Текст книги "Харьюнпяа и кровная месть"

Автор книги: Матти Йоэнсуу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

12. Незваные гости

– Миранда! Возле нашего дома остановилось такси!

Аллан крикнул это так звонко, как может крикнуть только испугавшийся ребенок. Потом сделал движение, словно хотел выпустить штору и убежать, но передумал, остался на месте и продолжал как настоящий комментатор:

– Это «мерседес-бенц»! Спереди только водитель. Сзади два каких-то типа. Старый и молодой. Я их не знаю… Миранда!

Миранда прибежала из кухни, лихорадочно вытирая полотенцем руки. Ожидание и усталость взвинтили ей нервы, из-за детей она не смогла прикорнуть даже под утро. Миранда подошла к щели между шторами и вгляделась.

Она не сразу узнала приехавших. Младший был совсем мальчик. Он стоял спиной к окну и помогал выйти из машины второму. Тот и в самом деле был в возрасте, совсем старик, сгорбленный и сухой. На голове фетровая шляпа. Волосы на висках серебрятся.

– Спаси и помилуй…

Миранда уронила полотенце и схватилась за сердце. Она не могла ошибиться – старик, несомненно, был Калле Хедман, младший – Сашка или Алекси.

– Севери! – закричала Миранда. Потом побежала в спальню, остановилась и стала гнать из комнаты Аллана и остальных детей. – Вон отсюда! Сейчас же в заднюю комнату!

– Почему?

– Мы никуда не пойдем.

– Вы что, бесенята, не слышите? Аллан, иди скажи Руусе, что приехали незваные гости, очень плохие…

Дети притихли. Только Аллан осмелился спросить:

– Они убьют Севери?

– Молчи! Закройте дверь и не смейте подглядывать!

Севери приплелся из спальни – он дремал на диване одетый, сбросил только сапоги; лицо у него было заспанное, но в глазах отчетливо мелькнул страх.

– Что случилось?

– Хулдины мужики приехали!

– Не может… черт побери… – Севери вернулся в спальню и вышел уже в сапогах, с пиджаком в одной руке, с тяжелым длинноствольным револьвером – в другой. – А ты не ошиблась?

– Нет. Двое, приехали на такси.

Супруги приникли к окну. Такси еще стояло на месте, мотор работал. Младший, очень бледный, сел обратно в машину и стал оттуда смотреть на дом. Вид у него был взволнованный. Или виноватый, как у человека с недобрыми намерениями.

– А второй кто?

– Старик, – шепнула Миранда, она вдруг так испугалась за Севери, что чуть не упала. – Виски седые… в руках палка… Может, ты выскочишь в кухонное окно и перелезешь через скалу…

– Нет… Они хитрые, скалу кто-нибудь сторожит. Этого они и добиваются – выманить из дома, а старик и мальчишка – для отвода глаз… До чего осмелели – прямо в дом лезут! Но даром им это не пройдет.

Севери поднял револьвер и опустил палец на спусковой крючок – оружие щелкнуло. Рот у Севери был плотно сжат, ноздри расширились – давешнего испуга словно и не бывало, это опять был человек, который ничего не боится и который умеет подчинить себе даже белобрысых. На крыльце послышались неверные шаги. Потом в дверь постучали.

– Открой, Миранда. Тебе они ничего не сделают… А я даже к двери не подойду. Ни за что не подойду, будь у них хоть какое дело. Сначала пригласи их в дом.

– Что случилось?

Рууса вышла из своей комнаты. Увидев в руках старшего сына оружие, она как вкопанная остановилась.

– Уходите, Рууса!

– Нет уж, хватит! Больше вы не совершите безумных поступков!

– Уходите!

– Нет…

Рууса не ушла, Севери ничего не мог поделать, да и не знал – надо ли; Рууса была женщиной с характером – женщиной прежних времен; когда-то давно, еще при жизни Кюести, она однажды встала между ними и получила удар ножом по руке. Севери прислонился к печке, но хорошо видел прихожую и Миранду, рука которой уже протянулась к крючку. И только тут он вспомнил – стукнул кулаком в стену и хрипло крикнул наверх:

– Ребята, приготовьтесь! Пришли худые гости!

Вяйнё сразу проснулся, соскользнул с одеяла, служившего подстилкой, на голые доски пола и, еще сонный, стал нащупывать какое-нибудь оружие. Он только и разобрал, что Севери что-то крикнул. Но и в его снах тоже все время слышались крики – сейчас ему снилось, что он лежит под полом танцзала в какой-то тесной, пахнущей плесенью щели, а люди танцуют прямо на нем и кричат. Была беспросветная темень, он толком ничего не видел – но вот пальцы его нащупали что-то твердое и холодное. Это был «Гаспар Арицага Эйбар». Теперь он понял, где находится – в каморке на чердаке, там всегда так пахнет: прошедшим летом и газетами.

Вяйнё встал на колени и, прижав оружие к груди, прислушался. Онни храпел рядом. На улице тарахтел мотор, даже чувствовался его запах. Других звуков не было. Впрочем, нет: казалось, весь дом кричит, предостерегая от чего-то; где-то скрипнул пол, дети было захихикали, но сразу затихли.

– Онни…

Вяйнё встал на ноги и стал пробираться к окну. Он сорвал газету – на улице был ясный день, и Вяйнё заморгал, ослепленный. На противоположной стороне улицы стояло такси – черный «мерседес». Водитель нетерпеливо ерзал. Задняя дверца машины была открыта, и внутри сидел молодой цыган. Сердце Вяйнё заколотилось – это был брат Фейи, Алекси. Вяйнё сразу понял, что́ должно произойти. Потом вдруг вспомнил, что вина лежит не только на нем, но и на Онни. Тут же пришла и следующая мысль – они не могут помочь Севери: Севери загородил дверь со стороны чердака тяжелым платяным шкафом.

– Онни!

Онни уже встал и шел к окну. Он сорвал остатки газеты и прижался лицом к темному от сажи стеклу, но сразу же отпрянул – потом схватил Вяйнё за руку, отобрал оружие и снял с предохранителя.

– Это Алекси…

Он сделал еще шаг назад, вытянул руку, поддерживая «Гаспара» снизу левой рукой, и ощерился так, что показались десны. Потом положил палец на курок.

– Взял на мушку, – сказал он, тяжело дыша. – Пуля пройдет через заднее стекло машины. Попадет прямо в цель…

– Погоди!

– Зачем?

– Может, они… Подождем… – Вяйнё показалось, что голова у него заработала только теперь. – Почему они осмелились приехать на такси? – удивился он.

– Действительно… Я на всякий случай все время буду держать Алекси на прицеле. Встань на колени и послушай, что делается внизу.

Онни, не шевелясь, стоял на месте, прикрыв один глаз. Окно казалось ему просто светлым квадратом, а руки – черными, гигантскими, острые грани прямоугольного ствола поднимались над руками, мушка блестела, она смотрела прямо в лицо Алекси. Руки Онни неудержимо дрожали, сейчас он попал бы в шею Алекси, теперь – в плечо. Алекси тоже двигался – вот он наклонился что-то сказать водителю, теперь пуля попала бы ему в ребро. Онни немного расслабился – надо быть осторожным, он вчера подточил курок, оружие теперь легко разряжается.

Вяйнё бросился плашмя на пол и прижался щекой к доскам. Было слышно, что внизу идет разговор, но слова доносились неразборчиво, как сплошное жужжание, различались только интонации. У незнакомца голос, был старческий, он говорил медленно. Севери отвечал резко. Но не угрожающе. И ни разу не прервал гостя – он явно его уважал.

– Алекси чертовски трусит, – усмехнулся Онни, стоя у окна.

– Молчи…

Внизу говорили о Сашке, имя донеслось отчетливо. Это брат Фейи, как и Алекси. Вяйнё не разобрал, какое отношение к делу имеет Сашка; ему показалось, что Севери сухо рассмеялся.

– Он вовсе и не мужчина, этот Алекси, – сказал Онни. – Сколько ему… четырнадцать?

– Тихо!

– Я в этом возрасте уже спал с Каариной Лехикойнен. Помнишь ее? Но Алекси, кажется, для этих дел никогда не созреет…

– Почему?

Вяйнё поднял голову. Он невольно заинтересовался.

– Да ведь он совсем дурачок, они на него пенсию получают… окончательно помешался после той истории.

– Какой истории?

– Да ты знаешь. Плоскостопые схватили его на улице, но так как пришить ему ничего не могли, то в досаде увезли на Босяцкий остров и сказали: «А ну, топай домой!..» Он стал требовать – сами, мол, привезли, сами и обратно везите… Тогда ему приказали спустить штаны и пригрозили посадить в конуру с собакой, если он не послушается, а потом напустили в штаны слезоточивого газу…

– Так то было с этим Алекси? А я думал, что тогда говорили про Алекси – сына Пинка, который переехал в Швецию.

– Нет. Про этого. Такого и пристрелить-то жалко…

– Ш-шш… Не расслышал. Но гость уходит… закрыли дверь на крючок… ковыляет вниз с крыльца…

Дом ожил – захлопали двери, зашумели дети, Рууса что-то или кого-то благословляла. Вяйнё подошел к окну. Гость вышел со двора и медленно побрел к такси, опираясь на палку.

– Это Калле.

Алекси вылез из машины, пошел навстречу старику и помог ему сесть на заднее сиденье. Такси уехало, не оставив за собой ничего, кроме рассеивающегося выхлопа газа, а на окнах Палми шевельнулись шторы.

– Как это он не побоялся сюда приехать?

– Такой старый. Эти старики все норовят делать что-то как в молодые годы… Говорят, он еще из дому удирает продавать часы, очень любит торговать. И пусть бы себе, только продает-то он дешевле, чем купил.

Лестница заскрипела. Парни замолчали. Поднимался Севери – шаги были тяжелые, но бодрые. Приятели сели на постель, и Онни сунул оружие под подушку. Потом за дверью послышалось шуршанье и кряхтенье – это Севери отодвигал шкаф.

Он остановился на пороге. Сердитый или нет – определить трудно: вид у него всегда суровый.

– Угадайте-ка! – сказал Севери, и было похоже, будто он и сам еще чего-то не знает. Но Севери явно не был так раздосадован, как ночью; правда, когда он прочел в газете, что они застрелили плоскостопого, он все-таки стал на их сторону. Плоскостопые столько раз и так нагло водили его за нос, отбирали права за такие провинности, за какие белобрысые отделались бы простым замечанием, а дважды даже побили. Правда, в последний раз за дело – он схватил одного плоскостопого за нос, потому что тот назвал его паршивым негром.

– Сашка арестован.

– Что?

– За что?

– Ни за что не догадаетесь…

Ребята сидели не шелохнувшись. Потом Онни сделал глубокий вдох, задержал дыхание и рассмеялся.

– Его обвиняют в убийстве того плоскостопого и Фейи, – сказал Севери.

– Не может быть!

– Ну и дурачье!

– Вот недоумки…

– Засадили Сашку! – взвыл Онни. Он бросился на постель и так завертел головой, точно у него начался припадок. Вяйнё тоже стало смешно, правда главным образом оттого, что Онни так смеется, и оттого, что все обошлось и никого не пришлось убивать.

– Но, ребята, – сказал наконец Севери уже без улыбки. – Из этого могут выйти и неприятности… Калле рассказал, что Орвокки совсем расходилась. Пригрозила: если Сашку быстренько не освободят, она расскажет плоскостопым, чья это работа.

– Неужели она такая подлая?..

– Конечно. И это грозит вам обоим тюрьмой. На много лет. Так что подумайте, что делать дальше…

– Мы убежим. Уедем к Райнеру и Мустакорве в Стокгольм.

– Не поможет. Вас все равно разыщут. Они теперь и за паромами следят. Но одевайтесь, я скажу Миранде, чтобы принесла вам кофе и еды. И твою ногу надо еще раз посмотреть.

Вяйнё и Онни остались вдвоем. Они сидели на постели друг против друга. Щеки Онни задергались. Он произнес одними губами:

– Плоскостопые схватили Сашку.

И им снова стало неудержимо смешно – оба повалились на постели, натянули на лица одеяла, но успокоиться никак не могли. Ведь плоскостопые схватили Фейиного брата.

13. Синекорый палтус и комната с зеркалом

Харьюнпяа осторожно повернул голову, чтобы не разбудить Пипсу – девочка, их третья, спала на его голой груди, поджав ножки и сжав ручки в кулачки. Пипсе было пять месяцев, и боли в животике, мучившие ее по ночам, стали наконец проходить. Прошлой ночью она, правда, еще по старой памяти попищала и успокоилась только с час назад – после того, как Элиса положила ее рядом с ним. Пригревшись, девочка спокойно засопела во сне.

Харьюнпяа посмотрел на часы. Было без четверти девять. Но он не стал торопиться и, как ни странно, не почувствовал даже угрызений совести за свое спокойствие. Он закрыл глаза и вдыхал запах Пипсы – аромат молока и сна, тепла и Элисы.

Элиса налила воды в кофейник. Паулина и даже Валпури уже спустились вниз, хотя была суббота – а может быть, именно поэтому: суббота для них – карамельный день. Сейчас они ссорятся между собой из-за того, кто зажжет свет в аквариуме и насыплет рыбкам корм.

– Я! – решительным голосом старшей сказала Паулина, и Харьюнпяа просто увидел, как она вытягивает руку, преграждая путь Валпури.

– Мама! – пищит Валпури.

– Девочки!

– Она и вчера зажигала и дала Йосефине корм!

– Ну и дала. Ты-то ведь не дала, хотя была твоя очередь.

– Она сказала, что не хочет.

– Хи-хи…

Йосефина – это морская свинка. Элиса быстро разрешила конфликт:

– Паулина, погаси свет, и пусть Валпури снова его зажжет – тогда получится, что вы сделали это обе. И обе насыплете в аквариум по щепотке корма.

Выключатель щелкнул, девочки затихли.

Харьюнпяа глядел в потолок, пустой и белый.

При желании он мог бы проснуться вовремя и успеть в Управление. Но он не дал себе такого труда – отпуск кончился так недавно, что ему трудно втягиваться в работу, казалось, он больше не узнаёт себя, не умеет больше быть полицейским, таким, каким должен быть блюститель порядка. Или, может, все наоборот: он не узнаёт других? Во всяком случае, всю ночь в четверг и всю пятницу ему казалось, что он участвует в какой-то бурной демонстрации – только не знает, за что идет борьба.

И хотя он целые сутки занимался историей, случившейся на Малом пороге, он не мог отнестись к ней как к своему делу. Это было дело Кандолина. И Кауранена, и Ехконена, и Нордстрёма. Просто он в этом участвовал потому, что начальник отдела насильственных действий – Ваурасте – так распорядился. А расследование истории в Речном заливе получило совсем другой поворот: Норри добился признаний от одного из подозреваемых, теперь осталось провести несколько допросов, с ними Норри легко справится при помощи Хяркёнена и Вяхе-Корпела. И как сказал Ваурасте: Харьюнпяа может считать себя свободным от этого дела. К тому же Ваурасте, видимо, думал, что, если соединить двоих наполовину бесполезных людей, получится один полезный, и потому откомандировал в помощь Кандолину не только Харьюнпяа, но и Онерву Нюкянен.

– Там, наверно, придется вытряхивать сведения из цыганок – ты можешь пригодиться.

Это несколько утешило Харьюнпяа: они с Онервой понимали друг друга.

Валпури внизу хныкала:

– Мама! Палтус боится подплывать и не ест.

– Конечно, когда другие его кусают, – объяснила Паулина. – Если бы я делала тебе вот так, когда ты подплываешь к корму…

– Ай! Не надо! Мама-а!

– Девочки!

– Паукку меня кусает…

– А вот и нет, просто я сделала вот так рукой. И вовсе это не палтус.

– Пусть она его называет синекорым палтусом. Вы разбудите Пипсу и папу. Ему сегодня на работу, и его могут там задержать. Наверно, задержат.

– Это синекорый…

Часы показывали ровно девять. Харьюнпяа стал перекладывать Пипсу на постель рядом с собой. Он не знал, что делать с рыбкой – месяц назад он купил этих двух рыбешек, но ему, очевидно, продали двух самцов. Более крупный так запугал своего собрата, что тот не осмеливался даже голову высунуть из водорослей, не то чтобы поесть, и через неделю сдох. Может быть, он вообще был болен. Но после этого ситуация стала еще сложнее – другие рыбки принялись нападать на оставшегося в одиночестве тирана, особенно скалярия – роскошная громадина, которой, казалось, отлично живется. И вот теперь этот бывший деспот в свою очередь прячется на дне аквариума. Когда его пытаются накормить отдельно, он пугается руки и трусливо мечется, натыкаясь на стенки. Харьюнпяа начинает почти ненавидеть его. В такие минуты ему даже думается, не лучше ли прикончить рыбку. Но в глубине души ему не хочется этого делать. Пересаживать в какую-нибудь банку тоже нет смысла – там он погибнет от недостатка кислорода и от одиночества. По-видимому, остается только ждать, чтобы другие рыбки приняли его. Вместе с тем Харьюнпяа чувствовал, что этого не произойдет, что в некий день рыбка будет плавать среди водорослей с остекленевшими глазами. А ведь все, в сущности, зависит от его нежелания вмешаться.

Харьюнпяа встал и начал размышлять, стоит ли надевать форму. Все следователи из группы Кандолина носили одинаковую серую форму, и это делало их похожими на близнецов.

– Чему ты улыбаешься?

Элиса неслышно поднялась наверх. Харьюнпяа схватил свои вельветовые брюки.

– Представил себе Кандолина и его компанию. Если бы кто-нибудь стал бить в барабан перед Полицейским управлением – как они все заковыляли бы за ним на своих негнущихся ногах…

– Иди пить кофе. Это не девочки тебя разбудили?

– Да. Нет.

Харьюнпяа открыл дверь, но к выключателю не притронулся. Мягкий рассеянный свет проникал в квадратное отверстие на правой стене, оставляя в комнате полутьму, при которой, однако, можно было разглядеть письменный стол и стулья, чтобы не наткнуться на них. Пропуская вперед посетителя, он встал в сторонке у двери.

– Прошу.

Эйнар Копонен, тот самый свидетель, который говорил с убийцами всего за минуту до выстрелов, сейчас неуверенно остановился в дверях. Чувствуя напряжение во всем теле, он, видно, только теперь понял, как велика его ответственность; в коридоре он уже намекнул, что кое-что слышал от преступников, задумавших злое дело.

– Проходите, проходите! – пригласил Харьюнпяа. – Хотя вы увидите подозреваемого, он вас не увидит – с той стороны окно кажется просто зеркалом. Но не говорите слишком громко.

– Ладно. Так я и думал. Нынче везде техника…

Они прошли на середину комнаты. По сравнению с тем, каким он предстал ребятам в четверг вечером, Копонен был неузнаваем: аккуратный костюм (который явно по большей части висит в платяном шкафу), белоснежная рубашка с галстуком, на ногах до блеска начищенные ботинки, щеки свежевыбриты и пахнут одеколоном, ранка на подбородке заклеена маленьким кусочком пластыря. Явившись в Управление, он смело смотрел всем в глаза и крепко пожимал протянутые руки.

– Ага, герой, значит, там…

Харьюнпяа встал рядом с Копоненом. Он лишь мельком взглянул на комнату по ту сторону стекла – она была маленькая, стены обшиты щитами фанеры, отчасти для звуковой изоляции, но главным образом потому, что в используемой обычно сухой штукатурке легко проделать дыру – стоит только пнуть по ней ногой; высоко под потолком ярко горят лампы дневного освещения, никакой мебели, кроме скамьи на стальных ножках, прикрепленных к полу, в комнате нет. На стене напротив скамьи виднеется квадрат, кажущийся зеркалом.

Сашка сидел на скамье, рядом с ним, прислонившись к стене, стояла Онерва. Они о чем-то говорили.

– Ну как?

Харьюнпяа, сощурив глаза, следил за Копоненом. Лицо свидетеля было абсолютно пустым, может быть, только в глазах мелькнуло легкое удивление. Он склонился ближе к стеклу и почти прижался к нему – на стекле были пятна и потеки: следы плевков, которыми кто-то на той стороне скрашивал ожидание. А может, стекло запачкалось тогда, когда какой-нибудь другой Копонен вот так же прижимался к нему лицом.

– Коне-е-ечно, – тягуче сказал Копонен, и Харьюнпяа показалось, что лицо его стало еще более пустым, может быть, даже разочарованным. Потом Копонен заметил Онерву и сглотнул так, что шевельнулся кадык. Быстро облизнув губы, он снова взглянул на Сашку и сказал, едва разжимая губы: – Конечно. Конечно, вы взяли того, кого надо.

– А возраст? Вы ведь раньше говорили о более взрослых парнях.

– Ну да… Вы же знаете, как можно ошибиться в темноте. И, честно говоря, я тогда был немного под мухой…

– Вот он сейчас стоит, посмотрите на него еще раз.

Копонен молчал и задумчиво жевал губы.

– Конечно, – сказал он наконец, и теперь его голос звучал неколебимо твердо. Он выпрямился и повернулся к Харьюнпяа – уверенность появилась даже в его глазах, а подбородок поднялся чуть ли не вызывающе. – Это, несомненно, один из них – как раз тот, который задавался и не хотел со мной разговаривать, только спесиво глядел мимо меня. Теперь небось повесил голову…

Онерва предложила Сашке немного походить.

– Еще раз посмотрите, – попросил Харьюнпяа.

– От этого дело вернее не станет, – отвечал Копонен и подозвал Харьюнпяа поближе. – Конечно, все они вроде на одно лицо, потому, поди, и осмеливаются совершать столько преступлений. Но этого шельму я по глазам узнаю. Поглядите-ка. Точно такие же цыганские глаза, как у того… – Голос Копонена окреп. От возбуждения он стал переминаться с ноги на ногу. – Гляньте-ка на него – по глазам видно, что он прикидывает, как бы у кого бумажник стянуть, а еще лучше и портки вместе с ним! Как эта девушка-то там не боится? Надеюсь, она свое дело знает? Как бы он на нее…

Харьюнпяа опустил щиток, закрывавший окошко. Потом постучал пальцем по стене, чтобы Онерва услышала, и зажег свет.

– А вы не допускаете, что видели его где-нибудь при других обстоятельствах? – спросил Харьюнпяа, глядя в глаза Копонену. – Например, среди танцующих? Он утверждает, что было именно так.

Копонен сделал глубокий вдох, но ответил не сразу – он посмотрел на свои руки, посмотрел внимательно, словно на них было что-то такое, чего он раньше не замечал.

– Послушайте, – начал он наконец, и голос его задрожал от справедливого гнева. – Я пытаюсь вам помочь. Я стараюсь помочь полиции и всему обществу раскрыть преступление, при котором один из ваших собратьев нагло убит. А вы меня экзаменуете. Точно это я, а не он – преступник.

– Я экзаменую всех, – сказал Харьюнпяа, сел за пишущую машинку и стал вставлять в нее лист. – Запишем эти показания в дополнение к тем, которые вы дали раньше. Как и в тот раз, вы обязаны говорить только правду.

– Не надо мне напоминать. Мне и клятвы приходилось приносить. И я их никогда не нарушал. А если бы нарушил, то вряд ли вы сидели бы тут со своими рассуждениями.

– Я обязан напомнить. Это мой долг.

– Я пожалуюсь на вас комиссару Кандолину. Вы злитесь и задаете вопросы с подвохом.

– Ваше право. Но какой я есть, такой есть и другим быть не могу.

– А вы обязаны. Вот так вот…

Харьюнпяа застучал на машинке. Но тут он вспомнил, что окошко по ту сторону было забрано тяжелой, выкрашенной в белый цвет металлической решеткой; кто-то нацарапал там над стеклом: «Большой глазок». А кто-то другой – под стеклом: «Но его еще проткнут».