Текст книги "Маленькие музыканты"

Автор книги: Мария Страхова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

ЧИЖИК

Вы думаете, я расскажу вам про птичку? Нет! Чижиком учитель называл самого маленького своего ученика.

Круглой темноволосой головкой, острым носиком и внимательным взглядом блестящих чёрных глаз малыш в самом деле напоминал эту маленькую птичку.

Чижик был первоклассником. В первом классе музыкальной школы, как и в обычных школах, детей обучали чтению, письму и счёту, но два раза в неделю занимались исключительно музыкой.

Эти дни были для Чижика самыми счастливыми днями: он учился играть на рояле.

Его преподаватель, известный пианист, занимался и со студентами и со школьниками.

Уроки с малышами обычно проходили в классах консерватории.

Чижик поднимался по широкой консерваторской лестнице.

Взобравшись на третий этаж, он пошёл длинным коридором мимо ряда плотно закрытых дверей.

Тут малыш замедлил шаги: за одной дверью слышался рояль, за другой – насвистывала флейта, там – гудела виолончель. Чижик любил разнообразие музыкальных звуков.

Вдруг мальчик остановился: звонкий женский голос легко выводил нежную трель.

Чёрные глаза мальчугана заблестели. Покачивая в такт головой, он тихонько запел, подражая колоратуре, потом засмеялся и, мягко подпрыгивая, побежал к своему классу.

На двери он увидел бумажку. Синим карандашом было написано: «Владимир Николаевич болен. Уроки отменяются. Справиться в учебной части».

Чижик подёргал ручку – заперто! Грустно побрёл он по коридору.

У окна стояли студенты – ученики Владимира Николаевича. Они весело о чём-то разговаривали и громко хохотали. Чижик подбежал к студентам.

– Здравствуйте! – сказал он, поднимая вверх голову.

– Здорово, Чижик!

– Владимир Николаевич заболел?

– Да.

– Он очень болен? – тревожно спросил мальчик.

– Лежит.

– Вы у него были?

– Нет ещё.

– Спасибо! – И Чижик помчался по коридору.

Учитель лежал в постели.

– Чижик! Милый мой! – удивление и радость вспыхнули в глазах больного. Мальчик улыбнулся.

– Хорошо, что я пришёл? – спросил он, вглядываясь в побледневшее лицо.

– Очень хорошо! – пианист не отрывал ласкового взгляда от маленького своего ученика. – Присаживайся, дорогой!

– Как вы себя чувствуете? – забравшись на стул, робко спросил мальчик.

– Плоховато: ты пришёл, а я лежу. Не могу с тобой заниматься.

– Я не заниматься, а проведать… – тихо объяснил малыш, с сожалением глядя на больного.

– Неприятно, что ты остаёшься без уроков. Именно ты. Взрослые сами умеют работать, а ты – несмышлёныш… С руками у тебя беда: первый палец торчит и подвёртывается. За твоими руками надо следить. Всё, что наладилось, забудется. Некстати я захворал!

Пианист сказал это с досадой и откинул голову на подушку. Мальчик привык видеть учителя здоровым, сильным. Сейчас он посмотрел в расстроенное лицо и перевёл внимательный взгляд на руки. Как любил он следить за большими, ловкими руками пианиста, когда уверенно и быстро двигались они по клавиатуре и рояль звучал, будто оркестр! Он помнил движение каждого пальца!

Чижику стало жалко учителя и захотелось его успокоить.

– Ничего, Владимир Николаевич! Я сам буду заниматься!

– Напутаешь…

– Не напутаю, честное ленинское, не напутаю!

– Хорошо, – радуясь его горячности, ответил учитель. – Спасибо, что навестил.

– Поправляйтесь, пожалуйста, скорее!

Чижик пришёл домой, сел за рояль и задумался. Что он станет делать без учителя?!

«Вдруг бы в комнату вошёл Владимир Николаевич?» – представил себе мальчик, и ему захотелось, чтобы всё было, как на уроке.

Придвинул к роялю другой стул.

– Здравствуйте, Владимир Николаевич! – сказал он, глядя поверх стула, будто учитель на самом деле сидел рядом, и ответил тоном учителя:

– Здравствуй, милый Чижик! Как поживаешь?

– Спасибо, хорошо.

– Приготовил урок?

– Занимался…

– Какие у тебя гаммы?

– Гамма соль бемоль мажор и ещё ре бемоль мажор, и всё старое.

– Так. Сыграй мне, пожалуйста, ре бемоль мажор и следи за первым пальцем, чтобы не торчал и не подвёртывался.

Мальчик старательно проиграл гамму, и воображаемый учитель сказал:

– Правильно, Чижик. Гамму ты играешь хорошо.

И за самого себя Чижик по-настоящему широко улыбнулся.

– Как соната Клементи и как твои этюды поживают? – спросил воображаемый учитель.

– Какой этюд играть? Тридцать второй?

– Да, – ответил он за учителя и начал играть этюд.

– Первый палец, милый Чижик, надо ставить таким образом, – и мальчик показал, как всегда показывал ему учитель.

Так Чижик играл в урок. Игра эта ему очень нравилась. Ему было приятно, будто он на самом деле занимался с любимым учителем.

Прошло несколько дней.

Однажды после игры в урок Чижик занялся волчком. Вдруг зазвонил телефон. Мальчик снял трубку.

– Слушаю!

– Это ты, милый Чижик? – издалека спросил голос учителя.

– Я, Владимир Николаевич! – обрадованно закричал мальчик.

– Ты, наверно, всё перезабыл?

– Нет, не всё! – ответил ученик и засмеялся.

– Завтра утром приходи в консерваторию.

– Хорошо! Приду! – весело крикнул малыш.

Никогда ещё Чижик не радовался так, как в этот день. Консерваторский дом сегодня казался ему милее всех домов.

Вот и Чайковский сидит на своём месте, среди по-осеннему жёлтых берёзок… Проходя мимо, Чижик поклонился:

– Доброе утро, Пётр Ильич!

Чижик знал, что рядом с Чайковским должен был стоять мальчик-скрипач и что это ему композитор делает знак рукой. И хотя мальчика не было, но Чижик его себе ясно представлял и тихонько сказал:

– Здравствуй, скрипач!

Он, как всегда, прочитал надпись над колоннами главного входа: «Большой зал».

«Вырасту – буду играть в Большом зале», – подумал Чижик и подпрыгнул от радости. Подходя к своему классу, мальчик услыхал за дверью недовольный голос учителя:

– Если я заболел и не занимался с вами, это не значит, что можно бездельничать! Сегодня не поработали, завтра не поработали – и вы отстали!

Из класса вышел тот самый студент, кто громче всех хохотал в коридоре. Чижик несмело взялся за ручку двери.

– Здравствуйте, Владимир Николаевич! – смущённо сказал малыш, робко глядя на недовольного учителя.

– Здравствуй, Чижик! Садись!

Чижик сел за рояль и начал играть.

– Удивительно! Тебе кто-нибудь показывал?

– Не-ет.

– Что у тебя ещё?

– Пьеска и упражнения.

– Да, помню. В номере тридцать втором первый палец на левой руке здорово пошаливал.

Чижик уверенно сыграл и то и другое.

– Ну, сознавайся, с кем ты занимался?

– Ни с кем, Владимир Николаевич. Я… просто играл в урок. – И Чижик рассказал учителю, как он это делал.

Музыкант слушал и улыбался.

– Молодец! – сказал он. – Давай дневник!

В дневнике учитель поставил крупное «пять».

Малыш закинул голову и удивленно взглянул на учителя.

– Играл понарошку, а получилось взаправду… – и он так забавно развёл руками, что учитель не выдержал: подхватил его, маленького, лёгкого, и крепко-крепко прижал к груди.

– Милый ты мой мудрец! – сказал он и быстро зашагал с ним по комнате. – Хочешь, я тебе сыграю? – тихо спросил Владимир Николаевич.

– Хочу, – так же тихо откликнулся мальчик. Пианист подошёл к роялю и начал играть. Как всегда, Чижик следил за пальцами пианиста, но сейчас ему казалось, что учитель играл особенно хорошо. Он играл для него, для Чижика…

Владимир Николаевич рассказал всем своим ученикам про затейливого малыша. И теперь, если кто-нибудь из них недостаточно работал, учитель говорил:

– Милый мой, вы бы поиграли в урок, как Чижик.

НЕОКОНЧЕННЫЙ ВАЛЬС

– Ну, будущие композиторы, сегодня мы продолжим наш разговор о вальсе, – сказал учитель.

Ребята гордились тем, что их молодой учитель – известный композитор, но самое главное заключалось для них в том, что он был добрый и весёлый.

Вот и сейчас он стоял у рояля и поглядывал на учеников так, будто собирался рассказать им нечто очень забавное.

– На прошлом уроке мы с вами говорили о вальсе. Вы не забыли?

– Нет! – дружно ответили ученики.

– Каким размером пишутся вальсы?

– Три четверти! – откликнулись ребята, и громче всех Дима.

– Правильно! Дома проиграйте и разберите, как написан вальс. Недавно вас водили в Большой театр. Какой замечательный вальс вы там слышали?

– Вальс цветов из балета «Щелкунчик»! – крикнул Дима.

– Что ты орёшь? – прошептал Алик, недовольно взглянув на товарища.

Дима засмеялся.

– Ничего смешного нет! – Алик отвернулся.

– Слушайте внимательно! – раздался голос учителя. Он сел за рояль, откинул курчавую голову. Крупные руки с подвижными пальцами побежали по клавиатуре.

Ребята сидели неподвижно. Подперев круглую, румяную щёку кулаком, Дима слушал, опустив глаза.

Диме нравилась музыка нежная, певучая. Он любил Чайковского, Глинку. Сейчас ему казалось, что он видит лёгкий, воздушный танец белых лебедей.

Худощавый смуглый Алик тоже вслушивался в вальс. Алику, как и всем, нравился Чайковский, но больше всего он любил песни.

Сергей Иванович встал из-за рояля и, подойдя к классной доске с нотными линейками, стал объяснять и писать мелом мелодию вальса. Все внимательно слушали, один Алик задумчиво смотрел мимо учителя.

…Алику вспомнился Зелёный театр, хор поёт песню, протяжную, грустную песню.

А Сергей Иванович, говорил:

– Вот что, ребята, даю вам неделю сроку, пусть каждый из вас напишет вальс. Кому особенно удастся, тот будет играть его на концерте.

Дима пришёл домой, немного отдохнул, потом приготовил уроки. Подошёл к окну – за стёклами падал снег. Снежинки, плавно кружась, плясали в воздухе.

– Та-та-та, та-та-та, – запел Дима. Ему казалось, что снежинки опускаются на землю, танцуя вальс…

– Уроки сделал? Пойди побегай на лыжах, – послышалось за его спиной.

– Бабушка, я за роялем посижу…

– Рояль твой из угла не убежит. Ты что-то осунулся и побледнел. – Бабушка погладила Диму по щеке.

– Мне надо вальс писать.

– Одевайся и не расстраивай меня. – Бабушка вышла из комнаты. Дима вздохнул и взялся за приготовленную одежду.

На улице метелило.

Деревья стояли, опушённые инеем, – белые-белые. Снежинки кружились под порывами ветра. Дима скользил на лыжах и напевал. От движения ветра, от падающих снежинок как-то сама собой рождалась мелодия. Она казалась Диме и знакомой и незнакомой.

Вернувшись домой, он сразу сел за рояль.

– Я буду писать вальс. Не мешай мне, бабушка.

Бабушка молча вышла. Дима задумчиво перебирал клавиши. Взял несколько аккордов. Сидел, тихо мурлыкая.

«Всегда следи за звучностью и выразительностью мелодии», – вспомнился Диме совет учителя.

Мальчик закрыл глаза и тихонько запел. Он пел без слов и от переполнявших его звуков раскачивался, как травинка, колеблемая ветром, потом вскочил из-за рояля, достал нотную тетрадь и, стоя у стола, начал быстро ставить на узких нотных линейках кружочки, как булавочные головки.

Напевая, приставлял к ним палочки, соединял их чёрточками. Писал, потом присаживался к роялю, проигрывал написанное. Он радовался, что звуки, которые его переполняли и, казалось, гудели в голове, – эти звуки пойманы и стоят на линейках.

Он долго работал, не замечая времени. Вошла бабушка.

– Пора и честь знать: скоро девять!

Он спросил, не отрывая быстрых пальцев от клавишей.

– Уже?

За ужином мурлыкал.

– Ешь, как все люди едят, – учила бабушка. – За столом вести себя не умеешь!

– Извини, бабуленька.

Укладываясь спать, Дима попросил:

– Бабушка, пожалуйста, включи радио. Может, музыка.

Дима засыпал. Ему казалось, что вокруг постели вьются белые снежинки. Это не снежинки, а маленькие танцовщицы. На них пышные снеговые юбочки, как на тех, что танцевали в Большом театре. Крохотные ножки в белоснежных туфельках. Это не ножки, а нотные знаки. Они сами поют и танцуют, танцуют вальс снежинок…

В этот вечер Алик тоже сидел за роялем, играл, записывал, зачёркивал: чувствовал, что делает не то. Всё ему не нравилось! Огорчённый, захлопнул он крышку рояля и побежал к матери. От плиты шло тепло и вкусно пахло печеньем. Мать с вязаньем сидела у окна.

– Что, Аленька?

– Не получается, – буркнул Алик.

– А у меня получается, – весело сказала мать. – Работа хорошо получается. Кончаю свитер, и на ужин ты получишь пирожок.

– Лучше бы вальс получился, – уныло протянул Алик.

– Вальс? – ответила мать, быстро шевеля спицами. – По-моему, вальс – это трудно. Но нужно терпение. Не выходит, не выходит – и выйдет, – успокаивающе сказала мать, продолжая своё вязание.

Это была самая тяжёлая неделя в жизни Алика.

Каждый день, приготовив уроки, садился он к роялю. Добросовестно придумывая вальс, он видел, что в нём нет ни красоты, ни лёгкости. Он работал без увлечения.

Недовольный, сам не замечая, он переходил на песню.

Песня была верным другом! Её не надо выдумывать: песня сама входила в комнату. Алик сидел и, полузакрыв глаза, раскачивался в такт одолевавшей его песне. Пальцы уверенно двигались по клавиатуре, находили нужные звуки, и легко и вольно складывалась широкая, протяжная русская песня.

– Как хорошо ты играешь! Что это? – спросила мать.

– Это… – Алик перестал играть и глазами, в которых как будто остался след песни, задумчиво посмотрел на мать. – Так просто…

В день урока Дима спросил Алика:

– Написал?

– Нет, – хмуро ответил Алик.

– Почему?

– Не клеится.

– А у меня склеилось!

– Покажи! – Алик потащил его к роялю.

– На уроке услышишь. – Дима вырвался и побежал вокруг парт.

– Думаешь, гоняться буду? Не хочешь – и не надо! Алик сел на своё место и стал просматривать нотную тетрадь. В класс вошли трое ребят.

– Вальс написали? – звонко спросила черноглазая девочка, покрасневшими пальцами расстёгивая ремень сумки.

– Я – да, – солидно ответил смуглый кудрявый мальчик.

– А ты, Дима?

Дима шёл, как жонглёр, держа на указательном пальце вытянутой руки карандаш.

– Да! – сказал он, подхватывая карандаш и решительно подходя к роялю.

Один за другим в класс входили ребята.

– Закройте дверь, – попросил Дима.

Ребята сгрудились вокруг рояля. Лёгкая мелодия полилась непринуждённо, весело.

– Это снежинки, а это ветер, – объяснял Дима.

Алик слушал. Ему нравилась Димина работа, и стало ещё досадней, что сам он не смог написать вальса.

– Неплохо, – сказал Сергей Иванович, входя в класс.

Ребята врассыпную бросились по местам.

– Останься, – сказал педагог Диме. – Внимание! Начинаем!

Нежный, певучий, зазвучал вальс. Кто-то кашлянул. Ребята недовольно зашикали.

Стоя у рояля, Сергей Иванович внимательно слушал. По лицу учителя ребята видели, что вальс ему нравится.

Музыка ускорялась. Склоняясь к клавиатуре, Дима встряхивал головой. Пряди густых светло-русых волос задорно вздрагивали.

Вальс замедлялся. Несколько плавных аккордов, и Дима вопросительно взглянул на учителя.

– Хорошо! Здорово! – послышались голоса ребят.

– Да, снежинки танцуют, – сказал учитель, беря ноты с пюпитра и просматривая. – Три части. Верно. Переходы звучат мягко. Но в чём твой недостаток, ты знаешь?

– В чём? – с интересом спросил Дима.

– В паузах. Смотри у Чайковского – как он умел пользоваться паузой! Возьмём «Времена года». Помните «Осень»? – Сергей Иванович мягко проиграл начало пьесы. Ребята внимательно слушали. – Вот, – сказал Сергей Иванович, – пауза! Пауза – дыхание мелодии. Когда мы говорим, мы ведь тоже делаем паузы, так?

– Так! – ответили хором ребята.

– Когда пишете, пойте вслух, и вы найдёте все нужные паузы. Понятно, в чём твой недостаток?

– Понятно! – весело ответил мальчик, беря ноты с пюпитра.

– Справишься?

– Справлюсь!

Садясь, Дима взглянул на Алика.

– Что ты?

– Ничего!

Хмурые, обиженные глаза спугнули Димину радость.

– Алик, – раздался голос учителя, – как твой вальс?

– Я… у меня… я не кончил, – вставая и краснея, ответил Алик.

– Почему?

– Не знаю. Не получилось… – Алик опустил глаза.

– Поработай ещё, – сказал Сергей Иванович, как бы не замечая его смущения.

Урок продолжался. Вальс играла тоненькая Таня, потом черноглазый солидный Витя.

Сергей Иванович делал замечания. Когда Дима взглядывал на Алика, он видел то же хмурое лицо.

Учитель вышел из класса, ласково улыбнувшись Диме. Алик заметил это и ещё острее почувствовал горечь своей неудачи.

– Ой, Димка! Вальс ты написал! – Витя подбежал к парте. – Покажи тетрадку. Про паузы это он правду. Ты только сделай паузы, и вальс мировой!

– Алик, а ты не написал? Шляпа! Чего же ты?

Алик выбежал из класса.

В коридоре стоял весёлый гул, как всегда во время перерыва.

– Алик, ты куда? – окликнул кто-то.

– Руки мыть, – на бегу ответил Алик.

Он добежал до тёмного тупика в конце коридора. Остановился. Из-под крана в раковину капала вода. Алик прислонился к стене и замер. Вдруг он услыхал – кто-то бежит. Ближе, ближе… Дима, запыхавшись, схватил и сжал холодную руку Алика сильной горячей рукой.

– Почему ты убежал? – торопливо спросил он. – Не стыдно?

– Мне просто… Я хотел один… – несвязно отвечал Алик. – Шумно… Не люблю я… – Ему было стыдно признаться, что он завидовал и что его мучило это неприятное чувство.

– Не ври, пожалуйста! – решительно и быстро заговорил Дима. – Не притворяйся!

– Отстань! – сердито отмахнулся Алик.

– Не отстану! Потому что нечестно! Не из-за шума убежал. Всегда у нас шумно. Не вырывайся! Всё равно не выпущу! Я написал вальс, я не виноват. Ну, скажи, виноват я или не виноват? – настойчиво спрашивал он, стараясь заглянуть в глаза Алику.

– Не виноват! Пусти!

– Не пущу! – Дима прижал товарища к стене и посмотрел в глаза. – А я виноват, что у тебя вальс не вышел? Скажи, я виноват, что не вышел?

– Нет! – буркнул Алик.

– Так чего же ты злишься, если не выходит? Спросил бы! Почему ты раньше не сказал, что у тебя не выходит?

– Ты сам писал, и я сам хотел.

– Ты сам, я сам. Главное не «сам», а главное – музыка! – раздельно выговорил Дима.

Раздался звонок.

– Хватит! Побежим! – Дима подтолкнул Алика и на ходу весело сказал: – После уроков останемся в классе, и ты увидишь, что напишешь вальс. Обязательно напишешь! Обязательно!

После уроков мальчики остались в классе.

– Давай сперва посмотрим мой вальс, потому что он вышел, наметим паузы, ладно?

Они уселись рядом у рояля.

– Ты играй, – предложил Алик, – а я буду петь.

– Хорошо! – Дима вытер руки платком и заиграл свой вальс. Алик запел высоким звонким голосом.

– Пауза! – сказал он, останавливаясь и переводя дыхание. – А у тебя её нет!

– Постой! – Дима, играя, сам пропел мелодию. – Поймал налима! – радостно сказал он, отмечая карандашом.

Так они пропели вальс и наметили все нужные паузы.

– Ты поёшь, и я ясно слышу недостатки. Вот эта фраза: тут однообразно! Видишь? Надо вниз, потом подняться вверх и опять нырнуть вниз. А с этого ре подняться на фа диез. – Дима проиграл.

– Так лучше, – подтвердил Алик. – Она круг такой сделала, снежинка, да? Ветром её вверх-вниз. – И в первый раз Алик улыбнулся, и, радуясь его улыбке, улыбнулся Дима.

– Хорошо? Да?

Алик кивнул головой.

– Знаешь, – руки Димы замерли на клавиатуре, – в Союзе композиторов есть зал. Там собираются и показывают, кто что сделал. Советуются. У всех ошибки бывают. Ты не видишь, а другой видит. Потом и мы с тобой туда будем ходить, когда вырастем. Скорей бы стать настоящим музыкантом! Давай свой вальс!

– Я его не окончил, мне не нравится… – Алик поморщился, как от боли.

– Теперь ты играй, а я буду петь, сказал Дима.

– Первую часть я сделал, – говорил Алик, снова хмурясь, – первую и половину второй, а потом не мог. Пробовал, пробовал – всё не то! Вот видишь?

– Играй!

Алик заиграл. Дима запел.

– Правда неинтересно, Алик. И знаешь, почему?

– Да?

– Он у тебя какой-то не танцевальный. Под вальс надо, чтобы хотелось танцевать, а тут не хочется. Алик… – Глаза Димы хитро прищурились.

– Что?

– Ты можешь сразу написать вальс.

– Как это?

– Видишь, – Дима перелистывал свою нотную тетрадь, – я сперва начал так. – Он проиграл. – Ничего?

– Хорошо!

– Это не то… это просто вальс. А я хотел вальс снежинок. И написал тот, что играл на уроке.

– Ну и что?

– А ты возьми вот этот, первый… Допишем его, и у тебя будет вальс.

– Что-о? Я возьму твой вальс? И выдам его за свой? Да ты с ума сошёл!!!

Алик насупил брови и сердито взглянул на Диму. Схватил с пюпитра ноты, с шумом отодвинул стул и побежал к своей парте.

– Алик, что ты? Я ведь хочу тебе сделать лучше.

– Лучше! Слизывать чужое да выдавать за своё! Ещё говоришь про композиторов! «Помогают, помогают», – передразнил он, сердито запихивая ноты в сумку.

– Какой ты злой, Алик!

– Пусть злой, но честный! – крикнул Алик и выбежал из класса.

Это произошло так быстро, что Дима ничего не успел сообразить. Пока он складывал ноты и спускался вниз, Алик убежал.

Дима выбежал на улицу, увидел товарища и крикнул:

– Алик! Алик!

Крик будто подстегнул Алика – он рванулся и скрылся за углом.

На следующий день были занятия только по специальности. В школе с утра до вечера звучала музыка.

По роялю Алик и Дима занимались у одного преподавателя. Алик играл раньше, Дима потом.

Обычно Алик ждал товарища, и они вместе шли домой. В этот день Алик не стал дожидаться Диму. Когда Дима вошёл в класс, Алик кончал урок. Он знал, что вошёл Дима, но не оглянулся. Торопливо сложил ноты, попрощался с учителем и ушёл. Он остановился у двери, потому что услыхал, как Дима заиграл свой вальс. Он сердился на товарища, но не мог отойти от двери – стоял и слушал…

Весёлая и нежная, лилась мелодия. Хорошо!

Потом заиграл учитель. Алик это сразу понял: смело, сильно, чисто и необычайно красиво зазвучал Димин вальс.

Алик промучился всё воскресенье. Писал, но понимал, что получается не то! Выходило скучно, некрасиво и невесело.

Когда Сергей Иванович на уроке спросил:

– А как твой вальс, Алик?

Алик встал и ответил, опуская глаза и хмуря брови:

– Я его ещё не кончил…

– Что же ты не помог товарищу, Дима? Сам так удачно написал, а помочь не хочешь?

– Мы занимались, – ответил Дима, и его щёки залились румянцем.

Алик хмуро молчал.

– Что у вас произошло? – глядя на смущённые лица мальчиков, озабоченно спросил учитель.

– Они оставались! Занимались! – подтвердили ребята.

– В работе очень важно посоветоваться. Тебе нравится Димин вальс?

– Да! – живо ответил Алик и открыто взглянул в глаза учителю.

После урока Дима побежал за товарищем.

– Алик, не сердись на меня! Я думал, как лучше сделать, – объяснял Дима. И хотя Алик делал вид, что читает о соревновании классов «А» и «Б», Дима почувствовал, что Алик не читает, а слушает его.

– Останемся сегодня, – попросил он. – Мне бы так хотелось, чтобы ты окончил свой вальс. – Он сжал руку товарища. Алик повернулся к нему. Дима смотрел с таким беспокойством, что Алик поверил ему.

После уроков мальчики снова остались вдвоём.

– Ну, давай твой вальс!

– Как он мне опротивел! Я его и слушать не хочу!

– А что хочешь слушать?

– Краснознамённый хор! Ой, вот бы послушать! Я больше всего люблю песни!.. Вот! – И тихо, а потом громче заиграл он «Полюшко».

Он встряхивал головой в такт песне, и Диме казалось, что он видит другого Алика. Всегдашний Алик – малоподвижный, а этот стремительный, окрылённый…

– Здорово! – сказал Дима.

Алик заиграл, но не «Полюшко». Это была какая-то новая песня. Вначале тихая, спокойная, она лилась широко и вольно. Радостно было её слушать. Песня убыстрялась, веселела, и вот она звенит так легко и задорно, что хочется плясать.

– Алик, что это? – не вытерпел Дима.

– Это? – Алик отнял руки от клавиатуры неохотно и даже, как показалось Диме, сердито.

– Это просто так. – С лица его исчезло выражение задора, и он опять стал похож на обыкновенного тихого Алика.

– Что? Что? – спрашивал Дима, тряся товарища за плечо.

– Ничего. Просто играл, и всё.

– Это твоё?

– Да-а, – неохотно протянул Алик.

– Ты записал?

– Нет.

– «Просто»… «да»… «нет»! – передразнил Дима. – Какой ты глупый, Алик! Чудесная песня! Надо сейчас же её записать!

– Ну и записывай!

– Какой ты, Алик, бестолковый! «Ну и записывай»! – передразнил Дима. – Да если мы не будем работать, так ничего и не получится! Вот у меня вальс получился. А у тебя получится песня! Очень хорошая песня! Играй, я сам запишу! Вместе выступим на концерте! Я буду играть свой вальс, а ты песню, здорово, а? Играй скорее, Алик, ты как рыба какая-то мороженая! Играй!

Алик на мгновение зажмурил глаза, потом тихо заиграл. Дима стал записывать.

– Погоди! – остановил Дима. – Проиграй снова эту фразу.

– Вот привязался, – ворчал Алик, но послушно переигрывал. Потом он и сам увлёкся и спрашивал Диму, останавливаясь:

– Записал? – и повторял одно и то же место несколько раз, вслушиваясь и поправляя, как ему казалось лучше.

Ранние зимние сумерки заглянули в класс, а два маленьких музыканта всё еще работали, не замечая времени.

Алик заглянул в тетрадку.

– Сейчас конец! – Он снова заиграл.

– Милые мои, да что же это такое? – В класс вошла уборщица. – Что за беспорядки! Все ушли, а вы тут шалить остались.

– Мы не шалим. Мы песню пишем, пожалуйста, не мешайте! Сергей Иванович ушёл? – спросил Дима.

– Одевается.

– Алик, погоди! – Дима стрелой вылетел из класса, побежал в раздевалку.

Сергей Иванович на ходу надевал перчатки.

– Сергей Иванович, погодите!

– Ты ещё здесь? – удивлённо спросил учитель.

– Сергей Иванович, пойдёмте на минуточку! Какую песню Алик сочинил! Я записал. Он будет песни писать классические!

Сергей Иванович снял шубу и быстро пошёл вслед за Димой.

– Вы разберёте?

– Хорошо, хорошо, – ответил Сергей Иванович, с интересом глядя в нотную тетрадь, где наспех, карандашом была записана песня.

Он играл, а маленькие музыканты стояли и слушали.

– Дай карандаш! Вот здесь, по-моему, лучше так: в правой – пауза, а мелодию перевести в левую, – учитель пропел и исправил. – Правда, так лучше?

– Лучше, Сергей Иванович! – восторженно крикнул Дима. – Лучше!

– Хорошо! – учитель встал из-за рояля. – Ах ты, молчальник, – сказал он, подняв лицо Алика за острый подбородок, – молчал, молчал – и высидел!.. А как твой вальс?

– Я его не окончил…

– Ну что ж! Мы пока так его и назовём – «Неоконченный вальс». Но ты ведь его кончишь, да?

– Да, – уверенно ответил Алик, глядя в добрые глаза учителя.