Текст книги "Секретная миссия"
Автор книги: Марк Львовский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Львовский Марк
Секретная миссия
Марк Львовский
Секретная миссия
Из цикла "Здравствуйте, я Щасливкинд"
Эту историю Щасливкинд поклялся не разглашать в течение двадцати пяти лет. Он лишь записал ее от третьего лица, и текст был положен в один из самых секретных сейфов Мосада.
Вот эта история.
Был дивный день конца февраля 1998 года, тот самый день, когда Саддам Хусейн, правитель Ирака, решил отложить на неопределенное время бомбардировку Израиля ракетами, начиненными вирусом сибирской язвы.
Вся страна высыпала на улицу.
Земля гудела от радости. Верующие обнимались с неверующими; ашкеназим, правда, несколько отстраненно, целовались с выходцами из Марокко, а активисты партии "Исраэль бе алия" вышли с огромным лозунгом "Да здравствует израильский истеблишмент!"
Воздух был чист и прозрачен, и никто не смел портить его – ни машины, ни люди.
Именно в этот день Щасливкинд стоял в очереди в кассу "Суперсаля", опираясь на огромную никелированную телегу, доверху набитую покупками, и думал о чём-то своем. Рядом стояла жена и нежно выговаривала ему за излишние – "ну кому это надо покупать очищенные семечки?" – траты. Выговаривала, но думать не мешала совершенно.
И вдруг Щасливкинд почувствовал на себе чей-то пронизывающий взгляд. Подчинившись ему, он поднял глаза в сторону соседней очереди и тотчас увидел человека, который смотрел на него не отрываясь, все более изумляясь, широко открыв рот от неподдельного восторга. Это был стройный, хотя и с обильной сединой, но моложаво выглядевший, хорошо одетый, приятный мужчина. Оставив свою телегу, он подошел к Щасливкинду и, даже не представившись, спросил:
– Ты говоришь по-русски?
– Да...
– Я счастлив, что встретил тебя. Приедешь ко мне завтра в девять тридцать утра. Это очень важно. Я пришлю за тобой машину.
– Но завтра суббота...
– Бог не только простит нас, но и благословит.
– Но кто ты?
Мужчина склонился к уху Щасливкинда, поскольку был выше его, и прошептал:
– Мосад.
– Я что-нибудь натворил? – Щасливкинд похолодел, и голос его приобрел невесомость.
– Ну что ты! Но натворишь! Такое натворишь, что войдешь в историю Израиля!
– Ничего не понимаю...
– Завтра! В девять тридцать! Жду. Машина будет у твоего дома в девять. Господи, чуть не забыл взять у тебя адрес! Ну?
Щасливкинд, как кролик перед пастью удава, продиктовал свой адрес, даже не почувствовав отчаянного щипка жены.
– Ко мне не подходить! – приятный мужчина, подмигнув, бросился к своей телеге, и Щасливкинд до самого ухода из магазина ощущал на себе его восторженный взгляд.
– Что это значит? – спросила жена.
– Не знаю...
– Но он что-то шепнул тебе!
– Что он из Мосада...
И совершенно неожиданно в ней поднялась волна необоснованной гордости за мужа. Больше по этому поводу она не произнесла ни единого слова.
Ночь прошла ужасно. В разнообразных снах звучали пистолетные выстрелы, автоматные очереди, а один раз его допрашивали смуглые ребята с дырявыми колготками на головах. Что смуглые, он понял по их рукам.
Наутро, невыспавшийся, разбитый, полный самых мрачных дум, Щасливкинд взял собаку и вышел на улицу. Его окутали тишина и прохлада.
Умиротворенные, свежие, с чуть припухлыми от недавнего сна губами, верующие семьями направлялись в синагогу. Женщины и девушки были сплошь хорошенькими, в изящных шляпках, в длинных юбках с разрезом, в котором с регулярностью маятника показывались самые аппетитные части их ножек.
Собака, словно почувствовав великую печаль своего хозяина, не носилась по тротуару, а тихо шла рядом, то и дело ласково и преданно вскидывая на него черные бусинки глаз.
"Что от меня хочет Мосад? Конечно же, выполнения какого-то задания. Но ведь я, честно говоря, трусоват. И не совершил еще ни одного подвига, кроме приезда в Израиль. Я скажу им "нет" и всю оставшуюся жизнь буду презирать себя. И не только я... Но сказать "да"... – у Щасливкинда немедленно холодели ноги.
