Текст книги "Гечевара"

Автор книги: Мария Чепурина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

11.

– «Чёрт читает «Правду»»! – сообщил Артём. – Неплохо, да? Что скажешь?

– А? – Алёша не расслышал.

– «Чёрт читает «Правду»»!

– Это что такое?

– Ты, что, спишь? Вот чёрт!

Нет, Алексей не спал. Он шёл из института за компанию с Артёмом, но о чём тот говорил, не слышал совершенно. Рассуждал о сегодняшнем собрании, о подвиге, который намечается… конечно, о своём предательстве. Всю ночь Двуколкин думал, как его накажут, если станет вдруг известно о «доносе». В голову шли всякие кошмары…

– Извини, Артём.

– Так ты проснулся? «Чёрт читает «Правду»» – так назвал я свой роман!

– Ого! Я где-то уже слышал… Что-то есть похожее…

– Конечно! – и лицо Артёма засияло. – Это есть такая буржуазная книжонка для гламурных шлюшек.

– И зачем тебе это название?

– Как зачем? Во-первых, моя книга суть протест! Здесь критика, пародия! Здесь всё! Ведь это тонкая ирония – я иронизирую над «гламуром», над собой, над жизнью… Ирония тонкая и горькая.

Алёша верил на слово.

– Ну, а потом, – продолжал автор в упоении, – пространство моего романа – это ад для обывателя! Кошмар! Роман о красных дьяволах! О дьяволах, которые за бунт, за 68-й, за смерть капитализма!

– Кру-у-уто, – протянул Алёша.

Он слегка робел перед Артёмом. Авторы тех книг, что продаются в магазине и, тем паче, что лежат в библиотеке, для Алёши всегда были чуть ли не богами. Он не мог критиковать их и не мог им что-либо советовать. Спросил лишь только:

– А тебя опубликуют?

Автор в качестве ответа разразился длинной, впрочем, дьявольски правдивой речью на тот счёт, что нынче, в буржуазном мире, напечатать книгу, где вся правда, где такая критика, призывы к революции и честный, большевистский мат – почти что невозможно! Все издательства боятся – только и всего – боятся, что спустя день после выхода шедевра к ним нагрянут люди в чёрных масках с «плановой проверкой». Потому по телефону и сказали: «Не возьмём, мол, даже и смотреть не будем, потому что маленький объём».

– Объём! Ха! – возмущался автор. – Мне сказали, что не хватает ещё каких-то сорока тысяч знаков. Это просто отговорки! Я-то знаю, в чём причина!

И он нервно закурил.

– А что-нибудь добавить? – спросил Лёша. – Может, ещё мату?

– Нет, – сказал Артемий обречённо. – Больше там не влезет.

Пять минут они шли молча. Наконец, на горизонте возник книжный магазин.

– Зайдём? – спросил Артём. Потом добавил для чего-то: – А кто знает, может быть, в последний раз?

Алёша содрогнулся, но на книжки посмотреть он был не против. Парни вошли внутрь, сдали сумки в камеру хранения, и Артём тотчас куда-то испарился.

Лёша стал бродить меж полок, с любопытством глядя на большие разноцветные тома с красивыми рисунками. Однообразие серий почему-то породило у Алёши в голове вид батареи центрального отопления. Яркие цветные книжки с удовольствием разглядывал субъект профессорского вида. На полу присел патлатый парень («Не патлатый, а наш, контркультурный человек», – поправил себя Лёша). Парень, судя по всему, держал в руках часть третью первой книги восемнадцатого тома саги «Жизнь семи вампиров». Вероятно, денег у собрата по протесту не имелось, так что он читал сей труд, минуя буржуазный акт покупки.

Алексей от скуки и от любопытства взял с одной из полок первый опус, что попался под руку. Раскрыл посередине:

«Они ехали уже четыре леммы, то есть с самого восхода Эрны, а до Эпистемы оставалось ещё минимум пятнадцать арпуанов. Дивная Агладрфадрмадриэль достала из седельной сумки кробру жареной кидагзы, флягу гейлюссака, предложила их августиклавию Зарзару. «Матримона, – отвечал августиклавий, – если помнишь, Кавинтон нам запрещает вкушать пищу до восшествия Кефирра, а непослушание грозит ужасной Парадигмой». Дивная вздохнула и, воззвав ко всем жирондам на старинном гигильянском диалекте, положила вещи в седельную сумку вместе с ывщем и грпрздром. И они двинулись дальше, к Бамбарбейшей Пеларгонии».

Алексей раскрыл форзац и обнаружил карту западной Европы, только чуть-чуть искажённую: вместо Парижей и Мадридов были Бунды, Кунигунды и всё те же Эпистемы; Англия к тому же почему-то вдруг пришвартовалась к берегу Голландии, подписанной «Аргентум».

«Слишком сложно для меня», – решил Алёша и пошёл смотреть что-нибудь другое.

Послонявшись между «Дневниками одержимого Виагрой» и «Мучениями Минти Милоун», поболтавшись, как корабль без вёсел, от «Рассказиков под кайфом» к «Мести жареной свиньи», пройдя мимо книжек «Декоратор», «Аниматор», «Имитатор», «Дегустатор» и «Эвакуатор», он прибился к стойке, где толпилась куча тётенек учительского вида. Милые пастельные обложки в стиле Барби явно привлекали их к себе. «Гламур!» – гласила серия. Морщинистые руки пролетарок с жадностью листали книги «о богатых и успешных». Алексей достал одну из них, опять же наугад, и прочитал:

«До клуба было офигенно далеко, к тому же из-за пробок Porshe Лилианы ехал жутко медленно. «Послушай! – предложила Крис, сверкнув своей улыбкой с зубом с вделанным кристалликом Svarovski, – может, перекусим?». Она вынула из сумочки от Gucci пищевой бокс фирмы Vollrath и пакетик сока Rich. Лилиана возмутилась: «Ты что, хочешь, чтоб я снова стала толстой!? И к тому же, я испорчу макияж, а мы вот-вот приедем». «Я-то пользуюсь устойчивой MaxFactor, – отвечала Крис. – И думала, ты тоже». Лилиана удивилась этой фразе, так как видела недавно у подруги лак Rimmel. «Зачем она мне лжёт?». А Крис, тем временем, достала сигаретку Vogue, раскрыв «DaVinchicode» от DanBrown. Пробка еле-еле стала продвигаться…»

Алексею показался этот текст не очень интересным. Каково же было его удивление, когда во второй книге он нашёл всё то же самое! Ещё сильней Алеша удивился, обнаружив, что вторая книга вовсе не из этой серии. Напротив, на обложке значилось: «Антигламур!». Но продавцы, должно быть, не ошиблись, положив две серии с такими разными названиями на один стенд… Грустная училка вскоре унесла с собой «гламурный» том, а дива с голой поясницей и на шпильках избрала вещицу из противной серии.

Первой книгой в магазине, где Алёша понял все слова, являлась вещь с названием «Этикет для стервы».

«Стерва, – говорилось там, – не ковыряет в зубах вилкой, держит её в левой, а нож в правой, никогда не чавкает и не кладёт костей на скатерть. Если стерва настоящая, то ей вообще не придёт в голову пить чай, не вынув ложки!».

Это, без сомнения, было очень любопытно. Стремясь узнать побольше в женской психологии, Алёша проглядел труды «Стерва на кухне», «Стервы на работе», «Стерва и постель» и «Гороскоп для стервы». Оказалось, что в бабулькины рассказы, что, мол, «только после свадьбы» стерва никогда не верит. Верит она только в вещи прогрессивные, стервозные, такие, как фен-шуй, китайский гороскоп и магия друидов. «Интересно, есть ли в этих странных книгах что-нибудь насчёт Снежаны?» – рассуждал Алёша.

Его созерцание было прервано Артёмом, вышедшим внезапно из-за полки с кипой книг.

– А-а, вот ты где! – сказал писатель.

И тотчас же предъявил Алёше свой «улов»:

– Гляди! Вот это лучший автор в наше время! Я открыл его недавно… Но ты знаешь… – тут Артём понизил голос. – Это рупор Революции. Вождь. Гений. Просветитель. Если что…

Алёша понял: если что, – точней, не «если», а «когда» – когда начнётся Революция, писатель будет с ними. Он – один из Светочей прогресса, тех, кто борется бок о бок с ним, с Аркадием, с Артёмом…

Алоизий Омлетов.

– Что, стёбное имечко, да? А он постмодернист!

На обложке было нарисовано чего-то походящее одновременно на помойку, мужской член, труп шахида, унитаз и красную звезду.

– Нехило, – сказал Лёша. – А я это… я гламур смотрел… Там полкниги из названий брендов состоит.

– Полкниги? – вдруг задумался Артемий.

И внезапно закричал:

– Блин! Эврика! Придумал, мать твою!

Схватил Алёшу за рукав и поволок его из магазина:

– Всё домой, быстрей!

Спустя пару минут отчаянного бега в сторону общаги, он помиловал Двуколкина, который наконец-то смог понять, откуда спешка:

– Блин, Лёха, я придумал! Я придумал, где взять эти грёбаные тыщи! Напихаю в книгу всяких брендов! Надо торопиться, чтоб сегодня же закончить! Чтобы к вечеру… Блин, Лёха! Это ж, мать, ирония такая!

Спустя несколько минут два антиглобалиста уже ехали в трамвае, попрощавшись с мыслью добираться до общаги на своих двоих. Двуколкин с удовольствием подметил, что вагон весь грязный, что кондуктор зол, сиденья порваны, а пассажиры крайне недовольны. Увидеть эти вещи, как их обнаруживал Артём в своём романе, как давили на них все писатели, художники, все авторы любимой контркультуры, Алексей теперь считал изрядным революционным актом. «Всюду грязь, дерьмо, ложь», – произнёс он про себя. И поразился глубине сей мысли. Раньше, в бытность жителем Игыза, никаких подобных социальных обобщений он не делал!..

Артём молчал, всё думал о романе. Алексей смотрел в окно на город, почти ставший для него родным, на бессмысленно спешащие машины, мрачные дома, до половины скрытые рекламными щитами, и от скуки читал надписи на них: «Жажда подскажет», «Скушай Твикс», «Будь на связи». Возле светофора чей-то нездоровый ум додумался поставить банку колы в человечий рост. Невольно лезли мысли о том, как хорош, как чист, как честен был бы мир без всей этой рекламной ерунды, безмерных транспарантов («Сколько бы вышло портянок для ребят!»), без призывов днём и ночью купить Нечто, чтоб от этого стать Кем-то…

Алексеев глаз внезапно зацепился за довольно симпатичную особу. Она шла по тротуару мимо мега-банки с колой, отрешённая, духовная, протестная, с огромной рыжей шевелюрой. За спиной рюкзак с лицом одного символа Свободы, на ногах – решительные берцы, в руке – тубус. Алексей приник к стеклу. А вдруг это судьба?! И вот она уходит… Из трамвая к ней не прыгнуть, не подать сигнала, не позвать… Трамвай шёл быстро, девушка осталась позади. У Лёши защемило сердце. Кто она? Художница, наверно? И бунтарка… Девушка Аркадия? Двуколкин представлял её не раз. В той даме, без сомнения, красавице, чьё сердце отдалось соседу и чьего лица он даже не увидел (даже голос слышал только искажённым от волнения) для Алёши мысленно слились все правды, доблести, прикрасы… И образ самой Революции…

– Как ты считаешь? – спросил вдруг Артём. – Если попиарить Революцию с экрана телевизора – сработает?

– Не знаю, – отвечал Двуколкин.

– Думаю, сработает, – ответил сам себе Артём и снова замолчал.

Алёша вновь прильнул к окну, но рыжая Свобода уже далеко отстала от трамвая. Что она читает? Алоизия Омлетова? А слушает? Быть может, Ману Чао? «Эльфийскую рукопись»? Или музыку своих друзей-альтернативщиков? Возможно, курит травку. И когда она под кайфом, к ней, наверное, несложно подойти… Возможно, на досуге эта девушка нередко пикетирует посольства гадких стран, срывает глупые рекламные плакаты, борется за сельву Амазонии. «В этом мире есть живые люди! И мы победим!» – сказал Алёша про себя.

Но почему-то тяжело вздохнул при этом.

– «Мак-Пинк»! – громко объявил водитель через микрофон.

– Блин, докатились! – отозвался Алексеев друг. – Приехали вообще, блин! Это остановка раньше называлась «Тридцать лет Победы»! Что вообще такое!? Грёбаный притон – он что, пуп мира?!

Прямо за окном была Алёшина работа.

Это как-то сразу напрягло.

– Вот в этой вот столовке и забрали нашего Гургена, – продолжал Артём. – Ты был там? Мерзкое местечко! Лучше вообще не есть, чем есть там! Типа как «Макдоналдс».

– Да, конечно, – отвечал Двуколкин.

К счастью, он сумел сдержаться, чтобы не сказать: «Но ведь ты ел там, я сам видел!».

– Я не ел там никогда, – сказал Артём, как будто проникая в мысли Алексея.

– А скажи… – заговорил тот, прилагая все усилия к тому, чтоб голос не дрожал. – У наших есть предположения – кто предатель?

Литератор чуть подумал и сказал:

– Не знаю. Вероятно, кто-то не из тех, кто был вчера на сходке.

– Значит, есть ещё народ?

– Есть… Катька, потом девушка Аркадия… Ещё другие люди… Может, даже из Сети. Я мало кого знаю. Он сам держит связи.

– Кто? Аркадий?

– Да. Если он вчера так явно рассказал нам всю стратегию, то значит в нас – ну, то есть, в Вите, мне, тебе, Сергее, Жеке – он уверен.

– Я совсем недавно с вами…

В качестве ответа друг похлопал Лёшу по плечу.

– Ты наш. Мы тебе верим… Сам ведь понимаешь, что-нибудь скрывать в общаге от соседа, что живёт с тобой бок о бок, – нереально.

Алексей кивнул.

Он был как будто в безопасности. И всё-таки от заверения в доверии товарищей не стало лучше на душе. Нет, даже стало хуже. Стыдно ещё больше…

Двуколкин бросил полный неприятия взгляд на заведение, у которого они ещё стояли. И внезапно вновь приметил рыжую! Она опять успела поравняться с их вагоном.

Девушка всё так же вольно дошагала до дверей «Мак-Пинка», вытащила щегольской мобильник-раскладушку, на который для чего-то был подвешен розовый пушистик… Пальцы с ярким маникюром распахнули телефон, девица приложила «фичу» к уху, что-то там проговорила… А потом зашла в «Мак-Пинк».

Трамвай поехал дальше.

12.

На задней парте в полстола какой-то активист пространно изложил план усмирения Чечни. Там предлагалось разделить очаг конфликта на две части и одну продать, как некогда Аляску, а вторую сдать под управление казакам. Автор проекта тщательно расписывал казачьи или, может, лже-казачьи правила, которые желал увидеть в действии в Чечне. Огромным списком неизвестный перечислил наказания за проступки, описал казачий суд, казачьи казни, а в конце добавил стих:

 
И вот так Россия-мать
Наша будет процветать!
 

С другой стороны парты были нацарапаны слова: «Дави буржуев!», «Сионисты – прочь!» и «Крест на Святую Софию!» – всё один и тот же почерк. Вероятно, тут сидел пацан активный, антибуржуазный, но с немного искажённым мировоззрением. Но как знать, быть может, время сделает его соратником Алёши? Чтоб приблизить этот миг, Двуколкин начертал на парте:

«Парень! Не страдай фигнёй! Бросай весь этот трёп про сионистов и иди к нам, ультралевым!!!».

После этого Алёша с удовольствием взглянул на то, что получилось, и подумал: «Это будет первый шаг той агитации, рекламы, которую нам надо провести скорее, до начала Революции».

Вчера, весь вечер после книжного, ребята обсуждали эту тему. А потом пошли все на вокзал… Артёма и Радистку провожать.

В сумке Алексея уже находилось средство его личной пропаганды. Отныне ему было предназначено раскрыть глаза буржуям, подорвать общественное мнение, шокировать Снежану, показать всем близость Революции… Начнёт он послезавтра. Эти два дня Лёша выходной. Возможно, два последних дня перед Началом Величайшего… А может быть Концом. Своим концом.

Пока Алёша думал об Артёме. План писателя, с которым он вчера катил в одном трамвае, и который нынче был уже в Москве, казался самым дерзким. Нет, не зря Артём вчера спросил про телевизор. Их с Радисткой мысль – не больше и не меньше – была в том, чтоб бросить клич к восстанию с экрана мозгопромывателя. Иначе говоря, оттуда, куда смотрят самые инертные буржуи, из источника рекламы, лжи, убогих, засоряющих башку приколов, либеральной пропаганды.

Артём сказал, что он сначала думал записаться на ток-шоу. Сочинить слезливую историю. А лучше непристойную – так больше интереса. Или рассказать, мол, я – идейный феминист и урождённый марсианин, выступаю за избрание Грабового в президенты… Чем бредовее, тем лучше. А потом, уже на шоу, вдруг начать кричать о том, что все буржуи – свиньи, и пора сменить порядок.

«Всё это малоперспективно», – отозвался вчера вождь Аркадий. «Верно, – отвечал Артём. – Конечно, могут вырезать. Да если и покажут – слишком это мало. Так что на ток-шоу я пойду только в начале. До тех пор, пока не попаду в «За стенкой»».

«Ого-го!» – подумал Лёша.

В самом деле, роль в реальном шоу представлялась как удобный и нетрудный путь в телеэфир. «За стенкой» наблюдали почти все. Ругаясь и плюясь, буквально упиваясь дебилизмом шоу, население ежедневно познавало жизнь группы лиц в закрытом доме. Лица чрезвычайно интересно спали, ели, умывались, рассуждали ни о чём и каждый день ругались по вопросу – кто здесь круче? Кажется, у них там были конкурсы: какие, впрочем, Лёша был не в курсе. Каждый, разумеется, старался получить поддержку телезрителей (стоимость сообщения 1$ без НДС). В субботу кто-то непременно выгонялся на голосовании, в воскресенье появлялся кто-то новый. Вся эта волынка продолжалась года три. В итоге кто-то там как будто бы когда-то должен был словить какой-то приз… Двуколкин, повторимся, был не так внимателен ко всем этим деталям. Вся суть в том, что, постаравшись, можно было просочиться в эту передачу, зацепиться, научиться отправлять нужду под глазом камер, а уж там… Уж там хоть весь запризывайся к революции.

Вчера Радистка изо всех сил пила пиво и лишь изредка вставляла фразы типа «Это прям как на Верконе», «Это прям как в тот раз, когда вассал сеньоры Дальфи…» или «Солнышко, подай мне закурить, несчастной старой женщине». Рассказывал Артём. Радистка уже знала его план, и на её лице светилась то ли гордость, то ли предвкушение. «Мы с Катюхой пойдём вместе, – сообщил писатель. – Ну, для вида врозь, конечно. Но когда пройдём она и я – устроим там любовь».

Идея была старой, но рабочей. Девочка и мальчик, волею судеб попавшие на шоу, неожиданно влюбляются и – о, волшебная история! Поцелуи перед оператором должны добавить им очков в глазах народа. А потом – гарантия от вылета, поклонники… нет, лучше уж фанаты: им-то легче всех внушить, что хочешь. Например, идею Революции. С экрана. Ровно в девять ежедневно и с повтором завтра днём.

Виктор, разумеется, скривился и сказал, что глупое кривляние в подобной передаче не достойно их великой цели. Но Аркадию идея явно нравилась: она как раз сходилась с его мыслью бунта изнутри, посредством буржуазных форм. Поскольку метод был многоходовым, долгим, Катя и Артём решили отправляться сей же ночью. Оказалось, что билеты на какой-то проходящий поезд до Москвы они уже купили (потому-то парень и стремился поскорей закончить всю работу над своим романом).

Прыщавый и стеснительный Серёжа сообщил, что он создаст нечто такое, что парализует, вероятно, всю систему Интернет, прервёт работу множества контор. Возможно, это вирус, выводящий на экран вместо Exel красное полотнище с призывами к восстанию или что-то в этом роде. Вождь просил поторопиться. Жека (кстати, ночевал он на полу у них в общаге и второй день не ходил на улицу) сказал, что будет заниматься чем-то вроде авангардного искусства и перфомансов, ломать стереотипы. Виктор отказался сообщить свой план. Он поделился лишь с Аркадием, и то довольно неохотно. Вероятно, большевик страдал в душе из-за того, что состоит не в Комсомоле, а в дурацкой группе, где всё время говорят о непонятном Обществе Спектакля, постмодерне, сексуальной революции и прочей чепухе, совсем не пролетарской. Ещё Виктор возмущался тем, что вместо Мао на стене теперь висит огромный постер группы «Корни».

Лёша тоже рассказал о своём плане. Он был не настолько грандиозен, как у пацанов из шестьсот четвёртой, но весьма смел и конкретен. План был связан с заведением, где работал Лёша. Жаль, что вновь пришлось наврать парням: Двуколкин сообщил, кое-что устроит в том кафе, где трудится. Конечно, это кафе не было вселенским средоточием буржуев… (То есть было, но пришлось об этом умолчать). Но всё-таки идею признали неплохой.

… Прошло пол-лекции, а он до сих пор не раскрыл конспект. Нет, даже не достал его из сумки. Тяжко вздохнув, Алёша решил всё-таки извлечь свою тетрадку на свет Божий. С ней бок о бок было Средство. Активист потрогал его, ощутил ласкающую гладкость. Очень захотелось ещё раз достать своё сокровище, погладить, посмотреть, попредвкушать, что будет послезавтра. Но, конечно, это было бы безрассудно и грозило окончательным провалом для всей группы. Мысль о том, что по дороге к общежитию Алёшу может просто так взять да и обыскать милиция – пугала, но не очень. Добавляла куража.

Даже со своей последней парты Лёша видел, что мелок в руке у препода дрожит, очки надеты криво (одно стекло – вверх, а другое – вниз), а график на доске волнистый и какой-то боязливый, неуверенный. Все эти наблюдения привели Двуколкина к печальным заключениям о несовершенстве мира и бессмысленности жизни вне восстания. К тому же, он так и не понял, о чём график…

…Перед тем, как провожать писателя с Радисткой, группа посмотрела фотоматериалы. Это были псевдоснимки, сделанные некими друзьями их вождя Аркадия для помещения в Интернете. На экране ноутбука Алексей увидел Революцию. Впервые.

Толпа в афганских шапках вокруг флага США, почти сгоревшего. Танк у парижской Триумфальной арки. Девушка – усталая, не очень-то красивая, но воодушевлённая, – а с ней, на заднем плане, мостовая в дырах, грязь, клочки плакатов и большое жерло пушки в городском пейзаже. Полицай, ногами избивающей студента. Вдруг прозревший клерк – костюм, рубашка, галстук – и Калашников в руках. Разбитая витрина. Перевёрнутый трамвай. Безмерная, сожравшая весь кадр толпа с плакатами в иероглифах. Влюблённые на фоне развалившегося здания. Стройный ряд английских полисменов – и идущие на них ребята в чёрных куртках, в касках, в наколенниках и шлемах для скейтборда. А потом горящий грузовик, рвущий кордон. Изодранный плакат с лицом какого-то буржуя. Миллион чилийских флагов, миллион чилийских женщин с чёрными глазами и улыбками. Печальный бывший президент. Колонна в чёрных масках посреди проспекта. Бородач в зелёной форме на балкончике. Костры и Тадж-Махал. Костры и Кремль. Костры и Бранденбургские ворота. Красный флаг над Пентагоном…

На одной из фоток помещён был сам Аркадий – чтобы люди позже узнавали. Он держал флаг, бывший некогда российским, но теперь лишённый голубой и белой полосы – красную ленту. Кое-что из «иллюстраций» было сделано намеренно нечётко, как бы набегу, непрофессионально, с телефона, кое-как – для реализма.

– Я хочу туда, – сказал вчера Алёша.

А Аркадий улыбнулся и ответил:

– Все там будем.

Это означало, что их дело – Революция – не так уж просто и красиво, как на первый взгляд.

Алёша посмотрел на однокурсников и понял: ведь никто из них не знает о Грядущем! А Двуколкину – подвластно то, что будет. В том числе с похмельным преподом. Он знает нечто более важное, чем график и его смысл!

Коротая время до конца занятия, Алексей чертил на парте звёзды, а потом обдумывал свой план. Пощупал ещё раз «оружие» в сумке. Рассуждал, как сделать всё красиво, незаметно, максимально эффективно. А потом на ум явилась Лиза… Всё оставшееся время Алексей мечтал о том, как они будут вместе строить баррикады.

Как только пара кончилась, он тут же умотал. Задвинул остальные. Забрал куртку в гардеробе, вышел на крыльцо и двинулся домой, в общагу, весело пиная листья – символ уходящего режима.

Послезавтра ему снова нужно будет пробираться по нутру «Мак-Пинковской» подсобки. Тайно. Оглянувшись, не увидев людей рядом, Алексей достал из сумки компакт-диск – записи концертов самой мегазлобнореволюционной группы «Свирепые ёжики». Не всё же слушать Бритни Спирс. Дрожите, буржуины! Посмотрим, как вы захлебнётесь «Кока-колой», как вы поперхнётесь мерзким сэндвичем, когда вместо привычной чуши в заведении заиграет Это!