Текст книги "Харьюнпяа и кровная месть"

Автор книги: Матти Йоэнсуу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

24. Отъезд

Харьюнпяа вошел в гараж. Там стоял гул от только что заведенных моторов. Две «лады» и серый «транзит» стояли в проходе одна за другой. Фары у них горели, задние рессоры осели от тяжелого груза.

Все, кроме Кандолина и Тийликки, сидели уже в машинах. Тийликка стоял у задней дверцы «транзита», в руках у него был автомат, из которого он целился куда-то в глубь гаража и при этом производил губами звуки, напоминающие стрельбу. Кандолин стоял неподвижно возле первой «лады» и ждал Харьюнпяа.

Харьюнпяа направился к машинам. Ему было жарко. Под курткой на нем был бронежилет, который защищал грудь и живот, плечи и спину, а особенно хорошо оберегал сердце, так как в передней его части в специальном кармане была стальная пластина, которую не могла пробить даже крупная пуля. Назначение жилета – охранять человека от врагов и опасностей. Но как уберечь конечности, шею, голову? Свой шлем Харьюнпяа забыл на столе у дежурного. Впрочем, забыл ли? Шлем был слишком мал и стягивал голову, словно обруч на винтах. В глубине души Харьюнпяа знал, что ведет себя глупо, но и жилет-то было трудно вынести, он так сжимал грудь, так мешал дышать и двигаться – тут и без шлема обливаешься потом.

– Ответили? – громко спросил Кандолин, и стены отразили его голос. Он был в бронежилете такого же цвета, как костюм, и поэтому едва заметном. Похоже, что эта амуниция нисколько его не стесняла – он стоял, такой же длинный и подтянутый, как всегда, непринужденно засунув руки в карманы. На голове красовался шлем, надвинутый на лоб и закрывший верхнюю часть очков, а браво выставленный вперед подбородок был так затянут ремешком, что задевал даже нижнюю губу. Шлем был синий, спереди белыми буквами выведено: ПОЛИЦИЯ. Харьюнпяа покачал головой.

– Я насчитал по крайней мере гудков двадцать, – сказал он. – Тут хочешь не хочешь – кто-нибудь проснулся бы. Но нет…

Он звонил в квартиру Хедманов. Это была старая уловка: если бы кто-то ответил, он пьяным голосом попросил бы к телефону Сашку или просто повесил бы трубку. Так ему, во всяком случае, следовало сделать.

– Наверно, отключили телефон на ночь, – сказал Кандолин. – Дома они. Группа Сёдерхолма на месте уже минут десять, они только что сообщили, что в квартире Хедманов горит свет. Поехали.

И Кандолин так резко повернулся, что каблуки его ботинок заскрежетали на бетонном полу. Он наклонился и сел на переднее сиденье, при этом шлем, коснувшись верха, звякнул.

Харьюнпяа прошел к средней машине. Мысли его были непоследовательны и отрывочны, временами его охватывало чувство безнадежности. Он бросился на заднее сиденье, и машина сразу тронулась. Харьюнпяа старался думать о том, что при любых обстоятельствах он первым проникнет в дом, но это нисколько не улучшило его настроения. Нордстрём проверял сигнальные огни и сирену – машину на мгновенье залило синим светом, и сирена оглушительно взревела: тиа-тиа! Машины подъехали к воротам. Сидящий у телевизора дежурный заметил их и нажал на одну из десяти кнопок пульта – створки ворот открылись, группе ничто больше не препятствовало, не понадобилось даже снижать скорость; их встретила ночь, одетая в густой туман.

25. Больница

– В поликлинику?

– Нет. В больницу. К главному входу, – ответил Сашка с заднего сиденья.

Они ехали молча, пока такси не миновало перекресток. Потом водитель обернулся:

– Туда не стоит. В это время там все закрыто. Единственное, что сейчас открыто, – «Скорая помощь».

