355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Мартин Сутер » Лила, Лила » Текст книги (страница 3)
Лила, Лила
  • Текст добавлен: 10 октября 2016, 03:30

Текст книги "Лила, Лила"


Автор книги: Мартин Сутер



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

7

Мари с удовольствием пошла бы в «Эскину» прямо на следующий же день. Только вот Ральф мог бы истолковать это превратно. Он показался ей симпатичным и забавным, но вовсе не неотразимым. И у нее не было ни малейшего желания заводить новый роман, едва покончив со старым.

А причиной того, что она едва не очутилась в «Эскине» на другой же день, была ее мать, Мирта.

Ближе к вечеру Мари сидела за письменным столом у себя в комнате, храбро продираясь через «Штехлина» Теодора Фонтане, о котором задали написать сочинение.

Когда вскоре после четырех она пришла из школы, Мирта еще не выходила из своей комнаты. Как нередко бывало в эту пору года, она сказалась больной и, укрывшись в затемненной комнате, тешила свою декабрьскую депрессию. Мари на минутку заглянула к ней, и Мирта встретила ее словами:

– Когда Мерилин Монро стукнуло столько, сколько мне, ее уже десять лет не было в живых.

– Хочешь чаю или еще чего-нибудь?

– Джин с тоником подойдет в самый раз.

– Это тебе ни к чему.

– Тогда водка с тоником.

– Я спрашиваю: хочешь чаю или чего-нибудь еще, но благоразумного.

– Ладно, без тоника.

Мари закрыла дверь, слыша, как мать рассмеялась.

Около половины седьмого она пошла на кухню перекусить и столкнулась с Миртой, которая как раз вышла из ванной. В черном платье для коктейля, с дорогим макияжем.

– Уходишь? – спросила Мари.

– Нет, жду гостя. А тыникуда не идешь?

Потому-то Мари на миг всерьез задумалась, не пойти ли снова в «Эскину». Но все же предпочла кино, а потом «Беллини», одно из немногих мест, где чувствовала себя вполне комфортно даже в одиночестве.

Мари выдержала ровно три дня. И только на четвертый вечер вскоре после десяти вышла из квартиры и поехала в «Эскину».

Народу там было пока не слишком много. Всего несколько человек стояли у барной стойки и закусочных столиков. За столами в зале еще ужинали – ели тапас, и такос, и сатай, [10]10
  Такос – мексиканские блины с начинкой; сатай – индонезийское блюдо: кусочки мяса или рыбы, запеченные на палочках над огнем; подается с арахисовым соусом.


[Закрыть]
других блюд меню «Эскины» не предусматривало.

Столик Ральфовой компании пустовал, и на нем стояли две таблички «Столик заказан». Мари остановилась в нерешительности. Такого она не ожидала.

– Они раньше одиннадцати не приходят. Садись, пожалуйста, не стесняйся.

Официант, тот же, что прошлый раз. Она благодарно улыбнулась и села в то же кресло, как тогда.

– Выпьешь чего-нибудь? – Вопрос прозвучал так, будто она могла и отказаться.

Мари заказала каву. Он принес два бокала, сел рядом и чокнулся с ней.

– Фирма угощает.

– Спасибо. Чем я заслужила такую честь?

– Просто так. И потому, что скоро Рождество.

Они отпили по глотку. Может, он совладелец? – подумала Мари. Хотя нет, судя по его позе и смущению, вряд ли он молодой предприниматель. Скорее уж мальчишка-акселерат, устроивший себе испытание мужества. Красивая голова, нескладная, долговязая фигура, короткие черные волосы, заостренные, тщательно подбритые баки, слишком длинные и довольно дурацкие, на ее взгляд. Она заметила, что мочка левого уха у него покраснела и распухла.

– Меня зовут Давид, – наконец сказал он.

– А меня – Мари, – отозвалась она.

– Я знаю, – пробормотал он и опять замолчал.

Чтобы нарушить молчание, она спросила:

– А тебе не надо работать?

– Надо. – Он поспешно встал.

– Я не это имела в виду, – сказала она, хотя была рада, что он воспринял ее слова именно так.

Он снова сел, с таким видом, будто обдумывает следующую фразу. И в итоге сказал:

– Сейчас тут еще тихо, но через два часа не протолкнешься.

Ее реплика тоже не блистала ни оригинальностью, ни глубиной:

– Ты давно тут работаешь?

– С открытия, с января. Вообще-то хотел поработать месячишко-другой, это ведь не моя профессия.

– А какая у тебя профессия?

Давид пожал плечами и улыбнулся:

– Пока не решил. А ты?

– Я декоратор, но сейчас готовлюсь к экзаменам на аттестат. Хочу учиться дальше.

– Я тоже почти до экзаменов дошел. И что ты собираешься изучать?

– Литературу.

– А потом?

Этот вопрос всегда вызывал у Мари легкое раздражение.

– А потом будет видно. Дело не в карьере. Я хочу изучать литературу, потому что мне интересно.

Давид испуганно молчал.

– Может, найду работу в издательстве, – примирительно добавила Мари.

Он кивнул.

– Редактором или еще кем-нибудь.

Он смотрел на нее и молчал, словно боялся опять брякнуть что-нибудь невпопад. К счастью, в эту минуту подошел человек, действительно похожий на владельца заведения.

– Давид, по-моему, тебя заждались у стойки, – сердито сказал он.

Давид встал.

– Пока, – сказал он и ушел. Недопитый бокал остался на столе.

В одиночестве Мари не просидела и пяти минут – явился Ральф в компании Серджо.

– Здесь, случайно, нет свободного местечка? – осведомился он привычно ироническим тоном.

– Официант сказал, что я могу пока что посидеть тут.

– Давид.

– Да.

– Он любит превышать свои полномочия. – Ральф наклонился к ней и троекратно расцеловал в обе щеки. Серджо последовал его примеру. От него пахло спиртом, на руках виднелись следы краски.

Оба сели, и Ральф тотчас же привычно завладел разговором, словно заправский модератор.

Вскоре один за другим подтянулись остальные: Сильви, Роже и прочие. Через полчаса после появления Ральфа Мари уже казалось, будто разговор продолжился с того места, где оборвался четыре дня назад.

8

Пятница, вдобавок предпоследняя перед Рождеством. Давид пробивался сквозь толчею, сократив свой лексикон до «минутку», «сейчас», «секундочку», «сейчас подойду», «я мигом».

Издалека он видел, как раскованно Мари держится в обществе Ральфа. Два часа назад, когда пришла сюда, совсем одна, девушка показалась ему немного скованной. У него, правда, сложилось впечатление, что, увидев его, она обрадовалась и была польщена, когда он угостил ее кавой и подсел к столику. Но настоящего разговора у них не получилось.

Отчасти, конечно, по его вине. Обстановка не способствовала раскованности – прямо перед наплывом посетителей он сидел за бокалом кавы, в мягком кресле, с самой красивой, на его взгляд, девушкой во всем баре, хотя в любую минуту мог явиться Тобиас и призвать его к порядку.

Но ситуация была слегка напряженной и в силу ее нервозности. Может, она нервничала из-за него? Как он из-за нее?

Так или иначе, когда он хотел вернуться к работе, она попросила его остаться. И, так или иначе, интересовалась его жизнью. И рассказывала о своей.

Литература. Тут у Ральфа безусловно есть преимущество. И он явно его использует. Последние два раза, когда Давид приносил заказы, Ральф как будто бы отказался от руководства общим разговором и целиком сосредоточился на Мари. Остальные беседовали по двое, по трое. Непривычная картина.

Давид подошел к ним сменить пепельницы. Поистине широкий жест, учитывая множество невыполненных заказов. Но единственная возможность напомнить Мари о своей персоне.

– «Штехлин»? – воскликнул Ральф. – Что ж, желаю повеселиться. Читая Фонтане, я всегда невольно вспоминаю слова Марка Твена: как только писатель-немец ныряет во фразу, ты теряешь его из виду, пока он не вынырнет на другом конце своей Атлантики, с глаголом в зубах.

Мари громко рассмеялась, и Давид, с подносом, полным пепла и окурков, засмеялся тоже.

– Официант, не подслушивайте наши разговоры! – приказал Ральф.

Делать нечего, пришлось посмеяться и над этим.

Когда Давид наконец вышел из «Эскины», было уже совсем поздно. Самые упорные посетители просидели до полчетвертого, а пока все привели в такой вид, какого требовали приходящие утром уборщицы, пробило четыре.

Мари ушла в два. Вместе с Ральфом и остальными. Опять в «Волюм», как он случайно подслушал, получая с них по счетам.

В этот час у входа в «Волюм» очереди и в помине не было. Несколько человек, что стояли у дверей, как раз прощались друг с другом. Давид зашел в клуб и почти сразу же увидал Серджо, Сильви и Роже, которые от стойки бара скучливо наблюдали за немногочисленными танцорами.

– А где остальные? – спросил Давид.

– Ушли, – сообщил Серджо. – Ральф и Мари вообще сюда не заходили.

– С ног падали от усталости, – многозначительно добавила Сильви.

– Завтра у них тяжелый день, – ввернул Роже.

Давид заказал «Куба либре» и быстро осушил стакан.

По дороге домой Давид сделал небольшой крюк, прошел мимо квартиры Ральфа. В его окнах на пятом этаже горел свет.

Около семи в дверь его квартиры постучали. Давид дождался, пока сканер считает страницу, лежащую на стекле, и пошел открывать.

На пороге стояла г-жа Хааг, в халате с кошачьим узором и с сеточкой на волосах.

– Что у вас тут происходит? С пяти часов слышу бррм-щелк, бррм, бррм, бррм-щелк, прямо над ухом. Разве этак уснешь, господин Керн? – Она смотрела поверх его плеча на стол, где помещались компьютер, принтер и сканер.

– Это сканер. Простите, я не знал, что у вас слышно.

– Моя кровать прямо за этой стеной. А что такое сканер?

– С его помощью можно закачать в компьютер картинки и тексты.

– А зачем это нужно, среди ночи?

– Мне не спалось.

– Я-то с удовольствием бы поспала.

– Простите. Я немедленно прекращу.

– Теперь можете шуметь сколько угодно, мне все равно пора вставать. – Она внимательно посмотрела на него. – А как ваш грипп?

– Прошел.

– Но ухо надо обязательно показать врачу, иначе дело кончится заражением крови. До свидания. – Она вернулась к себе.

Давид закрыл дверь. Прошел на кухню, осмотрел в зеркале свое ухо. Мочка распухла и покраснела еще сильней, чем вчера, и лимфатическая желёзка под нею тоже набухла и болела. В восемь он позвонит доктору Ваннеру, домашнему врачу, который лечил его в ту пору, когда он жил с матерью.

Он опять сел за компьютер, сунул под крышку новую страницу и запустил сканер.

В час его поднял будильник мобильного телефона. Помощница доктора Ваннера записала его на два часа. Для этого пришлось немного преувеличить симптомы.

Утром, дожидаясь, когда можно будет позвонить, Давид почистил несколько первых страниц отсканированной рукописи. У программы возникли проблемы с приподнятым над строкой заглавным «Г», с вымаранными словами и строчками, забитыми буквой «х», и, разумеется, с рукописными исправлениями, к счастью редкими. До восьми Давид правил опечатки, убирал странные значки, впечатывал поправки.

Позвонив врачу, он лег в постель и наконец-то уснул.

9

В последнюю неделю перед Рождеством Мари несколько утратила ощущение реальности.

В понедельник, вернувшись из школы, она нашла на письменном столе записку от Мирты, которая сообщала, что уезжает на все праздники. Курт пригласил ее в свой загородный дом, в Кран-Монтану. [11]11
  Кран-Монтана – модный курорт в швейцарском кантоне Вале (Валлис).


[Закрыть]
Она желала дочери веселого Рождества и оставила номер телефона.

Мари понятия не имела, кто такой Курт. Но вздохнула с облегчением: хотя бы некоторое время мать не станет донимать ее своими капризами и вся квартира будет в ее распоряжении.

Однако в первый же вечер она почувствовала себя одинокой и потерянной в этих заставленных мебелью комнатах и опять поехала в «Эскину», несмотря на то что решила в ближайшее время там не появляться. Она слишком мало спала, слишком много пила и тратила больше, чем могла себе позволить.

Да и вечера начали повторяться. Все чаще у нее возникало впечатление дежа вю. Роже, кажется, уже произносил эту остроумную реплику? А Серджо вроде бы уже рассказывал, как раньше кубинки катали сигары «Коиба» на собственных ляжках? А Давид, официант, вроде бы минут десять назад с наигранной небрежностью уже присаживался на подлокотник одного из кресел и спрашивал: «Ну что, у вас все о'кей?»

Сделать перерыв с «Эскиной» ей хотелось в первую очередь из-за Ральфа Гранда. Она не знала, как к нему относиться. Он, бесспорно, был неглуп, остроумен, интересен и обладал впечатляющими познаниями в литературе. Но порой у нее мелькала мысль, не для этой ли цели он себя единственно и предназначал: производить впечатление на окружающих. Вдобавок он все больше вел себя как этакий собственник, иной раз казалось, будто он нарочно создает видимость, что они спят друг с другом. А это неправда.

Тем не менее, оставшись наконец-то одна в квартире, Мари в первый же вечер поехала в «Эскину». По какой причине – об этом лучше подумать в другой раз.

Во вторник она ходила на рождественскую вечеринку, устроенную одноклассниками, но вместо того, чтобы оттуда поехать прямо домой, снова отправилась в «Эскину». Правда, на сей раз отчасти из-за Сабрины, которой приспичило посидеть где-нибудь еще. Однако Мари вполне могла бы предложить и другой бар, не «Эскину».

Впрочем, нет худа без добра: она имела возможность понаблюдать за Ральфом в присутствии новой дамы. И укрепилась в подозрении, что он, пожалуй, все-таки хвастун, кичащийся своей образованностью. Ведь, едва услышав, что Сабрина – одноклассница Мари, он запустил свой литературный фейерверк. Местами вроде бы знакомый.

Дома она решила, что полностью исцелилась от Ральфа.

В среду в почтовом ящике обнаружилось его письмо. Список дополнительной литературы по фонтаневскому «Штехлину», включавший восемьдесят две позиции и снабженный рукописными примечаниями. К примеру: «Сразу после выхода в свет прослыл скучным, по причине малосодержательности». Или: «Хуго Ауст называет этот роман «документом постнатуралистического реализма». Звучит недурно, а?» Или: «Бенц и Бальцер именуют Ф. «провозвестником преследований евреев в XX веке». Или: «То, что ты зовешь скучным, Томас Манн считает «улетучиванием субстанциального, доходящим до такой степени, что в итоге не остается почти ничего, кроме артистической игры звука и духа».

На маленькой сопроводительной карточке он написал: «Вот тебе немножко материала к фонтаневской проблеме. Если захочешь узнать больше, можешь в любое время позвонить мне. Надеюсь, мы скоро увидимся». Ниже подписи и номера телефона приписка: «P.S. Необязательно в «Эскине».

Наверно, она обошлась с ним несправедливо. Наверно, он все же не такой поверхностный, как ей казалось в последнее время.

В тот же день Мари воспользовалась предложением Ральфа и позвонила ему. После того как он ответил на несколько вопросов, связанных с его заметками, они договорились вечером встретиться. Мари предложила «Беллини».

«Беллини» представлял собой длинное помещение, разделенное надвое овальной стойкой бара, к которому можно подойти с обеих сторон. Продольные стены обшиты зеркалами, вдоль каждой тянутся мягкие лавочки, обитые зеленой кожей. Зеркальная же перегородка делит бар на две симметричные половины.

Тем, кто себе не нравится, лучше в «Беллини» не ходить. Но здешнее приглушенное освещение мало для кого было невыгодным. Особенно теперь, когда лица озарял отблеск рождественских свечей, чьи огоньки отражались в разноцветных шарах елочных композиций на столиках.

Здесь Ральф держался совсем иначе. Внимательнее, тактичнее, спокойнее. Казалось, на чужой территории он утратил толику своей самоуверенности.

Вечер выдался весьма приятный. И Мари поневоле опять пересмотрела свое мнение о Ральфе. С ним она могла – не то что с Ларсом, например, – говорить о вещах, которые интересовали ее саму. Наедине он не проявлял заносчивости, в самом деле умел слушать, даже от иронического тона отказывался и был вполне серьезен.

С каждой минутой ей все больше нравилось, как его узкие, выразительные руки прикасаются к бокалу, к сигаретам, к зажигалке.

Ральф проводил ее домой. И тогда она пригласила его подняться в квартиру, выпить еще по бокальчику.

Когда она проснулась, Ральф уже ушел. Собственно, он ушел еще ночью, и не сказать чтобы ее это расстроило. Наоборот, очень хорошо, можно спокойно разобраться в своих ощущениях. Перед сном результат был слегка разочаровывающий: она чувствовала себя разве что о'кей. Теперь, после пробуждения, стало чуть получше: давненько она не чувствовала себя так хорошо. Но и только.

День выдался напряженный. После уроков пришлось допоздна поработать. Она давно договорилась с владелицей бутика, что перед самым Рождеством еще раз заново оформит две большие витрины. А с Ральфом было решено, что если она не слишком устанет, то прямо после работы приедет в «Эскину».

Что усталость помешает ей повидать нового любовника после первой же ночи, относилось к числу весьма теоретических допущений. Но когда Мари наконец-то стянула с ног тапочки, которые надевала во время работы, то некоторое время всерьез подумывала, не пойти ли сразу домой.

В конце концов она все-таки пошла в «Эскину». Не потому, что соскучилась по Ральфу, а скорее из боязни, что он воспримет ее отсутствие как глупый каприз.

Уже на пороге «Эскины» она пожалела, что пришла. Экзальтированная атмосфера шумного, переполненного бара совершенно не вязалась с ее собственным настроением. А здороваясь с ральфовской компанией, она поняла, что для них вечер начался уже давно и она безнадежно отстала.

Ральф встретил ее поцелуем в губы, что остальные приняли к сведению как нечто вполне естественное. Будто они в курсе последних событий.

Мари молчком сидела посреди веселой компании, мечтая остаться с Ральфом наедине. Не потому, что тосковала по близости, но в надежде, что без публики он опять станет таким, как вчера вечером.

На минутку она отлучилась в дамскую комнату, а выйдя оттуда, столкнулась у двери с официантом, Давидом, который словно бы поджидал ее.

– Ты ведь интересуешься литературой, – сказал он.

Она кивнула, ожидая, что он скажет дальше.

– Можно, я дам тебе кое-что почитать?

– Что именно?

– Рукопись.

– Что за рукопись?

– Проба пера. Ты просто скажешь мне свое мнение.

– Ты пишешь?

– Немножко. Так можно дать ее тебе?

– Само собой. А Ральфу ты ее показывал? Он лучше меня разбирается в литературе.

Давид отрицательно покачал головой.

– Почему же?

– Он наверняка будет смеяться.

Такие опасения были ей вполне понятны.

– Только ты никому больше ее не показывай, ладно? – сказал он.

– Договорились. Приноси в следующий раз. Давид вконец смутился.

– Она у меня здесь. И наверняка поместится в твоей сумке. Одну минутку.

Он исчез за дверью с табличкой «Персонал» и тотчас вышел, с толстым конвертом в руках.

– Объемистая проба пера, – улыбнулась она, пряча конверт в сумку.

– Около ста семидесяти страниц, но с большим интервалом между строк.

– Сколько времени в моем распоряжении?

– Сколько угодно, мне не к спеху.

Прежде чем вернуться к остальным, Мари добавила:

– Кстати, я человек прямой. И если мне не понравится, так и скажу.

Он пробормотал «да-да, конечно» таким тоном, что Мари сразу усомнилась, повернется ли у нее язык вправду вынести отрицательный приговор. Она отвернулась и, уходя, услышала:

– Может, на праздники выкроишь время?

Немногим позже, уходя с Ральфом из «Эскины», она заметила, что Давид издали провожает ее взглядом. По всей видимости, ободряющая улыбка будет ему очень кстати. И она улыбнулась.

Мари тоже не осталась на всю ночь. Не хотела проснуться в ральфовском тарараме из книг, газет, рукописей, проспектов, разбросанной одежды и грязной посуды. До таких пределов ее влюбленность не простирается, насчет этого у нее уже не было сомнений.

А потому она еще раз напрягла свой бюджет и вызвала такси.

Тяжесть сумки напомнила ей про Давидов конверт. На заднем сиденье такси она открыла его, вытащила перетянутую резинкой рукопись и в тусклом свете уличных фонарей прочитала на титуле: Давид Керн. СОФИ, СОФИ.И пониже: Роман.

10

Давид шел по щебенчатой парковке, где с тех самых пор, как он поселился в этом районе, стоял вконец обветшавший жилой фургон. Шел он без всякой цели, просто не мог больше усидеть в четырех стенах, наедине с собой и своими сомнениями.

Вот всегда так. Едва у него возникала какая-нибудь идея, он немедля бросался ее осуществлять, настолько увлеченно, что даже не успевал спросить себя, вправду ли она удачна. Возможно, все дело в том, что он был единственным ребенком и привык часами заниматься собой и собственным своим миром.

И с рукописью получилось точно так же. Сначала он хотел просто скопировать оригинал и показать его Мари: мол, я его нашел, скажи, что ты о нем думаешь. Тем самым он бы дал ей понять, что у них схожие интересы, и создал бы почву для общения.

Эта идея так его захватила, что он решил незамедлительно привести ее в исполнение. И, вместо того чтобы на другой день снять с рукописи ксерокопию, той же ночью начал обрабатывать ее на компьютере, с помощью программы распознавания текста. После можно будет распечатать, красиво и читабельно.

Почти целую неделю Давид каждую свободную минуту убирал опечатки и вносил правку Альфреда Дустера. Все это время он жил в чужом мире пятидесятых годов и в мыслях Петера Ландвая, которые кружили только вокруг Софи.

Той ночью, когда Ральф в баре не появился, а Серджо сообщил, что у него свидание с Мари, как раз и случился казус с именем автора.

Лишь когда рукопись исчезла в сумке Мари, он вдруг осознал, что совершил огромную ошибку, заменив имя Альфреда Дустера своим собственным.

С чего он взял, что история Петера Ландвая растрогает Мари так же, как его самого? Чем дольше он размышлял, тем больше склонялся к мысли, что она сочтет все это любовной историей беспомощного двадцатилетнего парня, который до слез жалеет себя и совершенно не приспособлен к жизни. Лучше бы вообще оставил рукопись анонимной. Или подписал бы псевдонимом, оставив себе шанс назваться ее автором или же не назваться – в зависимости от того, что Мари скажет.

Засунув кулаки в карманы стеганой куртки, втянув голову в плечи, он шагал вдоль забора, облепленного обрывками каких-то плакатов.

Благодаря антибиотикам, назначенным доктором Ваннером, ухо почти зажило. А баки он вдвое укоротил. Чтобы по крайней мере внешне немножко отличаться от того Давида, который совершил непростительную ошибку с рукописью.

С тех пор как он отдал Мари распечатку, минуло уже четыре дня. И все это время его преследовала картина: она сидит дома и читает рукопись. С растущим неудовольствием или с растущей насмешкой. Сидит в своем любимом кресле и помирает со смеху. Каждый вечер ему хотелось сказаться больным, чтобы избежать встречи с нею.

Но пока что он опасался напрасно. Наоборот, встречи были приятны. Она не только обращала на него внимание, но и называла по имени, улыбалась ему. Почти заговорщицки, как ему порой казалось.

И ее отношения с Ральфом, как он заметил – а он наблюдал за Мари и Ральфом очень пристально, – несколько поостыли. Они по-прежнему держались за ручку, но ему казалось, она скорее терпит Ральфовы нежности, чем ищет их.

Вообще-то все шло по плану. Он добился своего: она смотрит на него, а то и на Ральфа другими глазами. Он сумел стать официантом с секретом, официантом, который на досуге интересуется потерянными рукописями, не важно, какого качества.

Уходя домой, Мари теперь всегда говорила ему «доброй ночи, Давид». А в последние два вечера, заглядывая после работы в «Волюм» – для контроля, – он ее там не видел. Зато Ральф был там.

Из «Волюма» он оба раза уходил окрыленный. И только когда отпирал дверь квартиры и видел сканер, вспоминал, какую кашу заварил.

Ну что бы ему отказаться от ребячливой затеи с именем!

Прошлой ночью Давид проснулся в пять, от кошмара, ему приснилось, что рукопись давным-давно опубликована и прекрасно известна всем знатокам литературы. Он встал, включил компьютер и облазил в Интернете книготорговые сайты, в том числе и букинистические, разыскивая название и имя автора. К счастью, не нашел ни того, ни другого.

Он вернулся в постель, но скоро опять вскочил, потому что вдруг подумал, что как название, так и имя автора могли быть изменены. Задействовал все поисковые системы, но Петера Ландвая не обнаружил и, худо-бедно успокоившись, опять лег.

Сегодня он снова увидит Мари. Сегодня сочельник, и он заверил ее, что в «Эскине» это совершенно нормальный вечер. Вчера она ушла рано. Достаточно рано, чтобы еще почитать перед сном. И его ничуть не удивит, если именно в сочельник он потерпит величайший в жизни провал.

Он уже почти решился позвонить Мари сегодня после обеда и признаться, что автор не он, а имя свое поставил, чтобы прикрыть друга, который спросил его мнения и взял с него слово никому рукопись не показывать. Объяснение не слишком убедительное, но ничего умнее в голову не пришло.

Похоже, с грязно-серого неба вот-вот хлынет дождь. Или повалит снег. Давид зябко поежился. И ускорил шаг.

Когда он поравнялся с контейнерами для старого стекла, зазвонил мобильник. На дисплее высветился незнакомый номер. Он ответил и услышал в трубке женский голос:

– Это Мари.

Давиду понадобилось несколько секунд, чтобы оправиться от шока. А голос спросил:

– Давид?

– Да, – выдавил он.

– Я прочла твой роман.

Вместо того чтобы рассказать байку про анонимного друга, Давид только сказал:

– Ну и как?

От контейнеров разило вином. Два из них, с надписью «Зеленое стекло», были переполнены. На земле рядами выстроились бутылки, не поместившиеся внутри. Повсюду валялись раскисшие бумажные сумки.

– Это не телефонный разговор, – сказала Мари. – И не для «Эскины». Мы можем встретиться?

– Когда?

– Прямо сейчас.

Встретились они в итальянской закусочной. Там почти никого не было. Сейчас, незадолго до закрытия, народ в панике метался по магазинам, делая последние закупки, или проводил время, оставшееся до наступления сочельника, в более изысканных заведениях.

Давид пришел раньше Мари, закусочная находилась поблизости. И смиренно сидел за пластиковым столиком перед чашкой капуччино.

Вот и Мари. Она помахала ему рукой, повесила в гардеробе пальто. На ней была узкая черная юбка и красный пуловер. Черную вязаную шапочку, надвинутую низко на лоб, она не сняла. Наверно, знала, что так ей очень к лицу.

Давид вскочил, ненароком расплескав на блюдце немного капуччино. Они поздоровались за руку и – впервые за все время знакомства – трижды чмокнули друг друга в щеку.

Мари положила руки на стол, наклонилась вперед, посмотрела ему в глаза и сказала:

– Я предупреждала тебя, что буду говорить начистоту.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю