Текст книги "Белокурые бестии"

Автор книги: Маруся Климова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

* * *

После кладбища Алексей Б. действительно не звонил Марусе в течение месяца, а потом внезапно появился, и они сразу же отправились вместе в его любимое кафе «Сладкоежка», потому что Алексей очень любил сладкое. Он рассказывал, что в той деревне, откуда он только что приехал, все живут в ужасной нищете, ходят в обносках, то есть даже не живут, а просто влачат нищенское существование. И Маруся тут же представила себе серое небо, серые полуразвалившиеся избы и унылых крестьян в лохмотьях, серых платках и кривых рваных шляпчонках, бредущих, спотыкаясь, по серому тающему снегу, среди них был и Алексей, который в своем заплатанном коричневом пальто, держа под руку свою пожилую тетку, элегантно скользил по серой наледи, покачиваясь то вправо, то влево, стараясь сохранить равновесие…

В это мгновение к их столику подошла девушка в маленькой круглой шапочке с вуалькой, какие носили в двадцатые годы во время НЭПа, на плечи у нее было накинуто меховое манто, а волосы, шляпка и платье все утыканы множеством гусиных или куриных перьев. Это была подруга Алексея, Катенька из Москвы, с которой Алексей тоже договорился о встрече в этом кафе. «Послушайте, две недели назад, когда вы были в Москве, вы отказались платить за меня в кафе…» – начала говорить Катенька. Маруся поймала на себе растерянный взгляд Алексея, в это же мгновение он вскочил со стула и, вцепившись Катеньке в руку, заглядывая ей снизу в глаза, быстро-быстро запричитал: «Ах, Катенька, вы не должны так говорить при Марусе, она может вас неправильно понять…» «Ну отцепитесь же вы, старый кретин! Больно!» – вдруг резко прервала его Катенька и с силой выдернула свою руку из его цепких пальцев.

О Катеньке Алексей раньше уже довольно много рассказывал Марусе. У нее были богатые родители, которые состояли в секте мормонов, и те снимали для них целый особняк где-то в районе Фурштадтской улицы. В Москве она жила вместе с дедушкой, в элитном районе, который раньше, в советские времена, считался вообще недоступным для простых смертных, там был очень хороший воздух, и вообще благоприятная экологическая обстановка, а теперь высотный дом, где жил дедушка, стал совсем обшарпанным, в их подъезде постоянно собирались какие-то наркоманы, правда, дедушка на них внимания не обращал, ему было абсолютно плевать, он уже достиг нирваны. Когда питерские знакомые Катеньки приезжали в Москву на пару дней, они обычно останавливались у Катенькиного дедушки. Если, конечно, самой Катеньки в эти дни в Москве не было и она тусовалась в Питере, так как жили они в комнате, где обычно жила она. Один раз, чуть позднее, там жила и Маруся.

В этой комнате на буфете стоял серый человеческий череп, а шкаф был завален разными старыми платьями, вероятно, раньше принадлежавшими каким-то звездам театральной сцены. На покрытом пылью письменном столе валялись старые программки различных молодежных клубов, а на люстре болтались запыленные бумажные птички. Фамилия Катеньки была Асадуллина, но она ей не нравилась, ей хотелось изобрести себе какой-нибудь броский, запоминающийся псевдоним, то она хотела отбросить первые буквы и называться просто «Дулина», то решила стать Катрин де Сад, на французский манер, но окончательное решение она так и не смогла принять.

У них с Алексеем были очень сложные отношения, одно время, когда мама Алексея была еще жива, Катенька, когда приезжала из Москвы, останавливалась у него, потому что ее родители не хотели, чтобы она жила у них, а уж приводить кого-нибудь в гости они тем более не разрешали, боялись, чтобы их, не дай бог, не ограбили. Мама не хотела пускать Катеньку к себе, потому что она постоянно кокетничала с ее новым мужем, она вообще кокетничала со всеми мужчинами, чем ужасно злила женщин.

Алексей говорил, что у Катеньки самые красивые ноги в мире. Еще он считал, что Катенька очень несчастная девушка, она даже пыталась покончить с собой, а его друг из Москвы вообще рассказывал ему, что она голодает, потому что однажды она пришла к нему вечером в гости, он предложил ей попить чаю, а она с жадностью съела не только все конфеты, но даже и весь хлеб. После этой истории, по словам Алексея, в его душе что-то сдвинулось, и он Катеньку почти что полюбил, хотя жалость, конечно, все же не до конца любовь. Правда, его раздражало то, что она постоянно «раскручивала его на деньги», а у него денег не было вовсе. Он ведь пенсионер, кроме того у него ведь было двое детей, хотя они и жили теперь с его бывшей женой в совершенной бедности, но и у них тоже почти ничего не было. А Катенька раскручивает его на деньги и однажды в Москве даже повела его в такой бар, где бутылочка «Кока-Колы» стоила пятьдесят рублей, и заставила платить за себя.

А вот своей бывшей жены Алексею было не жаль, так как она сама была виновата, что он от них ушел, ведь раньше он хорошо зарабатывал, кроме того, у него была богатая бабушка, которая умерла и оставила ему в глиняной вазе наследство, солидную сумму в рублях, и он, когда ему нужны были деньги, приходил к ней, запускал руку в вазу и доставал оттуда столько, сколько ему было нужно, тогда он не считал денег, и поэтому его все любили. А потом началась перестройка, кризис, и все деньги, которые он не успел истратить, превратились в бумагу, и он стал бедным, просто нищим. На работе ему перестали выплачивать зарплату, а его жена стала проявлять все большее недовольство, она постоянно устраивала ему истерики, и ему, в конце концов, это надоело, он оставил ее вместе с двумя своими маленькими сыновьями и ушел жить к маме.

Тем временем ему удалось выправить себе пенсию, мизерную, конечно, но все же хоть какие-то гарантированные деньги, он работал военным переводчиком, но даже эту пенсию ему не хотели давать, один полковник, ужасно его не любивший, все пытался уволить Алексея раньше времени, тогда бы он остался вовсе без денег, но, к счастью, другой полковник Алексею симпатизировал, и ему удалось все же дослужить до пенсионного возраста. Конечно, он переживал из-за этой ситуации со своей бывшей женой, все же его дети голодали, а его жена к тому же старалась настроить их против него, но он при встрече покупал им конфеты, и они его все равно любили. Теперь, когда его маман умерла, его жена стала проситься назад, но он ей отказал – ведь один раз она его уже предала, зачем же ему снова себя мучить…

После того, как Катенька его оттолкнула, Алексей некоторое время сидел молча, отстранившись от нее, полностью сосредоточившись на своем мороженом, но затем, так как он сидел между Марусей и Катенькой, снова начал хватать за руки то одну, то другую, при этом он, заглядывая

Катеньке в глаза, поинтересовался у нее, не беременна ли она. Катенька загадочно улыбнулась и ответила, что не знает, не уверена. Правда, один юноша действительно предлагал ей жить вместе с ним, но для этого им нужен еще третий партнер. Оказалось, что Маруся тоже его знала – его звали Родион, он ходил в красном пиджаке, с иссиня-черными волосами, подрезанными на лбу челкой, одно время он был приятелем Николая, но потом ушел от него к Юле. Он предлагал Катеньке некоторые варианты, но Катенька все не соглашалась, ей никто не нравился, а она не хотела себя заставлять, с какой стати.

– Послушайте, Алеша, а не могли бы вы мне купить еще мороженого? – жеманно сказала Катенька, небрежно взмахнув рукой и откинувшись на спинку стула. Алексей же, вместо ответа, наклонился к ней всем своим туловищем и снова с силой вцепился ей в руку.

