Текст книги "Лебединая Дорога (сборник)"
Автор книги: Мария Семенова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 53 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]
К той весне Белоозеро ещё не успело стать богатым и крепким городом, которым ему предстояло сделаться впоследствии, под сильной словенской рукой… Тогда это было просто селение, и притом не очень-то большое, даже ещё не обросшее защитной стеной.
Весские дома и тянулись к Шехсне-реке, и боялись её, прятались за нешироким леском. Люди побогаче ставили свои дворы, обнесённые косыми заборами, совсем в другой стороне – там, откуда было видно впадавший в озеро ручей, а подле ручья огромный валун и рядом с ним почитаемую берёзу. У берёзы стояло священное капище, там обитали благодетели-Боги. Устами старейшин эти Боги нередко требовали кур и гусей – но никто никогда не видал, чтобы они ходили на кораблях и размахивали мечами… Подле Богов было безопаснее, чем у Шехсны.
Там же, у ручья, обосновался и торг. Вагиры, жившие на северном берегу, ловили в озере обильную рыбу, промышляли зверя и птицу, но что взять с новоселов – своего им хватало не всегда. И они часто наведывались к соседям-веси, когда что купить, когда собрать для своего князя уговорённую дань…
В тот день вагиров не ждали. Люди с удивлением посмотрели на длинные снекки, а на три незнакомых корабля, что шли с ними рядом, – с удивлением и тревогой! Жизнь давно уже научила белозерцев при виде таких кораблей бить в кленовое било и хвататься за оружие, не дожидаясь, пока те подойдут совсем близко…
Но уж верно не зря сопровождал их на снекках воевода Олег! За что же давали ему дань мёдом, рыбой и мехами, как не за то, чтобы умел утихомирить находников из-за моря… Весь поняла, что женщинам не придётся прятаться в лесу, когда снекки причалили к берегу, а драконоголовые ушли в сторону и бросили якоря поодаль – за Шехсной. Поставили кожаные шатры, разложили огонь и занялись своими делами… Торга в тот день не было – какой торг, когда вот-вот залютует озёрная непогода? Воевода Олег с тем к старейшинам и пришёл: готовьте припасы, завтра, мол, урмане со своими товарами приплывут…
А за ночь хмарь рассосалась сама собой, так и не прогремев. И озера нельзя было узнать! Откуда только взялась в нём эта поющая синева и шальные волны, белогривыми молодыми конями бежавшие из-за горизонта!
Утром урмане сели в свою чёрную лодью и приехали торговать. Корабль со снятым носовым драконом набежал на песок, и суровые мореходы сошли по еловым мосткам – все безоружные.
У Халльгрима не было на продажу никаких заморских диковин. Но серебро – всюду серебро. И скоро его люди понесли по сходням пузатые мешки с зерном, потащили за рога жалобно блеявших овец. А за овцами, постукивая окованными боками, покатились в проворных руках круглые сундуки-кадушки. Увидев их впервые, Халльгрим хёвдинг только покачал головой: как назвать глупым додумавшийся до такого народ!.. Самого первого финна, не иначе, осенило катучим бочонком в тот лихой день, когда дотла выгорел у него новенький дом, а в доме – пожитки целой семьи, запертые от худого человека в неподъёмный сундук.
Ещё ему очень понравился здешний хлеб. Душистый, пышный, совсем не похожий на ячменные лепешки, к которым он привык. Жуя тёплую горбушку, Виглафссон искоса поглядывал на мальчишек, вертевшихся вокруг, – кто в белых берестяных лапотках, кто так, босиком… Близко они не подходили – боязно. Но как усидеть дома, как не сбежать взглянуть на викингов, на тех самых, которыми матери пугали их в потёмках!
Потом его осторожно тронули за плечо.
Халльгрим повернул голову, да так и застыл с куском в руке.
Стоял перед ним самый странный человек из всех, каких ему доводилось когда-либо видеть… Он не припоминал такого даже по Бирке, а уж туда-то съезжался весь населённый мир! Наверняка это был пришелец из очень далёкой страны, где неслыханное в здешних местах считали обычным. Светлое одеяние, подпоясанное чем-то вроде длинного полотенца, спадало незнакомцу до пят. Голову венчало такое же полотенце, закрученное надо лбом. Со смуглого лица смотрели на викинга совсем чёрные глаза. На губах, обрамлённых седеющей бородой, покоилась вежливая улыбка… А за плечом приезжего чуда стоял Ольгейр ярл.
– Это мой гость издалека, – поздоровавшись, сказал ярл Виглафссону. – Он путешествует по дорогам земли, собирая крупицы человеческой мудрости, и пишет книгу о разных народах. Он хотел бы поговорить с тобой. Его зовут Абу Джафар Ахмед ибн Ибрагим…
Чужеземец с достоинством поклонился.
– Длинное имя, – стряхнув с себя удивление, проворчал халейг. – Пускай он не обижается, если я не сумею выговорить правильно.
Почему-то он сразу решил, что беседовать придётся через ярла или другого знающего человека. Но путешественник ответил ему сам:
– Если хочешь, ты можешь звать меня просто: Абу Джафар.
Мягкий голос звучал учтиво и доброжелательно… Собиратель мудрости совсем неплохо управлялся с северной речью, вот только слова произносил как-то смешно. Ольгейр ярл пояснил:
– Это значит отец Джафара, так у них принято.
Правду сказать, сын Ворона смотрел на странника без особого воодушевления. Как понять человека, пустившегося в походы по чужим краям, когда он мог бы сидеть дома и не знать забот и хлопот? Потом он глянул на руки Абу Джафара и увидел, что они были тонкими, как у женщины. В длинных пальцах не чувствовалось силы. Книгу он пишет… Тоже занятие для мужа!
Зато путешественник смотрел на Виглафссона и видел перед собой всего лишь огромного дикаря с недоеденным хлебом в руке. Быть может, и впрямь по-своему благородного и достойного, раз уж сам наместник правителя русов рекомендовал его для беседы… но навряд ли способного к наукам и наверняка с ними незнакомого. Он тоже прибыл сюда из далёкой страны, но что он сумеет о ней рассказать, кроме того, какая там водится дичь и по какой цене продаются рабыни?..
Он, конечно, не мог знать, что в этот же вечер трижды подряд проиграет Халльгриму в шахматы.
Между тем торг на берегу разворачивался вовсю. Олав Можжевельник послал сына на лодке сообщить в лагерь, что всё шло хорошо, – и вскоре красный корабль привёз женщин. Смышлёная весь тотчас понесла на торг новые товары: подвески-уточки, подвески-коньки, гремучие бляшки, красивые лепные горшки с железными оковками и дужками – подвешивать над огнём; мочёную морошку, меха, мёд, пиво, вкусные рыбные пирожки…
Воевода Олег кивнул Абу Джафару и ушёл присмотреть, по чести ли торговали. Халльгрим убрал в рот остатки краюшки и сказал:
– Я не знаю, что тебе всего интереснее, чужестранец. Если хочешь, я покажу тебе свой корабль!
Взойти на драккар к заезжему викингу отважился бы не всякий. Но Абу Джафар пошёл за ним бесстрашно.
– Его выстроил дед моего отца, – рассказывал халейг. – Он начертал руны на его носу и бортах, и в тех рунах великая сила! Ему больше ста зим, – видишь, как вытерлись гребные люки? Много раз проходил он Лебединой Дорогой, но море ещё не торжествовало победы…
И к путешественнику пришло невольное удивление: этот северный дикарь говорил о дубовом корабле словно о живом и преданном существе. Так соплеменник самого Абу Джафара мог бы говорить о любимом коне, тонконогом умном красавце. И он сам не заметил, как спросил:
– А скажи мне, ездят ли у вас на лошадях?
– Ездят, – улыбнулся Халльгрим. – Но по большей части туда, куда нельзя добраться на лодке.
Он повёл гостя по кораблю, рассказывая ему об устройстве драккара и о пройденных им морских путях… Абу Джафар внимательно слушал его, уже обдумывая, как он опишет эту случайную встречу в своей книге о государствах и странах… как вдруг его глаза коснулись девушки, сидевшей на одной из носовых скамей. Её левая рука была подвязана к шее шерстяным платком, огненные волосы полыхали на солнце. Они окутывали её, как плащ. Девушка безучастно смотрела куда-то в озёрную даль…
Халльгрим перехватил взгляд Абу Джафара и сказал:
– Это моя невеста.
Вигдис медленно повернула голову, и путешественник удивился ещё раз. Как и жительницы страны русов, она не скрывала лица… Спрячь такое лицо, и мир обеднеет. Однако тут их глаза встретились, и мудрец увидел неистовое пламя, загнанное глубоко вовнутрь, словно удушливый пожар, пожирающий торфяник…
Пожалуй, эти люди были вовсе не так бесхитростны и просты, как ему показалось сначала!
Халльгрим привёл его на корму и показал плотно закупоренный трюмный лаз:
– Здесь мы держим своё оружие…
На крышке лаза сидел красивый молодой воин, вооружённый копьём. Рядом с копьём у него на коленях лежал деревянный костыль. Абу Джафару неоткуда было знать, что воина звали Эйнаром и что Халльгрим оказал ему величайшее доверие, посадив караулить мечи. Абу Джафар увидел только, как сын Ворона махнул рукой и воин слез с крышки лаза и встал поодаль, тяжело опершись на костыль.
Халльгрим взялся за кольцо: показался крепкий дубовый сундук. Халльгрим открыл его и вытащил огромный меч с лезвием длиннее вытянутой руки. Привычно извлёк его из ножен, и славный бороздчатый клинок, смазанный от ржавчины жиром, так и вспыхнул на ярком свету.
– Это мой, – довольно щурясь, сказал Виглафссон.
И добавил, ткнув пальцем в чужеязычную надпись, выдавленную в блестящем железе: – Его выковали франки. Такими ли сражаются в твоей стране?
Абу Джафар взялся за рукоять, и его ладонь заняла её едва наполовину. Он сказал:
– У нас в ходу другие мечи. Наши воины скачут в бой на конях, а этот для всадника неудобен.
Халльгрим спрятал меч обратно в сундук и вытащил другой.
– Мы не сражаемся верхом. А это меч моего сына… его, говорят, делали где-то у вас.
Узорчатая сталь отливала на солнце благороднейшей синевой. Абу Джафар наклонился прочесть благословение, начертанное на клинке. А когда выпрямился, то увидел, что Халльгрим, отвернувшись, смотрел на свою невесту. И его лицо вовсе не было лицом счастливого жениха. Выждав немного, путешественник коснулся его руки. Халльгрим опустил крышку сундука, кивком велел Эйнару занять своё место и проговорил:
– Ее отец был моим врагом… и она больше думает о том, как бы отомстить.
И пришлось Абу Джафару признаться самому себе, что дикари вовсе не были дикарями. Потом он попросил:
– Расскажи мне о своей земле, мореплаватель.
Халльгрим провёл рукой по растрепавшимся на ветру волосам…
– Что же тебе о ней рассказать?
Абу Джафар ответил:
– Я слышал от многих, что там, откуда ты приехал, царит вечный мрак и от холода невозможно жить.
Халльгрим усмехнулся, положил руки на гладкую бортовую доску и посмотрел на север-запад. Усмешка понемногу пропала с его лица.
– Моя земля, – сказал он глухо, – такова, что краше её нет во всём населённом мире. Ты не видел её, чужестранец, а что толку рассказывать о том, о чём рассказать нельзя… Может статься, однажды тебе повезёт, и ты увидишь наше море и услышишь, как оно грохочет у подножия чёрных скал. Ты увидишь зелёные пастбища и горы, сверкающие льдом… Увидишь кружащихся чаек и воронов, летящих вслед кораблям…
Абу Джафар долго молчал… Потом спросил осторожно:
– Я слыхал, что земля в твоей стране едва отдаёт обратно то зерно, которое в неё посеяно…
Халльгрим ответил не задумываясь:
– У нас не принято отказываться от матери из-за того, что её лицо в морщинах.
– А далеко ли твоя родина? – спросил Абу Джафар. Халльгрим опустил голову.
– Я четвёртый месяц в пути и нигде не задерживался подолгу…
– Значит, ты намерен зазимовать в стране русов? А когда ты поедешь домой?
Тут Халльгрим выпрямился, и путешественник сразу понял, каков был этот вождь, когда видел перед собой врага.
– Я никогда туда не вернусь!
Абу Джафар продолжал смотреть на него, и Халльгрим добавил уже потише:
– А ты остался бы там, где конунг из Вестфолля насильно заставляет свободных людей платить ему дань да ещё кормить его хирдманнов? И малочто сулит им за это, кроме того, что и без него от века им принадлежало?
Абу Джафар сказал примирительно:
– Прости меня, если я расшевелил твою рану. Сложи крылья своего гнева и не сердись… Я ведь такой же скиталец, как ты. У меня тоже есть дом, куда стремится моё сердце, и семья, которую я не видел так давно… Ты видишь – белая пыль тысячи дорог осела в моей бороде, но ни одна из этих дорог не привела меня назад…
– Тебе-то что не сиделось в своём одале? – наполовину стыдясь собственной вспышки, проворчал Виглафссон. – Ведь у вас там, люди говорят, и солнце круглый год не заходит, и треску можно ловить прямо с порога!
Абу Джафар сложил на груди руки, и его чёрные глаза стали двумя окошками в цветистом ковре, затянувшем трясину.
– Я табиб, – ответил он тихо. – Я лечу людей, поднимая их с ложа болезни в седло деятельной жизни. Я хотел научиться читать человеческое тело, словно мудрую книгу… Ответь мне, можно ли оставаться там, где ищущему света завязывают глаза?
Вечером этого дня в одном из домов на берегу ветреного озера Весь долго не гас глиняный светильник. Поскрипывало в узкой смуглой руке тростниковое перо.
Абу Джафар Ахмед ибн Ибрагим записывал:
«…Теперь я должен рассказать о том, как меня принимали в стране Вису, куда я прибыл из страны Булгар. Здесь меня поселил у себя один почтенный человек, которого я исцелил от язв на ногах. Люди вису розовокожи, с волосами как лён. Они носят льняную одежду, хорошо защищающую от холода, иные же одежду из шкурок прекрасного бобра мехом наружу. А кроме бобровых шкур, отсюда вывозят мех горностая, белки и чёрной лисы…
…Сегодня, второго сафара двести пятьдесят пятого года хиджры, я беседовал с путешественником из далёкой страны Яджус… Мне многие говорили, будто эта земля совсем не знает благодатного солнечного света, однако он сказал, что это не так. Их земля представляет собой остров, затерянный в вечно бушующем море. Все они рыжи, с глазами неприятного синего цвета, и их кожа бледна в тех местах, где её не покрывает загар. Всё это, как и нездоровый цвет глаз, происходит от жизни в холоде и постоянной сырости, источаемой морем…»
Абу Джафар ненадолго задумался, глядя на огненный язычок, и продолжал писать:
«…Впрочем, эти люди крепки и совершенны телом, как пальмовые деревья, выросшие у родника. Они храбры и неустрашимы в бою. Но надо сказать, что они не проявляют своей храбрости сидя на коне и сражаются пешими, а к месту боя приплывают на кораблях. Человек, с которым я говорил, проехал великое множество разных рек и морей, надеясь только на себя самого и на свой меч, выкованный в стране Ифранджа.
Я желаю ему, чтобы когда-нибудь он смог примириться с властолюбивым правителем, захватившим его земли. И вернуться на родину, которую он любит, обретя благо, в коем судьба отказала мне много лет назад…»
Как ни торопил своих товарищей опытный Можжевельник, они всё-таки упустили самое выгодное время для плавания по Шехсне. Отшумел весенний разлив, напоивший в верховьях реки богатые заливные луга, и вода быстро пошла на убыль. Скоро вновь в полную силу зарокочут пороги, перегородившие извилистое русло.
– Поспеши, – сказал Олав Халльгриму хёвдингу, глядя, как по сторонам вырастали откосы, увенчанные шапками жирной чёрной земли. – Мне рассказывали, здесь будет порог, который называют Плоская Гряда. В разлив вода там покрывает голову рослого человека. Но зато потом её остаётся с ладонь!
Приди они к Плоской Гряде в самую сушь – и пришлось бы надрываться не меньше, чем на волоке между Вытегрой и Ковжей. А ведь этот порог был только первым в целом семействе быстрин, и тянулись они на множество поприщ вниз по реке. Кроме Плоской Гряды, была ещё Чёрная, а ещё Сосенка, Берёзка, Коленец, Змея, Бесповоротное Плёсо и иные. И у каждого – свой особенный нрав, своё течение, своя глубина! И никакой дядька Любочад не ждал здесь с ватагой, готовой помочь протащить корабли.
Однако им всё-таки повезло. Высокую воду удалось схватить за самый кончик хвоста – драккары прошли над порогами, и люди только придерживали их с берега за канаты. Лишних рук не было. И Халльгрим радовался тому, что здешние финны, кажется, уже попривыкли жить за щитом Ольгейра ярла в мире и тишине – первыми нападали редко…
И тем не менее на кораблях услышали его строгий приказ: поодиночке от берега не отлучаться.
Первые несколько порогов удалось благополучно миновать в один день. Потом случилась непредвиденная остановка.
Однажды, когда корабли подогнали к берегу и стали готовить еду, Видга и Скегги вместе отправились в ближний лес. Зайдя за деревья, сын хёвдинга поручил Скегги свой меч и нырнул в кусты. И буквально тут же стрелой вылетел назад!
– Там камень, – сказал он малышу, выхватывая у него своё оружие и торопливо пристёгивая к поясу. – А на камне руны!
Они со всех ног помчались обратно к кораблям. Выслушав сына, Халльгрим недовольно спросил:
– Ну и что, что камень? Мало у нас наставлено памятных камней…
Зато Хельги сразу же велел позвать Улеба:
– Где там этот Ульв трэль! Пускай он посмотрит руны и скажет, что они говорят!
Замшелый валун безмятежно грелся на солнце посреди круглой поляны. У ног камня толпилась цветущая земляника, а крутой серый лоб и вправду украшали кривовато врезанные буквы.
Улеб долго приглядывался к надписи, шевеля губами и хмуря широкие брови.
– Ну? – спросил Хельги нетерпеливо.
– Добро положил… – пробормотал Улеб. – Дальше сколото, не разберу.
– Клад! – хлопнул себя по бедру средний Виглафссон. – Правильно он читает, Ас-стейнн-ки?
Звениславка кивнула.
– Здесь надо искать клад! – сказал Хельги. – Добро положил!
– Кто же прячет клады там, где все ходят и ездят? – спросил Халльгрим спокойно. – Мало ли кто мог куда положить какое добро и написать об этом на камне!
Но Хельги только отмахнулся. Сотня сильных мужских рук долго толкала и раскачивала вросший в землю валун. И наконец камень со вздохом уступил и дал повалить себя набок. Принесённые лопаты жадно впились в каменистую лесную землю… Вот-вот потревожат трухлявое дерево сундука или ударят в круглую крышку котла, полного серебряных украшений!
Время шло…
Взмокшие и очень злые, все они сидели на краю вырытой ямы, рядом с выкорчеванным валуном. И кто-то из них указал пальцем в подсохшее каменное пузо:
– Да тут ещё что-то написано! Наверное, где искать!
Снова кликнули Улеба и велели читать. Улеб почистил палочкой брюхо валуна, вывернул шею и прочёл – громко, со злорадством:
– Не ищи того, чего не клал!
Хельги Виглафссону сразу же захотелось переломить свою лопату то ли об камень, то ли о спину Улеба, но он и виду не показал. Недовольно ворчавшие воины уже отряхивали руки, когда он неожиданно распорядился:
– Заваливай яму!
Непонятный приказ всё равно остаётся приказом… Халейги вновь взялись за лопаты – зарыть бы в этой яме того, кто разукрасил валун! А Виглафссон ещё и велел для чего-то разровнять и утоптать землю, так что всё приняло почти прежний вид. Если не считать растерзанного земляничника и лежавшего на боку валуна. Сын Ворона первым подошёл к камню и навалился плечом:
– А теперь поверните-ка его на место! Так же, как он стоял!
Всё сделалось ясно. Викинги с хохотом облепили валун. Даже Улеб и тот по своей охоте подошёл помочь. Камень оставил их в дураках – только потеряли из-за своей собственной жадности добрых полдня. Но зато можно было хорошо проучить всех остальных, кому ещё случится идти этим путём. И ведь требовался умница вроде Хельги Виглафссона, чтобы догадаться продолжить обман!
Они заботливо поставили камень на место, постаравшись, чтобы надпись нельзя было не заметить.
Больше на извилистой и длинной Шехсне с ними не случилось ничего такого, что следовало бы запомнить… Минуло несколько дней, и мать всех рек, великая Рось, в должный час подняла их на широкой синей ладони, дохнула тёплым ветром и точно принялась рассматривать: это ещё что за диво пожаловало?
Теперь корабли двигались так: Халльгримов чёрный шёл впереди, за ним – красный драккар Эрлинга Виглафссона, и последним – расписной. Звениславка, ехавшая с Эрлингом, так и рвалась на переднюю лодью. Кременец делался всё ближе, того гляди, со дня на день встретится дозорный отряд если не самого Чурилы Мстиславича, то кого-нибудь из его бояр… Халльгрим понимал, что при такой встрече без неё трудно будет обойтись. Но на корабль к себе не брал, как ни просила. Даром, что ли, и он сам, и все его люди которую ночь спали в одежде и держали под руками мечи.
А великая Рось голубела под ласковым солнцем. И казалось, будто все непогоды остались где-то на севере – далеко-далеко! Лёгкие волны играли у бортов, шуршали на ветру камыши, и яркие стрекозы садились на головы деревянных драконов.
Халльгрим смотрел на берега, как смотрел бы на нелюбимую красавицу, с которой ему предстояло бы навек забыть о прежней любви. Если ему повезёт, где-нибудь здесь он выстроит себе новый дом, обнесёт его оградой и утвердит у очага дремлющих под палубой Богов. Но этот дом уже не будет называться Сэхеймом.
Великая Рось журчала под ним, как неторопливая песня. И уходила вдаль, вдаль – к тёплому Хазарскому морю, синевшему за дальними горизонтами…
В тот день корабль Хельги Виглафссона шёл, как обычно, последним и ближе к берегу, чем два других. И вышло так, что Бьёрн кормщик разглядел в камышах острый нос лодочки-однодревки. То ли плохо схоронились её хозяева, то ли глаза у Бьёрна оказались острее, чем у братьев и отца… Бьёрн позвал Хельги и указал рукой в камыши.
– Так, – скомандовал Виглафссон. – Вёсла на воду! Правь туда.
И не было рядом ни Халльгрима, ни Эрлинга, чтобы его остановить. Их корабли ушли вперёд, скрылись за мысом. Хельги поднял со скамей двоих воинов, о которых ходила слава метких стрелков:
– Выгоните мне эту лодку на чистую воду…
Парни привычными движениями натянули огромные луки. Стрелы посыпались в воду за кормой однодревки, срезая высокие камыши. И сидевшие в лодке не выдержали. Вместо того чтобы глубже спрятаться в зелень, лёгкая долбленка вылетела из неё, как из огня, и помчалась по открытой воде. Двое, оказавшиеся в ней, отчаянно работали короткими вёслами: светлоголовый мальчишка на носу и старый дед на корме. Они гнали лодку сильными взмахами, почти не поднимая волны, – но разве уйти от драккара, на котором когда-то плавал Рунольв!
– Хватит, – сказал Хельги стрелкам.
Пёстрый корабль вклинился между лодкой и камышами, оттирая её к середине реки. Викинги гребли вполсилы, потешаясь над стариком. Он молча оглядывался на них, всё чаще ударяя веслом… Бьёрн кормщик легонько двинул правилом, и дубовая скула коснулась однодревки, не давая грести.
– Прыгай, Мал! В воду прыгай! – закричал дед, забыв о грозно работавших вёслах драккара и отбиваясь гребком от хватавших его рук. Но внучка уже сцапали за вихры, за некрашеную рубашонку – только мелькнули в воздухе босые брыкающиеся пятки! Следом втащили на корабль и старика.
– Не дело ты затеял, побратим, – сказал Торгейр негромко. – Смотри, ждать нам теперь Торлейва конунга в гости со всеми его людьми, ведь это уже его фюльк.
Хельги огрызнулся:
– Может, именно этого я и хочу!
Торгейр понял, что с Виглафссоном не совладает, и замолчал… А Хельги подошёл посмотреть на схваченных. Ещё в Торсфиорде он просил Ас-стейнн-ки научить его по-гардски, и ему казалось, что получалось у него неплохо.
– Мы не тронем тебя! – сказал он старику. – Нам Торлейв конунг нужен, а не ты. Скажи, ты не из Стейннборга?
Дед долго молчал, потом ответил:
– Не понимаю!
Сперва Хельги решил, что, наверное, действительно выговорил что-то не так. Но потом по глазам дела понял: обманывает. Он сказал:
– Я не собираюсь обижать твоего конунга, потому что иду с белым щитом. Далеко ли отсюда Стейннборг?
Дед поглядел на него с ненавистью и упрямо повторил:
– Не понимаю!
Хельги всё-таки не хотел затевать ссоры и, наверное, на этом его отпустил бы – всё испортил внучок. Он вдруг прыгнул к Хельги, как рысёнок, крича:
– Беги, деда!
Хельги поймал его в воздухе, в прыжке. Взял за шиворот и легко поднял в вытянутой руке. Внучок извивался, пытался укусить его, оцарапать. Хельги уворачивался, двигая запястьем.
Дед ринулся было на помощь, но его остановили, оттащили назад.
Хельги не торопясь отвёл руку в сторону – мальчишка повис над водой.
– Ну что, дед? – спросил викинг насмешливо. – Смотри, надоест мне его держать…
Дед глянул вниз, на длинные лопасти вёсел, сбивавшие прозрачную воду в сущий кипяток. И ссутулился, обмяк.
– Мала оставь! – сказал он хрипло. – Чего надобно тебе, говори! Чего хочешь?
Хельги перенёс внучка обратно через борт и с рук на руки швырнул своим молодцам.
– Мальчишку в мешок… А ты, старик, садись в свою лодку и быстро плыви к Торлейву конунгу в Стейннборг. Скажи ему, что гости пожаловали. Пусть едет встречать! А внук твой до тех пор у нас побудет. Чтобы ты, старый, дороги не позабыл.
Хирдманны со смехом впихнули отбивавшегося внучка в кожаный мешок. И завязали ремешок возле его шеи, так, чтобы не смог ни вылезти, ни удавиться. Подняли несколько палубных планок и спустили мешок вниз – в темноту, к узлам и бочонкам, на смолёные доски, за которыми звенела невидимая вода. И поставили планки на место.
– Деда! – донеслось из-под палубы. Лицо старика мучительно передёрнулось, но его потащили к борту, к лодке, что плясала там, схваченная баграми. Хельги велел убрать вёсла, потому что в них больше не было нужды, и лодочку оттолкнули прочь.
Какое-то время дед сидел в ней неподвижно, бессильно свесив руки… И точно ждал, чтобы наваждение рассеялось. Но драккар не исчезал. И вода не расступалась под ним, наказывая за злодейство. Легко и хищно скользил он вперёд, как ястреб, уносящий в когтях цыпленка.
Потом с корабля увидели, как старик подхватил свой гребок и что было силы погнал судёнышко к берегу. Долбленка стремглав влетела в камыши и пропала из глаз…
Вечером три лодьи собрались у облюбованного Олавом островка. Полая вода только-только покинула его, обнажив пушистую траву и густые цепкие кусты. Быстрый спад реки оставил в этих кустах, прямо посередине островка, какой-то плоскодонный корабль. Корабль выглядел широким и неуклюжим, и не было никакой возможности стащить его в воду. Мореходы внимательно осмотрели брошенную лодью, потом принесли топоры и принялись разделывать её на дрова.
Хельги прибыл к острову последним. Хирдманны поставили корабль на якоря и пошли на берег, к светившим в сумерках кострам. Над берегом радостно звенели голодные комары. Воины отмахивались от них, ныряя в дым костров. Жёны и матери расспрашивали их, как прошёл день на корабле.
Поэтому братья узнали о случившемся ещё раньше, чем сам Хельги подошёл к их огню. Халльгрим сразу же спросил его:
– Зачем ты это сделал?
Хельги невозмутимо пожал плечами:
– Я ничего им не сделал, ни одному, ни другому. Зато теперь можно будет узнать, таков ли этот Торлейв конунг, как о нём говорят.
Халльгрим сказал ему:
– И если он таков, то очень скоро он будет здесь, и с красным щитом. Мы для этого уходили из дому?
Старый Можжевельник молча шевелил палочкой угли. Всё, что он думал, он уже высказал Халльгриму наедине. Хёвдинг между тем продолжал:
– Ты считаешь за доблесть подразнить сильного, а разговаривать с ним буду я! Ведь это я иду первым, не ты. Может, ты поэтому и не думаешь ни о чём прежде, чем делать?
У Хельги выступили на скулах красные пятна, тонкие ноздри бешено вздрогнули:
– Если ты испугался, я могу пойти первым вместо тебя!
Халльгрим тяжело помолчал, обдумывая ответ. Потом сказал:
– В храбрости мне, конечно, до тебя далеко. Я, кажется, никогда ещё не гонялся на боевом корабле за стариками на лодках!
Хельги открыл рот, побагровев уже весь, но тут Халльгрим поднялся на ноги и гаркнул в полную силу:
– Умей помолчать, Хельги Виглафссон! Иди и принеси сюда этого мальчишку!
Хельги повернулся и молча ушёл в темноту. Бёдвар и Бьёрн принесли в мешке внучка. Ни кусаться, ни царапаться он более не пытался, но серо-зелёные, рысьи, глаза глядели по-прежнему зло. Воины положили мешок на траву возле огня и отошли. Хельги с ними не вернулся.
– Пускай позовут Ас-стейнн-ки, – сказал Халльгрим. Но она уже стояла по другую сторону костра, и её щеки были не румяней белёной рубахи. Сын Ворона хотел ей что-то сказать – она не глядя шагнула мимо него, к мешку:
– Мал!
Мальчишка уставился на неё, явно не узнавая, однако потом отшатнулся и в ужасе завопил:
– Щур! Щур! Пропади!
Было видно, что такого страха он не испытывал даже под палубой, когда звал на помощь деда. Звениславка бросилась к нему, дрожащими руками принялась распутывать узел:
– Да живая я, живая, не бойся…
– Я могу отпустить его, – сказал ей Халльгрим. – Завтра я велю высадить его на берег, а пока пусть твой раб поможет мне его расспросить.
Звениславка повернулась к нему и крикнула сквозь слёзы:
– Зачем сюда пришёл?!
Мальчишка Мал растянул руками ремешок, вывернулся из мешка и кинулся прочь с быстротой зайца, удирающего от выжлецов… Но на пути вырос Видга, схватил его поперек тела и приволок обратно к костру. Бьёрн Олавссон помог ему водворить внучка в мешок.
Халльгрим велел сыну отнести мальчишку на чёрный корабль. Потом сел наземь и стал смотреть в весёлый огонь. Языки пламени вспыхивали и опадали – как лезвия мечей, кружившихся в жестоком единоборстве…
И если бы у него выросли крылья и он смог бы подняться высоко над островом, в тёмно-синее небо, подёрнутое редкими облачками, то на берегу тихого притока, питавшего ключевой водой великую Рось, он увидел бы мерцающий огонек. А спустившись пониже, услышал бы равномерные удары металла о металл.
В самой же кузнице стоял такой лязг, будто и не отгремел ещё на земле молот великого искусника Кия! Сыпала жгучими искрами железная заготовка, ворочаясь с боку на бок на маленькой наковальне, всаженной для крепости в грузный деревянный пень… Звонко, радостно пел молоточек кузнеца, и на этот зов откуда-то из-под потолка, из-под стропил, обрушивалось тяжёлое ковадло, взметаемое жилистыми руками молотобойца. Плетёная заготовка понемногу выдыхала из себя испепеляющий жар огня, плющилась, приобретала форму меча…
И если бы наделённый крыльями покружился над кузней ещё немного, он увидел бы высокого сутулого старика и с ним двоих вооружённых отроков, шагавших берегом речки. Вот подошли… Сквозь раскрытую дверь было видно, как молотобоец передал ковадло товарищу, жадно опорожнил протянутый ковш и не спеша двинулся наружу. Работа за его спиной возобновилась как ни в чём не бывало.
Поднявшись по вдавленным в землю ступенькам, кузнец огляделся, приучая глаза к темноте, и сказал:
– Ты, что ли, дед Вышко? Что от работы оторвал – по делу, без дела?
Он прошёл мимо старика, к речке, над которой курился тёплый туман. Стащил кожаный передник, сдвинул со лба ремешок – жёсткие волосы разлетелись по плечам. Встал на колени у воды и принялся мыться, не обращая внимания на комаров.
– Ты уж не сердись, батюшка князь… – сказал ему старик. Батюшка князь годился ему во внуки, но дед Вышко и не заискивал и не подсмеивался. – Прости, княже, что помешал. Беда плывет по Роси, встречать велит…
