355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Майкл А. Стэкпол » Зло сгущается » Текст книги (страница 9)
Зло сгущается
  • Текст добавлен: 6 сентября 2016, 23:57

Текст книги "Зло сгущается"


Автор книги: Майкл А. Стэкпол



сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Глава 15

В машине Марит мы вернулись в Центр и пробились в Меркадо сквозь толпы людей, возвращающихся с работы. Стены здания, в котором находилась галерея Алехандро, имитировали кладку из адобы в центре псевдомексиканской деревушки. Они были украшены рисунками по испанским и индейским мотивам, но краски были слишком яркие, древние таких просто не знали. В качестве имитации старины это смотрелось неплохо, но по сути было чуждо тому народу, чья культура подразумевалась.

С другой стороны, интерьер галереи мог быть позаимствован у любого центра изящных искусств. В полукруглом холле было достаточно солнечного света, и Алехандро снабдил его удобными креслами и небольшой стойкой с прохладительными напитками. Красочные плакаты на стенах рекламировали прошлые и будущие выставки, но подлинное искусство хранилось в верхней и центральной галереях.

В противоположность холлу галереи были длинными и узкими. Лестница поднималась крутым зигзагом – она начиналась в центральной галерее, уходила в сторону холла и только потом поворачивала в противоположную сторону, к верхней галерее. Возле подножия лестницы разместилась миловидная секретарша. Она сидела за массивным столом из красного дерева – довольно редкая вещь для нашего времени. Один уголок стола был обломан, и я мог убедиться, что он цельнодеревянный, не фанерованный и не пластиковая подделка.

Секретарша улыбнулась Марит:

– Мисс Фиск, как приятно вновь встретить вас.

– Добрый день, Пац. Алехандро здесь?

Секретарша кивнула:

– У него сейчас клиент, но они должны скоро закончить. Если вы желаете подождать…

– Мы посмотрим картины.

– Я ему передам, что вы ждете.

Мы прошли в центральную галерею и медленно двинулись вдоль нее, любуясь картинами. Стены были выкрашены в нейтральный бежевый цвет, который в сочетании с угольно-серым ковром не отвлекал внимания от выставленных работ. Направленные светильники давали ровно столько света, сколько нужно, чтобы выявить цвета, но не забить их и не создавать бликов.

– Алехандро известен тем, что достает новые и профессиональные работы для очень разборчивых клиентов. Большинство людей считает, что у него дар подмечать истинные произведения искусства и вкладывать в них деньги прежде, чем цена достигнет астрономической цифры. – Марит указала на сюрреалистическую картину, изображающую женщину-сильвана в алом плаще, стоящую на тропинке, ведущей к таинственному городу. На втором плане воин с мечом и маленькое нечеловеческое создание играли в какую-то игру раскрашенными палочками. – Вот еще одно полотно той художницы, что написала ту вещь, которую я пыталась купить прошлым вечером.

– Тернер, как ее там?

– Элизабет Тернер. Алехандро выследил ее по работам для рекламы и уже продал несколько ее картин.

Я внимательнее взглянул на полотно. У художницы была хорошая техника, и она умела придать фантазии убедительность.

– Может ли он устроить заказ на картину?

– Могу, разумеется. – Алехандро расцеловал Марит в обе щеки, а мне пожал руку. – Вы хотите картину? Вероятно, портрет?

– Не совсем. Где мы можем переговорить?

– В моем кабинете. – Он направился к холлу. – Марит, вы с нами?

Она покачала головой:

– Нет, как ни жаль, я оставлю тебя здесь. Тихо, и займусь подготовкой на завтра. Это сбережет нам время.

Я быстро поцеловал ее.

– Встречаемся у тебя через час?

Она опять покачала головой:

– И снова – нет. Встретимся в "Дэнни Плэйс" около восьми. Пообедай заранее. – Она озорно улыбнулась, но больше ничего не сказала и вышла из галереи. Я, в свою очередь, последовал за Алехандро на верхнюю галерею к двери в дальнем ее конце. Открыв кабинет, Алехандро жестом пригласил меня внутрь.

Здесь было так же просторно и чисто, как в галерее.

Алехандро работал стоя, за старинной конторкой, где не держал ничего, кроме черного телефона, блокнота и письменного прибора. Справа от двери был устроен уголок для переговоров: три удобных кожаных кресла и круглый кофейный столик. Он пригласил меня сесть, но меня задержали картины на стенах. За конторкой я увидел полотно явно кисти Пикассо, только я не мог его узнать. На левой стене висел Моне вместе с Сезанном и Поллоком. Позади, у самой двери, я увидел портрет работы Вьет Хельга, а напротив него – вариант «Подсолнухов» Ван Гога. Присмотревшись, я понял, что, хотя ни в одном каталоге нет этой картины, она столь же прекрасна и очаровательна, как и любая из тех, что я видел прежде.

Алехандро закрыл дверь.

– Вам нравится Ван Гог?

Я кивнул:

– Действительно нравится, но это, конечно, не подлинник. Иначе вы приняли бы куда более серьезные меры предосторожности. С другой стороны, это не копия известной картины, поэтому ее нельзя считать подделкой. Если бы вы решили продать ее в качестве недавно «найденного» полотна, то выручили бы немало. – Я взглянул на него. – Это вы написали?

Он покачал головой:

– Мой жребий в жизни – находить таланты, а не обладать им. Ее написал компаньон, умерший несколько лет назад. Те, другие полотна, написаны другими.

Я усмехнулся:

– Представляю, как соблазнительно было предложить богатому клиенту полотно, которое никто не осмелится отдать на экспертизу, особенно после, скажем, ограбления музея изящных искусств, получившего определенную огласку.

– Да, это было соблазнительно. – Алехандро скрестил руки на груди. – По сути, именно так я впервые стал работать на Койота.

– Как это?

– По каким-то причинам, известным только ему, Койот решил освободить кого-то от бремени частного собрания картин. Среди других полотен там был Дали сомнительного происхождения. – Алехандро сел и, закинув ногу на ногу, обнял колено руками. – Я слышал о краже, а потом мне позвонили. "Я Койот, – сказал мне звонивший. – Ваши люди проделали замечательную работу, и вашим клиентам, несомненно, интересно было бы узнать, насколько она замечательна".

Я присел на краешек кресла напротив него.

– Он вас шантажировал?

Алехандро прикрыл глаза.

– Это был не шантаж в прямом смысле слова, скорее предложение защиты. Он сказал, что я могу получить картины обратно, в обмен на информацию, которая есть у меня и может оказаться ценной для него. Он предположил, что, если бы мы работали вместе, это было бы выгодно для нас обоих.

– Мне не совсем ясно. Что он имел в виду, когда сказал, что вы можете получить картины обратно?

Алехандро улыбнулся, словно кот, слизавший сливки.

– Поразительно, сколько людей боятся повесить картину в комнату, проверенную экспертами по безопасности. Похоже, они считают, что в этой службе любой может стать вором. Пассивного «жучка» и так нелегко обнаружить, а найти «жучка», которого нет, совершенно невозможно.

– Понятно. – На месте Алехандро я тоже был бы удивлен и напуган, получив звонок от Койота, который раскусил меня и предлагает. Интересно было отметить, что Хэла Койот предупредил, а в случае с Алехандро использовал мягкое принуждение. Я догадывался, что, обрабатывая Рока, ему пришлось прибегнуть к более сильным средствам.

– Так что вы хотели бы. Тихо?

– Мне нужен Феникс, на котором гигантский паук-, скрипичник раскинул бы паутину по вершинам цитаделей и Центра. Пусть он цепляется за башню "Лорики Индастриз" или сидит на ней.

– Интересно. А в каком стиле?

Я задумался.

– Пожалуй, как можно ближе к фотореализму. Разумеется, это сюрреалистическая фантазия, только нельзя, чтобы она открывала слишком широкий простор для интерпретации. Оригинал должен появиться на выставке, но не подлежать продаже. Зато неплохо было бы отметить в каталоге, что можно заказать литографии.

Алехандро наклонил голову.

– Приманка. Вы хотите, чтобы я проследил за теми, кто будет о нем спрашивать, так?

– Прямо в точку. – Я встал. – Когда картина будет готова, я заплачу пять тысяч долларов. Кого вы можете предложить?

– Полагаю, вы хотите получить ее как можно скорее. – Я кивнул, и Алехандро мне улыбнулся. – Эстефан Рамирес работает в нужном стиле и быстро. Эти деньги ему пригодятся.

