Текст книги "Драматургия в трех томах. Том третий. Комедии"

Автор книги: Марк Розовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

АРХИМЕД. А что я еще обрушил на ваши головы?

ВОИН. И ты еще спрашиваешь, собака?

АРХИМЕД. Ну?

ВОИН. Не ты ли, собака, изобрел на нашу голову эту сиракузскую военную новинку – эту механическую рогатку, что стреляет огромными булыжниками?

АРХИМЕД. Вы имеете в виду катапульту?

ВОИН. Ее. Самое страшное оружие всех времен и народов! Не ты ли его изобрел?

АРХИМЕД (явно гордясь собой). Я!

ВОИН (хрипло). И после этого я плохой, а ты хороший?! О-о-о, какое же это будет счастье – убить тебя. Ты ведь тоже убийца!.. Хороший убийца. Плохих не бывает, верно. И я опять-таки жалкое ничтожество в сравнении с тобой, на моем счету не больше трех десятков людей, а ты… Ты убивал нас сотнями, тысячами… Ты, гений, сидящий в этом виноградном саду с прутиком в руках, – самый страшный убийца из всех, которых знает мир!

АРХИМЕД (с нескрываемой радостью). А что? Моя катапульта действительно была опасна для вас?

ВОИН. Опасна – не то слово. Это дьявольское оружие, несущее к тому же унизительную смерть! Еще бы!.. Метать камни величиной с корову в самых смелых на свете воинов!.. Тысячи римлян погибли при осаде этих твоих проклятых Сиракуз прежде, чем мы не выдержали и не пошли в атаку на город напролом… Они погибли. Но как?! Не в бою, не в честном сражении, а просто так – от удара твоего дурацкого булыжника.

АРХИМЕД (самодовольно). Видите ли… господин победитель… Прошли времена, когда все решала только тупая грубая сила… Теперь один умный одиночка может выиграть битву у целой армии.

ВОИН. Но вы все равно проиграли.

АРХИМЕД (машет рукой). У нас бездарные военачальники.

ВОИН. Ну, у нас полководцы не лучше. Вот все говорят: Марцелл! Марцелл! А что Марцелл?! Что – Марцелл?..

АРХИМЕД. А и в самом деле… что – Марцелл?

ВОИН. Да ну его! Строит из себя Александра Македонского. А на самом деле – пустое место, увешанное орденами. Недавно вызвал к себе армейских художников и говорит: «Господа… Что это вы в самом деле рисуете нашу войну с Карфагеном только черной краской?» А это на седьмом месяце нашей осады было, мы как раз благодаря твоей катапульте только что полполка похоронили. «А разве, – говорит, – на этой нашей войне не было радостных моментов?» Тут же один художник и кричит: «Посмотрите мою картинку». И показывает Марцеллу свою новую работу. Называется «Бой героев с гадами». То есть наших с вашими.

АРХИМЕД. Это понятно. Ну и что же на этой картине было изображено?

ВОИН. В центре, значит, стояла такая огромная ваза с цветами, по бокам – ковры, фрукты… Наши воины сидят на розовых подушках, бражничают, одной рукой обнимают нагих женщин, другой котят гладят, козочек разных… Сам Марцелл на белом коне, конечно, в уголке, скромный.

АРХИМЕД. А наши где?

ВОИН. Гады, что ль? А гады тут же. Все, подняв руки, на горе стоят. Невдалеке, где-то в голубом тумане, в светлой радостной перспективе…

АРХИМЕД. Ну и что же Марцелл?

ВОИН. А что Марцелл?.. Что Марцелл? Посмотрел и говорит: «Вот что мне нравится в этой картине, так это правда. А без правды, говорит, нет настоящего искусства!»

АРХИМЕД. Остряк.

ВОИН. Ничуть. Все приняли его речь всерьез. А один поэт даже назвал Марцелла основоположником мифического реализма.

АРХИМЕД. Ваше искусство гибнет. Следовательно, Рим обречен.

ВОИН. Совершенно с вами согласен. Мы, гуманисты, не можем думать иначе.

АРХИМЕД. Реализм мифов!.. Додуматься надо!..

ВОИН. Мне очень приятно, дорогой Архимед, что наши точки зрения на пути развития искусства сходятся. Это говорит о том, что наши противоречия носят временный характер.

АРХИМЕД. Что вы имеете в виду?

ВОИН. Экий вы недогадливый!.. Вот убью вас – и кончатся все наши противоречия. Да, кстати… все забываю вас спросить. А что это вы все время рисуете на песке? Зачем вам понадобился этот часок?

АРХИМЕД. Видишь ли, то, над чем я сейчас работаю, не очень-то объяснимо.

ВОИН. Ну конечно!.. Где уж нам… Нам, дуракам, не понять!

АРХИМЕД. Напротив, все очень просто. И одновременно чрезвычайно неожиданно и серьезно. Скажу тебе прямо, без лишней скромности: это новая эра в науке и сознании. Если я доведу сейчас это дело до конца, человечество отныне заживет совершенно по-новому. Это будет революция в умах. Переворот в чувствах. Прыжок в бессмертие.

ВОИН. Эка куда хватил!.. Неужели все это – на этом песочке? Что-то не верится. Растолкуй мне хоть что-нибудь. Только популярно. Только прошу тебя, проще… и пошлее. Пошлее и проще.

АРХИМЕД. Понимаешь… Ну, как бы тебе популярно объяснить?.. Ну… Понимаешь… совсем недавно я понял, что все в мире относительно.

ВОИН. Ну?

АРХИМЕД. Что «ну»?

ВОИН. И это все?

АРХИМЕД. Все.

ВОИН. Ты что, издеваешься надо мной? Зачем голову мне морочишь?!

АРХИМЕД. Я не издеваюсь. Я в этом сейчас только что окончательно убедился. Только что в моем жалком мозгу родилась совершенно новая теория – теория относительности. Это потрясающе! Мое сердце ликует… Мне хочется выпить залпом Средиземное море!.. Хочется повернуть колесо истории!.. Как-то в молодости я нечаянно сказал: дайте мне точку опоры – и я переверну мир! Теперь у меня есть точка опоры. Мир будет перевернут.

Пауза.

ВОИН. Не надо. Прошу тебя, Архимед, оставь все как было.

АРХИМЕД. Поздно. Я уже вывел формулу. Разум Эвклида рухнул. Мой завистник Пифагор может идти на пенсию. Я смеюсь над ним. Я плачу.

ВОИН. Что за формула? Покажи, где она?

АРХИМЕД. Вот.

ВОИН. Эта?.. Такая маленькая?.. Такая крохотулечка?

АРХИМЕД. Да, милый. Эта крошка больше вашего Колизея и красивее Парфенона. Она величественнее миллиарда марцеллов и миллиарда картин.

ВОИН. Эти три закорючки?

АРХИМЕД. Они сильнее тысяч моих катапульт. Они выше неба, в них все мироздание.

ВОИН. Пожалуйста, прочти мне вслух эту формулу.

АРХИМЕД. «Е» равняется «эм це квадрат».

ВОИН. И это все?

АРХИМЕД. Все, дорогой мой.

Пауза.

ВОИН. Тогда я просто обязан, я должен вас убить. Боже мой, какой ужас он рассказал. Мне страшно!!! Я вас боюсь. Я вас убью! Убить тебя мало!

АРХИМЕД. Зачем? Ну, через год, через два, через три – не я, а кто-нибудь другой все равно до этого додумается.

ВОИН. Через год?.. Через два?.. А через три тысячелетия – не хочешь?

АРХИМЕД. Не хочу. Я хочу, чтоб быстрее, сейчас… Я при жизни хочу!

ВОИН. А я как раз не хочу «при жизни». Этого еще не хватало!.. Чтоб мир перевернулся! Я тебе покажу! Я тебя с твоей относительностью на куски разорву. Так дам, что родная мама не узнает. Убью гада!

АРХИМЕД. Опять за свое. Это я вас всех уничтожу. (Дает Воину под зад.)

ВОИН. Нет, я вас.

АРХИМЕД. Ты первый полез. (Бьет Воина еще раз.)

ВОИН. Кончай, слушай.

АРХИМЕД. Сам кончай. Я тебя не знал и знать не желаю. (Дает Воину подзатыльник.)

ВОИН (горестно). Вот и плохо. Тебя-то все знают. А меня никто.

АРХИМЕД. Ты – нытик.

ВОИН. От стоика слышу.

АРХИМЕД. Я не стоик.

ВОИН. Кто же ты?

АРХИМЕД. А ты кто?

ВОИН. Я – никто, понял?

АРХИМЕД. Ну и я никто…

ВОИН. Врешь, собака… Ты – Архимед, изобретатель чертовой катапульты. Я тебя убью, гада, за твою относительность. Я спасу мир. Все останется по-прежнему.

АРХИМЕД. Я тебя раньше… (Ударяет Воина по морде.) Тебя, наемную скотину, пришедшую завоевать мой родной город. Тебя, врага моей родины, для защиты которой я сделал свою адскую машину. Сколько тебе платят, скотина?.. Небось, получаешь за каждого убитого сиракузца в отдельности?! (Дает пинка Воину.)

ВОИН. А ты как думал?

АРХИМЕД. Ну так приготовься к смерти. Долго же я ждал этой минуты. (Допивает из кувшина остатки вина.)

Пауза. Воин вдруг понимает, что Архимед всерьез намерен его убить.

ВОИН. Ты пьян. Что ты хочешь сделать?

АРХИМЕД. ААУЫЫАООАА! (Берет с земли булыжник.)

ВОИН. Ты сошел с ума. Это же мой звучочек!.. Брось камень на землю.

АРХИМЕД. В тебя! Только в тебя!

ВОИН (падает на колени). Подождите, господин Архимед. Не убивайте меня. В конце концов надо разобраться. У нас же очень много общего – у обоих несчастное детство и плохие военачальники… Мы оба интеллигентные люди, одинаково относимся к вопросам искусства… Что нас разделяет?.. Что?.. Я даже смеялся над вашим анекдотом!.. Мы способны понять друг друга, когда оба этого хотим. Ну почему нам обязательно быть врагами?.. Пусть я маленький, ничтожный человечек, но я хотел вас убить из чисто доброго к вам отношения. Я желал вам лучшего! Я хотел сделать вашу жизнь прекрасной в конце, чтобы никто другой не смог причинить вам боль, не смог юродствовать над вашим трупом. Нет!.. Мы не убийцы!.. Мы оба жертвы друг друга!.. (Нечаянно наступает на песок.)

АРХИМЕД. АУУЫЫЫОАААА! (Замахивается на Воина.)

ВОИН. Что ты сказал?.. не понимаю!

АРХИМЕД. Не трогай моих чертежей!

В ту же секунду Воин усилием воли, не обращая внимания на невероятную боль, вырывает из себя стрелу и коротким коварным движением всаживает ее в горло Архимеда. Кровь.

Ты спрашивал, что такое смерть?.. Вот она. Теперь я знаю лучше. На тело, опущенное в жидкость, действует сила, сила… сила, равная… равная… Смерть – это дважды два. Это корень из шестнадцати. (Умирает.)

И долго, пока не закрылся занавес, Воин с остервенением нашкодившей кошки топчет песок, стирая с него навеки формулы и чертежи.

КОНЕЦ

Гравюра с картины Гюстава Куртуа

Гравюра с картины Эдуарда Вимонта

Красный уголок

Комедия в 1-м действии

1983

Действующие лица:

ЛИКА ФЕДОРОВНА – воспитательница в рабочем общежитии

САРУХАНОВА – рабочая

Красный уголок в рабочем общежитии. На стенах – агитплакаты, грамоты, портреты советских вождей. Идет ремонт. Ведра с краской, пол покрыт газетами, лестница-стремянка, стол…

Входит Лика Федоровна В руках у нее бутылка с недопитой водкой. Включает магнитофон. Звучит песня А. Пахмутовой «Птица счастья». Лика Федоровна прячет бутылку, расставляет стулья. Стук в дверь. Лика Федоровна выключает магнитофон. Появляется Саруха-нова. Она в халате, домашние тапки на босу ногу. Вид заспанный, волосы спутаны…

САРУХАНОВА. Вызывали?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Садись, Саруханова!

САРУХАНОВА (делает пару шагов, но, теряя равновесие, ухватывается за рядом стоящий стул). Пос-сс-стою.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Я сказала садись, значит, садись.

Саруханова, медленно покачиваясь, подходит к столу, с шумом придвигает стул. Садится.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Опять?

САРУХАНОВА. Что?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Между прочим, ты в общежитии живешь.

САРУХАНОВА. Ну, живу.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. А как ты живешь?

САРУХАНОВА. Как?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Вот именно – как?

САРУХАНОВА. Ну и чего?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. А то, что будь любезна подчиняться правилам нашего общежития.

САРУХАНОВА. А я что – не подчиняюсь?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Саруханова! Я с тобой буду сегодня серьезно разговаривать!

САРУХАНОВА. Разговаривайте!

Пауза.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Ты пьешь, Саруханова, ты каждый день пьешь.

САРУХАНОВА. Все? (Пытается встать.)

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Нет. Объясни свое поведение.

САРУХАНОВА. Я, что, нарушаю? Я кого-нибудь трогаю?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Это не объяснение.

САРУХАНОВА. Ну и пусть. Я, по-моему, никому не мешаю.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Правильно, Саруханова, ты никому не мешаешь, но ты мешаешь себе. Потому что пьешь, теряешь свой моральный облик…

САРУХАНОВА. Ничего я не теряю.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Ты пьешь, Саруханова. Ты пьешь. Как мужик. Узнаешь? (Ставит на стол бутылку с недопитой водкой.) Вещественное доказательство. Так вот, ты приходишь с работы, выпиваешь то, что у тебя в тумбочке хранится, и спать ложишься. И так каждый день. Я тебя спрашиваю: так?

САРУХАНОВА. А кому какое дело?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Саруханова! Ты в общежитии живешь!

САРУХАНОВА. Ну, живу. Ну и что?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. А то. Ты не одна тут.

САРУХАНОВА. Я что, кого-нибудь трогаю?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Не хватало, чтобы ты еще кого-нибудь здесь тронула!

САРУХАНОВА. Я к кому-нибудь пристаю? Я стекла бью или песни по ночам горланю?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Нет, стекла ты не бьешь, но вести себя ты не умеешь!

САРУХАНОВА. Докажите! У вас данных нет!

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Я ничего тебе не собираюсь доказывать! Это ты мне должна…

САРУХАНОВА. Ничего я не должна!

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Должна-должна! И не спорь со мной, потому что спорить со мной бесполезно. Порядочные люди себя так не ведут.

САРУХАНОВА. А я что, непорядочная?

Лика Федоровна что-то ищет в своей сумочке, в карманах своего пальто.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Слушай, а ты куришь?

САРУХАНОВА (с вызовом). Не курю!

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Да я не о том. У тебя спички есть?

Саруханова шарит по карманам, находит спички. Кидает их на стол Лике Федоровне. Та ковыряет в зубах. Пауза.

ЛИКА ФЕДОРОВНА (придвигаясь). Слушай, давай поговорим по-хорошему, по-человечески. Только по-быстрому.

САРУХАНОВА. Говорить не о чем.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Есть о чем. О твоем поведении.

САРУХАНОВА. Ну, говорите!.. Я слушаю.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Это я тебя хочу послушать.

САРУХАНОВА. Слушайте! (Зажигает спичку и пристально глядит на огонь).

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Ну, я слушаю, что ты молчишь-то?

САРУХАНОВА. Я не знаю, что вас интересует.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Все интересует. Все. Вся твоя, Саруханова, жизнь.

САРУХАНОВА. Всю мою Саруханову жизнь вы и так знаете.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Да. Знаю… Я все о тебе знаю. Кроме…

САРУХАНОВА. Кроме чего?

ЛИКА ФЕДОРОВНА (понизив голос). Я хочу, чтобы ты мне доверилась. Я обещаю, что это останется между нами…

САРУХАНОВА. Что «это»?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. А то.

САРУХАНОВА. Что «то»?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. То самое…

САРУХАНОВА. Что?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Я понимаю, что это может быть интимное, не мое дело вмешиваться… Но бывает, надо вмешаться! Чтобы человеку помочь!

САРУХАНОВА. Мне не надо.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. А почему ты пьешь? Скажи мне причину!

САРУХАНОВА. Да нету никакой причины!

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Есть.

САРУХАНОВА. Какая?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Это ты мне объяснишь. Только по-быстрому.

САРУХАНОВА. Ничего я не буду объяснять!

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Ты мне просто не доверяешь, Саруханова. А нужно, чтобы доверяла. Тебе же это нужно.

САРУХАНОВА. Мне лично от вас ничего не нужно!

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Хорошо. Это мне нужно. Но тебе нужнее.

САРУХАНОВА. Я что, исповедоваться перед вами должна?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Если хочешь, да! Именно исповедоваться!

САРУХАНОВА. Не хочу!

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Твоя ошибка!

САРУХАНОВА. Ну и пусть!

Пауза.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Только начали с тобой говорить, а я уже устала от тебя! У меня голова от тебя болит!

САРУХАНОВА. Болит – не говорите! Я вас не заставляю.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Почему ты мне грубишь?

САРУХАНОВА. А что я такого сказала?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Ты мне ничего не сказала, Саруханова! Ты пьешь и не говоришь, почему!

САРУХАНОВА. А если я скажу почему, что изменится?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. А ты попробуй, скажи!

САРУХАНОВА. Что?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Почему ты пьешь?

Пауза.

САРУХАНОВА. Хочется.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Все?

САРУХАНОВА. Все.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Это не объяснение!

САРУХАНОВА. Вы меня спрашиваете – я объясняю.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Ты мне не все говоришь.

САРУХАНОВА. А больше я ничего не могу прибавить! Вообще, если вам не нравится, что я говорю, не надо меня спрашивать!

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Хватит! А с меня спрашивают, ты что, этого не знаешь, что ли? Я здесь за все отвечаю, за всех вас! Я тебя предупреждаю: пока все честно мне не расскажешь, отсюда не уйдешь! А если хочется, к мамочке своей давай поезжай, там перед ней выкаблучивайся. Хочется ей! Мало ли что кому хочется! Мне, может, тоже хочется!

САРУХАНОВА. Что?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Что?

САРУХАНОВА. Хочется вам что?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Саруханова! Ты со мной так не разговаривай! Мы с тобой цацкаться не будем. Ты учти, мы тебе…

САРУХАНОВА. Кто это «мы»?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Мы – это общежитие. Мы не дадим… Мы тебе…

САРУХАНОВА. Да пошли вы все!

Саруханова встает и неровной походкой направляется к двери. Лика Федоровна бежит за ней, грубо разворачивает Саруханову, та падает на пол.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Я тебе сказала, ты отсюда так просто не уйдешь!

САРУХАНОВА (встает и надвигается на воспитательницу, делает неожиданный резкий выпад). А я и не ухожу.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. А ты меня не пугай!

САРУХАНОВА. А я вас и не пугаю.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Вот так!

Пауза.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Мы с тобой если начали разговор, то доведем его до конца. Понятно?

САРУХАНОВА. Мне-то все понятно, что вам что-то непонятно.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Ты нас позоришь, Саруханова. Ты облик человеческий теряешь. Ну-ка, протяни руки! Зажмурь глаза. Зажмурь, зажмурь, ну!

САРУХАНОВА. И что будет?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Увидишь!

САРУХАНОВА. Что же я увижу?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Не задавай дурацких вопросов. Делай, что говорят.

Саруханова закрывает глаза. Протягивает руки.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Трясутся.

САРУХАНОВА. Кто?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Руки твои трясутся! Ты подумай! Уже трясутся.

САРУХАНОВА. Ну и что?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Следствие хронического алкоголизма.

САРУХАНОВА. Теперь вы руки протяните и глаза закройте.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Зачем?

САРУХАНОВА. Ну, пожалуйста, я прошу!

Лика Федоровна вытягивает перед собой руки.

САРУХАНОВА. У вас тоже.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Что?

САРУХАНОВА. Дрожат.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Вот! У меня дрожат, а у тебя – трясутся. Разница есть?

САРУХАНОВА. Какая же?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Такая! Дрожать они могут, а трястись не должны! И ты со мной не спорь, Саруханова! Со мной бесполезно спорить! А будешь спорить, я твоим родителям напишу!

САРУХАНОВА. Пишите!

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Я им все твое поведение опишу. Все твои московские гастроли!

САРУХАНОВА. Пишите!

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Саруханова, в твоей анкете, в графе про родителей ничего не написано. Почему? У тебя кто родители?

САРУХАНОВА. Мать умерла, отец в тюрьме.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Так. Прости, я этого не знала. Но это не основание, чтобы ты пребывала в пессимизме! За что отец сидит?

САРУХАНОВА. Да там…

ЛИКА ФЕДОРОВНА. За что? За дело, небось?

САРУХАНОВА. Ну…

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Тем более. Ты за него не волнуйся. Ты за себя переживай. Он небось сидит там и за тебя не переживает… Небось и знать не знает, какая у него дочь, что она и где. А ты… Ты умная девушка!

САРУХАНОВА. Я не девушка.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Ну, женщина. Ты должна понять, что при таком поведении ты в Москве просто пропадешь. У тебя не будет никакой пе-респективы!

САРУХАНОВА. Чего?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Пе-ре-спек-тивы (в сторону), село!

САРУХАНОВА. Ну, мне, к примеру, и без вашей переспективы хорошо.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Нет, тебе не хорошо, я же вижу.

САРУХАНОВА (с вызовом). У меня все хорошо. Ясно?

Пауза.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Ясно. А что ты тогда в пессимизме? Ты молодая девушка… Ну, человек… молодая… то есть, молодой. У тебя депрессия… временная. Она пройдет, и все будет по-другому.

САРУХАНОВА. Как?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Прекрасно!

САРУХАНОВА. Вашими устами, Лика Федоровна, да мед пить!

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Мед! А ты что пьешь? Ты другое пьешь! А пьешь, потому что не веришь в себя! А ты поверь! Поверь по-настоящему! Знаешь, жизнь, – она как зебра. Черная полоса сменяется светлой, светлая – темной. Но светлых полосок, уверяю тебя, гораздо больше!

САРУХАНОВА. У зебры, может, и больше.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Хватит, Саруханова. Ты не должна опускать крылья!

САРУХАНОВА. Я их не опускаю и не подымаю.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Почему ты так говоришь?

САРУХАНОВА. Потому что крыльев у меня отродясь не было.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Я тебе запрещаю так говорить! И даже думать тебе так запрещаю!

САРУХАНОВА. Ну, от этого они у меня не вырастут.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. У таких, как ты, никогда не вырастут, потому что нужно идти по жизни с гордо поднятой головой и с открытым забралом. Ну, попробуй, подними голову и открой забрало…

САРУХАНОВА (смеется). Это как?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Это… внутреннее состояние.

САРУХАНОВА. А, внутреннее…

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Я в переносном смысле говорю.

САРУХАНОВА. Да, в переносном.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. На меня смотри, Саруханова. И все будет хорошо. Вот я – как бы трудно мне в жизни не было, я подняла голову, открыла забрало – и у меня все прекрасно! А что ты смеешься? Ты со мной не согласна?

САРУХАНОВА. Согласна.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Тогда почему ты смеешься?

САРУХАНОВА. Потому что согласна.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Если согласна, тогда не надо смеяться. Так всю жизнь и просмеешься.

САРУХАНОВА. А чем плохо?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. А тем. (Пауза. Лика Федоровна заваривает чай. Саруханова подходит к столу. Лика Федоровна отливает ей чай в свободный стакан. Саруханова берет со стола сахар, высыпает себе в стакан большую часть, остатки высыпает в стакан воспитательницы.)

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Это соль, Саруханова! А заварки у меня больше нет!

Пауза. Лика Федоровна выливает содержимое стаканов в ведро.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Вот кончится твой лимит, кем ты будешь?

САРУХАНОВА. Дворником!

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Вот те раз! Чтобы только в Москве остаться? Прописку получить?

САРУХАНОВА. Да при чем тут прописка?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Что? Прописку тебе и на заводе дадут. Только останься по лимиту на второй срок.

САРУХАНОВА. Не останусь! Я уже третий срок.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Так. Значит, бросишь завод? Родной завод?

САРУХАНОВА. Родной!

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Ты катишься по наклонной плоскости! Пойми, Москве нужны рабочие руки, очень нужны. Потому что наша столица – это огромный индустриальный центр мира… И десятки, может быть, сотни людей работают здесь по лимиту… Ты мне веришь? Верь мне, Саруха-нова, я же не враг твой, а друг. А другу надо верить. Вот Михаил Сергеевич чему нас учит?

САРУХАНОВА. Учиться, учиться и еще раз учиться…

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Он нас учит трезвиться, трезвиться и еще раз трезвиться! Так вот, Москва – это мощный индустриальный центр… Сколько здесь людей, которые каждое утро идут через проходные!.. И многим из них необходимо общежитие! Сколько новых общежитий построено! Сколько судеб! Сколько индивидуальностей! Сегодня за каждым квалифицированным рабочим стоит личность, индивидуальность. И мы не должны об этом забывать, никогда, ни при каких обстоятельствах!

САРУХАНОВА. Может, я спать пойду?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Я вообще-то о тебе говорю!

САРУХАНОВА. Да не обо мне. Я не кавалифицированная.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Так получи квалификацию. Это разве трудно? Тебе завод двери открыл, тебе завод предоставил возможность!

САРУХАНОВА. Да не нужно заводу, чтобы я была квадралифициро-ванная. С квалификацией много у нас, а простые операции делать – рук не хватает. Это вы понимаете?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Понимаю. На большом производстве необходимы как квалифицированные рабочие, так и подсобные…

САРУХАНОВА. А я не подсобная. Я у пресса стою.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. А я бывала в прессовом. Ты, наверное, уже привыкла и не обращаешь внимания. А на человека, попавшего в прессовый в первый раз, все, что там, производит колоссальное впечатление. Этот огонь… Эти громоподобные молоты, которые обрушиваются на болванки и одним ударом сплющивают их… Придают деталям нужные формы… Это здорово! Честное слово, это производит впечатление!

САРУХАНОВА. Ну да. А если каждый день?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Понимаю. Жара и грохот. Грохот и жара. Но есть же и масштаб самого современного производства, и ощущение причастности…

САРУХАНОВА. Да не современное оно, производство наше! Все оборудование устарело и его менять будут!

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Скоро?

САРУХАНОВА. Ага. В будущей пятилетке.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Во-о-от. Это значит, что прогресс есть! Что научно-техническая революция…

САРУХАНОВА. Это значит, что в будущей пятилетке я заводу буду не нужна. Будет автоматика, а пока я, понимаете, я, работаю вместо автомата! Это вы понимаете?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Понимаю…

САРУХАНОВА. Да ни хрена ты не понимаешь! Вот прихожу я со смены…

ЛИКА ФЕДОРОВНА. И выпиваю бутылку! Да? Да?!

САРУХАНОВА. Полбутылки. И спать ложусь. Потому как устала я!

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Да, у тебя тяжелый труд, и потому ты хорошо зарабатываешь. Это я знаю. Это все на заводе знают. Но тебе же помочь хотят. Оставайся на заводе, закрепись. Здесь твое будущее. Здесь твоя семья…

САРУХАНОВА. Семья? Какая семья?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Ну, я в переносном смысле.

САРУХАНОВА. Ах, в переносном!

ЛИКА ФЕДОРОВНА (решительно). А, может, и не в переносном! Кто знает?! Завод наш не только план перевыполняет, но и делает людей счастливыми. Это как бы сверх плана! Ты хоть знаешь, что при заводе втуз открыли? Люди об институте мечтают. А ты… Чем плохо – поступить во втуз, получить высшее образование… Делайся человеком, Саруха-нова! Отправляйся в полет! Расправь крылья и отправляйся! Но ты не хочешь. Вот ты, что ты хочешь?

САРУХАНОВА. Спать хочу!

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Ну вот, дурацкое дело не хитрое.

САРУХАНОВА. Да! Я вот пришла сегодня со смены и заснула… Полбутылки сожрала и заснула. А девчонки меня разбудили: «Тебя Лика Федоровна вызывает». А кто меня спросил, хочу я к вам на разговор идти или не хочу… Личность!.. Индивидуальность!.. А моя личность после смены спать хочет. Спать – и только! Вы меня разбудили, а мне завтра в шесть вскакивать и к семи через весь город на трех видах транспорта переть…

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Ох, Саруханова! Зря ты так со мной… Я ведь по-хорошему хочу, по-человечески.

САРУХАНОВА. Если бы хотели по человечески, то не стали бы будить спящего рабочего человека.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Ну хорошо, хорошо. Рабочий человек, рабочий человек… Чуть что – сразу рабочий. Палочку-выручалочку нашли… А рабочие сегодня разные бывают. Один – герой труда, личность гармоническая, в разговорах академика за пояс заткнет. А другой – в том же цеху работает, на том же заводе, станки рядом стоят – из вытрезвителя не вылезает. И в кювете валяется. Почему? Вот кто мне скажет, почему?

САРУХАНОВА. Ну я пока что в кювете…

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Вот именно – «пока что»! (грозно) В профилакторий захотела? Могу устроить, могу посодействовать… Хочешь? У нас при заводе открыли. Да, да! И втуз открыли, и профилакторий…

САРУХАНОВА. Вы меня не пугайте, я пуганая!

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Ну и кто же тебя напугал?

САРУХАНОВА. А вам все обязательно знать надо.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Пойми, Саруханова, если кто-то тебя обидел или обманул… Мы ж его, сукиного сына, так прижмем, что ему деваться некуда будет! Сразу на тебе женим!

САРУХАНОВА. Сразу?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Возьмем под локти, и в ЗАГС. Ты только фамилию назови.

САРУХАНОВА (придвигается). Только фамилию?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Коллектив – сила. И ты ею не пренебрегай! Мы его живо на чистую воду выведем!

САРУХАНОВА. И под локти?

ЛИКА ФЕДОРОВНА. А что? Не веришь, что можем? А я… А мы… Мы знаешь какую штуку тут провернули! Невеста на шестом месяце ходила, а жених, черт такой, все увиливал, пока мы им… комсомольскую свадьбу не предложили! Завалили их подарками, голубчиков, и все! Им деваться некуда! Думаешь, развелись? Как же! Живут уже год, любо-дорого глядеть. И ребеночек толстый. Вот такой. Мордатенький!

САРУХАНОВА. Здорово у вас получилось.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Это жизнь, Саруханова, а в жизни все бывает, все. Потому твоя судьба меня беспокоит! Я давно слежу за тобой… Помню, как ты приехала… Первый твой день в Москве помню. Ты все за нос платком держалась… Это с чего? Кровь, что ли, у тебя носом шла?

САРУХАНОВА. Ну, кровь.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Без «ну». Шла?

САРУХАНОВА. Ну, шла.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. А потом?

САРУХАНОВА. Шла-шла и перестала.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Ты вроде не слабенькая. Я тогда в твою медкарту заглянула: все вроде у тебя нормально – давление 120 на 80. Как у космонавта. Сердце в порядке, щеки пышут – здоровая, в общем, баба, как все деревенские… И поди ж ты – кровь из носу ручьем! Это что такое? Ты в Москве что, ни разу до того не была?

САРУХАНОВА. Не было такого счастья.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Значит, в первый раз тогда приехала? Ну да, это бывает с лимитчицами… Приезжают в Москву и сразу обалдевают, прямо с вокзальной площади… Шок! И кровь из носу, головокружение…

САРУХАНОВА. Не было у меня головокружения.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. А ты гордая. Быстро к Москве привыкла?

САРУХАНОВА. Не быстро.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. А как? Медленно?

САРУХАНОВА. Не медленно.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Ну а как? Как?

САРУХАНОВА. Нормально.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Ну ладно, не хочешь говорить – не говори, тебя никто не заставляет. В конце концов, это дело твое… Действительно личное… Очень мне надо из тебя вытягивать… Все равно я вам больше нужна, чем вы мне… Я вам всем и мамка, и нянька, и кто хочешь… Одна приходит и просит джинсы продать, ей велики. Что делать. Бегала по этажам, продавала! Другая спрашивает, что было на последнем съезде партии. Ей завтра политинформацию делать у себя в бригаде, а она не знает. Для нее съезды только на сборе урожая и были. Третья капнула на единственное платье чернилами и плачет, не в чем на свидание идти. Спрашивается, как она могла его закапать? Оказывается, письмо своему солдатику писала. Пришлось ей свое отдать – ни разу не надеванное, новое!

САРУХАНОВА. Это вы зря.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. И лифчик впридачу французский…

САРУХАНОВА. О-о-о, это вы тем более зря…

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Да она как увидела – Лика Федоровна, дайте поносить, дайте поносить… Дала… Черный такой, «Анжелика»… о-хо-хо… Каких советов только я не давала! Сколько слез ваших девичьих в мою жилетку выплакано. Многие своей жизни без меня представить не могут.

САРУХАНОВА. Многие, да не я.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Да, Саруханова, вот ты ко мне ни разу не приходила. А почему? Почему?

САРУХАНОВА. Незачем было. У меня размер другой.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Не в размере дело! Всем есть зачем, а ей незачем. Да приди ко мне, попроси, что тебе нужно. Я ведь все для тебя сделаю. Последнюю рубашку с себя сниму. Мне ничего для вас не жалко. Скажи мне, Саруханова, что тебе надо?

САРУХАНОВА. Ничего мне от вас не надо.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Заладила «незачем», «не надо», «размер другой». Ну как к тебе пробиться, Саруханова? Я ведь тебе добра желаю. Понимаешь ты это? «Не надо!» А если надо? Есть такое слово «на-до»! Ты о нем слышала вообще?

САРУХАНОВА. Ну слыхала…

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Слыхала! Вон я в прошлом году организовала женский шахматный турнир. Потому что надо было! Надо! И сама в нем участвовала, хотя играть не умею.

САРУХАНОВА. Я и не сомневалась.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. А я предпоследнее место заняла, между прочим. И горжусь, что не последнее!

САРУХАНОВА. Последнее я заняла.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Как так?

САРУХАНОВА. За то, что не участвовала.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Во-от! Ты всегда особняком держалась! (Раскрыв тетрадку, листая странички). Вот! В музей ты с нами не ходила… В Гра-новитую палату не ходила… И в парк… Ты даже на Пугачеву с нами не ходила!

САРУХАНОВА (поет). Ах, Арлекино, Арлекино! Нужно быть смешным для всех! Арлекино, Арлекино! Есть одна награда – смех! Охохо-хо-хо-охохо-хо!

ЛИКА ФЕДОРОВНА (ждет, когда Саруханова закончит петь). Ты хоть в новом цирке была?

САРУХАНОВА. Нет.

ЛИКА ФЕДОРОВНА. Во-о-от… А ведь в Москву приехала! Ты хоть знаешь, что новый Московский цирк на Вернадского – крупнейший в Европе?! Жуть.

Саруханова в это время вынимает рулон туалетной бумаги, отрывает две полоски и старательно сворачивает их, затем вставляет в уши «заглушки».

ЛИКА ФЕДОРОВНА (замечая это и выдергивая из ушей Сарухановой «заглушки»). Саруханова! Я все равно достучусь до тебя! Я все равно до тебя докричусь, ты хоть наушники надень! А ты мне потом еще спасибо скажешь! Все! Хватит! (Листает тетрадку, хватает ручку.) В следующую субботу поедешь в Таллин поездом здоровья.