н.э. когда Греция стала римской провинцией.

Существовал также ряд прорицаний, предрекавших, что спасение Востоку принесет не мужчина, а женщина, причем женщина эта – царица Клеопатра. Когда она была в зените своего могущества, некие анонимные прорицатели утверждали, что недалек уже День суда, за которым последует золотой век:

Все звезды вражды упадут в океан,

И явятся новые звезды взамен.

Средь них взойдет и комета – звезда,

Что беды несет врагам.

Когда десятое поколенье уйдет,

То явится царственная жена,

Чья мощь многократно умножит добро.

И процветанье наступит тогда,

И братство на землю придет.

Земля свободной будет для всех

И станет больше плодов приносить,

Чем вспомнить может народ.

Польются молочные реки тогда,

И реки меда или вина… [5]5
  См. Сивиллины книги, VIII.


[Закрыть]

Из текста ясно, что речь идет о времени правления триумвиров, а царица, которая здесь упоминается, может быть только Клеопатрой.

И пока римляне спор ведут,

Кому Египтом владеть,

Появится среди мужей жена,

Из рода славных царей.

И Рим тогда злая ждет судьба,

Погибнут воины в своих домах,

Прольются реки огня с небес,

И сам владыка небесный придет,

Чтоб править людьми навек [6]6
  Там же. III, 46 – 47.


[Закрыть]

Женщину эту иногда именуют «вдовой» (очевидно, вследствие гибели супруга и «соправителя» Клеопатры Птолемея XIV). О ней говорится также:

Когда весь мир покорится ей,

Когда наступит царство вдовы,

То золото и серебро в океан

Будет сброшено, и мечи

Поглотит море.

И сам владыка небес,

Сам бог низвергнет на землю огонь,

И по его проклятью тогда

Загорятся земля и море везде,

Чтоб мог очиститься целый мир;

И звезды в небе погаснут тогда,

Не будет уже ни ночи, ни дня,

Не будет ни лета и ни зимы,

И бог произнесет тогда свой приговор

Над миром,

И наступит великий век [7]7
  Сивиллины книги, III, 75 – 76.


[Закрыть].

Потом царица, упоминаемая в пророчестве, перестанет быть вдовой, поскольку «станет супругой льва» – намек на Антония, так как лев был символом Геракла, с которым отождествлял себя этот полководец. В этом месте, правда, говорится о прошлом (как во многих прорицаниях), но есть еще длинное прорицание, относящееся к более раннему времени, отражающее те поверья, которые связаны были с именем Клеопатры:

Сколь ни велики богатства, что Азия Риму дала поневоле,

Взысканы будут сторицей долги, и за каждого в рабство

Уведенного в Рим человека двадцать римлян станут рабами,

На тысячи римлян падет проклятье!

О Рим, о развратом упившийся город, подобный блуднице,

Станешь еще ты рабам угождать, позабыв о гордыне!

Будешь острижен ты в знак униженья хозяйкой суровой

И сброшен на землю, ибо в ее руках – правосудье и милость.

После ж она вознесет до небес тебя снова,

Счастье и мир снизойдут и на Азию, и на Европу,

Воздух здоровье и силу дарить будет людям повсюду.

Звери и птицы плодиться начнут, и не будет им перевода.

Благословенны мужчины и женщины, что доживут до такого Времени.

Они, подобно крестьянам, что в царский дворец

Впервые попали, узрят в изумлении чудо.

Праведный в мире закон воцарится повсюду,

И время придет исполненья заветных желаний.

И братство везде в мире наступит, и счастье,

Мир навсегда покинут нужда, и смуты, и беды,

Не будет ни войн, ни убийств, ни раздоров. [8]8
  Там же, III, 350-361; 367-380.


[Закрыть]

Римлянин, «остриженный в знак унижения» суровой правительницей, – возможно, намек на территории, которые Антоний добровольно возвратил и передал в управление Клеопатре. По крайней мере, так их воспринимали сотни тысяч жителей Востока, униженных римским владычеством. И все же в этом пророчестве есть место для веры в примирение и всеобщее согласие, в идею доброго сотрудничества между римлянами и греками, на что нельзя было надеяться в Риме, созидаемом Октавианом, но что можно было увидеть в новых начинаниях Антония и Клеопатры.

* * *

Меняется и внешний облик самой царицы, по крайней мере на ее официальных изображениях, предназначенных для населения Ближнего Востока. Об этом можно судить по чертам ее лица на крупной серебряной монете, выпущенной в Антиохии по случаю Александрийских пожалований. Здесь уже нет простого эллинистического стиля, свойственного более ранним портретам. Перед нами величественная владычица, чей взор можно назвать надменным (если не грозным). Голову царицы украшает пышная прическа, и одета она не в простую греческую тунику, а в роскошное парадное платье, расшитое жемчугами. Жемчуга украшают волосы Клеопатры, на шее у нее – жемчужное ожерелье, а в ушах – жемчужные серьги. Жемчуг тогда был самым модным и чрезвычайно дорогим камнем. Хотя в самом Египте добывали много драгоценных камней, жемчуг туда ввозили из стран, прилегающих к Индийскому океану. Поэт Лукан утверждал, что Клеопатра появлялась на пирах, по его выражению, «увешанная дарами Красного моря» (см. Лукан. О гражданской войне; «Красным морем» он, как и некоторые другие римские авторы, именовал Индийский океан). После победы Помпея над Митридатом мода на жемчуг проникла и в дома богатых римлян. Однако жемчуг, как и другие украшения и драгоценности, в те времена поступал в основном в Александрию, и только после настоящей аннексии римлянами Египта жемчуг подешевел (см. Плиний Старший. Естественная история).

Вообще Александрия славилась роскошью, которую пуритански настроенные римляне именовали вызывающей. Там постоянно шла обширная торговля предметами роскоши, из которых большая часть поступала в царский дворец. Все, что связано с производством и торговлей парфюмерией и благовониями, издавна было одной из монополий дома Птолемеев (а еще ранее – египетских фараонов). Клеопатра уже использовала свойственные александрийцам глубокие знания в этой области, когда в 41 году до н.э. приплыла по реке в Таре на описанное выше свидание с Антонием.

Ее дворец был также знаменит великолепными египетскими мозаиками, изображающими нильские пейзажи. Очевидно, царскую резиденцию украшала также экзотическая мебель. (Известно, что после победы римлян над дядей Клеопатры на Крите Катон вывез в Рим, среди других сокровищ и предметов роскоши, также вавилонский столовый гарнитур).

Враги Клеопатры в Риме охотно пользовались слухами о роскоши, которой она предавалась. Много подобных рассказов слышал даже дед Плутарха от своего друга Филоты, который в то время учился в знаменитой Александрийской медицинской школе и одновременно был личным лекарем старшего сына Антония. Об одном его визите в царский дворец рассказывает Плутарх:

"Филота, врач из Амфиссы, бывало, рассказывал моему деду, как он учился своей профессии в Александрии и там познакомился с одним из царских поваров. Однажды он пришел навестить своего приятеля и попал на дворцовую кухню, где в это время готовили роскошный царский обед. Гость был поражен обилием снеди. Став свидетелем того, как на кухне жарили восемь кабанов, он спросил, сколь же многочисленны должны быть люди, пользующиеся гостеприимством во дворце. Повар громко рассмеялся и ответил, что гостей к обеду будет всего человек двенадцать, но все, что он видит перед собой, должно быть приготовлено и подано на стол в лучшем виде, поскольку даже небольшая задержка может все испортить. Возможно, Антоний потребует подавать на стол сразу, как только придут гости, может быть, он несколько отложит обед и попросит только вина; может случиться и так, что он надолго будет занят важным разговором. «Поэтому, – сказал повар, – мы никогда не готовим одну перемену кушаний, а всегда несколько, так как мы точно не знаем, когда именно за ними пошлют» (см. Антоний).