– Мы договорились, – торопливо возразил Сашка; он и сам все время об этом думал и боялся худшего, хотя и старался надеяться на удачу, а теперь вот водитель высказал вслух его опасения. Сашка беспокойно дернулся и притронулся к висящему на шее кресту, но это его не успокоило. Он почти возненавидел водителя; к тому же тот был похож на очкастого комиссара – даже нос такой же острый.

Сашка сунул руку под свитер. Револьвер был на месте. Он это, правда, и так знал, потому что дуло упиралось в бедро. Но прикоснуться к оружию было приятно; вот и теперь, когда он почувствовал кончиками пальцев шершавую рукоятку, чувство животного страха ослабло, и что-то шепнуло ему, что не может все провалиться из-за одной запертой двери. Он что-нибудь придумает. Хоть стекло в дверях разобьет.

– Так куда подъезжать?

– К главному входу.

– Ладно. Платишь-то ты.

Больница мощно вздымалась ввысь, туман окутывал ее крышу, и невозможно было определить, какой она высоты. Хотя стояла уже ночь, сотни больничных окон были освещены. Водитель свернул на центральную дорожку.

– Вряд ли тут что-нибудь выйдет, парень.

– Какое-то движение там есть, – сказал Сашка, хотя так же хорошо, как водитель, видел, что нижний холл пуст и едва освещен. Он открыл дверцу еще до того, как машина остановилась.

– Минутку! – крикнул водитель, быстро протянул руку через спинку сиденья и так схватил его за плечо, что стало больно. – С тебя пятьдесят шесть семьдесят.

– Но мы ведь поедем назад. – Сашка порылся в карманах и нашел купюру в сто марок – она была у него последней, но у Орвокки и у Фейи что-нибудь еще должно быть. Он сунул деньги водителю. – Мы вернемся на Козью гору, только возьмем здесь еще двух пассажиров. Будьте добры, подождите, пока я не вернусь.

В два прыжка Сашка оказался у входа. Дверей было несколько, все одинаковые, он дернул первую – заперта. Он попробовал следующую. Тоже на замке. Подскочил к третьей, четвертой, пятой. Все двери на запоре. Но сквозь стекла был виден свет, и казалось, все внутри издеваются над ним, смеются, погляди, мол, погляди – ты хочешь сюда, но не попадешь; Сашка различал гардероб, окошко справочной, весь холл, даже тот угол, за который надо свернуть, чтобы попасть в отделение Фейи. Он схватился за ручку и стал трясти дверь.

В конце холла кто-то медленно задвигался. Сашка прижался лицом к стеклу. Это была уборщица или посыльная, а может быть, младшая сестра или еще кто-нибудь, но без белого халата, значит – не доктор. Женщина. Она шла усталой походкой. Сашка стал стучать кулаком по стеклу. Женщина остановилась и посмотрела в его сторону.

– Откройте!

Сашке показалось, что женщина покачала головой. Во всяком случае, она указывала куда-то вниз. Это означало, что больница закрыта, что надо пройти в отделение «Скорой помощи», если ему что-то нужно.

– Откройте!

Он был словно в жару, барабанил по двери двумя кулаками, а по ее нижней железной обшивке колотил ногой. Дверца такси открылась.

– Эй, приятель! – позвал водитель, но Сашка на него даже не взглянул: он считал, что с белобрысыми надо держаться высокомерно и отступать нельзя.

Женщина направилась к нему медленно, неохотно, все еще указывая куда-то рукой. Сашка этого будто и не видел. Он молотил в дверь сильнее прежнего.

Женщина остановилась в тамбуре. Она увидела его одежду, волосы, лицо – и, испугавшись, отпрянула от двери.

– Здесь закрыто! – крикнула она. – В это время нельзя навещать больных. Но если вам нужна помощь, идите вниз, в «Скорую».

– Что?

Сашка поднес руку к уху и прижался лицом к стеклу.

– Здесь закрыто. К больным нельзя…

– Что?

Женщина подошла ближе, одной рукой она принялась открывать замок, а другой, подавшись вперед, крепко придерживала дверь, которую, кажется, приготовилась защищать всем телом.

– Здесь заперто. Сюда нельзя.

– Добрая госпожа доктор!.. – Сашка теснее прижался к стеклу и сунул сапог в дверную щель. – Я только мигом слетаю в одно отделение…

– Нельзя.

– Там лежит мой брат. В него стреляли. Вы его, наверно, помните? Сестра с мужем пришли его навестить и…

– В такое время?

– Да. У них специальное разрешение. От главного врача. Сестра недавно звонила и просила, чтобы я за ними приехал. Ее муж напился, он, наверно, и на ногах-то не держится… Я бы только вывел его. Вы ведь знаете нашего брата, какой он, когда расшумится… Вы же не хотите…

Сашка все глубже втискивался в дверную щель. Женщина инстинктивно шаг за шагом отступала, наконец они оба оказались в тамбуре.

– Ну, только на этот раз, – чувствуя себя совершенно растерянной, сказала женщина. – Но если кто-нибудь спросит, не говори, что это я впустила.

– Не скажу. Тысячу благодарностей, госпожа!

Сашка перебежал холл и свернул в коридор, ведущий к отделению Фейи. Он был там только раз, но безошибочно знал дорогу – уходя, все запомнил. На перекрестке коридоров, между двумя стеклянными дверями, он остановился передохнуть и подумал, что надо быть осторожным, позаботиться о том, чтобы никто его не заметил – сестры непременно поднимут шум, сочтут его вором. Он инстинктивно согнулся, стал меньше.

В коридоре было пусто, Орвокки на скамье не оказалось. Под ложечкой у Сашки засосало, словно он вдруг ощутил зверский голод. Он приоткрыл дверь, скользнул в нее и тут заметил: сумка Орвокки стоит на полу под скамейкой. Она бы ее так не оставила, не будь сама поблизости – скорее всего, в палате у Фейи. Прижимаясь к стенке, Сашка на цыпочках пошел дальше. Он протянул руку к дверной ручке и прислушался. Где-то далеко, за несколькими закрытыми дверями, звенел звонок. Откуда-то доносилось тиканье часов. Но ни голосов, ни шагов нигде не было слышно. Сашка открыл дверь и вошел.

В палате было полутемно, только над дверью горела тусклая лампочка. С минуту он ничего не мог разглядеть. Но знал, что кто-то не спит и ждет – он почти слышал шепот, оборвавшийся с его приходом.

– Сашка?

– Я…

– Иди скорее, – позвала его Орвокки, склонившись над кроватью; голос у нее был напряженный, казалось, она вот-вот расплачется. Платок на ее поясе сверкнул белизной, серьги тихо звякнули. Она поддерживала Фейю за плечи. Фейя сидел. Он был одет, даже в сапогах. Что-то теплое хлынуло в Сашкину грудь, горло сжалось. Он быстро подошел.

– Фейя!

– Сашка…

Они обнялись и на минуту превратились словно в одно существо. Сашка почувствовал, как Фейя сжал его голову – он всегда это делал, когда радовался. Это было так приятно. От радости Сашка не сразу осознал, что обычно сильная рука Фейи на этот раз только слегка скользнула по его шее.

– У тебя точно хватит сил? – спросил Сашка, почти смеясь.

– Надеюсь… если вы поддержите. Даже когда сидишь, в голове что-то странное…

– Теперь быстро! – резко сказала Орвокки и стала помогать Фейе встать на ноги.

– Тише, – раздался чей-то слабый голос с другого конца палаты. – Не мучайте меня, я позову сестру…

В темноте послышался шелест – кто-то обшаривал изголовье кровати и стенку – там были трубки, провода и такой же звонок, как возле кровати Фейи. Орвокки вздрогнула, точно ее ударили.

– Ради бога, милый человек… Простите, если мы помешали. Мы как раз уходим.

Но шелест продолжался, потом послышалось всхлипывание.

Орвокки и Сашка поставили Фейю на ноги, поддерживая его с обеих сторон. Сил у Фейи совсем не было, он тяжело дышал, хотя не сделал еще ни шагу. Они направились к двери, но не шли, а тащились. Сашка почувствовал горький привкус во рту.

– А эти трубки? – вспомнил он.

– Не беспокойся, – выдохнул Фейя. – Я их отрезал. На Белом пороге поставят новые. Увезите меня туда…

– Но если ты…

– Нет… Я не хочу здесь оставаться. Даже врачи налетают здесь огромной белой стаей… Трубки высасывают какую-то жидкость, которая скапливается. Уедем… Пусть поставят новые…

Сашка локтем открыл дверь. В коридоре никого не было. Но где-то поблизости звонил телефон. К нему никто не подходил. Сашка не посмел прислушаться, откуда идет звук. Они перебрались через порог, но с каждым шагом продвигались всего на несколько сантиметров. Орвокки схватила свою сумку. Над дверью зажглась матовая лампочка. Пот струйками стекал по шее Фейи. Теперь зазвонил и другой телефон.

– Ты поставил крылья Злючке? – выдохнул Фейя.

– Поставил. Снял их с одного микроавтобуса, он стоял там поблизости, настоящая рухлядь…

Сашка не решался больше смотреть на Фейю. Он только сейчас увидел, какое бледное у того лицо, почти желтое; такие бывают у покойников, правда, Сашка их никогда и не видел. Он глядел на стеклянную дверь отделения и думал, что вот-вот они окажутся по ту ее сторону, потом в такси, потом – вне опасности. И тут он понял, как надо все устроить. Надо попросить водителя проехать мимо Валлилы, там выйти, а Фейю с Орвокки отправить дальше, на Козью гору. Надо только сделать это все так быстро, чтобы Фейя и Орвокки ни о чем не догадались. А он долго и не задержится, всего минут на пять-десять. И приедет на другом такси, можно даже договориться с этим же водителем.

Если Вяйнё и Онни нет дома, будет Севери. Сашка нервно, со свистом глотнул воздух. Когда известие об их отъезде распространится, думал он, никто не станет смеяться над тем, что они просто сбежали, струсив. А главный плоскостопый не станет больше говорить, будто он, Сашка, не мужчина.

26. Окружение

В рации светилась лампочка. Другого огня в машине не было. Она въехала в переулок Мадетоя и остановилась – до двора Хедманов отсюда метров тридцать.

Кауранен сидел за рулем и курил, лихорадочно затягиваясь. Кандолин, в шлеме – рядом с ним. Он держал микрофон наготове у губ, а большой палец на тумблере. Харьюнпяа – на заднем сиденье. Он ощупал револьвер, положенный прямо в карман, кобуру пришлось снять: длинный бронежилет опускался ниже пояса. Они следили за рацией, ожидая, пока последняя группа доберется до места, тогда они смогут начать операцию – подняться сначала на крыльцо, потом в квартиру Хедманов.

– Нордстрём сообщает: двор заблокирован с обеих сторон.

– Вас понял. Кандолин.

Говорил Кандолин тише обычного. Он взглянул на часы и стал теребить полученный у дворника ключ, потом вдруг не выдержал и нажал на тумблер.

– Группа, охраняющая балкон, слышите меня?.. Кандолин вызывает группу, охраняющую балкон…

– Собаку вызывали? Если вызывали, мы наготове на углу Бальзамного переулка, как было условлено.

– Не вызывали. Группа, охраняющая балкон, вы меня слышите?

Радио молчало: все как обычно, когда в деле участвует слишком много народу.

Харьюнпяа опустил в машине стекло. Моросил мелкий дождик, живые изгороди и асфальт блестели от влаги. Дома стояли темные. Странно: совсем рядом находятся сотни, может быть, тысячи людей, они спят в своих постелях, согреваемые взаимным теплом, и видят сны, а если кто-то просыпается от кошмара, достаточно поднять голову и увидеть знакомую комнату, чтобы забыть все, натянуть одеяло на голову и снова погрузиться в сон.

Ближе, на расстоянии едва ли не шепота, в подъездах и в кустах прятались неподвижные фигуры. Они были в шлемах и бронежилетах, держали оружие в нервных руках и, сощурив глаза, следили за красным кирпичным домом, прислушиваясь одновременно к тихим сообщениям по рации. Многие из них скучающе думали, что все это напрасная суета, но тут же себя поправляли: речь ведь идет об оружии, захваченном при ограблении, и противники – цыгане. Если в человека выстрелят из дробовика, от него не останется ничего, кроме рваных лохмотьев.

– Вызываю группу, охраняющую балкон.

– Слышу. Вийникка слушает.

– Вы на своих местах?

– Как будто бы. Но здесь ни в одном из окон нет света. Может, они его уже погасили…

– Вы точно у дома Е?

– Да. Но… минутку… Хаутамяки говорит, что это Б.

– Значит, вы на дом ближе к Вассальной улице, чем надо. Перебазируйтесь, сию же минуту.

– Есть.

Кандолин перевел дыхание. Потом стал массировать затылок, будто его ломило. На щитке тикали часы. Издали доносился тихий скрежет, словно где-то пытались завести машину. Звук повторялся, значит, мотор не заводился. В остальном все было тихо. Даже на Окружной дороге.

– Вийникка докладывает: теперь мы на нужном месте. В третьем окне слева горит свет, этаж второй, как и должно быть. Отсюда никто не улизнет.

Кандолин с облегчением вздохнул и поднял микрофон, но Полицейское управление опередило его:

– Шесть-два-три. Направляйтесь в сторону Бастионной улицы. Пришло несколько сообщений, что оттуда, со стороны парка, раздавались выстрелы. Позаботьтесь о своей безопасности.

– Принял, – донеслось в ответ. – Мы на Гористой улице, поворачиваем… Считайте, уже прибыли… На улице много народу… Это на Бастионной, двадцать три.

– Тот самый адрес, где мы были с Онервой, – встрепенулся Харьюнпяа, но его перебили: та же группа сообщила:

– Управление! Пришлите сюда еще людей и машины, только быстро! Это все цыгане. Не угадаешь, что из этого получится…

Кандолин резко обернулся к Харьюнпяа, но ничего не сказал; уголки его губ дергались.

– Там живут Бломерусы, – сказал Харьюнпяа.

– Кандолин! Вызывает Управление.

– Слушаю.

– Вас не интересуют события в Валлиле? Может, это связано с преступлением на Малом пороге?

– Конечно, интересуют, – хрипло сказал Кандолин. – Как там дела?

– Пока неясно. Группа, уехавшая в Валлилу, молчит. Слышны только крики и причитания… Убитых, надо надеяться, нет…

– Сейчас поеду туда. Внимание всем, находящимся на Козьей горе, вызывает Кандолин. Операция прерывается примерно на полчаса. Всем оставаться на своих местах. Следует иметь в виду, что обстоятельства могли измениться и объект может попытаться попасть в дом с улицы. Наблюдайте…

Кауранен включил в машине свет и схватился за рычаг скоростей.

– Группа Нордстрёма приняла к сведению.

Кандолин нагнулся, он нашаривал на полу сигнальную лампу. Кауранен развернулся, выезжая из переулка. Кусты хлестали «ладу» по бокам.

– Вийникка сообщение принял.

Кандолин поднял сигнальную лампу на колени и опустил стекло. Ночной ветер ворвался в салон. Машина затарахтела по улице.

– «Транзит» принял.

Сработало пусковое устройство сигнальной лампы.

– Не включай пока! – бросил Кауранен. – Лучше, чтоб нас не заметили. Не надо сигналить…

Где-то поблизости, чихая и кашляя, заработал мотор. Похоже, его удалось завести. Харьюнпяа поднял стекло и обеими руками вцепился в спинку переднего сиденья. «Лада» влетела в туннель под железной дорогой и, взвизгнув шинами, свернула на Окружную. Кауранен мчал вовсю. Кандолин установил сигнал. Синий свет заполыхал вокруг машины, освещая столбы и дорожные знаки. И так как звукового сигнала не было, слышалось лишь жужжание электромотора, вращающего лампу.

27. Подозрительный автобус

Было без четверти два.

Уле-Иккала возглавлял группу. Вернее, был в ней старшим – навыки руководителя он давно растерял вместе с надеждой попасть на курсы младшего командного состава. С ним находился Мальчик – так он называл каждого, кто был в его группе, но делал это не для того, чтобы обидеть или оскорбить, а по той простой причине, что никак не мог выучить имена молодых ребят, назначаемых ему в помощники, – они менялись так часто и к тому же были все друг на друга похожи: длинноногие, с пробивающимися над верхней губой светлыми усиками.

Уле-Иккала вел машину. Мальчик не имел еще водительских прав, да он и вообще не смог бы сидеть за рулем: глаза у него от усталости слипались, голова склонялась то на одно, то на другое плечо. Они находились на виадуке над Окружной дорогой, когда под ними прогромыхал автобус, направляющийся к западу. Мальчик раскрыл глаза и сонно огляделся.

– Где мы?

– В полицейской машине. Но скоро будем в участке и выпьем крепкого кофе.

– Вон идет машина без огней. Вон там, внизу. Точно финский флаг…

– «Там, внизу», – это Окружная! И если ты имеешь в виду тот автобус, то фары у него горят. Я видел, как он въехал под виадук. Я ведь не спал…

– Ничего подобного. Видишь, задних огней-то нет. В него может кто-нибудь врезаться… Пьяные водители часто забывают включить фары.

– Я тебе сказал, что фары у него горели.

Уле-Иккала затормозил, и «транзит» остановился посреди виадука. Уле-Иккала глядел на удаляющуюся машину.

– Черт побери! – вырвалось у него.

– Темным-темно.

– Но передние фары точно горели.

– Да-а…

Уле-Иккала крепче сжал руль, не зная, как поступить. Он не любил вмешиваться в дорожные происшествия, они всегда вызывали в нем досаду, но, с другой стороны, деликатное «да-а», произнесенное Мальчиком, показалось ему злорадным и возмутило своей язвительностью. А ведь эти мальчики никогда ничего сами не замечают, вечно приходится указывать им в нужную сторону и кричать: «Глянь-ка вон туда! Смотри же!» Только после этого они начинают что-то соображать. Уле-Иккала потер подбородок и почти почувствовал на языке вкус кофе. Но тут он вспомнил, как кто-то учил его, что нельзя душить инициативу молодых констеблей в зародыше, надо иной раз прислушаться и к их предложениям.

– Поедем поглядим, горят у него передние фары или нет, – обернулся он к Мальчику. – Тот, кто ошибся, платит за кофе. О’кей?

Мальчик кивнул. Уле-Иккала подал метров на сто назад и спустился на Окружную дорогу. Автобус ушел вперед и только чуть виднелся вдали.

– Почему они так покрасили свою машину? По-моему, это просто кощунство.

– Может, она принадлежит какому-нибудь ансамблю или наркоманам. Может, тут пахнет наркобизнесом.

– Да, пожалуй.

«Транзит» нагонял автобус. В нем, похоже, имелись и другие неполадки, не только с задними фарами: за ним тянулась черная туча газа, и шел он зигзагами, то и дело поднимая в воздух песок с обочины.

– Да шофер просто в стельку пьян! – хихикнул Мальчик.

– Погоди-ка. Узнай по рации его регистрационный номер. Потом возьми жезл автоинспектора и приготовься играть его роль.

До автобуса оставалось метров тридцать. Мальчик схватил микрофон.

– Управление, слышите группу три-четыре-четыре?

– Не кричи так, – не разжимая губ, сказал Уле-Иккала. – И не держи микрофон близко у рта.

– Управление! Вызывает три-четыре-четыре.

– Управление слушает.

– Нужна проверка водительских прав. Номер: Ульрих-Хейкки-Ева-восемь-семь. Автобус, бело-синего цвета. Марки не различить…

– Ульрих-Хейкки-Ева-восемь-семь. Одну минутку.

Радио умолкло. Уле-Иккала представил себе, как дежурный Управления склонился над пультом и набрал номер – через секунду на экране появился ответ, дежурный поднес микрофон к губам и нажал на тумблер.

– Три-четыре-четыре, говорит Управление. Номер не перепутан? Компьютер выдает, что это микроавтобус, который давно миновал зрелый возраст и изъят из картотеки.

– Номер верный. Это автобус.

– И что, он движется? Или стоит?

– Идет перед нами… качается… водитель точно под мухой. Что нам делать?

– Разве можно так спрашивать?! – охнул Уле-Иккала. – Нас же засмеют. Мы его остановим.

– По дружбе можем посоветовать: попытайтесь остановить. Помощь нужна?

– Скажи – нет!

– Не нужна. Мы остановим…

– Хорошо, Мальчик, хорошо.

Автобус увеличил скорость. Она приближалась к семидесяти. Водитель их, очевидно, увидел, но не догадывался, голубчик, что́ его ожидает. Уле-Иккала нажал на одну из кнопок нижнего ряда на пульте управления – кнопку, напоминающую маленький гриб, – воронкообразную лисичку.

– Открой окно и выставь жезл, – велел он Мальчику. – Поглядим, как они прореагируют. Обычно начинают дергаться…

Мальчик опустил стекло. Ночь влетела в машину бензиновой вонью и скрежетом колес. Уле-Иккала до упора нажал на сигнал. Хвост автобуса вспыхнул синевой. Сигнал завыл – сразу изо всей силы: «Тиа-тиа-тиа!»

Уле-Иккала перебросил машину на левую сторону дороги и начал прибавлять скорость. Мальчик сжимал в побелевших пальцах надпись: ПОЛИЦИЯ. Но водитель автобуса и не подумал останавливаться – он так нажимал на газ, что дорога окуталась густым шлейфом дыма, словно из заводской трубы. Потом автобус пошел почти наперерез им.

– Осторожно! – крикнул Уле-Иккала; он притормозил, едва не оказавшись в кювете. – Надо же…

И снова им пришлось пристроиться в хвост автобусу. Машины гудели, следуя друг за другом. Сигнальные огни «транзита» ярко отражались в задних стеклах автобуса, сирена ревела до одури. Уле-Иккала незаметно для себя покачивался, будто скакал на лошади. Сердце у него колотилось: недаром он терпеть не мог дорожных происшествий. Мальчик, конечно, станет потом рассказывать другим молокососам, что он на новом «транзите» не мог догнать старую рухлядь. Он снова попытался поравняться с автобусом – но опять получилось то же. И только тут Уле-Иккала сообразил, что надо остерегаться и другого: автобус может неожиданно остановиться, и тогда они обязательно в него врежутся. В целях безопасности Уле-Иккала стал решительно увеличивать расстояние между ними.

– Он сворачивает! – крикнул Мальчик.

Это была правда. Автобус переместился вправо, к самому краю дороги, и заскользил вниз, к шоссе на Хямеенлинна. Но они вовремя это заметили и последовали за ним. Уле-Иккала закусил губу – автобус мчался на бешеной скорости, внизу резко накренился и пошатнулся, но сумел удержать равновесие и покатил дальше.

– Попроси подмогу в Управлении! – крикнул Уле-Иккала. – Скажи, что мы на Нурмиярвиском шоссе и едем на север! Пусть кто-нибудь перекроет дорогу и заодно сообщит в Вантаа. Мы скоро там будем.

Мальчик дрожащим голосом стал объяснять дежурному, что́ происходит. Потом Управление по рации начало вызывать на связь машины. Ответили несколько голосов, но Уле-Иккала их не разобрал: все заглушала сирена. А автобус трюхал вперед как некое страшилище, без задних фар, с синими молниями, сверкающими на задних стеклах.

– Ой, упадет!

– Нет, удержится!

Уле-Иккала и Мальчик дышали лихорадочно. Автобус шел по стороне встречного движения. Между ними тянулось железное ограждение.

– Вдруг кто-нибудь выедет навстречу! Сообщи в Управление!

Уле-Иккала нажал на акселератор, поравнялся с автобусом, опустил стекло и замахал рукой. Все было напрасно. Автобус продолжал идти вперед, между ним и полицейской машиной мелькали ограждение и кусты роз.

– Управление, пришлите помощь! Автобус идет по левой стороне!

– Три-четыре-четыре. Из Хаага к вам выехала группа, но она вряд ли быстро вас догонит. В Вантаа постараются перекрыть развилку. Вы что же, своими силами не можете его остановить?

– Нет, он едет и едет!

– Убери микрофон!

– Три-четыре-четыре, вы слышите? Говорит Управление!

– Убери микрофон! Всегда так: справляйтесь сами, в какой бы переплет ни попали… Им легко там посиживать да карту разглядывать, а вы делайте то, что велит закон…

– Три-четыре-четыре! Слышите меня? Говорит Кауранен из криминальной полиции.

– Заткни глотку! – крикнул Уле-Иккала, повернувшись к рации, и на его щеках запылали ярко-красные пятна. Он ждал следующего прохода в ограждении – они располагались примерно в километре друг от друга, – но тут же понял, что толку от этого не будет: они снова идут позади автобуса.

– Там цыгане! – заорал Мальчик. – Из окна выглянула женщина. С длинными черными волосами и большими серьгами!

– Ишь до чего их разобрала охота путешествовать! Но скоро они успокоятся! – Уле-Иккала снял руку с баранки, задрал подол куртки и с минуту повозился, прежде чем сумел открыть кобуру. Теперь и он увидел женщину. Конечно, цыганка! Она глядела на них и что-то кричала водителю – рот у нее все время был открыт. А может, эта ведьма смеется? Уле-Иккала выхватил пистолет, который служил ему все годы работы в полиции. Он сунул его в руки Мальчику.

– Взведи его!

– Там же люди…

– Взводи!

– Там…

– Знаю я – там цыгане! Взводи!

Щелкнул взведенный Мальчиком курок. И пистолет снова оказался у Уле-Иккала.

Он высунул руку в окно, встречный ветер тут же откинул ее назад, но он сумел ее выпрямить. Вся в заклепках и ржавых пятнах, отчетливо просматривалась боковая стенка автобуса. Уле-Иккала различил и заднее колесо – оно находилось как раз рядом с ним и крутилось по асфальту как большой черный диск. Он подумал о предупредительном выстреле. Но разве его кто-нибудь услышит? Выхлопная труба автобуса ревела так, словно открылись двери преисподней.

Уле-Иккала, опершись рукой на раму, стал целиться. Это было чертовски трудно, так как время от времени приходилось глядеть на дорогу. Но он знал, во всяком случае, интуитивно чувствовал, что заднее колесо на мушке. Он нажал на курок, рука дернулась, раздался выстрел, и сноп желтых искр брызнул в разные стороны. Он взглянул вперед, потом снова нажал на курок во второй и в третий раз. Но ничего не произошло. Автобус катил по-прежнему, цыганка опять высунулась в окно. Они мчались под мостом в Вантаанкоски, и бетонные опоры мелькали, словно белые тени.

– Попал!

Заднее колесо автобуса превратилось в какое-то черное покрывало и стало хлопать, но автобус не остановился, даже не сбавил скорость. Потянуло гарью. Запах шел от колеса.

– Какого дьявола он не останавливается! Он же знает, что мы – полиция! Что за идиот, неужели не понимает, что лучше разобраться на словах!

– Откуда-то дым валит… Заднее колесо загорелось!

Автобус качнуло в сторону центральной полосы, потом стало бросать справа налево и обратно – теперь водитель действительно был в затруднении… Может быть, и второе колесо начало плавиться? Оно могло лопнуть. В автобусе, вероятно, царил полный хаос, там было, пожалуй, не лучше, чем в аду. Но водитель не останавливался, он гнал и гнал вперед. Дым стал густым и черным, из-под крыла вырвалось оранжевое пламя.

– Управление! – кричал по рации Мальчик. – Шлите помощь! Он горит! Пришлите нам помощь!