Текст книги "Лирика разных лет"

Автор книги: Марк Гроссман

Все слова, как наказанье

 
Все слова, как наказанье,
Все стихи, как глухота.
Я люблю вас несказанно,
Ваши тихие цвета.
Глаз глубинное горенье, —
Запылавший от него
Огонек стихотворенья,
Откровенья моего.
Оттого и ноша проще,
И видней иной изъян,
Что иду я не на ощупь,
Вашим светом осиян.
Сам себе кажусь моложе,
И горжусь, сжигая век,
Что для вас я, видно, тоже
Не прохожий человек.
 
 
1969
 

Воспоминание

 
На песке кипела пена,
Тьма творила волшебство,
И была благословенна
Ночь доверья твоего!
Огрызался гром над нами,
И стонали тополя,
И качалась, как цунами,
Черноморская земля.
Ливень рушился, стеная,
Забивая окоем.
И стояла ты, лепная,
В мокром платьице своем.
А потом гроза умолкла,
Посинела гор гряда,
И ворочалась у мола
Изнуренная вода.
На заре кричали чайки,
Чуть поскрипывал причал,
И на море, цвета чаги,
Парус спущенный скучал.
Будто угли под золою,
На закате облака —
Тлело в памяти былое,
Непогасшее пока:
Я искал тебя немало,
Но, закованная в льды.
Погребала даль немая
Мимолетные следы.
Я искал тебя вседневно,
Припоздавшая весна,
Синеглазая царевна
Из мальчишеского сна.
…Отпылали гор вершины,
Бриз раскачивал буи,
И, вздыхая, тишь сушила
Косы влажные твои.
Улыбнулась ты устало,
Ты сказала: – Что ж, зови…
И на этом свете стало
Больше боли и любви.
 
 
1973
 

Ах, пустое дело в душу лезть!..

 
Ах, пустое дело в душу лезть!..
Я не поп, и ты – не в божьем храме.
Я люблю тебя, какая есть,
С бедами твоими и грехами.
Дни тропою дыбятся крутой,
И не всем – одна и та же ноша.
Я и сам, ты знаешь, не святой,
Впрочем, мне поверь, и не святоша.
С детства помним: не рабы вещей,
Души наши – для родного края.
Леший с ними, для которых щель
В дом чужой благословенней рая.
Я давно не молод. Мне видней:
Чаще – рядом с черным голубое.
Не родной бывает нам родней,
А сестра, что вынесла из боя.
Нет, ни рай, ни царские врата
Идеалом не были нелепым,
А на стройках юности – братан,
Что делился дружеством и хлебом,
Не пилил за мелкие грехи,
Мог за дело всяческое браться,
И читал до полночи стихи
О коммуне равенства и братства.
Оттого я, верно, и пришел,
Не чудивший на веку от скуки,
Под твои приветные, как шелк.
Отдыха не знающие руки.
 
 
1972
 

Пусть их шепчутся и судачат

 
Пусть их шепчутся и судачат,
В щель замка норовят залезть, —
Это выпала мне удача,
Что ты есть у меня. Ты есть!
Дни, как лошади под вожжами, —
Мимо рощиц, полей и лиц,
И березы, как прихожане,
Торопливо падают ниц.
Ослепляет жгутами ветер.
И целую я наяву
Белоснежные зубы эти,
Глаз июньскую синеву.
Плещут очи огнем без чада,
С холодком вперемежку зной.
Ты лети, коренной, как надо.
Рядом с лебедью-пристяжной.
Ты лети коренник, лети же,
К черту вожжи и удила!
Или кровь у нас стала жиже,
Чем когда-то в бою была?
Лебединым последним плачем
Юность нам посылает весть.
Это выпала мне удача.
Что ты есть у меня. Ты есть!
 
 
1970
 

Отгорел закат над синью

 
Отгорел закат над синью,
Вьется дымка у курьи.
Пахли мятой и полынью
Губы тонкие твои.
Ты сказала, щуря очи:
– Зябко, господи спаси…
Отчего такие ночи,
Будто брага, на Руси!
Отчего фатой венчальной
Под луной блестят пески?
Чайки плачут беспечально?
Сыч хохочет от тоски?
Отчего в ночах России,
На свету своей души,
Даже бабы пожилые
Бесподобно хороши?..
Я ответил: – Видно, это
Оттого, что в лунной мгле
Наша песенка не спета,
Слава богу, на земле,
Оттого, что наше лихо
Не дает пока нам весть.
Ты косой тряхнула тихо,
Ты сказала: – Так и есть.
Ты сказала: – Наши узы
Впрок ковали колдуны…
И звезда горела в бусах,
И мерцали в косах русых
Искры первой седины.
 
 
1969
 

Бабий век

Бабий век – сорок лет.

Одна из поговорок.

 
Забрели с тобою в мо́рок
Сонных стариц – мертвых рек.
Ты вздыхаешь: – Скоро – сорок…
Ты горюешь: – Бабий век…
Для чего же эта жалость,
Будто плач перед венцом?
Ты платочком повязалась,
Девка статью и лицом.
Не роняй, как слезы, слово,
Сердце вицей не секи.
Это просто нетолково,
Это, право, пустяки.
Люди – разная порода,
Не всегда молва права.
Я подслушал у народа
Сокровенные слова.
От избытка лет страдая,
Жизнь, как прежде, славословь:
Любишь – значит, молодая.
Бабий век – пока любовь.
…На Урале, на покосе,
Есть свой срок, когда с дорог
Морось мелкую уносит
Предрассветный ветерок.
Ты забыл о тьме и стужах.
В лужах синь отражена.
Тихо рядом. Тихо в душах.
В целом мире тишина.
 
