355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Майкл Доббс » Прикосновение невинных » Текст книги (страница 12)
Прикосновение невинных
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 04:49

Текст книги "Прикосновение невинных"


Автор книги: Майкл Доббс


Жанр:

   

Триллеры


сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Глава 7

Дэниел шевельнулся, осторожно открыл глаза и посмотрел на Изу, сидящую на соседней кровати. Она провела беспокойную ночь, горькие мысли гнали сон прочь.

– Нам нужно побольше узнать, Дэниел. О детях, кто их покупает, кто продает.

– М-да…

– Сегодня утром, до моей встречи с Фолдом. Я должна прощупать почву, быть уверенной в том, что говорю.

– Правильно.

– Не будем себя обманывать. Ты прекрасно знаешь, что ребенка можно продать не только для усыновления. Нам важно узнать все факты.

– Нам?

Иза укоризненно покачала головой. Она уже начала привыкать к тому, что чем меньше на Дэниеле одежды, тем красноречивее он становится, и решила накинуть халат.

– Да, Дэниел. Нам. Так что прочисти мозги, оденься наконец и найди кого-нибудь, с кем мы можем поговорить до моего свидания с Фолдом.

Блэкхарт посерьезнел.

– Полиция? Может быть, Скотланд-Ярд?

– Ну да!.. Меня вроде и нет в стране, в сумке пятнадцать тысяч чужих денег, и ты хочешь отправить меня прямо в Скотланд-Ярд?

– О'кей, о'кей. У меня размягчение мозгов. Найду кого-нибудь еще.

– Я пью кофе без сахара, – бросила Изидора через плечо, направляясь в ванную.

Когда она вернулась одетая, Дэниел сидел за столом с кружкой кофе в руках и довольно улыбался.

– Ваше желание для меня закон, госпожа моя, – сказал он с шутливой торжественностью. – Через девяносто минут. «Католическая рука помощи». На той стороне Темзы, за Ватерлоо.

– Хорошо, раб, – кивнула она и наклонилась, чтобы поцеловать Дэнни в лоб. От него удивительно хорошо пахло.

Они пришли на десять минут раньше, но женщина, назначившая им встречу, приветствовала их улыбкой. Это была стройная темноволосая женщина в майке с надписью «Спасите леса», заправленной в обтягивающие джинсы. Она представилась как Джуди Вассерман, акцент выдавал в ней уроженку Восточного Лондона. Они долго блуждали по коридорам большого и несколько обветшалого здания, со стенами, обклеенными плакатами, призывающими предотвратить экологическую катастрофу. Тесные комнаты заполняли женщины, ведущие безнадежное сражение с горой новых книг. Кабинет Джуди помещался на переделанном под офисы чердаке. Скат крыши оставлял мало места для полок, и кипы бумаг поднимались с пола, подобно сталагмитам. Джуди аккуратно перешагнула через одну кипу, очистила два стула для гостей и пригласила их садиться.

– Добро пожаловать в наше богоугодное заведение. Вы хотите поговорить о детях? Я в вашем полном распоряжении.

– Мы хотим знать все о продаже детей, – тихо сказала Иза.

– О каком именно направлении? – спросила Вассерман.

– А это важно? – вмешался Дэниел.

– Еще как, если вы ребенок, – ответила Джуди. – Для детей повсюду в мире жизнь – короткая и тяжкая борьба против болезней и жестокости, которую большинство из них проигрывают. Так что продажа детей – совершенно законное дело во многих странах, особенно в Азии и Латинской Америке. Немногие счастливчики будут проданы для усыновления хорошим, белым, среднего достатка родителям на Запад.

– Немногие счастливцы?

– Пять, может быть, десять тысяч в год. Зависит от моды. Притащите телевизионную камеру в детский дом любой страны третьего мира, и будущие мамы и папы не замедлят появиться, размахивая чековыми книжками и желая купить одного, а может, взять и второго, если удастся договориться о хорошей скидке. «И получить, и сэкономить». О, они говорят себе, что помогают семье этого ребенка; печально, но это не так.

– А как все обстоит на самом деле?

