Текст книги "Реквием по Иуде"

Автор книги: Марк Арен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Когда за ним закрылась дверь, священник вдруг почувствовал себя совершенно разбитым. Подойдя к столу, он, помедлив, выдвинул ящик, взял таблетки, выдавил несколько штук себе на ладонь и залпом проглотил. Затем, надев очки, взял со стола свою книгу и устало опустился в кресло. Комната погрузилась в тишину.

И тут в нее вновь залетел разгуливающий по ночной долине ветер. Словно испугавшись его, дернулось и погасло пламя лампады. С глухим стуком упала на пол книга, а голова священника медленно опустилась на грудь…

Неожиданно скрипнула дверь. Веки священника дрогнули. Открыв глаза, он увидел в дверях все того же служителя. Но в этот раз тот был смертельно бледен. Увидев, что священник не спит, служитель воскликнул прерывающимся голосом:

– Он вернулся!

– Мой гость? – удивился священник.

– Нет… Иуда, – с ужасом прошептал служитель.

– Иуда? – переспросил настоятель. – Какой Иуда?

– Настоящий! Тот, что Искариот…

Священник встал, недоверчиво поглядывая на служителя, вышел из комнаты и вместе с ним спустился в монастырский двор. Внезапно, вблизи от них, едва не задев их крылом, пролетела большая птица. Служитель от неожиданности оступился, рука его дрогнула, фонарь качнулся, высветив горельефный декор возвышающейся в центре двора величественной церкви Святой Богородицы. Перекрестившись на ее устремленный ввысь купол с двухъярусной колокольней, они продолжили путь. Свет от старого масляного фонаря с трудом пробивал тьму наступившей ночи. Наконец они подошли к воротам, и служитель, передав священнику фонарь, отворил их. Сделав своему спутнику знак, чтобы тот оставался на месте, священник вышел за ворота. Неподалеку от них он заметил силуэт человека в темной накидке. Тот сделал шаг навстречу.

– Не приближайся, стой там, где стоишь, – предостерег его священник.

Незнакомец остановился.

– Кто ты? – спросил его священник.

– Тебе ж сказали, я Иуда, – с усмешкой в голосе ответил незнакомец.

– Ты лжешь, этого не может быть, – сказал священник.

– Если бы ты меня хорошо знал, то сейчас не спорил бы со мной, – ответил ему незнакомец. – Зато я знаю тебя так же хорошо, как себя знаешь ты.

– Я не верю тебе, – вымолвил священник.

– Не веришь? – с усмешкой переспросил незнакомец. – Ну что ж, тогда послушай. Когда тебе было шесть лет от роду, родители отправили тебя погостить к твоему дяде. Там ты случайно разбил фарфорового слоника, а наказали за это твоего двоюродного братца. Он так никогда и не узнал, из-за кого пострадал. Вспомнил? А в семинарии ты прибил туфли учителя к полу. Тоже вспомнил? А когда на исповедь к тебе пришла хорошенькая девушка из соседнего села, ты подумал…

– Хватит! Замолчи! Я больше не желаю это слышать! – наклонившись и закрыв уши руками, закричал вдруг священник.

Пришелец замолчал.

– Зачем ты вернулся? – придя в себя, спросил священник.

– За своей душой, – ответил незнакомец. – Оклеветанная без малого две тысячи лет тому назад, она никак не попадет на Небеса и мечется в смятении средь вас, живых. Она устала и требует покоя. Я потерял свою душу ради ваших, которые были спасены Иисусом, взошедшим на крест.

– А зачем ты пришел сюда? – после некоторой паузы спросил священник.

– Моя душа была бы спасена, если б меня мог оправдать Иисус. Но Он распят. Как и твой народ. Но Господь сохранил вам жизнь, и в этом мой шанс. Вот почему я здесь. Меня должен судить твой народ. Не избранный Богом, как мой, но первый Бога избравший. Не распявший Христа, как мой, а за Него распятый. Я приму ваш приговор, каким бы он ни был. Быть этому суду или нет, решать твоим вождям. Пойди же к ним и расскажи о нашей встрече. Если их не убедят твои слова, предупреди, что мне не составит особого труда освежить еще чью-то память. Но не вреда я желаю церкви, а только хочу оправдать свое имя, – сказав это, он повернулся, и вскоре его тень слилась с тьмою ночи.

Оставшись один, священник еще долго не мог прийти в себя. Очнулся он лишь после того, как к его плечу прикоснулся подошедший служитель. Вернувшись в монастырь, он провел остаток ночи в непрерывных молитвах.

* * *

Не успел забрезжить рассвет, как священник вышел из монастыря и поспешил в Эчмиадзин, туда, где бесчисленное множество лет располагался святой престол Армянской апостольской церкви, и где пребывал духовный лидер всех армян – католикос.

– Я рад видеть нашего возлюбленного брата, рад и удивлен. Рад, ибо люблю, а удивлен, поскольку знаю, что в столь ранний час он предпочитает общаться с Господом, а не с Его смиренным слугой, – приветствовал его католикос.

– Обстоятельства чрезвычайной важности вынудили меня безотлагательно побеспокоить вас, Ваше Святейшество, – сказал, приложившись к его руке, священник, и рассказал о вчерашней встрече.

По ходу рассказа первоначальное удивление на лице католикоса сменилось глубокой озабоченностью. Когда священник завершил рассказ, католикос встал и молча стал прохаживаться по комнате. Периодически он останавливался, искоса поглядывал на гостя и вновь продолжал мерить комнату шагами. Первым молчание нарушил священник.

– Я понимаю, насколько трудно поверить в то, что я сейчас рассказал. Но я пришел…

– Я благодарен вам за откровенность и попрошу, чтобы события вчерашней ночи пока оставались между теми, кто в них посвящен, – положив ему руку на плечо, ответил католикос. – В последнее время ходят слухи о якобы найденном Евангелии от Иуды. Том самом, о котором говорили Юстиан Мученик и святой Ириней Лионский… Не исключено, что эти события взаимосвязаны. Поэтому нужно посоветоваться с нашими братьями.

Католикос вызывал помощника и попросил того пригласить к себе некоторых из своих приближенных. Затем подошел к столу и, полистав телефонный справочник, кому-то позвонил. После короткого приветствия он поинтересовался у собеседника, не происходило ли вчера или сегодня чего-то необычного в судебном ведомстве. Получив, по всей видимости, отрицательный ответ, он уточнил, что речь может идти о не совсем обычном посетителе. Судя по тому, что католикос, глядя на священника, стал кивать головой, это предположение нашло свое подтверждение, после чего католикос попросил своего телефонного собеседника как можно быстрее прибыть в Эчмиадзин.

Положив трубку, он в задумчивости потер лоб. Священник терпеливо ждал.

– Ну что же. Ваш ночной гость время не теряет. Он уже успел отнести заявление в один из общинных судов.

Не успел католикос произнести эти слова, как двери кабинета тихо открылись, и вошедший помощник доложил о том, что все приглашенные ожидают в приемной.

Когда все они собрались у католикоса, тот попросил священника повторить свой рассказ. Иерархи внимательно слушали, но лица некоторых выражали едва заметную иронию, других – удивление, и лишь у немногих – озабоченность или тревогу. Заметив это, католикос сказал:

– Я вижу, что услышанное не произвело на вас должного впечатления. Это значит, что вы плохо знаете нашего брата из Хор Вирапа, а я, увы, плохо знаю вас. Ваша реакция достойна Национальной академии наук, но не духовного совета. Да, все вы – хорошо образованные люди, могущие на равных спорить с учеными мужами о мудреных научных делах. Но мы должны знать ответ не на вопрос, как движутся Небеса, а на вопрос – как туда попасть. А для этого нужно, в том числе, знать коварство Зла в его противостоянии Добру, ибо только такое знание может объяснить происшедшее. Посему, готовьтесь к схватке под знаменами нашей Веры, ибо, быть может, ради этой схватки вам и суждено было родиться на свет!

Сказав это, католикос встал. Поднялись также и стали расходиться гости. Их примеру хотел последовать и священник, но католикос сделал ему знак остаться.

Когда гости ушли, к католикосу подошел помощник и что-то тихо доложил. Тот кивнул, помощник вышел, а в кабинет вошел моложавый мужчина и, приложившись к руке католикоса, сел в предложенное кресло. Заметив стоящего поодаль священника, он привстал и поздоровался с ним. Гость был взволнован; он то ли не знал, с чего начать, то ли тяготился присутствием незнакомого человека.

– Позвольте мне начать за вас, сын мой, – пришел ему на помощь католикос. – По всей видимости, в ваше ведомство обратился Иуда и обвинил человечество в клевете.

Волнение на лице гостя сменилось крайней степенью растерянности.

– Откуда вам это известно? – удивился он. – В нашей системе давно уже заведено, что я должен быть в курсе любых, происшедших у нас серьезных или необычных событий. Но то, о чем вы спросили меня по телефону, я сам узнал не более часа тому назад. Однако не придал значения, полагая что это розыгрыш.

– Прежде чем прийти к вам, он успел побывать у нашего брата в Хор Вирапе, – ответил католикос, кивнув в сторону священника.

– Он подал иск о защите чести и достоинства, – растерянно произнес гость. – Как же такое может быть?

– Это может быть потому, что зло пока не искоренено, – вставая, вздохнул католикос и стал прохаживаться по комнате.

Обескураженный гость машинально следил за его перемещениями. Через некоторое время католикос остановился перед гостем и спросил:

– Что предполагаете делать?

Тот пожал плечами:

– Если это розыгрыш, то шутникам воздастся. А если всерьез, мы, конечно, можем отказать в рассмотрении по целому ряду формальных обстоятельств. Ну, хотя бы потому, что заявление подано не в надлежащей форме и написано в каком-то витиеватом стиле. В конце концов, в связи с тем, что невозможно идентифицировать личность заявителя. Но я не знаю, что за этим может последовать. Я могу моделировать любые естественные ситуации, но теряюсь, когда речь заходит о сверхъестественном.

Католикос остановился, повернувшись к гостю:

– Не мне вам советовать, но думается, что следует поступить так, будто все всерьез.

– В заявлении сказано, что он не нуждается в адвокате и будет защищать себя сам.

– Так он собирается защищаться или обвинять?! Поясните, сын мой. Я плохо разбираюсь в ваших мирских законах.

– И то и другое. Он обвиняет человечество в клевете, и требует защиты чести и достоинства, – пояснил гость.

– Коварный замысел, ставящий все с ног на голову, – усмехнулся католикос. – Он рядится в мантию обличителя, вынуждая оправдываться нас.

– А как вы можете объяснить его такое второе пришествие? – думая о своем, спросил его гость.

– Под «Вторым Пришествием» мы понимаем лишь грядущее явление Господа нашего Иисуса Христа. То, с чем мы столкнулись, имеет другую природу, и, возможно, свидетельствует о дьявольском начале вашего заявителя.

– Дьявольское начало… – ошеломленно произнес гость и, запинаясь, спросил: – А-а-а что известно о нем, кроме того… что общеизвестно?

– Апокрифы сообщают, что его родителями якобы были жившие в Иерусалиме Рувим-Симон из колена Данова и Циборея. В ночь его зачатия Циборея видит сон, будто у нее родится сын, который станет вместилищем пороков и причиной гибели ее народа. И поэтому сразу же после рождения сына они кладут его в осмоленную корзину из тростника и отпускают ее в море. Волны же прибивают ее к владениям некой бездетной царицы, которая, восприняв это как знак свыше, воспитывает его как собственного сына. Однако когда у нее рождается ребенок, Иуда начинает притеснять его. Выведенная из себя царица раскрывает ему тайну. Он в ярости убивает ее сына и бежит в Иерусалим, где поступает на службу к Понтию Пилату. Как-то раз, отдыхая в саду, прокуратор, почему-то возжелав соседских яблок, приказал Иуде сорвать их. И надо же было тому случиться, что это оказались яблоки из сада его родителей. Выполняя прихоть Пилата, Иуда сталкивается со своим отцом, и в завязавшейся ссоре убивает его. А в дальнейшем, не ведая, что творит, женится на своей матери. Но, узнав правду, бросает все и бежит к Иисусу.

– Мда-а-а, история, как у Софокла… – пробормотал гость.

– Сколько времени у нас, сын мой? – спросил католикос.

– По закону мы должны рассмотреть иск в течение месяца, – ответил гость и в свою очередь спросил: – Но что же прикажете делать с телевидением и прессой?

– А разве им можно приказывать, они же независимы, – удивленно вскинул брови католикос.

– Ну, как сказать. И да и нет. Независимы, поскольку так прописано в законе. Но и зависимы, поскольку независимых журналистов сегодня меньше, чем добродетельных женщин, – с грустью произнес гость.

– Вас это огорчает? – спросил католикос, взглянув на него с неподдельным интересом.

– И да и нет. – Гость, улыбнувшись, пояснил: – Независимая пресса, к счастью, делает диктатуру невозможной, но демократию, увы, невыносимой.

– И какой выход?

– Выхода нет, надо терпеть. Бороться с ней нельзя, так же как нельзя бороться с дамой. Если проиграть ей – будет стыдно, а если победить – будет стыдно вдвойне, – развел руками гость и стал собираться.

– Кто это был? – спросил священник, когда за ним закрылась дверь.

– Министр юстиции, – думая о своем, машинально ответил католикос.

Ватикан, полдень того же дня

Яркое римское солнце щедро одаривало теплом многоязычную толпу, заполнившую площадь святого Петра и ведущую к ней Виа делла Кончиляционе. Сегодня, как и всегда, сотни тысяч людей устремлялись в эту туристическую Мекку, дабы прикоснуться к затертой миллиардами рук правой ступне бронзового Петра или воочию узреть хранимые здесь шедевры человеческого духа. Туристы здесь повсюду; начиная с очередей вдоль границ папства и заканчивая очередью за вычурными ватиканскими марками на почте, что правее выхода из собора Святого Петра. Не ошибемся, если скажем, что единственным открытым укромным местом во всем Ватикане являются, быть может, только его сады. Именно здесь, по одной из садовых аллей, прохаживались рядом двое людей, облаченных в длиннополые рясы, один – очень пожилой, второй – чуть помоложе.

– Дело безотлагательной важности вынудило меня искать встречи с вами, монсеньор, – взяв спутника под руку, сказал тот, кто помоложе. – Я также прошу простить меня за эту конспирацию и за то, что вы были вынуждены побеспокоиться и спуститься в сады, но, боюсь, это единственное место, где мы можем не остерегаться чьих-то чутких ушей или нескромных глаз. Но даже здесь я попрошу вас время от времени улыбаться, дабы у тех, кто нас все же увидит, не было повода предположить, что мы обсуждаем серьезную тему.

Второй еле заметно кивнул.

– Мне стало известно, – продолжил тот, кто помоложе, – что если мы выберем понтификом известного вам германца, то он предпримет определенные действия, чтобы улучшить репутацию Искариота.

Услышав это, пожилой священник остановился как вкопанный и ошеломленно посмотрел на своего спутника. Однако, заметив у того в глазах укоризну и вспомнив его слова о конспирации, вымученно улыбнулся.

– Зачем же это надо делать? – спросил он растерянным голосом.

– Якобы затем, чтобы, пересмотрев отношение к Иуде, решить проблему видимого отсутствия сострадания Господа по отношению к одному из своих ближайших учеников, – ответил ему спутник, мягко, но настойчиво увлекая его в дальнейший променад по аллее.

– Но… Но это же абсурдно, – запинаясь от волнения, проговорил пожилой священник.

– Согласен, – со вздохом ответил ему спутник. – Я и сам не склонен полагать, что это может служить упрощению некоторых наших доктринальных проблем.

– Тогда что же является целью этой реабилитации? – спросил его собеседник.

– Снижение напряжения между нами и иудеями, – ответил тот, кто помоложе. – Он полагает, что стереотипное отношение к Иуде как к еврею, с легкостью предавшего учителя за небольшую мзду, привело к возникновению устойчивого антисемитизма в среде католиков. А он как и большинство его земляков, страдает комплексом вины за то зло, что творила Германия во время войны. А тут еще не совсем безупречная юность…

Воцарилось молчание.

– И как, по-вашему, став понтификом, он сможет это сделать? – нарушил его через некоторое время тот, кто постарше.

– Скорее всего он обратит внимание паствы на то, что без предательства Иуды не произошло бы ни казни Иисуса, ни Его воскресения. Следовательно, Иуда и Его преступление – это часть Божественного плана, направленного на спасение человечества через смерть и воскресение Сына Божьего. А тут еще, как по заказу, найденный апокриф от Иуды… Я начинаю задумываться о том, насколько случайно этот текст выплыл на свет сразу после смерти Папы.

Думавший в это время о своем, тот, кто постарше, вновь остановился и сказал:

– Его идейные сторонники руководствуются в первую очередь его имиджем консерватора. Ожидается, что, став понтификом, он возьмет передышку после того обилия реформ, которые претерпела наша церковь за годы папства Иоанна Павла II. Так что же заставляет его задуматься о том, чего не было в мыслях даже такого реформатора, как его предшественник?

– Я же сказал вам: немец, кающийся немец борется в нем с рыцарем веры. Он, как и многие из них, замучен комплексом вины за Холокост, и хочет хоть как-то искупить ее, – вздохнув, ответил ему спутник.

– Что вы намерены предпринять?

– Пока не знаю, – был ответ, но тут раздался телефонный звонок. Приложив трубку к уху, тот, кто помоложе, изменился в лице.

– Вы уверены в достоверности этой информации? – спросил он через некоторое время своего телефонного собеседника и, покачав головой, захлопнул трубку.

После минутной задумчивости он вновь подхватил под руку своего спутника и увлек его по аллее. Некоторое время они шли молча. Наконец, тот, кому был адресован недавний звонок, обратился к пожилому собеседнику с вопросом:

– Вы, монсеньор, спрашивали, что же я собираюсь предпринять? Так вот, еще минуту тому назад я и не знал, что ответить, а теперь – знаю! Мне сейчас сообщили, заметьте, из весьма и весьма надежного источника, что вчера к нам в мир вернулся тот, о ком мы говорили.

– Я вас не очень хорошо понимаю, – произнес тот, кто постарше. – О ком вы?

– Об Иуде! Иуда Искариот собственной персоной явил себя в Армении, дабы судиться с человечеством по поводу защиты своей чести и достоинства, – с некой театральностью в голосе пояснил тот, кто помоложе.

На его спутника нельзя было смотреть без сожаления. Он очень старался сохранять самообладание, но это ему не удавалось.

– Как же это может быть? – растерянно спросил он.

– Не требуйте от меня невозможного. Я не могу ничего объяснить ни вам, ни себе, – ответил его спутник, – но это не самое важное сейчас. А сейчас самое важное то, что если это так, а я, при всей необычности этого, склонен доверять своему источнику, то, возможно, это будет нам только на руку.

– Объясните мне хотя бы что-нибудь, – взмолился тот, кто постарше.

– Извольте. Я полагаю, что если без самого Иуды можно было бы рассчитывать на смягчение его образа в глазах верующих, то с его приходом это сделать будет невозможно. Ибо одно дело – персонаж Священной истории, которую многие стали считать не более чем красивой легендой, но совсем другое – реальный участник судебного процесса. Пытаясь оправдаться, Иуда доказывает, что он на самом деле существовал! Следовательно, реальна и сама Священная история, а значит, реален и Тот, кого он предал. Предателя из легенды, возможно, еще простили бы. Предателя же реального Христа не простят никогда!

Москва, вечер того же дня

Москва – один из самых шумных и суетливых городов. Особенно остро чувствуешь это, когда вырвешься из уличного бурного потока и заглянешь в один из ее тихих дворов. Но настоящая тишина и подлинный покой царят только за кремлевской стеной. Даже бесцеремонные воробьи ведут себя здесь как-то иначе, сдержанно, и если дело у них все же доходит до скандалов, то ругаются в полголоса, будто отдавая себе отчет, где находятся.

Журналисты, конечно, если и воробьи, то стреляные. Но и они меняются, попадая на кремлевские пресс-конференции. Что-то происходит с голосовыми связками, и голоса звучат не так дерзко. Впрочем, и тот, кто отвечал им, тоже, казалось, старался не потревожить великие тени, поселившиеся в Кремле. Он говорил негромко и спокойно, и его точно выверенные слова гасили последние искры журналистского пыла. Это был моложавый мужчина, до боли похожий на словесный портрет того, кого имел в виду Шульгин, говоря в двадцатом году прошедшего столетия, что «придет Некто, большевик по энергии и националист по убеждениям… У него нижняя челюсть одинокого вепря… И человеческие глаза… И лоб мыслителя».

Вопросов было много. И не успевал он ответить на один вопрос, как с десяток рук взмывали вверх, требуя права на следующий.

– Когда в России начнут исполняться законы? – получив разрешение, спросил его франтоватый мужчина из третьего ряда.

– Закон – это в первую очередь согласие всех подчиняться. А для этого он должен быть справедлив. Тогда и справедливость будет законна. Исполняться же он будет тогда, когда с ним нельзя будет договориться. Закон должен действовать, как электрическая розетка. Никто же не сует в нее пальцы. Потому что с ней договориться нельзя. Шарахнет – и все! Так должен действовать и закон.

– Вы поставили перед собой цель консолидировать нацию. В чем трудность? – тщательно выговаривая русские слова, спросил господин в черной тройке, похожий на буржуя с революционных плакатов.

– Хороший вопрос, – словно сам себе сказал отвечающий. – Консолидация – это способ объединения людей, при котором каждый жертвует чем-то во имя общей цели. Нужна только ясность: кто, чем и в каком объеме. Трудность пока в отсутствии такой ясности.

– Ваш комментарий по поводу инициативы некоторых членов Европарламента, объединившихся с целью изгнания вашей страны из европейских институтов, – характерно пшекая, спросила польская журналистка.

– Ничто не объединяет людей так, как отсутствие интеллекта, – с сочувствием ответил президент. После чего сразу указал рукой на краснолицего мужчину из последнего ряда.

– С ростом террористической угрозы под предлогом обеспечения безопасности людей во многих странах началась атака на их свободы. Ваше отношение к этому? – спросил тот.

– Бытует мнение, – поразмыслив пару секунд, ответил он, – что если из двух ценностей – свободы и безопасности – выбрать безопасность, то в итоге будет утеряно и то и другое. Но, с другой стороны, безопасность – необходимое условие для жизни, а свобода без жизни никому не нужна.

– Продолжаются споры вокруг назначения губернаторов. Многим кажется, что это не самая лучшая форма управления. Как вы относитесь к этому? – с украинским акцентом спросил журналист с пышной пшеничной шевелюрой.

– Не обращайте внимания на этих «многих», – прозвучал совет. – Только глупцы могут спорить, какая из форм правления лучше. Очевидно та, при которой существует наилучшее правление. А оценку этому дадут люди на следующих выборах. Там и посмотрим, и, дай-то бог, может, посрамим этих «многих».

– В продолжение предыдущего вопроса, – подняв руку и встав со своего места, без разрешения обратился журналист из первого ряда. – Сегодня много разговоров о строительстве в России корпоративного государства. Ваш комментарий по этому поводу.

– Только лишь потому, что это действительно в продолжение предыдущего вопроса, – сказал он сухо, и продолжил: – Дело в том, что по своей экономической сути любое государство – это первейшая естественная монополия. Ибо предлагает услуги в сфере, где конкуренция экономически нецелесообразна и технически невозможна. А все современные естественные монополии организованы именно по корпоративному принципу. Возможно, не должно быть исключением и государство. Но речь не о зловеще известных государствах сословных и профессиональных корпораций, а о государстве как общей корпорации всех граждан вне зависимости от их веры, расы или материального достатка. Что же касается правовой сути, то Кельзен, авторитетный в праве, как в философии Кант, утверждал, что государство, если рассматривать его как чисто правовой феномен, как юридическое лицо, есть не что иное, как корпорация. То есть организация, основанная на членстве.

– А как вы относитесь к попыткам пересмотреть историю? – тщательно выговаривая русские слова, спросил скандинав.

– Отрицательно. Считаю, что ее давно пора оставить в покое. Особенно это касается нашей страны. Ибо если у многих стран непредсказуемое будущее, то у нашей, благодаря зуду у некоторых людей, стало непредсказуемым прошлое. Как тут не вспомнить Виктора Степановича и не посоветовать этим господам: коли чешется, чешите в другом месте!

В зале раздался дружный смех.

– Пожалуйста, девушка из последнего рада. Вам предоставляется право задать последний вопрос. Вы все это время так настойчиво тянули руку, будто он у вас сегодня самый важный, – обратился он к сидящей с краю жгучей брюнетке.

Та, зардевшись, спросила, что он думает по поводу слухов из Армении.

– Простите, но слухи не комментирую, – последовал ответ. После чего он, поблагодарив всех, быстро вышел через заднюю дверь. Чтобы уже через несколько минут, сидя у себя в кабинете, подавшись немножко вперед и постукивая карандашом по столу, слушать сидящего напротив лысеющего мужчину. Закончив говорить, помощник захлопнул блокнот и хотел встать, но хозяин кабинета прервал его вопросом:

– Кстати, о каких слухах из Армении спрашивали меня на пресс-конференции? Мне задали вопрос, а я ни сном ни духом.

– Честно говоря, я не счел необходимым докладывать по поводу этих слухов, – начал помощник, но, заметив, что по лицу собеседника пробежала легкая тень, осекся и продолжил в более деловом тоне: – До нас дошла информация о том, будто бы в Армении объявился Иуда. Якобы он пришел в один из местных судов и подал туда репутационный иск.

– Иуда? – удивился хозяин кабинета. – Какой Иуда?

– Тот самый, что предал Иисуса Христа, – ответил помощник.

Хозяин кабинета задумался, не сводя глаз с малахитового цоколя настольной лампы.

– И как вы к этому относитесь? – спросил он помощника.

– Скептически. Учитывая преклонный возраст истца… – На лице помощника на миг появилась снисходительная улыбка. Однако он тут же согнал ее, увидев, что собеседник не склонен иронизировать.

– Скептическое отношение к Священной истории по меньшей мере непродуктивно, – сказал хозяин кабинета. – Зачем же вычеркивать такой пласт цивилизации?

– Я не вычеркиваю, – возразил помощник. – Как и Вольтер, я считаю, что, если бы Бога не было, Его следовало бы выдумать.

Хозяин кабинета подошел к окну и скрестил руки, глядя на купола собора.

– Выдумать? – задумчиво повторил он. – Такое не выдумаешь… Взойти на крест. Умереть на глазах матери. А потом воскреснуть…

– Тема воскресшего героя повторяется во множестве мифов, – сказал помощник, зная, что президент не любит, когда с ним мгновенно соглашаются.

– Миф? Насколько мне известно, доказательств о воскресении Иисуса Христа никто не смог опровергнуть. Один из кембриджских профессоров, бывший верховный судья Англии, как-то заметил, что ни одна из групп присяжных, если она непредвзято подошла бы к этому вопросу, не смогла бы не признать того факта, что воскресение Иисуса Христа действительно имело место.

Помощник встал, чтобы не говорить с начальником сидя. Но хозяин кабинета махнул рукой: мол, не надо церемоний. А сам присел на подоконник и ослабил узел галстука. По всему было видно, что тема ему достаточно близка, и он сейчас был более похож на либерального профессора, беседующего с учеником, чем на строгого начальника, внимающего докладу подчиненного.

– Описан случай, – оживленно продолжал он, – когда студенты Гарварда предложили одному из своих деканов применить изложенные в его книге принципы законного доказательства к воскресению Христа и исследовать имеющиеся по этому вопросу свидетельства. Тот согласился. После проведенного исследования он опубликовал монографию «Исследование свидетельств четырех Евангелистов по правилам юридических доказательств, применяемых в судопроизводстве», где заявил, что более хорошо доказанного факта, чем факт воскресения Христа, просто не существует. И заявил о своей готовности убедить любую группу присяжных в Англии или в Америке, что Иисус Христос на самом деле воскрес из мертвых.

Рассказывают также о двух профессорах из Оксфорда, поставивших перед собой цель опровергнуть миф об Иисусе Христе. Для этого они решили опровергнуть свидетельства о воскресении Христа и поставить под вопрос жизнь Его учеников. Один из них должен был доказать ложность свидетельств о воскресении Христа, а другой объяснить причину радикальных перемен в жизни Савла Тарсянина (Апостола Павла), поначалу желавшего уничтожить христианство. Год спустя они оба стали христианами, написав в своей книге, что воскресение Христа можно опровергать до тех пор, пока тот, кто не верит, сам не исследует это.

И таких фактов в мире более чем достаточно. Поэтому я посоветовал бы вам не быть столь категоричным в оценке событий, которые на первый взгляд кажутся не совсем очевидными. Взгляните на них еще и еще раз. Уверяю вас, рано или поздно вы увидите то, что еще недавно было тайной за семью печатями.

Помощник поднял руки:

– Сдаюсь. Постараюсь перечитать источники заново. Может быть, я еще не потерян для церкви…

– Мать Августина Блаженного сорок лет молилась, чтобы сын уверовал. И добилась своего. – Возможно, мне понадобится немного меньше времени, – усмехнулся хозяин кабинета. – Но вернемся к слухам из Армении.

– На всякий случай мы просмотрели некоторые источники, – скромно сказал помощник. – Стряхнули пыль с книжных полок. Подготовили материалы для справки. Если прикажете, она будет готова к утру.

– Прошу озвучить, – пародируя военный стиль, сказал хозяин кабинета.

– Докладываю голосом, – уловив намек, подхватил помощник. – По нашим сведениям, если Иуда явился для того, чтобы оправдаться, то он опоздал, поскольку был оправдан задолго до того.

– Ну-ка, ну-ка, – с интересом глянул на него собеседник.

– Это сделали большевики, увековечив его грозящим Небу в тихом православном Свияжске. Открывая памятник, Троцкий назвал его «первым в истории бунтарем» и «революционным протестантом». Тема Иуды волновала и Сталина. Но, как оказалось, большевики были далеко не первыми. – Помощник открыл блокнот и откинул несколько страниц, чтобы бросить на них быстрый взгляд. – Задолго до них гностики-каинисты переосмыслили роль Иуды, решив, что она была предопределена свыше и что без его предательства не было бы и подвига Иисуса Христа. Так же думали средневековые манихеи и богомилы, видевшие в деянии Иуды пример исполнения высшего служения, предписанного якобы самим Иисусом Христом. В новейшее время о том, что Иуда пожертвовал душу во имя спасения мира, высказывались француз Анатоль Франс, немец Карл Вейзер, швед Тор Гедберг, испанец Хорхе Луис Борхес и грек Никос Казандакис. Отличились и наши: Сергей Соловьев, Николай Голованов, Леонид Андреев, Андрей Ремизов и даже Максимилиан Волошин.