Текст книги "Товарищ маркетолох (СИ)"

Автор книги: Марк Салимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

   – Тогда у меня сразу три вопроса! – закричал Малик, по всей видимости, также давно уже забывший подобное изобилие, сравнимое, разве что, только с богатыми дастарханами не менее богатых степных начальников, – Во-первых, почему воришка голубой? Во-вторых, Зина, я тебе заказываю приготовить почки заячьи верчёные и головы щучьи с чесноком! А в-третьих, Ваня, у вас в колхозе уже наступил обещанный Хрущёвым коммунизм?!

   – Отвечаю тебе в обратном порядке, о мой восточно-европейский друг, – прорычала Зина, яростно вгрызаясь в гусиную, как оказалось, а вовсе не куриную ножку, – Коммунизм в отдельно взятом Ванюшином колхозе, как говорили классики марксизма-ленинизма, уже определённо наступил, если судить по степени откормленности его отдельно взятого гуся. По второму вопросу тоже всё очень просто. Обеспечиваешь для меня марксистский базис в виде икры чёрной, красной, заморскую баклажанную можешь при этом сам слопать, и я тогда дам тебе повертеть мои почки и нафаршировать мою собственную голову...

   – Что с тобой, Малик? – участливо спросил поперхнувшегося товарища Сашка, заботливо охаживая его по спине матросским кулачищем, – Ты б поосторожнее лопал с голодухи-то!

   – Ну а по поводу первого твоего вопроса, Малька, – как ни в чём ни бывало продолжила Зина, с хрустом разгрызая уже совершенно голую гусиную косточку, – А хрен его знает, почему воришка в «Двенадцати стульях» голубой, но, как мне кажется, дело тут вовсе не в его половой ориентации, поскольку в те годы, насколько мне известно, содомитов так ещё никто не называл (автор сомневается и на счёт 1978 года, но это ж параллельный мир)...

   М-да, с лёгкой грустью думал в это время дежурный Петрович, перебирая струны и лады достаточно сильными, но до сей поры не знавшими гитары Ванькиными пальцами, это не совсем то, на что я надеялся, но для камерного исполнения громкости должно хватить. А ну-ка, попробуем сыграть и подпеть на злободневную голубую тему!

   Неужели из-за масти

   Мне не будет в жизни счастья?

   Я обижен злой судьбой...

   Ах, зачем я голубой?

   – Голубой! Голубой! Не хотим играть с тобой! – непонятно чему радуясь, захлопали в ладоши девчонки, – Голубое ухо, голубое брюхо, голубой чубчик, как дела, голубчик"?!

   – Какой же у тебя красивый сильный голос, Ваня! – первой заметила бурно вздымающая грудь Зина, не замечающая бросаемых на неё Викой и Зоей злобно ревнивых взглядов.

   Певческий голос у ранее всегда стеснявшегося петь Ваньки, стимулированного вокальным опытом выросшего в музыкальной семье Петровича, действительно оказался на редкость сильным и сочным, более всего напоминающим лирический баритон Георга Отса в самые лучшие его годы или, может быть, молодого Муслима Магомаева, хотя сравнивать эти два уникальных голоса едва ли возможно.

   – Гм-гм, – смущённо прочистил Петрович Ванькино горло, – Эх, девочки, гитару Малик достал нам на этот вечер, кроме шуток, конечно же, классную, но без усилителя она всё-таки заметно уступает по громкости и сочности тембра хорошей акустической гитаре. Она больше для джазовых или блюзовых вещей подходит. Ну да за неимением гербовой... Да вы ешьте, ешьте, девчата мои милые, а я вам как раз почти про ужин спою!

   Ты сказала мне любимый ты ничего, не замечаешь?

   Ничего ли не заметил, ты особенного вдруг?

   А я сказал тебе, родная, я отлично все заметил.

   ты стоишь в своем халате и у тебя в руках утюг...

   – Сразу предупреждаю, – поспешил Ванька-Петрович откреститься о всегда претившего ему в самиздатовской литературе сомнительного авторства чужих песен, – Сам я песен не пишу, никогда не писал и не собираюсь писать. А песня эта принадлежит одному очень интересному человеку, который родится, м-м-м, примерно через год, хотите верьте, хотите нет. Поэтому, мальчики и девочки, сейчас пока ничего не записывайте и не запоминайте, а вот лет так через сорок вспомните наш сегодняшний вечер и улыбнитесь!

   А ты сказала нет, любимый, я не то ввиду имела.

   Может что-то изменилось с нашей встречи в прошлый раз?

   А я сказал тебе, родная, ты совсем не постарела.

   Не поправилась нисколько и что на ужин там у нас?

   Пацаны откровенно ржали в некоторых, довольно смелых для абсолютного большинства нынешних беззубых песен, солёных местах, которые Петрович намеренно не сглаживал, а девушки либо подхихикивали, как Зоя с Зиной, либо, как Вика, прикрывая рот ладошкой, смущённо улыбались и опускали долу смеющиеся глаза.

   А ты сказала, на, лови-ка, горячо тебе, скотина?

   Борщ хотел, так на покушай, прямо с лысины твоей!

   А я сказал, ах как же больно, сука, сука, сука, сука!

   На держи две половинки, шубы норковой своей!

   Ванька же, слушающий исполняемую Петровичем песню в специфически пассивном, как впрочем, и все остальные присутствующие на этой вечеринке молодые люди, режиме, был охвачен каким-то донельзя странным чувством, которое можно было бы охарактеризовать как ощущение несвоевременной современности заблудившейся во времени песни.

   Вот так вот, ни больше, ни меньше, как бы всё это малопонятно ни звучало, ибо всё вроде бы в этой забавной песне было узнаваемое и своё чуть ли не исконно русское с извечным конфликтом диаметрально противоположных интересов мужского и женского начал.

   А в то же время, и вроде бы какое-то малость чужеватое, потому как подобный накал не очень-то, пусть даже и условно шуточных, страстей в песне зашкаливал все мыслимые и немыслимые для традиционно сдержанного, если только не сказать закомплексованного, советским воспитанием человека, пределы.

   По крайней мере, даже схожие по бытовой тематике песни Владимира Высоцкого, при всей их безусловной непревзойдённости, после того что Ванька сегодня услышал, теперь казались ему чересчур уж то ли невинными, то ли осторожными, что ли. Впрочем, вполне справедливо рассуждал он, возможно, это всего лишь только первое впечатление, которое, смягчив яркие эмоциональные краски, со временем обязательно пооботрётся и уложится в прокрустово ложе стереотипов его комсомольского восприятия.

   Здесь было бы необходимо отметить, что независимо от правомерности его рассуждений, в данном случае, незаметно для себя, простой как сибирский валенок, хотя и получивший добротное среднее образование в советской школе, семнадцатилетний деревенский парень мыслил, уже довольно активно пользуясь понятийными аппаратами и богатыми наборами ассоциативных связей всех членов своего внутреннего квартета.

   – Ванюш, а можно я буквально на минуточку прерву твои размышлизмы, пока они, не дай бог, не завели тебя слишком далеко в идеологически выдержанном, а потому и в заведомо ложном направлении? – очень мягко и тактично обратился к нему Петрович, – Автор этой песни, как бы и любой другой бард на его месте, стремился к тому, чтобы она оставалась современной в любые времена и при любом общественно-политическом строе. К тому же, насколько мне известно, автор и сам однажды выразил желание попасть в твои времена, о жизни в которых он говорил как о более чистых и простых...

   – Ванюш, а кто такой Джон Сноу? – недоумённо спросила Зина, как самая простодушная из трёх девчонок, две из которых тут же сделали многозначительно безразличные лица, мол, об этом даже и говорить не стоит, до того всем известно, кто это такой.

   – Ну, Петрович, – захихикали в Ванькиной голове сразу два других пока трезвых хориста, фанатеющих по хорошей фантастике, – Разъясняй девочкам, а заодно и мальчикам, кто же это такой, Джон Сноу, являющийся незаконнорожденным сыном верховного лорда Севера Эддарда Старка? Но при этом у нас с Виталькой будет две просьбы, Петрович. Во-первых, не вздумай перепутать его со шпионом-перебежчиком Эдвардом Сноуденом, а, во-вторых, ни в коем случае не забудь, что «Песнь льда и огня» Джордж Мартин начнёт писать году так только в девяносто первом и никак не раньше!

   – Джон Сноу, девчата, – отмазался Петрович, по множеству причин эксклюзивно личного свойства откровенно и люто ненавидевший нечаянно воспетый им же сериал, – Это такая нехорошая американская Снегурочка, но только, как бы сказать, мужского рода!

   Пока Ванька, пользуясь отсутствием в конец, что называется, оконфузившегося и куда-то спешно на сегодня удравшего Петровича, закидывался уцелевшими остатками ужина, три девицы с умным видом муссировали этимологию заокеанских Снегурочек. Ну как же, как же, ведь Сноу в переводе с английского как раз и означает снег! А в Ванькиной голове всё не утихал вызванный сбежавшим Петровичем истерический ржач двух великовозрастных обормотов, как и Петрович давно излечившихся от фанатичной любви к этому сериалу.

   – Откройте!!! – нарушил вдруг безмятежное и по-сибирски величественное спокойствие летнего вечера ор неизвестных властных голосов, забарабанивших в предусмотрительно запертую дверь неожиданно и требовательно, – Откройте, Комсомольский Прожектор!!!

   – И что это за осветительный прибор узконаправленного действия?! – крайне удивившись, спросил любивший чёткие определения хорист Марк, – В такую погоду свои дома сидят, телевизор смотрят, только чужие шастают. Не будем дверь открывать!

   – Не будем дверь открывать! – решительно повторил Ванька, дожёвывая пирожок.

   – Придётся открыть, Вань! – обречённо вздохнул Сашка, вставая и направляясь к двери, – Это же по прямому указанию аж самого деканата. А, кроме того, прожектористов обычно и окодэшники сопровождают. А это, братишка, уже сплошь каратисты!

   – Не знаю, Вань, что это за окодэшники такие, – придирчиво заметил вмиг протрезвевший в его голове ради такого зрелища капитан спецназа ГРУ, – Но каратисты они, как по мне, так себе, если судить даже только по их крупной моторике, а про мелкую я вообще молчу! Мелкой моторикой эти доходяги, как мне очень сильно кажется, всерьёз вообще никогда особо не заморачивались, поскольку, скорее всего, даже не подозревают о её наличии.

   Между тем, в широко распахнувшуюся от очередного удара дверь вальяжно вплыла, по другому и не скажешь, весьма представительная делегация, возглавляемая пожилого вида комсомолкой, которую почтительно сопровождали прочие официальные лица в составе ехидно улыбающегося комсомольца с фотоаппаратом и двоих анонсированных Сашкой окодэшников с соответствующими красными повязками «ОКОД НЭТИ» на руках.

   – Да ты, Миха, просто завидуешь, наверное, этим ребятам! – насмешливо заметил Марк, – Посмотри лучше на них непредвзятым взором, какие они юные, стройные и подтянутые. Да, карате только-только появилось в стране. Да, из-за отсутствия международных связей в этой среде методики только-только формируются и кое-где они откровенно наивные, а по нашему времени порой даже и смешные. Но ощути их боевой дух! Посмотри, какая уверенность во всемогущество любимого карате светится в их глазах!

   – Ага, голубчики, попались! – с ходу торжествующе заверещала пожилая комсомолка, – Андрюша, отсними-ка тут всё быстренько, пока они все бутылки не попрятали! А, кстати, молодёжь, где бутылки-то, я вас спрашиваю, куда бутылки дели?! Нам поступил сигнал от заслуживающих доверия товарищей, что у вас тут целую оргию девушки из Таёжногорска во главе с новеньким из Перловки организовали!

   – Мы н-н-нне... – дрожащим от обиды голосом начала встающая со своего места Вика, на глазах которой бриллиантом сверкнула непрошеная слезинка, – Мы ничего такого...

   Вот и доказывай им теперь, что ты не верблюд, затравленно мелькнула паническая мысль в дебрях Ванькиного сознания, испуганно уступившая тут же место слепой безотчётной ярости советского комсомольца, друзей которого безвинно оклеветали в его присутствии.

   – Да постой же ты, Павка Корчагин наш недоделанный! – отчаянно закричал в его голове Петрович, – Для начала, пока ты тут дров не наломал, я тебе немного заторможу участки мозга, отвечающие за столь деструктивные эмоции, а ты успокойся и выслушай, времени во внешнем мире это много не займёт, ты же знаешь уже. Вот так, молодец! Слушай, эта пожилая величественная дама вовсе не старая комсомолка, как ты для себя её определил, а замдекана по учебно-воспитательной работе Татищева. Я её фотку краешком глаза с доски почёта срисовал, когда ты искал приёмную комиссию. Так что, братан, ты бы с ней как-то поосторожнее, иначе враз вылетишь не только из общежития, но и с абитуры! Ну а теперь, давай-ка нашу любимую мантру, только потихонечку, почти про себя, а мы с мужиками тут поможем тебе ситуацию разрулить без потерь для любой из сторон. Ты же не хочешь ведь себе лишних врагов здесь нажить на ровном месте?

   Врагов, а тем более лишних, уже успокоившийся и взявший себя в руки Ванька, и впрямь не горел желанием себе наживать, а потому быстренько, но, как посоветовал Петрович, очень тихо, припомнил всех своих внутренних Гришек до седьмого колена.

   – Здра-а-авствуйте, Нина Григорьевна! – радушно приветствовал замдекана по учебно-воспитательной работе стройный молодой человек с обаятельной улыбкой на скуластом славянском лице, – Как хорошо, что вы пришли, присаживайтесь, пожалуйста! А мы тут решили комсомольское собрание абитуриентов факультета электронной техники провести за чашкой чая. Кстати, Нина Григорьевна, он у нас на травах заварен. Вы какой больше предпочитаете, с ромашкой или со смородиновым листом?

   – Здрасьте! – плюхнулась растерявшаяся от такого напора замдекана на ловко подбивший ей ноги стул, – Какое ещё такое комсомольское собрание, товарищи абитуриенты, какое, я вас спрашиваю, такое собрание?!

   – Ну как же, как же, Нина Григорьевна, – непритворно заволновался решившийся вдруг присоединиться к диалогу сам Иван, – Вы представляете, тысячи и тысячи комсомольцев, покидая в эти дни ряды своей школьной комсомольской организации и выезжая по месту поступления в другие учебные заведения, остаются не только вне комсомольского учёта, но и без какой бы то ни было поддержки своих товарищей, в которой они сейчас особенно нуждаются! Вот мы и решили провести такое собрание, по крайней мере, среди тех, кого сумели найти своими скромными силами. Мы же, Нина Григорьевна, здесь пока ещё на факультете практически никого не знаем...

   – Браво, Киса! – Получил Ванька мысленный пинок под ляжку сразу от всех засевших в его голове симбиотических паразитов, от всей души поощривших подобное проявление неожидавшейся ими Ванькиной самостоятельности – Что значит наша школа!

   – Безобразие! – стукнула по столу круглым кулачком замдекана в порыве чувств, – А куда же тогда смотрит партком и факультетская комсомольская организация? Вас, если я не ошибаюсь, Иваном зовут? Так вот, Ваня, чай мне, пожалуйста, с ромашкой, если можно. Она, знаешь, когда правильно заварена, медком душистым отдаёт!

   – А партком, Нина Григорьевна, – вступил в разговор и осмелевший Сашка, – Партком я решил поставить в известность после собрания, а чего раньше времени огород городить? Да-да, Нина Григорьевна, в партию я вступил, когда ещё на флоте служил! Так что, на этом собрании присутствует и один коммунист, который горячо поддержал прекрасную инициативу этих настоящих комсомольцев и просто замечательных ребят!

   – Та-а-ак! – зловеще зашипела Татищева, – Какая-то жалкая тварь, какое-то профсоюзное ничтожество вздумало оклеветать пятерых комсомольцев-активистов и одного честного коммуниста-краснофлотца! Это уже на явную антисоветчину тянет... Ой, не обращайте внимания, это я о своём, девичьем! Но кое-кто ответит за ваши девичьи слёзки, девочки... Но какие же, ребята, вы всё-таки молодцы! Это же, это ж как всесоюзная комсомольская инициатива может прокатить, если приурочить к шестидесятилетию комсомола...

   – Нина Григорьевна, – отряхивая запылённые брюки, вылез в это время из-под кровати более рьяный окодэшник, – Под кроватями, к сожалению, бутылок тоже не обнаружено! А можно, я их личные вещи осмотрю, может быть, они их по чемоданам заныкали? Нет, таких полномочий, конечно у меня нет, но если с их добровольного согласия...

   – Каких ещё таких бутылок?! – выпучила на того изумлённые глаза замдекана, витавшая, по всей видимости, уже где-то между замаячившими перед ней должностями проректоров по учебной и воспитательной работе, если не замещении самого ректора Вышинского, – Слушайте меня сюда, товарищи прожектористы! Если в сторону этой комнаты, не дай вам бог, хотя бы кто-нибудь из вашей братии косо посмотрит, то я вам устрою такой почётный перевод, что ничего сложнее электрического прожектора вам больше не придётся изучать! Вы меня хорошо поняли, товарищи электронщики? Тогда идите, и передайте это вашему комсомольскому и, персонально, профсоюзному руководству факультета! А мы тут пока с ребятами продолжим первое в Советском Союзе комсомольское собрание абитуриентов. Ваня, а можно мне ещё чайку с ромашкой, а то пока воспитывала этих дармоедов, в горле всё пересохло. Ах, какая же это мука, воспитывать этих балбесов! Да, вспомнила!...

   – Неужели вымыть руки?! – не выдержал оживший после исчезновения прожектористов Малик, перед глазами которого встало подлинное воплощение фрекен Бок, – Нет, Нина Григорьевна, еды-то у нас, а точнее у нашего Вани хватает, но, сколько уже можно руки с самого утра мыть? Как утки уже, однако!

   – Не знаю, о чём вы, товарищ абитуриент, – рассеяно ответила Нина Григорьевна, – Но гигиена лишней не бывает. Кстати говоря, контроль соблюдения правил личной гигиены среди поступающих комсомольцев тоже можно возложить на первичные комсомольские ячейки абитуриентов. Так, внесите моё предложение в протокол собрания, как инициативу деканата! Как это, нет протокола? Безобразие! В такой исторический момент они не вели протокол! Впрочем, что с вас, абитуриентов, возьмёшь? Девочки, на вас протокол!

   Отступление о жизни советского студенчества от сессии до сессии и в прочие дни

   Первые европейские университеты двенадцатого века породили и студенчество, ставшее не только источником пополнения квалифицированных кадров и учёной интеллигенции, но и, несмотря на первоначальную неоднородность, достаточно сплочённой социальной группой, которая, отличаясь на всех этапах развития высокой политической активностью, играло заметную роль в общественной жизни любой страны.

   Присущая студентам всех времён и народов сплочённость, даже при существовавших иногда между ними возрастных, сословных, национальных и материальных различиях, объяснялась, прежде всего, общностью видов их деятельности, которая неизбежно превращала студенчество в единую социально-профессиональную группу.

   С развитием промышленных способов производства и, вызванным этим, повышением социальной значимости высшего образования, начиная с середине восемнадцатого века растет и роль студентов в жизни общества, а научно-техническая революция середины двадцатого века влечёт за собой крупные сдвиги в их положении и составе.

   Острая общемировая потребность в квалифицированных кадрах вызывает стремительный рост численности студентов, которая с 1950 по 1966 годы вырастает во всём мире более чем в два раза, причём преимущественно в молодёжных возрастных группах.

   В бурно растущих высших учебных заведениях увеличивается концентрация студентов, делая студенческие городки всё более и более многолюдными, а массовость высшего образования размывает его традиционную однополую элитарность, делая студенческую среду более демократичной по своему социальному происхождению и полу.

   Общая деятельность студентов, подкрепляемая не только совместным профессиональным обучением, но и активным участием в политических, культурных, спортивных и бытовых студенческих организациях в сочетании с возрастной однородностью и территориальной близостью, порождает у них такую социальную общность, которой не имеет ни одна другая социально-профессиональная группа.

   История советского студенчества неразрывно связана со становлением системы высшего образования в стране, но появление понятия студенчества связывают не с Петровскими и даже не с Елизаветинскими или Екатерининскими временами, а с началом девятнадцатого века и именем Александра Первого, при котором был принят новый регламент Академии наук, обязывающий заботиться о подготовке академиков из студентов университетов.

   Именно при Александре Первом в 1803 году было принято первое в России положение об устройстве учебных заведений на основе принципов бессословности, однако, в условиях крепостного права оно не могло быть реализовано из-за своей утопичности, поскольку, в её основе лежало открытие школ для крестьян самими помещиками.

   Спустя 80 лет Александр Третий ограничивает автономию университетов, а его циркуляр «О сокращении гимназического образования» от 1887 года, прозванный «циркуляром о кухаркиных детях», фактически возвращает в них сословные ограничения, так как резко ограничивает приём в гимназии детей крестьян и городской бедноты.

   В 1917 году декрет Совета народных комиссаров РСФСР передаёт все учебные заведения Народному комиссариату просвещения, а в 1918 году другой декрет «О правилах приема в высшие учебные заведения» предоставляет право поступления в ВУЗы всем трудящимся, достигшим 16 лет, независимо от их предыдущего образования, гражданства и пола.

   Одновременно выходит и постановление о преимущественном приеме в высшие учебные заведения представителей рабочего класса и беднейшего крестьянства, которым после их поступления выплачивается повышенная стипендия, а плата за обучение отменяется

   С первых же лет своего существования советское студенчество принимает самое активное участие в хозяйственной, социально-политической, научно-просветительской, культурной и спортивной жизни страны, помогая осуществлять индустриализацию, коллективизацию, ликвидацию безграмотности и внедрение всеобщего семилетнего образования.

   В годы Великой Отечественной войны сотни тысяч студентов встают на защиту Родины, оставшиеся учатся под девизом: «Всё для фронта, всё для победы!», причём многие из них совмещают свою учёбу с работой на производстве, а после окончания войны помогают восстанавливать разрушенное народное хозяйство страны.

   В шестидесятые годы появляются студенческие строительные отряды, которые во время каникул работают на промышленных, сельскохозяйственных и строительных объектах, в сфере обслуживания, в торговле и на транспорте, что становится школой общественно-политической и трудовой закалки для будущих специалистов.

   Огромную роль в жизни советских студентов играют их комсомольские и профсоюзные организации, членами которых к концу семидесятых годов являются, за очень редким исключением, почти все студенты, более тысячи из них являются депутатами Верховных Советов союзных республик и местных Советов депутатов трудящихся.

   Как и в других странах мира, за период двадцатых-семидесятых годы в Советском Союзе значительно возрастает численность студентов, но если в остальном мире она вырастает более чем в два раза, то в СССР за тот же период она возрастает более чем в двадцать раз.

   Такой впечатляющий рост требует и адекватных мер в отношении обеспечения студентов соответствующими жилищно-бытовыми условиями, а потому рядом с ВУЗами вырастают, как отдельные корпуса студенческих общежитий, так и настоящие студенческие городки, отличающиеся по степени капитальности, этажности, ёмкости и комфортности.

   Внутренняя планировка студенческих общежитий обычно была коридорной, если двери комнат выходили в общий коридор с общим санузлом и кухней, или реже блочной, когда несколько комнат объединялись в блок с общим санузлом и другими удобствами. Первый этаж был нежилым, но мог иметь, например общий для всех этажей душ.

   Стоимость проживания в студенческих общежитиях составляла символическую сумму на уровне от одного рубля в месяц, в общежитиях с коридорной планировкой, до трёх рублей в месяц и выше, в общежитиях блочного или квартирного типов.

   Студенческие общежития отличались строгими правилами внутреннего распорядка, в соответствии с которыми на их территории запрещалось распитие спиртных напитков, пребывание гостей допускалось после изымания их документов и только до 23 часов, категорически запрещалось совместное проживание семейных пар и их детей.

   За соблюдением этих правил неусыпно следили неподкупные пожилые вахтёрши и сам комендант общежития, которым при необходимости всегда были готовы помочь члены оперативных комсомольских отрядов дружинников (ОКОД), председатели студенческих советов общежитий и сотрудники деканатов.

   В бытовом отношении студенческие общежития, по сути дела, представляли собой самые настоящие коммунальные квартиры, в которых в полном соответствии с их названием всё было общим, начиная от санузлов и кухонных плит с вечными тараканами и заканчивая разваливающейся мебелью с неистребимыми клопами.

   С другой стороны, так или иначе, но общежитие превращало вчерашнего беспомощного школьника во вполне самодостаточного и самостоятельного человека, обеспечивая его бесценным опытом самообслуживания, социальной адаптации, а также умения всегда и везде отстаивать свои насущные интересы,

   Глава четвёртая, о курсе молодого бойца и неправильных роялях в подозрительных кустах

   – Рота, подъём!!! – таким истошным ором и именно с тремя такими же восклицательными знаками начиналось отныне после первых нот передаваемого по радио Государственного гимна СССР каждое разнесчастное Ванькино утро.

   Но только после первых нот, ибо практически все последующие ноты гимна заглушались самыми разнообразными идиоматическими выражениями, изрыгаемыми в адрес капитана войск специального назначения не только и не столько остальными членами нерушимого внутреннего квартета, сколько наиболее искусным в этом деле самим Ванькой.

   Далее следовала безропотная трёхкилометровая утренняя пробежка, начинавшаяся от дверей студенческого общежития, проходившая по почти безлюдным сонным городским улицам и заканчивающаяся где-то у старого понтонного моста на левом берегу Оби.

   Уже к концу первого километра потихоньку иссякала фантазия хористов, а после второго начинала истощаться и фантазия Ваньки, чему активно способствовали свежесть раннего сибирского утра, первые трамвайные звонки и, конечно же, перепоясанная километровым Октябрьским мостом, прикрытая лишь утренним туманом, величественная красавица Обь.

   Хористами членов внутреннего квартета Ванька называл уже больше по укоренившейся привычке, потому как хором эти члены, к его немалому облегчению, говорили всё реже и реже, а главное, как по-врачебному откровенно выразился Петрович, членораздельно.

   Вот и сегодня, в то время как Миха занимался Ванькиной общефизической подготовкой, а означенный подопытный исправно пыхтел на третьем километре, трое незадействованных членов Бильдербергского клуба, периодически виртуально позёвывая, вели неспешное заседание по поводу подведения итогов первой недели своего пребывания.

   – Итак, господа, гм, простите, товарищи, – по причине хронического недосыпа несколько путано начал Петрович, по хронотипу относящийся к типичным совам, – На дворе трава, тьфу ты, на дворе воскресенье девятого июля 1978 года, то есть, вчера завершилась первая неделя нашего с вами пребывания в этой пространственно-временной области. Но я, товарищи, лучше бы выразился чисто по-русски. Ваня, закрой уши! Ох, господи, что я несу, он же нас не ушами слышит! Что, Виталий? Заморозить ему речевые центры? И ты туда же! А посредством какого внутреннего интерфейса, выражаясь твоим техническим языком, мы все тут, по-твоему, общаемся между собой? Нет, слава богу, я уже почти его расчленил на сегменты и мы можем понемногу осваивать индивидуальные каналы, но...

   – А вот за это, Петрович ты мой родной, – радостно заорал Виталий, словно девочка с туго заплетёнными косичками, вечно чему-то радующийся, – Моё тебе персональное спасибо! А то ведь надоело хором с вами вместе орать по любому поводу!

   – Так, Виталий, в чём дело? – возмутился прерванный на самом важном месте своей речи Петрович, – Я не закончил! На чём я то бишь остановился? Ах да, ладно, товарищи, Ваня у нас уже взрослый, а мы с вами в глубокой жопе!

   – В какой ещё жопе? – переспросил Марк, – Ваня, не обращай внимания, нет такого слова!

   – Как это так, нет? – возмутился вслух задыхающийся на последних метрах Ванька, – Она ведь есть! Больше вам скажу, товарищи эгрегории, она у меня теперь болит не переставая из-за всех ваших растяжек и подтяжек! А вы говорите, нет...

   – Разговорчики! – голосом строгого старшины гаркнул на всех Михаил, – У него из-за вас дыхание сбивается, между прочим, товарищи попаданцы!

   – Вот!!! – радостно завопил Ванька, доволакивая с некоторых пор общественные ноги до приметного валуна и без малейшей задержки переходя к отжиманиям от каменной плиты на одной руке, – Попа ведь есть, а жопы нет! Не-е-ет, мужики, так не бывает! Ой!!!

   – Наряд вне очереди! – ехидно бросил Михаил, – Нет-нет, не с Викой, а с Маликом. Он сегодня как раз грозился какой-то бешбармак всем сготовить. Картошки ему начистишь, что ли, ну и там по мелочи, что попросит. Как это, в бешбармаке картохи нет? И что это за блюдо тогда без картохи? Ох уж эти неруси, что хотят, то и делают! Ножи тогда поточи! Любой мужчина должен уметь ухаживать за холодным оружием!

   На целую минуту все тут же пристыжено примолкли, вспоминая, как часто и насколько правильно они точили в бывшей жизни кухонные ножи матерям и подругам. Выводы, по всей видимости, оказались для всех не слишком-то и утешительными, поскольку говорить дальше на данную тему никто желания так и не изъявил.

   – Гм-гм, – смущённо откашлялся Петрович, – Ну, так вот, товарищи, на сегодняшний день мы с вами находимся в глубочайшей, прошу прощения, заднице! Во-первых, наш крайний сеанс бинаурального погружения был неожиданно прерван самым грубым образом. Что у них там произошло, я даже предположить не могу, слишком мало исходной информации. Но факт, как говорится, налицо. Вот уже неделю, товарищи, целую неделю мы находимся здесь без всякой связи с нашими телами, а то, что наш эгрегор находится здесь, указывает, либо на нашу коллективную кому, либо на смерть. К примеру. В результате теракта...

   – Петрович, а ты не исключаешь какой-нибудь третий вариант? – вмешался в процесс их обсуждения Михаил, – Ведь могло оказаться, к примеру, и так, что у них просто техника их бинауральная отказала, ну, деталь дефицитная сгорела, а мы там сидим в твоём номере и от скуки квасим всю эту неделю?

   – Третий вариант, мужики, к нашему превеликому сожалению, я вынужден решительно и бесповоротно исключить по той простой причине, что душа у человека одна и копировать эту душу, тиражируя затем под копирку в любом произвольном количестве экземпляров в целях её разбрасывания по различным пространствам и временам, невозможно. Поверьте мне просто на слово, друзья, как врачу, пусть даже и молодому, но успевшему повидать уже немало смертей. Эта уверенность сидит во мне где-то на иррациональном уровне как ощущение того же чужого взгляда у людей в зонах боевых действий.