Я припомнил пятна краски на брюках Рамиреса.

– Хорошо. Я верну долг за то, что он для меня сделал. Как скоро?

– Возможно, всего два дня, считая от сегодняшнего.

Он очень быстро работает.

– Замечательно.

Алехандро встал и протянул мне руку:

– Очень приятно было иметь с вами дело, сэр.

– Мне тоже, сэр.

– Есть какие-нибудь мысли насчет названия?

Я кивнул:

– Пусть паук готовится проглотить «Лорику», и мы назовем картину "Пожирающий сообщницу". Если даже эта вещь ничего не вытряхнет, тогда я уже не знаю, что нам может помочь.

Глава 16

Покинув галерею Хигуэры, я решил поесть, прежде чем уйти из Меркадо. В двух псевдомексиканских харчевнях публика мне показалась вульгарной, так что я остановил выбор на китайском ресторане под названием «Сесаме инн». Не знаю, почему они держали филиал в Меркадо, но здесь я обрел знакомое и безмятежное святилище посреди пластиковых ацтекских ягуаров и грингоизированного Мехико.

Я заказал сингтао, поражаясь тому, как Китай умудряется экспортировать продукты, не будучи способным накормить свое собственное население, и устроился в отдельной кабинке. Присматриваясь к тонкой резьбе по дереву и рисункам на рисовой бумаге, я испытал смутное чувство, что когда-то был здесь или в похожем месте, но амнезия свела на нет все мои попытки связать прошлое с настоящим.

Запустив решение проблемы со Скрипичником, я чувствовал удовлетворение. Учитывая, что круг клиентов Алехандро включал в себя богатейших людей Феникса, слухи о картине должны были распространиться быстро. Выследив того, кто проявит интерес к картине, и допросив его, мы бы, возможно, сумели понять, кто такой или что такое Скрипичник. Я был уверен, что на приманку клюнут, а уж Койот любого сумеет склонить к сотрудничеству – у него по этой части большой опыт.

Перечисляя Хэлу стоящие перед нами проблемы, я умолчал об одной – я не сказал о предателе. Хэлу я мог бы довериться, но присутствие остальных заставило меня придержать язык. Каждый из них мог оказаться "тем самым", и пока считалось, что я ничего не знаю, у меня было определенное преимущество.

Почему тем не менее я доверял Гаррету? Койот сказал, что предатель сделает все, чтобы меня убить. Хотя у всех помощников Койота хватило бы духу нажать на спусковой крючок, в отношении Хэла это было не так.

Вся его деятельность, начиная от создания фонда и возни с подростками и кончая отказом от моего предложения пристрелить Генриха, говорила о том, что этот человек искренне ненавидит насилие.

Моим первым кандидатом на роль предателя по-прежнему оставался Рок Пелл. Я видел, что это бесчувственный и пустой человек, которому наплевать на все, кроме собственной выгоды. Нетрудно было представить, как он продается тому, кто больше заплатит. И все же, поскольку Койот не указал мне на него прямо, я понимал, что должен быть и другой кандидат – возможно, и не один.

Бат, несомненно, был более всех склонен к насилию, и я не должен был вычеркивать его из списка только потому, что мне приятно его уважение. Марит тоже была подходящей кандидатурой – хотя она-то уже десять раз могла прикончить меня без всякого риска. Алехандро ежедневно встречался с такими людьми, которые позвали в Феникс, а значит, его вполне могли нанять, чтобы избавиться от связанных со мной сложностей. Нэтч я с трудом мог представить в роли предателя, но дитя улицы знает, что порой ради того, чтобы выжить, приходится делать неприятные вещи. Например, перерезать мне глотку. А уж если она была заодно с Батом, справиться с этой парочкой было бы нелегко.

Джитт представляла для меня и наибольшую, и наименьшую угрозу. Являясь связной, она располагала большей информацией, чем любой другой. В принципе именно она могла дать мне ключ к тому, кто может оказаться предателем, – но добиться этого от нее было непросто, а если предателем была сама Джитт, она преспокойно бы навела меня на ложный след.

С другой стороны, Койот оказывал ей доверие, поддерживая связь со мной через нее. Эта кукла, сроднившаяся с компьютерами, вполне могла следить за нашими переговорами. Если Койот подозревал бы ее, он связывался бы со мной так или иначе, или вообще перевел бы в другую ячейку.

Тем не менее я пока еще был не готов посвятить Джитт в свои планы. Хотя ее искусство могло бы мне здорово помочь, я не был уверен, что она сохранит все в секрете, особенно от Марит. Но если «крот» – это именно Марит?

Приходилось действовать одному. Койот знал, что так получится и, думаю, хотел этого. У меня было странное чувство, что ему нужно не только, чтобы я нашел предателя, но и что-то еще. Однако не в силах догадаться, что именно, я мог только продолжать расследование и надеяться прожить достаточно долго, чтобы это узнать.

Подошел официант, и я заказал горячий кислый суп с пряностями и мясо в мандариновом соусе. Я отпил глоток пива, наслаждаясь его острой горечью. Мне пришло в голову, что единственный способ раскрыть предателя – это начать выдавать ограниченную информацию. Противник стал бы действовать, основываясь на ней, и я легко бы вычислил, кто переметнулся на другую сторону.

Заказ принесли быстро, и я заставил себя есть не торопясь. Суп был настолько острым, что у меня защипало в носу, и уксуса было не слишком много. Покончив с ним, я перешел к мясу. Это было еще одно жгучее блюдо, но его острота скрадывалась сладким, даже чуть приторным соусом. Оно понравилось мне настолько, что я подумал: если я когда-нибудь пробовал его, то непременно бы вспомнил это и разорвал тиски своего беспамятства. Я методично прокладывал себе путь среди кусочков сухого красного перца и встал из-за стола гораздо более сытым, чем входило в мои намерения.

Веселее, сказал я себе. Если Седона такова, как думает Хэл, это может быть оказаться твоим последним хорошим обедом.

Я заплатил по счету и побрел обратно в Меркадо.

Блуждая по извилистым улочкам, вымощенным булыжником, я наткнулся на интерактивный адресный справочник Центра. Потыкав пальцами в сенсорный экран, Я выяснил, где находится "Дэнни Плэйс". Чтобы добраться туда, надо было подняться на один уровень выше и наполовину пересечь Центр. До восьми времени было много, и я решил пройтись, вместо того чтобы ехать поездом.

Во время этой прогулки я впервые смог по-настоящему увидеть тот мир, в котором жили люди вроде Нерис или Марит. Беломраморные галереи сверкали на солнце, на бронзовой отделке зданий не было и следа грязи. Окна сияли чистотой, в фонтанах журчала прохладная, кристально чистая вода. Пышная зелень ласкала глаз, и Центр скорее напоминал джунгли, нежели оазис в пустыне.

Неожиданно взгляд мой упал на трех парней-латиноамериканцев, грузивших бочку с кактусом, поддон и все прочее на прицеп маленького электромобильчика.

Все они были в накрахмаленной и отглаженной униформе и выглядели шикарно. Правда, пот пятнами проступал у них на спинах, но это было неудивительно, если учесть, с каким усердием они трудились. Дружно взявшись, парни взгромоздили растение на прицеп, и один из них сразу же взял метелку, чтобы убрать землю, упавшую с поддона.

Прохожие шли мимо, словно их не существовало.

Зато у каждого из парней не сходила с лица широкая словно приклеенная улыбка. Пот заливал им глаза, но они продолжали идиотически-радостно улыбаться. На мгновение я подумал, не находятся ли они под действием наркотика, но быстрый умный взгляд их темных глаз опроверг это предположение.

Эти латиноамериканцы носили улыбки, как маски на Рождество. Иначе было нельзя. Они работали в Центре, и для них это было вершиной счастья. Рожденные в темных трущобах Затмения, они каким-то образом пробились к свету и были полны решимости сделать все, чтобы не скатиться обратно. При этом они думали не о себе, а о своих детях и внуках. Великое дело – зацепка в Центре!

Я стал приглядываться к другим людям-невидимкам – они работали по всему Центру. Женщины в униформе мыли окна. Юноши с метелками и совками патрулировали торговую площадь, подхватывая каждый окурок, брошенный местными жителями. Они кланялись и отступали в сторону, улыбаясь во весь рот в ответ на нелюбезные замечания, и лезли из кожи, чтобы продемонстрировать небожителям свою учтивость, на которую те не обращали никакого внимания.

Социал-дарвинисты заметили бы, что наиболее приспособленные к выживанию в данном обществе по праву получают то, чего другие добиваются на протяжении поколений. Еще они сказали бы, что эти трудолюбивые члены низших классов заполняют нишу, оставшуюся незанятой высшим обществом и со временем сами медленно, но верно перейдут на вершину социальной лестницы.

Я понимал, что теоретически это верно. У Алехандро Хигуэры была собственная картинная галерея, но я подозревал, что его отец или дед пришли в Феникс из самых низов. Эстефан Рамирес мог использовать свой талант, чтобы претендовать на звание состоятельного человека, но пропасть между ним и Нерис Лоринг не заполнишь никакими деньгами. Расовые, социальные и экономические преграды помешали бы ему и подорвали бы в нем веру в себя. Даже если бы Эстефан все же пробился, он стал бы игрушкой, а не человеком, к которому относятся как к равному. Забавой.

Это слово звучало в моей голове, пока я поднимался на эскалаторе к "Дэнни Плэйс". «Забавой» называло меня существо из сновидения. Не было ли у меня хозяина, покровителя, который содержал меня так же, как некоторые богачи, разбирающиеся в искусстве, могли бы содержать Эстефана? Мог ли он зваться Скрипичником?

Кстати, это объяснило бы появление во сне паукообразной твари.

Самым печальным из увиденного в Центре было вот что: таким, как Эстефан, потребуются целые поколения, чтобы достичь того, что люди, подобные Марит, имеют уже сейчас. К тому времени, конечно, богатые станут еще богаче. Между новыми и старыми всегда останется барьер, который будет лишь раздражать и разочаровывать новых. Огромная энергия будет растрачиваться впустую на ненависть к тем, кто не заслуживает даже презрения.

И, несомненно, это пороховая бочка. Генрих и его ребята – отличный тому пример. Разгневанные потерей того, что они считали заслуженным "по праву", сдающие позиции белые набрасывались на меньшинства, берущие верх. У них были не только беспочвенные представления о своем расовом превосходстве – даже их взывания к Америке заведомо были бессмысленными.

Первыми американцами были американские индейцы, а испанцы, особенно на юго-западе, пришли сюда куда раньше англосаксов. Используя порочные доказательства и сфабрикованную науку, предназначенную для того, чтобы сеять страх и ненависть, «Арийцы» пытались уничтожить тех, с кем не могли конкурировать.

Логика говорила, что поскольку все люди равны от рождения, то со всеми следует обращаться одинаково.

Но этот мир игнорировал логику, разделяя людей и ограничивая их развитие. Дотации и благотворительные программы позволяли людям не голодать, но и не побуждали их искать лучшего жребия. Система, хотя и способная смягчать жестокость жизни, обрекала людей на сумеречное существование, которое не убивало, но и не давало никакой надежды, ничего, что я мог бы назвать жизнью.

Работа в Центре позволяла жителям Затмения увидеть, что могло бы принадлежать им, и она же показывала, как трудно будет добиться этого. Результатом была восходящая спираль нищеты и горечи со стороны «номадов» и счастливого неведения о растущем недовольстве со стороны богачей.

Когда все это развалится, зрелище будет не из приятных.

Я сошел с эскалатора и взглянул на "Дэнни Плэйс".

Сквозь огромные окна был виден выцветший интерьер, с первого взгляда сказавший мне, что это нео-ретро-бар в стиле шестидесятых. С угасающим чувством душевного трепета я переступил порог, подождал, пока глаза привыкнут к режущему сверканию флуоресцентных плакатов на стенах. В углу широкоэкранный проекционный телевизор показывал сцену из старой комедии о четырех молодых музыкантах, и битловское "Я хочу взять тебя за руку" грохотало из динамиков под потолком.

Увидев Марит, машущую мне рукой, я принялся прокладывать дорогу к ней через бар. По пути я заметил две вещи, которые показались мне крайне странными.

Все официантки были высокими и стройными и носили длинные парики с прямыми каштановыми волосами. На каждой была рубашка со свободными рукавами, полиэстеровый жилет и расклешенные брюки персикового цвета. Все они носили значки с надписью "Привет, у нас День куропатки".

Еще необычнее выглядели бармены. По-моему, все они были мужчинами, хотя поручиться я мог только за двоих, потому что у них были бороды. Все были одеты одинаково: облегающие шорты, сапоги до колен на двухдюймовых каблуках, цветастые блузы и длинные светлые парики. У каждого под расстегнутой рубашкой виднелась не только волосатая грудь, но еще и туго набитый лифчик. Я представил себе, как кто-то, основательно нализавшись, всерьез принимает бармена за женщину и пробует подцепить «ее». Ну и сюрприз его ждет.

– Ретро-шестьдесят с барменами-трансвеститами. – Я поцеловал Марит. – Интересные местечки ты знаешь.

Марит, одетая в джинсовое платье, которое, вероятно, считалось новинкой в те дни, когда люди полагали, что Спиро Агню это коровья болезнь, ответила на поцелуй достаточно горячо, чтобы произвести впечатление на двух наших соседей по столику.

– На самом деле бармены – не любители переодеваний, но Дэнни, владелец заведения, требует от них этого. Зато у них хорошие чаевые.

– От такой карьеры воняет. – Я протянул руку мужчине, сидящему напротив меня. – Тихо Кейн.

– Уотсон Додд, "Билдмор оперэйшнз".

Худой до такой степени, что казался голодающим, Додд носил джинсовую жилетку, подчеркивающую узкие плечи и тонкую, как карандаш, шею. Его очки под Джона Леннона хотя и соответствовали обстановке, но постоянно сползали с ястребиного носа. Кадык у него дергался, как поплавок, а рубаха из мешковины свисала, как кожа линяющей змеи.

Мою руку он пожал с таким видом, будто я переболел чумой и все еще заразен, а потом показал на женщину рядом с собой.

– Дотти, моя маленькая родильная фабрика.

Дотти пожала мне руку крепче, чем ее муж. Свободное платье-колокол «левис» не скрывало ее беременности. Лицо казалось припухшим, и судя по ее объему и внешним признакам, до пополнения высшего класса оставался примерно месяц.

– Рада с вами познакомиться, – произнесла она, имея в виду именно то, что сказала и улыбнулась. – Марит говорит, вы завтра собираетесь в Седону. Мы с Уотсоном встретились там.

– Я слышал, Седона довольно красива.

– Духовно обогащает, – вмешался Уотсон. Он поправил очки и напустил на себя вид мудреца. – Мы учились у Вождя Пробитананда Белое Перо, когда он был на связи с Кеш-Нуром, двадцать третьим императором Лемурии. Мы ходили по огню в Церкви Огненного Просвещения, и если бы я не предпочел новую работу, научились бы ходить и по воде.

Я постарался скрыть улыбку.

– Ходить по воде? Вот это фокус!

Уотсон остался серьезным.

– Никаких фокусов, Ти, по-настоящему. Научившись хождению по огню, мы могли преодолеть любые препятствия. Мы могли использовать силу разума, чтобы оградить себя, и не обжигались, проходя по горящим багровым углям. Босыми ногами, обратите внимание, и по углям, на которых то здесь, то там появлялись язычки пламени.

– По-моему, Уот, я видел по телевизору программу "Скептиков Феникса", и там говорилось, что все это чепуха…

Его ноздри расширились, удержав очки от самоубийственного прыжка на стол.

– Идиоты! Высмеивают то, чего не понимают. Есть вещи, перед которыми наука бессильна. Разум – вот ключ к освобождению всех возможностей. Еще год учебы, и мы смогли бы пешком перейти океан.

– Какое полезное умение в нашей пустыне, – лукаво подхватила Марит.

– Я хотела поучиться летать, но Уотсон боится высоты. – Дотти улыбнулась мужу. Он сердито оглянулся на нее, но она погладила левой рукой свой живот, и огни бара блеснули на ее обручальном кольце. Гнев немедленно покинул лицо Уотсона, и он снова стал самим собой.

Появилась официантка и приняла у нас заказ на напитки. Марит выбрала риппль с ломтиком лимона, а Дотти попросила дайкири. Уотсон, несомненно, чтобы поддержать репутацию настоящего мужчины, заказал неразбавленный бурбон, добавив "двойной со льдом", и официантка посмотрела на меня.

