Текст книги "Караоке вдвоем: Хмельная страсть"

Автор книги: Мария Павлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

– Она очень богата? – уточнила Маша.

– Не донна Саммер, конечно, хе-хе, но шофер и «роллс-ройс» имеются.

– А здесь ты как оказался?

– Проиграл ее «роллс-ройс». Она меня и послала подальше. Доступ к счетам запретила. Дает две штуки в месяц, и как хочешь.

– Две тысячи долларов в месяц? – удивилась Маша.

– Да мне ее две тысячи вот где! – провел ребром ладони по горлу Геннадий. – Я же мужик… пока.

Зазвучала ритмичная музыка, и на возвышение выпорхнула стриптизерша. Она была прекрасна сверх всякой меры. Гена легонько тронул Машу за локоток, пытаясь обратить ее внимание на девушку.

– Вот это номер! – задохнулся он от восхищения. – Такой я еще здесь не видел!

Девушка совершала плавные движения вокруг хромированного столба, прохаживалась, вышагивая от бедра на высоких тонких шпильках вдоль стрип-подиума. Лицо ее принимало капризное выражение, плавно переходящее в покровительственно-поощрительное. Носик ее изредка вздергивался кверху, хищно обнажались жемчужные зубки, голова запрокидывалась назад в чувственном изгибе шеи. Она прижималась к блестящему вертикальному столбу и медленно опускалась, почти касаясь губами толстого хромированного цилиндра. Ноги ее распрямлялись, попка поднималась вверх, неожиданно открывая жадным мужским взорам туго обтянутый тканью островок соблазнительной плоти. Шелковые черные чулки со швом оканчивались на бедре. Неширокая полоска нежной кожи упиралась в узкие трусики, теряющиеся под аспидночерной коротенькой юбочкой. Грудь стрип-дивы прикрывал легкомысленный топик, стилизованный под лохмотья.

– Такие тряпочки, знаешь, сколько стоят? – неожиданно возник за Машиной спиной Толик.

– Сколько? – невинно заинтересовалась Маша и лишь потом удивилась его появлению.

– Три штуки тут отмусолено! – Толик опустился в кресло рядом с Машей. – Я Симону привел. Ну, экзотика… Сейчас подойдет, что-то у нее там… – Толик неопределенно мотнул головой в сторону туалетной комнаты.

– Привет, – пробормотал Гена гиганту, отрывая взгляд от стриптизерши. – Не знаешь, кто это?

– Классная девушка. Не знаю. Но денег она тут заработает. А кончатся у здешних мужиков, махнет в Александрию! Ей и там успех обеспечен.

– Ну ты знаток…

– А то как же…

– Толик, ты лучше скажи, Юсуф сегодня играет?

– А, ты все картишки тасуешь, ну-ну… Только я не советую тебе сегодня играть, Юсуф не в духе.

– Ты и тут спец? – ухмыльнулся Гена. – А мне-то что? Я ему не должен!

– Эй, мен! Диа мен, май диа френд… куда же ты ручонки свои суешь?! – Не отвечая Геннадию, Толик лениво поднялся с кресла, устремляясь к смуглому мужику. – Смотри сюда, – ласково вынул он несколько стофунтовых банкнот и ловко, почти не касаясь тела девушки, засунул их за резинку трусиков.

– А ну-ка теперь ты попробуй. – Смуглый выхватил с десяток купюр и, сверкая глазами, изящно поместил их туда же.

– Ю супер, мен! – одобрительно прокомментировал Толик и с чувством выполненного долга вернулся назад, к столику.

– Они же как дети! – прокомментировал он Маше свои действия. Девушка окончила номер, а через пару минут у столика, где устроилась компания, появилась Симона.

– Ты все пропустила! – встретила ее Маша расслабленно-смеющимся голосом.

– Маша, привет. И ты здесь? А где… Павел?

– А ты тут первый раз? – не отвечая на ее вопросительный взгляд, проскочила Маша трудный участок беседы.

– Толик соблазнил. – Симона бросила на «соблазнителя» хитровато-нежный взгляд. – Говорит, у меня получится не хуже, раззадорил… Да вот не повезло, опоздала.

– Ты сегодня неотразима! – сделала ей комплимент Маша.

– Что, и ты туда же? – хихикнула Симона.

– Да нет, я совсем не о том, – смутилась Маша и, спохватившись, представила Симоне Гену. Тот кивнул девушке, потом замялся и, попросив разрешения отлучиться на полчасика, скрылся за портьерой в углу бара.

– Куда это он? – растерянно спросила Маша.

– Играть пошел. Азартен он до беспредела. Доиграется когда-нибудь… А в общем, не бери в голову, с нами не пропадешь, – успокоил ее Толик и указал пальцем на подиум, подмигнув Симоне: – А это специально для опоздавших!

На подиуме, сияя гибким телом, уже работал шоколадный Пит. Маша ахнула, и рука ее сама потянулась к кальяну. Она смотрела, позабыв обо всем, на великолепную работу хищного самца.

– Был тут до него один… шварцнегер, мышцы большие, а… остальное никуда, га-га-га… – развеселился Толик, снова подмигивая Симоне.

Маша потупила глаза: «остальное» у красавчика Пита буквально выпирало из узких трусов. Симона полуотвернулась, давая Толику понять, что совсем не интересуется внешними данными Пита. Между тем среди женской части бара накалялись страсти. Дамы украдкой поглядывали на подиум и все чаще подбегали к эталону мужской стати – денежными знаками выражая свое восхищение и каждый раз ненароком касаясь шоколадного торса. Конферансье объявил, что в соседнем зале по флаерам «Динерс-клаб» сейчас начнется что-то особенное, только для дам.

– Рекомендую! Потом расскажете… – Хохотнув, Толик жестом фокусника положил перед дамами два глянцевитых бумажных прямоугольника. – Идите, идите!

В соседнем полутемном зале с бордовыми стенами стояло с десяток столиков и вживую звучало джазовое трио. С колотящимся сердцем Маша присела на стул и приготовилась к зрелищу. Вокруг были исключительно женщины.

– Читерс анковеред! Сеа мен! – объявила распорядительница.

Между столиками появился загорелый мужчина с полотенцем на бедрах и в капитанской фуражке. В руке он держал банку кондитерских спрей-сливок. Приметив среди дам эмансипированную американку, морячок прямиком направился к ней. Та встретила его поощрительным хихиканьем и уставилась на вызывающий бугор под полотенцем. Морячок развел половинки ткани в стороны и нанес сливки на головку гордо торчащего члена. Восторженный писк был ему одобрением. Затем американка осторожно слизнула крем, и весь зал разразился аплодисментами. Джаз грянул «Когда святые маршируют» с переходом на «Ай кент стоп ловин ю».

– Ой, Маша! – взвизгнула Симона. – Эти американки такие… я бы ни за что так не смогла.

– И я бы со стыда сгорела, – поддакнула Маша, разглядывая внушительный «инструмент» «сеа мена». Уши ее пылали.

– Слушай… А чем мы хуже? – неожиданно тряхнула головой Симона. – Кам ин хеа! – поманила она пальчиком морячка. Под громкое веселое скандирование «камон, раша, камон!» Симона слизнула крем и залилась веселым смехом.

– Анд ю? – неожиданно повернулся к Маше морячок и выдавил большущий ком воздушных сливок взамен тех, что слизнула Симона. Маша, дурея, прикрыла глаза и осторожно слизнула белую пену. Гром аплодисментов был ей наградой. Чувство неземного раскрепощения вдруг овладело ею, и она почувствовала, что не прочь повторить подвиг – такой силы душевный подъем снизошел на нее… но разом сникла – от радостного воодушевления не осталось и следа. Интересно, где сейчас Павел? Ведь не знает он, что она тут… черт!.. лакомится… У нее защемило сердце. Ей захотелось немедленно увидеть Павла, запереться с ним в номере, повесить табличку «Ду нот дистурб!!!», обнять его и…

Она резко поднялась:

– Ты остаешься? Я ухожу… – И, кивнув удивленной Симоне, двинулась в сторону выхода.

В баре Гены не оказалось. Толик о чем-то разговаривал с распорядителем. Маша не стала его окликать – разговаривать ей сейчас ни о чем ни с кем не хотелось. Настроение резко упало. Непонятное исчезновение Гены заставило ее ощутить лишь легкую досаду, но особенно не разочаровало. Так оно и к лучшему. Она расплатилась за напитки и вышла на ярко освещенную улицу.

Повсюду звучала музыка, было многолюдно. Из узкого переулочка вдруг донесся неясный шум. Маше послышался голос, похожий на голос Геннадия. Она встревоженно вгляделась в полумрак. Несколько человек лупили одного. Несчастный, прижимаясь к земле, пытался увернуться от ударов.

– Милиция! Полиция, полис! По-лисме-е-ен! – завопила Маша, ища глазами стражей порядка. Фигуры в проходе застыли, прекратили пинать неподвижное тело и тихонько начали отступать в узкий проход между домами. Еще несколько шагов, и они скрылись. Маша, все еще трясясь от страха, подошла к тому, кто лежал на земле. Это действительно был Геннадий. Маша присела и дотронулась до него рукой. Гена открыл один глаз, потом другой.

– Не переживай, Маша! Они и бить-то как следует не умеют.

– Гена, – растерялась Маша и совсем близко нагнулась к лежащему, дав себе слово привести избитого в чувство, чего бы ей это ни стоило. Она стала гладить его волосы, плечи, шепча слова утешения. Что это были за слова и в чем она его утешала, она и сама вспомнить потом не могла.

– Маш, ты помнишь тот стожок?.. – прошептал вдруг Гена рассеченными губами.

– Помню, милый… – Машина голова закружилась, а сердце заколотилось так, что она перестала вообще что-либо слышать. Здесь, на краю Красного моря, в февральской жаркой пустыне, повеяло едва уловимым запахом скошенной травы, раздался крик ночной птицы… Рука Гены коснулась ее и ответно погладила. Маша опустила голову, ничего не соображая. Она сидела на корточках в кривом переулке перед лежащей на земле своей первой любовью и дрожала, как осиновый лист на ветру. Рука Гены ласкала ее бедро, и было это неудобно и восхитительно. Было это неправильно и несвоевременно, не там, не так и не тогда, но это поднимало в ней чувственные волны. Ее сердце захлебнулось нежностью, а тело откликнулось знакомой сладкой судорогой. Маша шлепнулась на попку, отрешенно забылась на несколько секунд, потом очнулась и стала соображать, где она. Немного придя в себя, она заглянула Гене в лицо:

– Генка… какие же мы с тобой… все-таки… – Она не договорила.

Покачиваясь, они поднялись, опираясь друг на друга, и пошагали к освещенной части прохода. Маша протянула Геннадию носовой платок, потом, видя его беспомощность, как могла, сама вытерла ему с лица кровь.

– У тебя зеркальце есть? – спросил Гена. Он тщательно осмотрел свою физиономию и остался удовлетворен: кажется, синяков нет, а кровь текла из разбитой губы.

– Гады, бумажник унесли. Там не много было, но это все, что у меня есть.

– Геночка, что же ты в банке свои сбережения не держишь? Разве можно таскать с собой последнее?

– В банке есть, но банковским счетом Милка заправляет. Знаешь, как оно бывает: пока любовь, сюси-пуси, а потом зад об зад… и кто дальше прыгнет… Сматываться надо. Не ровен час, полиция и правда нагрянет, тогда бумажником не отделаешься, – мрачно пошутил Геннадий. Он уже пришел в себя и самостоятельно вышел на освещенную часть улицы. Маша пошла рядом. На душе у нее было неспокойно. Ну и вечерок выпал! Столько экзотики она и не думала отхватить, собираясь в эту далекую и неведомую древнюю страну, колыбель цивилизации.

– И куда же ты теперь? – спросила она побитого карточного шулера, чувствуя, как легкие крылышки нежности трепещут в ее сердце.

– Есть у меня каморка при отеле, там я снаряжение держу, там и ночую.

– А как заработок?

– Иногда густо, иногда пусто. Пройдусь по отелям, соберу группу, поныряем, жить можно, иногда и баба какая-ни… – Гена запнулся, с отчаянием понимая, что снова брякнул не то. Ему стало нестерпимо стыдно. – Раздобуду денег, отыграюсь, все будет хорошо! – Он подобрался, осанка его стала ровнее, шаги тверже. – Милка еще пожалеет, что так со мной обошлась. Да поздно будет… У нее там молодых как грязи. Такой народ. За деньги что хочешь сделают, только плати. – В голосе Геннадия прорезались горькие нотки человека, который еще не совсем махнул на себя рукой, но находится на пределе. Маша посмотрела на него сбоку. Его красивое лицо уже носит на себе следы бурной сытой жизни, такой жизни, которая никого ничему не научила, но продолжает манить своим блеском даже на краю пропасти.

Гена стал насвистывать что-то бравурное, маршевое, прищелкивая пальцами в такт шагам. Маша семенила рядом, исподволь продолжала бросать взгляды на его поседевшую голову и тешила себя мыслью, что, может быть, – может же быть! – ему повезет. Не с деньгами, нет. Повезет с человеком, с хорошей женщиной, ради которой он сможет найти в себе силы изменить свою жизнь, бросить дурацкие карты и стать наконец тем, кем он и был когда-то… в прошлом…

Гена перестал свистеть. Маше показалось, что он готовится что-то сказать именно ей, сказать нечто очень важное, и она напряглась, пугаясь того, что сейчас, может быть, услышит…

– Машка, – начал Гена, – помоги мне, если можешь. Так получилось, что проигрался я, начисто…

Маша вздрогнула, возвращаясь в реальность, и тяжело вздохнула:

– Ты понимаешь, в какое положение ставишь меня? Павел с ума сойдет!

– Сойдет, обратно вернется, с тобой разве можно по-другому? – грустно посмотрел на Машу Геннадий. – Эх, Машка, если бы мы с тобой тогда…

Вот оно! Но Маша уже перешагнула опасную черту, перешла в другую плоскость сознания. Поворот их беседы показался ей сейчас почти забавным. Во всяком случае, тревога ее поутихла. И нежность перестала размягчать ее податливое сердце.

– В память о прошлом, на вот, возьми. Будет возможность – вернешь. – С этими словами Маша вынула из ушей тяжелые золотые серьги и протянула их Геннадию. Тот, ничуть не смутившись, повернул руку ладонью вверх и взвешивающим жестом покачал украшение, словно примеряясь к чему-то невысказанному.

– Маш… Ты не думай, я не какой-нибудь… содержант. Я верну, как только будет возможность.

– Угу… Вернешь. И ничего я не думаю, вот еще глупости. Иди уж… преданье старины глубокой, дела давно минувших дней… – Она почти развеселилась.

– Я тебя провожу. – И Геннадий заторопился, не поспевая за торопливыми Машиными шагами.

– Такси! Такси! – помахала рукой Маша, выходя на площадь. От длинной вереницы машин отделилась одна и подкатила к ним. Покопавшись в кошельке, она обнаружила всего двадцать египетских фунтов.

– Отель «Хилтон» ю кэн? – тем не менее решилась она.

– Соти паундз, мэм…

– Твенти!

– Маш, не повезет он сейчас за двадцать фунтов, тридцать просит! – пробурчал Геннадий из-за ее спины.

– Май хасбенд элоун! – чуть не плача, прошептала Маша, не желая так легко сдаваться.

– Перестань, разве этим его проймешь?

– Хэв ю вайф? – пытала Маша арабского мужичка за рулем. – Имеджин! Ер вайф ин хоум, элоун! Ер вайф край! – убеждала она водителя, рисуя перед ним берущую за душу картину: одинокая любящая женщина одна дома в слезах.

– Машка, да брось ты… – урезонивал ее Гена.

– Ес… – вдруг решительно произнес шофер, – сит даун плиз, ай реди фо ю! Твенти паундз фо ю!

Маша, бормоча слова благодарности, полезла в салон. Вслед за ней на сиденье плюхнулся удивленный и обрадованный Гена.

– Бат, фо ю… – помахал пальцем водитель перед носом Геннадия, – соти паундз!

– Вот козел… – вполголоса посетовал дайвер и притих. А Маша поняла, что обычному работяге вполне по уму и по силам посочувствовать настоящей искренней просьбе, не надо только стыдиться своего чувства… и дело тут даже не в деньгах…

Они подкатили к отелю. Весь подъезд к нему перегородил сверкающий «бентли». Гена вжался в сиденье и не спешил выходить.

– Приперлась… и здесь нашла, – процедил он и нехотя выбрался из машины. – Знакомься, Маша, то есть вы ведь… Маша, это Мила… моя бывшая… – Гена поворачивал голову, переводя взгляд с Маши на стройную, яркую женщину.

Женщины смотрели друг на друга, не обращая внимания на Геннадия.

– Кстати, не подадите ли тридцать сребреников юродивому, исключительно заплатить за такси? – напомнил о себе Гена и просительно наклонил голову перед экс-супругой.

Мила, продолжая смотреть на Машу, рывком сунула Геннадию несколько купюр. Тот удалился, оставив дам наедине. Первой нашлась Маша:

– Милка?! Сколько лет, сколько зим! Тебя и не узнать!

– Слушай, а… пошли куда-нибудь посидим, поболтаем?

– Давай. Через полчасика! Ладно?

В номере, обнаружив спящего Павла, Маша тихонько пробралась под душ, заново переживая все перипетии вечера, и, переодевшись, выскользнула за дверь. От всего происшедшего ей было немного не по себе, но время разбираться в своих чувствах еще не пришло.

Геннадий, оставшись один, проводил взглядом женщин и скрестил руки на груди. Постоял задумчиво, сунул руки в карманы и нащупал там нечто заставившее его оттаять лицом.

– Ну и… обойдусь как-нибудь без вас, дорогие мои… – И он решительно направился к светящейся вывеске с изображением пары желтых игральных костей.

Мила ждала Машу в ночном ресторанчике на территории отеля. Расположившись в креслах за столиком, они не спеша начали изучать друг друга. Маша чувствовала напряжение, исходящее из самого сердца, но объяснить его причину не могла. Странно, что эта сердечная тягостность возникла у нее еще в тот самый момент, когда она увидела Милу. Это ощущение было двояким. С одной стороны, ее смущала невинная сцена происшедшего сегодня между ней и Геннадием, с другой – она чувствовала что-то еще, и это что-то волновало Машу даже больше, чем воспоминания молодости, связанные с Геной.

– Маша, прости меня за то, давнее, если сможешь, конечно.

– У меня нет обиды на тебя, Мила. Да, собственно, и никогда не было, – искренне ответила Маша.

– Ну вот и ладненько, – оживилась Мила и заказала бутылку «Совиньон» во льду. – Мы с Геной, чего уж там, знавали и лучшие времена…

– Как твой бизнес? – решила Маша перевести разговор на более конкретную вещь.

Мила протяжно вздохнула и пригубила из бокала, заботливо налитого официантом.

– Хорошо идет мой бизнес, Маша, у меня хватает средств, чтобы нанять толковых людей для работы, кстати, есть и русские, причем не хуже французов. А Генка – дурак! – вдруг ни с того ни с сего заключила она и сделала пару больших глотков из бокала.

Маша тоже отхлебнула из своего.

– Чего ему не хватало?! Почему все ему не так? Скучно. Он все время ждет каких-то вышних откровений! А еще вбил себе в голову, что непременно должен быть первым добытчиком в семье. Ему покою не дает то, что я успешнее его в делах. Вечно ноет. Если бы это ему не мешало, да если бы то ему не препятствовало…

Маша подалась вперед, внимательно слушая Милу, понимая, что обязательно нужно, чтобы кто-то выслушал ее.

– А ты как с Павлом? Любит он тебя? – неожиданно спросила Мила.

«Что это она вдруг?» – вспыхнуло у Маши в мозгу.

– У нас с Павлом… все очень хорошо! Лучше и быть не может! – горячась, ответила она и хватанула из бокала изрядное количество спиртного. Голова ее закружилась. В висках застучали молоточки. Маша едва сдержалась, чтобы не закричать: «Да нет же, нет! Павел не бычок какой-нибудь! Его нельзя вот так просто взять и увести! Задурить голову на какое-то время, наверное, можно, но чтобы насовсем? Нет!» Сердечко ее путалось в нехороших подозрениях.

– Да твой он, твой! Без ума от тебя… – прошептала Мила, как показалось Маше, с горечью, и опустошила бокал, который тут же был наполнен снова. Маша взяла со стола свой и тоже осушила до дна.

– А Генка ведь тебя любит!

– Откуда ты об этом можешь знать? – тоскливо отозвалась Мила.

– Я все-таки с ним училась… пять лет! – пьяненько нахохлилась Маша в своем кресле. Официант наполнил ее бокал, и она уставилась в прозрачную жидкость с бегущими вверх пузырьками.

– А ты знаешь, какие у меня орлы бывали? – насмешливо посмотрела на нее Мила. – О-о-о… какие! – Она выразительно потрясла кулачком согнутой руки, кладя другую руку на сгиб локтя. Маша залилась краской.

– Что я с ними вытворяла… ой, девонька… тебе и не снилось. – Глаза Милы засверкали. – А с двоими как, знаешь? А Генка дурак! Выдаю ему пару тысяч на жизнь и жду, когда он наконец найдет то, что так ищет! Он думает, что это я его на игру сподвигла. Что это я его ради денег толкала на риск и высокие ставки. Может быть! С самого начала… так все и было, пока ребенок рос, пока мы всерьез нуждались. Но потом, во Франции, все проблемы решились. Я много работала. Я все устроила. А он так и ждет свою птицу удачи. Да только не летит она к нему, не летит! – Мила вынула холеной рукой косметичку и принялась охорашиваться. Маша в ответ занялась тем же. Сейчас она поняла, что Мила глубоко несчастна, банально несчастна. Ведь она не может забыть Геннадия! В каждом мужике, который попадал в ее постель, она, сама того не подозревая, видела его. И всю неудовлетворенность от того, что эти мужики не подходили ей, или от того, что были цинично куплены, относила на счет Геннадия. Мила смахивала кисточкой слезинки, а они все бежали и бежали. Наконец она бросила это бесполезное занятие и, как девчонка из рабочего городка, шмыгнув носом, взяла себя в руки.

– В общем, поздно уже, а мне еще один экшн продумать надо… – Мила посмотрела на Машу и, свято соблюдая интерес клиента, решила ничего не говорить ей о готовящейся церемонии.

– Тед, кам ин плиз! – тихо произнесла Мила в трубку сотового телефона. Через несколько секунд вышколенный водитель в безукоризненном костюме появился возле столика. Мила устало оперлась на его руку и, махнув Маше рукой, двинулась к выходу. По мере движения шаги ее становились все более уверенными, и, выйдя из ресторанчика, она уже не производила впечатление человека, чего-то лишенного или что-то проигравшего. Наоборот. Это была уверенная в себе красивая деловая женщина.

Утром Павел проснулся с навязчивой мыслью. Паранджа! Он хочет купить ее Маше! «Да, наверное, я собственник, пусть так», – думал он, меряя шагами номер, пока Маша досматривала сны. Но это необычный подарок! Только вот как это сделать? Ничего подходящего ему в голову не приходило. Нельзя же сказать: «Пойди погуляй, милая, пока я тебе тут подарочек поищу…» Сюрприза не получится… «Симона!» – подумал он. Конечно же, Толик и Симона! Павел лихорадочно стал листать записную книжку, в которой был записан телефон Симоны. Потыкав кнопки, он стал нетерпеливо слушать вызывные гудки.

– Алло? – наконец ответила ему трубка сонным голосом Толика.

– Толик, это я, – впопыхах не удивившись, шепотом проговорил Павел. – Мне опять нужна ваша помощь…

После завтрака Толик предложил всем погулять по городу, вместо того чтобы идти на пляж. При этом он незаметно подмигивал Павлу, объясняя свое желание тем, что обгорел на горячем египетском солнышке. Симона поддержала его. Павел, виновато поглядывая на Машу, солидно поддакнул, мотивируя свое нежелание плескаться в волнах Красного моря тягой к смене декораций. Маша, памятуя о вчерашнем недоразумении, смущенно встретившись глазами с Павлом, покладисто согласилась, и вскоре вся компания уже гуляла по улицам, разглядывая восточные достопримечательности.

По хитроумному плану, разработанному мужчинами, нужно было увести Машу куда-нибудь подальше, да так, чтобы она ни о чем не догадалась. Активную роль взяла на себя Симона. Она старательно щебетала о невообразимо удобном несессере для косметических принадлежностей, который она якобы видела в бутике недалеко отсюда. Толик прикрывал Симону со спины и оттеснял женщин вдоль по улице. Но не тут-то было… Маша по-лебединому вытягивала шею и искала глазами Павла, не позволяя тому оторваться от компании даже на какой-нибудь десяток метров. Наконец Павел не выдержал и незаметно поманил Толика на пару слов, после чего Толик запустил лапу в свой карман и недолго там порылся. Раздался звонок сотового телефона Павла.

– Здорово, Веселовский, – сохраняя серьезность, ответил он, бросив мимолетный взгляд на дисплей мобильника. Несколько раз он кивнул головой, как бы выслушивая что-то очень важное, потом обнадежил «собеседника» коротким: «Жди! Я найду как послать!»

– Маша, – обратился он к жене. – Мне срочно надо сбросить Веселовскому кодировку по каталогу бурового оборудования. Я быстро. Полчаса, и вернусь обратно. – Он показал пальцем на вывеску с надписью «Факс-сервис».

Маша задумчиво окинула взглядом всю честную компанию, изо всех сил сохраняющую натужную серьезность, и, усмехнувшись, махнула рукой:

– Смотри там чего-нибудь не перепутай.

Толик, повеселев, оттого что затея помаленьку удается, увлек женщин к магазинчику и нырнул вместе с ними в раздвижные двери.

Павел резвенько сорвался с места и пересек улицу, приметив расшитые золотыми нитками наряды в восточном стиле, блестящие и притягательные. Войдя в магазин, он был встречен с поистине восточным гостеприимством. Осанистый продавец легонько приобнял его, ухитряясь при этом не касаться клиента, и стал расхваливать свой товар, в изобилии развешанный по стенам.

– Май вайф… ай нид зе паранджа! – поспешил Павел объяснить свое желание.

– Ю нид зе паранджа!!! – обалдело уставился на него продавец.

– Но! Нот фо ми! Ит… фо май вайф!

– О! А-а-а… есс! Андестенд ю! Ай хэв быоттттифуль паранджа! Фо ю вайф! Лисн ми… дыз супер паранджа! – Продавец схватил ближайший к нему расшитый балахон и раскинул его на прилавке. Он потрясал материей, мял ее и расправлял, тряс и растягивал, не переставая сыпать словами восхищения. Павел попытался объяснить ему:

– Ай виз май вайф, хэв сильвер мерриед! Ви твенти файв еарс тугеза! Во! Дыз паранджа! – ткнул он продавцу, указывая на легкую изящную белую накидку, предназначенную скрывать лицо девушки, впервые выдаваемой замуж.

– Ер вайф ис вери янг?? Ю мен!!! Ит из супер паранджа! – перехватил инициативу продавец и закатил глаза, прикидывая, какую сумму слупит он сейчас с этого влюбленного джигита. Действительно, сумма, что он выпалил, внимательно следя за мимикой покупателя и готовясь к нешуточной битве за каждый пиастр, поразила Павла, но ненадолго. «Маша достойна и большего», – твердо решил он и отсчитал деньги.

– Ю сенд ит ту отель «Хилтон»! Ин дыз намба! – распорядился он и нацарапал на визитке номер своего апартамента.

– Олл райт, мистер! Сэнк ю! Эни тайм! Вилькам эни тайм…

Павел вытер пот, обильно выступивший на лбу, и вышел на улицу. Оставленную им компанию он обнаружил в одном из магазинчиков, густо усеявших улицу. Они рассматривали изделия из экзотических кораллов. Толик любовался Симоной, поочередно примерявшей колечки и перстеньки со вставками из полированного, шлифованного и ограненного коралла. Особенно ей пришлись к лицу бусы с изящными серебряными пластиночками между кроваво-красными горошинами. Маша хлопала в ладоши, выражая свое искреннее восхищение. Павел подмигнул Толику и присоединился к восторгам, советуя добавить еще и браслеты для эстетической законченности. Маша присовокупила также небольшие четки редкостного черного кораллита. Толик широким жестом оплатил покупки, и вся пятерка вывалилась наружу.

На улице стало жарко. Маша посмотрела на высоко стоящее в небе солнце и предложила вернуться в отель. Ей непременно хотелось до обеда поплавать. К тому же Павел был очень странно чем-то озабочен, а ей хотелось обрести так необходимое ей равновесие, которого она лишилась с момента, когда вчера на пляже к ним подошел Геннадий.

– Поплавать, поплавать! – поддержал Машу Парамон, до сего момента увлеченный игрушкой и в разговорах взрослых не принимавший участия. Ему никто не возражал.

Через час компания уже беззаботно плескалась в море, распугивая рыбок. Парамон безостановочно таскал Толику разную мелкую морскую добычу. Симона вспоминала мудреные латинские названия этих экзотических существ, вызывая у Толика удивление свой эрудированностью.

Вволю наплававшись, Маша устроилась на лежаке рядом с Павлом и, уловив удобный момент, толкнула его в бок. Тот с готовностью наклонился, а она зашептала ему на ухо, что во времена их молодости такого стремительного сближения парня с девушкой не наблюдалось. Павел хмыкнул, вспомнив, что телефон Симоны ответил ему утром голосом Толика. А Маша продолжала ностальгически вспоминать, что раньше, у них, требовалось сначала познакомиться поближе, потом узнать друг о друге побольше, а уж потом… На этом месте она улыбнулась. Павел притянул ее голову к себе и поцеловал в нос. Потом помолчал, выразительно глядя жене в глаза, и ответил, что во времена их молодости некоторые несознательные девушки сидели в кино паиньками и не позволяли поцеловать себя даже в щечку… а то бы… Маша улыбнулась мужу еще более ласково и ткнулась лбом в его разогретое солнцем плечо. Между ними снова все было безоблачно.

А на Павла нахлынули воспоминания…

Конечно. Это была картина «Они сражались за Родину». Кинотеатр повторного фильма. Маша сидела прямая, как побег молодого бамбука, и неотрывно смотрела на экран. А он тянулся к ней губами и замирал от противоречивого чувства. Ему очень хотелось поцеловать Машу, но он никак не мог на это решиться. Она же не подавала никаких знаков, по которым можно было бы понять, хочет ли она, чтобы ее поцеловали, а может быть, совсем не хочет. Каждый раз, когда Павел тянул губы трубочкой, опьяняясь предвкушением прикосновения к Машиной нежной щечке, что-нибудь происходило. То резко усиливалась громкость, то вдруг воцарялась мертвая тишина, и все в зале, мерзко скрипя сиденьями, подавались вперед, тараща глаза на экран и задерживая дыхание. В такие моменты Павел промахивался мимо Машиной щеки и трезвел, растерянно озираясь вокруг. Господи! Как же быть? Он долго мучился, пока наконец не решился, невзирая ни на что… и, обливаясь жаром, чмокнул Машу. Поцелуй получился совсем не таким, каким он его себе представлял. То есть он попал в Машины полуоткрытые губы, когда она, повернувшись к нему, хотела, по-видимому, что-то сказать. Все произошло быстро, сладко и до одури восхитительно. Маша взмахнула ресницами, может быть, удивляясь его наглости, а может, восхищаясь его смелостью. Ничего этого Павел не соображал, потому что не соображал совсем. Возможно, Маша что-то говорила ему, но он слышал только шум в ушах. Вспыхнул яркий свет, заставивший зажмуриться всех, кроме Павла с Машей. Они сидели и смотрели друг на друга, не в силах пошевелиться. Первой пришла в себя Маша. Она порывисто поцеловала его в ответ. Павел закрыл глаза и ощутил вкус Машиных губ. С тех пор он не мог его забыть. Этот вкус стал для него всем.

Честно сказать, Павел и раньше целовал девчонок, однако такой силы чувств, вплоть до остановки сердца, он не испытывал никогда – ни до, ни после этого первого Машиного поцелуя. Вкус этот был ни с чем не сравним. Допустим, Галя Панюшкина целовала Павла куда чаще, чем он ее. Он просто не успевал отойти от одного ее поцелуя, как следовал другой. Павел чувствовал себя так, как чувствует себя изрядно выпивший человек, которого тащат с вечеринки ЖАЛОСТЛИВЫЕ и ОТВЕТСТВЕННЫЕ ТОВАРИЩИ. Ему было неудобно и стыдно пребывать в таком состоянии. В душе его нарастала борьба противоположностей. Ни о каком единстве не могло быть и речи. Ощущая Галкины губы на своих губах, Павел улавливал вкус зубной пасты, запах духов «Быть может» и трезво ощущал вздувшийся рельеф под своими брюками, прижатый к Галкиному пальто-джерси, мягкому и теплому на ощупь.