– Ах, Катенька, Катенька, – скороговоркой забормотал он, – она такая бедная, бедная…

И тут он опять, обращаясь главным образом к Марусе, стал рассказывать историю про своего московского приятеля, накормившего голодную, бедную Катеньку, и то, как ему тогда стало ее жалко, он ее почти за это полюбил… Катенька же вдруг вся побледнела, лицо ее исказилось злобной гримасой, а на глазах навернулись настоящие слезы. Она с силой вырвала свою руку из рук Алексея и громко на все кафе произнесла:

– Кто, я бедная?! Послушайте вы, старый идиот, у моих родителей, между прочим, два «Мерседеса» и две квартиры, в Москве и Петербурге. Просто они мне не всегда дают деньги. А вы, старый придурок, говорите из зависти ко мне, а лучше бы вы завидовали Марусе, потому что она теперь самая модная писательница.

– Ах, Катенька, я же не это хотел сказать, – попытался прервать ее Алексей и снова схватил ее за руку. Но Катенька с силой оттолкнула Алексея так, что тот едва удержался на своем стуле и не упал на пол.

– Лучше бы вы рассказали Марусе о том, как вас однажды изнасиловали в бане, или же о том, как вы ходите на вокзал в поисках мальчиков, или о том, как вы привели к себе однажды мальчика, и этот мальчик набросился на вас с ножом, и вы выскочили на лестницу почти голый…

Алексей снова попытался ее прервать, но Катеньку было уже не остановить:

– А еще мне ваш приятель Владимир рассказывал, что вы, Алексей Петрович, очень любите, когда вас таскают за волосы и называют девкой и шлюхой. Ведь так, Алексей Петрович? А раз в неделю вы ходите на Кузнечный рынок и покупаете у грузин бананы или, еще лучше, неочищенную морковь, грязную, всю в земле, и просите, чтобы вам эти бананы и морковь запихивали в зад, это у вас называется «посношаться с грузином», так как к самим грузинам с подобными предложениями вы подойти боитесь… И французский вы плохо знаете, говорите с ошибками и с плохим произношением, мне это Муся сказала, а она, между прочим, учится на филфаке, на французском отделении… – неожиданно завершила свою речь Катенька и торжествующе посмотрела на Алексея. Она уже совсем успокоилась и, казалось, была полностью удовлетворена.

– Bon… Passons… – тихо, как бы себе под нос пробормотал Алексей, – Катенька, ты, я вижу, сегодня не в духе, что-то какую-то агрессию проявляешь по отношению ко мне. А я-то совсем не то хотел сказать… Ну уж, Маруся, думаю, никогда бы так не стала делать, – вдруг наклонился всем туловищем к Марусе Алексей и снова с силой схватил ее за руку. – Ну ладно, – решительно произнес он, – пойдем, пожалуй, а то мы уже слишком здесь засиделись. Кафе скоро закрывается.

– Надеюсь, вы проводите меня до метро? – капризно произнесла Катенька. – Или уж и провожать не будете?

– Проводим, проводим, – с некоторой поспешностью сказал Алексей, – пойдемте.

После того, как Катенька скрылась за стеклянными дверями метро, Алексей вздохнул с явным облегчением и посмотрел на Марусю.

– Боже мой, боже мой, как не хочется расставаться, – задумчиво сказал он. – Какое счастье, что мы вообще встретились с вами. Я считаю, что это чудо. Я уже и представить себе не могу, что мы до этого были не знакомы. Я не представляю, как я вообще жил до этого. Пойдемте, прогуляемся еще к Владимирской площади, а там вы посадите меня на метро…

Когда они проходили мимо Владимирского собора, Алексей внезапно остановился, задрал голову и задумчиво посмотрел вверх.

– Ах, какой сегодня день, какой день, – как бы про себя произнес он. – Давайте постоим здесь, у храма. Нет, давайте лучше посидим. – Он указал на стоявшие неподалеку деревянные ящики, на которых днем у собора обычно сидели нищие. – Давайте посидим и помолимся про себя. Как не хочется расставаться…

* * *

Прошло уже несколько месяцев, как Маруся работала у Васи, а всех обещанных денег пока так и не получила. На все ее вопросы Вася неизменно отвечал, что у них с Геночкой договоренность – Вася занимается рекламной деятельностью, а Гена платит сотрудникам. Гена же продолжал тянуть с выплатой. Все равно, Вася был не тот человек, чтобы ее надирать, он мог кинуть кого угодно, но только не ее, Маруся в этом не сомневалась. А вот намерения Гены не вызывали у нее ни малейших сомнений. Она стала думать, каким образом может все же получить свои деньги, простых просьб здесь явно было недостаточно, нужно было придумать что-нибудь более сильное и действенное, например, попытаться как-нибудь Гену шантажировать или припугнуть.

Маруся сидела за своим компьютером очень мрачная, и теперь Гена, когда проходил мимо нее, старался вообще в тот угол не смотреть, а быстро-быстро заскакивал в свой кабинет. Потом Гена уехал в командировку в Москву, а Вася улетел в Варшаву, и Маруся осталась вдвоем с Лилей, потому что Александр Петрович на работу перестал ходить вовсе. Маруся тоже подумала, что теперь сможет отдохнуть, но Гена каждое утро ровно в десять часов звонил из Москвы и проверял, на месте ли его сотрудники, так что расслабиться было совершенно невозможно.

Гена приехал неожиданно через две недели и прямо с порога заявил Марусе, что им придется расстаться, потому что Вася недавно подписал очень выгодный договор с одной фирмой, но директор этой фирмы поставил условие – чтобы они взяли на работу его племянницу, а так как свободных рабочих мест у них нет, то придется уволить Марусю. Маруся не особенно расстроилась, она и сама уже подумывала о том, чтобы уйти, но ей все же хотелось получить свои заработанные за несколько месяцев деньги. Про деньги Гена ничего не сказал, тогда Маруся спросила его, когда же будет произведен окончательный расчет. Гена задумчиво почесал затылок и сказал:

– Ну ладно, вы доработайте до конца этой недели, и в пятницу, нет, в субботу, я с вами рассчитаюсь. Саша! – обратился он тут же к Александру Петровичу. – Возьми-ка дискеты и скопируй из компьютера всю информацию, прямо сейчас, а дискеты эти отдай мне. – И он зашел в свой ка бинет и захлопнул за собой дверь.

– Зачем это? – удивилась Маруся, – Ведь тут дискет двадцать надо как минимум.

– Просто ему недавно рассказали историю о том, как одного человека уволили из компьютерной фирмы, а он, в отместку, перед уходом взял и стер все, что было в компьютере. Фирма понесла значительные убытки, – ответил Александр Петрович, уже сидя за компьютером и по очереди вставляя и вытаскивая дискеты.

Маруся очень пожалела, что ей это самой не пришло в голову, но, с другой стороны, она бы не успела ничего такого сделать, потому что Гена только сейчас сообщил ей о своем решении и тут же посадил Александра Петровича копировать информацию.

Маруся продолжала думать, как бы ей подстраховаться на тот случай, если Гена не заплатит ей обещанные деньги и в субботу. У нее, например, был ключ от офиса, и она могла его ему не отдавать, но все же это было не очень сильным аргументом, ведь Гена запросто мог предупредить охрану не пускать ее в офис, а сделать дубликат ключа стоило не так уж дорого, во всяком случае, гораздо дешевле, чем та сумма, которую ей должны были заплатить. Кроме того, она могла пригрозить Гене, что пойдет в налоговую инспекцию и скажет, что в Агентстве «Му-му» сотрудники работают безо всякого оформления и что доходы скрываются и не декларируются, тогда на них наложат крупный штраф. Ее утешало то, что у нее есть доказательство – пропуск в Дом Кино, где было указано место работы – «Агентство «Му-му», должность – переводчик. Правда, Васе ей не хотелось доставлять неприятности, а вот Гена раздражал ее все больше и больше. Маруся мысленно прикидывала, чем же еще можно при случае припугнуть Гену, но так больше ни до чего и не додумалась. Тем временем пришла пятница, и Гена сказал ей:

– Маруся, вам придется выйти на работу завтра, в последний раз, и как раз тогда, очень надеюсь, у меня будут деньги для выплаты вам.

– То есть как это – надеетесь? – не выдержала Маруся. – У вас их что, нет?

– Нет, – со вздохом развел руками Гена, – я вообще сейчас на мели. Видите, как я похудел? Даже брюки сваливаются. Мне же в прямом смысле этого слова сейчас буквально нечего есть!

Маруся уже не скрывала своего раздражения, ей даже хотелось сказать Гене какую-нибудь гадость, но она все же сдержалась, потому что оставалась еще надежда на завтрашний день, а так зачем портить себе нервы и ругаться с Геной, к тому же он тогда может специально ей не заплатить, просто назло, из вредности.

В субботу она пришла рано, в десять утра, и села за компьютер набирать текст своего перевода. Гены все не было, она уже успела посмотреть телевизор и попить чаю, а также обзвонить всех знакомых и поговорить, чтобы время скорее прошло, а Гена все не появлялся. Наконец около семи часов вечера раздался телефонный звонок, это был Гена:

– Маруся, вы все еще там? В общем, вы свободны – можете закрывать офис и идти домой, я боюсь, что не успею сегодня подъехать, у меня еще много дел.

– А деньги? – спросила Маруся.

– Какие деньги? – удивился Гена.

– Я хочу получить свою зарплату! – От сознания того, что она совершенно напрасно провела весь день в пустом офисе, ее охватила злоба. – Если вы сейчас же не привезете мне деньги, я оставлю себе ключ от офиса и вам не отдам! А кроме того, я скажу своим знакомым чеченцам, то есть это знакомые моей подруги, и они приедут и все тут у вас разгромят! А пока я сама заберу у вас в счет долга телефонный аппарат и факс! – От волнения Маруся даже стала заикаться, она хотела прибавить еще что-нибудь, но тут Гена неожиданно пошел на попятный:

– Ну ладно, у меня тут есть минут пятнадцать, я сейчас заеду.

Ровно через десять минут в дверь постучали, это был Гена, он молча достал бумажник, вынул оттуда две бумажки по сто долларов и положил на стол перед Марусей.

– Сегодня вы работали последний день. В понедельник вас здесь уже не ждут, – раздраженно отчеканил он.

– И слава богу! – ответила ему Маруся. Она бросила на стол ключ от офиса, взяла сумку и вышла, хлопнув дверью. Уже на улице она вспомнила, что Гена должен был ей еще пятьдесят долларов, потому что фактически она отработала на полмесяца больше, но Гена еще до этого два раза предупреждал ее, что она оштрафована, сперва на двадцать, а потом еще на двадцать долларов. А про оставшиеся десять долларов он, очевидно, просто забыл.

* * *

Однажды, когда Светик только что вернулся в Питер из Москвы и отправился на Невский, в кинотеатр «Аврора», где как раз тогда была премьера английского фильма «Евгений Онегин», загорелась Дума, а один знакомый Светика, Максим из Москвы, который тоже приехал тогда на премьеру фильма, заметил этот пожар и сразу же понял, что Светик где-то неподалеку, он так и сказал об этом Марусе, которая тоже была на этой премьере.

Потому что стоило Светику где-нибудь появиться, поблизости сразу же непременно что-нибудь загоралось. А когда Светик сжег квартиру Поляковой, это вообще был полный улет, целый год все только об этом и говорили, и даже в газетах писали, и брали у Светика интервью, и фотографировали его на фоне этих обгоревших руин. Квартира у Поляны была в центре Москвы, в доме, где жили очень навороченные личности, самые крутые, а соседом по лестничной площадке у нее был Иосиф Кобзон, а что за люди к нему приходили – это же просто мрак, просто не описать словами! Светику же тогда просто повезло, он выскочил из пожара совершенно голым, и только кончики пальцев себе обжег. Он тогда вколол себе кетамин и прилег с сигареткой погаллюцинировать, и ему представилась такая великолепная барочная галлюцинация, такой великолепный гигантский замок, что он так – ах! – и откинулся, и отрубился, как был, с этой сигаретой, а сигарета упала на пол, там все было отделано синтетическим покрытием, и пол, и стены, и даже потолок, и все это вспыхнуло, а Светик, когда на нем загорелось одеяло, почувствовал ужасный жар, ему снилось, что он где-то под палящим солнцем юга загорает на пляже и что солнце уже так невыносимо жжет, что терпеть больше нет никаких сил, и тут он внезапно проснулся и увидел, что вокруг бушует пламя, и он вскочил и сразу же бросился к выходу, он успел даже схватить кое-какие свои бумаги, некоторые особо ценные расцарапки – так он называл фотографии, которые расцарапывал иголкой – и эти обугленные расцарапки потом всем демонстрировал. Но большая часть его архива так и сгорела, и ему было ужасно жалко этот свой архив, потому что восстановить все это не представлялось возможным. Он тогда сразу, как был в голом виде, бросился к соседям, они вызвали пожарных, те довольно быстро приехали и все потушили, пожар, к счастью, не распространился на остальные квартиры.

Но тогда в пожаре погибла любимая собачка Поляковой, ее звали Эллочка, и потом Светик видел белый силуэт этой собачки на черном обугленном полу – в той же позе, как она лежала, когда умерла в этом ужасном пламени, лапки вытянуты, хвостик задран вверх, и каждый волосок ее так четко отпечатался, что просто какое-то нереальное, запредельное впечатление, просто страшно было. Ведь Полякова еще до этого просила его, как художника, придумать ей для этой квартиры оригинальный дизайн, вот он и отделал ей квартиру, оригинальней не придумаешь, но вот смерти собачки она ему долго простить не могла. Она потом ему звонила и все повторяла: «Ты убил мою собаку, теперь ты должен повеситься!» После этого Светик стал считать ее полной дурой, разве можно из-за смерти собаки желать смерти человека. Но эта квартира принадлежала ее матери, которую сам Поляков-старший, крупный бизнесмен, давно уже бросил, она была какая-то деревенская баба, и эта квартира была ее единственным состоянием, поэтому она никак не могла простить Светику этого поджога, она страшно его возненавидела и стала колдовать, пыталась напустить на него порчу. Однажды Светик утром проснулся, открыл окно, а в это окно вдруг влетел голубь, прямо ему в лицо, Светик едва успел отпрянуть, но своим крылом голубь его все же задел.

И после этого Светик заболел, он стал худеть, сохнуть прямо на глазах, он похудел на пятнадцать килограммов, и его уже не узнавали самые близкие друзья, он уже к смерти готовился и не знал, как же ему снять с себя это жуткое заклятье. Но, наверное, эта баба, мамаша Поляны, не до конца освоила ремесло колдуньи, так как он все же не умер, постепенно он стал поправляться, к нему вернулся аппетит, и он даже слишком много прибавил в весе, потом ему снова пришлось худеть. Правда, на самом деле с похуданием проблем не было, потому что Светик скоро подсел на героин, до этого он только кетаминился, а героин пару раз пробовал, но вскоре подсел плотно. В наркоманской тусовке людей, переходящих на героин, обычно отпевают, потому что они долго не живут – лет пять, шесть от силы, так что все считали, что Светик уже не жилец.

* * *

Покинув «Му-Му», Маруся устроилась работать в газету «Резонанс». Редакция «Резонанса» находилась во дворе на Невском, под аркой. Внизу в небольшом помещении, типа кладовки, сидел охранник, как правило, какой-нибудь хилый, совершенно глухой старичок, наверх вела грязная узкая лестница с обитыми ступеньками, сама редакция занимала шесть этажей, целый подъезд в огромном старом доме, а отдел культуры находился на самом верхнем шестом этаже, там же помещался и кабинет главного редактора газеты. Говорили, что раньше, до революции, здесь был то ли публичный дом, то ли что-то вроде меблированных комнат, и все сотрудники газеты с большим удовольствием пересказывали друг другу эту версию.

Марусин стол находился напротив стола Гоши, она сидела спиной к окну, у них был угловой кабинет, и ей в спину дуло, особенно зимой, когда были морозы. Она сообщила об этом Гоше, но тот посмотрел на нее с раздражением и сказал: «Ну и что? Что вы хотите сказать? Кто туда должен сесть, по-вашему? Я, что ли?» Гоша вообще часто раздражался. Однажды, когда Маруся, помыв руки, открыла дверь в кабинет, ручка двери осталась мокрой, потому что сушилки у них не было, и полотенца тоже, была только ободранная железная раковина и крохотный кусочек хозяйственного мыла, а Гоша вошел сразу же вслед за ней и строго спросил: «Почему ручка у двери мокрая, блядь? А? Кто это замочил?»

Гоша обожал балет, он всегда ходил очень грациозной летящей походкой, он шил себе специальные наряды на заказ у начинающего модельера Мани Крамаренко и писал о ней статьи в газете, эти наряды были не совсем обычного покроя – казалось, они сшиты как минимум на два размера больше, чем нужно, брюки у Гоши вечно спускались гармошкой на ботинки, рукава широких кофт совершенно закрывали пальцы рук, но Гоша был в восторге от этих туалетов и заказывал все новые и новые, других цветов.

Гоша очень любил Светку, Васину жену, они с ней раньше учились в театральном институте, и Светка всегда называла Гошу «зайчиком» и говорила, что он чудный. Гоша же, когда говорил о Светке, закатывал глаза и все повторял: «О… Светка… это о… Это все…» А вот Васю он называл не иначе как кучей говна и вообще говорил, что все – и его дипломную работу, и диссертацию, и даже тексты для всех его передач – написала и продолжает писать за него Светка, потому что Светка – настоящий гений.

Гоша был небольшого роста, у него были крошечные серовато-желтые глазки, красный крючковатый нос, кривой ротик, который начинал кривиться еще больше, когда он готовился сказать что-нибудь о своих знакомых, которых у него было довольно много, поэтому его ротик оставался кривым практически постоянно. Раньше Гоша был актером, играл в детском театре оловянного солдатика и комарика в «Мухе-Цокотухе», потом один его приятель предложил ему работать в газете, и Гоша с радостью согласился. Гоша очень следил за своей внешностью и фигурой, он уже давно бросил курить, но пить бросить так и не смог и часто в полном одиночестве садился у себя дома перед телевизором и выпивал бутылку водки, затем засыпал мертвецким сном, а наутро бежал на работу к себе в редакцию.

Жил он в трехкомнатной квартире довольно далеко, на Ленинском проспекте. Его мама умерла, когда ему было всего двадцать лет, он очень любил рассказывать эту историю: «Сперва просто у нее что-то болело слева, все болело, но она продолжала ходить на работу, она работала врачом, а потом она – раз! – и умерла, просто села в кресло посмотреть телевизор и так голову набок склонила и затихла». Гоша остался сиротой, потому что его отец бросил их с мамой, когда Гоша был еще совсем маленьким, и уехал в Израиль, где нашел себе новую жену, помоложе. Гоша вел в газете раздел «Замочная скважина» и писал о различных сексуальных отклонениях.

Когда Маруся впервые пришла в редакцию «Резонанса», именно Гоша на утренней летучке представил ее всем сотрудникам, которые смотрели на нее не очень приветливо. Летучку вела заместительница Ольги Китоновой Эльвира, квадратная приземистая баба с пышным начесом и неестественно длинными накрашенными ресницами, объем которых был гораздо больше обычных человеческих ресниц. Маруся тогда пыталась шутить, подавать реплики, но после нескольких ее выступлений Эльвира, которая и так на каждую ее шутку бросала в ее сторону холодный взгляд, сказала: «Ну, может мы все же помолчим и послушаем более опытных коллег?» Но Гошу она очень любила, и потом Маруся неоднократно слышала от нее сетования по поводу того, что Гоша до сих пор не женат, она даже несколько раз пыталась подыскать ему пару. Однако Гоша не выказывал особенного желания жениться.

Последним увлечением Гоши была Ольга из отдела культуры, который и возглавлял Гоша, она даже несколько раз оставалась у него на ночь, но однажды, после такой ночи, когда они возвращались вместе утром на работу, Гоша вдруг остановился у метро у лотка, где продавали цветы, и купил букет красивых роз, после чего стал их самозабвенно нюхать, приговаривая: «Ах, как я люблю цветы! Что за роскошные розы!» Так, нюхая эти цветы, Гоша и шел по Невскому с букетом до самой редакции, где они поднялись в лифте на шестой этаж и разошлись каждый в свой кабинет, а затем Гоша поставил эти цветы у себя на столе в вазу, которую ему накануне подарили на день рождения. С тех пор Ольга и Гоша возненавидели друг друга, причем до такой степени, что Гоша уже не мог спокойно слышать, если в его присутствии кто-нибудь просто называл ее имя, он все более и более пристрастно редактировал Ольгины статьи и однажды на летучке даже обвинил ее в полной безграмотности и незнании русского языка. В результате Ольга была вынуждена уйти в другую газету.

* * *

После случая с «Гербалайфом» Марусина мама решила найти по-настоящему серьезного специалиста, который бы дал ей рецепт похудения, но не при помощи каких-то там сомнительных снадобий, а просто разработал бы систему питания, дал нужные советы, в общем, отнесся ответственно к ее проблеме. Она опять нашла объявление в газете, где предлагалось «Похудеть за месяц на двадцать килограммов без ущерба здоровью».

Предварительно записавшись на прием по телефону, мама отправилась по указанному адресу. У входа перед железной дверью с надписью «ООО “Северная Пальмира”» стояли два здоровенных охранника в камуфляже, они и показали ей, где касса, куда нужно было заплатить шестьдесят пять долларов – столько стоила консультация у профессора.

В кабинете за столом из черного дерева сидел очень представительный мужчина в очках и в белоснежном халате, вид у него был очень внушительный, и даже имя его, как маме показалось, она наверняка уже слышала, и не раз, настолько он был известен, потому что на груди у него была прикреплена бирка с надписью «Доктор медицинских наук, профессор Лебединский Сергей Иванович», потом она вспомнила, где слышала это имя, но тогда не могла, просто вылетело из головы.

Сергей Иванович сразу же предупредил ее, что сейчас развелось очень много шарлатанов, самозваных врачей, знахарей, которые практикуют непроверенные методы лечения, к примеру, тот же «Гербалайф», это же очень вредно, поэтому всегда нужно сперва удостовериться, с кем имеешь дело, проверить лицензию, сертификат, а уж потом консультироваться, выслушивать чьи-либо рекомендации, и тем более начинать им следовать или платить деньги; кроме того, многие диеты, например, очень опасны для здоровья, можно запросто нажить себе язву желудка, камни в почках, а можно даже и рак, если вот так бездумно относиться к своему здоровью, не думать о последствиях… Сергей Иванович говорил еще минут двадцать, он еще раз предостерег Марусину маму от всевозможных необдуманных и рискованных экспериментов со своим здоровьем, с печальными последствиями которых, особенно в последние годы, ему постоянно приходилось сталкиваться все чаще и чаще, и только после этого он плавно перешел к тому, что он в своей практике, прежде всего, руководствуется принципом Гиппократа non nocere, не навреди, и очень не любит, когда пациентам начинают нести всякую околесицу; чудес, по его мнению, не бывает, поэтому ко всему всегда нужно подходить реально, самое главное – это разумное и честное отношение и к себе, и к окружающим, так он считал, а это часто требует определенного мужества, причем не только от врача, но и от пациента, именно поэтому он даже и никакого рецепта ей выписывать не будет, а просто скажет ей правду, сколь бы ни тяжела и ни неприятна она для нее ни была; мама должна будет отнестись к его рекомендации со всей серьезностью, так как своим опытным глазом врача он сразу же определил, что ей в данном конкретном случае нужно, то есть он ей мог сказать только одно: