Текст книги "Машина эмоций"

Автор книги: Марвин Минский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

2.10. Публичные импраймеры

Мы обсудили, каким образом научение на основе привязанностей функционирует в тех случаях, когда ребенок близок к импраймеру, однако сказанное может относиться и к таким случаям, когда кто-то «привлекает внимание общественности», появляясь в средствах массовой информации. Самый прямой способ продвижения продукта – это представить надежные доказательства его качества или ценности. Тем не менее нам часто встречаются заявления, в которых не сообщается ничего, кроме того, что этот продукт нравится той или иной «знаменитости». Отчего же этот метод так успешно влияет на чьи-то личные цели?

Возможно, отчасти разгадать эту загадку можно, спросив, какие факторы сделали этих «знаменитостей» настолько популярными. Привлекательные физические характеристики, возможно, помогли, но, кроме этого, у большинства актеров и певцов есть еще и особые навыки: они специалисты в симуляции эмоциональных состояний. Профессиональные спортсмены тоже опытные обманщики, как и популярные общественные деятели. Но, пожалуй, самый эффективный метод воздействия основывается на их умении заставить каждого слушателя почувствовать, что «этот важный человек говорит со мной». Это делает слушателей более вовлеченными и, соответственно, вынуждает их реагировать – и неважно, что на самом деле они слушают всего-навсего монолог!

Не каждому дано контролировать настроения толпы. Какие методы помогают «зацепить» широкий круг самых разных умов? Популярный термин «харизма» определяется как «редкое личное качество, приписываемое лидерам, которые пробуждают у общественности преданность или энтузиазм». Возможно ли, что общественные лидеры, формируя наши цели, используют какие-то особые приемы порождения моментальной привязанности?

Политик: Оратору полезно иметь высокий рост, глубокий голос и уверенную манеру обращения. Однако, хотя рост и стать привлекают внимание, некоторые известные лидеры были довольно тщедушными. И пусть многие влиятельные ораторы произносят речи с нарочитой размеренностью, есть политики и проповедники, которые иногда позволяют себе сорваться в крик и ругань, – и все же им удается увлечь аудиторию.

Психолог: Да, но я вижу тут несоответствие. Ранее вы упоминали, что «скорость и интенсивность реакции» играют важную роль в формировании привязанности. Но когда кто-то обращается к публике, эти важнейшие условия не выполняются – ведь оратор не может ответить каждому слушателю лично.

Однако риторика способна создавать такую иллюзию. Хорошая речь может казаться «интерактивной», поскольку оратор наводит слушателей на определенные вопросы – а потом сам отвечает на них в нужный момент. Это можно делать, мысленно общаясь с так называемыми условными слушателями, – тогда по крайней мере часть вашей аудитории почувствует, что получила искренний ответ, хотя подлинного диалога не было. Другой трюк таков: нужно взять достаточно длинную паузу, чтобы слушатели почувствовали себя обязанными как-то отреагировать, но не давать им времени найти возражение на вашу мысль. Наконец, оратору необязательно контролировать всю аудиторию целиком – потому что, если вам «удастся» зацепить достаточное количество людей, «давление коллектива» может усмирить остальных.

И наоборот, толпа тоже может оказывать воздействие на чувствительного и отзывчивого импраймера. Вот слова одного великого исполнителя, который попытался избежать влияния своей публики:

Гленн Гульд: Для меня отсутствие аудитории – полная анонимность студии – является самым мощным стимулом удовлетворить мои собственные требования к себе, отбросив размышления по поводу или оценку на основе интеллектуального аппетита или его отсутствия со стороны публики. Мое собственное мнение, как ни парадоксально, заключается в том, что, поддаваясь самому нарциссическому стремлению к художественному удовлетворению, вы наилучшим образом исполните основную обязанность артиста: доставлять удовольствие другим[17]17
  Из письма к миссис Х. Л. Остин, датированного 1961 годом.


[Закрыть].

Наконец, мы также должны отметить, что ребенок способен привязаться и к личности, которой вообще не существует, например к герою легенды или мифа, вымышленному персонажу из книги или фантастическому животному. Человек может привязаться даже к абстрактной доктрине, догме или вероисповеданию – или к его иконе или изображению. В таком случае эти воображаемые сущности служат нам «гипотетическими наставниками», существующими лишь в наших умах. В конце концов, если говорить прямо, все наши привязанности сводятся к воображению; мы привязываемся не к самому человеку, а лишь к моделям, которые построили, чтобы организовать свои представления о нем.

Насколько я знаю, такое объяснение работы импринтинга – новая теория, хотя Фрейд, скорее всего, представлял себе подобные схемы. Какие необходимы эксперименты, чтобы показать, использует ли наш мозг эти процессы? Новейшая аппаратура, которая проецирует происходящее в мозге, могла бы помочь, но эксперименты над человеческими привязанностями могут быть сочтены неэтичными. Однако сегодня у нас есть альтернатива: мы можем написать компьютерную программу-симулятор. Если эти программы будут вести себя по-человечески, это покажет, что наша теория правдоподобна. Но тогда компьютеры могут начать жаловаться, что мы жестоко обращаемся с ними.

В данной главе были рассмотрены некоторые аспекты того, как люди выбирают себе цели. Одни из наших целей – это инстинктивные стремления, неотделимые от нашего генетического наследия, в то время как другие являются подцелями, которые мы заучиваем (методом проб и ошибок) для достижения уже существующих целей. Что касается целей более высокого уровня, здесь высказывается предположение, что они формируются определенными механизмами, которые заставляют нас разделять ценности наших родителей, друзей или знакомых, к которым мы привязываемся, потому что они активно реагируют на наши потребности – и тем самым вызывают в нас такие самоосознанные эмоции, как стыд и гордость.

Сначала эти «импраймеры» должны быть с нами близки, но как только мы построили их «ментальные модели», мы можем использовать эти модели для «повышения статуса» целей, даже если импраймеров рядом нет; в конечном итоге эти модели становятся тем, что мы называем совестью, идеалами или моралью. Итак, привязанности учат нас целям, а не средствам, – и таким образом навязывают нам мечты наших родителей.

Мы еще обсудим это ближе к концу книги, но пока займемся тем, что более внимательно рассмотрим кластеры чувств, которые известны нам под именами «боль», «горе» и «страдание».

Глава 3. От боли к страданию

3.1. Ощущение боли

Чарльз Дарвин: Сильная боль заставляет всех животных – и заставляла в течение бесчисленных поколений – совершать самые отчаянные и разнообразные попытки избавиться от источника страданий. Даже когда болит конечность или другая отдельная часть тела, мы наблюдаем тенденцию встряхнуть ее – словно стряхнуть источник боли, хоть и кажется очевидным, что это невозможно [Дарвин, 1872].

Что происходит, когда вы ушибаете палец ноги? Боль еще не распространилась, а вы уже задерживаете дыхание и начинаете потеть, потому что знаете, что воспоследует через мгновение: ужасная ноющая боль начнет грызть вас изнутри, и все остальные цели будут отставлены в сторону и заменены желанием прекратить это ощущение.

Как может такое простое событие настолько исказить все остальные ваши мысли? Что позволяет ощущению, которое мы называем болью, привести нас в состояние, которое мы называем страданием? В этой главе выдвигается теория: любая боль активирует цель «избавиться от боли», и, если этой цели достичь, боль исчезнет. Однако если боль достаточно сильна и продолжительна, она активирует другие ресурсы, которые имеют свойство подавлять другие цели. Если это перерастет в крупномасштабный «каскад», в вашем сознании не останется практически ничего другого.

Распространение каскада

Конечно, иногда боль – это просто боль. Если она кратковременна и не слишком интенсивна, она не перерастет в страдание. Кроме того, мы обычно можем приглушить боль, если начинаем думать о чем-то другом. Иногда мы даже можем приглушить ее, если будем думать о самой боли: достаточно просто сосредоточить на ней внимание, оценить интенсивность и попытаться отнестись к ее свойствам как к чему-то новому и интересному. Но это может обеспечить лишь временную передышку, потому что, как бы вы ни пробовали отвлечься, боль продолжает цепляться за вас и жаловаться, словно надоедливый раздосадованный ребенок. На какое-то время вам удастся думать о чем-то другом, но рано или поздно придется прислушаться к ее требованиям.

Дэниел Деннет: Если вы сможете заставить себя изучать свою боль (даже очень сильную), вы обнаружите, что вам станет недосуг ее ощущать (она перестанет вас беспокоить). Но изучать боль (например, головную) очень быстро становится скучно, и как только вы перестанете ее изучать, она вернется с новой силой. Иногда это, как ни странно, не так скучно, как ее изучение, и поэтому в какой-то степени предпочтительно.

В любом случае мы должны быть благодарны эволюции за то, что боль существует, потому что она защищает наше тело от вреда: сначала делает попытку избавиться от причины, а затем помогает поврежденной части тела отдыхать и восстанавливаться, не давая двигать ею. Вот еще несколько способов, которыми боль защищает нас от опасности пораниться:

Боль часто заставляет нас сосредоточиться на затронутых частях тела.

Вы практически не можете думать ни о чем другом.

Боль заставляет вас удалиться от причины ее возникновения.

Она заставляет вас желать ее прекращения и таким образом преподает урок на будущее: не повторять ту же ошибку.

В то же время вместо благодарности за боль люди часто на нее жалуются. «Почему на нас висит проклятье столь неприятных ощущений?» – спрашивают жертвы боли. И хотя мы обычно воспринимаем боль как противоположность удовольствия, они обладают множеством сходных признаков:

Удовольствие часто заставляет нас сосредоточиться на затронутых частях тела.

Вы практически не можете думать ни о чем другом.

Оно притягивает вас к его источнику.

Оно заставляет вас желать сохранения этого состояния и таким образом преподает урок на будущее: все снова и снова повторять то же действие.

Все это позволяет предположить, что как удовольствие, так и боль задействуют одни и те же механизмы; оба явления ограничивают внимание человека, оба имеют отношение к научению, и оба понижают статус практически всех остальных целей. Учитывая все эти сходства, какой-нибудь инопланетянин может удивиться тому, что человек так любит удовольствия и так стремится избежать боли.

Инопланетянин: Почему вы, люди, жалуетесь на боль?

Человек: Мы не любим боль, потому что при ней у нас что-то болит.

Инопланетянин: Тогда объясните мне, что такое «болеть».

Человек: Это плохое ощущение, вызываемое болью.

Инопланетянин: Скажите же мне, пожалуйста, что вы имеете в виду под «плохим ощущением»?

В этот момент человек может сказать, что эти чувства настолько элементарны, что их невозможно объяснить тому, кто их никогда не испытывал.

Философ-дуалист: Наука может объяснить явление только в терминах других, более простых явлений. Но субъективные чувства, такие как удовольствие или боль, не могут быть разложены на меньшие части.

Однако я тут не соглашусь и заявлю, что чувства вовсе не элементарны. Это процессы, состоящие из множества частей, – и как только мы осознаем их сложность, это поможет нам найти способы объяснить, что такое чувства и как они работают.

3.2. Как боль приводит к страданию?

Мы часто говорим о боли и страдании так, будто это примерно одно и то же и отличие заключается только в степени. Однако мимолетные неприятные ощущения преходящи, а чем дольше продолжается интенсивная боль, тем больше разрастаются эти каскады. В итоге ваша способность к мышлению будет снижаться, и цели, которые кажутся простыми в нормальный период, станут для вас все более сложными, ведь все больше ваших ресурсов будет повреждено или подавлено. В этом случае мы используем слова «страдание», «мучение» и «мука», чтобы описать, что происходит, когда постоянная боль нарушает работу стольких участков вашего разума, что вы практически не можете думать ни о чем, кроме того, как это недомогание вам мешает.

Мне так что-то, что я даже не могу вспомнить, как это называется.

Майлз Стил (пять лет)

Другими словами, мне кажется, что основной компонент страдания – это фрустрация, которая проистекает из утраты ваших возможностей. Вам кажется, что ваше сознание у вас украли, и то, что вы это понимаете, еще более ухудшает ситуацию. Например, я слышал, как страдание сравнивают с воздушным шариком, надувающимся в голове до тех пор, пока в ней не остается места для обычных мыслей. Этот образ позволяет предположить, помимо всего прочего, что человек настолько теряет «свободу выбора», что начинает ощущать себя пленником. Вот некоторые из горестей и мучений, которые приносит страдание, заключая нас в неволю:

 
Мука из-за потери мобильности
Обида на невозможность думать
Страх стать беспомощным и ни на что не способным
Стыд из-за того, что вы стали обузой для друзей
Сожаление о невыполненных обязательствах
Смятение из-за высокой вероятности неудачи
Стыд из-за того, что вы кажетесь ненормальным
Ужас и боязнь приближающейся смерти.
 

Безусловно, попадая в любое определенное психическое состояние, мы также теряем какую-то часть «свободы выбора», ведь в этом состоянии мы ограничены сопровождающими его целями. У нас никогда не хватает времени сделать все, чего нам хочется, и каждая новая идея или амбиция неизбежно вступает в конфликт с некоторыми предыдущими. В большинстве случаев нас не слишком беспокоит этот конфликт интересов, потому что мы чувствуем, что все еще контролируем ситуацию, – отчасти потому, что обычно мы знаем: если нам не понравится результат, мы всегда можем вернуться и попробовать что-то другое.

Однако, когда в дело вмешивается продолжительная боль, все наши проекты и планы как бы отталкиваются в сторону некоей внешней силой и все, что нам остается, – это отчаянно пытаться найти способ спастись от боли. Требования, выдвигаемые болью, могут помочь нам, когда мы имеем дело с чрезвычайными ситуациями, но, если боль никак нельзя убрать, может случиться катастрофа.

Главная функция боли – заставить человека избавиться от ее источника. Но в ходе этого процесса обычно подвергается ущербу большая часть других целей человека. Затем, если ситуация оборачивается крупномасштабным каскадом, мы используем такие слова, как «мука» или «страдание», описывая то, что остается в разуме жертвы.

В самом деле, страдание может так сильно на вас повлиять, что друзьям покажется, будто вас подменили. Оно может даже заставить вас кричать и умолять о помощи, словно вы регрессировали обратно в младенчество. Конечно, себе вы можете казаться тем же самым человеком, потому что у вас до сих пор есть доступ к тем же воспоминаниям и возможностям, хотя они больше не имеют для вас особого смысла.

Жизнь – это череда несчастий, одиночества и страданий, которая слишком рано заканчивается.

Вуди Аллен

3.3. Механизмы страдания

Беспокойная, суетная природа мира есть то, что находится в самом основании боли. Достигните уравновешенности духа, которая покоится в мире бессмертия. Самость – лишь набор разных свойств, а ее мир пуст, как иллюзия.

Будда

Вот пример того, что может случиться, когда человек становится жертвой боли:

Вчера Джоан подняла тяжелую коробку, а сегодня у нее из-за этого ужасно болит колено. Она работает над важным отчетом, который ей нужно завтра представить на совещании. «Но если эта боль не прекратится, – думает она, – я не смогу добраться до офиса». Джоан принимает решение добраться до аптечки и принять таблетку, которая сможет принести ей облегчение, но резкий приступ боли не дает ей встать. Она хватается за коленку, переводит дыхание и пытается решить, что ей делать дальше, но боль так сильна, что Джоан не удается сосредоточиться ни на чем другом.

«Избавься от меня», – настаивает боль Джоан, но откуда та знает, что болит именно колено? Каждый человек рождается с набором нервов, которые связывают участки кожи с несколькими разными «картами» мозга, как, например, вот эта в сенсорной зоне коры[18]18
  Адаптированный вариант диаграммы из следующего источника: http://www.christianhubert.com/hypertext/brain2.jpeg.


[Закрыть].

Однако мы не рождаемся с аналогичной системой, которая доставляла бы в наш мозг сигналы из внутренних органов, и, возможно, именно поэтому нам так сложно описать боль, которая ощущается не рядом с кожей; вероятно, такие карты не сформировались, потому что раньше в них почти не было потребности. Ведь до развития современной хирургии у нас не было возможности что-то сделать с поврежденной печенью или поджелудочной железой, разве только пытаться убаюкать всю брюшную зону, поэтому человеку было достаточно знать, что у него болит живот. Сходным образом мы не могли как-то исправить ситуацию в определенном участке мозга, поэтому нам бы ничем не помогло знание о том, исходит ли боль из его коры или гипоталамуса.

Что же касается самого чувства боли, наши ученые достаточно много знают о первых последствиях травмы. Вот типичная попытка описать, что происходит:

Боль начинается, когда определенные нервы реагируют на давление, холод, жару и т. д. или на химические элементы, которые производятся поврежденными клетками. Затем сигналы от этих нервов поднимаются через спинной мозг к таламусу, который разносит их по другим участкам мозга, судя по всему, подключая при этом гормоны, эндорфины и нейромедиаторы. В конце концов некоторые из этих сигналов доходят до лимбической системы, что приводит к появлению таких эмоций, как печаль, гнев и фрустрация.

Однако, чтобы понять, как боль может привести к изменениям в наших психических состояниях, недостаточно знать только о том, где именно в мозгу действуют различные функции: нам также нужно знать, что именно делает каждый из этих участков – и как его процессы взаимодействуют с другими, подсоединенными к нему участками. Есть ли определенные участки мозга, которые отвечают за боль и страдание? Судя по всему, да, осторожно говорят Рональд Мелзак и Патрик Уолл, которые первыми выдвинули теории о том, как работает боль:

Область внутри функционально многомерной передней поясной коры имеет высокоизбирательную роль в обработке боли, совпадающую с вовлечением характерного эмоционального/мотивационного компонента (неприятности и настойчивости) боли [Мелзак, 1965].

Но затем эти авторы переходят к мысли о том, что боль также задействует и многие другие участки мозга:

Концепция [центра боли] – это чистейшая фантазия, если не считать, что практически весь мозг может называться «центром боли», потому что таламус, лимбическая система, гипоталамус, ретикулярные формации ствола мозга, теменная кора и лобная доля – все вовлечены в восприятие боли.

Возможно, мы обнаружим больше информации о том, как работает страдание, если рассмотрим редкое явление, которое можно наблюдать после поражения определенных участков мозга: жертвы так называемой болевой асимболии распознают то, что все прочие люди называют болью, но не находят эти ощущения неприятными. Они могут даже смеяться в качестве реакции на эти ощущения, что позволяет предположить, что данные пациенты утратили ресурсы, которые обычно вызывают каскады мучений. Определенные лекарства также могут воздействовать подобным образом: человек чувствует боль, но она больше не доставляет настолько сильных неприятных ощущений, однако исследователи до сих пор точно не знают, как это работает.

В любом случае, чтобы понять, что такое страдание, недостаточно просто узнать, где находится его механизм. Что нам нужно на самом деле – это более глубокое понимание того, как эти процессы соотносятся с нашими высокоуровневыми ценностями, целями и психическими моделями себя.

Дэниел Деннет: Настоящая боль связана с борьбой за выживание, с реальной перспективой смерти, с недугами нашей мягкой, уязвимой и теплой плоти… Невозможно отрицать (хотя многие умудряются это игнорировать), что наша концепция боли плотно переплетена (пусть, возможно, и нельзя сказать, что неразрывно связана) с нашими этическими институтами, представлениями о страданиях, обязательствах и зле [Деннет, 1978].

Боль физическая и психическая

Физическая и психическая боль – одно ли это и то же? Представьте себе, что вы слышите слова Чарльза: «Я так расстроен и встревожен, что у меня будто кишки скручены в узел». Вы можете сделать вывод, что состояние Чарльза напоминает ему о боли в животе.

Психолог: Возможно, это даже соответствует действительности, если ваше психическое состояние заставляет мозг посылать сигналы в пищеварительную систему.

Почему же мы столь часто говорим о том, что наши «израненные чувства» напоминают нам физическую боль, хотя источники у этих видов боли разные? Есть ли что-то общее у реальной, физической боли где-то в животе и расстроенных чувствах, вызванных обидой со стороны друга? Да, потому что для страдания не требуется наличие физической боли. Когда вас, например, отвергает общество, это может запустить в мозгу процессы, сходные с теми, что вызывает абдоминальная боль, пусть все и начинается с событий другого рода.

Ученик: В детстве я ударился головой о стул и схватился за ушибленное место рукой. Сама боль не была очень сильной, но, как только я увидел на ладони кровь, меня буквально парализовало от ужаса.

Скорее всего, вид крови не влияет на интенсивность боли, но помогает подключить высокоуровневую деятельность. Мы проходим через подобные крупномасштабные каскады, например, в следующих ситуациях:

Горе от потери спутника жизни.

Беспомощность при виде страданий других людей.

Фрустрация от попыток не заснуть.

Ощущение унижения или смущения.

Рассеянность, которая сопровождает сильный стресс.