Текст книги "Караоке вдвоем: Хмельная страсть"

Автор книги: Мария Павлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

На третьем курсе вся их группа ездила на практику в поселок со смешным названием Негритятьково. Вечером к ним в девчоночью палатку пришли ребята. Среди них был и Гена. Маша устроилась в темном углу и никого из ребят своим вниманием особенно не выделяла. Звучала гитара, кто-то пел. Генка под шумок отщипывал кусочки светящегося гриба и бросал их в девчонок, но так, чтобы никто не заметил, откуда грибочки. Маша сразу вычислила Генку и, собирая кусочки разбросанного гриба, метко отстреливалась, посылая снаряд навесом с рикошетом от потолка. Всем было очень весело, а Маше и подавно. Она с удовлетворением отмечала, что снаряды ложатся очень кучно и «кто с мечом пришел», тот от «меча» сейчас и схлопочет. Когда гитара умолкла, народ стал потихоньку выползать из палатки, исчезая в неизвестном направлении. Руководитель группы доцент Пименов долго трещал ветками в ближних кустах – то ли в поисках места уединения по неотложной надобности, то ли из чувства долга: вовремя собрать всех своих подопечных и уложить их спать.

– Отец Пимен завтра будет как вареный рак… – усмехнулся Гена из темноты.

Послышался шорох, и Маша почувствовала, как теплая рука коснулась ее бедра. Она замерла, не в силах пошевелиться. В голове зашумело, как после глотка шампанского на выпускном вечере. Гена отдернул руку и примолк.

– Пошли на звезды посмотрим? – хрипло произнес он не своим голосом.

– Пошли, – тихо ответила ему Маша и выбралась вслед за ним из палатки.

Они двинулись в сумраке почти без дороги. Гена сначала поглядывал назад, потом взял Машу за руку и вывел ее на берег реки. Здесь в обрамлении кустов торчал старый плоский пенек. Маша села и посмотрела на Гену. Он, задрав голову, с пристальным вниманием изучал звездное скопление на темном небе. Геннадий давно нравился Маше. Но сейчас она совершенно не представляла, как вести себя дальше. Она тоже задрала голову и стала изучать Большую Медведицу, распростершую над ними свой ковш.

– Гена, а смотри, вон созвездие Лебедя, – нашла наконец Маша верную мысль.

– Где? – спросил Гена, усаживаясь рядом с ней.

– А-аа-а, вот Стрелец, – шепотом продолжила она, чувствуя его руку на своем плече. Потом она щекой ощутила робкий поцелуй и жаркое Генино дыхание. И сразу же кто-то огромный и очень добрый подхватил ее на руки и понес, покачивая, как ребенка. Маша закрыла глаза и в пьянящей беспомощности прижалась к широкой и теплой груди. Чуть дальше по берегу трава была скошена и уложена в стожок. Сено приятно пахло. Маше ни о чем не хотелось думать, ей хотелось тихонько смеяться и легко отвечать на робкие неумелые поцелуи. Протрещал кустами, совсем рядом, доцент Пименов. Парочка слилась со стожком, и, когда шаги стихли, Маша сама поцеловала Гену. Ей было совсем не страшно, а даже наоборот. Гена постелил штормовку на сено, и они улеглись на спины, прижавшись друг к другу, не отрывая глаз от спасительных звезд. В этот момент Маша почему-то подумала, что звезды – это прогрессивное будущее всего человечества.

– Маш, а почему, как ты думаешь, эта деревня называется Негритятьково?

– Наверное, потому, что раньше в ней жил добрый старый тятька, и была у него большая семья, и любил он рассказывать своим домочадцам разные интересные истории по вечерам, при свете лучины. А они слушали, удивлялись и говорили: «Да ну, тятя!» А когда тятька совсем уж начинал завираться, они смеялись: «Не говори так, тятя! Что же ты такое мелешь?!» Так и пошло: «Не гри, тятька!»… Негритятьково!

– Да уж… и не говори, Маша! – добавил Гена. – Теперь Негритятьково надо переименовать в Негримашково.

Они оглушительно расхохотались. Генина рука робко проникла под Машин свитер и замерла там. Сердце ее стучало громко и отчетливо, отдаваясь в висках. Краешком сознания она даже испугалась, не услышит ли доцент Пименов этого стука. Крикнула ночная птица. Рука Гены подвинулась ниже, Маша мягко убрала ее и потянула свитер вниз. Гена поцеловал Машу в губы и положил руку на ее грудь. Мысли вспорхнули, как испуганные птицы. Рука Гены начала путешествие по ее телу. Маша пребывала в странном состоянии вне времени, вне пространства. Только жаркие волны прокатывали ото лба до коленок. Невыразимо прекрасные ощущения поглотили ее целиком. Генина рука, не встречая сопротивления, постепенно спустилась ниже и уперлась в резинку трусиков. Пальцы запинаясь двинулись дальше, и Маша тихонько простонала. Ее ощущения разделились. Сладостно ныла грудь, трепетали влажные губы, и что-то новое, острое разгоралось внизу живота с ошеломляющей силой. Она обхватила руками Гену, сжимая его и дрожа. Восторг заполнил все ее существо. Ощущения слились в мощный острый жгут и взорвались, рассыпаясь искрами в глазах. Неожиданная судорога сотрясла Машу до самых кончиков волос, она тоненько вскрикнула и, содрогаясь всем телом, зашептала:

– Милый, мой милый, милый, милый…

Когда дрожь утихла, Маша посмотрела на Гену. Ей так много хотелось ему сказать, но подходящих слов не находилось, и она смотрела и смотрела в его глаза, в его лицо, почти неразличимое в ночи, обрамленное звездным небом… В деревне залаяла собака, кто-то неразборчиво гаркнул на пса, и лай утих. С реки повеяло прохладой. Маше стало зябко, чувственный жар спал, и осталась только сладкая истома. Гена неловко заворочался, и Маша почувствовала его напряженный член под тканью брюк. Теплое, нежное чувство безграничной признательности заполнило ее, и она тронула это место рукой. Гена подался к Машиным пальцам и замер, откинув голову на сено. Ей очень захотелось доставить Гене такое же удовольствие, которое она только что испытала сама. Расстегнув пуговицы брюк, она вынула тугой мальчишечий член на волю и нежно погладила. Жар снова вспыхнул, постепенно в ней проснулся древний инстинкт, и она, повинуясь его голосу, начала неловкую и трепетную игру, увлекаясь все больше и больше. Гена часто дышал и выгибался всем телом, каждой частичкой своей мужской сущности отдаваясь Машиным рукам. Наконец он сдавленно ахнул и стал изливаться горячими струйками семени. Маша отдернула руки и стала тихонько целовать его губы. Дыхание его успокоилось, и он заснул…

Весь четвертый курс Маша была счастлива, пока в их группе не появилась Мила Сандлер. Гену как будто подменили. На свиданиях с Машей он тяготился, отвечал невпопад и мыслями витал где-то очень далеко. Удивительно, что ревности к Геннадию Маша почти не испытывала, возможно, потому, что, кроме взаимных ласк, между ними ничего не было, а на большее Гена и не претендовал. Милка оказалась компанейской девчонкой, ярой собственницей и скоро, забеременев от Гены, ушла в академический отпуск. Перед самым распределением они с Геной расписались…

Парамон сполз с Машиных коленей и, подобравшись к Толику, потрогал шрам на его ноге.

– Маша, вот это память о горячей точке! А у тебя тоже есть память о горячей точке? – Мальчик погладил ладошками Машины ноги в ямочках. Она зарделась и подобрала ноги под себя.

– Парамон! – одернула сына Симона. Мальчик недоуменно отпрянул и через секунду прильнул к широкой груди Толика.

– Во мужичина будет! – облапил его великан. – Все девушки с ног попадают, дайте нам только подрасти… – И он могучей рукой потрепал Парамона по непокорным вихрам на затылке. Мальчуган болтал уже о чем-то другом.

Когда с едой было покончено и общий разговор худо-бедно, маневрируя на опасных участках, прибился к спасительному берегу «как же тут вкусно кормят», решено было прогуляться.

На выходе из ресторана их встретила стайка хорошеньких девушек.

– Чао! – зажигательно промурлыкала Павлу одна из них.

– Буено джорно! – мгновенно включил он свои познания в итальянском, дивясь своей сообразительности.

– Аста маньяна! – уверенно встряла Маша в начавшийся было игривый диалог и, не взяв, как обычно, Павла под руку, пошла вперед. За ней последовали остальные. Павел оказался в цепочке замыкающим.

– А что я такого сказал? – удивился он Машиной неожиданной ершистости.

– Эта итальянка с тобой попрощалась, – пояснила ему Симона, – а ты зачем-то с ней поздоровался.

– Учитывая, чем эти… э-э-э… молодые… леди зарабатывают здесь на жизнь, получилось весьма… – добавила Маша и замолчала, не продолжая своей мысли.

– А-а-а-а-а… – наконец дошло до Павла. – Так эти дамочки что? Легкого поведения?!

– Очень даже… легкого! Их только тебе и не хватало… – почему-то брякнула Маша. И тут же поняла, что сказала лишнее. Но уж такая витала между всеми напряженность, что нужно ей было ударить в какую-то неожиданную точку, чтобы произошел разряд. Как шаровая молния ударяет в первый попавшийся предмет.

– А я чё? Я ничё! – принимая укор в свой адрес, почему-то запоздало начал оправдываться Толик и заглянул в глаза Симоне. – Парамон! – подхватил он на руки мальчишку. – Правда же, мы ничё? – упрятал он на пузе пацана свою улыбающуюся физиономию. Парамон заливисто захохотал, ухватившись за Толиковы уши. Симона аккуратно прихватила Толика под локоть и придала его движению траекторию в сторону корпуса.

Обе пары, не сговариваясь, разошлись каждая в свою сторону.

– До свидания! – замахал супругам руками Парамон, уже сидя у Толика на плечах.

– До свидания! – улыбнулась ребенку Маша и тут же вернула лицу прежнее выражение. Определить его Павел затруднился. Такая же – и не такая. Или это он так обидел ее, накинувшись на дайвера? А сколько можно было слушать это тупое щебетание и чувствовать себя третьим лишним?

Не успел он додумать свои оправдательные мысли, как на дорожке показалась гид Елена. Она издалека помахала им своей записной книжкой.

– Маша, Павел, вас отмечать? Вы едете в Наоме?

Павел отвел глаза в сторону, дожидаясь Машиной реакции. Та, в свою очередь, посмотрела на мужа, но, не встретив глазами его глаза, выжидательно промолчала. Не услышав ответа Павла и через несколько секунд, она совсем смешалась и, тщательно скрывая вдруг нахлынувшую обиду, согласно кивнула головой. Павел, краем глаза следя за женой и видя ее отчужденное лицо, ощутил неприятный толчок ревности, окативший желчной волной его сердце. И, сам поражаясь тому, что говорит, – они ведь еще вчера планировали с Машей эту поездку! – деланно безразличным тоном ответил Елене:

– Я… пожалуй, останусь.

Маша растерялась, в глазах у нее защипало. Глубоко вздохнув, она встала и пошла вдоль каскада искусственных водопадов. Павел вскинулся было вслед за ней, но остановился, искательно обвел глазами присутствующих и медленно пошел по аллее, параллельной той, по которой шла Маша. Борясь попеременно с толчками в области сердца и в области печени, на парапете ограждения он заметил смуглую парочку. Они поднялись и медленно двинулись вперед. Павел проследил за ними взглядом и снова стал смотреть на удалявшуюся впереди Машу. Внезапно он заметил на парапете ключи с брелоком – по-видимому, забытые парочкой, явно от номера отеля. Он ускорил шаг.

– Хей, мен, искюзь…ми! – старательно выговорил Павел, поднимая ключи над головой. – Ю лост ер киз! Тейк ит, мен! Хей…

Смуглый мужик медленно обернулся. На его лице расплылась улыбка понимания, переходящая в благодарность. Он припустил обратно, принял из рук Павла ключи и радостно покивал головой:

– Сенк ю вери мач! Ю вери джентл!

– Камон… но тенкс, озе тайм, ту тейк кэри оф онсэлф… (Да ладно… другой раз сам себя не забудь…) – хмыкнул Павел.

Мужик повращал глазами и, не найдя что ответить, побежал догонять свою даму.

Павел поискал глазами Машу, но увидел, что аллея пуста…

Проклиная себя за дурацкий заскок, Павел рванул к автомобильной стоянке, но, прибежав туда, увидел лишь хвост удалявшегося автобуса. Такси! Как назло, вокруг ни одной машины.

Вдруг из подземного гаража плавно выкатил солидный «бентли» и подрулил ко входу в отель. Из машины вышел смуглый брюнет и поднес к уху трубку сотового телефона.

– Ес, мэм, ай вэйт, мэм… райт нау!

Сквозь стеклянные двери просматривался весь холл отеля. У стойки за стеклом появилась светского вида дама и направилась к выходу. Створки входа автоматически распахнулись, дама подошла к автомобилю, водитель предупредительно открыл дверцу. Дама, приготовившись скользнуть на заднее сиденье, беглым взглядом окинула фигуру Павла и неожиданно спросила:

– Вы русский?

– Вроде того, – скованно ответил Павел, так и не привыкший к этой западной раскрепощенности.

– Вам в город? Могу подбросить.

– А почему бы и нет? Меня зовут Павел, будем знакомы. – Он протянул руку и ощутил уверенное рукопожатие.

– Людмила. Можно Мила, – представилась дама, вызывая в сознании Павла неясные ассоциации.

Пока автомобиль неспешно катил по направлению к городу, они разговорились. Да, вот уже несколько лет Людмила не живет в России, у нее во Франции свой бизнес. Да, был у нее муж. Геннадий.

– Что? На одном факультете с вашей Машей? А вы что, женаты на той самой Маше? Ну и дела. А это ведь я увела у нее Гену. Господи! Как давно это было. А вы собственник, Павел – «с моей Машей», «моя Маша», – где она, кстати?

– Э-э-э… мы с ней нечаянно разминулись… – соврал Павел, не желая обсуждать взаимоотношения с женой с этой приятной, но все же посторонней женщиной.

– Чем занимаетесь в России? – по-деловому спросила Мила, догадавшись сменить тему.

– Буровым оборудованием, а вы?

– Туристический бизнес, практически по всему миру, экстрим. В общем, все, что только можно придумать, на что способна фантазия человека. Незаурядного человека… – Мила выразительно посмотрела на Павла и улыбнулась.

– А свадьбу – можете? – вдруг осенила его фантастическая идея.

– Хм… свадьбу? Могу. Вы, наверное, хотите что-либо из ряда вон выходящее?

– Еще не знаю, но я все хорошенько обдумаю, я обязательно… Видимо, сам Бог послал мне вас, уважаемая Мила! Э-э… я бы попросил вас вот о чем…

И Павел, понизив голос, стал сбивчиво объяснять собеседнице свою задумку. Мила понимающе кивала, в ее глазах отразился азарт настоящего русского человека – увлеченного, внезапного в проявлении чувств, живущего сердцем и оттого теряющего разум.

Развернувшись всем корпусом к Павлу, она внимательно слушала его сбивчивую речь. Излагая просьбу, Павел и предположить не мог, о чем сейчас думает его соседка. А Мила думала о нем – о сидящем рядом с ней попутчике, о своем наметившемся клиенте: «Господи! Какой идиот! Боже мой, какой же он МИЛЫЙ идиот…»

Ее расчетливая часть, помогавшая выжить и остаться на плаву, в то время как другие ломались и опускались на дно, давно истончилась, поблекла, но совсем не пропала… Идея, которую ей сейчас излагали, поразила ее. А более всего ее поразил тот, кому она пришла в голову, – такой непохожий на тех, кто окружал ее в последнее время. Да и раньше. А вот этот случайно встретившийся ей мужчина затронул тайную частицу ее души, давно и тщательно спрятанную, уложенную на самое донышко сердца, так что она и сама почти забыла о ее существовании. Она уже и думать не думала, что кто-то сможет так ее растревожить.

И невдомек ей было понять, что только сейчас, именно сейчас, после той школы выживания, которую выпало ей пройти, она оказалась готовой понять такого вот человека – простого и открытого. Про таких говорят – настоящий. То есть такой, который не прячется за придуманной самому себе ролью и не старается выглядеть каким-то особенно значительным. Она боялась признаться самой себе, что подспудно всю свою жизнь ждала именно такого. Ждала, да уже перестала…

– Павел, – вдруг остановила его Мила, в какой-то момент потеряв нить его рассуждений. – Почему же мы… не были знакомы с вами раньше? Вы ведь ухаживали за Машей, почему я вас не помню?

– Ну… не всех же помнить, – сбился с мысли Павел, обескураженный вопросом не по теме своего вдохновения.

Мила сидела, потрясенная тем, насколько сильно всколыхнул ее сейчас этот насквозь русский совок, что он сделал, не подозревая о том, с ее стабильной жизнью, такой полной и насыщенной, но тем не менее зияющей брешью в районе сердца. Она вдруг остро почувствовала, чего именно ей не хватало. Искренности, незамутненности, незахватанности человеческих чувств. Почти все, с кем ей приходилось иметь дело, расчетливо подлаживались под ее властный характер, ожидая для себя в ответ известной выгоды. В этих меркантильных отношениях пропадала всякая трепетность и искренность, оставляя в душе пустоту. Или вот Генка! Куда девались его простота и открытость? Куда исчезла его крепенькая, деревенская жадность до ее, Милкиного, тела, до ее души, жадность, которая кружила ей голову и забрасывала в мир чистых и смелых грез. Молодые, сильные тела – «тушки», в изобилии доступные ей теперь, только на миг поднимали в ее душе бурю восторга, оставляя после себя пустыню и беспросветную тоску. Все ее страсти, в которые она истерично бросалась, как в омут, изматывали до отупения, но ничего после себя не оставляли. И вот сейчас рядом с ней сидит мужик – немолодой, не ее, чужой мужик, сдвинувшийся на том, чтобы чем-то поразить какую-то «свою» Машу. Впрочем, не какую-то, а ту самую, от которой увела она Генку – для которого она не стала «своей» и который не стал «своим» для нее. Как же могло все так обернуться? Ведь начиналось-то совсем не так. Где случился этот сбой?

«Х-ха… А вот надо еще проверить, каков он на самом деле, этот простой и хороший, этот… свадебный одержимый!» – спасительно-коварно попыталась она вернуть себя в ставшую привычной колею.

– A-а… когда вы познакомились с Марией?

– Э-э-э… – снова сбился с мысли Павел, – после распределения. Мы встретились в районо. Меня распределили в ту же школу, что и Машу, я преподавал географию. А что?

– Нет, ничего. – Мила взяла руку Павла и легонько сжала ее.

– А потом мы могли бы устроить костюмированный вечер, – как ни в чем не бывало продолжил Павел, не ощущая никакого дискомфорта от такого поворота событий. – Предположим, я куплю Маше какую-нибудь вещицу на местном базаре, ну, например… – Павел машинально отвечал на поглаживания соседки и даже в забытьи легонько чмокнул тыльную сторону ее ладони. – Ну, например, чадру!

– Паранджу, – мягко поправила его Мила. – А вы ужасный собственник!

– Точно! Спасибо, Мила, это будет очень здорово! Конечно, паранджу! – Павел на этот раз пылко поцеловал Людмилину руку, выражая этим глубокую признательность за сочувствие и понимание.

Автомобиль тем временем подкатил к заведению со скромной вывеской «Честер». Предупредительный водитель, которого всю дорогу не было видно за тонированной перегородкой, открыл перед Милой дверь. Она вышла из машины, приглашая Павла следовать за собой, словно это было предусмотрено каким-то неведомым протоколом.

Они вошли в небольшой зал и сразу же были встречены любезным распорядителем. Мила вполуха выслушала его уверения в удовольствии видеть их здесь. Павел рассеянно озирался, не сразу вникнув в то, что происходит. Зачем он здесь? Он шел за Машей. Он хотел догнать экскурсию. Но сейчас он почему-то сидит в отдельном уютном кабинете вместе с чужой, но такой обаятельной женщиной, в дурмане исходящего от нее незнакомого и волнующего аромата…

…и ест что-то очень вкусное из предусмотрительно пододвинутого ею блюда.

– Представляю, как Маша будет хохотать, – услышал он себя, сытого и довольного, запивая еду вином из бокала. – Наденет и выйдет, все просто попадают! Маша в парандже!

– А если она обидится? – резонно охладила его Мила, подливая вина в бокал.

– Маша?! Да никогда в жизни! Она же… она же умница у меня, вы ее плохо знаете! Хоть и учились вместе… но дело не в том…

– Хм, умница? Но Гену-то я у нее увела! – не очень к месту напомнила Мила.

– Гену? А… спасибо вам, Мила! Ха-ха-ха! Вот за Гену вам отдельное преогромнейшее спасибо! – Павел схватил Людмилину руку и искренне ее поцеловал.

А Мила вдруг представила себя в огромной кухне, в том далеком прошлом, в невообразимо далекой России, в наполненной незабываемым запахом коммуналке, и в глазах ее защипало, сердце разнежилось и размягчилось.

«Господи! Что со мной? Ведь мы уже это проходили. Все пустое! Неправда!» Воспоминания детства, вязкие и медовые, липкие и острые, кислые и колючие, поплыли в ее сознании одно за другим. Господи! Как же она соскучилась по всей этой идиотской общности душ, квадратных метров, любви и ненависти. По сдавленным стонам, таинственным и сладким, доносящимся из-за соседской стенки, в которую ударялась спинка кровати молодоженов, а они с Генкой безудержно дурели в ответ, бухая спинкой своей горячей кроватки. Как орали там, за стеной. Как они орали, сплетясь, захлебываясь счастьем и своим святым правом – орать в такой момент! Как орали на них из-за хлипких стеночек соседи! Какая плохо скрытая зависть рвалась из этих ночных голосов и странное, глубокое удовлетворение, что именно так все и должно быть, именно так, а не иначе. Ведь никто и никогда не ломился в двери, чтобы прекратить ночные дикие молодые концерты, а утром улыбались, только улыбались… Эта любовь по-русски, на грани помешательства и пожизненной беременности, эта безумная, полузадушенная, рвущая душу страсть – вот чего здесь нет, чего уже здесь нет или не было никогда. А потому и люди, рожденные там, в той России, стране наглухо запечатанных чувств, зачатые в условиях дикой нескладности жизни, чудовищной смеси ослепительных чувств и бытовой страшной скученности, отличаются совершенно противоречивыми свойствами – бесшабашностью в любви, нерасчетливостью в страсти и безграничным отчаянием, на грани самоубийства, когда уходит любовь. Наверное, она сама сейчас приблизилась к этой грани…

Через несколько секунд Мила не помня себя стиснула в объятиях болтающего про паранджу Павла – и кто знает, что в этих объятиях было: нахлынувшая страсть, боль отчаяния или душевный порыв? Павел в совершеннейшем ступоре ответил на ее бесцеремонно-жадный поцелуй.

В его голове звенела отчаянная пустота. Рот его был запечатан требовательными женскими губами, а его мужская сущность быстро и предательски твердела. Мила целовала его с отчаянием и непонятной ему отрешенностью. Почти мгновенно на него обрушился сильнейший немилосердный оргазм, скрутивший его тело в бублик, сотрясающий и стирающий жалкие остатки разума и самоконтроля. Из последних сил он отстранил от себя Милу. Ее глаза были закрыты, лицо застыло в страдальческом выражении.

Павел оторопело смотрел на нее, медленно приходя в себя. «Вот это да! Вот это вулкан! Откуда такая звериная страсть?» Но внезапно ему стало по-настоящему жалко ее. Он вдруг понял про нее все! То, что она сознательно променяла так и не изведанную ею прелесть бесконечного познавания одного, родного человека на расчетливо-продажную телесную молодость, на вещное благополучие и обеспеченность. И эти годы потерянной нежности теперь не вернуть, и потому эта бедная богатая женщина сейчас так непоправимо несчастна.

Тут ему стало неуместно смешно. А ведь она в своем репертуаре! Отбивает у Маши возлюбленного. Но теперь этот номер у нее не пройдет. Он улыбнулся своим мыслям. Мила поняла его по-своему.

– Вы передумали, Павел? – спросила она как ни в чем не бывало. Лицо ее перестало быть несчастным, по нему блуждала обворожительная улыбка.

– Нет, я… даже наоборот. Я хочу, чтобы именно вы устроили нам с Машей свадьбу, потому что… потому что вы сможете сделать все как надо, – нашел наконец Павел верные слова. Он вдруг понял, что готов относиться к этой непредсказуемой женщине как старший брат – к непутевой, распущенной сестренке. Как человек – к человеку в крайнем душевном кризисе, заигравшемуся с жизнью, забывшему, что она коротка. Коротка не в смысле непродолжительности времени, отведенного для наслаждений, а в смысле наличия способности ощущать ее, жизни, вкус, когда самое лучшее смешивается с другим самым лучшим, и в этой чудовищной каше легко потерять вкус вообще и глубину простых человеческих отношений в частности. Мила несмело погладила руку Павла, на что он ответил ей теплым, крепким, понимающим, братским пожатием.

– Пожалуй, вы уделили мне слишком много времени. Пора и честь знать. Спасибо за угощение, – поднялся Павел, не выдавая лицом дискомфорта в одежде. Мила молча кивнула, прощаясь. Уже поворачиваясь уходить, боковым зрением Павел увидел, что она взяла со стола бокал и сделала несколько больших глотков.

Павел быстро поймал такси и вернулся в отель. Приняв душ, он растерся махровым полотенцем, лег и незаметно уснул, остатками сознания чувствуя облегчение от того, что Маши еще нет. Как же он любит ее – свою единственную, самую милую и желанную…

…Маша, обойдя аллею по кругу, не выдержала и оглянулась. Павла нигде не было. Водитель автобуса посигналил, и гид Елена, высунувшись из дверей, помахала ей рукой. Маша подбежала к автобусу.

– Позвольте поухаживать? – раздался над ней голос Геннадия. Маша почти с благодарностью оперлась на протянутую им руку и прошла в салон. Однокашник как ни в чем не бывало принялся рассказывать, как хорошо под водой и сколь много она упускает, не обращаясь к его услугам. Можно даже со скидкой… Маша рассеянно слушала рекламные речи дайвера и с тоской вспоминала Генку – давнего и совсем другого… Расспросить его или сам расскажет, почему он тут осел?

В Наоме все разбрелись кто куда. Маша, увлекаемая Геной, безучастно шла по улице, застроенной суперсовременными невысокими зданиями. Сгущались сумерки.

– Давай зайдем, Маш, тряхнем стариной! – обратил Гена ее внимание на черно-белую вывеску «Динерс-клаб» и остановился. – Тут стриптиз отличный, есть на что посмотреть.

– Тряхнем, – не очень весело и скорее равнодушно согласилась Маша, додумывая про себя, что бы означало это «тряхнем стариной». Упоминание о том, что тут отличный стриптиз, проскочило мимо ее ушей.

Внутри помещения было прохладно и людно. Гена бросил несколько фраз на местном наречии, у их столика появился кальян, на столике – пара экзотических пиал с горячим каркадэ. К своему удивлению, Маша почувствовала, что ей стало интересно. Она заинтересованно ухватила чубук кальяна и тихонько потянула в себя воздух. Одинокий пузырек сиротливо булькнул внутри стеклянного сосуда.

– Дай-ка мне. – Гена уверенно завладел агрегатом и принялся глубоко втягивать в себя ароматный дым, работая легкими, как мехами. Вокруг его головы начали сгущаться ароматные тучки. Маша, снова захватив губами мундштук, на этот раз втянула дым полной грудью. Голова ее пошла кругом. В кальяне явно было что-то покрепче, чем яблочные угли для заезжих туристов.

– Ха-ха-ха… – вдруг напал на нее расслабляющий смех.

Так они попеременно потягивали ароматный дымок, попивали «Шато Брийон» и говорили о днях минувших.

– После распределения, – неожиданно начал Гена, – мы с Милкой оказались в Чебоксарах. Родилась дочь, профсоюз выделил квартиру. Работали в одной школе. Я преподавал русский и литературу, а Милка родную речь в начальных классах. Подрабатывали в вечерней школе. Денег все время не хватало. Как-то раз я сыграл в картишки в гостях у одного из родителей, на деньги по маленькой. Представь себе, выиграл. На выигрыш мы с Милкой сходили в ресторан. Ей очень понравилось. Я сыграл еще, на этот раз в другой компании. Опять повезло. Ты знаешь, Маша, как это затягивает? Понимаешь, я оказался очень везучим. Потом играл в разных местах с разными людьми, выигрывал просто феноменально!

– Ты всегда был везунчиком. – Маша пригубила из бокала «Шато».

– Дело в том, что мое везение оказалось не вечным. Однажды нарвался на гастролирующих шулеров. Ободрали они меня как липку, и сказать было нечего. Милка долго пилила меня за слепоту. За то, что не сообразил сразу, с кем играть сел. Вроде того, что ее со мной рядом не было, а она бы вовремя остановила, догадалась бы. Слово за слово, поругались мы с ней. Разозлилась она тогда сильно. Поймал я ее на слове и предложил вместе поработать, на пару, за столом! Так и пошло. Я играю, она фишку сечет и мне маячит.

– Как это? – не поняла Маша.

– Ну, карты через плечо игрока подсматривает и мне выдает, а я игру соответственно выстраиваю. Стало нам фартить, Маша, по-настоящему! Ребенка приодели, сами шмоток накупили, квартиру обставили. И пошло-поехало… – Глаза Гены приобрели мечтательное выражение. Клубы дыма из кальяна повалили гуще, он откинулся в кресле и закинул ногу на ногу. – Закатимся с Милкой в ресторан, публика таращится, завидует. От нашего стола к вашему столу, шампань рекой, розы корзинами. А как Милку обцеловывали! Веришь, даже перчатки пришлось купить, так пылко прикладывались… – Гена рассмеялся приятным воспоминаниям и продолжил: – Потом играли, конечно, не с работягами – с директором завода, с начальником ОРСа, эти всегда при деньгах были, ну и нам с Милкой перепадало. Подумали мы как-то, чего нам в Чебоксарах делать? Рванули в гастроли по всей стране. Дочка уже в первый класс пошла; так мы ее к бабке пристроили и давай с Милкой денежку грести уже по-серьезному. Мы ведь как думали, Маша: заработаем, осядем где-нибудь в тихой заводи на старости лет и начнем жить-поживать…

– Ну и что же произошло? – подала голос Маша, наклонившись к рассказчику. – Все пропало?

– В том-то и дело, что деньги как раз не пропали. Чувства пропали. Испарились, как и не было ничего. Позже осели мы в первопрестольной… Конечно, время летело как пришпоренное. Дочка закончила школу, поступила во ВГИК, там роли, мальчики, короче, вышла замуж за француза и пропала за бугром. Ну, пропала – в смысле, по любви. Мы и не думали даже, что у нее что-то настоящее прорежется. Хоть ей повезло. – Геннадий замолчал и задумался.

– А вы-то с Милой как?

– А что мы? Казалось бы, живи, чего тебе еще надо? Однако что-то не ладилось. Пока блудили на стороне, все вроде пристойно выглядело. Я все про нее знал, она, конечно, тоже догадывалась о моих похождениях. Даже один раз посчастливилось мне переспать… в общем, погуляли, – стушевался Гена, понимая, что хватил лишнего.

Маша потупилась и припала к чубуку.

– Засек я в один прекрасный день Милку с каким-то «шлакоблоком» в своей спальне. Передрались, конечно. Досталось и Милке на орехи. Ну, ты представь, захожу я в квартиру, а там… ну, ты понимаешь…

Маша торопливо закивала головой, не желая, чтобы Гена застревал в неприятных воспоминаниях.

– Дальше-то, дальше-то что было? Опять играли?

– Конечно, любовь-морковь, а игра нас держала вместе. Зачастили мы играть в пригород, с тамошними ребятами, ничего вроде ребята. Играем, работаем помаленьку, и тут сбой у нас вышел, заподозрили братки нечистую игру и давай окучивать, как да почему. Отбрехались, продули им огромные деньги, схватили такси и смываться, но не простые оказались ребятки. Разыскали нас, с утюгом пришли, за малым не погладили, пришлось все отдать, что было. На последние рванули в Париж, к дочке. Ребенок нас пожалел, пожили мы у нее. Милка пробилась в какую-то контору при ночном ресторане, а я в ремонтной мастерской подрабатывал. Потом случайно вышли на наших из турбюро. Принимали группы, размещали, тогда я и подводному плаванию обучился, сертификат инструктора получил. А Милка дальше пошла. Прибрала к рукам филиал под Парижем и сама стала русских туристов принимать. Французы ей и карты в руки. Она рада стараться, теперь свое турбюро имеет. По всему миру связи.