355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Мартен Паж » Быть может, история любви » Текст книги (страница 6)
Быть может, история любви
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 05:38

Текст книги "Быть может, история любви"


Автор книги: Мартен Паж



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

~ ~ ~

Фостин жила в нижней части Монмартра. Она работала художником-оформителем в издательстве, выпускавшем книги по искусству. Все свободное время она проводила в акциях протеста, защищая права тех, у кого нет документов или работы, и расселяя сквотеров в пустовавших богатых домах. Среди всех друзей Виргилия она одна была недовольна своей профессией.

Чтобы не терять связь с успокаивающей атмосферой кабинета доктора Зеткин, Виргилий положил немного чая в карманы брюк и куртки. Он пришел прямо с работы; по средам в «Свенгали» обычно царило мрачное настроение. Он постучал в дверь.

Фостин открыла. На ней было платье хаки и черный свитер; в ушах болтались золотые серьги с красными камнями. Она выглядела великолепно. В глазах Виргилия все женщины были прекрасны. Исключение составляли те, кто были плохо одеты, неудачно причесаны или накрашены. А вот мужчины – ошибка природы, нет никакого рационального объяснения ни их бессмысленному существованию, ни безликой внешности.

Фостин включила чайник в форме слона, Виргилий тем временем снял ботинки. Они обменялись новостями и сели на пол у очаровательного японского столика.

Фостин покупала и продавала вещи, а также обменивала их по Интернету. Мебель и безделушки она меняла почти с такой же скоростью, как мужчин. Виргилий с трудом ориентировался в этой квартире, которая преображалась каждый месяц. Там, где стоял диван, еще несколько месяцев назад красовались горшки с цветами; ванная превратилась в кухню; спальня – в гостиную; шкаф для кастрюль был приспособлен под книги. В большой квартире было только одно место, представлявшее собой островок стабильности – туалет. Виргилий укрывался там, когда чувствовал приступ тоски, вызванный этими головокружительными перестановками.

Хорошо, что между ними не случилось романа. Из этого все равно ничего бы не вышло. Она была слишком стремительной, слишком погруженной в действительность, слишком серьезной. Эти качества пленяли его, но часто именно то, что пленяло Виргилия, мешало дальнейшему развитию отношений.

Хобот металлического слона засвистел. Фостин встала и вылила постанывающую воду в фарфоровый чайник – красный в черный горошек.

– Последнее время ты не часто мне звонил, – сказала она.

Виргилий подозревал, что Фостин ничуть не огорчалась его одиночеству, мечтая почаще видеться с ним. Она могла все вечера напролет рассказывать ему о своих романах, о родителях, работе, о своих планах. Мы не умеем радоваться успехам и счастью друзей, хотя никогда не признаемся в этом, – ведь они отдаляются от нас. Самая прочная дружба стоит на фундаменте неудач в личной или профессиональной жизни. Но в данном случае Фостин ошибалась: Виргилий звонил ей и виделся с ней не реже, чем обычно. Просто она уже успела об этом позабыть.

Они пили чай из маленьких лакированных глиняных чашечек. И тут, естественно, случилось то, чего Виргилий опасался. Фостин поинтересовалась, почему он не познакомил ее с Кларой. Она не понимала, к чему такая скрытность. Ей было обидно. За целый месяц мог бы хоть раз пригласить их вместе выпить или поужинать.

Виргилий чувствовал, что Фостин могла спутать ему карты. Все-таки друзья куда удобнее подруг. Женщины слишком проницательны. По отношению к себе они по-кротиному слепы, однако хорошо разбираются в играх, которые ведут их близкие. Они анализируют, гадают, комментируют и советуют. Что касается мужчин, то те ограничиваются советами – обычно нелепыми и примитивными.

С тех пор, как Виргилий начал ходить к психоаналитику, у него выработалась привычка вести долгие разговоры с друзьями и держать их в курсе своих сердечных дел. Его глухое молчание о Кларе действительно выглядело необычно, тут Фостин была права. Чтобы рассеять ее сомнения, он сказал, что хотел сперва проверить свои чувства. Простая осмотрительность. Казалось, Фостин приняла этот аргумент. Когда опасность разоблачения отступила, он объявил о своем решении:

– Я решил вернуть ее.

Виргилий думал, что его романтический порыв тронет приятельницу. В конце концов, он впервые занял активную позицию. В прошлом всякий раз, когда его бросали, она подбивала его не сдаваться, попытать счастья вновь. Безрезультатно. На самом деле Виргилий испытывал облегчение, избавляясь от женщины, которая больше ему не нравилась. Поэтому до сих пор он не следовал советам Фостин.

Он поднес чашку к губам, и тут в него врезалась подушка, брошенная дружеской рукой Фостин. Выплеснувшийся из чашки кипяток обжег ему грудь. Он вскрикнул и в изумлении уставился на Фостин.

– Из года в год ты твердила мне, что надо бороться…

– Теперь я так не думаю.

– Не думаешь?

– Ты опять останешься ни с чем. Ты нарочно выбираешь женщин, которые неизменно бросают тебя, потому что не желаешь изменять своему параноидальному одиночеству.

Виргилий вытирал лицо и рубашку, гадая, куда будет нанесен последний удар.

– Ты должен первым себя бросить, а не ждать, пока это сделают они.

К несчастью, теми немногими способами, которые позволяют бросить самого себя, являются лишь самоубийство и психоз. Виргилий перебирал листочки чая у себя в кармане. Все его прошлые связи всплыли в сознании, словно герои картины Иеронима Босха. Фостин не ошибалась, он был для себя худшим врагом. Виргилий вспомнил, как впервые увидел триптих «Сад земных наслаждении» в музее Прадо. Год назад Симона заставила его взять отпуск: она купила ему билет на самолет до Мадрида и зарезервировала номер в гостинице. Виргилий ненавидел покидать Париж: каждый раз, когда он путешествовал, Земля словно уменьшалась в размерах. С этим ничего нельзя было поделать. Ощущение, что он живет на планете, которую можно обогнуть за считанные часы, пугало его. Он жаждал верить, что Америка недоступна (и находится в Индии), что Китай кишит сокровищами и врачами, что Африка богата племенами шаманов и лесами, полными удивительных животных.

Однако, отчасти из желания сделать приятное Симоне, отчасти из-за надоевших ему соседских вакханалий, он позволил себя уговорить. Большую часть отпуска он провел, сидя за книгой в деревянном кресле с позолотой в гостиной своего номера, или играя в шахматы с кривым барменом, или попивая чай в саду, или плавая на спине в бассейне среди слетевшихся со всего мира наяд. Он уговорил одного из клиентов гостиницы, большого любителя достопримечательностей и прогулок, продать ему фотографии, сделанные во время отпуска, чтобы предъявить их друзьям и коллегам по возвращении в Париж. В общем, идеальный отпуск.

В одно прекрасное утро он обнаружил в чемодане билет в музей Прадо – еще один знак внимания со стороны Симоны. Он любил музеи только потому, что в них можно было бродить без конкретной цели; как в лесу, где приятно гулять, рассеянно глядя по сторонам. О том, чтобы стоять столбом возле какого-нибудь шедевра, не могло быть и речи. Виргилий был абсолютно не способен вместить в себя более пяти картин, наступала передозировка – цвета и сюжеты мешались, Климт, Леонардо да Винчи, Мари-Гильемин Бенуа, [23]23
  Мари-Гильемин Бенуа (1768–1826) – французская художница.


[Закрыть]
Артемизия Джентилески [24]24
  Артемизия Джентилески (1593–1652) – итальянская художница.


[Закрыть]
сливались в какой-то буйабес.

Чтобы не толкаться, он отправился в Прадо к открытию. Посвистывая, он шел по залам и иногда, повинуясь внутреннему голосу, останавливался около какого-нибудь полотна. У триптиха Босха простоял долго, так как узнавал себя в некоторых жертвах пыток, а кое-кто из его подруг поразительным образом смахивал на проклятых персонажей женского пола.

Фостин налила свежего чаю. Чтобы разрядить обстановку, она поставила диск с джазовой музыкой.

– Да, ты права, – сказал Виргилий. – Я всегда сторонился женщин, с которыми у меня могло что-то получиться. Но после истории с Кларой я изменился. Она не похожа на других.

– Да?

– Ты не представляешь, насколько она не похожа на других. Я пытаюсь понять, почему она меня бросила.

Фостин всем своим видом выражала сомнение в способности Виргилия измениться. Однако его решимость тронула ее. Она назвала ему четыре причины, по которым, как она полагала, женщины сбегали от него:

– Ты мизантроп, ты неуверен в себе, ты работаешь в рекламе и живешь бок о бок со шлюхами. Неудивительно, что женщины чувствуют себя неуютно в твоем обществе.

Они были знакомы уже пять лет, но Фостин категорически отказывалась зайти к нему в гости и унижать себя лицезрением проституток с клиентами. У Фостин были очаровательные принципы. Это сыграло не последнюю роль в его увлеченности ею.

– А каким я был на том вечере?

– Как всегда, скованным, но юмором бил наповал. Ты много пил.

Виргилий всегда пил на вечеринках у друзей. Алкоголь не делал его более общительным, зато помогал бравировать своей робостью и презрением к стаду. Он никогда не напивался. Флиртовал, словно в угаре, но не пьянел. Забываясь, он сохранял контроль над собой.

– Мне хотелось бы извиниться перед Кларой.

– Извиниться за что? За то, что ты таков, каков есть?

– За то, что я не был хоть немного другим.

Он сделал обжигающий глоток, прежде чем небрежно перейти к другой теме:

– А что ты думаешь о Кларе?

– Я ее почти не знаю.

– Как это?

– Вы оба выглядели в тот вечер такими потерянными. Вот я и решила познакомить вас.

– Я не могу найти ее телефона. Дашь мне его?

– У меня его нет, – ответила Фостин. – Она подруга Мод. Мод позвонила мне, чтобы рассказать о вашем разрыве.

Это была плохая новость. Вот уже много лет Мод стремилась переспать с Виргилием. Чтобы сопротивляться этому, требовался изрядный самоконтроль (вот где пригождалась йога), так как она была наделена шелковистыми волосами, совершенным телом и талантом к сарказму. Выйдя от Фостин, Виргилий позвонил Мод и сообщил автоответчику, что хотел бы как можно скорее с ней встретиться.

~ ~ ~

Виргилий вернулся домой уже ночью, надел спелеологическую каску, зажег фонарик и стал расхаживать по квартире. Он принес от Фостин коробку с вещами, которую для него там оставила Саломе.

Саломе была последней подружкой Виргилия, и он не знал, почему она порвала с ним. Она позвонила, чтобы сообщить о своем решении, но в тот момент его соседки – сверху и за стеной, – с таким самозабвением симулировали оргазм, что он ничего не разобрал из ее объяснений. А попросить ее повторить было неловко. Как фаталист он не сомневался в серьезности причин разрыва. Их роман продлился несколько месяцев и закончился в начале лета. Саломе ненавидела квартал, где жил Виргилий, поэтому он ездил к ней, в квартиру на улицу Гоблен, расположенную в двух шагах от площади Италии. Там остались его рубашки, брюки, белье, диски и книги. Он был рад получить все обратно.

Он открыл коробку. Вещи оказались чужими. Хозяин этих рубашек был раза в два выше Вергилия и тонким вкусом явно не обладал. Виргилий ненавидел пестрые рубашки. Брюки были выдержаны в том же стиле. Саломе перепутала – эти вещи принадлежали какому-то другому ее приятелю. Неужели она совсем не знала Виргилия? Неужели она думала, что он мог носить эти кошмарные шмотки? Ему стало обидно. Диски также не порадовали его. Такую музыку он не слушал. Все то, о чем они разговаривали, все, что у них было общего, уже забыто. Иногда он думал о ней, вспоминал их счастливые минуты, пикники на берегу Сены, походы в кинотеатр на улице Шампольон. Все эти воспоминания в одно мгновение утратили свою ценность.