 
1971
 

Чем чувство больше…

 
Чем чувство больше, тем слова короче.
Чем сердце чище, тем скромней язык.
Мне по душе твои скупые строчки,
К немногословным письмам я привык.
Зачем любви признания и речи?
Достаточно обоим та́к прожить:
«Люблю» – сказать друг другу в первый вечер
И у могилы это повторить.
 
 
1950
 

Феникс

 
Милая, нам незачем сердиться,
Не тирань вопросами меня.
Снится мне все чаще Феникс-птица,
Грозная и грустная девица
С крыльями из пепла и огня.
По ночам, когда луна в зените,
И детишек пестует лиса, —
В эту пору сказок и наитий
Чья-то тень мелькает на граните,
Звонко загораются глаза.
И опять мерещится иль мнится
Легкое касание руки.
И живут желанных женщин лица,
И приходит время, чтоб родиться
Яростной диковине строки!
Век – не вечно радость и цветенье,
Но бессмертно жизни торжество.
…Вновь на скалах сказочные тени,
И, сгорая, возникает Феникс
На заре из пепла своего
Обновленья ласковое чудо,
Оживай, багряное, и впредь.
Отвяжись, постыдная остуда,
И сгорай, душа моя, покуда
Ты еще умеешь догореть!
Синим светом сновидений снова
Приходи. Ликуя, отрави
Домыслами времени иного,
Жаркою и тайною обновой
Оперенной пламенем любви!
 
 
1971
 

Не дал мне бог ни денег, ни удачи

 
Не дал мне бог ни денег, ни удачи,
И если что стяжал я на веку —
Одну тебя. Но кумушки судачат,
Как старые сороки на суку.
Я знаю: жизнь – неласковый учитель,
Но все ж прошу: умерьте этот гам.
Ах, замолчите! Право, замолчите!
Ну, дайте ж отдых вашим языкам!
Опять у вас я вроде на примете…
Любые семьи бог благослови.
Но жизнь – увы! – мудреней арифметик,
И нет глубин, загадочней любви.
Не новость это, впрочем. И весенний
Свой грустный груз я молча волоку.
…Не дал мне бог ни денег, ни везенья,
Одну тебя стяжал я на веку.
 
 
1972
 

Хорошо в глаза твои глядеть

 
Хорошо в глаза твои глядеть
(Их, такие, рок дарует вдовам), —
И себя, поникшего в беде,
Молодым увидеть и бедовым.
Хорошо ласкать твою ладонь
(Мы не часто любим и любимы), —
И почуять силу и огонь
Магмы, обжигающей глубины.
Хорошо души услышать тишь
(Слез слепых ты пролила немало!), —
Даже понимая: штиль, он – лишь
Отголосок грохота и шквала.
Хорошо, когда любовь жива
(Не забудь свидания и числа), —
И ронять обычные слова,
Полные диковинного смысла.
Хорошо угадывать и знать
(Пусть любовь старинна, как планета), —
Что ты вечно – синь и новизна
Голубого солнечного света.
 
 
1973
 

Когда-нибудь, в итоге долгих лет

 
Когда-нибудь, в итоге долгих лет,
Последний лист отзеленевшей ветки,
Покажешь ты в смущении куплет
Своей знакомой доброй и соседке.
И скажешь, робость пряча за смешком,
И кутаясь в платок от непогоды:
«Был стихотворец… баловал стишком
Меня в давно исчезнувшие годы.
Хоть грязь, хоть темь, а все равно торил
Ко мне тропу. Любил, не изменяя.
И всенародно в книжках говорил.
Что, может быть, из неба и огня я.
Коль есть любовь – и жизнь, как на пиру,
И называл он, модницам на зависть,
Меня и лапушкой, и умницей – не вру, —
И самой незлобивой из красавиц.
И то сказать, – я не была рябой,
А уж любила пылко, право слово…»
 
 
Пусть юность утешается собой,
Пусть старость оживает у былого…
 
 
1972
 

Уже за окнами светает…

 
Уже за окнами светает,
И свет тот зыбок, как от свеч.
Я письма женские сжигаю,
Чтоб разом прошлое отсечь.
Гори, бумага, ярься, печка,
Корежьтесь в дыме и огне
Пустое, гладкое словечко
И слово света обо мне.
Ах, женщин суд, крутой и скорый,
В ударах выцветших чернил!
Я был вам, женщины, опорой
И никогда вас не чернил.
И вы мне были, как даянье
Судьбы – не мачехи, о нет! —
Вы были бурей и боями
И обаяньем этих лет.
Вы были… были… И до грани,
Что отделяет «был» и «есть» —
Вы жизнь моя и умиранье,
Мое бесчестие и честь.
И жалость жалит, как пилою,
И рушит душу напролом,
И невозможно сжечь былое.
Сжигая письма о былом…
 
 
1968
 

Я боюсь возвышенного слога

 
Я боюсь возвышенного слога,
Оттого, в смущении хрипя,
Говорю: – Земля бедней намного
И бледнее зори без тебя.
 
 
Ах, какое все-таки везенье,
Что однажды, будто краснотал,
На тропе проселочной осенней
Огонечек твой затрепетал!
 
 
Поначалу, крохотный и хилый,
Точно искра малая в мороз,
Он тихонько набирался силы
И до неба синего дорос.
 
 
Он теперь от края и до края,
Полыхает извне и во мне,
И горю светло я, не сгорая,
На твоем нечаянном огне.
 
 
1973