Текст книги "Плюс один стул"

Автор книги: Маша Трауб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Маша Трауб
Плюс один стул

© Трауб М., 2014

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

* * *

– Дорогие друзья! В этот солнечный день сами небеса благословляют наших молодых! Пусть солнце освещает вашу семью, как освещает сейчас нас. Так пусть молодые пройдут через ворота счастья!

Не в микрофон:

– Гости, встали в ворота счастья, как репетировали! Девушка, вернитесь на свое место, потом покурите! Ворота! Гости, вы помните, как выглядят ворота?

– Дорогие ребята! Сегодня вы стали мужем и женой. Прошу вас подойти к родителям и получить их благословение! И помните – сегодня вы в последний раз едите родительский хлеб. Откусите от каравая, а мы по смотрим, кто в семье будет главным! Посолите этот хлеб, и пусть это будет в последний раз, когда вы насолили друг другу! Отпейте из общего бокала. Теперь у вас все общее! Ура!

Не в микрофон:

– Гости, хлопаем, поддерживаем молодых. Мама подносит каравай. Как нет каравая? Батон? Нет, не подойдет. Что есть? Хала? При чем здесь хала? Папа, откройте, наконец, шампанское. Да, вы. Не официант. Так положено. Нет, мама невесты, еще рано сыпать рис. Риса нет? Конфеты? Хорошо, пусть будут конфеты. Лепестки цветов забыли в зале? Так идите скорее. И лепестки надо раздать гостям. Они должны посыпать. Что? Что? Слова забыли? Не волнуйтесь, я буду подсказывать. Повторяйте: «Сыплю на вас рожь, чтоб ваш род был хорош. Посыпаю пшеницей ярой, чтоб вы дружною были парой». Запомнили? Нет? Всего четыре строчки! Кто ржет? Никто не ржет. Я не слышу. Ржи нет? И пшеницы? Лепестки раздали? Да, можно вместо ржи кидать деньги. Нет, монеты не надо. Некоторые так кидаются… Что? Примета плохая? Почему? Да далась вам эта рожь! Где вы рожь сейчас купите? Нет, мама жениха должна каравай подавать. Вы не можете. Пусть она бросает лепестки и слова говорит? Хорошо. Давайте. Поднос? Зачем поднос? Из пакета некрасиво бросать? Ну, давайте попросим у официанта поднос. Вообще-то нужен рушник, если по правилам. Что? У вас есть рушник? Странно. Случайно оказался? Отлично. Я скажу про рушник. Он мятый? Нет, думаю, утюга здесь нет. Папа, вы открыли шампанское? Вы не папа? А кто? Гость? С чьей стороны? На юбилей? Это в соседнем зале. Можете помочь открыть шампанское? Хорошо, открывайте и наливайте в бокалы.

– Дорогие гости! Дорогие родители! Наша красавица невеста сегодня стала мужней женой! Хранительницей домашнего очага! А жених теперь должен быть в ответе за достаток в вашем доме. Возьмитесь крепко за руки и прошу всех в наш торжественный зал! Гости проходят первыми и встречают молодых под горячие аплодисменты! Дорогие друзья! Проходим! Наш банкет начинается!

Не в микрофон:

– Гости, проходим. У вас будет время покурить. Да, курить можно только на улице. Не я придумал этот закон. Ко мне какие претензии? Да, девушка, туалет дальше по коридору, первая дверь направо. Дальше. Направо, а не налево! Что, мама невесты? Деньги собрать? Конечно. А зачем вы бросали крупные купюры? Что? Я запретил бросать мелочь? Нет, я не видел, кто взял пять тысяч. Вы бросили? Так надо было смотреть, куда летит. Что делать с оставшимися лепестками? Можно на полу в зале раскидать. Что? Гости задерживаются? Ничего. Начнем без них. У вас до которого часа забронировано? До десяти?

Думаю, придется продлевать. Не волнуйтесь, все успеем. Нет, за горячее я не отвечаю. Это к менеджеру. Да, туалет прямо и направо. Курить только на улице. Не волнуйтесь, я буду объявлять танцевальный перекур. Да, девушка, вы успеете и потанцевать, и покурить. Что – девочка? Потерялась? Гости! Чей ребенок? Как тебя зовут? Как? Саша? Даша? Маша? Не плачь, сейчас найдем твоих родителей. Гости, чей ребенок? Ладно, пойдем со мной, там разберемся. Писать хочешь? Женщина, отведите девочку в туалет! Нет, это не моя дочь! Да я не знаю, чей это ребенок! Все! Мне работать надо!

* * *

– Я хочу, чтобы у нас было венчание, – сказала Ксюша.

– Хорошо, – ответил Петя, снимая носки, джинсы и подбираясь к Ксюше справа. Она так решила – он спит слева, она справа. Ему было не очень удобно, поскольку баба Роза еще в детстве напугала его, что спать на левом боку вредно и можно умереть от разрыва сердца. И теперь, чтобы подобраться к Ксюше, которая считала, что засыпать надо непременно обнявшись, он должен был лежать на левом боку. Спал он плохо, поскольку видел во сне бабу Розу, которая грозила ему пальцем и требовала, чтобы он высунул руки из-под одеяла и держал их ровно вдоль тела на пододеяльнике. Но Ксюша прижималась к нему со своего «справа», и он покорно обнимал ее со своего «слева», мучаясь ночными кошмарами.

– Ты меня любишь?

– Угу.

– Я хочу, чтобы все было красиво, понимаешь?

– …

– Ты спишь, что ли?

Они с Ксюшей собирались пожениться. Вроде как считалось, что Петя сделал предложение, а Ксюша согласилась. Когда именно произошло это судьбоносное событие, Петя не помнил. Но в принципе был не против. Какая разница? И так живут вместе. Ксюша хотела свадьбу. И ее мама, Елена Ивановна, хотела свадьбу. И тетя Люба, родная сестра Елены Ивановны, тоже хотела свадьбу. И они решили, что Петя сделал предложение и Ксюша, конечно, сказала «да».

Петя точно помнил, что жить вместе предложила Ксюша, и он ответил «да». Помнил, как Ксюша с торжественным видом открыла входную дверь и его встретили две взволнованные женщины – Елена Ивановна и тетя Люба, – стоявшие по стойке «смирно» в коридоре. Елена Ивановна неловко повернулась и уронила тарелку, после чего заохала и побежала за веником. Тетя Люба молчала.

– И что это значит? – спросила наконец она. – Что это за трансфээр такой?

Петя улыбнулся. Тетя Люба очень смешно тянула гласные – получалось «трааансфэээр».

– Теть Люб, не начинай, ладно? – решительно заявила Ксюша и потащила Петю в «свою» комнату.

– Ксюха, это бесовщина! – крикнула вслед тетя Люба.

– Не обращай на нее внимания, – прошептала Ксюша Пете. – Она скоро уедет. Наверное. Она не все время здесь живет.

– Ленка, и ты потерпишь бесовщину в доме? – прокричала тетя Люба на всю квартиру.

Елена Ивановна зашелестела, успокаивая Любу и предлагая «оставить девочку в покое».

– Да на этой девочке пробу ставить негде! – Тетя Люба, видимо, стояла под дверью комнаты, не оставляя ни одного шанса на то, что ее не услышат. – Ни стыда, ни совести! На голубом глазу мужика в дом привела! А ты, Ленка, потакаешь! И этот тоже хорош. Ему что ж, жить негде? Я спрашиваю – что, жить-то негде? И где ж Ксюха такое счастье подобрала беспризорное?

– Теть Люб, прекратите! – Ксюша подскочила, распахнула дверь, да так, что тетя Люба, опиравшаяся плечом, чуть не влетела внутрь «рыбкой», как в кино.

– А ты мне не указывай, прекращать мне или начинать! Ты кто? Ответственный квартиросъемщик? Нет! Мать твоя съемщица! А блуда я не потерплю!

– Петя – мой жених, между прочим! – проорала Ксюша и снова хлопнула дверью.

В коридоре стало сразу тихо. Только раздался звон посуды – Елена Ивановна, видимо, снова выронила тарелку.

– Кто я? – захохотал Петя.

– Не волнуйся, это я для тетки. Она у нас того, с придурью. В церковь ходит. Совсем с ума сошла, – улыбнулась Ксюша и села к Пете на колени.

– Слушай, может, я поеду? Как-то неудобно, – засомневался он.

– Как хочешь. Уезжай, я тебя не держу, – обиделась Ксюша. – Но ты ведь сам говорил, что хочешь со мной жить.

– Ну да. – Петя пытался вспомнить, когда он такое сказал.

