Текст книги "Афоризмы. От раба до императора"
Автор книги: Марк Антоний
Жанр:
Афоризмы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)
8
Приложивши к себе такие наименования, как хороший, скромный, правдивый, рассудительный, нестроптивый, благородный, ты должен внимательно следить за тем, чтобы не переменить их на другие; а если ты лишился этих наименований, поспеши вновь вернуться к ним. Помни же, что «рассудительность» означает для тебя осмысленное и вдумчивое отношение ко всякой вещи, «нестроптивость» – добровольное подчинение уделу, ниспосланному тебе общей природой, «благородство» же – превознесение разумной части над медленными или порывистыми движениями плоти, над суетной славой, над смертью и тому подобным. Если ты соблюдешь себя в верности этим наименованиям, не гоняясь за тем, чтобы и твои ближние прилагали к тебе их, то ты будешь другим и начнешь другую жизнь. Ведь продолжать оставаться таким, каким ты был по сие время, влачить такую пагубную и нечистую жизнь, достойно только человека тупого, цепляющегося за жизнь, и подобного тем полуживым и покрытым ранами и кровью гладиаторам, которые все же умоляют оставить их в живых до завтра, когда им в таком виде вновь придется испытать на себе силу тех же когтей и зубов. Итак, старайся сжиться с этими немногими именами. И если ты сможешь оставаться верным им, то оставайся, как бы переселяясь на некие острова блаженных; если же почувствуешь, что падаешь и не в силах устоять, то имей решимость удалиться в какое-нибудь укромное место, где ты не поддашься соблазну, или же совсем расстанься с жизнью, но без ропота, просто, свободно и скромно, свершив в жизни хотя бы одно дело – подобный расчет с жизнью. Но тебе гораздо легче дастся память об этих наименованиях, если ты будешь помнить о богах и о том, что они желают, чтобы все разумные существа не льстили, а уподоблялись им, и чтобы смоковница исполняла назначение смоковницы, собака – назначение собаки, пчела – назначение пчелы, человек – назначение человека.
9
Ненависть, война, страх, вялость, рабство будут ежедневно сводить на нет те священные основоположения, которые ты не осмыслил надлежащим образом, не уделив им должного внимания. Но на все следует смотреть и все делать так, чтобы и практическая способность получила свое довершение и теоретическая приходила в деятельность, а из всеобъемлющего познания родилась та уверенность в себе, которая не выставляет себя напоказ, но которую и не скроешь. Когда же, наконец, ты приобщишься искренности, серьезности и того познания каждой вещи, которое откроет тебе, какова она по своей сущности, какое место занимает в мире, сколько времени суждено ей просуществовать, что входит в ее состав, кому она может достаться и кто может дать ее и отнять?
10
Паук горд, завлекши муху; кто гордится, подстрелив зайчонка, кто – поймав сетью мелкую рыбешку, кто – одолев вепря, кто – медведя, а кто – сарматов. Но разве не окажутся они все разбойниками, если поисследовать их основоположения?
11
Усвой себе метод рассмотрения всех вещей в их постоянном переходе друг в друга; всегда думай об этом и упражняй себя в этой области. Ибо ничто так не способствует возвышенному настроению. Такой человек уже совлек с себя тело и, под влиянием мысли о том, как немного еще осталось до того момента, когда он оставит все это, выбыв из числа людей, всецело отдался справедливости в своих собственных действиях и природе Целого во всем остальном. А что другие говорят о нем или думают или как они поступают по отношению к нему – об этом он нисколько не заботится, довольствуясь лишь осуществлением справедливости в своих настоящих поступках и любовью к своему настоящему уделу; он отрекся от всех забот и суетных стремлений и не желает ничего, кроме как неуклонно исполнять закон и в этом неуклонном исполнении следовать богу.
12
К чему нужны догадки, когда ты имеешь возможность узнать, что надлежит сделать? Если ты знаешь, то, сохраняя благосклонность, иди вперед по этому пути, не уклоняясь в сторону, а если не знаешь, то остановись и привлеки к совету лучших людей. Если же ты встретишь на этом пути какие-либо препятствия, то иди вперед, учитывая наличные обстоятельства и держась того, что признал за справедливое. Ибо достижение его есть наилучшее, уклонение от него – наихудшее. Тот, кто во всем следует разуму, не суетлив и в то же время деятелен, весел и вместе с тем уравновешен.
13
Пробудившись от сна, тотчас же спроси себя: «Касается ли тебя, если кто-нибудь другой делает что-либо справедливое и прекрасное?» – «Нет, не касается». – «Уж не забыл ли ты, каковы люди, которые с таким весом высказывают другим похвалу и порицание, на ложе, за столом, что они делают, чего избегают, к чему стремятся, что они похищают, что отнимают не посредством рук и ног, а наиболее ценной своей части, которая, при желании, могла бы дать жизнь верности, скромности, истине, закону, благому гению?»
14
Человек просвещенный и скромный обращается к всё дающей и всё отбирающей назад природе со словами: «Дай, что пожелаешь, и возьми обратно, что пожелаешь». Говорит же он так не из дерзновения, а повинуясь природе и благоволя ей.
15
Немного еще осталось. Живи словно на горе. Ведь совершенно безразлично, жить ли здесь или там, если человек повсюду в мире, как в Граде. Пусть люди увидят и познают в тебе истинного человека, живущего согласно природе. Если им будет невтерпеж, пусть убивают. Ведь это лучше, чем жить таким образом.
16
Не все же разглагольствовать о том, каким должен быть хороший человек, пора и стать им.
17
Постоянно думай о вечности в ее целом, и о сущности в ее целом, и о том, что каждая отдельная вещь по сравнению с сущностью – малое зерно, по сравнению с временем – поворот бурава.
18
Останавливаясь мыслью на каждом отдельном предмете, представляй его себе уже разложившимся, подвергшимся изменению и как бы гниению или рассеянию, или же обреченным на своего рода смерть.
19
Подумай, каковы эти люди, когда едят, спят, совокупляются, испражняются и т. д., а затем, каковы они, когда корчат из себя важных господ, чванятся или гневаются и расточают укоризны с высоты своего величия. Скольким они незадолго до того служили и за какую цену и во что они вскоре превратятся?
20
Каждому пристало то, что стало его уделом в силу природы Целого, и именно тогда, когда стало.
21
«Любит дождь земля; любит его и священный эфир». Мир любит создавать то, что должно возникнуть. Поэтому я говорю миру: «Я люблю то же, что и ты». И разве не в том же смысле говорят: «Такой-то вещи любо то-то»?
22
Или ты продолжаешь жить здесь – и к этой жизни ты уже привык, или ты удаляешься в другое место, согласно своему желанию, или же умираешь, и твое служение кончилось. Этим исчерпано все. Поэтому будь спокоен.
23
Для тебя всегда должно быть ясно, что этот клочок земли ничем не отличается от других и что живущие на нем испытывают то же самое, что и живущие на вершине горы, или на морском берегу, или еще где-нибудь. И ты согласишься со словами Платона о пастухе, заключенном в стенах горной хижины и доящем овец.
24
Что для меня мое руководящее начало и каким я его теперь делаю? К чему я применяю его теперь? Не лишено ли оно разума? Не отрешено ли и не отторгнуто ли от общения? Не спаяно ли оно и не смешано ли с телом так, что следует его движениям?
25
Скрывающийся от властителя – беглец. Властвует же закон, и беглец тот, кто нарушает закон. Но и сокрушающийся, и гневающийся, и боящийся не желает чего-либо происшедшего, происходящего или имеющего произойти в силу порядка, установленного мироправителем, который есть закон, определяющий каждому причитающееся ему. Поэтому и тот беглец, кто боится, или сокрушается, или гневается.
26
Оплодотворивший утробу матери удаляется; в дальнейшем берется за дело другая причина и довершает образование младенца. Какое было начало и каков конец! Ребенок глотает пищу, а за дальнейшее принимается другая причина и создает ощущение, стремление и вообще жизнь, силу и все остальные свойства человека. А сколько их и каковы они! Вникай же во все происходящее в такой сокровенности и созерцай действующую здесь силу так же, как и силу, заставляющую тела падать вниз или подыматься вверх, не телесными очами, однако с не меньшей ясностью.
27
Постоянно размышляй о том, что все происходящее ничем не отличается от происходившего ранее и имеющего произойти в будущем. Пусть предстанут перед твоим взором целые периоды жизни и сходные друг с другом положения, которые известны тебе или из собственного опыта, или из истории более раннего времени, как-то: весь двор Адриана, весь двор Филиппа, Александра, Креза. Ибо повсюду здесь одно и то же, только действующие лица другие.
28
Всякий сокрушающийся и выражающий неудовольствие по поводу чего-нибудь должен напоминать тебе поросенка, который бьется и визжит при заклании. Но недалеко от него ушел и тот, кто на своем ложе в одиночестве оплакивает про себя тяготеющий над нами рок. Ты же подумай о том, что только разумному существу дана возможность добровольно следовать событиям, – простое же следование необходимо для всех.
29
Перебирая мысленно все предметы своей деятельности, спрашивай себя относительно каждого в отдельности, не потому ли смерть страшна, что связана с лишением его.
30
Если тебя возмущает чье-либо заблуждение, то, тотчас же оглянувшись на себя, пораздумай, в каком сходном заблуждении повинен ты сам, почитая, например, благом деньги, наслаждение, суетную славу или что-нибудь в этом роде. Ведь, усмотрев такое заблуждение, ты скоро забудешь о гневе, в особенности если сообразишь вместе с тем, что тот человек вынуждается быть таким. Что ему остается делать? Если можешь, однако, то освободи его от этого принуждения.
31
Подумав о Сатироне сократике, представь себе Евтиха или Гимена, подумав о
Евфрате – Евтихия или Сильвана, подумав об Алкифроне – Тропеофора, подумав о Ксенофонте – Критона или Севера, подумав о самом себе – кого-либо из цезарей, и так поступай во всем. Затем задайся вопросом: «Где они все?» Нигде или неведомо где. Ибо таким образом тебе станет ясно, что все человеческое – есть дым, ничто; в особенности если ты вспомнишь, что однажды изменившееся уже не возникнет вновь в течение беспредельного времени. Чего же ты добиваешься? Почему тебе недостаточно провести достойно свой краткий век? Какого материала и каких условий деятельности ты избегаешь? Ибо что такое все это, как не упражнение для разума, созерцающего всю жизнь точным и отвечающим природе вещей взглядом? Не отступай же до тех пор, пока не освоишься со всем этим, как усваивает себе все здоровый желудок, как сильный огонь обращает в пламя и свет все брошенное в него.
32
Пусть никто, утверждающий о тебе, что ты человек не искренний и не хороший, не говорит правды, но пусть ошибается всякий, думающий о тебе что-нибудь подобное. Ведь все это зависит от тебя. Кто, в самом деле, мешает тебе быть хорошим и искренним человеком? Только реши раз навсегда не жить, если не быть таким. Ибо если ты не таков, то разум не удерживает тебя (в жизни).
33
Что при данном материале было бы правильнее всего сделать или сказать? Что бы это ни было, это может быть сделано или сказано. И не ссылайся на препятствия.
Ты прекратишь свои стенания только тогда, когда почувствуешь, что для тебя делать при данном и наличном материале свойственное строю человеческой природы есть то же самое, что привольная жизнь для приверженцев наслаждения, ибо каждая возможность действовать согласно своей особой природе должна почитаться радостью. Но эта возможность имеется всюду. Ни цилиндру, ни огню, ни воде, ни всему остальному, относящемуся к мертвой и неразумной природе, не дана возможность всегда находиться в свойственном им движении: множество препятствий мешает этому. Дух же и разум могут, превозмогая все препоны, сохранять направление, которое от природы свойственно им и которое они желают. И, памятуя о той легкости, с которой движется, все превозмогая, разум, как огонь движется вверх, камень вниз, цилиндр по склону, ты уже не стремись ни к чему иному. Остальные же препоны или относятся к телу, которое тот же труп, или же (без убеждения о них и склонности самого разума) не в силах ни подавить тебя, ни причинить какое-либо зло: иначе тот, на чьем пути они встретились, тотчас же сделался бы дурным. Стоит только, чтобы с каким-нибудь другим созданием приключилось какое-либо зло, как, благодаря этому, само препятствующее становится хуже – здесь же, если хочешь знать, человек делается и лучшим, и более достойным похвалы, если только он надлежащим образом использует обстоятельства. Вообще же помни, что ничто не вредит гражданину, что не вредит Граду, и ничто не вредит Граду, что не вредит закону. Но все эти так называемые невзгоды не вредят закону, а не вредя ему, не вредят ни Граду, ни гражданину.
34
Человеку, проникшемуся истинными основоположениями, даже самое краткое и общеизвестное выражение может напомнить о состоянии, свободном от печали и страха:
Ветер на землю срывает листву
…………………………………
Так поколенья людей.
И порождение твое – та же листва. И те люди, которые громко и с такой уверенностью прославляют тебя, или же, наоборот, проклинают, или втайне порицают и поносят, – листва, равно как и те, которые унаследуют память о тебе. Ибо все это возникает, «едва лишь весна возвратится», затем ветер сносит это на землю, а потом лес порождает взамен прежней новую листву. Но кратковечность обща всему. Ты же всего избегаешь и ко всему стремишься, точно оно должно длиться вечность. Еще немного – и ты смежишь очи, и того, кто похоронит тебя, будет вскоре оплакивать кто-нибудь другой.
35
Здоровый глаз должен видеть все доступное зрению и не говорить: «У меня пристрастие к зеленому цвету», ибо это уже признак болезни глаз. Точно так же и здоровые слух и обоняние должны быть готовы воспринять любой звук или запах, а здоровый желудок должен одинаково относиться ко всякой пище, как мельница ко всему, что она предназначена смалывать. Поэтому и душевно здоровый человек должен быть готов ко всякого рода событиям. Тот же, кто говорит: «Мои дети должны остаться в живых, все люди должны хвалить меня, что бы я ни делал», подобен глазу, имеющему пристрастие к зеленому цвету, или зубам, предпочитающим мягкую пищу.
36
Никто не бывает настолько удачлив, чтобы его смерть не вызвала в ком-либо из окружающих чувства злой радости. Пусть он был превосходным и мудрым человеком – все же найдется в конце концов кто-нибудь, кто про себя скажет: «Наконец-то мы можем вздохнуть свободно, избавившись от этого наставника. Правда, он никому из нас не был в тягость, но все же мы чувствовали, что он втайне осуждает нас». Вот что скажут о превосходном человеке. Что же касается нас, то сколько в нас других свойств, которые побуждают многих желать избавления от нас? Подумав об этом в смертный час, ты с большею легкостью расстанешься с жизнью, сказавши себе: «Я расстаюсь с той жизнью, в которой даже самые близкие мне люди, для которых я положил столько трудов, о которых так горячо молился и заботился, даже они желают моего устранения, надеясь на то, что это, быть может, принесет им какое-нибудь облегчение. Какой же смысл кому бы то ни было желать более продолжительного пребывания в жизни?» Все это, однако, не должно побудить тебя относиться к окружающим при расставании менее благожелательно: оставаясь верным своему характеру, относись к ним дружески, благосклонно, кротко. С другой стороны, не расставайся с ними и так, точно тебя отрывают от них, но пусть это твое расставание будет подобно безболезненному отделению души от тела при хорошей смерти. Ведь и с ними спаяла и связала тебя природа. Теперь же она разлучает нас. И я расстаюсь с ними, как с родными, но не упираюсь и не оказываю сопротивления – ибо и эта разлука одно из действий природы.
37
Приучай себя при всяком, по возможности, действии другого человека задаваться вопросом о цели, которую он думает достичь им. Начни с самого себя и исследуй прежде всего самого себя.
38
Помни о том, что все, руководящее тобою, таится внутри тебя самого. Здесь – дар слова, здесь – жизнь, здесь, если хочешь знать, – человек. Никогда не отождествляй с ним облекающую его оболочку и те органы, которые на ней образовались. Они подобны плотничьему топору, различаясь только тем, что даны нам от природы. И будь эти части лишены движущей и сдерживающей их причины, от них было бы не больше пользы, чем от веретена для ткача, от пера для пишущего, от бича для возницы.
Книга 11
1
Свойства разумной души: она созерцает самое себя, расчленяет себя, делает себя такой, какой желает, сама пользуется приносимым ею плодом (в то время как плодами растений и порождениями животных пользуются другие), достигает свойственной ей цели, когда бы ни был положен предел жизни. При пляске, сценическом представлении и тому подобном всякая помеха лишает законченности всю деятельность. Не так здесь: в какой бы части и в каком бы месте ни была прервана деятельность разумной души, она исполняет свое предназначение полностью и без нехваток, так что может сказать: «Я взяла свое». Разумная душа облетает, далее, весь мир и окружающую его пустоту, исследует его форму, проникает в беспредельную вечность, постигает периодическое возрождение Целого и понимает, и сознает, что наши потомки не увидят ничего нового, как и наши предки не видели ничего сверх того, что видим мы, но что человек, достигший сорока лет, если он обладает хоть каким-нибудь разумом, в силу общего единообразия некоторым образом уже видел все прошедшее и все имеющее быть. Разумной душе свойственны также и любовь к ближним, и истина, и скромность; она ничего не ставит выше себя, что свойственно и закону. Таким образом, нет никакой разницы между правым разумом и разумом справедливости.
2
Ты будешь относиться с презрением к веселой песне, к танцам, ко всем видам
борьбы, если разделишь всю мелодию на отдельные звуки и относительно каждого задашь себе вопрос: «Не перед ним ли я не могу устоять?» Ведь ты постыдишься же ответить утвердительно. Поступай соответственно этому с танцами, относительно отдельных движений и положений, равно как и с борьбой во всех ее видах. Помни же, что во всем, за исключением добродетели и ее действий, следует тотчас же переходить к рассмотрению частей и из их расчленения черпать презрение к целому. Примени то же самое и ко всей жизни.
3
Душе, готовой ко всему, не трудно будет, если понадобится, расстаться с телом, все равно, ждет ли ее угашение, рассеяние или новая жизнь. Но эта готовность должна корениться в собственном суждении, проявляя себя не слепым упорством, как у христиан, а рассудительностью, серьезностью и отсутствием рисовки: только тогда она убедительна и для других.
4
Я сделал что-нибудь для общего блага? Следовательно, я принес пользу самому себе. Никогда не расставайся с этой мыслью и не отказывайся от нее ни в каком положении.
5
В чем твое искусство? В том, чтобы быть хорошим. Но разве достигнешь ты в нем совершенства иначе, нежели с помощью познания как о природе Целого, так и об особом строе человека?
6
Первоначально трагедии должны были напоминать зрителям о том, что известные события по природе происходят известным образом, и о том, что развлекающее их на сцене не должно быть тягостным для них и на большей сцене – в жизни. Ибо зрители воочию убеждаются, что известные события должны совершаться именно таким образом и что приходится мириться с ними и тем, которые восклицают: «О, Китерон!» Авторы этих трагедий говорят подчас нечто дельное. Лучшим примером может служить:
Хотя б меня с двумя детьми забыли вы,
Цари небес, – все ж разум есть и правда
в том.
И далее:
Что пользы гневаться на вещи?
И -
Нельзя, чтоб в день свой не пожата жизнь
была,
Как спелый колос.
И другое в том же роде. После трагедии появилась древняя комедия, нравоучительно откровенная и самой резкостью своей полезная для обличения тщеславия. Для этой цели и Диоген кое-что заимствовал из нее. Подумай же теперь, в чем существо появившейся затем средней комедии и для чего, наконец, была введена новая, перешедшая, мало-помалу, в мимическое искусство. Никто не станет отрицать, что и здесь можно найти кое-что полезное. Но какую цель преследует все это направление поэтического и драматического творчества?
7
Насколько же очевидно, что нет условий жизни, более благоприятных для философствования, нежели те, в которых ты теперь находишься!
8
Ветвь, отсеченная от другой ветви, не может не оказаться отсеченной и от всего ствола. Точно так же и человек, порвавший с одним человеком, отторгает себя от всего общества. Но ветвь не сама себя отсекает, человек же сам отдаляется от своего ближнего, возненавидев и чуждаясь его, и не сознает, что тем самым отсекает себя и от всей гражданской общины. Правда, Зевс – зиждитель общественности – даровал нам способность вновь сойтись с теми, кто нам близок, и вновь занять свое место в качества членов целого. Однако если это отделение повторяется, то отделившееся делается все более неспособным к объединению и восстановлению в прежнее положение. И вообще между ветвью, с самого своего произрастания жившей одной неразрывной жизнью со всем растением, которая была отсечена, а потом привита вновь, – есть существенная разница, что бы ни говорили садовники: последняя срастается, правда, но не до полной неотличимости.
9
Люди, препятствующие тебе идти путем, согласным с правым разумом, не смогут отвратить тебя от правильных поступков; точно так же они не должны лишать тебя благожелательности к ним самим. Следи за собой одинаково как в том, так и в другом отношении: не только за обоснованностью суждений и действий, но и за кротостью в отношении к тем, которые стараются помешать тебе или раздосадовать как-либо иначе. Ведь гнев на них не менее обличает бессилие, нежели отказ от действия или уступка под влиянием страха. И то и другое – измена своему назначению: у одного эта измена выражается в страхе, у другого в отчужденности от того, кто по природе родной ему и друг.
10
Ни одна природа не уступает искусству, ибо искусства только подражают той или иной природе. Если так, то природа, наиболее совершенная и объемлющая все другие, не может быть превзойдена хотя бы самым изощренным искусством. Но все искусства созидают менее совершенное ради более совершенного; следовательно, так же поступает и общая природа. Здесь берет начало и справедливость, которая порождает и прочие добродетели. Ибо справедливое не будет соблюдено, если мы будем стремиться к вещам безразличным, или легко даваться в обман, или же будем судить опрометчиво и легкомысленно.
11
Предметы, преследуя и избегая которые ты лишаешься мира душевного, не приступают к тебе, но ты некоторым образом сам приступаешь к ним. Пусть смолкнет твое суждение о них – и они лежат недвижимо; а тебя никто не увидит ни преследующим, ни бегущим.
12
Душа сохраняет свойственную ей шарообразную форму, когда не тянется за чем-либо внешним и не стягивается вовнутрь, не удлиняется и не оседает вниз, но излучает свет, в котором она зрит истину как всех вещей, так и таящуюся в ней самой.
13
Меня кто-нибудь станет презирать? Это его дело. Мое же дело – не оказаться достойным презрения вследствие какого-нибудь поступка или слова. Он будет ненавидеть меня? Опять-таки его дело. Я все же буду хранить благожелательность и благосклонность ко всему и всегда буду готов даже ему самому указать на заблуждение, без издевательства и не из желания выставить напоказ свое терпение, а из искреннего желания добра, как это делал Фокион, если только он не лицемерил. Таким должно быть внутреннее настроение, и боги должны видеть в тебе человека, ни на что не досадующего и не злобствующего. Ибо что могло бы быть злом для тебя, если ты делаешь свойственное твоей природе и приемлешь то, что благовременно для природы Целого, как одушевленный только одним желанием – чтобы так или иначе осуществилось общеполезное.
14
Презирающие друг друга – друг другу угождают, а желающие превзойти друг друга – пресмыкаются друг перед другом.
15
До какой низости и лицемерия нужно дойти, чтобы сказать: «Я намерен быть искренним в отношениях с тобой». Что делаешь ты, человек? Не следует предупреждать об этом – это выяснится само собой: содержание твоих слов должно быть запечатлено на твоем челе. Ты таков – и тотчас же твой взор выдаст это, как возлюбленный тотчас же читает все в глазах любящего. Вообще человек искренний и хороший должен быть подобен потливому, чтобы ставший рядом с ним волей-неволей почувствовал его, лишь только к нему приблизится. Искренность же, выставляемая напоказ, опаснее кинжала. Нет ничего омерзительнее волчьей дружбы. Избегай ее более всего. Человека хорошего, благожелательного и искреннего – узнаешь по глазам; этих свойств не скроешь.
16
Душа обладает способностью устроить жизнь наиболее совершенным образом, если только человек будет безразлично относиться к вещам безразличным. Безразлично же будет относиться тот, кто каждую из этих вещей рассматривает в расчленении, а не в целостном виде и помнит, что ни одна из них не навязывает нам убеждения о себе и не приступает к нам, но что они недвижимы, составляем же суждение о них мы сами, как бы записывая в самих себя, хотя можем и не записывать, можем и стереть тотчас же запись, если она занесена без нашего ведома; кто помнит также и о том, что такого рода внимание потребуется лишь на недолгое время и что жизнь близится к концу. Но что, однако, трудного во всем этом? Если это согласно с природой – находи в нем радость и не тяготись им, если же противно природе – ищи того, что согласно с твоей природою, и спеши к нему, хотя бы оно и не обещало славы. Ибо всякому должно быть дозволено искать свое благо.
17
Ты должен знать, где берет начало каждая вещь, из чего она состоит, во что изменяется, какой она будет по изменении и почему она не претерпит при всем этом никакого зла.
18
Следует отдать себе отчет, во-первых, в том, каково твое отношение к людям, и в том, что люди рождены друг для друга, ты же, сверх того, поставлен над людьми, как баран над стадом овец или бык над стадом коров. Обоснуй это глубже, начав с положения: «Если не атомы, то вседержительница – природа». Но если так, то менее совершенные существа существуют ради более совершенных, более же совершенные – друг для друга.
Во-вторых, – в том, каковы люди за столом, на ложе и т. д., в особенности же какую власть имеют над ними их основоположения и с каким самомнением они делают свое дело.
В-третьих, – в том, что если в данном случае люди поступают правильно, то не следует сердиться на них, если же неправильно, то, очевидно, против воли и по неведению. Ведь всякая душа против воли лишается как истины, так и отношения к другому человеку, сообразного его достоинству. Ведь людям же очень не нравится слыть несправедливыми, неблагодарными, жадными и, одним словом, заблуждающимися по отношению к ближним.
В-четвертых, – в том, что ты и сам во многом заблуждаешься и подобен им;
если же и не впал в какие-нибудь заблуждения, то не чужд порождающим их склонностям. Так, если от подобных заблуждений удержали тебя трусость, честолюбие или какое-нибудь другое дурное побуждение.
В-пятых, – в том, что ты даже не уверен, заблуждаются ли они. Ведь чужая душа – потемки. И вообще многому следует поучиться, прежде чем с уверенностью высказываться о чужих поступках.
В-шестых, – в том, что предаваться чрезмерной досаде или негодованию – значит забыть о мимолетности человеческой жизни и о предстоящей всем скорой смерти.
В-седьмых, – в том, что не поступки людей в тягость нам – их настоящее место в руководящем начале этих людей, – а наши убеждения. Устрани же убеждения, пожелай освободиться от суждения об этих поступках как о чем-то ужасном – и гнева как не бывало. Но как устранить их? Размышляя о том, что для тебя нет ничего постыдного в этих поступках. Ибо если ты будешь считать злом не только постыдное, то и тебе не избежать многих заблуждений и стать разбойником или еще чем-нибудь в этом роде.
В-восьмых, – в том, насколько последствия гнева и огорчения по поводу чего-либо более тягостны, нежели то, что вызывает гнев и огорчение.
В-девятых, – в том, что благожелательность, если она искренняя, а не напускная, есть нечто неодолимое. Что, в самом деле, сделает тебе самый разнузданный насильник, если ты останешься неизменно благожелательным к нему и, при представившемся случае, будешь кротко вразумлять его, а в тот самый момент, когда он собирается сделать тебе зло, ты, сохраняя спокойствие, обратишься к нему: «Не нужно, сын мой: мы рождены для другого. Я-то не потерплю вреда, но ты потерпишь». Далее, следует толково и в общем виде показать ему, что это действительно так и что ни пчелы, ни животные, рожденные для стадной жизни, не поступают таким образом. Но это нужно сделать без насмешки и издевательства, а любвеобильно, без затаенной обиды, не принимая учительского тона и не стремясь удивить присутствующих, но или с глазу на глаз, или, если присутствуют посторонние…
Помни об этих девяти правилах, как бы получив их в дар от муз. И пока еще жив, стань наконец человеком! Следует в равной степени избегать как гнева, так и лести в отношениях к людям: и то и другое противно общественности и приносит вред. В приступе гнева никогда не забывай, что ярость не свидетельствует о мужестве, а, наоборот, кротость и мягкость и более человечны, и более достойны мужа; и сила, и выдержка, и смелость на стороне такого человека, а не на стороне досадующего и ропчущего. Чем ближе к бесстрастию, тем ближе и к силе. Как огорчение, так и гнев обличают бессилие. И огорчающийся, и гневающийся – ранены и выбыли из строя. Если хочешь, то прими и десятый дар от самого Мусагета. Требование, чтобы дурные люди не заблуждались, – безумно, ибо означает стремление к невозможному. Соглашаться же с тем, чтобы они были таковыми по отношению к другим, и в то же время требовать, чтобы они не заблуждались по отношению к тебе, – нелепо и достойно тирана.
19
Следует более всего беречься четырех извращений руководящего начала и пресекать их, лишь только их заметишь, обращаясь к себе в каждом случае так: «Это представление не необходимо, это – подрывает устои общества, эти слова были бы нечистосердечны, а говорить не от чистого сердца должно быть противно твоему смыслу». Четвертое же увещание – это то, когда ты обращаешься к себе с таким упреком: «Это твое состояние означает поражение и сдачу более божественной твоей части, не устоявшей против менее ценной и смертной части, против тела и его грубых наслаждений».
