Текст книги "Марк Таугер о голоде, геноциде и свободе мысли на Украине"

Автор книги: Марк Таугер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Неточные данные часто поступали и на высшие уровни власти, где их подвергали официальной критике. Заместитель начальника ЦУНХУ Госплана А. С. Попов писал в 1935 году о том, что качество годовых отчетов настолько слабо, что использовать их для анализа производительности колхозов еще слишком рано. По этой причине ЦУНХУ провело в 1932–1935 годах серию «динамических исследований, основанных на более детальном анализе годовых отчетов и прочих материалов от 12 707 колхозов (см. таблицу 4). Тем не менее Звавич приходит к выводу о том, что, несмотря на их неточность, годовые отчеты можно считать репрезентативными и в целом достоверными источниками информации о колхозах.[81]81
  См. Звавич, Материалы разработки, с. 40–41, и он же, Годовые отчеты колхозов и их значение как массового исторического источника, Массовые источники по социально-экономической истории советского общества, М., 1979, с. 325, 342. Сводные таблицы по годовым отчетам колхозов за 1932 год можно найти в архивных документах НКЗ: таблицы данных о состоянии колхозов в 1932 году, составление по материалам годовых отчетов, ЦГАНХ СССР ф. 7483. оп. 3. д. 4456. Динамические исследования – в статистическом справочнике архивных материалов ЦСУ: Динамика хозяйственного состояния колхозов за 1932 и 1933 год, ЦГАНХ СССР ф. оп. 77. д. 70. Данный справочник, изданный для внутреннего пользования под грифом «не подлежит оглашению», можно считать одним из статистических источников для высшего руководства, о которых говорит Шиллер. Данные динамических исследований публиковались в 30-е годы в завуалированном виде. По поводу этого источника, см. И. Е. Зеленина, Динамическое обследование колхозов за 1933–1934 / Источниковедение истории советского общества, М., 1968, т. 2, с. 339–341. Еще один внутренний справочник ЦУНХУ – «Колхозы в 1932 году» – основан на данных годовых отчетов (см. Зеленин, Динамические обследования). Данилов цитирует из этого источника данные об урожайности колхозов в своих статьях для работы История советского крестьянства, т. 2, с. 256. Эти данные не соответствуют при сопоставлении цифр по Советскому Союзу и РСФСР с данными по отдельным регионам. Общие цифры по Советскому Союзу и РСФСР совпадают с высокими официальными сводными данными в то время, как данные по регионам совпадают с более низкими данными материалов НКЗ. Для выявления взаимосвязи между общими и региональными цифрами из этого источника, по данным региональной урожайности и официальным данным о засеянных в колхозах площадях можно рассчитать средневзвешенную урожайность по Советскому Союзу. Данные по регионам, не включенным в опубликованные материалы ЦУНХУ, вносились в соответствии с официальными цифрами. Таким образом, взвешенная средняя урожайность должна быть больше той, которая могла бы получиться по данным (как правило, заниженным) годовых отчетов из тех регионов, где такие отчеты составлялись. При таком вычислении получается, что региональная урожайность, отраженная в «Колхозы в 1932 году» и составляет среднюю урожайность колхозов Советского Союза в размере 5,65 центнеров, что гораздо ниже суммарной урожайности (6,8 центнера), опубликованной в том же источнике, но в то же время согласуется с данными НКЗ (см. Таблица 10). Разница между средней урожайностью на уровне 5,65 центнера и средней урожайностью по архивным данным НКЗ (5.4 центнера) отражает тенденцию завышения официальных результатов урожаев по регионам, не включенным в опубликованные материалы.


[Закрыть]

По данным наркомата земледелия (НКЗ), средняя урожайность колхоза в Советском Союзе составляла 5,4 центнера с гектара, в России – 6,0 центнера, в Украине – 5,1 центнер. Эти данные значительно ниже официальных цифр (6,8, 6,5, и 8,0 соответственно), приведенных в Таблице 5.

Таблица 5. Валовый сбор зерна по регионам

* – в центнерах на гектар 1 – % объема производства колхозной продукции, предназначенной для определенного потребителя Источник: См. Таблицу 3. Официальные данные, «Сельское хозяйство СССР 1936», с. 269

Таблица 6. Сравнительные данные по посевным и уборочным площадям и собранному урожаю

* – всего по 12 областям Источник: См. Таблицу 4

Данные ЦУНХУ еще ниже: средняя урожайность по РСФСР и Украине – 5,20 и 4,98 центнера с гектара (см. Таблицу 6). И хотя эти цифры могут быть результатом ошибки в статистической выборке, они были основаны на более детальном изучении и проверке данных, предоставленных колхозами, чем данные НКЗ.

Таблица 7. Процентные изменения в валовом урожае, посевных площадях и урожайности, с 1932 по 1933 год

* – В целом по 12 областях Источник: см. Таблица 4

Данные ЦУНХУ также демонстрируют резкое увеличение урожайности в 1933 году: в Украине с 4,98 до 8,07 центнера с гектара (60 %), а в РСФСР – с 5,2 до 6,03 центнеров (почти 20 %). Тем не менее, по официальной статистике урожай 1933 года оказался хуже урожая 1932 года. Валовый сбор зерна в 1933 году вырос в основном за счет повышения урожайности, а не увеличения посевных площадей (см. Таблицу 7). Данные ЦУНХУ также включают сведения о площадях, действительно засеянных обследованными колхозами. Сводная статистика по этим площадям ранее не публиковалась. Советская статистика производства зерна с того периода базируется исключительно на площади посевов, вопреки тому, что советские фермеры никогда не собирали урожай полностью со всех засеянных площадей.[82]82
  По поводу недобора урожая в современном советском сельском хозяйстве, см. Жорес Медведев, Советское сельское хозяйство, New York, 1987, с. 291–292. Даже в США в 30-е годы посевы часто забрасывались. См. United States Department of Agriculture, Yearbook of Agriculture. Washington, 1935, pp. 351–352.


[Закрыть]30

Хотя урожайность по годовым отчетам и динамическим обследованиям оказалась гораздо ниже официальных статистических данных, в таких регионах, как Западная Сибирь урожайность, на самом деле, превышала официальные показатели, что еще раз доказывает – официальные данные основывались на оценке, сделанной еще до уборки.[83]83
  Судя по доступным данным, четыре региона, по которым занижены данные – Татарская АССР, Узбекистан, Западная Сибирь и Северный край.


[Закрыть] Архивные свидетельства низких урожаев и разрыв между архивными и официальными данными подводит к заключению о том, что власть занижала прогнозы на урожай и уменьшала планы хлебозаготовок, реагируя таким образом на плохие урожаи.[84]84
  Заявление о том, что власти не шли на уступки, это – стандартный аргумент данной теории. Например, см., Investigation, а также Pidhainy, Black Deeds, p. 2, pt. 3.


[Закрыть]

Данные динамических обследований были опубликованы в двух таблицах в сборнике «Сельское хозяйство от VI к VII съезду Советов» в 1935 году. Первая таблица, основанная на исследовании ЦУНХУ, демонстрирует, что фактическая урожайность 1933 года в обследованных колхозах превысила урожайность 1932 года на 63 % в Украине, на 43,5 % в Белоруссии, и на 16 % – в РСФСР. Вторая опубликованная таблица показывает, как вырос валовый сбор зерна на один колхоз и одного работника (см. Таблица 8).

Таблица 8. Изменение объемов валового сбора зерна в колхозах, 1932–1933 (в центнерах)

Источник: Сельское хозяйство от VI к VII съезду Советов, М., 1935, с. 35

Согласно второй таблице от 1935 года, валовый сбор вырос на 80 % в Украине и на 40 % в Советском Союзе. Даже учитывая существенное сокращение населения в результате голода, подобный уровень прироста очень серьезен в сравнении с малым урожаем 1932 года.[85]85
  Сельское хозяйство от VI к VII съезду Советов, М., 1935, с. 33. В данном справочнике содержались оценки урожая 1933 года по принципу «на корню», что может привести читателя к выводу о том, что эти таблицы отражают разницу между урожайностью «на корню» 1933 года и якобы фактической урожайностью за 1932 года. Тем не менее, в справочнике постоянно подчеркивается разница между валовой и фактически полученной урожайностью. Последний показатель используется при ссылках на оценку урожайности «на корню».


[Закрыть]

Упомянутые архивные данные показывают, что урожай 1932 года в этих колхозах оказался значительно ниже официальных оценок. Об этом говорится и в других источниках. Мошков, например, ссылаясь на архивные данные, говорит о крайне низкой урожайности (в ряде случаев, менее 3 центнеров на гектар) во многих колхозах Украины и Северного Кавказа. Тольц писал, что урожайность зерновых на Северном Кавказе и нижнем Поволжье составила менее 4 центнеров с гектара (а на Украине лишь немного больше). Еще в 1933 году Сульковский, руководитель украинской центральной государственной комиссии по определению урожайности зерновых, сообщал, что в Украине в 1932 году во время уборки и обмолота было потеряно от 210 до 220 миллионов пудов зерна.[86]86
  Мошков, Зерновая проблема, с. 211–212, Огонек, № 51, 1987. Статью Сульковского см. «Правда», 22 августа 1933.


[Закрыть] Судя по таблицам ЦУНХУ, даже эта достаточно высокая оценка слишком занижена.

Колхозы, не подававшие годовые отчеты, скорее всего, находились под менее жестким контролем, и поэтому могли получать более высокие урожаи. Тем не менее, для того, чтобы считать официальные данные корректными, урожайность колхозов, не подававших годовых отчетов, должна была бы быть намного выше урожайности колхозов, составлявших отчеты. Так, например, в Украине, в случае, когда готовившие отчет колхозы показывали среднюю урожайность на уровне 5 центнеров, урожайность в остальных колхозах должна была бы достигать не менее 11 центнеров, чтобы официальная цифра в 8 центнеров (по всем колхозам) оказалась корректной. А столь высокий уровень урожайности кажется маловероятным, особенно учитывая условия того времени. В 1932 году темпы коллективизации в целом по Советскому Союзу, особенно в зерновых районах, заметно снизились в связи с оттоком крестьян в город. Скудная информация из более отдаленных регионов не позволяет предположить, что там уровень урожайности был существенно выше, чем повсеместно. С экономической точки зрения, в начале 30-х годов Западная область была вторичным регионом и отличалась низким уровнем коллективизации, но и ее не пощадил кризис хлебозаготовок и дефицит продовольствия 1932 года. В воспоминаниях о жизни в отдаленной деревне в Орловской области 1930–1934 годы называются «годами голода», во время которых люди умирали от голода по причине чрезмерных хлебозаготовок. Даже источник из числа украинских эмигрантов сообщает, что удаленные от города деревни пострадали больше, чем селения, расположенные ближе к городу.[87]87
  О миграции крестьян, см. Кульчицкий, с. 15, История советского крестьянства, т. 2, с. 196–198. По поводу продовольственного кризиса, см. Merle Fainsod, Smolensk under Soviet Rule, New York, 1963, pp. 259–264. Этот регион часто приводят в качестве примера слабости советской власти в сельской местности. См. J.Arch Getty, Origins of the Great Purges, Cambridge, 1983, Robert Manning, Government in the Soviet Countryside in the Stalinist Thirties: The Case of Belyi Raion, Carl Beck Papers in Russian and East European Studies, № 301, Pittsburgh, 1983. Т. К. Чугунов, Деревня на Голгофе, Мюнхен, 1968, с. 118–125. Pidhainy et al, Black Deeds vol. 2, pp. 665–666.


[Закрыть] Иными словами, производство в колхозах, не представивших отчеты, возможно, было ниже уровня эффективности в коллективных хозяйствах, сдававших отчеты. И если годовые отчеты действительно поступали от более успешных колхозов, вполне могла наблюдаться тенденция к завышению средних показателей производства зерна.

Таблица 9. Сравнение статистики по урожайности зерновых в колхозах (год хотелось бы в этом признаться. Если украинский закон окажетовая оценка, в центнерах на гектар)

Источники: Данные наркомзема (НКЗ) получены из ЦГАНХ СССР, ф. 7486, оп. 3, д. 4456, и. 71. Стивен Уиткрофт и Р. У. Дэвис предоставили дополнительную информацию из этого архивного источника. Данные ЦУНХУ получены из ф. 1562, оп. 76, д. 160 («Колхозы в 1932 году»), приведенного в Истории советского крестьянства, М., 1986–1988, т. 2, с. 256. Данные официальной статистики – Сельское хозяйство СССР, с. 269.

Судя по официальным данным, в 1932 году колхозы собрали 66,9 % общего количества урожая зерновых, а остаток был собран совхозами (9,5 %) и единоличниками (23,6 %). Разрозненные данные позволяют предположить, что урожайность в совхозах и у единоличников была не выше, чем в колхозах. Урожайность в совхозах Северного Кавказа, на долю которых приходилось 25 % всего объема хлебозаготовок по Советскому Союзу, упала с 16 центнеров (в 1930 году) до 8,4 центнера (в 1932 году) и до 2,9 центнера в 1932 году. Объем поставок зерна этими совхозами сократился с 372 400 тонн в 1931 году до 213 500 тонн в 1932 году, и они не сумели выполнить планы по хлебозаготовкам. Украинские совхозы, на долю которых приходилось еще 20 % общего плана заготовок совхозного зерна по Советскому Союзу, выполнили только 60 % плана в размере 475 000 тонн, предусмотренного постановлением от 6 мая. Тем не менее, по официальным данным, производство зерна составило 1,56 миллиона тонн. Столь большую разницу между выполнением плана и фактическим урожаем объяснить трудно. Это объяснимо только в том случае, если данные по совхозному урожаю (как и по колхозам) основаны на оценках, сделанных еще до уборки, а сами цифры завышены.[88]88
  И. Е. Зеленин, Зерновые совхозы Дона и Северного Кавказа в годы второй пятилетки (1933–1937), История СССР, № 2, 1958, с. 51. Слинько, Социалистическая перестройка, с.298. По поводу производства и распространения продукции совхозов среди филиалов, см. Сельское хозяйство СССР 1935, М., 1936, с. 270–272.


[Закрыть]

По официальным данным, в 1932 году единоличники засеяли 21,4 % посевных площадей, но при этом на их долю пришлось 23,6 % валового производства зерна. Следовательно, они показали несколько более высокую производительность, чем колхозы и совхозы. В то же время, судя по всему, единоличники провалили план хлебозаготовок (который был снижен и для них) даже в большей степени, чем колхозы и совхозы. В Украине он выполнили только 39,5 % плана.[89]89
  Сельское хозяйство от VI к VII съезду Советов, с. 65. Слинько, Социалистическая перестройка, с. 298.


[Закрыть] Если считать выполнение плана критерием производительности, то совхозы и единоличники должны были собрать гораздо меньше зерновых, чем показано в официальной статистике. Статистические данные из годовых отчетов показывают, что официальные данные по производству в колхозах основаны на методах биологической оценки (оценки на корню), осуществлявшейся еще до уборочной кампании. Судя по другим источникам, можно предположить, что эти методы оценки применялись в 1932 году и по отношению к единоличникам, а, возможно, и к совхозам.[90]90
  Урожайность совхозов рассчитывалась на базе зерновых балансов, но при этом было не ясно, как и когда рассчитывались эти балансы. Wheatcroft and Davies, Materials, p.294. Вполне вероятно, что система, приводящая к повышению планов по хлебозаготовке (например, оценка урожая до уборочной кампании), использовалась в то время и в совхозах.


[Закрыть] Следовательно, собранные ими урожаи, а значит, и весь урожай зерновых 1932 года, также завышены.

Степень упомянутого завышения можно вычислить примерно – методом экстраполяции архивных данных по колхозам. Официальная статистика по урожайности в советских и украинских колхозах (6,8 центнера и 8,0 центнера) близка к средней урожайности для всех секторов (7,0 и 8,1 центнера). Вполне допустимо предположить, что архивные данные по урожайности в колхозах (6,4 и 5 центнеров) близки к реальной средней урожайности по всем секторам. Следовательно, данные по производству в колхозах, указанные в годовых отчетах, можно использовать в качестве базы для оценки общего объема производства зерна в 1932 году. Таким образом, для Украины официально засеянная посевная площадь (18,1 миллиона гектаров) за вычетом реально засеянного и собранного урожая (93,8 %) составляет 17 миллионов гектаров, что при умножении на среднюю урожайность (приблизительно 5 центнеров) позволяет получить общий объем урожая – 8,5 миллиона тонн или менее 60 % от официально заявленных 14,6 миллионов тонн. Судя по всему, эта итоговая цифра соответствует заявлению Голубничего о том, что в 1932 году в Украине погибло около 40 % урожая. Можно провести подобные вычисления и по Советскому Союзу в целом: расчетная посевная площадь (99,7 миллионов гектаров) сокращается на 7 % (по данным ЦУНХУ) до 92,72 %, а при умножении на показатель средней урожайности НКЗ (5,4 центнера), мы получаем общий объем советского урожая на уровне 50,06 миллионов тонн, что почти на 30 % ниже официальной цифры (69,87 %), и близко к данным, предсказанным Шиллером.

Если урожай в колхозах, совхозах и у единоличников, не готовивших годовые отчеты, был ниже, чем в отчитавшихся колхозах, то урожай 1932 года мог быть гораздо ниже 50 миллионов тонн.[91]91
  Напряженная обстановка и хаотические действия властей в 1932 году могли помешать получению данных о производстве зерновых во всех секторах. Система оценки урожайности на корню, вероятно, была введена в 1933 году с тем, чтобы обеспечить центральное руководство более полной и надежной информацией о производстве. Уиткрофт предлагает похожее объяснение: «Переоценка советского аграрного производства», с. 38.


[Закрыть]

Низкий урожай 1932 года был вызван рядом экономических, организационных и политических факторов. Все это, равно как и статистические данные, вызывает серьезные сомнения в правдивости утверждений о том, что урожай был хорошим, а голод бы вызван искусственно.[92]92
  Эти утверждения сомнительны: не только по причине наличия существенного объема доказательств слабого урожая, но и потому, что они указывают на то, что крестьяне усердно работали над вопросом повышения урожайности. Я подготовил монографию, в которой будут подняты и эти вопросы.


[Закрыть] Если урожай был действительно настолько низок, то голод в первую очередь стал бы следствием реальной нехватки продовольствия. Свидетельства о широком географическом распространении дефицита продовольствия и голода в деревне и городе в 1932–1933 годах служат мощным аргументом в поддержку данной теории.

Таблица 10. Расчет средневзвешенной урожайности зерновых на основе опубликованной статистики из «Колхозы в 1932 году» и официальных данных

* – официальные данные по урожаям колхозов, не включенных в опубликованные данные из сборника «Колхозы в1932 году» «Сельское хозяйство СССР», с. 271: Карельская АССР – 225,2; Башкирская АССР – 11 782,1; Казахская АССР – 20 361,6; Каракалпакская АССР – 99,1; Киргизская АССР – 3 455.6; Якутская АССР – 275,9; Нижегородский край – 19 686,2; Восточносибирский край – 10 461,9; Дальневосточный край – 3 442,5, Таджикская ССР – 2 353,1 (итого – 72 143,2) Источники: В отношении средней урожайности см. «Колхозы в 1932 году», Таблица 9. Данные по площадям посевов взяты из сборника «Сельское хозяйство СССР», с. 252–259.

Фрагментарные сведения говорят о том, что ситуация с острой нехваткой продовольствия преобладала в большинстве регионов. Как уже указывалось выше, голодание и смерть от голода имели место в Смоленске и Орловской области. В одном из отчетов из центрально-черноземной области говорится о трудностях, вызванных существенным дефицитом продовольствия в колхозах и о «массовых случаях опухания от голода и смертности».[93]93
  И. Е. Зеленин, Политотделы МТС (1933–1934 годы). Исторические записки, № 76, 1965, с. 47.


[Закрыть] Бывший белорусский колхозник утверждал, что Белоруссия также пострадала от голода. Советский специалист по Поволжью писал о «значительных трудностях с поставками продовольствия» в 1931–1933 годах. Советский писатель, проживавший в деревне неподалеку от Саратова, в начале 30-х сообщал о случаях массовой смертности. Британское посольство получало сведения о массовом сопротивлении заготовкам зерна в Новосибирске. Канадский специалист по сельскому хозяйству Эндрю Кэрнс, объехавший летом 1932 года почти все главные зерновые регионы, в сибирском городе Славгород столкнулся с толпами людей, поведавших ему о том, что деревни пусты, а жители сельской местности ежедневно гибнут от голода.[94]94
  Harvard University, Russian Research Center, Project on the Soviet Socialist System, исторические документы о частной жизни (Cambrdge, 1951), case N. 379, pp. 20–21. Ф. А. Каревский, Социалистическое преобразование сельского хозяйства Среднего Поволжья, Куйбышев, 1975, с. 145–146. Михаил Алексеев, Сеятель и хранитель, Наш Современник, № 9, 1972, с. 96 и его автобиографическая повесть Драчуны, Москва, 1982, посвященные поволжской деревне времен голода. United Kingdom Public Record Office, Foreign Office (PRO FO) 371 № 746 113/38, 31 January 1933. Foreign Office and the Famine, p. 42. Кэрнс был направлен в Советский Союз из Британии для оценки перспектив производства советского зерна. Его пространные отчеты, недавно опубликованные в Foreign Office and the Famine, представляют собой невероятно ценный источник информации о сельском хозяйстве и условиях жизни в деревне в начале 30-х годов.


[Закрыть]

Голод поразил не только сельские районы. Коллективизация в 1930–1933 году не избавила от проблем с поставками продовольствия. Напротив, на протяжении этих лет объемы поставок продовольствия в города снижались, а критический момент наступил в 1932–1933 годах.[95]95
  См., например, комментарии в PRO FO 371/16335 № 3060/1179/38, где указано – несмотря на то, что в 1931 году у крестьян изъяли больше зерна, чем в 1930 году, «снабжение городов (это не касается Москвы) несколько ухудшилось». Тем не менее, судя по другим источникам, дефицит продовольствия не обошел стороной и Москву.


[Закрыть] Стремительный рост городского населения в годы первой пятилетки привел на промышленные стройки и в города более 10 миллионов жителей села, и количество граждан, получавших продукты по карточкам, выросло с 26 миллионов в 1930 году до 40 миллионов в 1932 году.[96]96
  Лоример, Население Советского Союза, с. 150. Мошков, Зерновая проблема, с. 126, 129, 134. Г. Я. Нейман, Внутренняя торговля СССР, М., 1935, с. 176.


[Закрыть] Объемы производства продовольственной продукции сократились, и, несмотря на увеличение планов по хлебозаготовкам, количество продуктов для города катастрофически уменьшалось, а запасов было значительно меньше, чем требовалось по карточкам. В 1931 году правительство уменьшило нормы пайков для многих категорий граждан, исключив из карточной системы снабжения целые группы рабочих и даже города. Еще более жесткие ограничения были введены в 1932 году. В сообщении британского посольства от 4 мая 1932 года отмечается, что несмотря на определенное снижение поставок продуктов в Москву, в провинции ситуация была гораздо хуже. Были сокращены нормы для рабочих, а их семьи вообще не получали пайков, и им приходилось тратить все деньги на покупку еды на продуктовом рынке. В сообщении, датированном серединой июля, говорится, что «дефицит продовольствия – вот основная трудность, стоящая сейчас перед страной». Отчеты Кэрнса содержат сведения об уменьшенных пайках (но даже и таких пайков часто не хватало), о «фантастически» высоких ценах, и об ограниченном количестве продуктов на рынках больших и малых городов. Украинские иммигрантские источники также сообщают о «отчаянной нехватке продуктов» в украинских городах.[97]97
  Мошков, Зерновая проблема, с. 127–134; Davies, Collectivization of Soviet Agriculture, 1:361. PRO FO 371 16322 № 3057/38/38, 4 мая 1932 года, заметки Кэрнса. № 4398/38/38, 18 июля 1932 года, сообщение от посла Эзмонда Ови. Foriegn Office and the Famine, pp. 31–32, 39–40, 105–112, 122, Pidhainy et al, eds., Black Seeds, vol. 2, p. 332.46 Manya Gordon, Workers before and after Lenin, New York, 1941, pp. 151–152; Donald Filtzer, Soviet Workers and Stalinist Industrialization, Armonk, 1986, chap. 2. Anne Rassweiler, The Generation of Power, New York, 1988, pp. 152–153. Советские данные по миграции населения приведены в PRO FO 371 19454 № 4110/45/38. Andre Liebich, Russian Mensheviks and the Famine / Famine in Ukraine, pp. 101–102. Либих доказывает, что голод 1933 года имел место, как в городе, так и в деревне. Сборник статей составлен таким образом, чтобы показать, что главной мишенью голода были украинские крестьяне. Система внутренних паспортов была введена серией постановлений, изданных в декабре 1932 и начале 1933 года.


[Закрыть]

В 1932 году усиливающийся дефицит продовольствия физически ослабил рабочих, вынудив многих из них бросить работу и отправиться на поиски пищи. Во многих отраслях промышленности текучесть кадров превышала 100 % каждые несколько месяцев, а уровень промышленного производства упал до показателей 1928 года. Недавние исследования по Днепрострою показывают, что, хотя голод 1932–1933 гг. нанес сельской местности больше ущерба, чем городам, тем не менее, «даже в городах он пагубно сказывался на здоровье населения». Хлебные нормы неуклонно снижались, при этом часто хлеб по ним не выдавали полностью. Рабочим приходилось уходить с работы, чтобы выстоять в длинных очередях за хлебом, а тиф, туберкулез и оспа получили широкое распространение. Судя по отчетам из нескольких советских городов, опубликованным в эмигрантской прессе, в течение 1932 года цены на продукты намного превысили заработную плату рабочих. Рабочие и служащие распродавали все свое имущество, чтобы купить хлеб. Процветало воровство, а перспектив улучшения ситуации не наблюдалось. Рабочие оставляли фабрики, крестьяне бросали колхозы, и в итоге миллионы людей мыкались по стране в поисках лучшей жизни. В качестве ответной меры правительство в конце 1932 году возродило царский институт внутренних паспортов.

Положение ухудшилось в первой половине 1933 года. В исследованиях, опубликованных в меньшевистской прессе, речь идет о том, что в тот период «внимание населения (Москвы) было полностью приковано к голоду», и потому этот вопрос должен был быть «всепоглощающим и в остальных регионах, где проблема голода стояла намного острее». К маю горожане не видели «съедобного хлеба» уже полгода, а города были переполнены голодающими детьми. По данным Морис Хиндус, вторая пятилетка началась (в 1933 году) с продовольственного кризиса, более страшного, чем голод 1921 года, и с самыми низкими продовольственными нормами за десятилетие (причем они продолжали уменьшаться). Осенью 1932 года хлебные нормы для киевских рабочих были урезаны с 2 до 1,5 фунта, а хлебные пайки служащих – с 1 до 0,5 фунта. В середине июля 1933 года посольство Великобритании сообщает о жутком дефиците продовольствия, случаях гибели людей от голода и распространению связанных с этим явлением заболеваний в провинциальных городах и даже в Москве. Подобные сведения о масштабном недовольстве рабочих по поводу уменьшения продуктовых пайков, забастовках, и покидании фабрик, появляются в нескольких зарубежных изданиях.[98]98
  Maurice Hindus, The Great Offensive, New York, 1933, pp.23–24; Liebich, Russian Mensheviks, pp. 101–102. См. Pidhainy, Black Deeds, vol. 2, p. 332 – по поводу дефицита продуктов в Киеве. Сообщение британского посольства опубликовано в Foreign Office and the Famine, pp. 266–257. По поводу дополнительных сообщений оппозиции и иностранной прессы, см. Hiroaki Kuromiya, Stalin's Industrial Revolution: Politics and Workers, Cambridge, 1988, p. 304.


[Закрыть]

Рыночные цены на зерно и прочие продукты говорят о суровости и длительности дефицита продовольствия в 1932–1933 гг. Цены, особенно на хлебную продукцию, только за первые месяцы 1932 года выросли более чем в 2 раза, продолжая стремительно расти в 1933 году. Цены на зерно и муку достигли апогея в июне 1933 года. Тем не менее, сразу после сбора урожая 1933 года цены резко упали – стоимость зерна к декабрю снизилась на 60 %. Падение цен по большей части стало результатом политики правительства, вынуждавшего кооперативы реализовывать часть заготовленного зерна по ценам, которые были несколько ниже цен на крестьянских рынках. Неэффективность данной политики (вплоть до конца 1933 года) подтверждается нехваткой продовольствия в то время.[99]99
  Нейман, Внутренняя торговля СССР, с.258. А. Н. Малафеев, История ценообразования в СССР (1917–1963), Москва, 1964, с. 172, 193–195. О попытках снижения цен за счет рыночной конкуренции, см. Kuromia, Stalin's Industrial Revolution, pp. 304–305, и Малафеев, История ценообразования, с. 195.


[Закрыть]

Данные о смертности в советских регионах в начале 30-х годов, собранные ЦУНХУ и недавно опубликованные Уиткрофтом, демонстрируют – наиболее тяжким голод бы в некоторых областях Украины, но, тем не менее, голодали не только в Украине. Смертность в городе и деревне в 1933 году значительно превысила показатели 1932 года в большинстве регионов, а в Поволжье, на Урале, в Сибири и центральных аграрных регионах приближалась или равнялась показателям смертности в Украине. Эти сведения подтверждают выводы М. Максудова, основанные на данных переписи населения 1959 года, и недавние заявления советских украинских авторов Кульчицкого и Дьяченко о том, что голод поразил не только Украину и Северный Кавказ, но и Поволжье (по данным украинских ученых, от Горького до Астрахани), Центрально-черноземную область, районы Урала и Казахстана. Кроме того, как указывает один из украинских исследователей, пострадали даже такие регионы, как Вологда и Архангельск.[100]100
  М. Максудов, География голода 1933 года / СССР: внутренние противоречия, № 7, 1983, с. 5—17. Он же: Демографические потери Украины 1927–1938 / Famine in Ukraine, pp. 27–43. См. также карту, составленную на основе исследования Максудова в Foreign Office and the Famine, Дьяченко, Страшные месяцы, с. 24, и Кульчицкий, с. 15. Здесь представлены практически идентичные списки регионов, пострадавших от голода.


[Закрыть]

Дефицит продовольствия и его последствия усилили оппозицию сталинскому руководству в партии. По данным Бориса Николаевского, голод, охвативший страну к 1932 году, и последующий спад производства стали причиной образования «антисталинского большинства» в Политбюро, поддерживавшего «платформу Рютина» и прочие оппозиционные программы. Члены партии и правительственные функционеры были недовольны нехваткой продовольствия и заготовительной кампанией 1932 года. Чтобы подавить недовольство, правительство в конце 1932 года инициировало суровые чистки на Северном Кавказе и в Украине, а в следующем году распространило их на всю страну.[101]101
  Boris Nikolaevsky, Power and the Soviet Elite, New York, 1965, p. 28; Nobuo Shimotomai, A Note on the Kuban Affair (1932–1933), Acta Slavica Iaponica, № 1, 1983, pp. 39–56.


[Закрыть]

Снижение урожая привело и к уменьшению государственных запасов зерна для продажи за рубеж. Запасы начали таять после урожая 1931 года, пострадавшего от засухи, и последующих заготовительных кампаний, что вызвало голод в Поволжье, Сибири и других регионах. В 1932 году советское руководство было вынуждено вернуть зерно в эти регионы. Низкий урожай 1931 года и возвращение зерна в регионы, пострадавшие от голода, вынудило правительство сократить объем экспорта зерна с 5,2 миллиона тонн в 1931 году до 1,73 миллиона тонн в 1932 году. В 1933 году экспорт зерна был сокращен до 1,68 миллиона тонн. Зерно, вывезенное за рубеж в 1932 и 1933 году, могло бы накормить многих людей и облегчить последствия голода: так, например, 345 000 тонн, проданных на экспорт в первой половине 1933 года, могли бы обеспечивать 2 миллиона человек ежедневным рационом (1 килограмм) на протяжении полугода. И тем не менее этот объем экспорта составил всего половину от 750 000 тонн, экспортированных в первой половине 1932 года.[102]102
  О сокращении объемов экспорта, см. Michael Dohan, The Economic Origins of Soviet Autarky 1927/28-1934, Slavic Review, № 35, December 1976, pp. 625–626; В. И. Касьяненко, Как была завоевана технико-экономическая самостоятельность СССР, М., 1964, с. 180. Кульчицкий (с. 23), пишет, что экспорт был прекращен во второй половине 1932 года. Источник, на который он ссылается (Внешняя торговля СССР за 1918–1940: статистический обзор, М., 1961, с. 144), состоит исключительно из статистических таблиц и не содержит никаких подтверждений его заявления. Возможно, он имел в виду прекращение экспорта из Украины. Статистика по экспорту за 1930–1933 год приведена во Внешней торговле, с. 144. Р. У. Дэвис любезно предоставил мне итоговые сводки по объемам экспорта за полугодие, использовав в качестве источника ежемесячный сборник Внешняя торговля Союза ССР.


[Закрыть] Вопрос о том, каким образом советское руководство рассчитывало баланс понижения объемов экспорта и сокращения внутренних поставок продовольствия, остается без ответа, но доступные нам источники говорят о том, что дальнейшее сокращение или прекращение экспорта советского зерна могло бы привести к катастрофическим последствиям. В начале 30-х годов цена зерна на мировом рынке упала, и условия внешней торговли стали неблагоприятными для Советского Союза. Задолженность государства росла, а потенциальная возможность погашения долгов уменьшилась. Западные банкиры и чиновники уже начали задумываться о возможности конфискации советской собственности за границей и отказе в дальнейшем кредитовании в случае возможного дефолта Советского Союза. Таким образом, отказ от экспорта мог бы поставить под угрозу реализацию плана индустриализации, и, по мнению некоторых обозревателей, даже стабильность режима.[103]103
  По мнению торгового атташе британского посольства в Москве, высказанному в конце 1931 года, «невыполнение (советским правительством) своих обязательств наверняка приведет к катастрофе. Прекратится не только будущее кредитование, но и весь будущий экспорт, все заходы советских кораблей в иностранные порты. А вся советская собственность, уже находящаяся за границей, может быть подвергнута конфискации для покрытия задолженностей. Признание финансовой несостоятельности поставит под угрозу реализацию всех чаяний, связанных с пятилетним планом, и даже может подвергнуть опасности сам факт существования правительства» (PRO FO 371 15607 № 7648/167/38, p. 6–7). В начале 1932 года немецкий канцлер Бренинг сказал британскому дипломату в Берлине – если Советы «не расплатятся по своим счетам тем или иным способом, их кредит будет закрыт раз и навсегда» (PRO FO 371 16327 № 546/158/38). Доган отмечает, что крупнейшие кредиторы страны начали сокращать предложения по кредитам в адрес Советского Союза в 1931–1932 гг., несмотря на усилия советского руководства по погашению задолженностей (Origins of Economic Autarky, p. 630). По поводу реакции Запада на голод, см. Marco Carynnyk, Blind Eye to Murder: Britain, the United States and the Ukrainian Famine of 1933 / Famine in Ukraine, pp. 109–138, а также во вступлении к Foreign Office and the Famine, pp. XVII–LXII.


[Закрыть]

Хотя правительство не прекратило поставки на экспорт, оно пыталось облегчить последствия голода. 25 февраля 1933 года декретом ЦК были выделены ссуды в виде семенного фонда: 320 000 тонн для Украины и 240 000 тонн для Северного Кавказа. Семенные ссуды получили также в Нижнем Поволжье и, вероятно, в других регионах. Кульчицкий приводит данные украинских партийных архивов, доказывающие, что общая помощь Украине к апрелю 1933 года превысила 560 000 тонн, в том числе свыше 80 000 продовольствия. Помощь только Украине на 60 % превышала объем зерна, экспортированного за тот же период. Общий объем помощи пострадавшим от голода регионам более чем в 2 раза превысил объем экспорта за первое полугодие 1933 года. Судя по всему, тот факт, что больше помощи не оказывалось, стал еще одним последствием плохого урожая 1932 года. После неурожаев 1931, 1934 и 1936 годов заготовленное зерно было возвращено крестьянам за счет сокращения объемов экспорта.[104]104
  См. «Правду», 25 февраля 1933 года, по поводу декрета о выдаче ссуд семенным фондом. Кульчицкий, с. 24–25 – по поводу оказания дополнительной помощи Украине и «Поволжскую правду» за 21 марта 1933 года о выделении помощи семенами району нижнего Поволжья. И Конквест и Мейс признают факт проведения этих мероприятий (Harvest of Sorrow, p. 262; Investigation, p. 65). Конквест (Harvest of Sorrow) утверждает, что помощь эта стала доступной только позже, когда голод пошел на убыль. Но Кульчицкий показывает, ссылаясь на украинские архивы, что помощь продовольствием действительно была оказана в соответствии с телеграфным распоряжением еще до того, как был подписан и опубликован указ. Что касается возврата зерна в 1931 и 1934 году, см. постановления ЦК в «Известиях» от 17 февраля 1932 года, и указ от 26 декабря 1934 года в Справочнике партийного работника, вып. 9, с. 212, а также – Мошков, Зерновая проблема, с.188, и Слинько, Социалистическая перестройка, с. 293. По поводу неурожая в 1936 году, см. Manning, Government in the Soviet Countryside, p. 4 – власти урезали экспортные поставки продовольствия и кормов в начале 1937 года.


[Закрыть]

Низкий урожай 1932 года говорил о том, что у правительства нет достаточных количеств зерна для поставок продовольствия и семян городу и деревне, а также на экспорт. Власти сократили все, что было возможно, но в итоге интересы деревни оказались на последнем месте. Суровые планы хлебозаготовок 1932–1933 гг. способствовали облегчению ситуации с голодом только в городах. Без хлебозаготовок в городах был бы такой же уровень смертности, как и на селе (хотя, как отмечалось выше, уровень смертности в городе также поднялся в 1933 году). Суровость и географический масштаб голода, резкое сокращение объемов экспорта в 1932–1933 гг., потребность в семенах, и хаос, царивший в Советском Союзе в те времена – все эти факторы подводят нас к выводу о том, что даже полное прекращение экспортных поставок было бы недостаточным инструментом для предотвращения голода.[105]105
  Конквест приуменьшает степень влияния экспортных поставок на голод – Harvest of Sorrow, p. 265.


[Закрыть] В такой ситуации трудно согласиться с версией о том, что голод стал результатом хлебозаготовок 1932 года и сознательным актом геноцида. Именно низкий урожай 1932 года привел к неизбежности голода.

И хотя низкий урожай 1932 год можно считать смягчающим обстоятельством, правительство все-таки несет ответственность за лишения и страдания советского населения, пережитые им в начале 30-х годов. Представленные здесь данные позволяют более точно оценить последствия коллективизации и насильственной индустриализации, чем можно было сделать ранее. В любом случае эти данные показывают, что последствия этих двух программ оказались хуже, чем предполагалось.

Кроме того, они доказывают, что голод действительно имел место, и был вызван провалом экономической политики, «революцией сверху», а не «успешной» национальной политикой, направленной против украинцев и других этнических групп. Представленные в данной работе данные могут помочь не только в переоценке голода как явления, но также в переоценке всей советской экономики в период первой пятилетки и последующие годы.