– Я бы тоже взял дайкири. – Я подмигнул Дотти и сжал под столом колено Марит.

Уотсон обладал органической неспособностью скрыть вид самодовольного превосходства.

Началась новая песня, и Марит дернула меня за рукав.

– Пойдем, Кейн, потанцуй со мной.

Я удивленно поднял брови, а она нагнулась и прошептала мне на ухо:

– Говорят, танцевать – это все равно что заниматься сексом стоя. Хочешь проверить?

Я кивнул, и мы присоединились к многочисленной толпе, запрудившей танцевальную площадку. Нас теснили и толкали, пока мы не добрались до относительно спокойного места около середины. Музыка представляла собой голый ритм, и под нее легко было танцевать. К собственному удивлению, я без особого труда постиг движения этого танца – возможно, они были известны мне в прошлой жизни.

Марит, хотя и была одета по моде шестидесятых и танцевала под музыку шестидесятых, ничуть не выглядела старомодной. Она целиком отдалась музыке и быстро проделала ряд чувственных плавных па. Волосы прятали и открывали ее лицо, словно вуаль, а она с бесовской усмешкой на губах не сводила с меня лазурных глаз. Здесь, посреди зала, она танцевала лишь для меня, и будь у меня на уме что-то хоть отдаленно напоминающее науку, я бы без тени сомнения счел теорию относительно связи танцев и секса доказанной.

Но в доказательстве теорий вся соль заключается в том, что эксперимент должен быть повторяемым. Когда первая мелодия плавно перешла в "Этим утром я пробудился с любовью", Марит, танцуя, прижалась ко мне, поцеловала, быстро провела руками по моей груди сверху вниз и отпрянула. Позади нее, едва осознавая это, я заметил Уотсона и Дотти, проталкивающихся к нам сквозь толпу. Я оглянулся на наш столик и увидел официантку, расставляющую бокалы. И еще я увидел, что кто-то стоит рядом с ней, кто-то, кого я должен был знать.

Мне понадобилось несколько мгновений, чтобы вспомнить это мучнисто-белое лицо, и тогда я понял, почему Не узнал его сразу. Если не считать синеватого звездообразного шрама на щеке, этот человек выглядел точь-в-точь как брат-близнец того Жнеца, которому я выстрелил в лицо первой ночью в Затмении. Он не замечал меня, и его руки, затянутые в перчатки, что-то делали над столиком, хотя я не мог разглядеть, что именно. Зато я обратил внимание, что его левая рука короче правой.

Не раздумывая, я начал пробиваться к нему сквозь толпу. Он поднял глаза, увидел меня, повернулся и невозмутимо потел к выходу. Потом бросил на меня взгляд через плечо и, увидев, что я почти добрался до края танцплощадки, рванулся и побежал к двери.

Понимая, что мне его не догнать, я стремглав бросился к нашему столику и опустился на колено. На полу я нашел половинку желатиновой капсулы с остатками белого порошка и сунул ее в карман. Выпрямившись, я заметил тонкую полосу пыли на столике, дугой соединяющую мой бокал с бокалом Дотти.

Подошла Марит. Я пошатнулся, наткнулся животом на столик, оперся на него, чтобы удержаться, и опрокинул. Бокалы полетели на пол, а я сумел вызвать на своем лице такую краску смущения, словно и впрямь готов был сгореть со стыда.

Марит нагнулась и похлопала меня по спине.

– С тобой все в порядке?

Я медленно кивнул и поднял столик. Лори, наша официантка, озабоченно взглянула на меня. Я поднял руку.

– Прошу простить, это просто головокружение. Такое иногда бывает со мной после танцев. Низкий уровень сахара в крови. – Я вытянул из кармана полусотенную банкноту. – Вот, принесите нам то же самое, а сдачу оставьте себе за беспокойство.

Девушка ушла за тряпкой, а Марит задумчиво убрала прядь волос за ухо.

– Что-то не так?

Вот именно, я только что увидел, как некто, воскресший из мертвых, пытался нас отравить.

– Просто мне показалось, что я заметил старого приятеля.

– Ты его вспомнил?

– Да. – Я пожал плечами. – Я вспомнил, что он мертв, и у него есть веские причины желать, чтобы я отправился той же дорогой.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю