Текст книги "Реквием по Иуде"

Автор книги: Марк Арен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Вагаршапат, Армения, ноябрь, 286

Над столицей армянских царей сияло ясное небо. Несмотря на солнечный день, осенний воздух был уже достаточно свеж, и над крышами домов струился дым, окутывая старый город сизой пеленою. Эта часть города была построена еще царем Ервандом, за четыре столетия до Рождества Христова, и называлась в те времена Артемит-кагак, что означает город Артемиды. Уже потом, в начале третьего столетия после Рождества Христова, другой царь, Вагарш, достроив и заселив город торговцами и ремесленниками, обнес его крепостной стеной и назвал в свою честь Вагаршапатом.

Сюда, по дороге, ведущей к городским воротам, во всю прыть несся запыленный всадник, пришпоривая и без того взмыленного коня. На одном дыхании проскочив городскую стражу и пару улиц, он спешился у богатого дома и, бросив поводья подбежавшей прислуге, вбежал вовнутрь. Почти тотчас оттуда, на ходу застегивая обшитый золотой парчой камзол, выбежал немолодой уже мужчина и, вскочив на подведенного к нему коня, помчался в направлении царского дворца.

Скоро он уже был там и в ожидании высочайшего соизволения беспокойно переминался с ноги на ногу. Вскоре ему подали долгожданный знак, и он, войдя в царские покои, почтительно остановился у входа. Царь жестом разрешил ему приблизиться к трону.

– Я слышал, у тебя ко мне важная новость, князь. Так о чем она? – спросил Трдат.

– Она касается Сурена, – с поклоном ответил ему гость.

– Сурена? – удивился царь. – Чем он тебе досадил?

– Он не тот, за кого себя выдает, – ответствовал князь.

– И кто же он? Женщина? – скрывая усмешку, поинтересовался Трдат.

– Прости, государь, но мне придется начать издалека и вспомнить то, что, быть может, посыплет соль на твои раны, – словно не замечая иронии, ответил гость.

– Говори, я повелеваю!

– Много лет тому назад, – начал князь, – царствующих в Персии парфян Аршакидов, к которым относишься и ты, великий государь, сменил перс Арташир. Он подговорил твоего дядю, Анака, и тот на охоте убил твоего отца Хосрова, а вместе с ним и ваших домочадцев. К счастью, боги, сохранив твою жизнь и жизнь сестры твоей Хосровидухт, свершили возмездие над клятвопреступником. Перед смертью твой отец открыл имя предателя, и наши воины, настигнув братоубийцу, утопили его в реке Аракс. А вместе с ним, как все были уверены, и всех его домочадцев. Но мстители ошибались. В живых остался твой двоюродный брат. Он был спасен братом своей кормилицы и увезен в Кесарию. Там он получил христианское образование, женился на некой Иулитте, которая, родив ему сыновей Аристакеса и Варданеса, вскоре умерла. Он-то и есть наш Сурен.

Царь побледнел.

– Чем ты докажешь это? – спросил он князя.

– А ты спроси его сам, государь. Он христианин, а его вера не позволяет ему лгать, – ответил тот.

– И как ты это все узнал? – в голосе царя прозвучало недоверие.

– Я послал в Кесарию человека, поручив ему разыскать и расспросить людей, знавших Сурена, – с поклоном ответил гость.

– Зачем? Тебе-то какая с этого радость?

Князь отвел взгляд, скрывая смущение:

– Ты очень приблизил его к себе, государь, а мы так мало его знаем… И я испугался, что он может замышлять против тебя…

– Ты честно начал, так не заканчивай ложью! – перебил его царь. – Возможно, ты на самом деле испугался. Но не за меня, а за себя. Я многое вижу из того, что мои приближенные хотели бы утаить. Вижу, но молчу. До поры. Делаю вид, что не замечаю. Вот ты. Я давно наблюдаю твои страдания по моей сестре, Хосровидухт. Слепец! Тебе только кажется, что со стороны этого не видно. Влюбленный человек – он как абиссинец в кругу белокожих людей. С появлением Сурена ты узрел в нем соперника и решил все о нем проведать. А теперь, раскрыв его тайну, захотел расправиться с ним моими руками! Так?

На лице князя не было ни кровинки. Губы его побелели, как саванное полотно.

– Ну что ж. Твой расчет оправдался. Но только отчасти. Ты меня хорошо понял? – спросил царь, грозно посмотрев на гостя.

Тот молча кивнул головой.

– А раз понял, так вели привести его сюда, – процедил сквозь зубы Трдат.

– Да будет так, как пожелает мой государь. Но лучше не сейчас, – дрожащим голосом обратился к нему князь. – Как ты повелевал, после обеда мы отправляемся к святилищу, дабы воздать дары богам за твое воцарение. Возьми с собой и Сурена. Как христианин, он откажется от поклонения. Тогда и схватим его, и он нам все расскажет.

– Хорошо, – после минутного раздумья согласился Трдат и сделал ему знак удалиться.

Во время обеда Трдат, как бы между прочим, поинтересовался у стоящего поодаль Сурена, намерен ли тот присутствовать на жертвоприношении богине Анаит в честь его, Трдата, чудесного воцарения.

– С Вашего позволения я бы остался во дворце. Хочу успеть перевести к завтрашнему дню мысли Гераклита о логосе, – с поклоном ответил Сурен.

– Восемь раз по сто лет прошло с тех пор, как умер Гераклит и уже никуда не спешит. А Анаит не только богиня, но и женщина, и на твоем месте я бы опасался испытывать ее терпение. Собирайся, пойдешь с нами, – усмехнувшись, ответил ему царь и добавил: – Это не приглашение, это приказ.

Сурен побледнел. Он попытался объясниться, но, увидев, что царь уже разговаривает с другими приближенными, с поклоном удалился.

Спустя какое то время процессия с царем и жрецами во главе вышла из дворца и отправилась к храму Анаит. Среди приближенных, следуя воле Трдата, шел и Сурен. Он был смертельно бледен. Но глаза его светились решимостью, как у человека, сделавшего окончательный выбор.

Процессия остановилась у жертвенника. Жрецы, отделившись от всех и окружив капище, начали ритуал. Первым подошел Трдат, а затем, по старшинству, его придворные. Все возлагали к статуе богини цветы и зеленые ветви. Когда очередь дошла до Сурена, царь впился в него взглядом. Но тот не шелохнулся. Волна ропота прокатилась по рядам придворных. Но Сурен не сошел с места. Трдат поднял руку. Все замолчали. Наступила звенящая тишина, которую взорвал окрик Трдата:

– Эй, Сурен! Я же сказал, не испытывай терпения Анаит. Подойди и исполни свой долг верноподданного и армянина.

Эти слова будто вывели Сурена из оцепенения. С первого же дня своего пребывания при дворе, он понимал, что конфликт из-за веры неизбежен. И потому желал лишь одного: верной службой завоевать любовь и доверие Трдата до того, как обнажатся противоречия между их верованиями. Но сейчас он с предельной ясностью осознал – это конец, и другой возможности высказаться у него не будет…

– Я повинуюсь Создателю неба и земли, а не творениям рук человеческих! – воскликнул Сурен. – Ты, государь, властен лишь над моим телом, но никак не душой. Ты можешь казнить меня, можешь миловать. Но даже ты не заставишь меня думать и жить иначе, чем я того желаю.

Царь с изумлением смотрел на Сурена и не узнавал его. Глаза его налились кровью, а ноздри раздувались, как у разъяренного буйвола, голос его был похож на весенний гром, а из глаз разлетались грозовые молнии.

– Я твой верноподданный, – продолжал он, – но ты поклоняешься идолам. А у меня другой Бог, Единственный и Всевышний, Творец всего сущего на земле, в том числе и армянской. Я люблю тебя и почитаю как своего царя и господина. И потому я, как христианин, умоляю тебя – откажись от старых идолов и богов! Обратись в единственную веру, сулящую любовь в царстве твоем и бессмертие в Небесном!

Жрецы наконец пришли в себя от неслыханной дерзости и негодующе возопили, прося Трдата заставить вероотступника замолчать. Царь, словно ожидая этой просьбы, подал знак стражникам, и те мигом заломили руки Сурену. Связав бунтовщика, они бросили его к царским ногам.

– В темницу его, – презрительно бросил Трдат и кивнул жрецам, чтобы те продолжили прерванный ритуал.

Вернувшись во дворец, царь приказал доставить к себе Сурена. Когда того привели, он подошел к нему и, глядя в упор, спросил:

– Правда ли то, что ты приходишься сыном братоубийце Анаку?

– Правда, – не отводя глаз, ответил ему тот.

– Так мы – братья? – усмехнулся Трдат, прохаживаясь перед Суреном.

– Все мы братья по Небесному Отцу.

– Что же заставило тебя прийти ко мне в служение? Желание довершить за отцом его грязное дело? – спросил царь, остановившись перед пленником. – Предатель!

– Нет, и еще раз нет, – с горячностью ответил ему Сурен и продолжил, не отводя взгляда: – Я никого не предал, и не предам вовек. Узнав историю моей семьи, я, как христианин, решил верной службой тебе искупить ее вину.

Покачав головой, Трдат отправился к трону. Заняв свое место, он объявил:

– Богам было угодно, чтобы жизнь этого презренного человека, как, впрочем, и моя жизнь и жизнь сестры моей Хосровидухт, была бы сохранена. А раз они так пожелали, то я не в воле отобрать ее у него. Но как царь и наместник богов на земле, я приговариваю его к заточению до конца его дней в «хор вирап» – за оскорбление, нанесенное нашим богам, и в назидание другим нечестивцам. Да будет так, ибо так сказал я, Трдат, царь армянский!

Скоротечен царский суд. Лишь мгновения отделяют высочайший приговор от его исполнения. И вот ранним утром следующего дня двое конвоиров повели скованного по рукам и ногам Сурена к «хор вирапу» – «глубокой яме», куда по приказу армянских царей сбрасывали воров, разбойников и впавших в немилость ишханов. В ней невозможно было продержаться больше недели; летом несчастные умирали там от жары и жажды, а зимой – коченели от холода. А сейчас в этой яме, внушающей людям дикий ужас, осужден был провести остаток своих дней и Сурен.

Но не этим были заняты его мысли. Поднимаясь в гору, оступаясь, падая и вставая, он думал о том, насколько же тяжелее было идти на Голгофу несущему крест Иисусу. Эта мысль наполняла его веру живительной силой. Той, что превращает обычных людей в титанов духа и позволяет им преодолевать любые испытания.

Дойдя до цели, стражники велели ему остановиться. Сурен перевел дух и оглянулся. Под ним расстилалась прекрасная долина, которую венчала изумительная по красоте гора Арарат. Но если недавно ее вершина была отчетливо видна, то сейчас она прикрылась белоснежными рукавами облаков, словно не желая видеть того, что творили с Суреном.

Один из стражников снял оковы с пленника и слегка подтолкнул его к дыре. Сурен, закинув вверх голову, в последний раз посмотрел на небо. Там, в вышине, он увидел горного орла. Тот парил в поднебесье так же свободно, как свободно парила в нем его душа. И тут он предельно ясно осознал, что тот орел и есть его душа! Поняв это, он улыбнулся, воздал Господу хвалу за это откровение, перекрестился и шагнул в свое бессмертие…

Прошло долгих четырнадцать лет. То, что произошло позднее, так описано в армянских летописях: «И нашел в виноградных давильнях царь Трдат «невесту Христа» Рипсимэ. И сразила его неземною она красотой. И предал тогда он клятву свою отослать ее в Рим, сам возжелав на ней жениться. И отвергла Рипсимэ царя Трдата. И замучил ее за это смертью страшной Трдат, а с нею вместе еще и тридцать три блаженные девы. И постигла за это царя Трдата болезнь, та, что когда-то сразила царя Навуходоносора. И потерял он разум и сделался подобным диким зверям. И приехали к нему лекари из разных стран, прославившие себя умением лечить и врачевать разные хвори и болезни. И не отступала болезнь и безутешной оставалась сестра его Хосровидухт в своем горе. И приснился ей сон, что может исцелить ее брата узник Сурен. И пошла она к брату с этим своим сном. И послал он своих людей к темнице. И пришли они к Хор Вирапу, и позвали они Сурена. И откликнулся Сурен слабым голосом из подземелья. И возрадовались гонцы, помогли ему выйти на волю. И вновь сиял перед ним Арарат, словно радуясь встрече с Суреном. И принесли молитвы Сурена исцеление Трдату. И снял он с великого царя образ бессловесного. И избавленный Суреном с Божьей помощью от напасти, был крещен Трдат с женою своей Ашхен в христианство. И, вместе с ним, впервые в мире крещена была в христианство целая страна. И имя той стране было Армения. А Сурен милостью Божьей был рукоположен в сан епископа, получив имя Григор, и назван впоследствии Просветителем. И было это в 298 году от Рождества Христова».

Париж, июль, 2004

В зале, где проходил международный исторический конгресс, близился звездный час выступающего с докладом профессора Весселя:

– …и последнее. Уважаемые коллеги! Я хотел бы оповестить вас о том, что в конце будущего года мною будет опубликован найденный в Эль-Минье коптский папирусный кодекс, состоящий из 62 страниц, написанный на саидском диалекте и датированный, на палеографической основе, 4–5 веком. Манускрипт сильно поврежден и находится в фрагментарном состоянии. Кодекс содержит «Послание Петра Филиппу» и «Первый Апокалипсис Иакова». И, наконец, самое важное. – Профессор Вессель сделал паузу и обвел зал взглядом, в котором читалось скрытое ликование. – Среди документов найден 31 лист, возможно принадлежащий утерянному Евангелию от Иуды.

Что тут началось! После этих слов докладчика в зале поднялся невообразимый шум. Участники и гости конгресса переспрашивали друг друга, правильно ли они поняли уважаемого коллегу. Что, Евангелие от Иуды? Неужели?

Профессор из Оттавы, перекрикивая шум зала, поинтересовался у докладчика, насколько идентичны упомянутые «Послание Петра Филиппу» и «Первый Апокалипсис Иакова» рукописям, найденным в Наг-Хаммади.

– Они представлены в несколько иной версии, – ответствовал Вессель.

Не успел он это сказать, как другой участник конгресса напомнил присутствующим, что пару лет назад один из американских коллег вроде бы уже видел этот кодекс, предположительно сообщив, что, возможно, это новый и ранее неизвестный кодекс из Наг-Хаммади.

– Нет, и еще раз нет! – с не присущей ему горячностью ответил Вессель. От сильного волнения его и без того красный нос стал почти багровым. – Я со всей ответственностью заявляю, что это абсолютно новые документы, не имеющие какого-либо отношения к документам, найденным в Наг-Хаммади.

В зале раздались крики: «Что там написано?» Профессор, выставив перед собой руки с поднятыми ладонями, словно желая успокоить не в меру взволнованных коллег, сказал:

– Там может быть нечто, что прольет свет на некоторые события тех давних дней.

– Уважаемый коллега! – воскликнул вдруг с места другой участник конгресса. – Прошу пояснить! Что вы называете «событиями тех давних дней»?

Профессор Вессель пожал плечами:

– Речь идет о событиях, отраженных в Священной истории.

– Но позвольте! – оппонент, снисходительно улыбаясь, развел руками. – Мы собрались тут, чтобы поговорить о текстах, о свитках, о материальных остатках прошлого. Мы историки, а не исследователи мифологии. Говорить о событиях жизни Иисуса Христа – то же самое, что обсуждать семейные неурядицы Зевса или скаковые достоинства Пегаса.

В зале на несколько мгновений повисла тишина. Профессор Вессель замешкался с ответом. Он только что собирался эффектно покинуть трибуну. Признаться, он бы не удивился, если бы его уход сопровождался бурными овациями. И вот – неожиданная реплика какого-то выскочки испортила все впечатление от концовки. «И откуда он взялся? – подумал докладчик, разглядывая своего неожиданного оппонента. – Лицо удивительно знакомое. Но где мы встречались? Какую школу он представляет? И что за идиотская манера задавать вопросы, не относящиеся к теме конгресса?»

Однако настоящий ученый никогда не уклоняется от вызова.

– Оставляя на вашей совести неуместность подобных сравнений, напомню лишь, коллега, – сухо произнес Вессель, – что личность Иисуса Христа зафиксирована во многих исторических документах.

– А я мог бы вам напомнить, что так называемые исторические документы зачастую создаются гораздо позже описанных в них событий. С очевидной целью: подтвердить существование того, чего на самом деле не было! – Оппонент обвел зал торжествующим взглядом, видимо ожидая поддержки. Но его никто не поддержал.

Напротив, по залу прокатился ропот сдержанного возмущения. Профессор Вессель понял, что ему придется задержаться на трибуне, и оперся на нее локтями, подавшись вперед – в такой позе он обычно выступал перед студентами. «Что ж, придется прочитать лекцию», – подумал он.

– Надеюсь, мой уважаемый коллега не станет подвергать сомнению добросовестность Иосифа Флавия. Двадцать книг его «Иудейских древностей» охватывают всю историю евреев, начиная от времен Адама и заканчивая антиримским восстанием 66 года. Неужели вы забыли, что Иосиф Флавий дважды упоминает Иисуса? Сначала в XVIII его книге следует небольшой рассказ, получивший в историографии название «свидетельства Иосифа о Христе», «свидетельства Флавия», затем уже в XX книге Иисус бегло упоминается им в связи с казнью своего брата, праведного Иакова. – Докладчик столько раз цитировал эти отрывки в своих лекциях, что сейчас не мог отказать себе в удовольствии продемонстрировать перед коллегами свою блестящую память: – «Около того времени, – пишет Флавий, – жил Иисус, человек мудрый, если Его вообще можно назвать человеком. Он творил удивительные дела и учил людей, с удовольствием принимавших истину. Он привлек к Себе многих иудеев и многих эллинов. Это был Христос. По доносу первых у нас людей Пилат осудил Его на распятие, но те, кто с самого начала возлюбили Его, оказались Ему верны. На третий день Он явился им живой. Пророки Божии предрекли это и множество других Его чудес. И поныне еще существуют так называемые христиане, именующие себя таким образом по Его имени».

А вот его упоминание об Иисусе в связи с казнью брата его Иакова: «Будучи таким человеком, Анан полагал, что вследствие смерти Феста и неприбытия пока еще Альбина наступил удобный момент для удовлетворения своей суровости. Поэтому он собрал синедрион и представил ему Иакова, брата Иисуса, именуемого Христом, равно как нескольких других лиц, обвинил их в нарушении законов и приговорил к побитию камнями».

Профессор Вессель умолк. Лица слушателей выражали полнейшее удовлетворение. И лишь тот, кто начал этот бессмысленный спор, стоял посреди зала со скрещенными руками. Гордо откинув голову, он ответил:

– «Иудейские древности» дошли до нас через руки христиан-переписчиков, и есть все основания полагать, что так называемое «свидетельство Иосифа о Христе» сочинено христианами и вставлено в текст Флавия позднее. Подумайте сами, могли такой праведный иудей, как Иосиф Флавий, называть Иисуса из Назарета Христом, то есть Мессией? Кстати, не случайно, что у Низе, в его изданиях «Иудейских древностей» от 1888 года, этот отрывок был приведен в скобках, как позднейшая интерполяция.

Польский профессор поднял руку, требуя внимания:

– А что Вы скажете, коллега, по поводу того, что «свидетельство Флавия», в точности так, каким его процитировал наш уважаемый докладчик, присутствует в «Церковных историях» у Евсевия Кесарийского?

Возмутитель спокойствия развернулся к нему, явно обрадованный и готовый привести свои аргументы. Но тут в другом углу зала поднялся ученый из Франции:

– А как незнакомый мне коллега объяснит упоминание об Иисусе во «Всемирной истории» Агапия Манбиджского? Он нашел во многих книгах мудрецов упоминания о дне распятия Христа (ал-Масих) и о произошедших при этом чудесах.

– Но Агапий ведь не утверждал, что Иисус – Бог! – парировал незнакомец.

– Пусть так, – воскликнул поляк, – но он же свидетельствует о том, что Иисус был! А это очень важное свидетельство, ибо писано не христианином. Потому, что ни один христианин не позволил бы себе столь блекло написать об Иисусе.

– А как вы объясните свидетельства Тацита об Иисусе? – сварливо поддержал коллег профессор из Италии. – А он ведь он так писал в своих «Анналах», о том, что совершил Нерон, чтобы прекратить слухи о преднамеренном поджоге Рима: «…он подыскал виновных и подверг тягчайшим мукам людей, ненавидимых за их мерзости, которых чернь называла христианами. Прозвание это идет от Христа, который в правление Тиберия был предан смертной казни прокуратором Понтием Пилатом. Подавленное на некоторое время это зловредное суеверие распространилось опять, и не только в Иудее, где возникло это зло, но и в самом Риме». Эпитеты «зловредное суеверие» и «зло» по отношению к христианству мог использовать только язычник. Но именно это и доказывает объективность свидетельства о бытии Иисуса!

Тот, кто спровоцировал столь бурную дискуссию, уже не знал, кому отвечать. А в зале поднимались и другие участники конгресса, и каждый собирался что-то процитировать. И тогда он с гордым видом направился к выходу из зала, бросив на ходу:

– Я полагал, что нахожусь в уважаемом научном сообществе, а оказался в кружке злобствующих клерикалов!

Председательствующий постучал по микрофону, пытаясь привлечь внимание возмущенных участников конгресса. Но на него никто не обращал внимания. Тогда он встал и прокричал, перекрывая шум в зале:

– Позвольте выразить уверенность, что сообщение нашего коллеги знаменует собой большое событие не только для коптских, гностических или апокрифических исследований, но и для изучения древнего иудаизма и раннего христианства.

Вполне довольный столь корректной формулировкой, он объявил об окончании конгресса.

Профессор Вессель, сходя с трибуны, испытывал смешанные чувства. Сообщение о том, что ученый мир скоро познакомится с Евангелием от Иуды, не вызвало должного эффекта. Однако дружный отпор загадочному критику христианства вызвал в душе ученого необычный подъем. «Удивительно, – думал он, – как в среде историков оказался столь непробиваемый атеист? Любой, кто достаточно долго работает с памятниками, проникается верой. Откуда же взялся этот дерзкий выскочка? И сколько их еще! Они поднимут злобный лай, когда весь мир станет обсуждать Евангелие от Иуды!»

Мысль о предстоящей работе вдохновила профессора. Он понимал, что впереди долгий и сложный труд. Но награда того стоила…