– Вот и живи, – заявила Ксюша. – Все нормально будет.

В тот вечер, когда Петя в первый раз остался у Ксюши на правах жениха, ему приснилась баба Роза.

Откровенно говоря, он вообще не спал в ту ночь. За стеной тихонько вздыхала Елена Ивановна, а тетя Люба достаточно громко читала молитву. Или ему казалось, что прямо за стеной. В какой-то момент ему почудилось, что одна из женщин плачет, и Петя разбудил спокойно спящую Ксюшу.

– Кто-то плачет, – сказал он.

– Это кошка соседская, не обращай внимания, – ответила Ксюша.

К плачущей по ночам кошке Петя привык быстро, как и к женщинам за стенкой. Он вообще ко всему быстро привыкал.

Уже следующим утром он почувствовал, что отношение к нему изменилось – Елена Ивановна налила ему чай, а тетя Люба поставила тарелку с сырниками.

– Ну что, жених, ешь давай, – сказала она требовательно.

Петя проворно заглотнул сырники и выпил чай – слабый и сладкий. Он бы предпочел кофе, но постеснялся попросить.

– Мам, погладь, пожалуйста, Пете рубашку. – Ксюша вышла из ванной. – А то в сумке помялась.

– Да я и сам могу. – Пете стало неудобно.

– Сидите-сидите, – подскочила Елена Ивановна и кинулась гладить рубашку.

Наверное, тогда и решилось, что Петя – жених, а Ксюша – невеста. И свадьба – скоро.

* * *

– Дорогие друзья, вот все расселись, пора начинать наш торжественный вечер. Хочу огласить правила поведения. Первые три рюмки выпить обязательно, остальные пойдут сами! После восьмой рюмки дамам разрешено отлучиться попудрить носик. Господам разрешается снять галстук и расстегнуть верхнюю пуговицу. Чего? Конечно, рубашки! Если не можете танцевать стоя, танцуйте сидя, но не наступайте соседу на руки! Если на себя не надеетесь, положите в карман записку с домашним адресом! Женатые мужчины должны танцевать с чужими женами, а своих оставить лучшим друзьям! На нашем празднике есть одно главное слово. Кто знает какое? Правильно – «горько»! Молодцы!

Первый тост за счастье молодых! Дорогие друзья, сегодня виновники торжества, наши молодые супруги, лишили себя свободы. Посмотрите на них. Они сковали себя брачными узами, оковами, цепями. И они счастливы! Давайте пожелаем им, чтобы эти узы были крепкими и оковы никогда не разомкнулись. Так выпьем же за добровольное пребывание в этих оковах наших счастливых узников. Позвените бокалами, если со мной согласны! И что нужно сказать? Нет, прокричать! Правильно! Горько! Горько! Считаем! Раз… два… три… четыре…

Не в микрофон:

– Что? Меня зовут Леонид. Нет, я не тамада. Я – ведущий. Нет, не только свадеб. Да, у меня большой опыт. Что? Слово обязательно дам. Все прописано в сценарии. Никого не забудем. Мама невесты, что вы вскочили? Нет, сейчас еще не ваше слово. Что? Спрашивают, можно ли зачитывать поздравления по открытке? Можно. Шарики привезли? Какие шарики? Для конкурса? Так у нас не было конкурса с шариками. Решили сделать? Хорошо. Шарики не надутые? А кто будет надувать? Нет, здесь нет баллона. Это же ресторан. Откуда у них баллон? Насос? Автомобильный? Ну спросите у гостей. Да, надо надуть заранее. Что вы хотите делать? Конкурс сердец? Кто красивее сделает из шариков сердце? Может, пусть что хотят, то и делают? Да, вы успеете надуть. Конкурсы позже. Пусть люди выпьют. Идите и успокойтесь. Все будет хорошо. Нет, пять тысяч я не находил. Если найду, отдам непременно. Нет, ваши шарики никто не заберет. Девушка, что вы спрашивали? Будет ли Стинг? Почему именно Стинг? Жених любит? А вы откуда знаете? Оттуда? Не обижайтесь. Нет, не надо плакать. Вы еще не так много выпили. Скандалы у нас по сценарию позже. Вместе с дракой. Да, согласен, вы тоже будете счастливы. И, конечно, я поставлю вас с первый ряд, когда невеста будет бросать букет. Не сомневайтесь, сделаю все возможное. Что? Букет так себе? Вы бы такой не выбрали? Ну, естественно. И платье другое хотите? Не сомневаюсь. Что? Стинг был вашей мелодией? Хорошо, раз вы настаиваете. Будет вам Стинг. Но поверьте моему опыту, сколько Стинга ни заказывай, все равно все закончится Веркой Сердючкой.

* * *

– Ты готов? – спросила Ксюша, нахмурив свой хорошенький гладкий лобик.

– Готов! – Петя перевернулся на левый бок, чтобы немедленно доказать Ксюше свою готовность. Соседская кошка, которая не орала, а стонала, как человек, плакала, как ребенок, и скулила, как собака, его уже не смущала. Хотя, когда он оставался в квартире один, что случалось не очень часто, то выбирался на балкон и пытался разглядеть эту удивительную кошку, владеющую таким диапазоном эмоций. Она замолкала только на время еды – минут на десять – и снова принималась стонать, разговаривать, возмущаться, ругаться. Петя все никак не мог понять, откуда доносится звук и где кошка сидит. Он свешивался с балкона и звал «кис, кис». Подкладывал на подоконник кусок колбасы, выставлял блюдце с молоком. Но кошка не показывалась.

– А как кошку-то зовут? – спросил Петя у Ксюши.

– Откуда я знаю? – удивилась она вопросу.

– Из какой она квартиры? Сверху или снизу?

– Не знаю! Тебе что, больше думать не о чем? – возмутилась Ксюша.

Пете эта кошка не давала покоя. Как и баба Роза, которая теперь стала сниться ему почти каждую ночь. Да так явно, что Петя просыпался, лежал с открытыми глазами и слушал, как за стеной причитает, выводит страдальческие рулады кошка. Иногда ему казалось, что и кошки никакой нет. Бабы Розы-то нет – давно умерла. Она тоже, когда заболела, все время слышала плач ребенка.

– Петечка, – спрашивала она его, – у соседей что, кто-то родился?

– Нет, – отвечал Петя.

– Коляски в коридоре нет? Не видел?

– Не видел.

– А сверху у соседей? Или снизу? Ребенок так плачет. Надо успокоить. Может, одного оставили? Ты сходи, посмотри.

Петя тогда послушно поднялся этажом выше, спустился на два этажа вниз – нигде коляски не увидел, о чем и сообщил бабе Розе.

– Значит, коляску дома держат, чтобы колеса не пачкать. Или плохо спит ребенок, вот они его в коляске и укачивают. Может, на балкон выставляют погулять? Что ж он так плачет и плачет все время? Прямо как ты – маленький. Тоже плакал. То колики тебя мучили, то потничка, то диатез чесался. Жалко тебя было. А соску плевал. Не хотел брать. Слышишь? Опять заплакал. Где ж его мать? Неужели успокоить не может?

Петя прислушивался изо всех сил, но плач ребенка не слышал, как ни старался.

– Ты спроси у консьержки, она точно знает, у кого тут дети маленькие. Спроси. Надо бы помочь. Может, им врач нужен хороший?

Петя, стесняясь, краснея, но не смея ослушаться бабушку, передал вопрос консьержке.

– Бедный мальчик, – лифтерша стала утирать глаза платком, – иди, я тебя конфеткой угощу, – нету у нас детей. Откуда взяться-то? Ты вот уже подрос. А маленьких нет и не было. Дай бог, будут. А то не подъезд, а хоспис какой-то, прости господи.

– Бабуль, консьержка сказала, что детей у нас нет, а подъезд – хоспис. А что такое хоспис? – спросил Петя у бабы Розы.

– Это больница такая. Хорошая. Там наша соседка была, да и я, может, лягу. Если баба Дуся отпустит.

– Давай я попрошу, и она тебя обязательно отпустит, – предложил Петя.

– Давай. Вот, опять заплакал. Но я же слышу! Ребенок совсем маленький. Грудной еще, наверное. Как котенок мяукает. Может, зубки режутся. Так надо сказать, чтобы десны проверили и мизинчиком потерли – если успокоится, то точно зубки.

Про плачущего ребенка баба Роза рассказала бабе Дусе, второй Петиной бабушке, и та ее успокоила. Баба Роза сказала внуку, что ребенок больше почти не плачет. Только иногда, но быстро успокаивается. Значит, баба Дуся передала соседке совет про мизинчик.

* * *

– Подожди. – Ксюша отодвинулась на край кровати, когда Петя попытался к ней приблизиться. И даже пихнула его ногой. – Давай поговорим!

– Может, потом? – с надеждой спросил Петя. Он и так страдал. Ксюша после его переезда устроила перестановку. Вместо ее детской кушетки в комнате появились две односпальные, сдвинутые в одну, кровати. Теперь Петя был вынужден спать не только на левом боку, но и на деревяшке, в дырке между этими кроватями.

– Нет, сейчас. – Ксюша уселась, давая понять, что ему не отвертеться. – Ты понимаешь, что венчание – это не просто сходить поставить печать, а на всю жизнь? Ты понимаешь, что это очень серьезно?

– А разве развенчаться нельзя? – хохотнул Петя и начал пересказывать последнее письмо от отца, пришедшее по электронной почте. Отец поехал в командировку и во время прогулки по городу упал, запнувшись о цепь. Причем не какую-то простую цепь, а часть памятника Иоанну Павлу Второму. Этот факт произвел на Петиного отца столь сильное впечатление, что он зашел в католический собор и прослушал мессу и выступление детского хора. Отец писал, что никогда не верил в Бога, но всегда верил в знаки. Возможно, это тоже знак? Кстати, отец в письме даже интересовался, все ли у сына в порядке.

– И что смешного? – не поняла Ксюша.

– Смешно то, что отец – не католик. И запнуться он мог за что угодно. Но почувствовал, что у меня в жизни перемены. Я ведь ему не говорил, что к тебе переехал, – ответил Петя.

– Так ты против венчания? – Ксюша натянула на себя одеяло, как невинная девушка.

Петя не удержался и захохотал.

– Ты вообще не понимаешь, о чем речь? – Ксюша была настолько возмущена, что Пете пришлось признать – сегодня точно ему ничего не светит.

– Понимаю. Ты хочешь, чтобы мы венчались. Батюшка со здоровенным крестом на шее и таким же здоровенным животом, эти короны над головой и все такое…

– Это – не «все такое»! – воскликнула Ксюша. – Это венчание! Таинство! Это – на всю жизнь! Мы будем мужем и женой перед Богом! И скажи спасибо, что тебя тетя Люба не слышит!

– Ну да, я понял. Спасибо. Я же не отказываюсь, просто не думал об этом, – быстро согласился Петя, надеясь, что Ксюша успокоится и даст себя обнять. Он уже отлежал левую руку, и покойная бабуля маячила перед его глазами со скорбным лицом, грозя пальцем.

– Тогда мы должны подготовиться. Причаститься, все узнать, дату выбрать. – Ксюша переключилась на детали, что было хорошим знаком.

– Конечно, – ответил Петя и подполз к Ксюше. Та не отодвинулась.

– Если мы будем венчаться, то мне нужна другая фата и другое платье. Закрытое. Ведь нельзя в открытом платье в церковь, – задумчиво проговорила она, не отрывая от себя Петиных рук.

– Нельзя, как скажешь, – жарко шептал он.

– Подожди! – Ксюша все-таки сбросила с себя его руки.

– Что? – Петя уже не мог ждать.

– А ты крещен? – с ужасом спросила она.

И тут у Пети пропало всякое желание.

– Не знаю, – ответил он.

– Как это – не знаю? – Ксюша снова села в кровати и натянула на себя одеяло, как будто некрещеный жених не мог видеть ее голой, а крещеный – мог.

– Правда, не знаю, – честно признался Петя.

– Так не бывает. Все знают, – строго сказала Ксюша и стала вдруг очень похожа на тетю Любу. Петя даже подумал, что сейчас она произнесет любимое слово тетки – «бесовщина».

– Бывает, – спокойно ответил Петя, надеясь, что Ксюша не пустится в расспросы.

– Надо узнать, – заявила Ксюша.

– Прямо сейчас? – уточнил он, представляя, как в час ночи звонит бабе Дусе – единственному человеку, который мог ответить на этот вопрос, – и спрашивает, крещен он или нет. Да, так баба Дуся точно до свадьбы не доживет.

– Можно завтра, но узнать надо побыстрее. – Ксюша снова нахмурилась, решая очередную предсвадебную головоломку.

– Хорошо, завтра все узнаю, – согласился Петя.

– Тебе что – все равно? – возмутилась Ксюша.

– Если честно, то да, – признался Петя. – Ну, мы же все равно… э…. спим вместе, это как называется? Блуд? Грех ведь. Давай не будем спорить на эту тему. Хочешь венчаться – будем венчаться. Не хочешь – не будем. Хочешь закрытое платье – будет закрытое. Мне правда все равно.

– А надо, чтобы дата венчания и регистрации совпадала? – Ксюша прижалась к нему. – А как лучше – сначала венчание, а потом загс или наоборот? Петя! Поговори со мной!

* * *

Петя уснул на левом боку, и даже бабуля с грозящим пальцем ему не мешала. Он любил Ксюшу, но когда она просила его «поговорить с ней» или «сказать что-нибудь хорошее», немедленно отключался. Защитная реакция молодого организма. Снилась ему бабуля, которая кормила его утром омлетом с мацой и говорила, что венчаться – только через ее труп. Бабуля давно умерла, в чем Петя был абсолютно уверен, как и в том, что венчаться он точно не будет. Он вдруг вспомнил, как баба Роза называла соседа выкрестом. Страшнее ругательства Петя и помыслить не мог. Хотя сосед ему нравился – тихий улыбчивый дядька, всегда угощал его карамелькой.

– Бабуль, а кто такой выкрест? – как-то раз спросил Петя.

– Тот, кто писается в кровать! – резко ответила баба Роза.

Петя, который вовсе не страдал энурезом, как считали врачи и бабуля, а прекрасно чувствовал, когда хотел в туалет, но по неизвестной ни ему, ни науке причине не вставал, испугался и прекратил мочиться в постель.

Баба Роза очень радовалась. И конечно, никогда не узнала, что столь внезапная причина избавления от болезни кроется не в чудодейственном броме, а в ее словах.

Впрочем, курс электрофореза с бромом все равно пришлось закончить, хотя Петя страдал – процедуру делала очень злобная медсестра, Светлана. В свободное время, пока маленькие пациенты лежали на клеенках, она решительно рвала серую, самую дешевую туалетную бумагу на маленькие кусочки, которые потом выкладывала на впалые животы детей, и нещадно обзывала их по-всякому. Самым распространенным ругательством было «ссыкун» или «зассыха», в зависимости от пола ребенка. И Петя, уже как постоянный пациент, лежа на закрепленной за ним кушетке, смотрел на вновь прибывших – малышей, которые прижимали к груди рулон туалетной бумаги. Таково было правило и требование Светланы – сдать рулон «на процедуру». По Петиным прикидкам, у нее должно было накопиться бумаги на целый магазин, даже больше, и оставалось только гадать, зачем ей столько.

В чудодейственные силы электрофореза баба Роза верила безоговорочно. Как и в диету, согласно которой Пете полагался к ужину малосольный огурчик, но при этом на ночь нельзя было пить ни молока, которое он любил, ни вообще какой-либо другой жидкости. И обязательно требовалось «опустошить» – именно так говорила баба Роза, повторяя за медсестрой Светланой, – мочевой пузырь. От этого слова Пете тоже становилось плохо – он видел рыбий пузырь, когда баба Роза чистила рыбу, и думал, что у него в животе точно такой же. Малосольные огурцы он терпеть не мог, но бабуля заставляла.

– Съешь, как лекарство, – говорила она.

Этот совет относился ко всем блюдам, которые не любил Петя. Он должен был есть суп, котлеты и запеканку, как лекарство.

Страх обмочиться преследовал его долго.

* * *

– Петя! Петя!

Он проснулся от того, что Ксюша сидела рядом с ним на кровати с таким же скорбным взглядом, как у бабули, и трясла его за плечо. Первое, что он сделал – запустил руку под одеяло, проверить, не обмочился ли. Убедившись, что позор он пережил только во сне, Петя соскочил с кровати и припустил в ванную. Когда он вернулся, Ксюша, сложив руки на коленях, сидела с таким видом, как будто случилось горе.

– Что? – спросил Петя, натягивая джинсы.

– Ты забыл! – воскликнула Ксюша.

– Нет, не забыл! – заявил Петя, лихорадочно соображая, что именно он должен вспомнить.

– Ты забыл. Как ты мог? Сегодня такой день! – Ксюшины глаза наполнились слезами, и она смотрела на своего жениха, как будто он только что проиграл ее в карты. И снова начала прикрываться одеялом.

– Я помню! Сейчас в душ схожу и поедем. Только кофе мне свари, – Петя проскакал в душ, где надеялся восстановить память. А заодно сообразить, зачем он сказал «поедем». Но если Ксюша кивнула на его «поедем», значит, они собирались куда-то ехать. Петя решил, что если не под душем, то за кофе точно все вспомнит.

Ксюша, хоть все еще обиженная, кофе ему сварила. Точнее, воткнула в кофеварку капсулу и подставила чашку.

– Мама тебе сырники оставила, – сказала она, ставя на стол пластмассовый контейнер.

Кофеварка была подарком Елене Ивановне от будущего зятя. Будущая теща, принимая коробку, ахнула, охнула, чуть не уронила подарок, прослезилась, рассмеялась и опять чуть не уронила. Коробку у нее пришлось забрать. Весь вечер Петя объяснял Елене Ивановне, как пользоваться кофеваркой, куда вставлять капсулы, на какую кнопку нажимать. Будущая теща кивала, который раз заботливо протирала кофеварку полотенцем и с того самого вечера перешла на чай. Она боялась испортить дорогую вещь, не туда нажать, не так вставить, а варить кофе по старинке – в турке на плите – считала неприличным. Петя может обидеться.

– Надо было что-нибудь другое подарить. – Петя искренне переживал, что не угодил.

– Да ладно, – отмахивалась Ксюша.

Кофеварка была предоставлена в полное пользование «молодым», а Петя в знак благодарности всегда имел полноценный завтрак, который Елена Ивановна готовила рано, в шесть тридцать, и оставляла «тепленьким». Ксюша завтракала редко, а Петя не отказывался ни от сырников, ни от геркулесовой каши, ни от омлета. Пусть сдувшегося, но под бутерброд – очень даже ничего.

Он заглотнул холодные сырники, жалея о том, что нет сгущенки, и влил в себя кофе.

Ксюша ушла переодеваться и теперь стояла на пороге торжественная, в брючном костюме, очень сосредоточенная.

Петя схватил сумку, ключи от машины и начал обуваться.

– Ты в этом собрался ехать? – Ксюша прислонилась к косяку, изобразив на лице сразу все, что могла.

– А что? – Петя решил молчать, надеясь на подсказку.

– В джинсах и футболке? – Ксюша буравила его взглядом.

– Нельзя? Надо переодеться?

– Конечно! – Ксюша уселась на стул в коридоре, давая понять, что Петя опять сделал что-то невообразимое.

– Костюм? – уточнил Петя.

Ксюша отвернулась к стене.

Петя проскакал в комнату и переоделся в единственный имевшийся в наличии костюм.

– Так нормально? – спросил он у Ксюши.

– Мне кажется, ты меня совсем не любишь, – ответила она.

– Очень люблю. Поехали? – Петя был готов переодеться во что угодно, лишь бы угадать, куда они должны ехать и что сегодня за день такой. Перед глазами опять замаячил ночной призрак бабы Розы, которая точно так же сидела на кухне, сложив руки на коленях, и молчала – ждала, когда Петя сам догадается, что он сделал не так.

Петя мог надеть футболку шиворот-навыворот или не застегнуть ширинку на шортах. Баба Роза никогда не могла просто сказать: «Переодень футболку» или «Застегни ширинку». Она сидела и скорбно смотрела на внука, и тот застегивался, переодевался, чистил ботинки, расчесывался, надеясь, что хотя бы одним из действий угадает «проблему».

– Костюм нужно будет новый купить, – придирчиво оглядывая Петю, заметила Ксюша.

– Зачем? – удивился он.

– Как зачем? Что значит зачем? Ты в этом собрался в загс идти? – закричала Ксюша.

Петя обрадовался. Точно. Они едут в загс. Сегодня собирались подавать заявление. Он выдохнул и почти радостно сел в машину, включил музыку и настроил навигатор.

– Ты правда готов? – Ксюша посмотрела на него, как подстреленная лань.

– Готов! – Петя радовался тому, что знает, куда нужно ехать.

Через два часа они вышли из загса опустошенные – заявление подали, что оказалось совсем не так торжественно, как предполагалось. Даже рутинно. Ксюша была разочарована. Никто не оценил ее брючного костюма и никто не пожелал ей счастья. Напротив, женщина, принимавшая заявление, строго спросила, как мать: «Вы хорошо подумали?» В ответ Ксюша чуть не заплакала.

– Да, мы готовы! – уже отрепетированно заявил Петя.

На выходе из загса стоял мужчина с двумя голубями в клетке. Он уговаривал женщину заказать голубей для брачующихся. Вот они выйдут и выпустят голубей. Очень красиво. И фотографии получатся отличными. Ксюша подошла к клетке. Петя вынужден был встать рядом.

– А мы будем голубей запускать? – спросила Ксюша.

– Не знаю. Мне кажется, они покрашены краской. Смотри. Точно. Так они серые, а на перьях – белая краска.

– Почему ты всегда видишь только плохое? Не хочешь голубей, никто не заставляет.

– Слушай, я вообще их не люблю. Еще с детства. У них может быть орнитоз, или как там это называется.

Ксюша посмотрела на него с удивлением.

Петя не стал ей рассказывать, откуда он знает про орнитоз и почему вдруг стал опасаться голубей. Тогда бы пришлось рассказать про бабу Розу. А к этому Петя не был готов.

* * *

В парке, где Петя чинно прогуливался с бабой Розой, ему категорически не разрешалось подходить к белкам, голубям, чужим собакам и кошкам. Баба Роза не любила животных ни в каком виде. Дома, естественно, даже рыбки были под запретом. Баба Роза рассказывала Пете, что в еврейских семьях никогда не держали животных в доме. И правильно делали. Потому что даже милая кошка может неожиданно вцепиться в ногу и разодрать до кости. Как было с их соседкой, которой кот, проживший в доме десять лет, неожиданно вцепился в ногу. Да так, что пришлось ехать в больницу. Соседка даже ходить не могла. Кота она пожалела, не выгнала, и что? Через неделю он вцепился уже в другую ногу. Соседка только после этого выкинула его на помойку, но считала себя виноватой. Приходила к бабе Розе за мазью, которую та приносила из аптеки – соседка ходила с трудом, – и все время плакала. Выкинула животное на помойку. А ведь он десять лет в семье прожил.

– Если бы ты умерла раньше, этот кот бы съел твои глаза, язык и живот! – сказала баба Роза безутешной женщине, которая прижимала к сердцу фотографию любимого питомца.

Та расплакалась и выскочила из квартиры.

Петя, слышавший разговор, с тех пор очень боялся кошек и мучился ночными кошмарами, несмотря на ванны с валерьянкой, которые делала ему баба Роза.

В их подъезде жила женщина с собакой по кличке Лена, и баба Роза никогда не ездила с ними в одном лифте, хотя собака была безобидная, старая, плешивая и Пете очень нравилась. Лена болела какой-то собачьей болезнью, и ее хозяйка тратила всю пенсию на таблетки для псины. И что же случилось дальше? Хозяйка умерла первой, от рака, который был обнаружен слишком поздно. Лену, считавшуюся умирающей на протяжении последних пяти лет, забрала дочка хозяйки, и собака в новой семье прожила еще долго и наверняка счастливо. На бабу Розу это произвело неизгладимое впечатление. Она просто заходилась от возмущения: хозяйка тратила все деньги на лекарства для собаки, а сама умерла, хотя могла бы еще жить, если бы не эта собака. Почему-то в смерти соседки баба Роза винила собаку с человеческим именем.

Петя знал, что ему никогда, ни за что не позволят завести хомячка, птичку или рыбку. Наверняка у бабы Розы найдутся страшные истории и про рыбок, съевших своего хозяина.

Мальчик все детство мечтал хоть о ком-нибудь – черепахе, попугае, но баба Роза его даже не слушала. На прогулке ему разрешалось лишь положить орешек в кормушку для белок и отойти на безопасное расстояние. К голубям он не смел приближаться ближе, чем на метр. Только уткам в пруду мог бросать хлеб, стоя высоко на пригорке.

– У тебя дома есть животные? – спросил Петя Ксюшу, когда она предложила ему к нему переехать.

– Нет, а что? У мамы аллергия на шерсть.

Петя подумал, что ему очень повезло с Ксюшей.

* * *

Мужчина у загса, так и не уговорив женщину, кинулся к новобрачным, которые выходили из дверей, и чуть ли не насильно надел на палец невесты специальное колечко, крепившееся к голубиной лапе.