"Ну почему она спит? – с болью подумал он о жене. – Я бы спал на ее месте?.. Но в конце концов, мы живем в демократическом государстве, и я имею право отказаться от всего, что мне нежелательно! Тем более, что не обучен, непредсказуем и трусоват. Дайте мне, в конце концов, тихо любить свою Родину!"
Очень скоро ему до головокружения захотелось горячего кофе и мягкого белого хлеба, намазанного маргарином "Мацолла" и увенчанного добрым куском нежного сыра. Да и была уже почти половина девятого...
Он открыл дверь квартиры и в который раз убедился, как несправедлив к подруге своей нелегкой жизни. Прибранная, свежая, как утро в сосновом лесу, с блестящими от волнения глазами, она ждала его за столом, на котором возвышалась гора только что испеченных, нежных, необыкновенно пахучих блинов. И веяло холодком от только что открытой сметаны, и ароматно дымился кофе, и сверкающая тарелка, с аккуратно положенными по сторонам ножом и вилкой, в волнении ждала прикосновения хозяина дома.
– Я подумала, – сказала жена, влюбленно глядя на мычавшего от обжорства мужа, – что наша жизнь теперь совершенно изменится.
– В особенности если я не вернусь с опасного задания.
– Но почему обязательно опасного?
– А какие еще могут быть задания у Мосада?
– Представь себе, что тебя всего лишь куда-нибудь повезут, чтобы кого-нибудь опознать. Я читала о таком.
– И, конечно, заплатят за это.
– Не своди все к деньгам! Если ты хорошо выполнишь это задание, тебя пошлют еще куда-нибудь.
– Ты видишь во мне профессионального разведчика?
– Не боги горшки обжигают.
– Но и не Щасливкинд.
– Ты представляешь, ждать тебя после каждого задания, вскакивать после каждого звонка в дверь, прислушиваться к каждому шороху, вслушиваться в сообщения по радио...
– Я не умею стрелять,
– Но ты же мужчина!
– Ты судишь об этом весьма односторонне.
– И каждое твое возвращение будет праздником! Щасливкинд, я хочу гордиться тобой!
Раздался осторожный стук в дверь, жена бросилась открывать, и в квартиру вошел такой красавец, что застыла даже собака.
– Я думала, что в Мосаде работают только малозаметные мужчины, неожиданно для самой себя произнесла госпожа Щасливкинд.
"Вот почему она считает, что я могу стать профессионалом", – обиженно мелькнуло в голове ее мужа,
– Ну что вы, геверет, Мосаду мужчины всякие нужны, мужчины всякие важны, – обволакивающе произнес красавец.
Жена почему-то покраснела, и Щасливкинд решил поскорее выпроводить посланца из дома. Он демонстративно и глубоко поцеловал взволнованную супругу, шепнул ей на ухо, чтоб дочерям – ни слова и, придав липу выражение целеустремленности и решимости, вышел на улицу, естественно, вместе с красавцем.
Их ждала болотного цвета старая "Шкода".
И Щасливкинду тотчас стало плохо.
"Меня похищают! Какой идиот, неизвестно кому дать свой адрес!"
Красавец лихо вел машину по пустому субботнему шоссе, весело напевая незнакомую Щасливкинду мелодию. Минут через двадцать они примчались в Тель-Авив и после многих поворотов и разворотов остановились во дворе небольшого, неприметного дома.
Страх быть похищенным пропал.
"Глаза не завязали", – Щасливкинд входил в роль. Ему стало интересно. Внутри появилась даже некоторая отчаянность. Сердце билось весело и надежно.
Салон, где его принял вчерашний незнакомец, был обставлен удивительно разношерстно. Создавалось впечатление, что хозяина недавно арестовали, но обстановку сменить еще не успели. В самом деле, можно представить себе некую квартиру в Израиле, где на одной из стен висел бы Рабин, обнимающий детей, а на другой – дети, обнимающие Натаниягу...
– Зови меня... ну, что ли, Абрамом, – сказал незнакомец.
Они расположились в неудобных креслах по разную сторону небольшого журнального столика.
Как и при вчерашней встрече, чем больше Абрам смотрел на Щасливкинда, тем всё более изумленным становилось его лицо. Когда большего изумления разместить на нем было уже невозможно, он выдохнул:
– Копия! У тебя есть близнец?
– Нет.
– Копия! Я такого еще не видел! Так вот, слушай, адон Щасливкинд. Речь идет об одной из самых значительных операций нашей организации. Нельзя не признать, что в последнее время нас преследуют многочисленные неудачи, можно даже сказать – провалы. Но впечатление слабости они могут вызвать только у дураков. На самом деле, это провалы сильной организации, провалы, показывающие, как глубоко и мощно мы копаем. С другой стороны, без провалов кто бы вообще знал о нашем существовании? Кто бы боялся нас? Понял?
Щасливкинд кивнул в знак полного согласия.
– Далее, – продолжил Абрам, – ты можешь отказаться от участия в операции. Мы, слава Богу, живем в демократическом государстве. Правильно?
На этот раз кивок Щасливкинда был исполнен не только понимания, но и радости.
– Но не будем кривить душой, даже в демократическом государстве бывают моменты насилия, например, на допросах. Понимаешь?
Щасливкинд понял и это, но абстрактно, безотносительно к себе. Однако, чисто инстинктивно, ногти на ногах подобрал.
– Ну и конечно есть такое понятие, как долг. Понимаешь?
И это было предельно ясно, но вызвало уже некоторое беспокойство.
– Мы, израильтяне, зажрались. Забыли, кто окружает нас. Понимаешь?
– Я-то никогда не забываю! – воскликнул Щасливкинд. – Поэтому и отношусь с некоторым сомнением к мирному процессу, начатому в Осло.
– Об этом сейчас не надо. Это твое личное дело, А теперь скажи, так бы в КГБ с тобой разговаривали?
– Разница, конечно, огромная!
– Вот видишь! Итак, ты можешь отказаться. Но даже при этом будешь обязан хранить в тайне всё увиденное и услышанное здесь в течение двадцати пяти лет. Понял? И мне недостаточно твоего слова; ты подпишешь соответствующий документ. Понимаешь?
– А жена?
– Ты думаешь, ей надо рассказать?
– Попробуй не расскажи! Но можно без подробностей.
– Она болтлива?
– В зависимости от настроения.
– Что ж, и с нее возьмем письменную клятву. Но расскажу ей об операции я сам. Договорились? Итак, Щасливкинд, никому ни слова!
– Клянусь детьми!
– Да, это самое дорогое, что есть у Израиля, и, собственно, ради них мы идем на жертвы, совершаем подвиги и так далее.
Абрам вытащил из палки лист, сверху донизу усыпанный мельчайшими буквами, пробежал его глазами и протянул Щасливкинду для подписи. Тот, тоже пробежав глазами и не поняв ни единого слова, тем не менее, сотворил на своем лице – надо сказать, без всякого напряжения, просто по привычке умное и одновременно задумчивое выражение и подписал.
– Молодец, – сказал Абрам, – иврит у тебя – что надо! Итак, слушай... Мы перехватили русского разведчика, еврея, который после непродолжительной и очень продуктивной беседы сообщил нам, что в точно назначенное время, естественно ночью, к берегу Ирака причалит катер, спущенный с русской подводной лодки. Цель этого визита – доставка Ираку контейнера с вирусом сибирской язвы, особо стойким к дождям и хамсину. Принять контейнер должен был перехваченный нами разведчик, выполняющий роль посредника между Ираком и поставщиками этой гадости. Условно будем звать его, ну, скажем... Гершеле.
– Какая сволочь! Еврей – и такое!
– Что ты знаешь?! Каких только евреев не перевидели мы в этих стенах! Страшно сказать! Но есть в них во всех одно очень хорошее свойство – не могут терпеть боли. Замечательное свойство!
– Против своего народа! – продолжал ужасаться Щасливкинд.
– Вот-вот, а этот, Гершеле, еще и идейный. Место, кричит, евреев в галуте! Мол, только в галуте по-настоящему раскрывается их потенциал. А Израиль, говорит, превращает их в ординарный народ, да еще и разбавленный гоями. Где, кричит, ваши Нобелевские лауреаты?
– И поэтому он готов помочь Ираку уничтожить Израиль?
– Я тоже спросил его об этом. И знаешь, что он ответил? Что никому не дано уничтожить еврейский народ! Каково?
– Да-а-а, – не нашел ничего лучшего в ответ Щасливкинд.
– Конечно, зная суть этой операции, мы можем просто разрушить их гнусный план. Но нам надо много больше – доказательства причастности русских мафиози к поставкам в Ирак неконвенционального оружия.
– Так, нажмите на этого Гершеле и заставьте его выступить с разоблачениями по телевизору.
– Да кто ж нам поверит? Скажут, что накачали наркотиками или купили. Нет, дорогой, надо сфотографировать передачу контейнера и, более того, привезти образцы вируса.
– Ничего себе! – сказал Щасливкинд.
– Будешь фотографировать в инфракрасном излучении и в автоматическом режиме – ничего не надо нажимать, ни в кого не надо целиться объективом и уж, тем более, стрелять вспышкой, – хохотнул Абрам. – А отбор пробы вируса вообще детская игра.
– Кто будет фотографировать?!
– Вот мы и подошли к самому главному. Ты страшно, невероятно фантастически похож на эту сволочь. Его самого хватит сибирская язва, когда он увидит тебя!
Абрам был счастлив.
– И что же... я должен буду делать?
– Как что? Пойти на встречу с русскими вместо Гершеле! Сделаем это дело хорошо, я обязательно найду тебе переводчика с русского на иврит, профессионала, недорогого, и пусть весь ивритоязычный Израиль наслаждается твоими рассказами!
– Всё знаете обо мне...
– А как же...
– А если я провалюсь?
– Категорически запрещаю думать об этом перед операцией. Да что, собственно, от тебя требуется? Приедешь на место, получишь контейнер, отъедешь немного, подбросишь в него кое-что, предварительно взяв пробу, передашь обезвреженный контейнер кому надо и – домой!
– Открыть контейнер с вирусами?!
– Умница. Я знал, с кем разговариваю. Не надо ничего открывать. Мы снабдим тебя крошечной дрелью с удивительным сверлом. Ты и не представляешь себе, где оно только не делало дырок! Помню, как-то... Нет-нет, тебе еще не всё можно рассказывать! В этом волшебном сверле, несмотря на его ничтожный диаметр, есть сквозное отверстие, через которое ты сначала отберешь пробу, а потом, путем несложного переключения, запустишь в контейнер специальный яд, и Саддам получит вместо сибирской язвы нюхательный порошок. А мы -настоящую сибирскую язву... в смысле, для разоблачения, понимаешь?
– Но я никогда не занимался такими вещами... У меня масса вопросов... Как, например, я найду это место?
– До Ирака ты будешь с нашими людьми, а в Ираке тебя почти до места будут сопровождать иракцы. Заблудиться просто невозможно!
– Иракцы?!
– А что иракцы? Нормальные люди. Они же будут думать, что ты русский специалист по контейнерам с сибирской язвой. А к русским они относятся превосходно. Этот гад, Гершеле то бишь, рассказывал, что всё время угощают сладостями.
– Я терпеть не могу восточные сладости.
– Съешь один раз. Нашим людям и не такое есть приходилось!
– А если Гершеле, сволочь эта, наврал в какой-нибудь мелочи?
– Не наврал, – устало поправил Абрам. – Я не могу тебе рассказывать о всех перипетиях этой операции... Но он ничего не наврал... Клянусь детьми. На этот раз – моими!
– Но я могу совершить миллион ошибок!
– Не ошибается только тот, кто ничего не делает!
– Сам придумал?
– Нет, кто-то из великих. Еще в школе учили, но я забыл, как зовут его.
– В конце концов, я... я просто боюсь!
– Если бы я не чувствовал этого, то не имел бы с тобой дела. Нам нужны люди, говорящие правду, говорящие от чистого сердца. Понимаешь, второго такого случая наказать российских миротворцев, у которых под самым носом, а то и с их ведома, действуют продавцы смерти, может, больше и не представится. Не дадим им по рукам сейчас, кровью потом харкать будем!
– А моя кровь – для тебя не кровь?
– Да там же делать нечего! Приехал, взял, испортил, отдал, уехал, рта раскрывать не надо. Только пароль!
– Но зачем вообще нужен посредник?
– Иракцы волнуются. Есть подозрение, что по дороге русские могут продать контейнер Ирану, а Ираку привезти туфту.
– Да как я отличу туфту от настоящего? Я что, специалист?
– Настоящий контейнер излучает особые волны, которые будут улавливаться специальным устройством, приклеенным к твоему голому телу в области паха. Если контейнер – не туфта, ты будешь ощущать там лёгкие покалывания.
– Почему именно в области паха?
– Там – всего чувствительней! Ты что, никогда не получал ногой по яйцам?
– А если контейнер будет настоящим, а содержимое продадут в Иран?
– Исключено! Это всё равно что вытащить ребенка из тела матери в начале беременности... Но как же я рад, что нашел тебя! Ты задаешь вопросы, которые свидетельствуют не только о высоком интеллекте, но и о таланте разведчика. Ты не тем занимаешься, Щасливкинд, по тебе разведка плачет!
– А каким образом я буду передвигаться по Ираку?
– Полетишь на небольшом спортивном самолете, и в Басре, в нужном месте, тебя сбросят на парашюте.
– На парашюте?! Я не умею!!!
– Это абсолютно безопасный парашют, обеспечивает удивительно мягкую посадку. Иракцы стащили его у американцев во время войны в Персидском заливе. Даже старухи прыгали с этими парашютами!
– Какие старухи?
– Американские. На испытаниях этого парашюта за каждый прыжок старухам давали по сто долларов. Очередь стояла! Ты даже не заметишь, как приземлишься.
– А что потом с парашютом?
– Подробности получишь от нашего человека по пути в Ирак.
– Я всё-таки не понимаю: неужели для столь важной операции нельзя было найти профессионала и загримировать его под Гершеле?
– Это крайне опасно! Могут направить луч фонаря прямо в лицо. Но если бы я не нашел тебя, нам пришлось бы пойти на этот страшный риск.
– Я ведь говорил, говорил жене, что не надо идти в магазин! Но меня разве уважают в моем собственном доме? Меня слушают?..
– От судьбы не уйдешь...
– Что это значит? Вы даже не даете мне времени подумать!
– Сегодня ночью надо быть в Ираке... – устало и отрешенно сказал Абрам.
– В Ираке...
– А знаешь, что мне нравится в тебе больше всего?
– Что же?
– Ты не спросил, что полагается тебе в случае удачного завершения операции.
– А действительно, что?
– Два дня вместе с женой в четырехзвездном отеле в Тверии!
– Как обрадуется жена! Но знаешь, Абрам, я вспомнил, что у меня уйма работы. Невпроворот! – Щасливкинд даже привстал.
– Уже всё улажено. Твой директор гордится тобой!
– Но это же тайна!
– Он – наш человек. Разве ты не знаешь, откуда в Израиле набирают кадры руководящих работников?
– Теперь знаю...
И он снова сел, безнадежно так сел...
– А теперь тебе предстоит встреча с Гершеле. Только взглянуть на него, понять его жесты, подчеркиваю, не внутренний мир, а только пару-тройку жестов. В этом деле важна не личность, а внешность. Ну, и пароль, естественно.
Абрам нажал кнопку, и появился красавец.
– Приведи его! – приказал Абрам.
Красавец, по-военному развернувшись, ушел за Гершеле.
Через пару минут Щасливкинд, едва успев придать своему лицу гневное выражение, увидел русского шпиона.
Это был невзрачный тип, действительно напоминавший лицом нашего героя, но, конечно, не в такой степени, как это описывал восторженный Абрам. Как ни странно, Гершеле был весел, выглядел хорошо накормленным и совершенно без следов физического насилия над ним, во всяком случае, на открытых взору частях своего плюгавого тела.
– Абрам, – сказал Щасливкинд, – этот Гершеле так же похож на меня, как я – на тебя.
– Ты не профессиональным взглядом смотришь на него. Жесты, жесты изучи! Гершеле, покажи самый характерный!
Гершеле с готовностью стал левой рукой чесать подбородок, а правой залез в ближайшее ухо.
– Ты делаешь это всегда одновременно? – поинтересовался Щасливкинд, неожиданно для самого себя на иврите.
– В минуты раздумья, – весело ответил Гершеле. – В нормальной ситуации – раздельно.
– А откуда ты знаешь иврит?
– Думаешь, я первый раз пробираюсь через Израиль?
– Скажи, как ты можешь помогать врагам еврейского народа?
– Еврейский народ? – Гершеле завелся с полуоборота. Где ты видел его? Выйди на улицу! Найдешь ли ты хоть одного высокого, с библейским лицом? Да какое там?! Просто с думающим лицом? Суета, гвалт, черные, желтые, а русских, русских-то сколько! Народ... Каждые шестьдесят часов – убийство! Каждые – не помню сколько часов – изнасилование. Каждые двадцать минут угон автомашины! А дорожные катастрофы? Это – еврейский народ? Это вырождение генотипа! Это – уничтожение генофонда! Почему сбежал от вас великий актер Миша Козаков? Почему Спиваков предпочел Испанию? Бродский даже ни разу не посетил Израиль! Кто представляет страну на Евровизионе?! Мужчина, изменивший свой пол! Ужас... И это – страна евреев? Где ваши Нобелевские лауреаты в области науки и техники, а? Где ваш чемпион мира по шахматам? Вас надо встряхнуть! Вы должны, наконец, оценить самих себя! Стоило ли вообще создавать эту страну? Но что, кроме войны, настоящей, с сибирской язвой, с химией, способно дать ответ на этот вопрос?
– Что ты несешь?! – Щасливкинд озверел. – Мало мы воевали?!
– С кем? С безграмотными феллахами? Теперь вот попробуйте!
– Да кто ты такой, чтобы решать, жить нам или нет?! Да ты знаешь, кто ты?
– Знаю. Все меня называют фашистом! Дураки, ибо я один по-настоящему думаю о будущем своего народа!
– Да посмотри на себя! Ты, что ли, генофонд? Едва метр семьдесят! А рожа-то, рожа! И если с такой страстью ты хотел проверить нас в деле, что же так быстро продался Мосаду?
– А меня неудачи только закаляют! В следующий раз Мосад не услышит от меня ни слова!
– Как, – в ужасе обратился к Абраму Щасливкинд, – у него будет еще и следующий раз?
– Что делать... – грустно ответил Абрам. – После операции придется его отпустить: одного нашего человека выручить надо, попался в России, бедолага...
– Ты рассказал всю правду об этой операции? – грозно обратился к Гершеле его двойник.
– Я не приучен лгать! – гордо вскинув голову, ответил Гершеле. Абрам нажал кнопку, появился красавец.
– Уведи его!
– Подумайте над тем, что я сказал, евреи! Горька истина! Ох, горька! Галут – вот наша родина! Читайте Библию! И Иосифа Флавия! – И с этими словами Гершеле растворился в двери.
– Но почему в Иорданию он пробирается через Израиль? – профессионально спросил Щасливкинд.
– Говорит, что ему необходимо время от времени подышать воздухом святых мест иудаизма.
– Надо же...
– Так, ясен тебе, хотя бы приблизительно, этот тип?
– И как только таких берут в разведку?
– Какова сейчас Россия, такова и ее разведка. Так ясен тебе этот тип?
– Я совершенно другой человек!
– И это замечательно! Нам только не хватало таких уродов! Итак, уточняем маршрут и – вперед!
– Так влипнуть!
– Тобой будут гордиться твои дочери!
– Через двадцать пять лет?
– Не всё кончается с этой жизнью.
– Но очень многое.
– Пройдемся по маршруту.
– Пройдемся... Погуляем...
– Мне не нравится твое настроение, но иного я и не ожидал. Лишь очень ненадежные люди бравируют отсутствием страха и сомнений. Итак: из Тель-Авива – самолетом в Эйлат, из Эйлата – вертолетом в Акабу, оттуда машиной в Амман, из Аммана – машиной на иордано-иракскую границу; пересекаем ее; первая встреча с иракцами, пароль – "Саддам", отзыв – "Хусейн".
– Убогая, однако, у них фантазия.
– А я считаю, что умно: и забыть невозможно, и всё так просто, что никакой враг не догадается. Но, увы, подобные пароли возможны лишь при тоталитарных режимах. При наших плюрализме и разодранности общества разведчик, имея, например, пароль "Ицхак", вместо положенного отзыва "Рабин" запросто, только из одной ненависти к левому лагерю, если он сам, естественно, принадлежит правому, ответит "Шамир". Итак, пароль "Саддам", отзыв – чтоб ему пусто было! -"Хусейн". С иракцами едешь в приграничный городок Абу-Трейбл. В машине старайся молчать. Максимум на "салям алейкум" ответишь "алейкум салям".
– Но у меня жуткое произношение!
– О чем ты говоришь? Не дай бог, если бы у тебя было хорошее произношение!
Это был явный прокол. Щасливкинд весь покраснел.
– Ничего, – добавил Абрам, – это и есть учеба, Далее. Из Абу-Трейбла летишь на спортивном самолете вдоль границы Ирака с Саудовской Аравией до города Басра. Помнишь географию?
– Эту – нет! Помню только, что Волга впадает в Каспийское море.
– На человека, которого не покидает чувство юмора даже в непростых ситуациях, всегда можно положиться. Проверено! Итак, Басра. Там тебя, как мы уже говорили, сбрасывают на парашюте, и ты на приготовленной для тебя автомашине едешь в город Фао, на берег моря, где тебя и найдет русский мафиози. Машину поведешь сам.
– Но я вожу только автомат!
– Учтено. Это будет "хонда" – автомат с объемом двигателя в тысяча четыреста кубиков, черная. Буба, а не машина! И запомни: ключи будут лежать под правым передним колесом. Чуть подкопаешь и найдешь.
– Но почему они не выбросят меня прямо на берегу?
– Там могут люди купаться.
– Ночью?
– А ночью не купаются?
– Но как я узнаю, как ехать в этот Фао?
– Машина будет ждать тебя прямо на шоссе, ведущем к нему из Басры. Радиатором в нужном направлении. Приедешь на берег моря, выйдешь из машины и пойдешь к ярко освещенной картине, изображающей Саддама Хусейна. Сядешь под ней и будешь ждать русского. Ровно в четыре тридцать он придет, отдаст тебе контейнер, ты ему – чек, который вручат тебе для него иракцы по дороге в Басру. На обратном пути из Фао в Басру просверлишь контейнер, отберешь пробу, потом испортишь его содержимое. И все дела. Пароль для русского "полный", ответ – "п__дец".
– Ну и произношение у тебя!
– Поэтому не я, а ты едешь на встречу с ними.
– А почему иракцы не дают мне водителя "хонды"?
– Наконец-то ты задал этот вопрос. Отвечаю: они дадут водителя, но он будет ликвидирован. Как ты в его присутствии мог бы обезвредить содержимое контейнера?
– С ума можно сойти! Но когда я приеду назад, они же спросят, где водитель!
– Умница! У тебя будет записка, якобы от него, что он остался купаться.
– И они поверят?!
– Да. Этот шофер часто так поступал.
– Он что, идиот?
– Можно сказать, что был идиотом. Итак, вернешься в то же место в Басре, отдашь иракцам просверленный, испорченный контейнер, и всё! Учти, если контейнер окажется фальшивым, всё равно просверли его и испорть содержимое.
– Зачем?
– Иранцы могут заменить его на фальшивый, но всё равно содержащий какую-нибудь гадость. Понял? И меньше, чем через сутки ты – дома, овеянный будущей славой.
– А что, этот шофер так запросто даст убить себя? А вдруг начнется перестрелка?
– Если бы ты знал, кому поручена ликвидация его! Итак, поезжай домой, отдохни, посмотри телевизор, не наедайся до отвала, всё обдумай, и в три часа дня за тобой приедут...
Абрам встал. В его глазах сверкнул огонь. Он обошел стол, приблизился к тоже вставшему Щасливкинду, обнял его и поцеловал:
– Родина умеет быть благодарной!
И Щасливкинд с тоской вспомнил вычитанное в газете: "Когда государство посылает своих граждан на смерть, оно называет себя Родиной"...
Красавец по пути домой уже не пел.
"И почему я не отказался? – думал Щасливкинд. – Трус потому что. Именно трусость не позволила мне сказать "нет"! Я не свободен! Я всё еще советский человек, раздавленный понятиями Долга, Родины. Я понимаю, когда Родина в опасности, когда всем надо... Но здесь, при наличии армии профессионалов..."
Красавец вдруг нарушил молчание.
– Я рад, что ты согласился. Теперь я могу сказать тебе – ты уже свой, что мы живем в стране хапуг, и мне до слёз радостно видеть человека, совершающего смелый, а главное, бескорыстный поступок во имя страны. Посмотри вокруг: только урвать, только обвинить другого, только добиться власти! И это естественно: мы же все вышли из галута, где ухватить, хапнуть было единственным способом выжить. Думаешь, легко изменить это в себе? Сколько поколении потребуется! Хапнуть и сказать "ийе беседер". Боже мой, боже мой... Но я так люблю эту страну, эту землю, так полон порой надежд! И когда вижу таких, как ты...
Красавец почти плакал.
– Ты не слишком взволнован? – спросил изумленный Щасливкинд.
– Не волнуйся, я хорошо вижу дорогу. Да, я сентиментален. Собственно, из-за этого и работаю в должности "кушать подано", а такие, как ты, идут, рискуя жизнью, на операции.
"Ни одному слову не верю! – думал Щасливкинд, – театр! Но игра! Вахтанговец! Господи, что происходит? Меня мистифицируют! Но кому это понадобилось?! Зачем? Или группа сумасшедших актеров вырвалась из дурдома и затеяла спектакль под названием "Мосад"? Но я-то тут при чем? Не надо волноваться. Никто за мной не приедет. Максимум, позвонят по телефону и завопят, балдея от восторга: "Ну, как мы тебя разыграли?! А?!" Если бы кончилось так! Господи, дай мне это!
– Я приеду за тобой ровно в три. И без всяких там штучек! У нас уже нет времени на подмену. Ясно?
Глаза красавца были холодны и прозрачны. На лице – ни следа сантиментов...
В свою квартиру Щасливкинд вошел сломленным окончательно. Сославшись на усталость и недомогание, прошел в спальню, разделся и лег. Через минуту вошла жена и шепотом сообщила, что всё знает, что ей звонил Абрам, что она подпишет "о неразглашении", а дочерям сказано, что папа уезжает на день-два в командировку в Тверию...
– Что ты знаешь о моем задании?
– Щасливкинд, я же дала клятву молчать!
– Ты умница и очень надежный человек!
– Абрам от тебя в восторге! Я горжусь тобой! – Глаза жены увлажнились.
– На памятник денег у тебя хватит?
– Не говори глупостей!
– Не страшно говорить глупости, страшно делать их. Запишешь это, ладно? И учти, казнят в Ираке публично, и казнь показывают по телевизору. Будешь со мной до конца.
– Хочешь извести меня?
– Есть хочу.
В тоне его появились почти забытые, властные нотки. Жена тотчас помчалась на кухню. Через несколько минут раздалось ее веселое: "Всем к столу! Обед готов!"
...Было необыкновенно вкусно.
Дочери, узнав, что из Тверии кроме рыбы привезти нечего, интерес к отцу потеряли совершенно и защебетали о делах куда более важных.
Что касается жены, то она то и дело вскидывала на мужа глаза, полные любви и восторга.
Сам же хозяин дома был суров и молчалив.
– Девочки, – вдруг сказала жена, – не трещите так, вы мешаете отцу думать!
– Думать за обедом? А в спальне нельзя? Раз в неделю приезжаю домой и не могу как следует поговорить с сестрой! – Это был монолог старшенькой.
"Боже мой, какая страшная жизнь у разведчиков! Ни попрощаться по-человечески, ни открыть друг другу сердца. Врать, всю жизнь врать! А потом родные напишут о тебе воспоминания, лживые, как и вся твоя казненная жизнь..."
...Перед его глазами мерной чередой побежали строчки, написанные кем-то из энергично жующих сейчас: "Мы понимали, чего стоило ему это искрометное веселье. Только глаза выдавали его, глаза, полные печали и необыкновенной любви к нам. "Ты вернешься!" – кричало всё в нас. "Я вернусь!" – вопило всё в нем. Мы понимали, что судьба одарила нас счастьем жить с необыкновенным человеком. Мы гордились им! Мы старались быть достойными его, и поэтому ни единой слезинки не выкатилось из наших глаз. А он все сыпал и сыпал шутками. И это перед таким заданием!"