Он отыскал в мусоре рекламу японского ресторана с доставкой суси, сасими и маки. Он готовился провести вечер этой среды в одиночестве и тоске. Подтянул ремень спелеологической каски, налил себе бокал фожера и задумался о своих сердечных делах.

Луч фонарика на каске проходил через бокал с вином и окрашивал стену в красный цвет. Виргилий отпил глоток вина.

Он не поддерживал отношений со своими бывшими подружками. Дело было не в том, что ему тяжело давался разрыв. Скорее наоборот, этим разрывам не хватало травматичности.

Удивительное дело: многолюбы очень похожи на туристов. Мы любим так же, как путешествуем: ненадолго и следуя организованному маршруту. Мы влюбляемся, чтобы накопить сувениров и писем, собрать коллекцию ощущений, насытить взор новыми красками; чтобы было о чем рассказать коллегам, друзьям, психоаналитику. Любовь и путешествие – это одно и тоже, поскольку они всегда заканчиваются возвращением.

Почему он влюблялся во всех этих женщин? Все они были хорошенькими и умными, но всем им не хватало индивидуальности. Их главное достоинство состояло в том, что он не сильно страдал, когда они исчезали из его жизни. Возможно, поэтому-то он их и выбирал: он любил женщин, расставание с которыми если и причиняло ему боль, то ненадолго. Их отношения не имели перспектив. Но зато никого не калечили.

До появления/исчезновения Клары в его жизни не было места сюрпризам. Жизнь Виргилия проходила банально, но он ее контролировал. Он достиг равновесия.

Виргилий знал, что ему не хватало амбиций. Есть разница между амбициозностью и самозабвенным погружением в то, чем человек занят. Виргилий поклялся, что отныне будет в личной жизни столь же требователен к себе, как в работе; что он будет постоянно совершенствоваться, расти и решительно избавляться от черновых набросков самого себя. Но о чем свидетельствовали поиски женщины, с которой его ничего не связывало, – о непомерных амбициях или об умственном расстройстве? Он не мог с уверенность ответить на этот вопрос.

В дверь позвонили. Это был рассыльный из японского ресторана. Виргилий заплатил, допил вино и вышел из дома. Он отдал суси девушкам, поджидавшим клиентов, и пошел в сторону площади Республики.

Легкий дождик освежил его. Он удивился, почему не мокнут волосы, и обнаружил, что не снял спелеологическую каску.

Вскоре появилась вывеска магазина «Монопри» на улице Тампль. Красные буквы сверкали в полутьме. Виргилию стало лучше. Когда он прошел через автоматические двери и оказался в освещенном зале, с его плеч спала тяжесть. Нет ничего более живительного и успокаивающего, чем покупки. Бывало, что в одинокие вечера, когда он не видел никакого смысла в общении и не желал утешаться в кругу друзей, сердце ему согревала прогулка по отделам «Монопри». Он просто не верил, что имеет право купить все эти сокровища. Там было полно вещей из его детства, разные кубики и плюшевые мишки, его любимые хлопья, какао в оранжевой пачке, стиральный порошок с сюрпризом внутри, минеральная вода. Товары остались прежними. Лишь эти кусочки прошлого выжили и сохранились, лишь они затрагивали тайные струны в душе. К несчастью, все чаще и чаще службы маркетинга истребляют воспоминания, меняя форму и цвета упаковок.

Виргилий взял корзинку у касс. Охранник окинул его подозрительным взглядом; нагнувшись к уху начальника, что-то прошептал, указывая пальцем на его каску; затем некоторое время шел за ним. Виргилий прогуливался среди овощей и фруктов, молочных продуктов, алкогольных напитков, соков и косметики. Зал пестрел красками, словно поле цветов. Ему достаточно было взглянуть на какой-нибудь товар, чтобы тут же перенестись в родные места, представить себе крестьян, которые сеют, собирают урожай, обрабатывают его.

Виргилий видел сходство между супермаркетами и берегами Ганга в Варанаси. Эскалаторы, ведущие в продуктовый магазин, напоминали гхаты – лестницы, по которым индусы спускаются для омовения прямо к воде. Мы рвемся в супермаркеты, как индусы в священную реку: источник исцеляет, успокаивает и утоляет жажду.

Поход в магазин позволяет приобщиться к коллективному мистическому опыту. Мы шагаем бок о бок. Каждый несет корзинку или толкает тележку. Никто не прячет своих покупок. Мы понимаем, что вон у того мужчины чувствительная кожа, что он любит сосиски, что у него есть дети и что эти дети предпочитают шоколадные хлопья в виде животных; а вон та женщина любит тарталетки с лимоном и безе, волосы у нее сухие, а порция лосося и риса карри на одного говорит о том, что она не замужем.

Корзинки приоткрывают завесу, скрывающую нашу интимную жизнь: обществу все известно о наших ванных комнатах, туалетах, содержимом холодильников и составе семей. Невинное разоблачение на публике стало правилом. И нас нисколько не смущает эта младенческая нагота.

~ ~ ~

Из грузовика, перегородившего велосипедную дорожку на бульваре Мажанта, четверо мужчин выгружали ворохи свадебных платьев на плечиках в прозрачных пластиковых чехлах. Виргилий и Армель сидели в «Таверне» неподалеку от Восточного вокзала. Этот вокзал расположен в сотне метров от Северного; в отличие от своего большого брата он неуютен и неприветлив, и подступы к нему куда менее гостеприимны.

Армель решила перенести начало уикенда на четверг и отправиться в Страсбург к Анн-Элизабет первым же поездом. Багаж лежал на стуле рядом с ней. Он уместился в одну элегантную кожаную сумку. Обзаведясь собственным кабинетом, Армель не забыла о маленьких женских радостях: купила сумку для путешествий и ботинки со шнуровкой, которые и надела в то утро. На ней был элегантный костюм темно-синего цвета. Забранные наверх волосы не скрывали лица. Кожа источала легкий аромат – смесь туберозы и пряностей.

Официант принес корзиночку с круассанами, два апельсиновых сока, два кофе – один обычный черный и один без кофеина. Мелкий моросящий дождик таял в ночи, подходившей к концу.

Виргилий, еще не проснувшись окончательно, пригубил кофе. Он подумал, что проводит все свое время в компании напитков. Напитки определяли его социальную жизнь. Беседуя с кем-нибудь, он всегда пил (вино, обычный чай, травяной чай, газировку, кофе без кофеина). Возможно, так он пытался смочить и смягчить слова, которые часто выходят шершавыми, неотшлифованными, то ли случайно, то ли нет. Армель разломила круассан на две части. Надкусила кончик, остальное отодвинула. Отпила глоток сока. Виргилий взял кусочек от круассана подруги. Им обоим было уже за тридцать, и килограммы нарастали очень быстро. С некоторых пор Виргилий отказался от своего обычного завтрака – овсяных хлопьев и соевого молока. Он чувствовал, что ноги его отяжелели, а живот оброс жирком. Дул легкий бриз, он поднял воротник куртки.

– Знаешь, я думаю, моя личная жизнь не складывается, потому что меня воспитывали на плохом примере.

– Твои родители – чудесная пара, – сказала Армель.

Родители Виргилия очень любили Армель. Бывая в Париже, они всегда с ней обедали. Она была им как дочь.

– Отец бросал в мать ножи, – заметил Виргилий. – По-твоему, гармония в семье выглядит именно так?

– Это всего лишь цирковой номер.

– Подсознательная попытка убийства.

– Это твоя интерпретация. Главное, твои родители счастливы.

– Мне жилось бы легче, будь они чуть несчастнее и чуть нормальнее.

В то утро он проснулся в дурном настроении. Он мало спал, и его жизнь, насколько он мог осознать ее, представлялась ему жалкой. Армель уговаривала его не сгущать краски, а он злился, что она нарушает его мрачное состояние духа. Образ несчастливого детства был ему необходим, без этого рушилась вся его внутренняя конструкция. Он никак не желал признать, что окружение, в котором он варился ребенком, вовсе не было губительным. Конечно, безоблачным его детство не назовешь: ему не хватало чувства защищенности, стабильности, нормальности, комфорта; он часто жил в антисанитарных условиях, цирк пах навозом, плесенью и влажным брезентом. Зато его родители умели радоваться жизни. Только теперь он осознал всю ценность такого воспитания. Он держал в руках настоящий клад, сам того не замечая. Когда он думал о родителях, перед ним представали их смеющиеся лица. Это первый образ, который выплывал из памяти.

– Мне вот тоже до нормы далеко, – сказала Армель, решив отвлечь его от пережевывания одних и тех же мыслей.

– Ерунда, ты видишься с подружкой только раз в неделю. Вы даже не живете вместе.

– По Конституции лесбиянки жить вместе не обязаны. Ты просто ретроград.

Дискуссия повернула в русло, которое не очень-то нравилось Виргилию. Армель об этом позаботилась.

– Опоздаешь на поезд, – сказал он, проверив время на экране мобильного.

Ему безумно хотелось услышать ее мнение, хотя ни за что на свете он бы этого не показал.

– Думаю, твои неудачи в любви не случайны, – заявила Армель, не обратив внимания на его последнюю реплику, – ведь ты влюблялся лишь по одной причине – в надежде наладить нормальную жизнь.

Бросив взгляд на счет, Виргилий стал рыться в карманах. Он положил банкноту под блюдце. Ему пока не хотелось признавать, что она права.

Армель сорвала повязку со старой зарубцевавшейся раны. А повязка-то нужна, он давно с ней сроднился. В жизни мы дрейфуем между теми обидами, что нанесли нам, и теми, что наносим мы. А потом выходит, что это одно и то же.

– Есть еще одна проблема, – сказала Армель.

Виргилий закрыл глаза, словно исчезновение Армель из поля зрения могло защитить от ее слов.

– Ты ревнуешь.

– Вот уж нет, – отозвался он быстрее, чем следовало бы.

– Тогда почему ты ни разу не попросил меня прийти вместе с Анн-Элизабет?

– Ты тоже никогда не рвалась познакомиться с моими подругами.

– Я ревновала. Признаюсь.

Виргилий вздрогнул от радости и гордости.

– У нас потрясающие отношения, – продолжила Армель, – но ничего из них не выйдет. Мы с тобой отличная пара, асексуальная и самодостаточная.

– Иначе говоря, счастливая.

И тут Виргилий понял, что сказал правду, но это проблемы не решало. К счастью, доктор Зеткин еще две недели не появится.

– Вот было бы здорово, если б ты познакомился с моей любимой женщиной, – сказала Армель.

– Ну, а ты сама готова познакомиться с Кларой?

– Да, только сперва докажи, что она существует.

Напряжение между ними спало. Они замолчали.

Обоюдная откровенность смутила их.

Перед большим цветочным магазином на углу бульвара остановился грузовик. Цветы увязанные в большие пучки, жались друг к другу, словно сотни прекрасных пленниц. Виргилий встал, отыскал продавца и протянул ему деньги. Потом вернулся за столик с букетом подсолнухов. Он любил этот цветок за диспропорцию между головкой и стеблем, за неуклюжесть и яркую простоту больших желтых лепестков.

– Это для Анн-Элизабет, – сказал он, протянув Армель букет.

– Какое чудо, – восторженно произнесла Армель. – Надо бы нам как-нибудь поужинать втроем.

Ты великолепна, подумал Виргилий, глядя на подругу. Она буквально светилась.

– Давай не будем спешить, – сказал он.

Армель положила на стол колоду карт таро и подтолкнула ее в сторону Виргилия. Тот счел, что настал момент согласиться на импровизированный сеанс гадания. Он вытащил карту. Но едва собрался перевернуть ее, как Армель убрала карту обратно в колоду.

– Почему мне нельзя посмотреть, что я вытащил?

– Ты слишком нетерпелив.

Армель умела останавливать время. Прервав разговор, она с улыбкой смотрела на собеседника своими чарующими глазами. Нельзя было понять, то ли она размышляет, то ли дает собеседнику возможность прийти в себя. Пока тянулась пауза, у Виргилия мелькнула мысль, что они несостоявшиеся близнецы. Они так хорошо изучили друг друга. Он всегда мог рассчитывать на нее, а она на него. Армель и родители – вот его тыл.

– Вряд ли тебе стоит искать Клару, – сказал она наконец. – Хватит гадать, почему она так поступила, лучше подумай, почему ты совсем не помнишь ее. Настоящая тайна – это твоя амнезия. Как получилось, что ваша встреча совершенно изгладилась из твоей памяти?

– Я выпил.

– Три порции пунша.

Армель перекрывала все лазейки. Он кивнул:

– Да, я знаю, пунша недостаточно, чтобы объяснить этот провал, эту дыру в памяти.

Хороший совет – попытаться ухватить причину этого странного феномена. Нет никакой необходимости бегать за Кларой, и смысла никакого нет. Армель была провидящей сивиллой. Виргилий вспомнил, что Орфей навечно потерял любимую жену, ибо слишком спешил обрести ее вновь. Впав в отчаяние, он отвергал всех женщин. И в конце концов погиб, растерзанный менадами. Но Клара не была Эвридикой, она не сидела в бездействии, ожидая, пока он ее освободит.

Армель встала, сжимая в руках букет. Виргилий понес ее сумку. Она вошли в здание вокзала. Табло показывало, что поезд Армель уже подан. Виргилий проводил ее до вагона. В их целомудренном объятии была нежность и искренность. Они походили не на брата с сестрой, а на двух котят.

Виргилий направился в сторону бульвара Мажанта. Перед встречей с Мод он вполне успевал зайти домой. Мод согласилась повидаться с ним этим утром. На работе ему дали отгул.

Давным-давно отец научил его важнейшему правилу: обувь должна быть хорошей. Отец советовал, заработав денег, купить дорогую обувь (лучше английскую), она прочна и долговечна, нога в ней чувствует себя уверенно и комфортно («Как в тапочках» – добавлял отец), в ней хорошо ходить, а при ходьбе хорошо думать, поэтому-то, заключал отец, для добротных мыслей нужна добротная обувь.

В булочной на углу бульвара и улицы Фобур-Сен-Дени Виргилий заказал стакан чаю. Он не стал опускать пакетик с заваркой в стаканчик и отпил глоток теплой воды.

Вернувшись домой, он обнаружил открытку от родителей. Цирк находился в Провинсе. Несколько простых слов на обороте фотографии башни Цезаря («восьмиугольный донжон XII века на квадратной основе», гласила подпись) тронули его. Он выдвинул из шкафа широкий ящик и положил открытку в альбом, где хранил все их послания.

У цирковой афиши, висевшей над диваном, отклеился утолок. Виргилий прижал уголок кусочком скотча, встав на подлокотник. На золотисто-красной афише были изображены акробаты, звезды и шапито. Слон-канатоходец шел по проволоке.

Некоторым женщинам Виригилий нравился исключительно своими любовными страданиями. А поскольку страдал он часто, у него не было отбоя от законченных невротичек. Мод за постоянство полагалась золотая медаль.

Она настойчиво приглашала его к себе, в квартиру с видом на парк Бют-Шомон. Виргилий бывал у нее на вечеринках и сохранил яркое воспоминание о гигантской манящей кровати, очаровательном интерьере, миниатюрном буддистском храме, колониальном вентиляторе и букете лаванды, прикрепленном к кухонному окну. Ванная комната пленяла цветом и ароматом косметики – «Доктор Хаушка», «Диптик», «Нюкс» и «Катье», – кремами с ромашкой, с розой, с маслом сального дерева, айвовым мылом, шампунем с добавлением глины, армией флакончиков с маслами, пеной для ванны на конском каштане, ягодными свечами, ватными дисками, подвешенными к зеркалу. Он мог бы провести в этой чистой, блестящей, умиротворяющей ванне не один час. Квартира Мод была ловушкой для сердец. Виргилий настоял на свидании в кафе, примыкавшем к Люксембургскому саду.

Виргилий на любую встречу (с друзьями, возлюбленными, врачами или коллегами) приходил раньше условленного часа, что говорило о его тайных страхах. Пунктуальность была той красной линией, за которую заступать нельзя; мысль о том, что он придет позже, чем обещал, приводила его в смертельный ужас, словно опоздание, даже самое незначительное, представляло собой не просто маленький проступок, а самое настоящее предательство. Вот уже некоторое время, решившись на грандиозную внутреннюю реформу в надежде побороть невротичность, он начал тренироваться – приходить хоть и раньше времени, но позже обычного; в ближайшем будущем он надеялся выработать способность появляться позже назначенного срока, впрочем, держась в рамках приличия и потому не навлекая на себя неприятных последствий.

Невроз все же кое в чем помог Виргилию: явившись раньше времени, он успел осмотреться в кафе и найти запасной выход. Он устроился за столиком довольно далеко от бара – чтобы не слушать пререканий хозяина с одним из клиентов – и заказал зеленый чай.

Разгар рабочего утра – лучшее время, чтобы насладиться нехитрым счастьем ничегонеделанья в кафе. Интерьер напоминал обстановку средневековой гостиной. Доспехи у входа; красная драпировка между залом и кухней, перед большим камином – диванчик. Виргилий сделал несколько записей на бумажной салфетке, обдумывая, что ему сказать Мод и как заполучить телефон Клары.

Перед каждой встречей Вергилий очень волновался, долго к ней готовился, репетировал, придумывал темы для разговора. К сожалению, жизнь его протекала однообразно и не подкидывала ярких сюжетов. Виргилий был уверен, что люди выходят в свет, женятся, покупают различную электронику в дом и заводят детей с одной-единственной целью – обеспечить себя темами для разговоров наедине. В глубине души Виргилий предпочитал беседовать о самой беседе, об ее возможностях и границах. А еще очень интересно молчать и наблюдать за молчанием собеседника; тянет ли он паузу или же торопится ее прервать.

Появление Мод не оставило равнодушным ни одного из мужчин в кафе. На ней была шотландская юбка, черные гольфы и туфли на каблуках, темно-зеленый свитер с вырезом в форме V; ее волосы, чуть прихваченные сзади, свободно падали на плечи. На какое-то мгновение время замерло, никто больше не перелистывал страниц и не помешивал ложечкой сахар. Запах духов Мод вырвал Виргилия из размышлений, в которые он был погружен. Они расцеловались и обменялись малозначимыми новостями. Мод взглядом поманила официанта и заказала свежевыжатый апельсиновый сок.

Виргилий не стал сразу заводить речь о Кларе, не то Мод могла подумать, что он просто использует ее. При этом нельзя было подавать Мод глупую надежду на то, что он с ней переспит. Чтобы образумить женщину, которая положила на него глаз, Виргилий обычно пускал в ход один из двух заготовленных заранее монологов. Это средство никогда не подводило его. Первый назывался «В Париже живет четыре вида голубей, а не один, как принято считать». Еще не было случая, чтобы женщина, выслушав этот научный экскурс, попросила у него номер телефона. В случае Мод он решил прибегнуть ко второму монологу – об апоптозе. Он отпил глоток чая и заговорил об этом удивительном феномене: клетки нашего тела беспрерывно самоуничтожаются. Стоит процессу прерваться, как человек умирает.

– Удивительный парадокс, – заключил он. – Оказывается, в основе жизни лежит самоубийство.

– Ты пригласил меня сюда, чтобы поговорить о биологии? – спросила она, перегнувшись к нему через стол.

Виргилий заметил у нее на груди цепочку с золотым сердечком; его ослепила красота Мод во всем ее величии. Это было глупо, но Виргилий не сомневался, что, переспав с Мод, предаст Клару. У них с Кларой ничего не было, и он должен был чувствовать себя совершенно свободным от обязательств, однако он твердо знал, что изменит ей, если будет заниматься любовью с другой женщиной. Он был каким-то образом связан с этой незнакомкой. Ему вспомнился Одиссей, все его испытания и искушения на пути к Пенелопе. Виргилий приказал себе устоять перед Мод, как бы ни были соблазнительны ее грудь, шея, губы, глаза. И потом, он знал, что Мод разочарует его в постели: чтобы хорошо узнать тело другого человека, нужно время. Врожденный педантизм мешал ему удовлетвориться кувырками в постели с чужой ему женщиной.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю