Текст книги "Блондинки предпочитают джентльменов, или Глупа, одинока, опасна"
Автор книги: Маша Царева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
– Вообще-то и правда надо, – понизив голос, призналась я, – но ведь всегда можно что-нибудь соврать. А по этой части я спец. Скажу, что зуб болит. Кому нужна моя работа, кому нужно это идиотское неинтересное интервью?
Я вдруг вспомнила, что интервью я брала именно у него, у Валерия Ларина, и осеклась. Язык мой – враг мой. Эта идиома придумана явно именно о моем языке. Ненавижу его. Во-первых, на нем слишком много вкусовых рецепторов, поэтому даже мысль о диете кажется мне невыносимой. Во-вторых, я чересчур болтлива, что всегда оборачивается против меня. Вот как сейчас.
Но Ларин, казалось, нисколько не обиделся.
– Саша, вы неподражаемы, – улыбнулся Валерий Ларин, – ладно, поступайте как знаете. Платье в любую минуту к вашим услугам.
* * *
– Ты с ума сошла? – воскликнул оператор Дима, когда я самым независимым тоном пожаловалась ему на зубную боль. – Он же просто хочет с тобой переспать, ежу понятно! Переспит и бросит, отшвырнет, как старый ботинок!
– А при чем тут вообще он? – высокомерно полюбопытствовала я. – Говорю же, зуб болит. Я к стоматологу собиралась, поэтому и не могу вернуться в телецентр.
– Да ладно тебе! Что я, не видел, как ты с этим Лариным о чем-то договаривалась? Я такие вещи сразу просекаю.
– Плохо, наверное, быть таким умным, – с сарказмом сказала я, – только на этот раз ты ошибся. Я действительно иду к стоматологу!
Мимо нас прошел один из осветителей. «Стомато-олог, гинеко-олог», – весело пропел он, добродушно подмигнув мне.
– Ладно, поступай как знаешь, – вздохнул Дима, – я тебя, конечно, на работе прикрою. Но все-таки советую, пока не поздно, передумать. Помни, что я тебя предупредил.
Я весело помахала ему рукой и пошла прочь. Но потом вспомнила о стоматологической легенде, скривила лицо и схватилась рукой за щеку. А для большей убедительности еще и прихрамывать начала. Тоже мне, нашелся тут дипломированный психолог. Как будто бы человек и вправду не может захворать аккурат посреди рабочего дня.
За углом, в машине, ждал меня Валерий Ларин.
– Ну как, они поверили, что у вас зуб болит? – спросил он, открывая мне дверцу.
– Конечно. Я ведь собиралась поступать в театральный, поэтому умею притворяться очень убедительно.
– Тогда – вперед! – Он надавил на газ, и машина сорвалась с места так резко, что я взвизгнула от не ожиданности. – Ага, страшно?
– Вот еще, – пробормотала я, нащупывая ремень безопасности и стараясь не смотреть по сторонам, – обожаю скорость!
– А я обожаю девушек, которые обожают скорость, – подмигнул Ларин.
И в этот момент мы обогнали знакомый микроавтобус. В «мерседесе» коллекционера были не затонированные стекла, так что я встретилась взглядом с оператором Димой, сидящим в микроавтобусе у окна.
Он презрительно усмехнулся и укоризненно покачал головой.
* * *
Ларин жил в просторной пятикомнатной квартире на Старом Арбате. Ну конечно, а где же еще мог поселиться коллекционер-миллионер с причудами? Квартирка напоминала музей дворянского быта. Все здесь было старинным, даже паркет; каждый предмет словно намекал на жизненное благополучие и высокий достаток своего хозяина. Ну и на его маленькую причуду, само собой.
С тех пор, как я согласилась примерить платье Одри Хепберн, события развивались даже более стремительно, чем мне того хотелось бы. В лифте мы вдруг ни с того ни с сего перешли на «ты» – причем это была инициатива Валерия. В квартиру же мы вошли, держась за руки. Я себя убеждала, что это просто жест дружеского расположения.
Однако не успела я скинуть туфли, как Ларин оттеснил меня к стене и попытался впиться своими бледными сухими губами в мой рот. Не так-то просто было освободиться от его мертвой хватки, несколько минут мы молча и яростно боролись, пока наконец мне не удалось изворотливым ужом выскользнуть из неприятных объятий.
– Зачем вы так? – только и смогла сказать я.
На что он ответил, невинно распахнув глаза:
– Просто у тебя такие красивые губы, Саша, что я не смог удержаться.
– Но ты ведь пригласил меня, чтобы померить платье Одри Хепберн, – вежливо напомнила я, все еще надеясь на благоприятный исход.
– Естественно, – не моргнув глазом сказал Ларин, – но для того, чтобы надеть платье Одри Хепберн, тебе сначала придется снять свое, – плотоядно усмехнувшись, отвратительным желтым от никотина пальцем он поддел лямку моего летнего красивого платья в горох.
Меня так и передернуло от отвращения, и я попятилась к двери.
– Ты же не собираешься носить два платья одновременно, – он рассмеялся собственной шутке.
– Знаешь, что-то у меня и правда зуб разболелся, – я схватилась за щеку, – пожалуй, пора мне. Спасибо за прекрасное интервью. Ну, созвонимся!
Одним грациозным прыжком коллекционер-миллионер отрезал мне путь к отступлению.
– Постой, а как же платье? – вкрадчиво заулыбался он.
– Как-нибудь в другой раз. – Я надела туфли и сразу же стала на целую голову выше незадачливого героя-любовника.
– Ну и зря, – вздохнув, он отошел от двери, – придется мне пригласить другую модель, а жаль, ты мне так подходила.
Я вздохнула – мне и самой было жаль, что так все получилось. Похоже, мне придется распрощаться с такими сладкими мечтами о бульваре Сансет, по которому я буду прогуливаться в компании сексапильного Леонардо Ди Каприо. Бедный Лео, он и не подозревает, какую злую шутку сыграла с ним судьба-индейка.
– Ну да ладно, – продолжал сокрушаться гордый обладатель легендарного платья, – ничего страшного. Мало ли девушек в Москве? Конечно, мне быстро удастся найти подходящую.
Я повесила на плечо зонтик и обернулась к Ларину, чтобы попрощаться. Я уже хотела сказать ему: «Всего доброго, созвонимся как-нибудь!», но мой подлый язык сам – честное слово – произнес:
– А какого оно цвета?
– Ты имеешь в виду платье? Коричневое. Насыщенный цвет горького швейцарского шоколада. К нему есть еще кожаный ремешок.
– Ремешок… – эхом повторила я.
– И перчатки, – набивал цену коллекционер, – впрочем, это уже не имеет никакого значения.
– А может быть… – Я прикусила губу.
А вдруг сейчас я совершаю самый глупый поступок в своей жизни? У меня есть уникальный шанс примерить платье одной из самых знаменитых голливудских див, это платье в данный момент находится в каком-то десятке метров от меня. Говорят, что вещи способны сохранять энергию своих хозяев – недаром же в студенческих общежитиях считается за удачу выпросить на свидание платье с плеча местной признанной красавицы! Так вот, вдруг эта вещь кардинально изменит мою судьбу, наделит меня волшебной силой, создаст вокруг меня мощное поле сексуальности, сделает меня неотразимой для всех мужчин?! А даже если и нет… Что ж, все равно это чудо – примерить такую вещь. А вдруг платье подойдет мне настолько, что коллекционер, удивившись и расчувствовавшись, захочет мне его подарить? А то, что Ларин вел себя не по-джентльменски – так, может быть, мне это просто показалось? У страха, как говорится, глаза велики. Ну что он такого сделал? Попытался меня поцеловать? Ну и что же, с кем не бывает. Вполне невинная миллионерская шалость. Вот если бы он попытался содрать с меня колготки – тогда бы я, наверное, насторожилась.
Платье…
Цвета горького шоколада, с ремешком и перчатками…
– Ну и ладно! – воскликнула я прерывающимся от волнения голосом. – Я хочу на это платье посмотреть!
Ларин явно обрадовался, хотя и постарался не подавать виду.
– Я знал, что ты умная девушка, Саша, и не упустишь такого шанса, – улыбнулся он, – идем за мной, платье в спальне.
Слово «спальня» меня не насторожило, перед моими глазами уже маячил изящный кожаный ремешок, а ладошкам не терпелось прикоснуться к нежному шоколадному шелку.
Я покорно брела за Лариным, пока мы наконец не пришли в просторную спальню, похожую на будуар аристократки девятнадцатого века. Огромная дубовая кровать, секретер красного дерева, пейзаж в тяжелой золоченой раме на стене. Впечатление несколько портил неказистый письменный стол, к которому было приставлено уродливое кресло, обтянутое черной кожей, – оно явно было новым и не очень дорогим.
– И где же оно? – прошептала я.
Ларин обернулся ко мне, на его бледных тонких губах змеилась загадочная улыбочка.
– Погоди, Саша, не так же сразу. Может быть, налить тебе вина или бренди?
– Да не хочу я пить! – Мои пальцы дрожали от возбуждения. – Я хочу посмотреть на него. Пожалуйста!
– Понимаешь ли, Саша, – он подошел ко мне почти вплотную, и его руки обвили мою талию, – человек должен добиваться поставленных целей, не так ли?
– Так, – осторожно подтвердила я и только потом простодушно поинтересовалась: – А что?
– И если цель для тебя важна, то ты не будешь задумываться о средствах, – тоном мудрого учителя продолжил коллекционер-миллионер, – например, что ты думаешь о понятии «ложь во спасение»?
Я все никак не могла сообразить, к чему он клонит.
– Ложь во спасение… Думаю, если маленькая ложь никому не навредит, то вполне возможно и приврать для достижения цели. Я всегда опаздываю на работу, а начальнику говорю, что была у врача.
– Мы с тобой так похожи! – обрадовался Ларин.
– Ты тоже часто опаздываешь? – вежливо спросила я.
– Нет! Я тоже иногда привираю, – руки Ларина спустились с моей талии несколько ниже, – вот как сейчас. Ты мне сразу так понравилась, Саша. Ты совсем не похожа на других, такая милая и непосредственная. Поэтому я и придумал эту историю.
– Какую еще историю? – похолодев, спросила я.
– Про платье Одри Хепберн, – с очаровательной улыбкой ответил он, – на самом деле никакого платья у меня нет. Но это ведь нам не помешает… насладиться обществом друг друга?
Я стряхнула его потные ладошки со своей талии и отступила на несколько шагов назад.
– Как это нет?
– Вот так, – развел руками коллекционер, – послушай, если бы я знал заранее, что ты так увлекаешься модой, то непременно купил бы платье, чтобы произвести на тебя впечатление. Но я же не мог это предсказать… Но у меня есть утешительный приз.
– Перчатки и поясок? – обреченно вздохнув, спросила я.
Что ж, лучше что-то, чем совсем ничего. А уж если эти перчатки еще и кружевные и доходят до середины локтя… Тогда все не так уж и плохо.
– А вот и не угадала! Смотри! – Он кивнул в направлении уродливого кожаного кресла. – Как ты думаешь, кому оно принадлежало?
– Директору школы, в которой ты учился? – предположила я.
– Герингу, дурочка. Это кресло самого Геринга. У меня нет платья Одри Хепберн, зато есть кресло Геринга, а это, согласись, чего-то да стоит. Если хочешь, можешь в нем даже посидеть.
И только в тот момент до меня наконец дошло, что коллекционер-миллионер самым подлым образом заманил меня в паутину. Откуда выбраться будет не так уж просто, как это может кому-то показаться. Пусть он не отличается атлетичностью телосложения, пусть я на голову выше, но все-таки силы неравны, он ведь мужчина (если, конечно, человека, так поступившего, вообще можно назвать этим гордым словом).
– Конечно, хочу, – беззаботно сказала я. Надеюсь, что он не заметил, как у меня дрожали при этом губы. – Только мне кажется, что не стоит садиться на него в уличной одежде. Все-таки это антикварная, очень дорогая вещь.
Ларин просиял. Как и все самовлюбленные идиоты, он даже не заподозрил, что внезапная перемена в моем поведении может быть вызвана отнюдь не приступом сексуального влечения к тщедушному миллионеру.
– Наконец-то я слышу от тебя нечто умное, – сказал он, – а то я уже начал подумывать, что в анекдотах о тупых блондинках что-то есть.
Я с готовностью расхохоталась.
– Так ты мне дашь халат?
– Конечно, любовь моя. Можешь взять в ванной. Только у меня есть другая идея. Мне кажется, что в таком знаменитом кресле можно посидеть и голышом.
Я уже пятилась к двери.
– Вот этим ты и займись. А я пока приму душ.
Ларина не надо было просить дважды – он принялся расстегивать пуговицы рубашки так быстро, что я испугалась: а вдруг он разденется быстрее, чем я отправлюсь якобы на поиски душа?
Я рванула из комнаты прочь.
Это был явно не мой день. И только в одном мне невероятно повезло: мне легко удалось справиться с замками входной двери коллекционера-миллионера.
ГЛАВА 4
– Телевизионное правило выживания номер один. Не стоит безоговорочно верить героям интервью. Наши джентльмены, знаешь ли, любят приврать.
Так сказала мне Ада, когда я поделилась с ней леденящей кровь историей моих злоключений. Мы находились в редакционной комнате одни. Похоже, ей нравилось давать советы. Наверное, в один прекрасный день все мы вступим в возраст наставничества. Аде-то под (а то и за) шестьдесят уже.
– Но это звучало так убедительно! Видела бы ты, с какой скоростью я убегала из его квартиры! Чуть каблуки не переломала, – я сорвалась с места, чтобы наглядно продемонстрировать новой подруге, как оперативно я покинула миллионерское жилище.
– Хорошо, что не ноги, – усмехнулась моя добровольная наставница, – ладно, для первого раза ты неплохо справилась. У нас и кое-что похлеще случалось.
– Что? – живо заинтересовалась я. Всегда приятно послушать утешительные байки о тех, кто попал впросак еще более по-идиотски.
– Как-нибудь потом расскажу, – разочаровала меня Ада, – а сейчас внимание, внимание, к нам приближается слонопотам.
Я обернулась и обнаружила редактора Грушеньку, которая подкрадывалась к нам сзади, видимо желая подслушать мою историю о первом провальном интервью. Странная особа, она как будто бы не понимала, что с ее весом сложно строить из себя шпионку. Обнаружив, что ее маневр рассекречен, она ничуть не смутилась.
– Вот вы где, – равнодушно передернув пухлыми плечами, констатировала она, – слышала, вы не очень хорошо справились с новой работой.
Сопоставив факты, я поняла, что обращается она ко мне. Хотя смотрела Грушенька не на меня, а куда-то в сторону. Видимо, это был такой своеобразный метод унижения провинившегося корреспондента. Дешевенький, надо заметить, приемчик.
– Меня зовут Александра, – холодно сказала я.
– А мне наплевать, как тебя зовут! – прошипела редакторша. – Главное, что ты не умеешь работать.
– Это была ее первая съемка, – вступилась за меня Ада.
– Понабрали дилетантов, – поджала губы Грушенька, – я вообще не понимаю, что здесь устроил Волгин.
– Грушенька, но ты же и сама не родилась телевизионщицей, – усмехнулась Ада. Судя по всему, хамские выходки гневливой толстухи не злили ее, а забавляли. Может быть, происходило это потому, что Ада была гораздо старше Грушеньки и работала в программе дольше нее.
– Но и такой рохлей я никогда не была, – высокомерно ответила она.
– Но я прекрасно помню, как ты перепутала полки с кассетами, и вместо интервью в эфир отправился черновой материал, – со спокойной улыбкой возразила Ада. – Волгин с тобой целый месяц не разговаривал, а нашу программу чуть не закрыли.
– Было дело, – вдруг миролюбиво согласилась Грушечка, – а ты, помнится, как-то раз забыла надеть на работу юбку. В колготках и пиджаке пришла.
Ада по-девчоночьи звонко рассмеялась.
– Да, я тогда вечно не высыпалась и ничего не соображала по утрам. А помнишь, как ты смеха ради купила парик и темные очки, и тебя никто не узнал. И все про тебя сплетничали, а ты стояла рядом и слушала.
– Да, узнала о себе много нового и интересного. Очень рекомендую этот способ самопознания, попробуй тоже, тебе понравится.
– Да обо мне наверняка никто не сплетничает за спиной, – помолчав, Ада добавила: – А жаль, было бы так интересно послушать!
Я ушам своим не верила. Еще минуту назад Грушечка раздувалась от злости, как мультипликационная жаба – вот-вот и лопнет. А теперь они с Адой болтают, как две старинные подружки. Что происходит в этой редакции? Почему все так странно себя ведут?
В любом случае миролюбивая беседа – лучший предлог для того, чтобы потихонечку выкарабкаться из этого клубка змей. Моего отсутствия никто и не заметит.
Стараясь не привлекать к себе внимания, я попятилась в другой угол комнаты.
* * *
Забившись в угол офиса, я оккупировала единственный свободный стул и мрачно уставилась в пустой блокнот. Мне предстояло написать закадровый текст к сюжету о коллекционере-миллионере. Многозначительно поведя бровью, Грушенька предупредила, что текст этот должен быть интеллигентным. Жаль, ведь я-то собиралась явить миру страшную правду: хваленый коллекционер – извращенец.
Ничего же хвалебного или даже нейтрального я придумать не могла, как ни старалась. К тому же в голове роились другие, унылые мысли.
Все плохо.
За два года серьезных отношений с Эдиком я успела соскучиться по свободной «холостой» жизни. Обычные девчоночьи будни рисовались мне в самом радужном свете. Я с тоскою слушала щебет подруг, которые охотно делились со мной впечатлениями от многочисленных свиданий. Кто-то из них постоянно звонил мне, чтобы одолжить на вечер платье, туфельки или сумку. Мне-то эти нарядные вещи были ни к чему, потому что большинство вечеров я, как степенная матрона, проводила дома, в обществе моего драгоценного Эдуарда. Нет, вы не подумайте, я его любила; наедине с моим избранником-домоседом я чувствовала себя счастливой, но иногда… Иногда мне казалось, что жизнь кончена. Остаток молодости пролетит за жаркой котлет. Пока другие будут веселиться и носить красное, мне придется копить жирок и вникать в подробности телевизионных ток-шоу. Когда я об этом думала, мне становилось страшно.
И вот когда я неожиданно вырвалась на свободу, радости моей не было предела. Проводив в аэропорт Эдика, я первым делом понеслась в ГУМ – выбирать новый гардероб на лето.
Мое свободное лето!
Только сейчас я наконец опомнилась и приподняла на лоб пресловутые розовые очки.
Какой же идиоткой я была! Ведь все это было в моей жизни раньше – я имею в виду эту проклятую нервозную свободу. И как же я, дура, умудрилась не вспомнить, что свобода – это не только трепет первого поцелуя и эйфория при покупке новых чулок. Нет, свобода – это еще и сами свидания, на которых в большинстве случаев выясняется, что твой избранник тебя совершенно недостоин. И вот целый вечер ты сидишь в ресторане (кафе, бильярдной, на парковой скамье) напротив очередного индивида, возомнившего себя воплощением мужественности. И думаешь – насколько было бы предпочтительнее провести этот вечер дома, да хотя бы и за жаркой котлет!
Долгожданная свобода, скажу я вам, – это когда в отчаянной попытке от нее избавиться ты знакомишься с целой галереей мужских пороков. Веренице красавцев мужчин нет конца. Один признается тебе в любви, а сам искоса посматривает на загорелые ножки твоей подруги. Другой, хамовато усмехнувшись, заявляет, что женское предназначение заключается в воспитании отпрысков, потому что все бабы – дуры (этот тип бесследно исчезнет из твоей жизни, когда ты по чистой случайности обмолвишься, что зарабатываешь больше него; он уйдет навсегда, но в твоих ушах еще долго будет звучать раскатистое: «Дур-р-ра!»). Третий вроде бы всем хорош, но зачем-то носит красные подтяжки и галстук в крупный горох. От четвертого ощутимо попахивает потом. Коронный номер пятого – в самый неподходящий момент исполнить сорокаминутный монотонный монолог об отличии понятия сансары в китайском и индийском буддизме начала тысячелетия. Шестой, немного выпив, начинает гнусавым голосом исполнять гитарные романсы, и тебе приходится уныло делать вид, что ты любишь как гитарные песнопения в целом, так и, в частности, мужчин с тембром голоса «козлетон». А седьмой… Ну, про седьмого мы вообще лучше промолчим, ведь он громко похрюкивает во время еды, и ты сбежала с первого же свидания, сделав вид, что направляешься в туалет.
Может быть, кто-то назовет меня придирчивой. Вы не поверите, но я давно не надеюсь встретить коронованную особь на белом коне. И от избранника своего требую одного – пусть он хотя бы будет всего-навсего нормальным. Не нужен мне ни красавец с литыми мускулами и смазливым лицом, ни богач, вертящий на пальце ключи от пятиэтажной виллы на Карибах.
Просто нормальный мужчина.
Не бабник, не зануда, не склочник. Да, и пусть он нейтрально одевается, не заплевывает зеркало зубной пастой во время утреннего омовения и не имеет тайных милых странностей типа коллекционирования велосипедных рулей или участия в спиритических сеансах. Я не возражаю, если он будет курить, а каждую пятницу играть с друзьями в баскетбол. Я не возражаю, если он будет вегетарианцем, любителем сопливых мелодрам, если он храпит (но только негромко и не каждую ночь), если он является неагрессивным антиглобалистом или ярым фанатом женского керлинга. Да все что угодно, лишь бы по большому счету он был нормальным.
Таких мало. В этом тебе и предстоит убедиться, хлебнув сладкой свободы, о которой ты так долго мечтала за жаркой котлет.
С чего я начала?
Ах да. Все плохо.
Моей бывшей университетской подруге предстоит занимательная встреча с моим бывшим женихом. Вот уж они повеселятся! Зная Эдика, готова поспорить, что он устроит Спиридоновой и съемочной группе вечеринку.
А я… Ну что я?
Я к тому же еще и работу стабильную потеряла, и некого в этом винить, кроме внутреннего голоса, который в ключевой момент скомандовал: «На старт!»
Да, коллекционер-миллионер, на которого я так рассчитывала, оказался беспринципным хамом.
Во всей сложившейся ситуации мне видится лишь один-единственный положительный момент. Спиридоновой-то, может быть, никакую визу и не дадут. Американскую визу получить очень даже непросто – так говорят.
Я представила, как зареванная Лека понуро выходит из здания посольства, сжимая в руках измусоленный паспорт. И впервые за последние несколько часов улыбнулась.
* * *
– А кстати, мне дали визу! – сообщила мне Лека Спиридонова, когда несколькими часами спустя я случайно столкнулась с ней в пресс-баре Останкина. – В следующий вторник улетаю!
– Как я рада за тебя! – воскликнула я.
А сама подумала, что я ненавижу, когда люди начинают фразу со слов «а кстати». Потому что, как правило, за этим многообещающим началом следует информация, которая приходится совсем, ну совсем некстати. Зачем мне знать о том, что долгожданная встреча бывших состоится уже в следующий вторник?
Скажу больше – после ее заявления у меня вдруг испортился аппетит. В другой день я, может быть, и не была бы против такой реакции организма на неприятное известие. Ведь я из породы вечно худеющих девушек.
Да, но я уже успела заказать блинчики с ветчиной и клубничный торт – и теперь получается, что я должна отказаться от этих весьма недешевых яств только потому, что какая-то Спиридонова испортила мне настроение?!
Ну уж нет, дудки, не позволю собою манипулировать.
И я принялась решительно наворачивать блины.
– Ну у тебя и аппетит! – не то поразилась, не то восхитилась Лека. – А я вот, что называется, от воздуха толстею.
– Ничего, в Калифорнии разгонишь жирок, – вздохнула я.
У Спиридоновой загорелись глаза.
– Сашка, ты не представляешь, как долго я выбивала эту поездку! Как же мне хочется поскорее познакомиться со всеми этими людьми! С моими новыми героями. Именно за это я и обожаю свою работу!
– За что? – осторожно спросила я.
Я знала, что телевизионщики называют свою работу наркотиком, но лично я так пока и не поняла, в чем именно заключается ее основная прелесть. Может быть, в том, что тебе приходится битый час уговаривать осветителя приступить к делу, хотя бы ненадолго оторвавшись от игральных карт? Или в том, что оператор, искренне улыбнувшись, просит тебя «одну минуточку» подержать тяжеленный штатив и камеру – а потом ты, сгибаясь под тяжестью ноши, нетерпеливо вертишь головой из стороны в сторону, точно высматривающий добычу альбатрос. Но тщетно – оператора все нет и нет.
– За то, что у меня есть шанс постоянно встречаться с людьми, которые добились в жизни успеха, – охотно объяснила Лека, – это меня подстегивает, обнадеживает.
– Да? А меня наоборот – расхолаживает, – призналась я, доедая остатки ветчины, – особенно если речь идет о женщинах. Бывает, встретится тебе этакая дрянь на золотых каблуках и как начнет выпендриваться! Так и хочется выплеснуть ей в лицо бутылку диетической колы, чтобы макияж поплыл.
– Откуда в тебе столько агрессии, Кашеварова? – миролюбиво спросила Лека, отхлебывая морковный сок.
– Поживи с мое, узнаешь! – С остервенением принялась я за торт.
– Но мы же вроде бы ровесницы, – захлопала ресницами Спиридонова.
– Верно. Только мне почему-то кажется, что ты не из наших.
– Из каких это – из ваших?
– Из разочарованных. Спиридонова, вот тебе тоже двадцать восемь лет, так?
Лека подтвердила, что так оно и есть.
– И что же ты думаешь о мужчинах? Почему ты до сих пор не замужем? Ты с кем-нибудь встречаешься или давно поставила на них всех крест? – я забросала ее самыми противными на свете вопросами.
– Ну ты даешь! – смущенная Лека не заметила, как сок в ее стакане кончился. Остатки морковной мякоти она втянула через соломинку с душераздирающим хрюканьем, что заставило ее покраснеть еще больше.
– А что такого-то? Обычный разговор.
– Мне такие вопросы бабушка любит задавать. Она вот давно на мне крест поставила и считает меня старой девой. А по поводу замуж… – она повертела в руках изжеванную соломинку, – ну, мужчины у меня, конечно, есть…
Помолчав немного (я ее не перебивала), Лека как-то уж совсем грустно добавила:
– То есть нет.
– Нет? – Сама не знаю, ужаснулась ли я или обрадовалась, что мы со Спиридоновой коллеги не только в профессиональном смысле.
– Нет, – тихо-тихо повторила Лека, – и я не знаю даже почему… Все говорят, что я красивая…
«Врут, – подумала я, изучая неровные красные пятна, выступившие на ее полных щеках, – нагло врут и льстят!»
– Не дура… Зарабатываю прилично, – бубнила она, – живу отдельно… Люблю кино… И вот как-то все не складывается. А секс без любви меня не интересует.
– Ну ты даешь! – присвистнула я. – Да с такими принципами в наше время далеко не уедешь.
– Но я не падаю духом! – улыбнулась она. – Иногда мне кажется, что вот-вот со мной произойдет что-то… как в кино.
«Ну и ну», – подумала я, покровительственно похлопав Леку по руке. Я вот с восемнадцати лет не верю в кино. С тех пор как один тип, удивительно похожий на Майкла Дугласа, пригласил меня на чай, а в процессе романтического чаепития умудрился увести мой кошелек. А все ведь тоже как в кино было. Он подошел ко мне на улице, театрально припал на одно колено и подарил гвоздичку. Я и развесила уши – какой красивый поступок, какой красивый мужик! А надо было сразу насторожиться, потому что в кино гвоздик не дарят, только розы.
Надо же, а Лека до сих пор верит в киноромантику. Как же так могло получиться? У нее же университетский красный диплом. Пока я прогуливала лекции, болтаясь по магазинам и болтая с подружками, Спиридонова честно впитывала информацию о диалогах Платона и основных принципах логики. Почему же в итоге вышло, что я куда лучше нее разбираюсь в законах, по которым живет этот мир?
И что мне ответить Леке? Она ведь с такой надеждой смотрит на меня, явно поддержки ждет. Но не могу же я ей малодушно соврать: да, мол, ты и правда красавица, и все у тебя будет хорошо, только очень жди! Это ведь будет с моей стороны нечестно…
Наверное, самое правильное – рассказать ей о собственном печальном опыте. Как я тоже мечтала о НЕМ, но всегда почему-то влюблялась «не в тех» мужчин. Как в один прекрасный день я твердо решила выйти замуж за миллионера,[1]1
Cм. книгу М. Царевой «Выйти замуж за миллионера».
[Закрыть] но в итоге встретила Эдуарда Маркина. Про два года почти безоблачных отношений, которые закончились тем, что мне стало скучно. Да, именно так и записала я в свой дневник несколько месяцев назад – «мне скучно, невыносимо скучно!» И конечно же про то, как я решила с ним порвать, но не успела ему об этом сообщить, потому что Эдик, будучи настоящим спортсменом, меня опередил.
И только я открыла рот, чтобы выплеснуть на нее накопившуюся грусть, как Лека сказала:
– Вот и сейчас у меня такое чувство, что это случится скоро. Кашеварова, хочешь секрет расскажу?
– Ну расскажи, – вяло согласилась я, решив, что Леке вздумалось порадовать меня малоинтересной сопливой историей о том, как ее угораздило влюбиться в какого-нибудь деграданта, но, увы, пока безответно.
Но вместо этого Лека достала из сумки какую-то фотографию и выложила ее передо мной на стол. Это был отвратительного качества снимок, явно распечатанный из Интернета. Что все-таки не помешало мне узнать «фотомодель». Да и как не узнать – ведь это был Эдик!
В первый момент я даже отшатнулась от фотографии, но потом чудовищным усилием воли взяла себя в руки. Что происходит? Что хочет от меня эта странная девушка и почему она тычет мне под нос фотоизображением моего бывшего бойфренда?!
Лека же, поглощенная своими собственными переживаниями, даже не заметила, как изменилось мое лицо.
– Это он, – на ее круглом лице блуждала просветленная улыбочка адепта-сектанта, – ты меня понимаешь, Кашеварова? Он.
– Понимаю, – севшим голосом пробормотала я, – но кто именно?
– Тот самый спортивный инструктор, у которого я буду брать интервью в Калифорнии. Знаешь, Кашеварова, когда я посмотрела на его лицо, что-то перевернулось во мне… А когда я услышала его голос… Ох…
– Где это ты его голос слышала?
– Мы созванивались. Договаривались о съемке. Короче, мне почему-то кажется, что это мужчина для меня. Я всегда мечтала о человеке именно с таким голосом и именно с таким лицом.
Я перевела взгляд с улыбающегося Лекиного лица на фотографию Эдика. О чем она говорит? Лицо как лицо. Да и не разглядеть его на этом жутком снимке – изображение сплошь состоит из цветных точек. Даже непонятно, какого цвета у него глаза.
– Но в жизни он может оказаться совсем другим, – сказала я.
– Понимаю, – вздохнула Спиридонова, – но здесь даже не только во внешности дело… Он со мной так разговаривал… И возвращаясь к фотографии, Лека отобрала у меня снимок, – у него такой взгляд!
Взгляд как взгляд, подумала я. Мне даже показалось, что фотографический Эдуард смотрит на меня как-то укоризненно.
– Короче, может быть, я это себе надумала, но я уверена, что у нас будет роман. Как ты думаешь, я ему понравлюсь?
– Не знаю, – в замешательстве ответила я. Вообще-то Эдику нравятся спортивные девушки, а Лека вся круглая и розовая, как сдобная булочка. С другой стороны, она спокойная, домашняя, верная… Черт, да они вполне могут и сойтись!
Какой кошмар! Какой кошмар!!!
Я эгоистка, знаю. По идее, мне должно быть все равно, встретятся они или нет, и будет ли знаменательной эта встреча. Между мной и Маркиным давно нет ничего общего (кроме, возможно, легкого недопонимания – почему, почему же он все-таки мне ни разу не позвонил из Америки?!). Наверное, я даже должна радоваться за Эдика. Потому что в него заочно влюбилась такая положительная и романтичная девушка, как Лека. Лека Спиридонова – она ведь не то, что я, она ведь наверняка еще и готовить умеет. Она ведь по выходным с удовольствием месит пухлыми пальчиками ароматное тесто. Она ведь не будет тратить деньги из семейного бюджета на всякую ерунду, она ведь никогда не предпочтет поход к маникюрше походу на стадион. О нет, эта девушка с удовольствием станет футбольной болельщицей, только чтобы угодить своему любимому. Она податливая, милая, мягкая… Да она же идеальная женщина!
