355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Матвей Курилкин » Сын лекаря (СИ) » Текст книги (страница 7)
Сын лекаря (СИ)
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 03:38

Текст книги "Сын лекаря (СИ)"


Автор книги: Матвей Курилкин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Я расслышал щелчок тетивы, и короткий вскрик, бросил взгляд налево, но Хамелеон был жив – лежал в своей мокрой яме, укрывшись за телом своего противника. Значит, стрелял Беар, а кричал кто-то из эльфов. Думать было некогда, поэтому я изо всех сил рванулся вперед, выдернув кинжал из тела так до сих пор и не упавшего первородного, и бросился в сторону врага, ожидая, что вот сейчас меня в грудь ударит стрела, и на этом все закончится. Меня спасло то, что стрелок отвлекся на крик своего товарища, и, развернувшись в сторону Беара, отскочил куда-то вбок. Жаль только, что в противоположную от меня сторону. Теперь нас разделяло не менее дюжины шагов, и я никак не успевал добежать до стрелка раньше, чем он развернется в мою сторону – он уже разворачивался в мою сторону, и я видел, как жало стрелы неумолимо поворачивается ко мне.

Нас разделяло всего четыре шага, когда раненая нога подвела меня, подломилась, и я упал на колени, откидываясь назад и скользя по руслу ручья и разбрызгивая воду. Именно в этот момент стрела сорвалась с тетивы, но вместо того, чтобы воткнуться мне в грудь всего лишь резанула мне лоб, уходя куда-то дальше, а я, так и не выпустив кинжала врезался в теперь уже безоружного эльфа, подбив ему ноги, так что он свалился на меня и вдавил своим весом в дно ручья. Я, слегка оглушенный и дезориентированный ударом стрелы, даже думать забыл о том, чтобы воспользоваться кинжалом, вместо этого судорожно задергавшись, попытался сбросить с себя перекрывшего доступ к воздуху врага. Руки и ноги скользили, и я никак не мог вывернуться, перед глазами уже плавали цветные круги, когда внезапно тяжесть исчезла, и я, надрывно кашляя, выскочил из-под воды. Несколько секунд ушло на то, чтобы прийти в себя и оценить обстановку.

Рядом со мной вниз лицом лежало тело моего противника, а Хамелеон обтирал об него свой кинжал. В нескольких шагах стоял Беар, наставив арбалет на раненого предводителя эльфов, который сжимал в здоровой руке уруми. Беар не решался подойти поближе, опасаясь коварного оружия, но держал эльфа на прицеле.

Я с трудом поднялся на ноги. Хмелеон, закончив очищать кинжал, тоже зарядил арбалет и наставил его на врага.

– Брось свою железку, или пристрелю. – Предложил Беар, и проиллюстрировал свою угрозу, наставив арбалет в лицо первородному. Я не понял, знает ли первородный человеческий язык, но в любом случае, просьбу он понял. Поколебавшись немного, он выпустил уруми. Мы с Хамелеоном подскочили к нему, и начали сковывать. Еще в городе, зная, что нам, вероятно, придется брать пленника, мы запаслись двумя парами кандалов, обмотали и даже обшили их материей, чтобы не звенели. Заставив эльфа опустить руки и наклониться, мы сковали их, пропустив цепь между ног. Потом вывели его на сухое место, и сковали ноги. У нас был готов даже кляп, так что вся процедура не заняла и минуты. Цепь у кандалов на ногах была не слишком длинная, но шагать все-таки было можно. На этот раз мы не стали обирать трупы – времени не было. Только собрали их оружие и проверили, что все они мертвы. Того эльфа, который висел на распрямившемся дереве пришлось добивать – и в данном случае это был скорее акт милосердия. С такими ранами смерть обычно долгая и мучительная. Нам нужно было срочно возвращаться назад, к лодкам. Нужно было успеть до того, как вернутся восьмерки противника, отправленные по ложному следу. Так что нам пришлось бежать, а Беару с Хамелеоном еще и волочить за собой пленника, который бежать из-за кандалов не мог. Я задумался было о том, чтобы на время бега не заковывать ему ноги, но не решился. Слишком опасно, эльф, даже раненый и со скованными руками мог сильно осложнить нам жизнь. Он ее и так здорово нам осложнил, а ведь ему еще нужно было обработать раненую руку, из которой сейчас торчал болт. И когда он задевал за ветви кустов, первородный мучительно стонал сквозь кляп. А ведь ему и без того было ужасно больно, не шевелить раненой рукой, когда она так скована было невозможно. Я, в отличие от моих товарищей бежал налегке, и все равно не отставать было трудно. Рана на ноге, на которую я вначале не обратил внимания, давала о себе знать. Я наскоро перевязал ее, но тут требовалось зашивать, а на это времени не было. Да и с распоротого лба постоянно сочилась кровь. Выйдя на берег, мне пришлось спешно заравнивать за нами многочисленные следы, ведущие к ручью. На этом мы потеряли еще минут пять, так что в общей сложности с того времени, как восьмерки ушли, прошло уже более четверти часа.

Мы быстро добежали до стоянки, и загрузились в лодку. Идти на веслах, с привязанной за кормой притопленной посудиной было тяжело, и я, подтянув ее за веревку к борту начал спешно вычерпывать воду. К тому времени, как мы добрались до противоположного берега, работа была закончена едва ли наполовину. Оставив ту лодку, на которой плыли, мы окончательно освободили от воды вторую, и перебрались в нее. Мы надеялись, что вернувшиеся не солоно хлебавши первородные первым делом обратят внимание на приставшую к берегу посудину, и решат, что их пропавшие товарищи уже перебрались. Возможно, тогда они не сразу найдут следы драки и трупы товарищей, и это даст нам лишние несколько минут времени. Теперь нужно было замаскировать оставшуюся лодку. Мы обмазали ее грязью, забросали водорослями, вывесили на борта ветви и коряги. Не знаю, как это смотрелось со стороны, но я очень надеялся, что вся эта конструкция походила на оторвавшуюся от берега кучу валежника. Уложив пленника, мы отогнали лодку поближе к середине реки, и сами тоже улеглись на дно, также обмазавшись грязью. Теперь предстояло плыть по течению несколько часов, в надежде убраться из района поисков.

Что мы и делали. Это было мучительно. Осень, которая, казалось, уже плотно обосновалась в наших краях, внезапно сдала свои позиции, с юга подул ветер, а речную гладь заливал яркий солнечный свет. Пока мы ходили по лесу, это было не так заметно, но вот теперь... Грязь, которой мы так обильно себя украсили, моментально высохла, а кожа под ней наоборот, вспотела и ужасно чесалась. Стало трудно дышать, вокруг нас появились казалось бы совсем уснувшие до весны мухи. А у меня к тому же еще и ужасно разболелась раненая нога. Терпеть это не шевелясь, было бы совершенно невозможно, если бы я не знал, что каждое движение может нарушить нашу и так не очень-то хорошую маскировку, и тогда все предыдущие мучения и страхи окажутся напрасными. Да еще в голову начали лезть всякие неприятные мысли, что-то вроде того, что мы попытались откусить кусок, который не сможем проглотить, что затея наша обречена на провал, и что мы только зря сложим головы. Когда Беар осторожно начал выгребать к берегу, я, от жары, духоты и боли впал в какое-то полусонное состояние, так что момента, когда лодка заскребла дном о берег, я не заметил. Только когда зашевелились Беар и Хамелеон, вытаскивая пленника, я пришел в себя. Быстро умылся, заодно сделал несколько глотков тепловатой воды, и снова, с сожалением обмазал лицо грязью. Впереди было пять дней путешествия по лесу.

Нас искали. И искали очень хорошо. Не знаю, сколько первородных было в лесу, но мы замечали их очень часто. Мы почти не вставали на ноги, все время ползли. Первые два дня у меня даже не было возможности заняться раной, и за это я чуть не поплатился жизнью – нога распухла, боль стала дергающей. У меня начался жар. На третью ночь мы оказались в какой-то узкой промоине, и мне удалось снять грязную повязку, чтобы оценить свое состояние. Рана начала гнить. У меня с собой не было хирургических инструментов, так что рану пришлось вскрывать не слишком удобным кинжалом. Было ужасно больно, не смотря на то, что я заранее съел целых три порции обезболивающего порошка, и очень хотелось застонать. Но стонать было нельзя. Порошка, кстати, оставалось совсем немного, потому что мы регулярно скармливали его пленному – это снадобье не только снимает боль, но также вызывает вялость и спутанность сознания. Вообще-то им нельзя злоупотреблять, но мы посчитали, что наша безопасность для нас гораздо важнее, чем здоровье первородного. Тем более, что если принимать этот порошок менее двух недель, то последствия вполне обратимы. Прочистив рану, и выдавив гной, я снова замотал ее чистым бинтом, вот только особой надежды на то, что теперь она без проблем заживет, у меня не было.

– Беар, Хамелеон. – Позвал я шепотом.

Через минуту рядом показался Хамелеон, и одними губами спросил:

– Что? – Лицо у бывшего вора было обеспокоенное – мое плачевное состояние давно перестало быть секретом для друзей.

– Когда мы сюда ползли, мне показалось, что пахнет мертвечиной. Или это от меня? – так же тихо ответил я.

– Было такое. – Односложно ответил Хамелеон.

– Я сейчас усну, так что двигаться дальше все равно пока не смогу. – Я понял, что зелье уже действует, говорить мне стало трудно, мысли путались.

– Ты что, предлагаешь нам оставить тебя здесь? – удивленно спросил Хамелеон. – Мы скорее этого здесь оставим, а тебя потащим.

Я собрался с мыслями.

– Нет. Там где-то труп. Несвежий. Принесите. – Выдавил я, и потерял сознание.

Когда я очнулся, увидел над собой лицо Беара. Заметив, что я открыл глаза, он почти нормальным голосом поинтересовался:

– И зачем тебе эта падаль?

Мне пришлось потратить некоторое время на то, чтобы вспомнить о какой падали идет речь. Меня по-прежнему колотило – жар никуда не ушел.

– Там опарыши есть?

– Есть.

– Собери их, пожалуйста, и принеси сюда.

Кое-как приняв полусидячее положение, я подтянул ногу, и снова снял повязку. Нда. Состояние с прошлого раза не слишком улучшилось. Как я и ожидал.

Рядом снова появился Беар, в горсти, брезгливо отставив ее от себя подальше, он нес личинок.

– Будь добр, промой их хорошенько в ручье. Только не передави.

Беар тяжело вздохнул, и исчез из моего поля зрения. К тому времени, как он вернулся, я уже подготовился морально к тому, что мне предстоит. Аккуратно вынимая из рук Беара извивающиеся личинки, я стал подсаживать их в рану, стараясь затолкать поглубже. Взгляд у Беара стал несчастным и безнадежным. Кажется, он всерьез решил, что я спятил от боли.

– Я не сошел с ума. У меня нет с собой никаких серьезных средств от воспаления, – пояснил я. – Как-то не подумал, что придется столько времени бродить по лесу, будучи раненым. А опарыши выделяют вещество, растворяющее мертвую плоть, а потом ее поглощают. Рана остается чистой. Хорошо бы только вытащить их через день. Наши предки так лечились.

Беар облегченно вздохнул.

– Нам бы надо место сменить. Часа четыре назад, еще до того, как ты вырубился, мимо прошли несколько эльфов. Явно нас искали. Могут вернуться, и будут смотреть уже тщательнее. Ты сможешь ползти хотя бы немного?

– Ползти – смогу. А вот бегать пока не получится.

– Бегать пока и не нужно, – заверил Беар.

Следующие несколько дней ползать пришлось действительно много. Правда, иногда нам удавалось попасть в некоторый промежуток между поисковыми отрядами первородных, и тогда можно было встать и идти. Никогда прежде я бы не подумал, что меня может расстроить тот факт, что можно перестать месить прелую листву животом, встать. Но у меня по-прежнему ужасно болела нога, так что либо Беару, либо Хамелеону приходилось меня практически нести на себе, несмотря на то, что я успел выстрогать себе из какой-то палки нечто вроде костыля. Второй в это время вел одурманенного, мало что соображающего эльфа, который за эти несколько дней не только утратил свой гордый, ухоженный вид, но выглядел теперь, пожалуй, еще более жалко, чем я. Я же пытался помочь товарищам хотя бы тем, что пока они вели меня и пленника, во все глаза всматривался в окружающие кусты и деревья, пытаясь вовремя заметить врагов. Правда, и здесь от меня большого толка не было – трудно быть внимательным, когда каждый шаг отдается во всем теле дикой болью. И все-таки, не смотря ни на что, за время этих коротких "прогулок" мы преодолевали гораздо большее расстояние, чем то, что удавалось проползти в остальное время.

Когда мы приблизились к краю леса, о пеших переходах пришлось вообще забыть, последние сутки мы больше лежали, замерев на месте, чем ползли. Мне даже не удалось вовремя сменить опарышей в своей ране, и они выросли до таких размеров, что начали причинять ужасную боль. Особенно мучительной она становилась от осознания того, что избавиться от этой боли я могу самостоятельно, стоит только снять повязку и очистить рану. Вот только сделать это было бы равносильно самоубийству.

Когда среди деревьев появился просвет, мы остановились совсем. Нам удалось заметить двух первородных на деревьях, которые больше смотрели вглубь леса, чем на его опушку. Они явно ждали появления чужаков, пленивших их собрата. Проползти между ними не было никакой возможности.

– Мы на разведку, – показал мне знаками Беар. – Начнется шум – сними обоих и уходи. И груз не забудь. – И оставив мне свой арбалет начал медленно пятиться назад. Кандалы с ног первородного мы давно сняли, да и руки перевели в более удобное для ходьбы положение, оставив их закованными спереди. Опасаться осмысленных действий от несчастного, после такого количества обезболивающего порошка было бы глупо.

Мне очень хотелось сначала выяснить, о какой разведке идет речь и почему она должна сопровождаться шумом, но я не стал задавать вопросов. Я и так последние несколько часов не уставал проклинать себя за свою дурацкую идею с пленением вражеского командира практически в центре чужой территории. Боль и усталость изрядно пошатнули мой оптимизм, и мне казалось, что я не только провалил задание, но и подвел своих товарищей, которые теперь обречены на гибель. И еще неизвестно, как такие усиленные поиски пережили остальные две тройки, отправившиеся на разведку! И требовать объяснений теперь, когда я фактически являюсь обузой для друзей, я не собирался.

Ждать, когда начнется обещанный шум, было мучительно – прошло не меньше шести часов, когда где-то сзади и справа послышались крики и эльфийский сигнальный пересвист. Я навел арбалет на фигуру одного из наблюдателей и выстрелил. Не глядя на результат я подхватил второй арбалет, и навел его на второго первородного. Это заняло всего пару мгновений, но наблюдателя уже не было на том месте, где я привык его видеть за последние часы. Короткий приступ паники, и чувство облегчения – эльф просто уже начал спускаться. Рука у меня от волнения слегка дрогнула, и тяжелый болт вместо того, чтобы попасть в торс противнику, попал ему в голову, пробив ее насквозь и застряв в стволе дерева. Я перевел взгляд на первую мишень, боясь увидеть, что промахнулся, но тут тоже все было в порядке – этот первородный также остался висеть на дереве со стрелой в груди. Я с трудом поднялся на ноги, оперся на свою палку, и заставил подняться покорного, находящегося где-то в своих грезах первородного. Я шел очень медленно, но все равно, прежде чем товарищи нас догнали, мне удалось не только выйти из леса, но и оставить его примерно в полутора верстах позади. Пожалуй, за все время, что мы провели в лесу, это было самое ужасное испытание для моих нервов. Я боялся, что Беар с Хамелеоном решили пожертвовать собой, чтобы дать мне возможность уйти. С каждым шагом чувство вины терзало меня все сильнее, я поминутно оглядывался назад, то надеясь, что увижу фигуры своих товарищей, то боясь, что вместо них сейчас появится редкая цепочка первородных. Как же тяжело было тысячнику Орену, у которого не было даже надежды на то, что кто-то из тех, кого он оставил прикрывать отход, сможет вернуться!

Увидев две размытые фигуры, с торчащими в разные стороны увядшими ветвями деревьев, догоняющих меня, я испытал такое облегчение, что у меня чуть не подкосились ноги. Усилие, которое потребовалось, чтобы остаться на ногах было почти запредельным, у меня даже в глазах помутилось.

– Что, небось, думал, мы там отдали свои жизни, чтобы спасти раненого командира? – поинтересовался у меня Беар свистяще-хрипящим голосом, и одновременно подхватывая меня под руку. С другой стороны Хамелеон, ухватившись за капюшон пленника, потянул его вперед, заставляя шустрее перебирать ногами.

Мы бежали до самого заката, прежде чем нам встретилась одна из наших троек, патрулирующих окрестности.

Уже гораздо позже, когда мы отдыхали в гарнизоне, Хамелеон рассказал, что они делали, пока мы с пленником полеживали в кустах, разглядывая рожи первородных:

– Ты же сам понимаешь, мальчик, что если бы мы угробили тех двух часовых и побежали, нас бы мгновенно догнали? Бегун из тебя тогда был никакой, да и доу Лэтеар приз на соревнованиях не взял бы, даже если и захотел. Часовые стояли через каждые триста шагов, а в пятистах шагах сзади, в полной готовности обретались еще восемь первородных. Насколько я понял, они на каждых четырех наблюдателей держали по одной восьмерке как раз. Вот нам и пришлось их гм... отвлечь. Причем так хорошо отвлекли, что и те часовые, которых ты не дострелил нас догонять побежали... и не только они. Пошумели мы славно. Четверых первородных положили, еще двое на ловушках покалечились. Следы вглубь леса мы им тоже заранее организовали, а сами укрылись и там уже вас догонять пошли. Вот такие дела.

Одна из троек, уходившая в разведку так и не вернулась.


Глава 9

И снова началась учеба. Наша сотня увеличилась до трех сотен, и теперь называлась тысячей. Ожидалось, что вскоре ее состав станет штатным. Несмотря на такое увеличение, на этот раз было в некотором роде проще – относительно опытных, обученных солдат, которые могли передать свои умения новичкам, теперь хватало. Параллельно шли вылазки в лес – короткие, только для того, чтобы побеспокоить противника, и, возможно, добыть несколько комплектов эльфийского тряпья – наши уже стали считать это некоторым экзаменом на звание настоящего «охотника». Если тройке удалось убить хотя бы одного первородного, она уже считалась тройкой ветеранов. Некоторые тройки теперь полным составом щеголяли в трофейной одежде. Однако и «ветеранам» тоже нашлось чему учиться. Во-первых, стало ясно, что арбалеты хоть и удобнее, чем луки, но выстрелить из арбалета во время битвы можно только один раз. Так что пришлось нам всем осваивать ремесло метателя ножей. Но это не главное. Главное – мы стали обучаться эльфийскому. Заставить пленного доу Лэтеара помогать нам против своих соплеменников оказалось совсем несложно. И здесь была моя заслуга, хотя этим «подвигом» я совершенно не гордился. Оказалось, организм первородного обладает гораздо меньшей сопротивляемостью, чем человеческий. Так что в крепость мы привели глубоко зависимого разумного. И теперь, ради получения очередной дозы обезболивающего доу Лэтеар готов был на все, что угодно. Я считал, что прикончить его было бы гораздо милосерднее, чем заставлять это опустившееся существо продолжать свое существование... Но он был нам нужен. Каждый раз, когда мне приходилось с ним общаться, я не мог сдержать дрожь. Не знаю, чего было больше – сострадания, брезгливости или чувства вины, но сочетание было очень неприятным. Не знаю, смог бы я повторить то, что сделал с этим несчастным, если бы заранее знал о последствиях. Боюсь, что нет. Некоторые вещи нельзя делать, не смотря ни на какие выгоды, которые они сулят. И так же не знаю, кто больше мучился – лишенный очередной порции своего зелья доу Лэтеар, вынужденный рассказывать о военных планах своего народа, и обучать языку, который он считал священным грязных животных, или я, вынужденный за всем этим наблюдать.

Кажется, не я один понял, какую гадость мы умудрились сотворить по незнанию. Комендант почти сразу ограничил общение с первородным для кого либо, кроме солдат нашей тысячи и служащих особой канцелярии его величества. Первые обучались языку, вторые кроме этого обогащались информацией иного рода. И вот они-то были чрезвычайно довольны сложившейся ситуацией:

– Очень, очень удачная находка, это ваше обезболивающее зелье, – как-то похвалил меня господин Лерой, глава тех невзрачных господ в серых мундирах, которые проводили большую часть времени в камере доу Лэтеара. – Даже досадно, что это зелье действует таким образом только на первородных, насколько бы нам было проще работать!

Я представил себе такое и содрогнулся. Уж лучше пытки, как-то честнее, что ли.

Тем более что результатами допросов с нами не особенно делились. Нельзя сказать, чтобы от нас что-то всерьез скрывали, но и записи допросов никто не предоставлял. В конце концов, я пришел к выводу, что разумный, которого мы взяли в плен, был почти бесполезен. То ли он не знал планов войны, то ли их просто не было, но выяснить, почему первородные начинают наступление, и почему останавливаются, для нас так и осталось тайной. И у меня создалось впечатление, что господам в серых мундирах тоже ничего конкретного выяснить не удалось. На все вопросы пленник отвечал, что очередная волна продвижения первородных начиналась тогда, когда к этому были готовы маги. Когда они были готовы разрушить стены очередного человеческого города, первородные это делали. И люди этот город теряли. Откуда взялась такая разрушительная магия, и каким образом ее готовят, доу Лэтеар не знал. Мне, да и не только мне, вообще не верилось, что такая магия возможна.

Теперь по лесу постоянно ходили не менее десяти троек. Первородные стали гораздо бдительнее, и ни о каких походах к реке речи уже не шло. Да в этом больше и не было необходимости. Нашей задачей теперь было просто уничтожать первородных. И у нас это даже получалось, вот только мне казалось, что большого толку от этого в войне не было. Да, теперь на каждого убитого лесника приходилось по два эльфа, солдаты регулярных тысяч нас боготворили, настроение у всех было радужным и веселым – как же, такие невиданные успехи. Вот только эльфы с нашей территории никуда не девались, напротив, их стали все чаще замечать в непосредственной близости от Элтеграба, да и вокруг других городов, близких к границе, не занятой эльфами территории, они стали появляться чаще. Почти все жители уже перебрались вглубь человеческой территории, потому что стало ощутимо не хватать провизии. Купцам было слишком опасно пробираться в город, на них не раз нападали отряды эльфов или разбойники из людей, а, главное, выгоды в этом не было никакой. Все окрестные села вымерли, и хорошо, если их жители успели перебраться куда-нибудь в место побезопаснее. Самых упрямых и самонадеянных давно вырезали эльфы. Так что покупать привозимое купцами стало некому и не на что, а солдаты вполне обходились тем, что привозили военные обозы, и медленно сходили с ума от скуки и безделья, сидя за городскими стенами. Не удивительно, что наша охотничья тысяча пользовалась бешеной популярностью у прочих солдат. К нам стремились, нами восхищались. Но победителем я себя все равно не чувствовал, убей меня боги.

– Мы теряем инициативу, – как-то сказал Хамелеон наутро после того, как мы вернулись из рейда. – Эльфов все равно больше, чем нас, и одной охотничьей тысячей войну не выиграешь. Они стали гораздо осторожнее. Поначалу, когда наши охотники только начали выходить в лес, они возвращались почти без потерь. А теперь мы перестали ходить тройками. Одной тройкой ничего не сделаешь. Отряд теперь состоит минимум из девяти человек, и возвращаются эти девять человек чаще всего, даже не встретившись с эльфами. О чем думает командование?

Мы сидели в кабинете коменданта и докладывали о результатах последних недель работы.

– Командование думает о том, что у нас остро не хватает людей. И развивать ваш успех просто некому. Вот и получается, парни, что вы просто пытаетесь выиграть хоть немного времени для королевства.

– Если бы наша суета действительно их задерживала! У меня как-то сомнения на этот счет. – Недовольно вздохнул Беар.

– Вот что, парни. – Неожиданно сменил тему комендант, – Вы и в самом деле хорошо поработали. И за этого эльфа вас еще не наградили, а ведь дело того стоит. Я выписал вам увольнительную на два месяца. Тебе, Беар, и тебе, Хамелеон. Сгоняете в столицу, наберете себе пополнение в тамошних темницах. И среди новобранцев посмотрите, сейчас всех завербованных собирают в столицу. Ну и развлечетесь там, попутно. Тебя, Эрик, я отпустить не могу, да и не хочу. Вы своих парней уж очень разбаловали, никого кроме вас они в грош не ставят.

Вот так и получилось, что я остался в городе, и временно перестал ходить в лес. Впрочем, дел было хоть отбавляй – тренировки, обучение, распределение и обмен трофеев. Первое время все шло хорошо. Но спустя три недели после ухода Беара с Хамелеоном, стали приходить дурные вести. Во-первых, из той сотни, что в этот раз возвращалась из леса, целых четыре тройки отсутствовали. А те, кто вернулись, сказали, что первородных в лесу стало как-то подозрительно много. По самым худшим оценкам получалось, что их там не меньше полутора тысяч. И это при том, что обычно на "нашей" стороне леса находилось десять лагерей первородных по пятьдесят эльфов в каждом. Первородные явно собирались нападать, вот только на кого? Приграничными сейчас считались три города. Какой из них будет атакован, было совсем не ясно, остроухие по-прежнему были рассредоточены по всей протяженности леса.

– Отправляй всех, кто не ранен в лес. – Велел мне комендант, когда я принес ему неприятные вести. – Сотня пусть будет в степи, а остальные две чтоб без сведений из леса не возвращались. Разбей всех снова на тройки, пусть ни на кого не нападают, просто смотрят. Я хочу знать о любых изменениях.

Я выполнил приказ. Как бы мне хотелось тоже отправиться в лес! "Люди, за которых я отвечаю, рискуют жизнью, а я сижу тут в безопасности!", размышлял я, тупо глядя на листы со всякой бухгалтерией, безуспешно пытаясь усмотреть в них какой-то смысл. Мне казалось, что с ними вполне мог бы, как и раньше справиться гарнизонный казначей, и мне в этом разбираться нет ровным счетом никакого смысла, тем более теперь, когда на нас явно надвигаются крупные неприятности.

Несколько дней я не находил себе места в ожидании новостей, и однажды утром я их дождался. В казарму влетели сразу несколько троек, и десятники рванули ко мне:

– Эльфы вышли из леса!

– Сколько их?

– Около полутора тысяч. Они разделились. На три отряда по пятьсот лучников.

Часть 2


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю