Текст книги "Дочь похитительницы снов"

Автор книги: Майкл Джон Муркок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Я поинтересовался, а какая у нас цель. Она назвала другой живописный городок с прошлым, не менее легендарным, чем у Лемго.

– До Гамельна несколько миль. К нему ведет проселочная дорога.

Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что Гамельн – знаменитейший немецкий город. Он известен по всему миру, особенно хорошо – в Англии и в Америке, где обожают рассказывать легенду о крысах, детях и гамельнском крысолове.

Мы тронулись в путь. Ехали, не включая фар, избегая по возможности населенных пунктов. Менее выносливый автомобиль давным-давно приказал бы долго жить, но наш «американец» был сделан на совесть и ничуть не уступал лучшим образцам «роллс-ройсов» и «мерседесов», а по скоростным качествам их даже превосходил. Он шел со скоростью пятьдесят миль в час, и рокот мотора напоминал ровное биение могучего сердца. Восхищаясь автомобилем, мощностью его двигателя и романтичностью стиля, я вдруг подумал, уж не в Америку ли меня собираются в конечном счете переправить? Или мне суждено сражаться с Гитлером на родной земле?

Мимо пролетали, посеребренные лунным светом, утесы и стволы деревьев. Монастыри, одинокие дома, церкви, фермы… Вот она, древняя и неизменная Германия во всей своей красе. Именно здесь родились та история, та мифология и тот фольклор, который нацисты прибрали под себя, отождествили со всем дурным, что было в Германии и в немецком народе. Мне порой кажется, что здоровье нации можно определить по тому, сколь ревностно и рьяно она идеализирует прошлое.

Наконец мы разглядели впереди Везер – длинную и темную полосу воды; на берегу реки расположился город Гамельн с его массивными каменными зданиями и деревянными домами, со знаменитым «приютом крысолова» и не менее известным Хохцайтхаусом, где, как гласит легенда, ночевал вместе со своим штабом Тилли перед наступлением на Магдебург. Мой предок и тезка, к стыду нашего рода, сражался под знаменами Тилли.

Мы свернули направо – и уперлись в шлагбаум. Сторожевой пост СА. Останавливаться было нельзя – если нас начнут проверять, то быстро выяснят, что мы не те, за кого себя выдаем. Мы с Бастэйблом переглянулись. Он притормозил, а я вскинул руку в нацистском салюте и произнес короткую речь, касавшуюся того, что мы выполняем важное задание и преследуем государственных преступников. Бастэйбл мертвой хваткой вцепился в руль, изображая из себя водителя-эсэсовца. Штурмовики не стали нас задерживать. Оставалось надеяться, что у них нет радиосвязи с другими постами.

Объехать Гамельн мы не могли; я, признаться, сомневался, что старый мост через Везер выдержит нашу тяжелую машину, но выбора у нас не было. Бастэйбл надвинул пониже на глаза фуражку и выпрямил спину, я раскинулся на заднем сиденье, как и подобает богатому господину, путешествующему со своей матерью. Мы без проблем добрались до парома, но с первого взгляда стало ясно, что машина слишком тяжела. Тогда мы вернулись к мосту, вышли из «дузенберга» и дальше двинулись пешком: Бастэйбл впереди, далее девушка, опиравшаяся на лук, последним, с мечом на плече, ковылял я.

Мы пересекли мост, и Бастэйбл повел нас вдоль берега по тропинке, едва различимой в утренней дымке. Я краем глаза замечал блики на речной воде, свет в окошках домов, тусклое зарево над макушками деревьев. Должно быть, отблеск автомобильных фар. Похоже, нас преследовала маленькая армия. Бастэйбл зашагал быстрее, и я сразу начал отставать. Он знал дорогу, но постоянно оборачивался и явно начинал нервничать.

Послышался гул двигателей, громкие гудки; мы поняли, что Гейнор и Клостерхейм предугадали цель нашего побега. Что теперь? Они доберутся туда раньше? Или им придется повторить наш путь, пешком через мост и дальше? Я спросил об этом Бастэйбла.

– Они разделятся на два отряда, – спокойно сообщил тот; дыхание его было ровным, в отличие от моего. – Один зайдет от Гильдесхейма, второй от Детмольда. Река их не остановит. Правда, дороги здесь жуткие, и все будет зависеть от того, какие у них машины. Если что-нибудь вроде «дорнье-форд-йейтса», нам крышка: этих монстров не задержит никакая преграда. Мы почти добрались, граф. Расщелина совсем рядом. Молитесь, чтоб они нас не опередили… Да, вашего кузена нельзя недооценивать.

– Вы с ним встречались?

– Не здесь, – загадочно откликнулся Бастэйбл.

Мы начали спускаться в узкую расщелину, которая, похоже, заканчивалась тупиком. Я вдруг исполнился подозрительности и решил, что Бастэйбл завел нас в западню, однако он жестом призвал к молчанию и повел вдоль каменной стены, стараясь держаться в тени. Мы почти достигли громадной плиты, которая надежно скрыла бы нас от посторонних глаз, когда наверху раздались возбужденные голоса. Вспыхнули и погасли фары, затем зажглись вновь. Все-таки западня…

– Меч! – крикнул Бастэйбл, бросаясь наземь, чтобы не попасть в луч света. – Фон Бек, меч! Достаньте меч!

Я недоуменно уставился на него.

– Зачем?

– Бейте по камню, граф! Вот сюда! Бейте, кому говорят!

Взревели двигатели. Утреннюю мглу прорезали лучи мощных прожекторов. Я узнал голос Гейнора, торопившего своих подчиненных. Машина, завывая мотором, вползла в расщелину. Отчаянно заскрипели тормоза.

– Сдавайтесь! – донесся сверху голос Клостерхейма, усиленный рупором.

– Вы окружены! Сдавайтесь!

– Меч! – повторял Бастэйбл как заклинание. Девушка сорвала ткань, в которую был завернут ее лук, и достала колчан со стрелами.

Если я правильно понял, Бастэйбл требует, чтобы я рубил горную породу? Спятил он, что ли? Может, они все спятили, а я просто-напросто утратил представление о реальности и потому счел их своими спасителями?

– Рубите скалу, – прошипела девушка. – Скорее, граф. Иначе нам не спастись.

И она туда же! Я попал в компанию безумцев! Впрочем, я обещал подчиняться…

Я попытался поднять меч над головой. На какой-то миг мне почудилось, что ничего не выйдет, что клинок выскользнет из пальцев и упадет на землю, и тут передо мной вновь возник мой двойник. Смутно различимый, весь какой-то скривившийся, словно от боли, он сделал мне знак, поманил за собой. Потом ступил на скалу – и исчез.

Я выкрикнул что-то нечленораздельное и со всех сил, какие у меня еще оставались, обрушил меч на гранитную плиту. Раздался сухой треск, будто лопнул лед, но плита устояла. К моему изумлению, меч нисколько не пострадал, на нем не осталось даже щербинки.

У меня за спиной застучал пулемет.

Я снова взмахнул мечом. И снова обрушил его на скалу.

Из скальных недр донесся глубокий стон, и по плите зазмеилась тонкая трещинка. Я попятился.

Не будь мой меч так хорошо отбалансирован, я бы не сумел нанести третий удар. Замах… Ну!..

Внезапно меч запел: вибрирующий метал и вибрирующая скала слили голоса в диковинной гармонии. Песня пробирала до костей, становилась все громче и громче, поглощая прочие звуки. Я попробовал вновь поднять меч, но на сей раз тщетно.

С оглушительным хрустом трещина раздалась. Скала раскололась как доска, из проема повеяло холодом – и чем-то еще, чем-то материальным, что ли, окутавшим нас будто коконом. Бастэйбл тяжело дышал. Девушка выпустила несколько стрел, но определить, попали ли они в цель, не было никакой возможности. Бастэйбл проскользнул в проем, мы последовали за ним и очутились в гигантской пещере, пол которой был гладким, как мрамор. По пещере гуляло эхо, отдаленно напоминавшее человеческие голоса. Дальний звон колоколов… Мяуканье кошки…

Мое сердце сжалось от ужаса.

Я что, стою перед вратами преисподней? Если камень сойдется вновь за моей спиной, как это если верить легенде, произошло с гамельнским крысоловом, то я навсегда останусь под землей, буду погребен заживо, отрезан от всего, что любил и чем восхищался в этой жизни. Чудовищность происходящего – мне с помощью моего клинка удалось создать резонанс, который заставил треснуть скалу и открыл проход в пещеру – подтверждала средневековую легенду, которая, как известно всем и каждому, родилась в тринадцатом столетии, в пору крестового похода детей. Мне чудилось, что я вот-вот потеряю сознание. Тут девушка подхватила меня под локоть, и мы вдвоем пошли вперед; я спотыкался, и каждый шаг отдавался жуткой, едва переносимой болью во всем теле. А впереди ждала темнота.

Бастэйбл уже растворился во мраке. Я окликнул его.

– Сюда! – отозвался он. – Мы должны добежать до сталагмитов. Торопитесь, граф! Стена закроется не сразу, а у Гейнора хватит мужества последовать за нами.

Визг тормозов. Ослепительный свет. Машина Гейнора подкатила к разверстому зеву пещеры – и въехала под каменный свод. Мой кузен вел себя как охотник, обезумевший от близости добычи. Охотник на железном коне. Он не обращал внимания на препятствия и преграды, ибо его обуяла жажда крови.

Снова застучал пулемет. Потом словно зазвенели колокола, затренькало стекло. Из темноты вылетело нечто увесистое и шлепнулось неподалеку от меня, обдав пылью.

Пули дробили камень и разбивали вдребезги ледяные наросты, которые в изобилии встречаются в подобных пещерах. Я вскинул голову и в свете фар увидел, как что-то черное промелькнуло у меня перед глазами. Бастэйбл и лучница тоже смотрели на потолок, будто прикидывая, что " еще обрушится вниз.

Отвалилось и рухнуло на пол пещеры второе ледяное копье, крошки льда брызнули мне в лицо. Я отшатнулся, потерял равновесие, упал – и вдруг покатился куда-то по покатому галечному склону.

Вдогонку донесся крик Бастэйбла:

– Не выпускайте меч, граф! Если разойдемся, идите в Морн! Ищите офф-моо!

Названия ничего для меня не значили, звучали почти издевательски. Ну да бог с ними, главное сейчас – затормозить падение и не потерять Равенбранд. Если я выпущу меч, страшно даже подумать, что со мной может случиться.

Мы с клинком успели стать единым существом. Нас объединяла нечестивая, потусторонняя связь, каждый зависел от другого. Мне подумалось, что если один из нас погибнет, второй немедля перестанет существовать. А перспектива гибели представлялась все более реальной – склон становился круче, скорость падения возрастала. К горлу подкатила тошнота. Я падал в черную бездну.

Глава 6
Чудеса природы

Когда спуск прекратился, у меня на глаза от изнеможения навернулись слезы. Рука моя по-прежнему стискивала рукоять меча. Удивительно, что я ее не выпустил: должно быть, некий инстинкт подсказал моему телу, что в черном клинке – залог спасения. Кажется, у меня не осталось ни единой целой кости. Я не мог поверить, что до сих пор жив. Но все сложилось относительно удачно… Шляпа, подбитая изнутри, уберегла мою голову от серьезных повреждений. Она съехала мне на глаза; когда же я исхитрился приподнять ее, то ничего не увидел. Вокруг царила кромешная тьма. Откуда-то из дальнего далека доносились едва слышные выстрелы и крики – хоть какое-то напоминание об утраченном человеческом мире. Меня подмывало закричать, обнаружить свое присутствие; пускай они убьют меня, пускай заберут мой меч, но я увижу людей…

По счастью, я не мог не то что крикнуть – прошептать, ибо язык отказывался повиноваться. Хорошо еще, что сохранилось зрение. Высоко вверху мерцали лучи света автомобильные фары. Я приблизительно прикинул расстояние, которое пролетел, и мысленно содрогнулся. Интересно, это уже дно пропасти или я лежу на краю обрыва, и достаточно шевельнуться, чтобы сорваться в бездну, чтобы застыть навсегда в чистилище, в этом вечном мгновении между жизнью и смертью, между ясным сознанием и полным забытьем? На подобную судьбу, похоже, и намекали мои мучительные сны. Если вдуматься, в снах я видел – должен был видеть – и это, с позволения сказать, приключение, в которое втянулся отнюдь не по собственной воле.

Какая радость сознавать, что приключение близится к концу! Здесь меня никто не отыщет. Скоро я засну, а потом умру. Я сделал все, что мог, сражался с нацистами, пока хватало сил, и погибаю за правое дело. И при мне мой меч, мой защитник и наша фамильная реликвия, не доставшаяся врагам. И умираю я достойно, как и надеялся с детских лет. Немногие немцы в наши дни могут сказать о себе то же самое.

Что-то коснулось моего лица. Мотылек? И вдруг я услышал женский голос. Тихий, почти шепот, у себя над ухом:

– Граф, молчите, пока они не уйдут. Ее рука нащупала мою. Я испытал несказанное облегчение. Попытался вздохнуть; грудь обожгла боль, но я превозмог себя и сделал еще один вдох. Девушка продолжала держать меня за руку, и боль в теле как будто начала отступать. Хвала небесам! Эта девушка, полуженщина-полуребенок, вызывала у меня чувства, которые я сам затруднялся определить; пожалуй, главным из них было чувство товарищества, точнее, боевого братства. По-мужски меня к ней почти не влекло. Странно; ведь в ней присутствовали чувственность и грациозность, способные свести с ума большинство мужчин. Наверное, причина в том, что я был более недоступен страсти и похоти. В моем положении и то и другое грозило обернуться неврозом и саморазрушением; во всяком случае, мне всегда так казалось, и примеры из истории нашего рода только утверждали меня в этом мнении. Для моих предков сладчайшим на свете ароматом был запах пороха.

Я справился, не желает ли она назвать мне свое имя. Или ее и вправду зовут Герти? Она рассмеялась.

– Герти меня никогда не звали. Имя Оуна вам что-нибудь говорит?

– Спенсер. «Королева фей». Владычица истины.

– Может быть. А моя мать? Вы ее не помните?

– Вашу матушку? Я должен ее помнить? Где мы с ней встречались? В Беке? В Берлине? В Миренбурге? – у меня возникло ощущение, будто я невольно допустил бестактность. – Простите, пожалуйста, но…

– В Кварцазаате, – перебила она, и это слово прозвучало так, будто она хотела произнести его на арабский манер. Я такого места не помнил, в чем честно признался. По-моему, она мне не поверила.

– Благодарю вас, фройляйн Оуна, – проговорил я с аристократической чопорностью. – Вы меня сильно выручили.

– Не стоит благодарности, – отозвалась она слегка отстраненно, будто ее внимание привлекло что-то другое.

– А что с Бастэйблом, вы не знаете? – спросил я.

– О, с ним все в порядке. Он способен о себе позаботиться. Даже если его поймали, он найдет способ улизнуть. Наши с ним пути на время разошлись. Он велел искать реку, которая, по его словам, должна вывести нас к городу Мо-Оурия.

Название было мне смутно знакомо. Откуда? Я вдруг вспомнил книгу из своей библиотеки. Сочинение из когорты воспоминаний предприимчивых мошенников, написанных вдогонку «Симплициссимусу» Гриммельсгаузена и «Приключениям Мюнхгаузена» Распе. Автор, скрывшийся за псевдонимом, утверждал, что побывал в подземном королевстве, прибежище обездоленных, и видел там исконных обитателей подземелья, чьи тела были скорее из камня, чем из плоти и крови. В детстве история эта мне очень нравилась, но с годами я стал замечать все несуразицы сюжета, все многочисленные повторы, которыми изобилуют подобного рода вымыслы, и книга мне наскучила.

Искать реку? Я со вздохом признал, что вряд ли выдержу продолжительную пешую прогулку. Насколько я мог судить, путь нам предстоял неблизкий. Размеры пещеры впечатляли. Известно ли Оуне, сколь далеко она тянется?

Судя по голосу, мой вопрос позабавил девушку.

– Некоторые считают, что у нее нет конца, – ответила Оуна. – Достоверной карты подземелья, по крайней мере, не существует.

Какая громадина! Даже недавно открытые пещеры под Карлсбадом и то меньше.

Потом Оуна велела мне ждать и исчезла во мраке. Меня потрясло, с какой легкостью она передвигалась в кромешной тьме. Когда Оуна вернулась, то приподняла меня под мышки, протащила несколько шагов, и я ощутил спиной, что лежу на какой-то материи.

– Скажите спасибо нацистам, – проговорила Оуна, кладя рядом со мной мой меч. – Если бы они не морили вас голодом, я бы с вами не справилась.

Я повернул голову. Похоже, материя была натянута на раму из каких-то длинных побегов или веток. Впрочем, веток ли? Эти «ветки» не слишком походили на древесные.

Пока я предавался размышлениям, произошло удивительное: материя поползла по камням, и я вместе с ней. Оуна-лучница волокла меня на примитивных носилках!

Я с неудовольствием отметил про себя, что мы продолжаем спускаться, вместо того чтобы подниматься к трещине, созданной песнью моего клинка. Вдобавок разыгралась клаустрофобия, хотя прежде я ничего подобного за собой не замечал, даже в окопах во Фландрии. Впрочем, Оуне вряд ли достанет сил вытащить меня на поверхность, так что надо смириться с неизбежным, тем более что она как будто ориентируется в этом подземелье. Ищет какое-то безопасное место, известное ей то ли из собственных скитаний, то ли по рассказам Бастэйбла. Кстати, о Бастэйбле. Надеюсь, ему удалось ускользнуть от нацистов. Ни одному цивилизованному человеку не представить той степени гнусности, до которой способны дойти эти грубые животные. Я вздрогнул при мысли, что Гейнор может нас нагнать, и попытался заговорить с Оуной, но у меня мгновенно закружилась голова. А следом за головокружением подкралось благословенное забытье.

Очнувшись, я сразу ощутил, что что-то изменилось. Окружавшая меня темнота перестала быть зловещей и сделалась умиротворяющей. Слышался шорох, будто ветер гонял по пещере палую листву; я осознал, что вижу вдалеке тусклую полосу света, словно солнце вставало из-за горизонта.

Оуна – черная тень на фоне еще более густой черноты – сидела неподалеку и готовила еду. Пахла еда репой, а на вкус смахивала на молотый имбирный корень и была немного склизкой, что ли, но я уплел свою порцию за обе щеки. Оуна сказала, что приготовила еду из местных растений, что питалась ими и раньше, поэтому опасаться нечего.

Я спросил, нет ли у этой пещеры общего со знаменитыми римскими катакомбами, в которых укрывались и жили подолгу, образуя целые поселения, жертвы религиозных преследований.

– Да, преследуемые порой приходят сюда и находят здесь убежище, – ответила Оуна. – А местные жители никогда не выходят на поверхность и даже не приближаются к ней.

– Вы хотите сказать, что тут, в подземелье, существует своя цивилизация?

– Поверьте мне, граф Ульрик, тут вы найдете не одну, а несколько цивилизаций.

Разумеется, я ей не поверил. Мы же разумные люди, в конце концов.

С другой стороны, некий внутренний голос советовал поверить. Я ощущал в словах Оуны отзвук мистической истины, которая некогда открылась мне через моих предков, передалась по наследству, через родовую память. Мне доводилось слышать предания цыган, утверждавших, что внутри нашего мира существует иной мир, куда можно попасть через вход на Северном полюсе; знал я и то, что некоторые нацисты, в том числе свихнувшийся на вегетарианстве Гесс, верили в подобные бредни, но я даже представить не мог, естественно, что этот иной мир существует на самом деле. Но существует ли он? Пещера не может быть безграничной, у нее должны быть пределы, а пока нам не встретилось ни единого признака того, что здесь обитают живые существа. Может, Оуна из той полуспятившей братии, которая верит во всякую ахинею? Ладно, поглядим. До сих пор она вела себя вполне осмысленно и уже не раз спасала мне жизнь.

Я не сомневался, что Гейнор и Клостерхейм по-прежнему нас преследуют, поскольку мой меч значил для них слишком много. Если понадобится, из-за него они отправятся за мной и к сатанинским огням.

Свет вдалеке постепенно обретал силу, и я начал различать окрестности. Судя по эху, потолок пещеры находился очень и очень высоко; интересно, на сколько еще мы сможем спуститься, прежде чем нас раздавит давление? Повсюду, куда ни посмотри, виднелись сталактиты и сталагмиты, в которых дробился на множество бликов дальний свет. Оуна волокла меня по естественной каменной «дороге» – скорее всего, то была полоса застывшей лавы, и она, извиваясь, уводила вниз, к мерцающему горизонту. Я вдруг понял, что слышу некий звук, и чем дальше мы шли, тем громче он становился, пока не перерос в отдаленный рев. Что было его источником, оставалось лишь догадываться, равно как и об источнике света.

Оуна устала и потому все чаще делала передышки. Рев между тем нарастал и оглушал, так что мы с моей спутницей едва слышали друг друга. Она не собиралась отказываться от задуманного. Отдохнув очередные пятнадцать минут, она поднялась и поволокла носилки по светящемуся склону; наконец пол пещеры выровнялся и мы увидели, что стоим на утесе, а перед нами раскинулась широкая полоса жемчужного оттенка.

Я хотел было спросить Оуну, что это такое, но понял, что она меня не услышит. Вид у нее был такой, что еще немного – и она рухнет от изнеможения. Тем не менее она вновь взвалила на плечи шесты, поправила самодельную упряжь…

Что касается моего состояния, оно нисколько не улучшилось. Если в ближайшее время меня не осмотрит хирург, мои кости почти наверняка срастутся не правильно, а сломанное ребро возьмет да и проткнет какой-нибудь внутренний орган. Я не то чтобы опасался за свою жизнь, просто старался учесть все возможные варианты развития событий. А смерть меня не страшила – ведь я уже успел умереть и воскреснуть. Быть может, гибель была бы наилучшим выходом: тогда бы мы оба – я и меч – оказались недоступны для нацистов.

Мы побрели вперед, метр за метром, к источнику света и звука. Минул час или около того; Оуна остановилась и пригубила из фляжки, висевшей у нее на поясе, потом заставила и меня проглотить несколько капель отвратительно пахнувшей жидкости. «Ведьминский отвар», – сказал я. «Как угодно, – ответила она, – если вам так больше нравится, пусть будет ведьминский отвар».

Понятия не имею, сколько мы прошли и сколько времени занял наш путь. Рев продолжал нарастать, наступил момент, когда он начал отдаваться в ушах биением моего собственного сердца. Череп словно превратился в огромную пустую аудиторию. Я не замечал ничего, кроме этого всепоглощающего звука. А между тем свет, по меркам нашего мира все еще достаточно тусклый, стал ярок настолько, что у меня заслезились глаза. Я с трудом сумел отвернуться – и увидел, что сияние выхватило из темноты ближайшие окрестности с их причудливыми достопримечательностями. Я разглядел скалы, казавшиеся живыми, органическими; формой они напоминали то фантастических животных, то растения, дома и даже людей. Над скалами возвышались выветрившиеся утесы. Вдалеке, где тьма не собиралась сдавать позиции, серебристое свечение казалось призрачным, а за ним клубилась зловещая тень. Потрясающее зрелище! Я не мог поверить, что никто из людей до сих пор не побывал в этом мире и не описал его. А ведь это и вправду мир, настоящий мир, у которого наверняка имеется собственная география и собственная история. Жутко думать, что нацисты проникнут сюда, завоюют эту землю и осквернят ее своим присутствием. А с них станется: ведь у них тяга к темноте, они повсюду уничтожают свет и распространяют тьму.

Сам я, хоть и восхищался этим новооткрытым миром, с превеликим удовольствием вырвался бы из-под земли. Меня угнетала толща над головой. Пускай я был полумертв от усталости и побоев, очутиться прежде срока в могиле было не слишком приятно.

Впрочем, мое состояние немного улучшилось. Уж не знаю, чем меня поила Оуна, только ее напиток вернул мне силы, причем иным способом, нежели меч. Едва переносимая боль в теле отступила, притупилась и стала вполне терпимой. Я чувствовал себя свежее и чище, будто выкупался, как то было у меня в обыкновении, весной во вскрывшейся реке.

Дом… А есть ли у меня дом? Может, драгоценный кузен Гейнор выполнил свое обещание и разобрал мое поместье по камешку?

Скорее всего, он был уверен, что я владею и чашей, и мечом, что они при мне, а потому не стал уничтожать Бек и дальше измываться над моими слугами. Но отсюда следовало, что он не бросит погоню, что он будет идти за мной по пятам и постарается отнять меч и вырвать у меня признание о местонахождении мифической, вероятно, никогда не существовавшей в реальности чаши Грааля. Безумец!

Рев окутал нас пеленой. Мы стали его частью, нас влекло к нему, словно загипнотизированных или лунатиков. Мы не сопротивлялись, ибо наш путь, похоже, лежал в том же направлении.

Опираясь на шест от носилок, с мечом за спиной, висевшем на побеге местной лианы, который отыскала Оуна, я теперь ковылял рядом со своей спутницей. Свет приобрел яркость вспышки, какими пользуются фотографы. Он резал глаза, поэтому Оуна вновь нацепила свои дымчатые очки, а я надвинул поглубже на лоб шляпу с пером. По большому счету мы ослепли и оглохли, а потому двигались медленнее и осторожнее прежнего.

Широкая лента света падала, подобно радуге, к блистающей темноте. Вдалеке, если присмотреться, можно было различить другую светящуюся полосу, намного шире первой. Но даже этого света не хватало, чтобы разглядеть потолок пещеры. Только слабое эхо давало некоторое представление о глубине. Что-то около двух миль.

Рев шел из того же источника, что и свет. И оттуда же, как я вдруг осознал, исходил зной.

Если под землей и вправду существуют сложные формы жизни, по крайней мере, я могу понять, каким образом они тут развились, без животворного солнца.

Воздух наполнился сыростью. Очевидно, мы приближались к реке, о которой упоминал Бастэйбл. Я ожидал увидеть обыкновенную реку и потому оказался совершенно не готов к зрелищу, открывшемуся нашим взорам. Камни, поначалу искрившиеся будто светлячки, внезапно окутались серебристым сиянием. В воздухе заплясали крохотные звездочки, они вспыхивали и угасали, оседая на нашей одежде.

Жидкость… Сперва я решил, что это ртуть, но быстро сообразил, что вижу воду, насыщенную фосфоресценцией, которая попадала в нее из некоего близлежащего источника – возможно, из подземного моря.

Оуна, судя по ее поведению, была привычна к этой картине. Подойдя к заводи, она зачерпнула воды и поднесла мне в сложенных чашечкой ладонях. Свежая, вкусная вода. Ладони Оуны тоже светились, и она теперь напоминала мне какую-нибудь святую из иллюстрированной Библии. Оуна откинула волосы со лба, и над ее головой мгновенно образовалось гало. Там, где оседали водяные брызги, наша одежда сверкала и переливалась. Оуна жестом показала, что я могу пить еще, если хочу. Затем зачерпнула сама и отпила из пригоршни. Губы ее засеребрились, в алых глазах заплясали чертики. Ей явно доставляла удовольствие моя растерянность. На несколько секунд она стала почти прозрачной – вода высветила кровеносные сосуды и внутренние органы.

Я не верил собственным глазам. Мне хотелось узнать побольше об этой воде, о том, как такое вообще возможно, однако рев по-прежнему оглушал, так что спрашивать о чем-либо было бессмысленно.

Искрясь, точно усыпанные мишурой рождественские елки, мы продолжили спуск по гладким и скользким камням туда, где полоса ослепительного света начинала свое падение в бездну.

И там нам открылся источник оглушительного рева. Ничего подобного я в своей жизни не видел, хотя немало путешествовал по свету. Это было величайшее чудо, чудо из чудес, затмившее собой те семь, которыми восторгаются обитатели поверхности. Я частенько говаривал, что чудеса света нельзя представить по описаниям. Ни фотографии, ни фильмы, ни иные изображения не способны передать их великолепия; его можно ощутить, только оказавшись вплотную и увидеть воочию, будь то египетские пирамиды или Гранд-Каньон. А эти роскошные, невообразимые, не имевшие названия водопады почему-то наводили на мысль о рае; во всяком случае, трудно было ожидать, что нечто подобное можно отыскать в недрах нашей планеты. Великолепное зрелище одновременно придало мне сил и заставило ощутить свою мизерность. Описать водопады я не в состоянии, попробую обойтись сравнением: вообразите себе громадную светящуюся реку с водопадами в сотни раз величественнее Виктории и Ниагары – под сводом огромной, неизмеримо глубокой пещеры, которой не видно ни конца ни края…

Несчетные тонны мерцающей воды обрушивались с обрыва, сотрясая почву под ногами, стремясь в черную бездну; вблизи рев водопада, как ни странно, напоминал человеческую музыку. Скалы отбрасывали диковинные, фантасмагорические тени. Свет выхватывал из мрака нагромождения камней, целые природные галереи, башни и замки, которые тоже лучились серебристым сиянием. А вода падала и падала, в самое сердце мироздания, непрестанно обновляя мир и обновляясь сама.

Каким-то непостижимым образом это упоительное зрелище подтверждало мою веру в существование сверхъестественного:

Я вдруг испытал прилив гордости. Надо же, я стою на краю могучего водопада, наблюдаю, как огненная вода, пенясь и дробясь на мириады брызг, рушится вдоль утеса, основания которого не разглядеть, и где-то там, в необозримой дали, вновь становится рекой. Если приглядеться, можно было различить извилистую ленту, бегущую по долине и вливающуюся в широкую светлую полосу, которая, как я теперь догадался, была не чем иным, как подземным морем. По крайней мере, здешняя география в этом смысле соответствовала поверхностной – той, к которой привыкли обитатели верхнего мира. По обеим берегам реки на покатых склонах возвышались башни серебристо-серого цвета, вызывавшие в памяти линию нью-йоркских небоскребов. Подобных образований и выходов породы я никогда не видел. Мой брат-геолог, погибший под Ипром, пришел бы здесь в несусветный, ребяческий восторг. Мне жутко хотелось запечатлеть все то, что я вижу. Легко представить, почему никто из побывавших в этом подземелье не приносил в наш мир хотя бы картин, почему описание этого места могло встретиться только в книге известного фантаста, почему подобное зрелище непредставимо – пока не узришь его сам, своими глазами.

Картина захватила меня настолько, что я совсем забыл о своих болячках и о том, зачем мы сюда пришли, и потому вздрогнул, когда Оуна потянула меня за рукав и ткнула пальцем вниз: мол, хватит ли у меня сил спуститься или же мы заночуем наверху?

Я, разумеется, еще ощущал слабость во всем теле, но был готов на что угодно, лишь бы уйти подальше от Гейнора и его своры. Что ни говори, а он по-прежнему может нас настичь. Поэтому я бы предпочел спуститься, чтобы чувствовать себя в безопасности. С другой стороны, пребывание в пещере изрядно действовало мне на нервы и я, представься мне такая возможность, не задумываясь полез бы наверх, к солнцу, чтобы уже на поверхности продолжать борьбу с Адольфом Гитлером и прочими маньяками, подонками и убийцами.

В общем, я не хотел спускаться дальше, но если это был единственный путь к спасению – что ж, придется идти. Оуна указала на скос, примерно на половине высоты утеса, и я разглядел там естественный каменный мост, тянувшийся через светящуюся реку. По всей видимости, туда-то мы и должны были попасть. Я кивнул, и она двинулась вниз, тщательно выбирая, куда поставить ногу, а " последовал за ней по склону, усеянному серебристыми каплями. Рев водопада, дрожь почвы под ногами, длинные каменные «пальцы», торчавшие вокруг, словно деревья в лесу, яркий свет и огромная масса воды, продолжавшей свой полет, словно загипнотизировали меня. Мне чудилось, я покинул человеческий мир навсегда, ради незабываемого приключения, которое своей экзотичностью способно посрамить и воображение Шиллера.