Текст книги "Девушки с проблемами"
Автор книги: Маша Царева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Женя и сама удивилась, отчего информация о мамонтовской пассии, неравнодушной к хомякам, острой иголкой ощутимо царапнула ее сердце, которое в иных случаях могло встрепенуться лишь от выпитой залпом рюмки абсента. Что это, ревность? Какие глупости, они ведь просто друзья. Хотя даже дружбой их отношения не назовешь. Так, приятельский треп со знакомым из давно забытого прошлого за кружечкой темного нефильтрованного пива.
– Ну и как? – невпопад спросила она. – Красивая девушка, что ли, была?
– Ничего не скажешь, красивая, – вполне серьезно ответил Мамонтов. – Я в нее умудрился влюбиться по самые уши. Она актриса, «Щуку» закончила. Но сейчас это совсем не важно.
– Ну и почему же вы расстались?
Женя даже от пива отвлеклась. Она взглянула на Мамонтова совершенно другими глазами. Надо же, она его чуть было в девственники-неудачники не записала, а у него, оказывается, был роман с красивой – фу-ты ну-ты – актрисой! Хотя, может быть, он все врет, чтобы произвести на нее впечатление. Да и красота – понятие ну очень относительное. И на самом деле никакого романа у него и в помине не было. Или был, но – ха-ха-ха – сугубо платонический. Или был, и не платонический, но с толстозадой актрисулькой-второсорточкой, которая «звездит» исключительно в массовых сценах, в крайнем случае исполняет хрестоматийный душещипательный монолог: «Кушать подано!»
Стоп. О чем это она тут призадумалась? Смешно даже – это же типичные мысли стервозно настроенных дамочек, которые ненавидят всех представительниц собственного пола без исключения. И строят друг другу сложносочиненные козни, и плетут чудовищной изобретательности интриги, и сочиняют друг про друга такие небылицы, что Айзек Азимов отдыхает. И уводят друг у друга кавалеров, которые подчас им совершенно не нужны.
– А кто тебе сказал, что мы расстались? – пожал плечами Миша.
Она чуть не поперхнулась. Так у него еще и девушка есть? Час от часу не легче. А что же тогда он делает в бельгийском ресторане субботним вечером с ней, с Женей?
– Мы не расставались, она меня бросила, – невозмутимо продолжил он, – и завела интрижку с режиссером, который потом снял ее в парочке эпизодов.
– Хм... – Женя обрадовалась, во-первых, тому, что Миша Мамонтов все же имеет статус одиночки, а во-вторых, пассия его оказалась-таки не подающей надежды молодой звездой, а неприметной эпизодницей (ха! Восторжествовала все-таки в Жене так называемая бабская дрянь!). Хотя сама она – ну вот честное слово – не имела на него никаких видов. Он был совершенно не в ее вкусе. Слишком уж холеный, да и молоденький совсем. Трогательная рыжая щетинка на подбородке, а ведь он наверняка хотел отпустить роковую небритость, как у Владимира Машкова... – Да, актрисы все такие. Знаешь поговорочку: путь на экран лежит через диван.
Он не улыбнулся. Из чего Женя сделала вывод, что Мамонтов до сих пор грустит по своей хомяковладелице. Ну и пожалуйста. Пусть тоскует по кому хочет, хоть по звезде Голливуда Шарон Стоун. Ей-то что?
– А на сцене? – спросил вдруг Мамонтов.
– Что?
– А на эстраде разве все не так? Я-то вообще далек от этого мира. Но сама знаешь, что в газетах пишут...
– Еще скажи, что ты веришь газетам, – фыркнула Женя.
– Нет, я верю тебе, – мягко улыбнулся Мамонтов. – Вот ты как попала на сцену?
– Подожди, дай-ка вспомню, – наигранно нахмурилась она. – Ах да, мне пришлось сначала переспать со звукорежиссером, тот познакомил меня с продюсером, которого я тоже удовлетворила. Да вот беда, оказалось, что продюсер не тот, что был мне нужен. Тогда я самостоятельно нашла следующего и напросилась в его постель. Ну и в его группу заодно. – После паузы она мрачно добавила: – Шутка.
– Ну и шуточки у тебя... – Мамонтов распустил галстук.
– На самом деле Иртенев, наш продюсер, подошел ко мне в караоке-клубе. Все банально.
– Так ты любишь караоке? – удивился Миша. – Странно, на тебя не похоже.
– Да не люблю я караоке! – Женя раздраженно отставила в сторону пивной бокал и вкратце рассказала ему историю своего появления в «Паприке», не утаив и предшествующие этому событию факты, которые большинству людей показались бы несовместимыми с репутацией порядочной девушки. Но Женя никогда за репутацией не гналась.
– Да уж... – покачал головой Мамонтов, когда она замолчала. Он даже не приступил к салату, который поставил перед ним официант, – видимо, Женина «правда жизни» отбила у него зверский аппетит, на который он жаловался, затаскивая ее в этот ресторан. – А я помню ту историю в школе... Когда ты рассказала журналистам о сексе в жизни восьмиклассниц, а тебя потом выгнали... – Он смущенно потупился: – О тебе вся школа говорила тогда.
– Могу вообразить. Но мне было как-то все равно. Кстати, те журналисты мне деньги заплатили. Так что изливала я душу не из чувства противоречия. Я плеер японский купила. Что мне, жалко правду, что ли, рассказать?
– Ты всегда была такая... независимая. – Он поковырялся вилкой в салате, но тут же положил столовый прибор обратно на накрахмаленную салфеточку. – А ведь ты мне и тогда нравилась.
– Что-о? – протянула она. – Что ты мелешь?
Женя прекрасно помнила себя, школьную. К собственной персоне она относилась с нехарактерной для девушек нежного возраста трезвостью. Она прекрасно понимала, что плохо промытое существо неопределенного пола с торчащими во все стороны волосами вряд ли может вызвать в ком бы то ни было хоть отдаленно романтические мысли. Она была не из тех, кого застенчивые трепетные мальчики приглашают в кино.
– Правда! – горячо воскликнул он. – Ты выглядела такой взрослой. А я стеснялся к тебе подходить, потому что у меня были прыщи.
– У тебя и сейчас прыщи! – разошлась Женя.
Мамонтов растерянно заморгал, и ей пришлось нехотя добавить:
– Шутка. Что-то я сегодня расшутилась... Не обращай внимания, на самом деле ты тоже... – Подавившись окончанием фразы, она запила неловкость огромным глотком пива.
– Что – тоже? Тоже тебе нравлюсь?
– О господи, конечно же нет! Я хотела сказать, что ты мне уже не кажешься такой невозможной занудой, как раньше!
– Ну от тебя другого комплимента и не дождешься, – рассмеялся Мамонтов. – А что же во мне занудного?
– Все. – Женя показала ему кончик языка. – Ты выглядишь, как зануда, ведешь себя, как зануда. Приглашаешь меня в занудные места.
Он удивленно огляделся по сторонам. За соседним столиком трое подвыпивших немцев о чем-то громко спорили, один из них тыкал мясистым пальцем в меню. Кажется, они пытались по-русски прочитать слово «картошка».
– Обычно здесь куда веселее, – оправдался он. – А куда ты хочешь, чтобы я пригласил тебя в следующий раз? В театр оперетты, что ли?
На минуту задумавшись, Женя выдала:
– А в публичный дом!
– Шутишь?
– Ну почему же? – сузила глаза Женя. – Твой отец держит публичный дом, почему я не могу пойти посмотреть?
– Да что там интересного-то?
– Для тебя, может быть, и ничего. Ты, возможно, ко всему этому с детства привык. А я девушка неискушенная.
– Между прочим, меня воспитывала бабушка, а она учительница литературы, – оскорбился Мамонтов.
– Оно и видно. Если бы тебя папаша воспитывал, ты был бы куда веселее.
– И почему я еще не ушел? – развел руками Мамонтов.
– Влюбился, наверное, – полушутя предположила Женя, но Миша почему-то и не подумал рассмеяться.
– Ладно, – он набрал в легкие побольше воздуха, как будто собирался нырнуть с десятиметровой вышки в глубины бассейна, – договорились. Давай в ближайший четверг.
– Ты это серьезно? – опешила Женя.
– Ты же сама хотела. Я договорюсь с девчонками.
– А это точно удобно?
– Ну вот, напросилась и сама же даешь задний ход? – насмешливо спросил Миша. – Конечно, удобно! Посидим, чайку попьем, я скажу девчонкам, чтобы они ватрушек напекли!
– Они у вас на все руки от скуки, как я погляжу, – пробормотала Женя перед тем, как радостно воскликнуть: – Ура!! Мы поедем в бордель!!
Январь – время для артистов бесхлебное, гарантированный мертвый сезон. Инна обычно использовала эти ежегодные длинные каникулы для «чистки перышек».
В этот раз она не могла дождаться того дня, когда ей можно будет вырваться из клиники, носившей странное название «Мгновенная стройность». Ей было отчаянно скучно, нестерпимо одиноко и очень-очень грустно. Раз в три дня ее навещал Артем, и это было хоть каким-то подобием развлечения – выслушать свежие новости о перспективах «Паприки» и его продюсерских достижениях. Тем более что новости были хорошими – Артем нашел деньги на съемки клипа и подписал контракт с молодым, но уже засветившимся режиссером Романом Степановым.
Все же остальное время она валялась на кровати лицом вниз и пыталась провалиться в сжигающую время дрему.
Каждое утро Инна подолгу изучала в зеркале свое осунувшееся лицо. Весы свидетельствовали, что за неделю с лишним пребывания в клинике ей удалось скинуть четыре килограмма. Лечащий врач называл Инну ослепительной, а самой ей казалось, что она подурнела. Кожа стала глаже и лучше, зато глаза лишились того особенного блеска, который способен сделать из женщины красавицу вне зависимости от черт ее лица.
Валерию она нравилась и тридцатилетней, и с морщинками. А вот Артем требовал, чтобы колени ее были худы, плечи остры, а скулы резко прорисовывались на точеном лице. Что ж, кто платит, тот и заказывает музыку. Но почему же в последнее время Инну все чаще терзает мысль, что она совершила роковую, непростительную ошибку, поставив на Артема Иртенева?!
Инна вовсе не была пустышкой, которой срочно требуется продать повыгоднее свои прелести, пока те не завяли окончательно. Она была дипломированным переводчиком-синхронистом и когда-то неплохо зарабатывала, участвуя во всевозможных конференциях. Ее профессиональной востребованности способствовала и яркая внешность. К тому же с восемнадцати лет Инна крутилась в модельном бизнесе и была там не на самом последнем счету. Были в ее жизни и журнальные съемки, и дефилирование на Неделе московской моды, и даже контракт с косметической компанией среднего масштаба...
Она всегда неплохо зарабатывала и гордилась своей самостоятельностью. Пока однажды не познакомилась с Иртеневым. Это был классический служебный роман. Инна переводила на его переговорах с какой-то американской продюсерской компанией, Артем сразу и безоговорочно влюбился, пригласил ее в Голливуд, а она не смогла ему отказать; в самолете он подарил ей кольцо с бриллиантом. А она, не задумываясь особенно, сказала «да». Инна всегда считала себя холодной женщиной, а он казался таким многообещающим вариантом. К тому же отчего-то никто никогда раньше не предлагал ей выйти замуж. Вот пригласить ее в ресторан или на романтический уик-энд в какой-нибудь Стамбул – это пожалуйста, и затащить ее в постель – это тоже пожалуйста. А замуж – нет. Это Артем настоял, чтобы Инна попробовала записать песню; ему хотелось, чтобы его новой женой-красавицей восхищалась вся страна. А она попробовала и как-то сразу вошла во вкус. Ей показалось, что призвание наконец найдено, а все, что она делала раньше, было зря. И только спустя три года, пройдя через все круги ада завоевания музыкального олимпа (утомительные гастроли, тесные гримерки, унизительные газетные статейки, в которых ее именовали не иначе как «продюсерская подстилка»), она поняла, что вспоминает свое прошлое с ностальгическим теплом.
С ее трудолюбием, с ее усердием и талантом она могла бы быть одним из самых высокооплачиваемых переводчиков Москвы. А вместо этого ей приходится бороться с приятной округлостью форм с помощью строжайших диет, пилюль и даже периодического послеобеденного блевания. Почти две недели издевательств, разгрузочные дни (медсестра цинично объявляла: «Ваш завтрак!» – и вкатывала в Иннину палату тележку, на которой высился одинокий стакан теплой воды), бессолевая диета (благодаря ей быстро исчезают все припухлости и отеки, но вместе с ними отчего-то испаряются и положительные эмоции), никакого кофеина, никакого сахара. Как же ей все это надоело! Сплошная апатия.
Но, к счастью, ничто не вечно под луною. И вот наконец настал тот день, когда главврач лично проводил Инну до ее «Лексуса», в очередной раз осчастливил ничего не значащим комплиментом и помахал на прощание рукой.
Свобода придала ей сил. Инна давила на газ, уверенно лавируя в потоке машин. Но путь ее лежал отнюдь не домой, не к Артему. А в просторную бывшую коммуналку на Чистопрудном бульваре, где неблагородно пахло водочно-селедочными посиделками и где ждал ее мужчина, ради которого она вытерпела бы и не такие белково-углеводные страдания.
– Я соскучился! – От его свитера так сильно пахло ментоловым табаком, что Инна даже чихнула.
Несмотря на выдающиеся внешние данные – исполинский рост, аполлоновы формы, греческий нос, волевой подбородок и вкрадчивый взгляд, Валерий совсем не умел следить за собой. Стригся он черт-те где, пока Инна не отвела его к своей стилистке, которая сделала его похожим на кинематографического Джеймса Бонда. Одежду покупал на Черкизовском рынке, впрочем, на обновление гардероба у него попросту не было денег. Его наплевательское отношение к произведению искусства, которым, по сути, являлось его тело, одновременно и злило, и умиляло Инну. Иногда она подсовывала в его шкаф новые свитера и футболки, поначалу он недовольно ворчал, но потом привык. На день рождения она преподнесла ему дорогие часы, на Новый год – ботинки «Гуччи»...
– Мне так тебя не хватало. – Она прикоснулась носом к его виску и жадно втянула запах его волос, судя по всему, давно не мытых. – Тебя и еще... еды!
– Так ты пожрать приехала, что ли? – подмигнул он.
– Именно. – Инна прошла мимо него в комнату, которую давно никто не проветривал. Впрочем, ее не смущал стойкий аромат убежденной холостяцкой жизни. То был коктейль из запахов нестираных носков, немытой посуды и несвежего постельного белья. Она плюхнулась на диван и блаженно вытянула ноги.
– А у меня ничего нет, – развел руками Валерий. – Можно яйцо сварить. Или пиццу заказать.
– Пиццу, – выбрала Инна, протягивая к нему руки.
– А тебе плохо от нее не станет после твоих безумных голоданий?
– Вот уж не знаю, – засомневалась она, – но не могу больше питаться недоваренной кашей. Душа требует разврата.
Он уселся рядом с нею и провел сухими теплыми губами по Инниной шее.
– Разврат – это как раз по моей части.
– Вижу. – Она кивнула в сторону журнального столика, на котором стояла полупустая бутылка препаршивого палаточного коньяка и два бокала.
– А, это... – усмехнулся он, – это ко мне заходил один знакомый, он мне работу хочет предложить.
– Правда?! – выдохнула она. – Что же ты молчишь? И что ты будешь делать?
– Мы обсуждали публикацию моей книги, – важно причмокнул он. – Конечно, все это сложно в наше время. Но думаю, что у меня получится.
– Вот здорово! – искренне обрадовалась Инна. – А когда?
– Ну, быстро такие дела не делаются, – нахмурился Валерий, – главное, что механизм запущен. Это очень серьезный издатель, думаю, он может меня раскрутить.
– Слушай, а можно я буду первой читательницей? – оживилась Инна. – Ты никогда не читал мне своих стихов!
– Настанет время – прочту, – загадочно пообещал он. – Ладно, хватит болтать о разных глупостях. Иди лучше ко мне поближе.
Она хотела было возразить, что вовсе не считает его стихи «разными глупостями», но потом передумала – слишком горячи были его ладони, которые с пронырливостью опытных лазутчиков уже пробрались под ее модный свитерок.
Глава 5
«Наверное, в Москве не осталось больше приличных мужиков, раз я уже сплю с бывшими одноклассниками», – тоскливо подумала Женя, глядя на Мамонтова, беззаботно почивавшего на другой половине кровати. Во сне он выглядел моложе. Прямо мурашки по коже – именно таким он и был в «школьные годы чудесные». Если бы ей кто тогда сказал, что так получится, она огрела бы ясновидца портфелем по наглой физиономии!
А как хорошо начинался вчерашний вечер! Мишка заехал за ней в половине седьмого, они отправились поужинать в китайский ресторан. Когда Женю наконец привезли в публичный дом, на который ей так хотелось посмотреть изнутри, она уже на месте подпрыгивала от нетерпения.
Бордель, который содержал мамонтовский папаша, с первого взгляда напоминал обычную московскую квартиру, в которой тихо-мирно и без особых приключений проживает порядочная многочисленная семья. Не было здесь ни особенного антуража порочности, ни эстетики «красных фонарей» – никаких вам леопардовых ковров, ароматических свечей и плавно передвигающихся в пространстве волооких томных гетер.
Квартира как квартира, три комнаты, светло, интерьер в стиле ИКЕА, пахнет варениками и чем-то фруктовым, похоже, киселем. Женя даже была слегка разочарована – она-то, как мотылек к огоньку, полетела на смутный зов порока, ей-то представлялось, что она станет свидетельницей таинственного душераздирающего зрелища. Но вместо этого их приветливо встретили не слишком симпатичные девушки вполне московского вида.
А закончилось все тем, что оказавшиеся свободными проститутки гостеприимно напоили их домашним сливовым вином, и Женя даже не помнила, как именно ее транспортировали домой.
Зато утром, обнаружив в своей кровати спящего голого Мамонтова, она, продемонстрировав чудеса логического мышления, восстановила неутешительную картину вчерашнего вечера.
Стараясь производить минимум шума, Женя выбралась из-под одеяла и побрела в ванную. Веселая ночка была, ничего не скажешь. Повсюду разбросана одежда – ее и, соответственно, мамонтовская. Так что она вполне могла определить траекторию их вчерашних передвижений по квартире. Куртки, обнявшись, валяются на полу в прихожей – это вроде бы логично. Но почему получилось так, что ее трусы (какой позор, дырявые!) бесстыдно украшают кухонный стол, в то время как джинсы и свитер скромно лежат в углу спальни? Вот парадокс. Получается, что сначала они, как и положено слегка принявшим на грудь интеллигентам, направились к кровати, но на полдороге страсть, как волшебная дудочка, подтолкнула их к кухонному столу?!
А в ванной валяется его футболка. И Женин простенький бюстгальтер. Значит, и в ванной они вчера тоже? Тоска-а-а-а...
– Чего вздыхаешь так тяжело, моя похмельная принцесса?
Женя вздрогнула. На пороге ванной стоял румяный от продолжительного сна Мамонтов. Незаметно подкрался, гад. Свидетель ее печального смущения.
– Я по утрам всегда такая, – без улыбки ответила она, – не люблю утро.
– Ну и зря, – миролюбиво сказал Миша. – Тебе тост сделать с колбасой или сыром?
Обычно в таких ситуациях она беззастенчиво просила: «Пей кофе и проваливай отсюда, пока я не вышла из ванной». Но тут как-то неудобно было. Бывший одноклассник все-таки. Приятный к тому же человек. Судя по всему, вместе им было хорошо, о том свидетельствует разбросанная в порыве страсти одежда. Жаль, что Женя не помнит ничего. Но не исключено, что он был искусным любовником и опытным соблазнителем, ведь изначально в график ее вечера никак не входил спонтанный пьяный секс, а тем более с ним.
– С сыром, – буркнула она, – и можно мне принять душ без свидетелей?
– Тебе по утрам неприятны все люди без исключения или лично я? – приподнял бровь Мамонтов.
– Если тебе так легче, считай, что все. – Она попробовала захлопнуть перед его носом дверь, но он успел самым гангстерским образом просунуть в щель носок ноги, обутой в пушистую Женину тапочку.
– Балашова, может, поговорим?
– Ну что еще? – Она повернулась к нему и на манер готовой к бурной ссоре рыночной торговки уперла руки в тощие бока. – Слушай, Мамонтов, если хочешь, давай поговорим, конечно. Только недолго. И сначала скажу я, о’кей? Так вот. Не знаю, как привык ты, но лично для меня секс, тем более в обморочно-алкогольном состоянии, не значит ровным счетом ничего. У меня все.
– Для меня тоже, – улыбнулся Мамонтов.
– Вот и замечательно. Тогда можно считать, что мы договорились. Ненавижу утренние поцелуи, которые пахнут зубной пастой, и обещания позвонить. У нас не роман, ясно?
– Ясно, – немного ошарашенно кивнул он, – только вот я тоже хотел сказать. Дело в том, что...
– Знаешь, уговаривать меня бесполезно, – перебила Женя. – А теперь мне хотелось бы почистить зубы. В гордом, прошу заметить, одиночестве.
– Как скажешь, – пожал плечами ее спонтанный любовник, убирая наконец тапочку из щели.
– И вот еще что. Когда я выйду из душа, пусть тебя уже не будет в моей квартире, хорошо? – сказала она перед тем, как захлопнуть дверь.
Но когда она вышла из душа, Мамонтов сидел на кухне, с аппетитом уминая тот скудный запас провизии, который ему удалось извлечь из ее холодильника. Причем он не ограничился выкладыванием полузасохшего сыра и слегка обветренной колбаски на хлеб. Нет, ему удалось проявить чудеса кулинарного таланта, изобразив сложные сандвичи с сырным омлетом, которые выглядели так, что у Жени заурчало в животе.
– Прошу к столу! – гостеприимно пригласил Миша.
К столу она приблизилась и даже придвинула к себе тарелку с бутербродами, уж больно аппетитно те выглядели. Но мрачное выражение с лица убрать не потрудилась. И даже не улыбнулась старательному повару.
– Мамонтов, ты что, плохо слышишь? – спросила она, откусывая почти половину сандвича.
– Если ты о том, что я должен был уйти, то я все прекрасно понял, – улыбнулся он. – Как ты красиво ешь! Это надо фотографировать.
– Прекрати издеваться, – с набитым ртом ответила Женя. – В таком случае это акция протеста. Так мне понимать?
– Не кипятись, Балашова. Я же сказал, надо кое-что тебе объяснить.
– Ладно. – Она демонстративно взглянула на настенные часы. – У тебя есть... допустим, десять минут. А то, сам понимаешь, я девушка занятая.
– Да, у тебя и правда много дел. Еще столько алкоголя осталось в Москве, тебе надо приложить к этому руку.
– На что ты намекаешь? Не надо читать мне мораль, у меня для этого есть родители.
– А я разве читаю мораль? – искренне удивился Мамонтов.
Он неторопливо потянулся еще за одним сандвичем. Женя не выдержала и хлопнула его по руке.
– Какая прямолинейность, – пробормотал Миша. – Балашова, на твоем месте я бы и правда пил поменьше. Потому что если бы ты не была в бессознательном состоянии, когда я приволок тебя домой, то непременно запомнила бы, что между нами ничего не было.
Она замерла, не донеся кофейную чашку до рта.
– Как это – не было?
– Вот так, – развел руками Мамонтов и, воспользовавшись паузой, ухватил все-таки с тарелки самый большой сандвич.
Женя покосилась на некогда белый лифчик, валявшийся в углу. Мамонтов смутился.
– Это не я. Правда.
– Ничего не понимаю. – Она потерла виски. – Здесь что, еще кто-то был? И с кем же я...
– Ну ты даешь! – протянул он. – Женька, ты отключилась еще в борделе. Кое-как я запихнул тебя в такси. У тебя не работал лифт. Как я волок тебя вверх по лестнице, лучше не спрашивай. Но стоило тебе попасть в квартиру, как ты оживилась, подскочила, как ненормальная, и принялась носиться по комнатам. Знаешь, ты попыталась даже...
– Больше ни слова! – предупредила Женя.
– Ты попыталась меня соблазнить, – невозмутимо продолжил Мамонтов, – хотя здесь больше подошел бы глагол «изнасиловать». Ты срывала с себя вещи. И... – он покраснел, – и с меня тоже.
– Гнусная ложь!
– Хорошо, что, когда тебе все-таки удалось затащить меня в постель, ты сразу же уснула, как пьяный матрос. О том, как громко и раскатисто ты храпела, я, пожалуй, даже не буду упоминать...
– Вот спасибо, – буркнула она. – И зачем ты все это мне рассказываешь? Чего ты хочешь добиться?
– Может, хочу реабилитироваться. – Миша наконец отложил в сторону сандвич. – А может быть... Может быть, хочу начать все с начала.
– Все – это что? – немного испуганно поинтересовалась Женя. – Выпивать сливовочку, что ли?
– Эту стадию можно, пожалуй, пропустить. – Мамонтов поднялся со стула, обогнул стол и оказался совсем рядом с Женей. – Знаешь, я предпочитаю предпоследнюю стадию. Когда мы уже попали домой, но ты еще не отрубилась. Иди-ка сюда!
Его поцелуй был долгим, нежным и трогательно пах беконом и кофе.
– Балашова, а выходи за меня замуж, – сказал Миша полчаса спустя, когда они бок о бок расслабленно лежали на кухонном полу.
– Что? – хохотнула Женя. – Обычно после секса мне не делают подобных предложений, а задают глупые вопросы.
– Например? – заинтересовался он.
– Не болею ли я трихомонадами. Не хочу ли я продолжить развлечения. На худой конец, как меня зовут – да-да, бывало и такое. Но замужество – это перебор.
– Да ну тебя. – Он сделал вид, что обижен, но лицо его сохраняло довольное выражение. – Между прочим, я серьезно. Если ты согласна, то предлагаю поехать и выбрать тебе кольцо.
– Вообще-то, Мамонтов, порядочные мужчины сначала выбирают девушке кольцо, а уж потом замуж зовут. Но, так или иначе, я не согласна.
– А почему? – искренне удивился он. – Мы были бы отличной парой. Я тебя хорошо уравновешиваю.
– Какая из меня жена? – Женя потянулась и выгнула спину. – Я независимая. У меня сплошные гастроли. Да и выпить люблю.
– С последним будем серьезно бороться, – пообещал Мамонтов, – а против остальных двух пунктов ничего не имею.
– Отвяжись.
– Но ты хотя бы обещаешь, что подумаешь?
– Мамонтов, отстань, а?
– Обещаешь?
– Ну хорошо, допустим, пообещаю. Но «подумаю» – это же вовсе не значит, что скажу «да»!
За одним из центральных столиков малоизвестного, но необыкновенно уютного ресторанчика «Библиотека» обедала компания, которая сразу привлекла к себе внимание и малочисленных посетителей, и официантов. Еще бы – поп-группа «Паприка» в полном составе, а вместе с ними примелькавшийся в прессе именитый продюсер Артем Иртенев. Гости ресторанчика и персонал сворачивали шеи на эту яркую четверку. Официантки возбужденно перешептывались, горячо споря о том, какая из участниц трио в реальной жизни выглядит более выразительной. В итоге пришли к единогласному выводу, что Инна в вязаном обтягивающем платье божественно хороша, Даша в мини-шортиках из красного кожзама слишком вульгарна и суетлива, а Женя в бесформенном джинсовом комбинезоне не краше атомной войны.
Сами же девушки привычно не обращали внимания на нездоровое любопытство окружающих. Инна задумчиво пила свежевыжатый яблочный сок; Даша блестела красиво подведенными глазами в разных направлениях в надежде встретиться взглядом с мужчиной своей мечты, кем бы он ни оказался; ну а Женя молча курила одну сигарету за другой.
Говорил в основном Артем.
– Нас ждут большие перемены, – объявил он, и Даша приосанилась, потому что была убежденной оптимисткой и к переменам относилась положительно. – Я хочу, чтобы вы серьезнее относились к работе, – продолжал Артем, переводя суровый взгляд с одной участницы трио на другую.
– А мы как относимся? – не выдержала Женя и со свойственной ей прямолинейностью добавила: – В декабре по три концерта за вечер было, я думала, помру.
– Так не померла же, – усмехнулся Артем, – да и на травку подзаработала.
– Да не курю я травку! – возмутилась Женя, а сама подумала: «Об этом-то он откуда знает?»
– Ага, как же! Но не будем отвлекаться. Как вы знаете, в марте нам предстоит гастрольное турне. Практически со всеми городами договоренность уже есть. Ничего сверхъестественного пообещать не могу, но до лучших площадок вы пока и не доросли...
Даша еле заметно усмехнулась. Ага, как же, не доросли! Видел бы он ее фотографии из «Мачо»! Даша умудрилась подлизаться к фотографу, и тот показал ей уже отретушированные снимки, на которых она выглядела как победительница конкурса «Супермодель года». И если вначале ее терзали сомнения – правильно ли она поступила, согласившись на полуобнаженную съемку, то сейчас Даша была уверена на все сто – «Мачо» станет ее очередной ступенькой вверх.
– Ну а до марта... – Артем посмотрел на электронный органайзер, который вертел в руках, – до марта у нас восемь концертов по клубам...
– Негусто, – вставила свое веское слово Женя.
– Работай лучше, тогда и приглашать будут чаше, – огрызнулся Артем. – И съемки клипа. И сегодня я собрал вас не просто так. Я хотел бы представить вам режиссера, который будет с вами работать. Он должен подойти с минуты на минуту. Его зовут Роман Степанов.
Даша с любопытством вскинула глаза на входную дверь и в тот самый момент увидела его. Она готова была поклясться – будь они героями романтической мелодрамы, в тот момент она заголосила-запричитала бы минимум как Селин Дион. Потому что к их столику приближался Он. Мужчина ее мечты.
Роман Степанов был похож на ангела, недавно пережившего пубертатный период. Он был невысок и довольно субтилен, но в сочетании с огромными голубыми глазами и мягкими боттичеллиевскими кудряшками эта немужественная хрупкость смотрелась даже пикантно.
– Педик какой-то, – вполголоса фыркнула Женя, а Даша несильно хлопнула ее по руке. Женя удивленно на нее уставилась – что это еще, мол, за номер? Но Дашино горячее внимание было полностью отдано ангелу в модных джинсах «Эвису», который с улыбкой приближался к их столику.
Глядя на Дашуткино мгновенно разрумянившееся личико, Женя закатила глаза – все ясно.
Этот сценарий она уже назубок выучила. Когда Степанов покинет их общество, Даша возбужденным шепотом объявит, что влюбилась с первого взгляда. Инна и Женя начнут над ее ветреностью безобидно подтрунивать. На что Даша ответит пафосным заявлением, что они ничего не знают о любви. Может быть, в качестве решающего аргумента она даже пустит обильную слезу. Артем, сжалившись над дурочкой, выдаст ей телефон ангелоликого Романа. Дальнейшее свершится уже без Жениного участия, однако общее будущее Даши и Степанова не является для нее тайной за семью печатями.
Даша позвонит ему, они пококетничают, похохочут, он пригласит ее в кино, потом в кабак, потом в гости. Он скажет, что она самая красивая женщина на свете, а Дашутка развесит уши и, как крыса за волшебной дудкой, отправится к нему под одеяло. В какой-нибудь из скучных зимних вечеров Даша ворвется в гримерную, на ходу стряхивая с пальтишка мокрый снег. Она плюхнется на стул, закинет ногу на ногу и будет долго и возбужденно докладывать, какой он замечательный любовник, как хорошо они понимают друг друга и какими красивыми были бы их общие дети. Пару недель (в лучшем случае) эйфории, ну а потом измученный ее преданным вниманием Роман Степанов отключит телефон, заблокирует имейл и трусливо соврет про срочную командировку. Даша будет слепо верить, что он и правда занят, пока однажды случайно не встретит его в компании новой пассии. Еще неделя греческой трагедии (причем Даша будет исполнять роль и главной героини, и хора плакальщиков), ну а потом легкомысленная девица найдет себе новый объект для обожания. И так далее, со всеми вытекающими последствиями.