– Где-то кто-то делает деньги, и большие деньги, так что они никогда не достаются матери… Обычно адвокат назначает очень скромный гонорар, но потом обнаруживается, что у него возникла масса каких-то непонятных дополнительных расходов.

– Вы не одобряете усыновления?

Джуди отбросила с лица волосы.

– Конечно, нет. Продажа детей порождает дикие формы эксплуатации. Рынок торговли детьми дает миллионы каждый год; я хотела бы, чтобы эти деньги шли на укрепление семей, а не на их разрушение. Запад лишает неразвитые страны природных богатств, зачем же отбирать еще и детей?

– Вы говорили о других формах эксплуатации, – настаивала Иза.

– На каждого усыновленного ребенка приходится, может быть, десяток проданных для других целей. Я провела несколько лет на Востоке, в тех местах, где с детьми обращаются, как с телевизорами, их покупают и продают на рынке, а потом выбрасывают, когда они становятся бесполезными. В Таиланде вы можете нанять мальчика или девочку на час или купить их. За наличные. Четыреста фунтов. Иногда гораздо дешевле. Родители могут продать своих детей за сумму, которая требуется им для покупки дозы наркотика или холодильника. Почти то же самое происходит на Филиппинах, в Южной Корее, Индии и дюжине других стран. В Китае отдают даже младенцев-девочек, если вы сумеете их вывезти.

– Кто? Кто покупает?

– Если ребенку повезет, его купит пара из Европы, жаждущая усыновить ребенка. Если не повезет, могут стать малолетними проститутками, попасть в мафию продавать наркотики на улицах. Вы «кормите» ребенка пакетиками с героином и легко провозите, куда хотите. Если, конечно, пакеты не разорвутся, в таком случае властям достается мертвый, никому не нужный ребенок.

Иза чувствовала, как внутри у нее все заледенело.

– В Индии, в штате Бихар, недавно была раскрыта группа, продававшая детские органы для трансплантации, – продолжала Джуди.

– Не хотите же вы сказать, что они… убивали, приносили в жертву детей из-за их органов?

– Я говорю не просто так. У меня точные сведения. Существует международный рынок купли-продажи детей, их продают, как телевизоры – целиком или по частям.

Иза какое-то время сидела неподвижно, стараясь – как мать – отогнать от себя саму идею о том, что детей можно рассматривать как товар, торговать ими или убивать. Но как журналистка она знала, что Джуди Вассерман говорит правду, она сама все это видела в Колумбии и других странах Латинской Америки. Приземлившись в аэропорту Боготы, этом мавзолее из бетона, она видела немецкие пары, прибывавшие с пачками американских долларов и уезжавшие с плачущими грудными младенцами на руках или с испуганными малышами. Родители и дети, говорящие на разных языках.

– А как обстоят дела здесь, в Европе? Скажите мне, что, здесь все по-другому?

– Конечно, – кивнула Джуди. – Разница в том, что в Европе цены выше. Вы можете ждать пять или шесть лет, если решили усыновить ребенка официальным путем, а потом вам скажут, что вы слишком стары. В некоторых странах двадцать супружеских пар охотятся на одного и того же ребенка. Так что люди платят больше – чтобы купить за границей, обойти очередь, найти кого-то, кто готов нарушить правила и закон.

Она посмотрела на Изу, ставшую мертвенно-бледной.

– Вы расстроены. Не хотите выпить чашку чая?

Иза покачала головой.

– Я не могла скрывать от вас истинное положение дел. Ничего не изменится, если люди не поймут. Эту историю не подсластишь.

– Мне нужны не извинения, а правда, – сказала Иза. – В Европе, в этой стране, продают детей для иных, кроме усыновления, целей?

– Такое случается. Не в таких масштабах, как в странах третьего мира, конечно, но Европа может предложить то, чего нет там.

– А именно?

– Белый цвет кожи. Люди платят больше, чтобы усыновить белого ребенка. Я все еще не могу поверить, но они платят огромные деньги, чтобы иметь половой контакт с белым ребенком. Среди педофилов снимают порнографические фильмы с участием детей. Полиция находит видеокассеты, но редко обнаруживает тех, кто их сделал, и никогда не находит детей.

– Что с ними происходит?

В ответ Джуди покопалась в бумагах на столе и выудила из кипы вырезку из газеты. О педофильной организации в Амстердаме, которая распространяла кассету с фильмом, в котором мужчина мучил двух девочек, младшей из которых вряд ли исполнилось даже полтора года. Иза и Дэниел читали заметку, все теснее прижимаясь друг к другу. О полицейском налете на ферму, где было найдено кинооборудование и инструменты для пыток. В бочках с кислотой, о которой, сообщалось в статье, были найдены остатки растворенной плоти. Арестованный утверждал, что это свинина.

– В Европе ставки более высокие, поэтому и цена на детей выше. Существует своего рода расизм наоборот. По сообщениям из Ливана, арабские традиционалисты покупают белых девочек, чтобы выдержать их в гареме. Предполагают, что один йеменский шейх купил двух белых девочек для своего сына, чтобы довести их, как вино, до должной кондиции. Я не могу утверждать, что это широко распространено. Но вы меня спросили, я ответила.

Иза кивнула с мученическим видом.

– Это в Европе. А что в Англии?

– Англия – это Европа. Больше не существует проверки паспортов, никаких таможенных проверок, никто не спрашивает о маленьком мальчике или девочке, сидящих на заднем сиденье автомобиля. Не имеет значения, в какой вы стране, – везде одно и то же. Мы все – одна большая счастливая семья.

Казалось, разговор взволновал саму Джуди. Губы ее были поджаты, челюсти сцеплены, движения стали резкими, почти агрессивными.

– Как вы начали заниматься этой работой, Джуди? – мягко спросил Дэниел.

На секунду показалось, что маска дала трещину, хотя Джуди мгновенно взяла себя в руки.

– У меня пропала малютка-сестра. Несчастный случай? Преступление? Кража? Никто не знает. Никаких следов. Мы так и не нашли ее. – Она выдохнула, как будто отгоняя ад. – Я продолжаю надеяться, что эта работа когда-нибудь поможет мне выяснить правду, вернуть ее. И других детей.

– Вассерман, – прошептала Иза, задыхаясь от волнения, – это еврейская фамилия, не так ли?

Джуди кивнула.

– А почему вы работаете для католической организации?

– Дети – не католики, не протестанты, не евреи и не мусульмане. Они просто младенцы. И мертвый ребенок – горе для любого Бога.

Изидора вышла из ванной незадолго до полудня.

Дэниел изумленно протер глаза. Он ожидал чего-то скромного, приличного, но очень модного, может быть, в итальянском духе. Но никак не кроссовок для джоггинга.

– Матерь Божья, – задохнулся он, сразу заговорив с ирландским акцентом, – вы только взгляните на нее!

– Разве я тебе не говорила? – кокетливо ответила Иза, поворачиваясь на носочках, чтобы продемонстрировать свой модный теплый тренировочный костюм. – Он не сможет принять меня в течение десяти дней. Слишком занят – так сказала его секретарша. Никаких встреч, никаких ленчей, зато он каждый день бегает в парке. Так что я решила попробовать поискать более короткий путь.

– Собираешься догнать его?

– Что-то вроде того. Его контора находится совсем недалеко, напротив Сент-Джеймского парка. Держу пари, что именно там он тренируется.

– А если нет?

– Что я теряю?

– Кроме нескольких фунтов… Ей захотелось стукнуть его.

Двадцать минут спустя она уже была в южной части парка, на берегу озера с пеликанами, и терпеливо ждала часа ленча. Ее удивило, как много мазохистов на разных скоростях бросали вызов прохладному декабрьскому воздуху, но большинство из них были молоды, слишком молоды, чтобы оказаться Фолдом. Она выглядывала человека, которому перевалило за сорок.

И наконец, как только часы пробили половину первого, он появился, одетый в свитер с надписью, извещавшей, что он является спонсором Уэчестерского приютского фонда. Фолд начал свой обычный, хотя и несколько неуклюжий бег вокруг озера – скорее поспешное шарканье, чем бег, – распугивая голубей и вызывая протестующие крики канадских гусей, подбирающих крошки. Изидора присоединилась к нему.

– Мистер Фолд? Мистер Гидеон Фолд?

Он взглянул на нее, но ничего не ответил и даже не сменил темпа движения. Ему было за сорок, среднего роста и телосложения, очки в стальной оправе прикрывают острые, внимательные глаза. Волосы густые, зачесанные со лба назад, что придавало ему профессорский вид. Солидный животик – видно, сколько бы он ни отказывался от ленча, брал свое за ужином. Ежедневный бег трусцой призван был помочь исправить вред, нанесенный чревоугодием.

– Мистер Фолд, моя фамилия Фрэнклин. Фиона Фрэнклин. Извините меня за нетерпение, но ваша секретарша сказал мне, что вы не сможете принять меня на этой неделе. А я отчаянно нуждаюсь в вашей помощи.

– Чего вы хотите, миссис Фрэнклин?

– Усыновить ребенка. Вас… рекомендовали. – Иза начала понимать, как трудно бежать и одновременно разговаривать.

– Вы не англичанка…

– Канадка.

– Тогда попробуйте там. Ваши правила усыновления гораздо менее строги, чем в Европе.

– Да, но… есть некоторые моменты…

– Какого рода, миссис?..

– Фрэнклин.

Они вынуждены были свернуть, чтобы не столкнуться со старой бродяжкой, устало толкавшей тележку, нагруженную пластиковыми пакетами с барахлом.

– Какого рода у вас сложности, миссис Фрэнклин? – повторил свой вопрос Фолд, впервые замедлив движение, чтобы рассмотреть незнакомку.

– Я не могу усыновить ребенка в Канаде. Дело в моем муже – все это не так легко объяснить…

– Если вы чувствуете, что не можете мне довериться, нет смысла разговаривать. – Фолд начал набирать скорость.

– Он отбывает длительное тюремное заключение. Пробудет в тюрьме еще несколько лет. За мошенничество. А мне уже тридцать семь лет, и я не могу ждать, мистер Фолд. Но никто не разрешит нам усыновить ребенка из-за репутации мужа. Так что мне пришлось приехать в Европу. Я хочу, чтобы в расчет принимали мои достоинства, а не грехи моего мужа.

Иза задохнулась, произнося этот монолог, – сказывалось отсутствие тренировки.

– В Европе еще труднее усыновить ребенка, – ответил Фолд, пошедший на второй круг. – Сейчас очень мало подходящих детей, со всеми этими абортами и противозачаточными средствами. Численность населения падает, становится все меньше и меньше детей, пригодных для усыновления. – Коронер дышал все тяжелее. – Так что власти вынуждены подходить все строже. Первыми они исключают одиноких. Или семьи с криминальным прошлым, как в вашем случае. Кроме того, вы приближаетесь к крайнему возрасту.

Иза начала чувствовать, что силы у нее не те, что раньше.

– Я в отчаянном положении, мистер Фолд.

Он внезапно остановился и посмотрел прямо ей в глаза, как будто принял какое-то решение.

– Не думаю, что смогу вам помочь, – отрезал он и начал делать гимнастику.

– Но почему? Разве правила так строги?

– Дело не только в этом. Безусловно, но в рамках этих правил каждый случай рассматривается на индивидуальной основе. – Он попытался дотянуться руками до кончиков пальцев ног, но ему мешал живот, потом вновь посмотрел на Изу. – Откровенно говоря, ваш случай очень неблагоприятный. К тому же вы иностранка.

– Вы хотите сказать, что иностранцу невозможно усыновить ребенка в Англии?

– Нет, всегда возможны исключения – в особых случаях. Вы понимаете? Я не извиняюсь за свою резкость, миссис Фрэнклин. Если вы так отчаянно хотите ребенка, есть другие, более легкие пути, чем усыновление. Разведитесь. Добейтесь зачатия от другого мужчины, а не от мужа. Многие женщины, приходящие в мое учреждение, принимают именно такое решение.

– Но я не могу, мистер Фолд. Мой муж получил длительный срок как раз потому, что отказался признаться, куда спрятал деньги. Я богата, пока остаюсь его женой. Так что мне нужно именно усыновление. Я могу обеспечить ребенку все самое лучшее. Разве это ничего не значит?

Фолд прекратил делать упражнения, изо рта у него вырывался пар.

– Если деньги не проблема…

– Нет!

– …так почему бы вам не купить ребенка в одной из развивающихся стран? В любой. Пятнадцать—двадцать тысяч долларов, включая доставку. Встаньте в очередь или заплатите за то, чтобы обойти ее, если не терпится.

Иза несколько раз покачала головой, голос зазвенел от волнения.

– Нет, я не этого хочу, мистер Фолд, я хочу ребенка, которого смогу называть своим, а не подобранного в канаве… Я хочу ребенка с двумя ручками и двумя ножками, не умственно отсталого, чтобы он был похож на меня, так, чтобы люди не ухмылялись, когда я стану представлять его как своего. Разве я хочу слишком многого?

– Увы. В этой сфере, как везде на рынке, есть спрос и предложение. В конце списка – дети, которых никто не хочет брать. Черные и желтые, больные, умственно отсталые, старше пяти лет, уже сформировавшиеся, часто с серьезными проблемами. Дети, которые никогда не станут вашими собственными. Даже при ваших затрудненных обстоятельствах вы, возможно, сможете здесь чего-то добиться…

– Но я не хочу, разве вы не поняли? Я хочу ребенка, белого ребенка.

– Понимаю. Но именно этого хотят и все остальные. И именно белых детей не хватает.

– Сколько потребуется денег? Некоторое время оба стояли неподвижно.

– Пойдемте выпьем по чашечке кофе, – предложил Фолд, ведя ее в сторону чайного домика на берегу озера. Но там было полно народу, и им пришлось устроиться снаружи, ловя лучи бледного зимнего солнца. Он разглядывал ее, пытаясь оценить и сделать выводы, как в жюри присяжных. Небрежным жестом, хотя внутри у нее все дрожало, Иза расстегнула молнию на куртке, не слишком откровенно, но вполне достаточно, чтобы Фолд мог оценить обтянутые шелком груди. Результат не заставил себя ждать: в тепле соски сморщились, натянув тонкую ткань. Он это заметил и отреагировал. Значит, его внимание не носит исключительно делового характера.

– Почему вы пришли ко мне, миссис Фрэнклин? Кто вам меня рекомендовал?

– Я пришла к вам, потому что мне сказали, что вы можете помочь. Что вы… умны, изобретательны. Не то что та узколобая, вмешивающаяся в чужие дела баба, с которой мне пришлось иметь дело там, у себя в стране.

– И кто вам назвал мое имя?

– Девушка, молодая женщина. Ее зовут Полетт. Мы случайно встретились в небольшом ресторанчике, она казалась расстроенной, и мы стали разговаривать… Блондинка. Вы знаете ее?

– Полагаю, что да. Она… в прошлом была полезной. Но в последнее время она болеет.

– Полетт сказала, что потребуются деньги, но у меня их много. Возможно, для меня это единственный шанс стать матерью, мистер Фолд. Вы не можете отказать мне. Я готова на все.

Он взглянул на озеро, на падающие струи большого декоративного фонтана, как будто искал там вдохновения, просчитывал возможности.

– Я должен кое-что объяснить вам, миссис Фрэнклин. Я совершенно согласен с вами в оценке сующих нос не в свое дело доброхотов. Очень часто эти люди не могут сделать правильных выводов, потому что не обладают воображением. На свете так много людей, жаждущих усыновить ребенка, и еще больше несчастных детей, однако властям не под силу соединить их. Бюрократы всегда боятся совершить ошибку. Поэтому ничего не делают. В результате бездетные пары страдают, а дети голодают и подвергаются жестокому обращению.

Воробей уселся на их столик, чтобы поклевать крошек, но, ничего не найдя, улетел, собираясь вмешаться в драку двух уток.

– Знаете, в Румынии, после того как оттуда вышвырнули коммунистов, обнаружили десятки тысяч детей в государственных детских домах, где было ничуть не лучше, чем в концлагерях, – продолжал Фолд, поджав тонкие губы, в тоне его слышалось негодование. – Вы должны помнить те телевизионные кадры, они повлияли на сознание мировой общественности. Но не на власти. Тысячи пар отправились в Румынию, чтобы усыновить несчастных детей, но среди них оказались люди, создавшие всем проблемы. Этим людям, возможно, вообще не следовало думать об усыновлении. Несколько паршивых овец в стаде. Они подняли волну, вопя о том, что якобы детей продают без всякого контроля. Телевидение способно не только пробуждать добрые чувства, но и искажать факты.

Уж кто-кто, а Иза это хорошо знала.

– И что же произошло? – продолжал Фолд. – Власти приостановили процесс усыновления. На многие месяцы. Но… не румынские власти, а британские. Они так испугались критики, что решили создать громоздкий аппарат управления процессом усыновления.

– А что происходило с детьми?

– Они умирали, миссис Фрэнклин. Тысячами. Не могли дождаться, пока будут созданы правила и регулирующие предписания. Их принесли в жертву, чтобы спасти репутацию нескольких трусливых бюрократов. – Фолд покачал головой, как будто не мог поверить в собственные слова. –

Мне это кажется весьма необычным способом защиты интересов детей.

– Но вы можете помочь мне, мистер Фолд?

– У меня есть связи с благотворительной организацией, занимающейся усыновлением. Я твердо верю в законы, миссис Фрэнклин, но я также считаю, что главное – дети. Именно их интересы нужно принимать во внимание, а не интересы лишенных воображения трусливых чиновников. Именно поэтому агентство, которым я руковожу, соблюдая законы, гораздо более гибко трактует подзаконные акты, заботясь в первую очередь о детях. Дети нуждаются в преданных родителях, надеюсь, вы сумеете проявить преданность.

Изидора поощрила его улыбкой, глядя, как он протирает очки рукавом тренировочного костюма.

– Все это недешево стоит: масса накладных расходов, которые мы вынуждены оплачивать, чтобы обеспечить безопасность и надежность. На каждого родителя, которому мы можем отдать ребенка, приходится дюжина других, понапрасну ввергающих нашу организацию в расход.

– Сколько?

– Белый ребенок идет по высшему разряду, миссис Фрэнклин.

– Сколько?

– Двадцать пять тысяч фунтов. – Фолд постарался произнести это твердо и значительно. – Это не окончательная цена, как вы понимаете, а лишь взнос… в пользу детей.

«Он мастер своего дела», – подумала Иза. Даже если бы она записала их разговор на магнитофон, в нем не к чему было бы придраться. В самом деле, если все записать, Фолд будет выглядеть почти героем.

– Однако могу сказать, что ваш случай – исключительно трудный. Я спрашиваю себя, какова будет реакция общественности, если станет известно, что я помог вам усыновить одного из моих детей. Дело очень деликатное, миссис Фрэнклин, вы, надеюсь, понимаете…

– О да! С деньгами не будет никаких проблем.

Фолд надел очки, еще раз внимательно посмотрел на Изу, оценивая ее и принимая решение. Не отказал он себе и в удовольствии мазнуть взглядом по груди молодой женщины.

– Впрочем, дело не только в деньгах. Я должен быть уверен, что вы ответственно отнесетесь и к моей работе. Никаких сомнений, никаких колебаний.

– Я сделаю все, мистер Фолд.

– Это только слова…

– Как я могу доказать вам? Скажите сами.

Фолд опять улыбнулся, и глаза его блеснули. Он подумал, что, возможно, нашел то, что искал.

– Послушайте, нам предстоит долгий путь, прежде чем я смогу быть уверен, что вам стоит помогать. Мы должны получше узнать друг друга. Поближе. В неформальной обстановке. Только вы и я. Я хочу встретиться с вами в другом, более подходящем месте. Может быть, пообедаем? Мне необходимо все знать о вас. Вы понимаете, не так ли?

Она его прекрасно поняла.

– Я свободен завтра вечером. Не будем откладывать, ладно? Где вы остановились?

Миссис Фрэнклин назвала отель.

– Тогда, скажем, в восемь часов. В «Уилтон Тауэрс»? Я встречу вас в вестибюле.

Она кинула приманку, и он ее заглотнул. Пора было нанести удар.

– Для меня ребенок важнее всего на свете. Не могу передать, как я вам благодарна.

– Уверен, вы найдете способ показать это.

Во рту у Изы пересохло, горло обожгла желчь.

– Мне бы хотелось найти способ отблагодарить и Полетт. Она указала мне путь к вам, и мне хотелось бы показать, что я ценю ее услугу. Где я могу ее найти?

Иза старалась, чтобы вопрос прозвучал как можно небрежнее, но горечь во рту сделала ее голос хриплым.

– Я уверен, в этом нет необходимости, – медленно ответил Фолд.

– О, но я… Мне бы хотелось помочь ей, показать, что я ценю ее помощь. Может быть, я могла бы помочь ей деньгами. Мне показалось, что она в этом нуждается.

– Это невероятно мило, Фиона – я могу называть вас по имени? – но… в действительности с ней все в порядке. Сейчас она куда-то переезжает. Сказать по правде, я даже не уверен, что знаю, где ее найти.

«Не настаивай, – приказывала она себе. – Не выдай себя излишним любопытством».

Изидора дрожала, понимая, что подошла очень близко к Полетт, и знала, что даром ей эту информацию не получить. Надо повременить, не спешить, не спугнуть, заплатить любую цену, чего бы он ни потребовал.

– Понимаю. Я думала, она работает на вас.

– Вы правы. Просто сейчас у нее небольшой отпуск. Вот что я вам скажу: оставьте записку. Она обязательно ее получит.

Значит, он знает, где Полетт! Фолд уже поглядывал на часы, собираясь вернуться в контору. Бросив последний взгляд на грудь Изы, он сказал:

– Я буду с нетерпением ждать завтрашнего вечера, Фиона.

Глаза открылись с трудом. Свет слепил, сбивал ее с толку, прошло несколько минут, прежде чем стало просыпаться сознание. Солнце яростно светило с небес, обрушиваясь на нее, прогоняя сны, пока она не проснулась окончательно и не поняла, что это всего лишь уличный фонарь, что идет унылый зимний дождик, а она лежит на земле, в вонючем дворе. Уборщики прошлись по Портобелло-роуд уже несколько часов назад, убрав весь рыночный мусор, кроме нее. Они перешли на другую сторону улицы, оставив ее лежать на ковре из капустных листьев и гнилых помидоров.

Она пыталась добраться до дому, но не смогла. Это сильнее нее, боль возвращалась, выкручивая суставы, ее как будто резали на кусочки тупым ножом, но дело не в физической боли, иначе она давно выжгла бы ее из себя раскаленным железом.

Она опустила голову, пытаясь уклониться от света, прожигающего мозг, и ветерка, холодившего щеки, но слишком плохо соображала, чтобы просто отодвинуться от фонаря. Она попыталась уйти в себя, спрятаться от ужаса окружающего ее мира, понимая, что собственный страх скоро опять набросится на нее.

Истощенные пальцы прикрыли лицо. На этот раз она похудела гораздо сильнее, чем в предыдущие разы. У нее прекратились месячные, хоть за это спасибо. Ей все чаще приходилось вести себя, как шлюхе, она вынуждена была спать со все большим количеством мужиков – ради денег, а уж беременность никак не входила в ее планы.

Ей становилось все хуже. Злой декабрьский дождь обрушился на нее, и она задрожала, зная, что новой битвы ей не выиграть. Ее разрывали чувство вины и боль, она не знала, что было страшнее, но, если чувство вины унять нельзя, физическую боль легко успокоить. Так что вина подождет. До завтра. Еще один раз, всего один.

Она с трудом сглотнула. Придется быстро найти мужчину, возможно, даже нескольких. Нет смысла снова пытаться что-нибудь украсть, в любом магазине ее замечали сразу же, как только она туда входила. Возможно, придется попытаться вернуться к отцу, но она уже обращалась к нему за помощью, а он даже не захотел дать ей денег, когда все узнал. Придется искать мужчину, но это совсем не просто теперь, когда от нее так ужасно пахнет, ее просто используют, оскорбят, изобьют и бросят в подворотне, не заплатив. Как сейчас.

Вот почему она вынуждена была идти на риск, покупая на улице неизвестно что у подозрительных дилеров, подвергая риску свою жизнь. В последний раз она не смогла даже добраться до собственной постели. В последний раз. Самый последний…

Ей станет лучше.

Она доберется до дому, вымоется, найдет партнера поприличнее, соберется, приведет себя в форму, справится с чувством вины и бросит все это. «Всего один, последний раз», – молила она.

Но нет, это будет преследовать ее вечно. Каждое дуновение ветерка будет подобно удару крыла хищной птицы, каждый солнечный луч будет впиваться в тело, как острые когти, каждый взрыв детского смеха прозвучит триумфальным воплем стервятника, а каждый новый рассвет будет приносить боль, раздирающую ее изнутри. Только в темноте, в щелях и закоулках мира, в вонючих дворах и подъездах находила она убежище от своих страхов, только там она могла отдохнуть.

Ее мир. Мир, в котором боль преображалась в наслаждение. Порошок. Он освобождал сознание. Порошок. Игла означала спасение. Порошок. Каждый укол в вену приносил освобождение. Но ей требовалось все больше порошка, чтобы время не обрушивало на нее безжалостные удары кнута…

Мир, в котором искореженная любовь и горькие воспоминания не приносили боли. Где ненависть к отцу превращалась в любовь ко всему человечеству, слезы высыхали, а мучения прекращались. С помощью порошка она могла оказаться в нежных объятиях матери, так жестоко отнятой у нее, и возвратиться в детство, так безжалостно прерванное.

Порошок.

В его мире ничто – ни жизнь, ни смерть, ни время, ни Судный День, ни отец, особенно отец – не имеет значения.

Порошок. Порошок. Порошок-порошок-порошок.

– Я не хочу, чтобы ты туда шла, Иза. Без меня.

Они сидели в Американском баре «Стэффорда» под мешаниной из галстуков, бейсбольных кепок, вымпелов, шлемов и оленьих рогов, которые свисали с потолка, как спелый виноград с лозы. Изидора чувствовала настоятельную потребность выпить, немного, бокал шабли, ведь ей потребуется вся ее воля. Только сейчас Изидору осенило, что Дэнни вообще не пьет, никогда.

– Ты знаешь, что я не могу взять тебя с собой, Дэниел. Ведь считается, что мой муж зашивает мешки с почтой где-то по ту сторону Скалистых гор.

– Ты не знаешь, во что ввязываешься.

– Я догадываюсь, – пробормотала Иза в ответ.

«Слишком хорошо догадываюсь», – подумала она про себя.

– Он коронер. Важный деятель, имеет власть и будет отчаянно бороться, если почувствует, что его карьере угрожает опасность.

– Но есть что-то еще, что-то гораздо более серьезное, – спокойно ответила она. – Я все спрашиваю себя, почему Фолд ввязался в это мошенничество с усыновлением. Да, дело вроде безопасное. Он сам им управляет, решая, подходят те или иные люди для усыновления, всегда можно сделать вид, что действуешь, руководствуясь законом.

– А если люди начнут задавать вопросы?

– Кто? Дети не могут пожаловаться. Никто не усомнится в репутации коронера. Внешне все так респектабельно, он практически неуязвим. Сложив два и два, я получила шестизначную цифру.

– Что ты имеешь в виду?

– Помнишь, что нам рассказали монахини в Миссии? Двадцать детей в год. Каждый стоит двадцать пять кусков. Получается, что четверть миллиона фунтов прилипает к его рукам, и без налогов. Хороший источник дохода, ты согласен? – Иза наклонилась к Блэкхарту. – Вот почему мы не имеем право на ошибку.

Он грустно посмотрел на любимую женщину.

– Ты потрясающе выглядишь. Как бы я хотел, чтобы ты осталась со мной!

Да, Иза постаралась как следует. Провела час в парикмахерской, пытаясь вернуть утраченный стиль, пролежала в ванне, в душистой пене, накрасилась, надела открытое ярко-зеленое платье, которое подчеркивало цвет ее глаз и не оставляло никаких сомнений в том, какая гладкая у нее кожа. Грудь прикрывал длинный шарф из вышитого шелка. Она вернулась в восьмой размер, жестокий огонь боли и страха сжег лишний вес. Она выглядела хорошо, очень хорошо, и ненавидела себя за то, что вынуждена стараться для Фолда.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю