Текст книги "Лебединая дорога"

Автор книги: Мария Семенова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Я надеюсь, вы, двое храбрецов, хоть победили того, с кем дрались?

***

Торгейра вымыли и одели, а потом накормили так, как он не ел уже давно…

– Мюсост, – сказал сын Гудмунда, взяв в руки кусок пахучего светлого сыра. – Козий мюсост. Я, кажется, уже забыл, каков он на вкус…

Одежду ему Хельги подарил свою собственную. Она не очень-то пришлась Торгейру впору: Хельги был великаном, а сын херсира вышел ростом как раз в отца, то есть Хельги по плечо. Но лучшего наряда он для себя не желал.

– Я сразу узнал этот корабль, как только высунул из-под палубы нос, – рассказал он Виглафссону. – Я бы, конечно, не понял, что ты – это ты… Даже если бы ты был без шлема. Но я кое-что понимаю в кораблях и в драккаре ошибиться не мог. Однако в последний раз, когда я его видел, на нем ходил Рунольв Раудссон. Вот я и стал гадать, к кому же он мог угодить!

Весла пестрого корабля раскалывали поверхность воды. Корабль шел обратно к островку – там ждал Халльгрим, и незачем было его сердить. Торгейр, закутанный в меховой плащ, сидел лицом к корме и смотрел на пленное судно, тащившееся позади. Там работали усердные, но неумелые гребцы: на веслах сидели монахи. Их руки не были чужды труду, но тяжелые весла стесывали кожу с ладоней.

Торгейр сказал:

– Ты знаешь, я ждал чего-нибудь подобного. Но только я никак не думал, что это окажешься именно ты. Я боялся, как бы они не напоролись на вендов…

Так, значит, Рунольвов корабль теперь у тебя?

– Мы сразились с Рунольвом, – сказал Хельги. – И вот этой секире посчастливилось отправить его пировать в Вальхалле… А твой отец, Гудмунд херсир, приезжал к нам нынче весной. Он говорил, что его род оборвался.

Торгейр подпер голову рукой и задумался.

– Может, это и к лучшему, что он считал меня погибшим, – сказал он погодя. – Незачем ему было знать все это время, что его сын таскает камни и месит навоз…

Потом спросил:

– А что ты сделаешь с монахами?

Хельги пожал плечами:

– То, что и обещал их вождю. Продам на первом же торгу, потому что мы как раз собираемся в Бирку. Ты хотел бы расправиться с ними иначе?

Сын херсира покачал головой:

– Если ты повезешь их в Бирку, не так хорошо тебе будет там торговать, как ты думаешь.

– Почему?

– Потому что они и направлялись туда. Их там ждет святой отец.

– Кто?

– Жрец Белого Бога по имени Ансгар. И Бьерн конунг свеев, как я слышал, ему покровительствует. Поэтому незачем тебе продавать в Бирке ни монахов, ни те вещи, которые тебе достались.

Хельги улыбнулся:

– Полдня ты со мной, а уже во второй раз даешь хороший совет. Если ты захочешь отправиться со мной и дальше, навряд ли я пожалею о том, что нынче надумал тебя пригласить!

Торгейр щербато усмехнулся, плотнее заворачиваясь в мягкий теплый мех.

– Мне да не пожелать следовать за тобой… А скажи, сильно ли постарел мой отец?

Хельги вдруг подумал, что ведь Торгейр не все еще знал о том, что творилось нынче в Норэгр.

– Нескоро ты теперь увидишь своего отца, – проговорил он глухо. – Потому что мы не живем больше у себя в Сэхейме, как и твой отец не живет теперь на своих островах. Мы с братьями идем Восточным Путем – в Гардарики, и все это из-за Харальда конунга и Рунольва Раудссона, который с ним дружил. А куда правит твой отец, этого я не знаю.

Торгейр задумался… Опустил голову и долго молчал.

А потом Хельги услышал:

– Тогда послушай, что я скажу тебе, Виглафссон… Ты, может быть, помнишь, что мы с отцом, плоховато ладили последнее время. Моему отцу мало нравилось, что Харальд конунг начал присваивать себе чужие земли…

Хельги перебил:

– А кому это понравится?

– А я, – продолжал Торгейр, – я ездил служить конунгу, так как считал, что неплох тот вождь, который умеет подчинить своей воле всех остальных. И Харальд многое мне доверял. И ты можешь выкинуть меня за борт, Хельги Виглафссон, никто тебя за это не осудит.

Воины продолжали грести, поглядывая на Хельги. Сын Ворона всегда был скор и крут на расправу, Торгейру оставались мгновения жизни, никто в этом не сомневался.

Однако Хельги даже не двинулся с места. А потом вдруг еще и засмеялся, – другое дело, что этот смех мало кому показался веселым.

– У тебя не голова Мимира на плечах, чтобы продолжать давать советы отдельно от тела. Я знаю, что я сделаю. То есть чего мне не следует делать. Я не стану спорить с тобой о Харальде конунге…

Миновала середина дня, и уже под вечер, когда островок вот-вот должен был показаться, им повезло еще раз. Дождь прекратился, и мгла покинула море, поднявшись кверху вместе с облаками. Поэтому зоркие глаза Бьерна Олавссона еще издали разглядели два кнарра, шедшие навстречу. Оба глубоко сидели в воде, стало быть, были нагружены.

Они и не подумали бросаться в сторону при виде драккара. Людей на них было больше, чем у Хельги, и они надеялись оборониться. Когда корабли поравнялись, старший из корабельщиков, широкоплечий и плотный, с длинными усами, окликнул:

– Эй, викинг! Чего хочешь, боя или мира?

У него тоже бежало по жилам отнюдь не молоко.

– Мира, – ответил Хельги, улыбаясь во весь рот. – Мне твоего добра не надобно, свое есть на продажу! А везти его в Бирку хлопотно!

Усатый велел своим людям табанить.

– Что же ты продаешь?

Хельги указал на монашеское судно.

– Вот… Корабль и гребцы на нем. Это должно пригодиться путешественнику вроде тебя!

Его воины, оставленные сторожить пленников, подняли их со скамей и поставили вдоль борта. Монахи стояли понуро в своих бесформенных одеждах, с распухшими от непосильной работы руками, осунувшиеся, жалкие.

– А каков в море этот корабль? – спросил купец. – Рабы-то мне пригодятся, но я живу далеко, и судно должно выдержать дорогу.

Хельги ответил:

– Я немногое могу о нем рассказать, кроме того, что он крепок. Я сам только утром его впервые увидел. Торгейр неожиданно вмешался:

– Он остойчив на волне и берет хороший груз, даже коров… Он хорошо слушается руля, хотя и не может идти так круто к ветру, как твой кнарр.

– Ты-то откуда это знаешь? – удивился усатый. Торгейр пошевелил изувеченной рукой, потом с усилием поднял ее и отвел волосы со лба.

– Я был рабом у хозяина этого корабля. Люди зовут меня Гудмундом Счастливым, херсиром из Халогаланда. Расскажи ему обо мне, если тебе повезет и ты его встретишь.

– Расскажу! – пообещал путешественник и добавил:

– Быть может, хоть это защитит меня и моих людей, если твой отец налетит на нас в море! Я куплю корабль.

– И рабов?

– И рабов.

– Вот только надо мне тебя предупредить, – сказал Виглафссон. – Их всех называют монахами, и сдается мне, что они больше любят болтать о своем Боге, чем растаскивать камни с полей!

Корабельщик засмеялся.

– Мой дом в Исландии, а это такая страна, где лентяи быстро делаются трудолюбивыми… Я покажу им пустынное хейди и пообещаю прогнать их туда, если они будут не так расторопны, как я захочу!

***

Было так. Жил в Свеарике Гюльви конунг, повелитель страны.

Ратных дел этого конунга никто не запомнил, нечего было и запоминать. Но люди рассказывают, будто любил он песни и любил слушать прекрасные женские голоса.

И вот однажды явилась к нему женщина по имени Гевьон, красивая на диво, и попросила разрешения спеть. Конунг ей позволил. И пока звучал ее голос, сидел не шелохнувшись. А потом только всего и сказал:

– Останься здесь, светлая Гевьон, будь всегда около меня. Или возьми в награду что пожелаешь…

И тогда Гевьон будто бы попросила у конунга столько земли, сколько сумеет унести за один раз.

– Малым довольствуется Гевьон, – ответил Гюльви конунг. – Но раз уж ты не хочешь остаться здесь со мной, пускай будет по-твоему…

Тогда-то Гевьон кликнула к себе четверых могучих сыновей, да и обратила их в быков. Запрягла в плуг и стала пахать… И на диво большой пласт поднял тот плуг: со скалами, с деревьями, с целыми лесами, со стадами вепрей, ревевших от ужаса! Поднатужилась четверка быков и уволокла его в море. И стал посреди моря остров Селунд. Потом там поселились датчане. Вот сколько земли за один раз унесла красавица Гевьон!

А глубокую рану в теле земли быстро заполнила целительница вода. И стало в Свеарике озеро Лег. И долго еще дивились люди тому, как странно схожи его заливы с мысами острова Селунд…

***

Порывистый ветер шумно ударял в паруса. Боевой корабль то стремительно вспарывал черно-сизые волны, то лебедем скользил между островов.

Звениславка жадно глядела по сторонам – на берега. Чем дальше от моря, тем меньше голых скал, все больше песчаных холмов и ярких, издалека видных обрывов. Земля славная! И народ здешний, свей, почаще урман заезжали в русские пределы. И миром и войной, это уж как всегда… А в городе Бирке часто видели русских купцов. Может быть, и теперь там стоят?

По озеру, не опасаясь друг друга, сновали туда-сюда проворные корабли. С тех пор как семнадцать зим тому назад Анунд конунг открыл Бирку датчанам, здесь стало людно. Со всех сторон спешили гости к острову, похожему сверху на плоский хлеб, обкусанный с юго-западной стороны. Этот остров и селение на нем хорошо знал весь Север. Здесь самые отчаянные викинги вкладывали в ножны мечи и превращались в мирных торговцев. Здесь встречали людей с далекого Востока, темнелицых, с завитыми или выкрашенными бородами, в странных одеждах; бородатых южан с крестиками на загорелых шеях и с золотом в кошельках; вендов из Юмны и Старграда в узких змееподобных лодьях-снекках, за которыми не могли угнаться драккары; и словен, никогда не расстающихся с оружием, – из Ладоги, из Нового Града…

Шли в Бирку корабли Халльгрима Виглафссона. Дней десять можно было потратить на то, чтобы походить по шумному торгу, пополнить припасы, посмотреть товары и людей… Спешить некуда: тот исландец на прощание рассказал Хельги, что на великой реке Нюйе еще не сошел лед.

Мужчины и женщины одинаково старательно прихорашивались, надевали лучшие одежды, украшения. Никто не хотел выглядеть неряхой и бедняком. Даже вольноотпущенники…

А город, ни от кого не прячась, лежал себе на открытой прибрежной низине. Бревенчатые настилы начинались от самой воды и, не сворачивая, шагали между рядами деревянных крепких домов. За домами виднелась увенчанная башенками серая от дождей стена. Стена обнимала весь город – от причала до причала. И все вместе это походило на молодой месяц, уложенный рожками к озеру. Улицы пестрели народом: купцами, воинами, женщинами, рабами, детьми…

Гавань перед городом защищал длинный ряд бревен, насмерть вколоченных в дно. Между сваями не протиснулась бы лодка, не говоря уже о боевом корабле. В Бирке стояло сильное войско, здесь не опасались таких, как Халльгрим и Хельги.

Страшен был только очень сильный враг вроде беглого Анунда конунга с его тридцатью двумя кораблями. Но такого набега в ближайшее время не ждали.

Три лодьи беспрепятственно вошли в гавань, спустили паруса и бросили якоря в мелкую прибрежную воду. И скоро от каждого отчалило по лодке со счастливцами, которые первыми попадут в город.

В той, что отвалила от черного корабля, среди воинов сидел Видга сын хевдинга и рядом с ним Скегги – разлучить этих двоих с некоторых пор сделалось невозможно. Некрашеная рубашонка Скегги сияла новыми рукавами, которые заботливо пришила к ней Ас-стейнн-ки. Скегги старательно охорашивался в этих обносках – ему хотелось, чтобы Видге не было стыдно с ним ходить.

Еще на палубе Видга показал ему кожаный кошелек:

– Здесь целых две марки! У меня было свое серебро, потому что я ходил в походы, но отец дал мне еще и сказал, что я могу купить все, что только захочу!

Скегги смотрел на него с завистью и восторгом:

– Все, что захочешь?

Видга помялся и добавил для справедливости:

– Отец сказал, что на очень большую глупость здесь не хватит все равно…

Когда нос лодки ткнулся в сваи причала, люди выбрались на берег и разошлись, кому куда захотелось. Один только Этельстан, сам вызвавшийся покараулить, никуда не пошел. И лениво растянулся на дне суденышка, подложив под голову шапку. Кому другому эта Бирка, может, и впрямь казалась донельзя многолюдной и шумной. Англа, родившегося в Эофорвике, удивить было трудней.

Этельстан прикрыл глаза от солнца натруженной в гребле рукой… Десять дней – срок немалый. Пожалуй, и он еще погуляет по улицам, полюбуется диковинками… а может быть, и встретит кого-нибудь из родных мест!

Глаза англа были полузакрыты, но шутники из тех, что любят обдать водой, а то и перевернуть задремавшего сторожа, обходили его лодку стороной.

Звениславка, приехавшая на другой лодке, настороженно оглядывалась по сторонам… А ну как мелькнут в толпе знакомые глаза, прозвучит родная словенская речь! Ждала, замирала в ожидании – и страшилась. Не свои ли словене выкрали из дому, запихнули в душный мешок, Повезли на лодье – заморскому купцу продавать! Хорошо еще, в Ладоге, а не здесь. Не то, наверное, на берег бы , нынче не сошла.

Пожилая женщина с добрым лицом, к которой Звениславка в конце концов отважилась подойти, показала ей зеленые макушки сосен, торчавшие над крышами домов:

– Они отплыли только вчера. Вон там они ставили своих богов и просили у них прибыли!

Ладно – десять дней протекут как один… А там – два-три перехода, и почти что дом! И свои лица, а не заезжие незнамо отколе, истинно свои!

А по сторонам продавалось все, чего только могла пожелать человеческая душа. От хлеба и меда до панцирей и секир! Тонкими, благородными голосами пели стеклянные кувшины и кубки, изделия франкских мастеров с далекого Рейна…

Драгоценными искорками переливались биармийские меха. Маленькими солнцами горел желтый янтарь, и дивные мошки смотрели из него на людей. Шелестели орлиные крылья в руках голубоглазых людей из-за моря, из Эйсюслы… Вспыхивали на свету невесомые ткани, приехавшие с другого конца населенной земли. Извивались рогатые каменные ветки с острова Готланд. Привораживали глаз невиданные раковины далеких южных вод. Ржали, били копытами горячие нетерпеливые кони…

Сверкали золотым шитьем изделия местных мастеров: подушки, ленты для девичьих волос… Блюда с чеканными узорами и подвески-лошадки с зелеными камнями вместо глаз!

Звениславка прошла несколько улиц из конца в конец. Хельги Виглавич велел ей непременно что-нибудь купить – и как же не купить, не уважить его? Да поди выбери, когда вокруг так много всего! Шла, вертела головой направо-налево, забывала смотреть вперед.

Вот и завели ее резвые ножки в совсем не веселое место, где продавали рабов.

Рабы-мужчины сидели по лавкам, стояли подле хозяев: опущенные головы, угрюмые глаза… Девушек прятали в палатках. Заходи, кто пожелает, выбирай, не приглянется ли какая! Вот горе-то – кто и поймет, пока самого не продадут?!

Люди оглядывались: бегом ведь кинулась прочь! И тут-то сзади раздалось русское, родное:

– Купила бы, красавица…

Звениславка не сразу и поняла. Не сразу ушам своим поверила, не вдруг остановилась. Но потом ахнула, оглянулась, бросилась назад.

Прямо перед ней, друг подле друга, сидело на лавке с десяток рабов.

Третий справа, плечистый, русобородый, смотрел ей прямо в глаза.

– Купила бы, – повторил он негромко.

– Как… признал? – спросила его Звениславка. Вот так и молвила русское слово – впервые не затем, чтобы позабавить любопытных урман!

– Сам словенин, вот и догадался, – ответил раб. Звениславке захотелось расспросить его сразу же о тысяче разных вещей. Но незримая рука перехватила горло.

Спрятала лицо в ладонях – и хлынули слезы.

Хозяин рабов, скучавший поблизости в деревянном кресле, поднялся и подошел. Был он важен, на руке гордо поблескивало золотое кольцо.

– Чем обидел тебя этот трэль? – спросил он Звениславку. – Он давно заслуживает наказания. Если он наболтал тебе дерзостей…

Она сумела выговорить:

– Продай мне его!

И меньше всего думала она о том, как понравится такая покупка ее спутникам-халейгам, как посмотрят Эрлинг и Халльгрим… Да и о том, что русобородый и вором мог оказаться, проданным в холопы за кривые дела!

Торговец между тем удивился, но цену назвал. Две с половиной марки! Раб, по его словам, владел редкостным умением: знал тайну стекла. Звениславка схватилась за кошелек, в который с утра еще и не заглядывала… Торговец рабами принес весы, вынул из коробочки граненые гирьки… и вышло, что сделка состояться не могла. Не хватило четверти марки.

Звениславка робко попробовала поторговаться, но хозяин встал на своем.

– Если тебе кажется, что я дорого за него прошу, выбери себе другого, подешевле, а этот пускай останется У меня. Я ведь не виноват в том, что ты недостаточно богата.

И отошел себе в сторонку, злым пауком уселся ждать покупателя щедрее.

– Хоть и холопом, а все у своих бы, – мрачно сказал Русобородый. – Не у свиньи какой иноземной! Да вот не судьба…

– Ты кто? – запоздало спросила Звениславка. – Как звать-то? За что сюда продали?

– Звали-то Улебом, – ответил невольник. – Теперь как назовут, про то не ведаю. А жил в Ладоге. Князю вот нашему ладожскому не угодил, соколу белому, шелудивой собаке!

Звениславка даже руками всплеснула. Кто же не слыхал про грозного варяжского князя!

– Рюрику! Да что ты ему сделал такого? Улеб отвечал достойно:

– Сказал ему прилюдно, чтобы не думал сам за все вече решать. Они ведь, варяги, и говорят и веруют вроде как мы. А живут по-другому.

– Да что же князь?

– А что князь! Спросил меня: уж не ты ли, стеклу кузнец, меня вразумишь?

Погодь, говорю, может, и я, срок дай… А он мне тут: чего ждать, давай ныне!

Пусть, значит, мечи добрые судят, кто прав! Наш дедовский обычай на меня же повернул! Ему-то всю жизнь только дела было, что драться.

Он замолчал: что уж рассказывать про поединок, про поражение, про рабский торг!

– Сама-то кто такая? – спросил он Звениславку. Она встрепенулась:

– И мы словене… С Медведицы-реки. Я в Кременце жила.

– А здесь что делаешь?

– Теперь на лодье живу урманской… Домой с ними еду. Из их страны! Улеб опустил голову:

– Мимо поедешь… Городу нашему от меня поклонись.

– Ас-стейнн-ки! Ас-стейнн-ки!.. – раздался тут голос Скегги. Звениславка обернулась: малыш бежал к ней вприпрыжку, счастливый, в красивой новой рубашке, стянутой кожаным поясом. На поясе висели длинные ножны с настоящим охотничьим ножом… Видга шел следом.

– Ас-стейнн-ки, смотри, это Видга мне купил! – радостно похвастался Скегги, вертясь и показывая обнову. – Он сказал, я настоящий хирдманн и со мной можно ходить!..

Тут он заметил смотревшего на него Улеба и осекся, поняв, что без спросу влез в разговор:

– Ас-стейнн-ки, а это кто?

– Нашей земли человек, – ответила Звениславка. А Улеб добавил с кривой усмешкой, на северном языке:

– Трэль…

Подошел Видга… Он бережно нес в платке свою левую руку. Короткий разговор не минул его ушей. Он спросил:

– Этот малый из города, где ты жила?

– Нет, – ответила она. – Он из Альдейгьюборга. Он…

Видга перебил:

– А почему у тебя глаза красные? Ты плакала? Она беспомощно глянула на Улеба, не зная, как объяснить внуку Ворона все то, что вдруг так переполнило ее сердце. Но молодой викинг не дал ей времени собраться с мыслями.

– Почему ты не купишь его? Пусть бы он тебе и прислуживал…

– Я хотела купить, – ответила она, и губы опять задрожали. – Больно дорого просят…

Видга без лишних слов протянул ей кошелек, еще не успевший как следует отощать на торгу:

– Возьми!

Когда они все вместе шли к берегу, Улеб-ладожанин вдруг сказал ей:

– Так ты, стало быть, из Кременца?

– Из Кременца, – кивнула она и разом всполошилась:

– А что? Слышал что-нибудь? Худое что?

Так и закачались перед глазами избы сгоревшие, забрало порушенное…

Спокойный голос Улеба пробился сквозь черный туман:

– Да нет… Просто князь ваш, Чурила Мстиславич… Ожившая было Звениславка вновь побелела, прижала рукой зашедшееся сердце:

– Да не томи же ты!

– А и рассказывать-то нечего, – подивившись такому испугу, ответил Улеб.

– У него, как говорят, невесту лихие люди увезли прошлой весной. Вот он и скакал серым волком. Даже к нам в Ладогу приезжал. Видел я его и больше не хочу. Туча тучей, а на роже ребятки лесные в свайку играли…

Звениславка закинула голову, и счастливые теплые слезы затопили глаза – весь мир заняло огромное весеннее солнце.

– Расскажи еще, Улебушко, – попросила она тихо.

– Про кого?

– Да про Чурилу Мстиславича…

Этельстану не понравилась Бирка…

Бесцельно бродил он по торгу и не собирался растрачивать свое скромное достояние. Все, что действительно нужно морскому воину, у него имелось в избытке. А лишнее – зачем?

Но однажды, разглядывая выставленное на продажу, он приметил занятную бронзовую фигурку, весело блестевшую на солнышке… Фигурка изображала шестирукого танцующего человека.

Любопытство заставило Этельстана нагнуться, чтобы получше рассмотреть это диво. Потом он решил спросить о цене.

– Только не думай, что возьмешь его дешево, – ответил ему хмурый веснушчатый торговец. – Эта вещица издалека, и в стране, где ее сделали, у всех жителей по шесть рук. А у иных и по двадцать!

Его выговор показался Этельстану очень знакомым.

– Послушай, любезный… – сказал он ему, начисто позабыв о многоруком бронзовом плясуне. – Ты откуда?

Это он произнес уже на своем родном языке. И сразу понял, что не ошибся, – его собеседник так и просветлел лицом:

– Я ирландец, а зовут меня Лойгайре сын Скибура.

– А ты сам кто такой и откуда приехал?

Суровый англ едва не кинулся ему на шею.

– Я Этельстан сын Вульфхеда из Эофорвика… Не откажись побеседовать со мной, друг! Но Лойгайре только развел руками:

– Я-то с тобой побеседую, но что ты от меня сможешь узнать? Я сам забыл, когда в последний раз видел наши зеленые берега… А твои места и подавно!

Однако постой! Тут в городе есть один человек, который будет тебе полезен. А найдешь ты его легко, он каждый день проезжает мимо церкви святого отца Ансгара… Он как раз из твоей страны, и люди зовут его Годвином Эдрикссоном.

Вот только сумеешь ли ты с ним заговорить, уж больно большой это вельможа…

– Смогу! – обернулся Этельстан уже на бегу. – Спасибо, брат!

В этот день были на берегу и Хельги Виглафссон с Торгейром Левшой. У Торгейра скулы еще торчали углами, да и болезнь, глубоко засевшая в простуженной груди, продолжала мучить его кашлем… Но теперь он был одет и тепло и нарядно, а на бедре – справа – висел длинный меч. Торгейр время от времени поглаживал его рукоять, точно проверяя – на месте ли…

– А что ты станешь делать, – спросил его Виглафссон, – если вдруг увидишь того служителя бога… Как там его звали? К которому ехали те монахи на корабле…

Торгейр пожал плечами:

– Спроси лучше, что сделает он… Он однажды видел меня. И если правда хоть половина того, что о нем рассказывают, то почему бы ему меня и не узнать!

– Конунг ему благоволит, но сейчас конунга в городе нет, – сказал Хельги. – Только ярл. Торгейр улыбнулся.

– Не для того же ты отнимал меня у хозяина, чтобы теперь отдать лысому Херогару ярлу?

Они долго ходили по улицам, разминая ноги. И люди с уважением провожали глазами этих двоих и воинов, следовавших за ними.

Но внезапно Хельги почувствовал, как сжались на его локте пальцы Торгейра.

– Смотри, – сказал ему сын херсира. – Это он. Ансгар…

Хельги глянул вперед и без труда отличил в толпе того, о ком говорил калека. В дверях одного из домов – а крышу того дома венчал деревянный крест – стоял маленький толстый старик. И был на нем точно такой балахон, какие носили монахи с разгромленного корабля. И сандалии на босу ногу. Лукавыми молодыми глазами смотрел он на проходивших мимо людей. Шустрый весенний ветерок почтительно приглаживал на его висках остатки седых волос.

– Это Ансгар, – повторил Торгейр.

Святой отец между тем присмотрелся к викингам, остановившимся напротив.

Приметил взгляд Виглафссона и вызывающую улыбку, с которой Торгейр поправлял волосы на лбу… Ансгар покинул свое место и пошел прямо к ним.

Он был на полголовы меньше Торгейра, а Виглафссону не доставал макушкой даже до плеча. Тем не менее он приблизился к ним безо всякого страха.

– Сын мой, – ласково обратился он к Хельги. – Скажи мне, где ты встретил корабль, на котором ехал твой друг? Я вижу, ты его выкупил. Я давно жду брата Ульфберта и хотел бы знать, скоро ли он прибудет сюда?

Хельги смотрел на Ансгара сверху вниз:

– Твоя правда, я выкупил этого парня… Вот только заплатил я за него не совсем так, как ты, наверное, думаешь. Что же до твоих людей, то они теперь дальше отсюда, чем были тогда!

Торгейр добавил:

– Они раздумали плыть к тебе и отправились крестить исландцев. Добрый человек вызвался проводить их туда…

Они издевались над стариком и даже не пытались этого скрыть. Ансгару стало ясно, какая судьба постигла Ульфберта и братьев… Так ясно, как будто он все это видел собственными глазами! Он давным-давно жил в Северных странах, сам был раз ограблен викингами и добирался до берега вплавь. И смолоду понял, что земная жизнь весьма походила на весы. То одна чашка плыла вверх, то другая, и каждая лишь на краткое время задерживалась наверху! Что же – сегодня счастье было на стороне клейменого язычника и его свирепого друга… И Бирка – не Бремен, стражу здесь не позовешь. И конунг-благодетель, как назло, в отъезде.

Святой отец только перекрестился и уже открыл рот, чтобы спросить хоть о том, жив ли остался несчастный брат Ульфберт.

Однако тут на улице появились люди, перед которыми толпа немедленно раздалась. Роскошно одетый, сопровождаемый вооруженными слугами, ехал на серебристом коне иноземный вельможа. Короткое копье покачивалось в его руке, на левом кулаке, на кожаной рукавице, беспокойно топтался злой охотничий сокол…

Лорд Годвин Эдрикссон смотрел поверх голов: торговый город иного не заслуживал. Только это и можно было прочесть на худом лице лорда Годвина – и более ничего. Впрочем, отца Ансгара он разглядел и приготовился уже склонить голову перед святым человеком. Но заметил рядом с ним викингов и пригляделся внимательнее – не нужна ли защита? И в это время сильная рука схватила серебристого коня под уздцы!

Испуганный сокол вслепую ринулся с хозяйской руки и жалобно закричал, подхваченный путами. Верные слуги без приказа устремились вперед – проучить наглеца. Не получилось. Рослый малый расшвырял их, как соломенные чучела. И встал перед вельможей:

– Надо мне поговорить с тобой, лорд Годвин Эдрикссон!..

Слуги поднялись, но повелительный жест хозяина их остановил.

– Что тебе нужно, викинг? – спросил Годвин сурово, не давая пятиться храпевшему жеребцу.

– Этельстан сын Вульфхеда приветствует тебя, Годвин!

Вельможа вздрогнул от неожиданности и наклонился в седле, впиваясь взглядом в обветренное, бородатое лицо.

– Я знавал человека, носившего это имя… – с угрозой проговорил он наконец. – И ты, пожалуй, даже похож на него, хоть он и был помоложе. Не тревожь его памяти, этот человек давно погиб! – Он не погиб, лорд Годвин, – сказал Этельстан тихо. Годвин смотрел на него по-прежнему сурово, но что-то в нем уже дрогнуло. Этельстан не опускал перед ним глаз.

– Здесь есть люди, – сказал он, – которые подтвердят тебе, что я – это я. А если ты уже и не помнишь, как разламывал хлеб в доме моего отца, а я подавал тебе вино, так я сбрею бороду и покажу тебе знак на моем горле, его-то ты, я думаю, узнаешь!

И с чувством перекрестился, обратясь к церкви. Хельги не понял ни того, что говорил Этельстан, ни того, что отвечал ему Годвин. Но потом он увидел, как Торд англов спрыгнул с седла и подошел к Этельстану, неглядя бросив слугам поводья. Они обменялись еще несколькими словами. А потом Годвин положил руки ему на плечи и долго молча смотрел на него, забыв о доброй сотне направленных на него глаз… И когда они вместе двинулись по улице, их проводил растерянный ропот. Как видно, всякие чудеса бывают на свете!

– Твоя мать все еще льет слезы по сыну, – говорил Этельстану лорд Годвин Эдрикссон. – А жена твоя Гита прогнала уже троих женихов, и, по-моему, собирается в монастырь…

Этельстан так и остановился, лицо его посерело:

– Моя Гита?

– Твоя Гита, – ответил лорд Годвин. – Я вижу, вы оба плакали друг о друге, и оба напрасно. Она все молится о мире для твоей души, но теперь, мне кажется, я порасскажу ей немало интересного, когда вернусь домой… Или, быть может, ты обрадуешь ее сам?

В тот же вечер, когда Хельги шел по берегу со своими людьми и Торгейром, его окликнул незнакомый голос:

– Виглафссон… постой, Виглафссон.

Поистине это был день неожиданных встреч! Хельги остановился. У воды на гнилом бревне сидел человек, закутанный в плащ, и капюшон плаща спадал ему на лицо.

Хельги сказал:

– Не велика ли честь для бродяги, чтобы я останавливался? Может быть, я еще должен что-нибудь тебе по-дарить?

Человек не смутился.

– Это вовсе не помешало бы мне, ибо я небогат, – отвечал он спокойно. – Но я пришел сюда не попрошайничать. Мне ведено кое-что сказать тебе, Виглафссон.

– По твоей речи ты не так прост, как кажешься с виду, – сказал ему Хельги. – Если не боишься меня, пойдем ко мне на корабль!

Человек не спеша разогнул колени и откинул капюшон. Лицо у него оказалось умное и острое; испещренное морщинами, белевшими на загорелой коже.

– У меня припасено для тебя всего несколько слов, и я могу сказать их и здесь… Я только хотел предупредить тебя, сын Ворона, чтобы ты почаще оглядывался через плечо. Рыжая волчица идет по твоему следу!

Хельги очень захотелось немедленно оглянуться, но он удержался.

Кто ты такой? – спросил он незнакомца:

– И кто тебя прислал?

– Люди зовут меня Альвиром Хнувой, скальдом Харальда конунга и другом дочери Рунольва, – бесстрашно ответил человек. – Дроттнинг Вигдис послала меня, сказав, что сыновья Виглафа должны знать, откуда обрушится на них смерть.

– А не сказала тебе твоя Вигдис, – спросил Хельги, – что ты навряд ли еще раз увидишь ее, после того что ты мне тут наговорил?

Но Альвир скальд и на это ответил не моргнув глазом:

– Рунольвдоттир говорила о Виглафссонах с уважением. И она обещала, что меня здесь не тронут!

Помолчал и добавил с хитрой улыбкой:

– А еще она говорила, что вы, пожалуй, решите меня наградить, так чтобы я не отказывался.

Услышав такие слова, Хельги засмеялся. Потом стащил с руки серебряное обручье и бросил его Альвиру:

– Держи! И передай своей дроттнинг, что я при случае подарю ей такое же.

Но только сделанное из ремня, и надену ей на шею, а не на руку. А теперь убирайся отсюда и не вздумай еще раз попасться мне на глаза!

– Погоди, – вмешался Торгейр. – Дай и мне кое-что ему сказать… Ты не припоминаешь меня, Альвир скальд? Скальд помолчал и проговорил нерешительно:

– Я все смотрел на тебя… и ты очень напоминал мне Торгейра Гудмундссона. Правда, я знаю, что у старика был только один сын, да и тот…

– Если ты возвратишься к Харальду конунгу, – сказал ему Левша, – будь добр, передай ему, что я жив. Но только ты сам видишь, что теперь я навряд ли смогу послужить ему так, как служил раньше.