Текст книги "Круг"

Автор книги: Матс Страндберг

Соавторы: Сара Б. Элфгрен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

II

13

Она бежит в столовую вниз по лестнице, даже не бежит, а летит, как на крыльях. Она даже не смотрит под ноги. Боязнь споткнуться как ветром сдуло – как будто ее никогда и не было.

Очередь начинается еще в коридоре. Девчонки, стоящие в самом конце, оборачиваются и широко улыбаются, увидев ее. Она идет дальше, сопровождаемая приветственными возгласами. Ребята кивают ей, здороваются. Некоторые парни смущенно отводят глаза, когда она встречается с ними взглядом. Она знает, что они в нее влюблены.

Она подходит к Кевину Монсону и Робину Сеттерквисту, которые стоят у стойки с подносами, столовыми приборами и тарелками. Эрика Форслунда с ними нет. Он почти не появляется в школе, с тех пор как намочил штаны на школьном дворе.

– Держи, – говорит Кевин, протягивая ей свой поднос и пропуская вперед себя.

Она, не отвечая, берет поднос и накладывает себе еду.

Ее тело изменилось, стало другим. И ей это очень нравится. Она – хозяйка своему телу. Твердые шаги. Прямая спина. Собранные в хвост волосы покачиваются в такт шагам. Вся она – сама свобода, легкость, уверенность. Она счастлива.

– Классно выглядишь! – говорит Фелисия, когда она подходит к их столу.

Они едят в комнате, отделенной от общего зала. Здесь стоят шесть столов для самых «крутых».

– Спасибо, – говорит она и садится.

И Фелисия, и Юлия смотрят на нее с обожанием. Они похожи на щенков, прыгающих у ног своей хозяйки. Если бы у них были хвосты, они бы вертели ими сейчас во все стороны.

– Мы с Фелисией только что говорили: такое ощущение, будто мы дружим с тобой сто лет, – говорит Юлия.

– Да, не могу поверить, что на самом деле это всего несколько недель, – вторит ей Фелисия.

Анна-Карин улыбается:

– Я тоже не могу.

К ним приближаются Кевин и Робин. Эти два парня всегда считались самыми крутыми в классе и даже, может быть, во всей школе. Кто так решил, спрашивает она себя. Кто и когда их короновал?

Но теперь это не имеет значения. Их время ушло. Об этом позаботилась Анна-Карин.

Робин и Кевин подходят к столу, где сидят девочки. Анна-Карин смотрит на Юлию и Фелисию и картинно закатывает глаза. Они отвечают ей тем же.

– Можно к вам? – спрашивает Робин.

Кевин выдвигает стул рядом с Анной-Карин и собирается сесть. Она пристально смотрит на него и отчетливо слышит, как Юлия и Фелисия затаивают дыхание.

– Думаю, нельзя, – говорит она коротко, и Кевин отдергивает руку от стула, точно обжегшись.

– Может, в другой раз? – спрашивает Робин.

– Может, да, а может, нет, – говорит она.

Робин думает, что со стороны не заметно, как он расстроен. Но Анна-Карин видит все.

– До свидания, – говорит она и демонстративно машет рукой.

– О’кей. До свидания, Анна-Карин, – вздыхает Робин и шаркает прочь, Кевин за ним.

Фелисия и Юлия фыркают им вслед.

– Вот придурки, – говорит Фелисия достаточно громко, чтобы парни ее услышали.

– Как дети малые, – морщит нос Юлия.

Анна-Карин берет ложку и начинает есть коричнево-зеленый гороховый суп. Он выглядит отвратительно, но теперь она ест все. Тело настойчиво требует пищи. Интересно, сколько энергии уходит на то, чтобы поддерживать ее магическую силу? Анна-Карин едва сдерживает себя, чтобы не поднять тарелку и не выпить суп через край.

– Куда вы делись после урока истории?

Ида ставит свой поднос напротив Анны-Карин, однако делает вид, что ее не замечает. Недовольный взгляд Иды устремлен на Юлию и Фелисию.

– Мы сразу пошли сюда, – говорит Юлия.

– Чтобы занять хороший стол, – добавляет Фелисия.

Ида хмурится:

– Убежали и меня не дождались!

– Мы не убегали, – огрызается Фелисия.

– Ох, ну извините, – говорит Ида и наконец поворачивается к Анне-Карин.

Взгляд Иды излучает ненависть. Ну и ладно. Ида знает, что с ней может сделать Анна-Карин, если она будет ее провоцировать. Анна-Карин может заставить ее раскрыть свои самые сокровенные тайны. Танцевать стриптиз на столе. Да что угодно. Так что Ида просто делает большой глоток воды и отводит взгляд. Она знает: ей не выиграть.

Фелисия и Юлия откровенно страдают. И придумывают, что сказать, чтобы нарушить давящую тишину. Но Анна-Карин им не помогает, а, напротив, всем своим видом подчеркивает, что Ида здесь лишняя. Непрошеный гость.

Фелисия лихорадочно ищет повод для разговора. Тут ее взгляд падает на Ванессу, стоящую возле стойки с салатами.

– Ну и видок! – фыркает Фелисия.

Юлия и Ида истерически хихикают. На Ванессе розовая майка и мини-юбка, больше похожая на пояс.

– Я вообще не понимаю, что она здесь делает, – говорит Ида, сверля Ванессу взглядом. – Чтобы детей рожать, гимназия не нужна.

Ванесса оборачивается и смотрит прямо в их сторону. Юлия и Фелисия покатываются от смеха. Но Ванесса и бровью не ведет. Она смотрит только на Анну-Карин, и та вынуждена отвести глаза.

Взгляд Ванессы говорит о многом. Анна-Карин может обманывать остальных. Но Ванесса знает, что это блеф. И Анна-Карин тоже знает.

В ней просыпается прежняя боязливость, и хочется, распустив волосы, спрятаться за ними.

Но Анна-Карин стала другой. Она не идет на поводу у ситуации.

– Я считаю, что Ванесса крутая, – говорит Анна-Карин. – У нее есть свое мнение.

– Да. Я тоже так думаю. Раньше не думала, а теперь думаю, – быстро говорит Фелисия.

Анна-Карин смотрит на Иду. Губы Иды плотно сжаты. Она поднимается из-за стола.

– Ну и мерзость, невозможно есть. Вы идете или?..

Юлия и Фелисия демонстративно смотрят в свои тарелки. Ида ждет ответа чуть дольше, чем следовало бы. Накручивает на палец цепочку, которая висит у нее на шее. Потом резко отпускает – серебряное сердечко подпрыгивает и переворачивается. Во взгляде Иды мелькает не свойственная ей раньше неуверенность. И когда Ида уходит, никто не смотрит ей вслед.

* * *

Красно-желтая листва в лесу вокруг «Болотных Копей» пламенеет в лучах закатного солнца. Мину сидит на краю сцены и смотрит на Ребекку, стоящую в центре старой танцплощадки. Около Мину башня из разноцветных кубиков, взятых «напрокат» у сестричек Ребекки. Зеленый квадратный кубик вращается в воздухе над башней и осторожно опускается поверх остальных с едва слышным стуком.

Ребекка потирает лоб. Потом моргает и направляет взгляд на пластиковый контейнер. Ярко-желтый кубик выплывает из контейнера. Он висит какое-то время в воздухе и затем медленно отправляется к вершине башни.

На полпути вверх он натыкается на синий кубик, и вся конструкция, пошатнувшись, разваливается. Кубики рассыпаются по сцене. Ребекка коротко ругается.

– Но у тебя получается все лучше и лучше, – говорит Мину.

– Ты не представляешь, как это сложно, – говорит Ребекка.

Ее слова задевают Мину. Да, она этого не представляет. Она до сих пор не имеет ни малейшего понятия о том, что чувствует человек, вдруг обнаружив у себя сверхъестественные способности. Что же касается ее мозга, то от него пока никакой особой пользы нет. Она часы напролет сидела в Интернете и библиотеке, но ничего полезного не нашла. Информация о сверхъестественных явлениях разрозненна, противоречива, а то вовсе не заслуживает доверия.

Вот способности Ребекки, допустим, подпадают под категорию психокинеза. Но Мину не представляет, где искать связь между Ребеккой, ею самой и остальными. Как узнать о таинственном пророчестве? Где могут быть эти позарез нужные им листы пергамента и древние фолианты?

С той ночи в парке не произошло ничего нового. Больше не было никаких мистических ночных прогулок, никаких снов и никакого запаха гари по утрам. Но вместо того чтобы успокоиться, Мину тревожилась еще больше. Ей казалось, что они сидят на бочке с порохом.

А их так называемый провожатый давать советы не торопился.

Через несколько дней после тех знаменательных событий Мину пришла в школу пораньше, чтобы поговорить с Николаусом. В школе было очень тепло, но он сидел в своей комнатушке, обложившись памятками и документами, в темно-синей вязаной кофте и туго затянутом галстуке брусничного цвета.

Когда Мину закрыла за собой дверь, он подпрыгнул так, будто она зажгла у него в кабинете фейерверк.

Николаус выскочил из-за стола, и Мину увидела, что на нем бордовые вельветовые штаны, совершенно не сочетающиеся с галстуком.

– Уходи! – театрально прошептал он. – Здесь опасно!

– Может, встретимся вечером? В парке отдыха. Нам есть о чем поговорить.

Николаус наморщил лоб, вид у него был несчастный.

– Я не могу… В смысле… Я ничего не знаю… Я не знаю даже, кто я.

Мину вдруг поняла, что по полу движется темная тень. Это оказался черный, как уголь, кот. Там, где когда-то был глаз, зияла дырка с неровными краями.

Мину отвела взгляд. Казалось, что заболеть лишаем можно от одного вида этого взъерошенного и плешивого животного.

Кот запрыгнул на стол и прошелся наискосок по бумагам, Николаус без сил опустился на стул.

– Я не знаю, откуда взялось это чудовище, – пожаловался вахтер. – Он преследует меня повсюду.

Кот, разлегшийся возле телефона, повернул голову и посмотрел своим единственным глазом на Мину.

– Что вы имеете в виду, когда говорите, что не знаете, кто вы? – спросила Мину, с отвращением отвернувшись от лишайного кота, который спокойно начал вылизывать свою плешивую шерсть.

Николаус глубоко вздохнул.

– Мое имя Николаус Элингиус. Оно значится в моих документах о приеме на работу и тех справках, которые подтверждают, что я владею моим скромным жилищем уже в течение года. – У вахтера задрожал голос. – Но я не помню, чтобы я покупал квартиру. Не помню ничего из того, что было до службы вахтером. Не помню ни отца, ни матери. Я не помню, кого любил, кого ненавидел, не помню, были ли у меня дочери или сыновья… Не помню, жил ли я вообще… Не помню, зачем оказался здесь…

Он закрыл лицо руками и пробормотал несколько старомодных фраз, которые Мину едва могла понять.

– Значит, вам известно одно: вы – наш провожатый, – осторожно сказала она.

Тогда Николаус поднял голову и взглянул на нее с выражением неизбывного горя.

– Я лишился этой привилегии. Я находился здесь, в школе, когда Элиас был умерщвлен. И не предотвратил этой трагедии.

– Вы не знали…

– Дорогое дитя, – прервал ее Николаус, – разве ты попросила бы слепого быть поводырем слепых?

С каждым днем Николаус становился все более рассеянным. Один раз он стоял в коридоре и смотрел, как загипнотизированный, на лампу, в то время как ученики смеялись за его спиной. Потом он вообще куда-то пропал.

Ребекка подходит к краю сцены и ловко забирается наверх. Они вместе собирают кубики и кладут их в пластиковый пакет.

– Плохо, что мы здесь не все, – говорит Ребекка.

Она часто говорит это. Мину опускает в пакет последний кубик. Ребекка попыталась собрать всех в парке, но никто, кроме Мину, не выказал особого интереса.

– В конце концов они поймут, – говорит Мину.

– Что должно случиться, чтобы они поняли? – спрашивает Ребекка со злостью. – Нужно, чтобы еще кто-нибудь умер? Мало им Элиаса?

Мину не хочется, чтобы она упоминала его имя. Имя вызывает в памяти картинку, которую она всеми силами старается забыть: бледное лицо, перерезанная рука, кровь на полу и на кафеле.

– Но что мы можем сделать? – говорит Мину, стараясь прогнать воспоминание. – Ну в смысле… Нам говорят: боритесь со злом! Предотвратите конец света! И все. Хоть бы задание какое-то дали!

– Но ведь в том-то и дело! – говорит Ребекка. – Это и есть наше задание. То, что мы делаем сейчас. Мы должны получше узнать друг друга. Должны развивать свои способности. Это то, что сказала Ида. В смысле, когда она была не Ида.

– Мы знаем, что, во всяком случае, Анна-Карин свои способности развивает, – говорит Мину.

– Я должна убедить ее, что это опасно. Я должна попытаться еще раз поговорить с ней, – отвечает Ребекка, снова потирая лоб.

– Как ты? – спрашивает Мину.

– Ничего. Уже лучше. Раньше меня хватало только на несколько минут, потом начинала болеть голова. А теперь даже когда болит, проходит быстрее.

Мину плотнее запахивает куртку. В воздухе свежо и сыро, холод пробирает до костей.

– Есть еще кое-что, – говорит Ребекка.

Она снова берет один из кубиков и кладет его на пол между ними.

– Только я не знаю, смогу ли сейчас, – говорит она.

Глаза Ребекки сужаются от напряжения. Мину смотрит на кубик, гадая, что же сейчас случится. Кубик не двигается с места, и Мину успевает подумать, что Ребекка, наверное, очень устала.

Даже потом она не сразу понимает, что произошло. Струйка дыма такая тоненькая, что ее сдувает слабым ветром. Но вот дыма становится больше, и один из уголков кубика загорается.

Ребекка смотрит на Мину, и Мину вдруг делается страшно, что сейчас Ребекка подожжет и ее. Она едва удерживается от того, чтобы закрыть лицо руками.

– Офигеть, да? – говорит Ребекка.

Мину не может не согласиться. Маленький синеватый язычок огня скоро разрастается до светло-желтого пламени. Захватывает две стороны кубика. Ребекка наклоняется, чтобы задуть огонь.

– Когда это началось? – спрашивает Мину.

– Вчера. На столе стояла свеча, и я почему-то решила погасить ее. Это было несложно. Нужно было как будто… защипнуть огонь. И тогда я попробовала зажечь свечу. После этого у меня очень сильно заболела голова. Густав так испугался.

– Он ведь не видел…

– Нет, конечно нет, – говорит Ребекка и смотрит в никуда. Она втягивает руки в рукава куртки. – Но мне все труднее таиться от него. Ведь это такие потрясающие ощущения!

– Ему нельзя ничего рассказывать!

Голос Мину взвивается. Она не привыкла кричать. Но слова Ребекки вызвали у нее панику. Ребекка что, не помнит? Не доверяйте никому… Даже тем, кого любите больше всего на свете.

– Я знаю, – говорит Ребекка.

Она долго молчит.

– Просто мне и так многое приходится от него скрывать, – затем произносит она.

Мину понимает: наступил решающий момент, когда два человека могут стать друзьями по-настоящему.

– Ты наверняка слышала то, что обо мне говорят, – продолжает Ребекка.

Мину колеблется, не зная, стоит ли подтверждать слухи о Ребекке, которые доходили до нее на протяжении всех последних лет. Говорили, что у нее анорексия.

– Это правда? – спрашивает она.

– Да. Это продолжается до сих пор. То есть я всегда помню, что это может вернуться. Сейчас мне лучше, чем весной. Но я продолжаю думать об этом. Часто.

– А что говорит Густав?

– Мы никогда об этом не разговаривали. Но он наверняка знает. – Ребекка поднимает глаза и встречается взглядом с Мину. – Я боюсь, что если он узнает, то не захочет быть со мной. Ты первая, кому я об этом рассказываю.

Мину хочет сказать что-нибудь умное. Хочет показать, что заслуживает доверия, помочь Ребекке массой полезных советов, пообещать, что все будет хорошо. Но она тут же понимает, что сейчас лучше помолчать. Дать Ребекке выговориться.

– Когда я думаю, как жила раньше, до того, как стала встречаться с Густавом, мне все видится в черно-белом цвете, как старый фильм. С Густавом моя жизнь стала разноцветной. Но мне кажется, я до сих пор принадлежу черно-белому миру, и Густав в любую минуту может осознать, что я… что я бесцветная. И когда он увидит это, все разрушится.

– Но он любит тебя. Это видно. Может, ты просто-напросто должна поверить ему?

– Как бы я хотела, чтобы все было «просто-напросто», – говорит Ребекка.

– С моим опытом общения с парнями только советы давать! – говорит Мину, и Ребекка смеется.

– Ладно, теперь твоя очередь. У тебя есть какая-нибудь большая тайна?

Мину колеблется.

– Ну, я типа безответно влюблена, – говорит она. – Бред, в общем.

– Ой, расскажи. В кого?

– Пообещай, что никому не расскажешь. Ну, то есть я в этом и так не сомневаюсь, но вроде когда говоришь: «Никому не рассказывай», чувствуешь себя увереннее.

Ребекка снова смеется.

– Обещаю, – говорит она.

Мину едва может выговорить его имя. Сейчас Ребекка поймет, какая она на самом деле наивная маленькая девственница.

– Макс.

Имя вырывается из нее как вздох. Мину готова провалиться сквозь пол, сейчас же, сию минуту, и пусть это место сразу заделают досками и ее, Мину, навсегда предадут забвению.

– А ты ему нравишься, как думаешь? – спрашивает Ребекка, как будто в том, что сказала Мину, нет ничего странного.

– Конечно нет, – отвечает Мину. – Но иногда он вроде смотрит на меня как-то по-особому. Хотя это, разумеется, только мои фантазии.

– А ты не хочешь поговорить с ним где-нибудь после уроков? Если ты чувствуешь, что между вами что-то есть, наверняка это так.

Она говорит об этом так естественно.

– Спасибо. Но думаю, лучше просто постараться его забыть.

– Ну-ну, удачи, – иронически говорит Ребекка, и Мину не может сдержать улыбки.

14

Городской торговый центр – Галерея – средоточие всего, за что Ванесса ненавидит Энгельсфорс. Пустой и некрасивый, он символизирует несбывшиеся ожидания.

Его открыли шесть лет назад, помпезно и торжественно, детям подарили воздушные шарики. А теперь здесь только закрытые двери магазинов и любимая забегаловка алкашей – «Sture&Co». Все здание погружено в постоянный полумрак, потому что никто больше не меняет перегоревшие лампы на потолке. Открытие «Хрустального грота» – первое событие за последние два с лишним года.

Когда Ванесса открывает входную дверь, звякает колокольчик. Сильно пахнет благовониями. Стены окрашены в теплый желтый цвет, повсюду стоят стеллажи и столы, уставленные книгами, амулетами, изображениями дельфинов, ароматическими свечами и волшебными коробочками. И конечно, кристаллами всех цветов и размеров.

За стойкой сидит пожилая женщина и листает какой-то популярный журнал. У нее дочерна загорелая кожа и добела высветленные волосы. Перламутровая помада на губах, густо покрашенные бирюзовыми тенями веки. Джинсовый костюм расшит маленькими золотыми бабочками.

Так это и есть Мона-Лунный Свет? Ванесса не знает, кого она рассчитывала увидеть, но уж точно не персонажа из видеоклипа тридцатилетней давности. Ванесса подходит к стойке и чувствует запах застарелого никотина и сладких духов.

– Здравствуйте, – начинает Ванесса.

– Что тебе нужно? – хрипло отвечает Мона, даже не подняв глаз от журнала.

Ванесса злится. Так-то она встречает покупателей! Мона-Лунный Свет должна была бы ликовать и кидать лепестки роз к ногам того, кто в кои-то веки посетил ее забегаловку.

– Я вам помешала?

Мона-Лунный Свет медленно опускает журнал и останавливает взгляд на Ванессе.

– Что тебе нужно? – повторяет она.

– Моя мама была здесь, и вы ей гадали. Ее зовут Яннике Даль. Она сказала, что у вас сейчас действует предложение «второе гадание бесплатно».

Ванесса кладет на стойку чек, и Мона берет его – медленно-медленно, словно желая подчеркнуть, что не собирается спешить из-за какой-то там Ванессы. Она надевает очки, висящие на шнурке у нее на шее, и исследует бумажку пристально и скрупулезно.

Потом смотрит на Ванессу и издает долгий, тяжелый вздох.

Ванесса уже готова развернуться и уйти. Но она и так долго откладывала это посещение, сегодня последний день действия чека. Мама расстроится. Она так хочет, чтобы Ванесса разделяла ее интерес к толкованиям снов, аффирмациям[6]6
  Аффирмации – это позитивные утверждения, помогающие изменить свой образ мыслей и сформировать то будущее, к которому человек стремится.


[Закрыть] и фотографированию ауры.

– Что-то не так? – спрашивает Ванесса.

Мона фыркает, поднимается и огибает стойку. Там, между книжным стеллажом, заполненным книгами по оккультизму, и медным драконом, доходящим Ванессе почти до пояса, висит темно-красная бархатная драпировка. Мона заходит внутрь, отодвигает занавеску в сторону и знаком подзывает к себе Ванессу.

Комнатка маленькая и душная. Несколько бархатных драпировок кое-как прикрывают белые стены, однако персикового цвета линолеум на полу сразу разрушает обстановку таинственности. Посреди комнаты стоят два обитых красным плюшем стула и стол, покрытый темно-фиолетовой скатертью с золотой бахромой. Мона машет рукой, и Ванесса догадывается, что ей предлагают сесть. Острая пружина впивается ей в бедро, когда она садится.

– Что за черт, – говорит Ванесса и вертится, пытаясь найти удобное положение. – Стул сломанный.

– Это ты слишком костлявая, – бурчит Мона и усаживается напротив.

Ванесса чуть было не ответила Моне, что у той слишком толстая задница, но вовремя прикусила язык.

Браслеты Моны бряцают, она шуршит чем-то под столом. Потом мажет руки. Ванесса успевает подумать, не магическое ли это масло, но тут замечает бутылку с антибактериальным средством. И вот Мона протягивает ей руки.

– Давай сюда свои ладони, – говорит она.

Ванесса неохотно кладет свои руки в руки Моны. Их кожа соприкасается, и Ванесса испытывает странное чувство – что-то похожее происходит, когда она становится невидимкой. Кажется, будто через нее проносится слабый порыв ветра.

В последние недели она немного научилась контролировать свою способность становиться невидимой. Она может заранее почувствовать приближение этого состояния и знает, как этому помешать. Теперь она учится становиться невидимой, когда этого хочется ей. Это гораздо сложнее. В первый раз у нее от напряжения даже пошла носом кровь.

Мона разглядывает ее руки, и Ванессе вдруг делается не по себе. Она ведь ничего не знает о Моне. Сердце Ванессы начинает колотиться быстрее, когда она, посчитав в уме недели, понимает, что Мона, судя по всему, появилась в городе прямо перед смертью Элиаса.

Зря ты сюда пришла, говорит Ванесса сама себе. Очень зря.

– Я вижу, ты самостоятельная молодая женщина, которая желает идти собственной дорогой, – говорит Мона.

– Какое глубокомысленное предположение! – отвечает Ванесса, чувствуя, что пульс снова замедляется.

– Мы тут не занимается предположениями! – Мона кидает на нее сердитый взгляд, потом продолжает: – Ты хочешь повидать мир и осмотреться вокруг.

– Боже мой, да я просто уникум!

Ерунда, никакой опасности нет. Все, что говорит Мона, справедливо для любой девушки возраста Ванессы. Мона – блеф, как и все остальные мамины гуру. И вот этот блеф поджимает губы, так что становится отчетливо видна каждая морщина на верхней губе, и, кажется, принимает решение.

– Ладно, тогда мы сделаем так.

Она крепче сжимает руки девушки.

Новое чувство наполняет Ванессу. Ощущения такие же, как когда Ида парила в воздухе в парке: кажется, будто воздух заряжен электричеством. На руках поднимаются дыбом волоски. Ванесса сидит, затаив дыхание.

– Я вижу мужчину, – говорит Мона. – У вас сложные отношения.

– Да? – произносит Ванесса, стараясь говорить как можно более равнодушно.

– Это не может долго продолжаться.

– Откуда вы это взяли?!

Мона криво улыбается.

– Хочешь, прекратим? Боишься правды?

Ванесса закусывает губу. Мона продолжает исследовать ее правую ладонь, проводя вдоль линии указательным пальцем. Ванессе становится щекотно.

– Видишь? Эти линии идут вместе до конца. Любовь всей твоей жизни не тот, кто ты думаешь, но ты его уже встретила. Ой, ой, ой… Ваш путь не будет усыпан лепестками роз. Но вы связаны друг с другом.

Мона смеется коротким каркающим смехом.

– Что вас так насмешило? – спрашивает Ванесса.

– Со временем поймешь.

Мона выпускает правую руку Ванессы и берется за левую.

– Ты считаешь, что тебя предал кто-то. Кто-то из родителей… – начинает Мона и вдруг наклоняется вперед так сильно, что кончик ее носа почти касается ладони Ванессы. – Ага! – вскрикивает она.

В горле у Ванессы пересыхает. Язык прилипает к небу, она не может выдавить ни слова. Мона глядит на нее с торжествующим видом.

– Я так и знала, – говорит она. – Подожди-ка.

Мона поднимается и идет к выкрашенному черной краской комоду. Когда она выдвигает верхний ящик, он скрипит так пронзительно, что Ванесса вздрагивает. Мона шумно роется в ящике, пока не находит то, что искала.

Ванесса успевает увидеть краем глаза пластиковый пакет с желтовато-белыми камнями, но Моны уже нет в комнате. Возвращается она через несколько секунд с сигаретой в углу рта и пепельницей из красного мрамора в руке. В другой руке она держит пакет.

– Мне необходимо кое-что повесомее, – говорит Мона.

Она осторожно развязывает пакет и высыпает содержимое на стол. Ванесса холодеет, поняв, что перед ней вовсе не камни.

Это зубы. Человеческие зубы.

– Видишь эти зарубки? – говорит Мона, держа перед ней два передних зуба.

Ванесса отшатывается.

– Не будь такой неженкой, – говорит Мона. – Скажи спасибо, что я не использую звериный помет или требуху.

Взгляд Ванессы скользит вниз, на стол. На поблескивающих зубах видны странные зарубки, различным образом пересекающие друг друга. На каждом зубе начертан узор.

– Это знаки огама, – говорит Мона. – Тысячи лет назад их использовали друиды. Некоторые считают, что эти знаки возникли еще раньше и что они происходят из пантеистических культов Ближнего Востока.

Мона собирает все зубы в пригоршню. Несколько раз трясет. Они скрежещут и стучат друг о друга. Затем она открывает руки, и зубы выскальзывают на поверхность стола. Ванесса снова чувствует в комнате электрический заряд, как будто кто-то легко проводит теркой по ее коже.

Мона переворачивает некоторые из зубов, теперь все они лежат знаками вверх. Затем она изучает результат, одновременно затягиваясь сигаретой, которую держит в углу рта.

– Этот знак, úath, обозначает ужас или страх, – объясняет она, указывая на большой коренной зуб. – А это… Нет. Тебе не нужно этого знать.

Мона испытующе смотрит на Ванессу.

– Нет, нужно, – с вызовом отвечает Ванесса.

– N'Géadal означает смерть. Смерть нависла над тобой.

Мона затягивается так сильно, что столбик пепла резко вырастает и грозит упасть в любую минуту. Она снимает с себя очки.

Ванессе трудно дышать. Кажется, комната медленно сужается, вот-вот стены сойдутся и уничтожат ее.

– Не нужно понимать все буквально, – говорит Мона спокойно, как будто они говорят о самых обычных вещах.

Ванесса резко поднимается, путается в складках бархата и наконец находит дверь в обычный мир, где есть воздух, где можно дышать.

– Привет, – говорит кто-то. Ванесса оглядывается вокруг.

Среди стеллажей стоит Линнея. Она держит в руках отливающую перламутром фаянсовую фигурку ангела.

– Он такой страшненький и ужасно крутой, правда? – говорит Линнея.

Ванесса смотрит на пухлого ангела, играющего на арфе. Выглядеть круто эта гротескная вещица могла бы только дома у Линнеи.

Мона входит в магазин, оценивающе смотрит на шубу Линнеи из искусственного меха «леопарда», разрезанный и снова сколотый булавкой свитер, короткую розовую мини-юбку и высокие ботинки.

– Выворачивай карманы, – хрипит Мона.

– Почему это? – говорит Линнея.

– У меня нюх на воров.

– У меня и карманов-то нет, – говорит Линнея.

Она поворачивается кругом и победно улыбается. Мона щупает шубу, исследует ее и вынужденно признает, что Линнея говорит правду.

Мона фыркает, и Ванесса думает, что Линнея – именно тот человек, который нужен ей сейчас, после общения с этой дымящей, как паровоз, теткой с ее знаками смерти.

Не обращая больше внимания на Мону-Лунный Свет, они покидают ее душный маленький магазинчик.

– Что ты делала у этой старухи? – спрашивает Линнея, выуживая из голенища ботинка пачку сигарет, как только они выходят из торгового центра.

Закурив сигарету, она протягивает ее Ванессе, и та берет сигарету, хотя обычно курит только по пьянке. Потом Линнея прикуривает еще одну сигарету, для себя, и девушки идут дальше.

– Моя мама очень хотела, чтобы я туда пошла, – отвечает Ванесса. Она не хочет рассказывать о гадании, больше всего на свете желая забыть его навсегда. – А что ты там делала? – быстро продолжает она, прежде чем Линнея успевает задать следующий вопрос.

– Да так, позаимствовала кое-чего, – ухмыляется Линнея, показывая пакет благовоний, который был спрятан у нее во втором голенище.

Ванесса смотрит на нее уважительно.

Подойдя к парку Стурвальспаркен, они останавливаются у фонтана.

– Ты ходила еще раз в «Болотные Копи»? – спрашивает в конце концов Линнея.

Ванесса думает о Ребекке. Та несколько раз пыталась уговорить Ванессу прийти в парк. Но Ванесса всегда говорила, что встречается с Вилле или с Мишель и Эвелиной. Она не хочет думать о том, что случилось тем вечером. Не хочет впускать это в свою жизнь.

– Нет. А ты? – спрашивает она.

– Нет, – едва слышно отвечает Линнея. – Я хочу знать, почему умер Элиас. Но не знаю, что мне делать.

– Может, нужно встретиться с остальными, – говорит после недолгого молчания Ванесса. – Попытаться выяснить, что происходит.

– Если я и буду что-то делать, то в одиночку, – коротко отвечает Линнея.

Ванесса делает затяжку и пытается скрыть, что ей противно.

За спиной Линнеи она видит одного из алкашей, которые обычно тусуются в парке. Он танцует какой-то странный танец на серо-коричневой траве. Видно, совсем у дядьки крыша поехала. Но он добрый. Ванесса знает его – он за небольшие чаевые покупал ей в магазине спиртное до того, как она встретила Вилле.

Линнея выбрасывает сигарету на землю и тщательно растирает ее ботинком. Вид у нее обеспокоенный. Может, она боится, что Ванесса попросится к ней домой?

– Мне надо домой, – говорит Ванесса, чтобы подчеркнуть, что не собирается набиваться к ней в лучшие друзья.

Линнея не отвечает. Алкаш за ее спиной трясет головой. Танцует и, пошатываясь, приближается к ним.

– Привет! – кричит он.

– Привет, привет! – кричит в ответ Ванесса, надеясь, что он уйдет.

Но он продолжает приближаться.

– Линнея, утешение и радость моего сердца! – кричит он тем надсадным, пропитым голосом, который рано или поздно появляется у всех алкоголиков.

– Один из твоих приятелей, что ли? – посмеивается Ванесса, глядя на Линнею.

Она не отвечает. И уходит, не поднимая глаз от земли.

– Линнея! – снова кричит алкаш.

Он останавливается посреди своего странного танца, покачивается туда-сюда, стоя на месте, и, открыв рот, смотрит вслед Линнее пустыми глазами. То, что Линнея ему отвечает, сказано так тихо, что Ванесса едва может различить слова:

– До свидания, папа.